Раскол

***

— Если бы он не умер, я бы оплакивал тебя, — говорит Тэхен, смотря на поникшего омегу. Юнги молчит, но Ким знает, что внутри себя он орет на него и обвиняет в смерти его солдата, — считай меня подлым, бесчеловечным, но ради твоей безопасности я пойду на поступки похуже этого. Я хочу, чтобы ты жил, Юнги. Я всё ради этого сделаю. — Ты хоть представляешь, насколько виноватым я себя чувствую? — переводит на него свой полный печали взгляд, а потом взрывается Юнги, в миг сократив между ними расстояние и взяв Тэхена за шкирку, начиная кричать, вымещать всё, что режет его в груди, — его кровь на моих руках! Кровь моего солдата, ученика и младшего брата. Он был мне, как сын! Я должен защищать их, а не кидать в руки Смерти только, чтобы жил я! Я не эгоист, никогда им не был, но ты сделал меня им, Тэхен! — слезы стекают по щекам, и Юнги на это абсолютно плевать, — Почему ты не спросил меня?! Почему ты все решил за меня! Ты погубил Джунки, а может быть я и не хотел вовсе жить дальше! Зачем, Ким Тэхен! Зачем ты это сделал! — Может быть, потому что я люблю тебя, а?! — Тэхен сильно сжимает чужие руки, которые до этого колотили его в грудь, и крепко вжимает в себя, впиваясь в него по-настоящему злыми глазами, — я это сделал только из-за тебя! Повторю тебе еще хоть десять раз: чтобы ты жил, я убью еще раз. Столько, сколько потребуется, и рука моя не дрогнет. Я стал убийцей своих же братьев ради тебя, а ты смеешь меня обвинять. До этого я не верил, что любовь заставляет идти на сумасшедшие и чудовищные поступки, я в этом убедился, и результат, цена за этот поступок мне не нравятся. Как и благодарность за мою любовь к тебе, — Тэхен выплёвывает в затихшего Юнги эти слова и уходит, оставляя его захлёбываться в своих чувствах и плакать от разрывающего его нутро сердца. Никто Тэхену и Юнги не говорил, что любить — это больно.

***

— Как всё прошло? — интересуется генерал-майор, хоть он и догадывается о чём шла речь. — Мне придётся перебраться в Тэгу. Будут важные переговоры, — отвечает генерал тем тоном, по которому нельзя сказать, что он рад. Абсолютно наоборот. — Вы выдвигаетесь сегодня? — Прямо сейчас. Я не могу ослушаться приказа сверху. Надо мной тоже командуют. Намджун кивает. — Я всегда на связи. Все они следят за всеми событиями, поэтому не думай, что ты остался один. Просто попрошу лишь одного, держи связь и всегда обо всём докладывай. — Вас понял. Уезжая, Сокджин думает о том, что оставляет воевать единственного сына здесь. Он Тэхену доверяет, судя по уверенному тону Кима, когда речь заходит о Юнги, и его действиям, генерал стал доверять полковнику, как себе. Однако волнение и страх не убегают, они всё еще вместе с Сокджином, они не торопятся его оставить. Когда земли Хонсона остаются позади, генерал с болью понимает, что раз за разом отдаляется от погибшей жены. Ему бы найти её, хотя бы мёртвую, но обязанности перед страной и её гражданами не дают возможности этого сделать. Опять он винит себя в том, что связал с ней жизнь. Этой вины настолько в нём много, что скоро Сокджин напросто взорвётся от её переизбытка. Не надо было ни встречать её, ни влюбляться, ни создавать семью, всем сердцем и душой полюбив, и тогда она была бы жива. Генерал добирается до Тэгу до заката и без промедлений отправляется на экстренное собрание.

***

Юнги крепко сжимает в руках жетон, на котором выбиты инициалы Ли Джунки, и не может запретить себе прокручивать те сцены в голове, которых он никогда не забудет, ведь такое не забывается. Когда напали на Тэджон, армия под командованием Тэхена хорошо держалась, представляя неплохую угрозу для северных. Большая часть коммунистов была убита, благодаря идее полковника заминировать участок земли, где вражеский отряд точно будет проходить, однако и их сторона понесла большие потери, потеря как и солдат, так и техники и оружия. Никто не мог предугадать, что вражеский истребитель сбросит бомбу над складом оружия и военных аппаратов, убежденные тем, что КНДР обрушила всю силу военно-воздушных войск на Чхонджу. Тэджоновцам нечем было защищаться наверху: имеющиеся самолеты были срочно отправлены к Чонгуку. Полковник не знал куда больше отдать ресурсов. Оставить границу слабой, направив силы, чтобы потушить охваченный пламенем склад и другие объекты, решая, что немалое количество северной армии было уничтожено, слишком опасно. Но и позволять огню разрастаться тоже нельзя, ведь тогда им самим придется покинуть Тэджон. — Я и мой взвод останемся у границы и будем продолжать бои там. Сами мы не выстоим, мне нужны две-три роты. Две, думаю, достаточно. — Юнги… — И слушать тебя не хочу, Тэхен, не нужно меня чрезмерно оберегать и не давать воевать, — уводит взгляд в сторону, а потом когда обратно смотрит на Кима, то перед ним не Юнги, а лейтенант Мин: — отдайте приказ, товарищ полковник. Нас страна ждёт. Ждёт, когда мы её освободим. И я жду, когда освободите меня Вы. И в этот момент Тэхен понимает, что любовь Юнги к стране сильнее, чем любовь к нему. Он не осуждает, нет, кто он такой вообще? Люди не обязаны относиться к нам так, как мы относимся к ним. Юнги не должен любить его так же сильно в ответ. А он любит? Да, любит, Ким видит это в его глазах, хоть и язык его молчит. Что такое любовь для Тэхена? Любовь в его понимании — это ставить интересы любимого на первый план, это позволять ему дышать, не ограничивать половинку тем, чем он живет. Любовь для Тэхена — это дать возможность любимому человеку оберегать себя, ведь конкретно в этом человеке содержится весь мир для второго. Пропадёт один, пропадёт и второй.       Тэхен лишен возможности оберегать и защищать Юнги, Юнги этой возможности ему не даёт, но он не может себе позволить лишить омегу практически смысла жизни, хоть и этот смысл жизни Юнги может отобрать не только самого омегу, но и смысл Кима. — Приступить к выполнению приказа сейчас же. — Так точно, полковник Ким. «Ты со мной, находишься рядом под моим командованием, а я всё равно боюсь за тебя. Так боюсь отпускать тебя, но мне нельзя тебя не отпустить, как и тебе нельзя пострадать» — думает про себя Тэхен, провожая взглядом уходящего Юнги, и может поклясться, что услышал едва слышное «ты подарил мне свободу, я — всего себя». Тэхен отправил людей не только на тушение пожара, но и чтобы уберечь то, что можно выхватить у языков пламени. Склад был безвозвратно поглощён огнём, поэтому люди туда не совались, там работали лишь некоторые и оборудованные машины, сил которых недостаточно. Тэхен обратился к районным центрам за помощью предоставить им пожарные машины и сообщил происходящее начальству. Ни через час, ни через два, пожарных машин не было. Тэхену доложили о том, что они на пути к границе Тэджона, и он совсем не воздерживается от матов, ибо сколько можно ехать! Тем временем солдаты вывозили технику из базы, пространство которой напрочь заполнено дымом и огнём. Они были на грани от лишения военной базы. Тэхен ни на минуту не забывал о Юнги. Каждые пятнадцать минут он связывался с ним, и с каждой попыткой связаться с лейтенантом, боялся, что ему доложат о его травме или хуже того смерти. Юнги вёл бои напрямую, укрываясь в окопах и совершая выстрелы с них же. Валящий дым позади заставлял переживать, но Мин старался не отвлекаться, ведь Тэхен точно что-нибудь придумает. Когда вражеский пулемёт стреляет в них, один из солдат взвода Юнги погибает у него на глазах. Лейтенант рванул к нему, подавляя рвущееся сожаление и печаль, но слышит свист и мгновенно падает на землю, за секунду до того, как происходит взрыв. Он поднимает голову, не обращая внимания на то, как с каски сыпется земля, и понимает, что бомба упала прямо на его солдата. От него ничего не осталось. Юнги бежал к нему за жетоном, а теперь и железку не найдёт среди разорванных частей тела. — Не прекращать огонь! — кричит Юнги во всё горло и продолжает стрелять. К коммунистам добавились ещё солдаты, что делает их сторону сильнее. Прибывшие — добровольцы Китайской Народной Республики. Юнги начинает паниковать и про себя просит Тэхена поскорее отправить всю силу на границу. Проходит следующий час. Враги подобрались ближе. Воевать теперь опасно, но не значит, что нельзя. Погибших со стороны юга слишком много, они даже не защищаются, не говоря уже о нападении. Юнги думает отступать, но приказа полковника не было. Он не может. Значит надо продержаться. — Устал, боец? — с улыбкой спрашивает у Джунки, когда оказывается рядом. Ли даже не представляет насколько омега рад его видеть целым и невредимым. К Джунки Юнги всегда внутренне относился по-другому, нежели к другим подопечным. Бессонными ночами Юнги иногда думал, что, возможно, они потерянные братья, и улыбался собственным мыслям. В реальности он никогда его не отделял, относился так же, как и ко всем. — Никак нет, лейтенант Мин, — отвечает той же улыбкой, отстреливаясь. — Молодец, — кидает Юнги, — живи, Джунки. Ты должен выстоять в этой битве. Почти сразу же поступает приказ отступать, и Юнги не может сомневаться в правильности этого решения. Снова они проигрывают и сдают какой по счету город, но ничего вечного нет, и их проигрыши когда-нибудь должны закончиться. Главное, чтобы вместе с ними не «закончилась» и их страна. Северные, заметив отступление, увеличивают удары нападения. Джунки задом бежит назад, чтобы не словить пулю в спину, и обнаруживает, как противник замахивается с гранатой в руках. Прямо в сторону Юнги, который стреляет из пулемёта, решая забрать жизни хотя бы нескольких коммунистов, и не видит угрозы. Расстояние от Джунки до Юнги небольшое, примерно пять-шесть метров, но его крик о том, что начальнику грозит опасность, всё равно поглотит посторонний шум, от которого уши закладывает. Юнги и понять ничего не успевает, как внезапно Джунки падая, отталкивает его в сторону, а через мгновение граната взрывается. Темнота на несколько секунд укутывает лейтенанта и прячет в себе. Когда она отпускает, Мин с ужасом осознаёт, что Джунки погиб. Вместо него. Вместо Юнги. Отчаяние разливается внутри, и боль топит его в себе. Юнги впадает в ступор. Он будто не в этой реальности, не из этого мира. Сердце замирает, а потом разрывается от боли за Джунки. За его оборванную за одно мгновенье жизнь, что должна была продолжаться. Но этого не произошло: Юнги отобрал её у него, хоть и в этом его вины нет. Хотя нет, есть. Он не должен был воспитывать учеников преданными, готовыми отдать свою жизнь за товарищей, и тогда тот был бы жив. Юнги в один момент даже думает, что это все не правда, но не прекращающаяся война и мёртвый братишка, от которого видна лишь оторванная часть туловища и шея, жестоко бьют его головой об реальность. Юнги бы закричать, что есть силы, но язык, кажется, проглочен. У лейтенанта крепкая выдержка и психика, но с хладнокровием отнестись к смерти рядового он не в силах. Он ползёт к трупу, еле передвигая конечностями, и лишь успевает взять чужой жетон в руки, как его хватает Тэхён и бегом уносит в укрытие. Юнги все так же бессилен, он не сопротивляется, позволяя волочить себя, такого слабого и вмиг опустевшего. Позже он узнает о том, что Тэхен кинул гранату рядом с ним, а ударная волна откинула Ли на несколько метров, заставляя упасть на Юнги. Полковник сообщил о том, что они сдали границу, а вместе с ней и город, и получил команду перебраться в Тэгу.

***

Хонсон ничем от Тэджона не отличился, лишь временем. Намджун сумел продержать его дольше, чем Тэхен, но это колоссального результата не дало. У Кима не было цели отличиться и до последнего не сдавать позиции, наоборот, он мыслил трезво и понимал важность жизни каждого солдата, а также количество их оружий и техник. Он следил за всем происходящим и, почувствовав сильную угрозу, не медля отдал приказ отступать, прежде согласовав свое решение сверху. Намджун из-за одного города терять свою жизнь и жизни сотни людей не собирается. Это не значит, что он думает лишь о себе, совсем нет. Был бы шанс их одолеть, он сделал бы всё, чтобы не отзывать войска и перейти в мощное наступление, ведь его гордость и честь грезят о победе. Ким Намджун получает приказ выдвигаться в Тэгу и узнает, что и Тэхен направился туда же. Он понимает, что теперь всю силу они объединят.

***

Большего всего пострадал Чхонджу. Мало было, что они бомбили его сверху, так ещё и вражеская армия ворвалась в город, нарушив покой мирных граждан. Как бы ни действовал Чон, ничего не помогало. На его глазах умирали солдаты, здания рушились, похоронив под плитами десятки людей, огонь все больше разрастался, взрывы больно били по ушам, и все это объединялось, превращалось в одну большую волну и беспощадно било. — У нас нет другого выхода. — С каждым разом верить в то, что война закончится в нашу пользу, труднее. Иногда мне кажется, что и воевать не надо, раз мы в конечном итоге все равно сдаём города и отступаем. — Пока мы дышим, мы будем бороться за право жить завтра. Я хочу подарить своей семье свободную страну. Не всегда борьба приводит к победе. Не всегда получается так, как мы хотим. Город полностью захвачен коммунистами, а Чонгук не успевает его покинуть. Как оказалось, он бы не смог выйти отсюда даже раньше, так как изначально он был окружён со всех сторон. Чонгук понимает, что покинуть Чхонджу отец с Чимином не смогли бы, скорее всего, их бы сразу убили. Как бы всё нутро не сжималось, он поступил правильно, обратившись к Джиану.       Именно через Чхонджу Америка поставляет южанам все необходимое, не считая воздушно-транзитные пути и Пусан. Поэтому враги приложили все усилия, чтобы подмять Чхонджу. Но они не учли, что Чонгук задолго до этого отдал приказ закрыть этот транзит. Чонгук попадает в плен вместе с несколькими военными, когда штаб оказывается в вражеских руках. Он спокоен и не разрешает коллегам предпринять попытку убежать. Все равно некуда. Чонгук говорит им не бояться, ведь их пока точно не убьют, и самое главное не раскрывать никаких тайн. — Рты на замок, — повторяет Чон стальным тоном, и те кивают, — я вас сам убью, если попытаетесь хоть что-то сказать. Чонгук затихает, когда слышит шум. Они пришли. Она тоже пришла. Чонгук не устаёт хотеть думать, что не за ним. Хотя, где гарантия? Если он будет молчать, его никто живым держать не будет — убьют. Если не будет молчать — убьют сразу же после того, как расколется. Исход везде одинаковый. Вопрос лишь во времени. И от этого осознания хочется плакать. Но даже если и так, Чонгук все равно победитель. Его семья будет жива, он успел их вывезти отсюда. А значит и он будет жить, и плевать, что не физически. В кабинет врываются ураганом вооруженные солдаты.

***

— Срочно их осмотри! Хваса на чужой крик не реагирует, будто даже не слышит, а срочно направляется в свободный кабинет, чтобы осмотреть прибывших детей и омегу. Все трое без сознания. Ей докладывают о том, что это семья Чон Чонгука. — Оставайтесь здесь. — Нет. Я пойду с Вами и не буду мешать. Узнаю об его состоянии и уйду, — твёрдо говорит Джиан, и Хваса даже не спорит, решая не тратить время. Детей она поручает коллеге, а сама занимается Чимином, состояние которого тяжелое. Джиан крутится возле двери кабинета, где лежит Чимин, и места себе найти не может, убиваемый мыслями о том, что омега может больше не открыть глаза. Проходит час, а ему никто ничего не говорит. Командир и про свои работы с обязанностями забывает, лишь на омеге, сердце которому навеки принадлежит, концентрируется. Ему и на войну плевать становится, пусть только Чимин живёт. Пусть он не будет видеть его, не слышать, лишь бы жил. К нему подходила медсестра со словами о том, что здоровью детей ничего не угрожает и он может пойти к ним, но Джиан отказался. Девушка говорит, что мальчик все время плачет и они не могут его успокоить, но Им не сдвигается с места. Сын Чонгука его не интересует. Ему на него плевать. Зачем ему идти к ребёнку того, кто у него Чимина отобрал? Слух режет громкий детский плач. Мальчик выбегает из палаты, а вслед за ним медсестра, которая отвлекшись на работу, позволила ребёнку убежать. Чонмин захлёбывается в слезах, параллельно громко плача, и бежит вперёд. Плач его настолько сильный и звонкий, что уши закладывает. Это не похоже на обычный детский плач, детскую истерику. Малыш будто не в себе, будто сошёл с ума. Джиан морщится, но не сводит с ребёнка глаз. Мальчик бежит прямо к нему и, споткнувшись, падает, закатываясь ещё сильнее. Так не могут плакать дети. Чимин резко распахивает глаза. В каждой части тела боль бушует, что невыносимо становится, но мучительную боль причиняет громкий детский плач. Плач его ребёнка. Чимин отчетливо слышит Чонмина. Он тут же поднимается с койки и падает, поражённый вспыхнувшей болью в левом бедре. Из бедра обильно течет кровь. Ощущения будто его заживо режут. — Сынок, — Чимин прерывается на стон, — мой сыночек, — шепчет он, пытаясь встать, а когда не получается, ползёт к двери, — я иду к тебе, малыш. Папа идёт к тебе. Чимин бледный весь, ослабший и сломленный; ему тяжело даже дышать, не говоря о передвижениях, но сейчас это последнее о чём он волнуется. Его сын отчаянно плачет, и он идёт к нему. Чимин ползёт мучительно долго, крик Чонмина убивает его изнутри. В один момент Чонмин закатывается и задыхается от своего же крика, и тогда Чимин толкает дверь, увидев своего сына на полу. Он за мгновенье добирается до него, не обращая внимания на силуэт, что цепляет боковой взгляд, и крепко обнимает, целуя везде, где он успевает. — Папа с тобой, солнышко. Я здесь, мой мальчик, — Чимин заставляет себя не плакать и концентрируется на ребенке, сидя на полу, качается вперёд-назад, успокаивая плачущего Чонмина. Практически все врачи собираются возле них, но Чимин на них внимание не обращает, не понимая, почему ревущего ребёнка никто не успокоил. «Твои дети никому не нужны, кроме тебя. Теперь представь, что с ними стало бы, умри ты в Чхонджу» говорит собственный голос, и парень благодарит всех, кто не дал ему навеки уснуть. — Отдай мне ребёнка. Тебе нужно встать, — говорит обеспокоенная Хваса, прибежавшая в тот момент, когда Чимин выполз из комнаты. Чонмин заикается, сильно дрожит и всё еще не может успокоиться. Чимин не реагирует, поглаживая альфочку по спине и нашептывая что-то ему на ушко. Со стороны он выглядит как сумасшедший, качающийся и отказывающийся отдавать кому-то сына. Хваса что-то говорит, но Чимин её не слышит, а когда она дотрагивается до него, вздрагивает всем телом и грубо отталкивает её руку. Хваса извиняется и обещает больше не трогать, просит парня позволить ей помочь, чтобы подняться, однако он не реагирует. Она говорит о том, что хорошо знает полковника Чон Чонгука и не собирается причинять им вреда, но омега её слова пропускает мимо ушей. — Чимин, вставай, — доносится чей-то голос, заставляющий что-то взорваться внутри Чимина. Он в ту же секунду поднимает глаза, а потом не может скрыть своего удивления. Глаза до невозможного округляются, и сердце быстро-быстро стучит, укрытое нахлынувшими воспоминаниями из далёкого прошлого. — Джиан… — выдыхает парень. — Это я, Чимин. Ты должен помочь нам поднять тебя. Отдай его Хвасе, сам держись за меня. Я помогу тебе. Тебе нельзя двигаться. Чон не отрывая глаз смотрит на него и пытается даже слушать, но к нему приходит осознание того, что когда Чонмин лежал на полу и ревел во всё горло, Джиан просто смотрел и наблюдал. Тогда всё, что он думал, это было как можно скорее прижать ребенка к себе, но сейчас парень вспоминает, каким взглядом смотрел на Чонмина Им. Так смотрят на тех, кого ненавидят. — Поможешь мне? — не своим голосом спрашивает Чимин. Джиан кивает, смотря прямо в глаза. — Я всегда готов помогать тебе, помнишь? Я ради этого и живу, — совсем не заботится о том, что скажут посторонние люди, которые могут неправильно оценить их диалог. Чимин усмехается, смотря на Джиана, но вот только эта горькая усмешка ломает всё внутри командира. — Я ужасно виноват перед тобой, я это знаю. Знаю о том, что ты ненавидишь всё, что связано с Чонгуком, — имеет в виду Чонмина, — но ты забыл, что это мой ребёнок тоже, он такой ненависти не заслуживает. Я сделал больно тебе, ты — мне, можешь радоваться, — больше Чимин на командира не смотрит. Хваса помогает ему подняться с Чонмином на руках. Омега просит её срочно привести Саран к нему.

***

Ледяная вода попадает в нос и уши, заставляя выйти с темноты. Чонгук глубоко вдыхает воздух и часто дышит, крепко сжимая обессиленные руки. Физическая боль снова сковывает все тело. Каждая рана будто бы оживает. Он отключился лишь на пару минут после часовых пыток, а кажется, что проспал несколько часов. Рядом лежат его товарищи, такие же сломанные в прямом смысле этого слова. Кто-то из них кашляет, отхаркивая кровь, а кто-то стонет, и лишь Чонгук звука не издаёт за все это время. — Не собираетесь говорить? — опять этот ненавистный голос северянина. В ответ тишина, за исключением тихих выдохов. — Ну ладно. Мне не тяжело ломать вас. Даже в радость, — он даёт команду бить их, и все повторяется. Солдаты не жалея пинают их, ломают рёбра, бьют по печени, бьют автоматами по голове, кулаками ломают нос, челюсть, почти лишают глаз, выбивают зубы и окрашивают полы помещения в красный. Эти без каких-либо сил валятся на пол, сбитые с ног лишь одним ударом по лицу, и больше не встают. Их поднимают силой и продолжают избивать, пока один из них не начнёт говорить. Уже какой час проходит, никто так и словом не обмолвился. Ничто не вечно, их пытки, заставляющие звать Смерть на помощь, когда-нибудь закончатся, надо потерпеть, и страна им спасибо скажет. — Хватит, — произносит один из пленников на грани потери не только сознания, но и жизни. Лицо говорящего в крови, оно превратилось в кашу, тело не в лучшем состоянии. — Отставить, — приказывает мужчина, и того ведут к нему ближе, придерживая за руки с двух сторон, — тебе есть что сказать? — Да. Пообещайте, что прекратите эти муки. — Сначала скажи куда вывезли оружие из склада Тэджона и где именно вы получаете поставки от США? И куда собирается нанести удар Америка после Пхеньяна? Он даже рот открыть не успевает — выстрел прямо в сердце. Чонгука тут же скручивают, ставят на колени и нещадно бьют по груди. Не понятно на какие силы он сумел выстрелить в собрата из вражеского автомата. — Похвально, — говорит враг, безразличным взглядом окинув солдата, под которым крови теперь ещё больше. Он идёт к Чонгуку, которого держат двое, и хватает за волосы, тем самым заставляя его смотреть на себя. Северянин брезгливо морщится, осматривая изуродованное беспощадными побоями лицо, что сейчас совсем далёко от человеческого. Такого легко испугаться. — Убить своего брата за родину может не каждый. Я польщён. Вот только надо ли это? Нужны ли все эти жертвы ради родины, которая тебе добром точно не отплатит, во главе которой стоят алчные и подлые мрази? — Иди к чёрту, — тяжело дыша, говорит Чонгук. Он крепко сжимает челюсти и скрипит зубами от мощного удара в живот, а потом в нос, из которого в который по счёту раз бежит кровь. К слову, она бежит из него откуда только можно и нельзя. Странно то, что он вообще не умер от такого кровотечения. — Я тебя, суку, избивать до потери сознания не перестану, но и сдохнуть тебе не дам. О смерти будешь только мечтать, хотя мог легко отойти в мир иной, но ты же так любишь свою страну. Посмотрим насколько сильна твоя любовь, патриот, — сплёвывает при последнем слове и уходит, а Чонгука опять зверски избивают. Чонгук правда не знает как он держится, его солдаты по одному умирают, а он даже отключится не может. Кому-то из его парней расшибли висок, кому-то сломали шею, а кого-то запинали до смерти. Он заплывшим глазом смотрит, как мёртвого брата куда-то волокут, но сердце его не от этого сжимается. Не от этого душа в узлы затягивается. И даже не из-за собственного состояния у него внутри все органы смешиваются. Чонгуку знакомо это состояние. Такую же боль он ощущал, когда Чимина пытались изнасиловать. Что-то нехорошее происходит с его семьей. Чонгук здесь, в плену, он опять не может помочь и защитить их. Что может быть хуже? Сколько же ему ещё терпеть эту муку? Когда закончится эта чёрная полоса? Когда он увидит её конец и начало белой? Чонгука бьют в солнечное сплетение и он вновь падает, теряясь в темноте. Чонгук теряет сознание — прямиком падает в бездну. В этот самый момент в Пусане начинает истошно реветь Чонмин.

***

Когда северокорейцы забирают Чхонджу, Тэджон, Хонсон и ещё несколько ближних городов, вся южнокорейская армия перебирается в Тэгу. После того, как проходит совещание, стало известно, что генерал с Сон Нагилем в Тэгу задерживаться не будут, так как уезжают на нейтральную зону на переговоры с КНДР. Там будут попытки привести к единому согласию южную и северную часть Кореи, но, как и ожидалось, результата не будет. Правители трёх великих держав будут долго обсуждать и пытаться положить этому конец мирным путём, но на самом деле всем нужна эта война, чтобы показать свою силу, власть и превосходство. Юнги с отцом увидеться не успевает, оттого и еле держится. Он не видел его с отъезда в Инчхон. Лейтенант безумно обрадовался новости, когда узнал, что все они собираются в Тэгу, ведь он с нетерпением хотел увидеть Сокджина и убедиться, что с ним все хорошо. Юнги даже представлял, как обнимет его всей силой и скажет, что и никогда не обижался на самом деле, Сокджин уехал, а омега хочет поскорее с ним увидеться. Жизнь болючая. Мать он обнять не успел, и он так боится, что то же самое может произойти по отношению к отцу. — Здравия желаю, товарищ генерал-майор Ким, — говорит Юнги и грустно подмечает, что их круг заметно сузился. Рядом нет генерала-лейтенанта Ли, нескольких командиров, его ученика Джунки и Хвасы с Чонгуком. Немного радует, что эти двое живы, однако у последнего есть огромный риск больше не вернуться. — И тебе привет, Юнги, — голос Намджуна заметно охрип. — У тебя все хорошо? Согласен, странный вопрос, — тут же добавляет, самому себе усмехаясь. — Я рад, что Вы живы. Правда рад. — И я рад тому, что Тэхен тебя уберёг, — говорит Намджун и наблюдает за лейтенантом, — теперь твоя очередь спрашивать у меня советы, типа, что нравится альфам? — улыбается. У Юнги меняется лицо от удивления. — Он тебе все рассказал?! — выпалив, омега понял, что сдал самого себя, но сделал вид, что все под контролем. — Что Вы имеете ввиду? — Ничего, забудь. Где Ким Тэхен? Я его не видел даже. — Не знаю, — хмурится Юнги, — разрешите идти. — Иди. Уходя, Юнги понимает, что так и не спросил про Чонгука, разозлившись на Тэхена. За старшего полковника он правда переживает и ловит себя на мысли, что новость о его смерти хотел бы услышать меньше всего.

***

Намджуну искать Тэхена не приходится, тот сам почти бежит к нему сломя голову. Они сначала отдают друг другу честь, а потом коротко обнимаются, после начав говорить о том, что накопилось. Они сидят в кабинете и, покуривая, разговаривают. Большая часть разговора посвящена Чонгуку. — Послушай Намджун, — произносит полковник, сделав затяжку, — если вдруг с Чонгуком что-то произойдёт, мы должны в первую очередь сообщить Чимину. Его лист ведь у тебя? — Он-то всегда со мной. Только вот о местонахождении Чимина ничего не знаю. В Чхонджу он был вместе с бывшим генералом, но тот… — Погиб. Я знаю, — и после небольшой паузы продолжает, — Чонгуку тяжело сейчас. — Не то слово. Я так боюсь, что в один день нам придётся отдать этот лист Чимину, Тэхен. А это может произойти даже сегодня. Если не сегодня, то завтра. Не завтра, так послезавтра. — Но мы должны. Мы поклялись на крови, — делает паузу Ким, делая затяжку, — Намджун, вы обязаны похоронить меня здесь, если умру, я так говорил, но сейчас я хочу кое-что добавить. — Позволь я перебью тебя, — говорит Намджун, — Юнги? Тэхен кивает головой и совсем немного позволяет маленькой улыбке растянуть губы. — Кто бы мог подумать, правда? — Наверное, все, кроме вас двоих, — генерал-майор так же улыбается, — я всегда знал, что между вами что-то есть и это что-то должно к чему-то привести. Как итог, привело к любви. У вас любовь, я ведь прав? Тэхен ничего не говорит, лишь вновь кивает. Это так странно — слышать с чужих уст, что между ними любовь, когда они сами только-только начали ее выращивать, пробовать ее на вкус. Это будет большая работа, требующая жертв, сил и энергии, и Тэхен готов познать все её прелести вместе с Юнги. — Если со мной что-то случится, защитите его. На тот случай, когда я умру прежде, чем закончится война, не отпускайте его воевать. — Мы его так задушим, Тэхен. — Я хочу, чтобы он жил. Он достоин жить. — Тэхен… — произносит Ким старший с запинкой, а потом вовсе замолкает на несколько секунд, — ты ведь понимаешь, что потеряв родного человека, свою любовь, человек больше не захочет жить в одиночестве. Жизнь для потерявшего станет безразлична. Если вы судьбой друг другу предначертаны, то зачем жить, когда одного не станет? Да, ты хочешь, чтобы Юнги продолжил жить, но хочет ли этого он? Сможет ли? — А что бы сделал тогда ты? — нахмурив брови, быстро выпаливает Тэхен. — Я не умру. Не в ближайшее время. — Да почему ты так уверен? — Потому что я хочу жить. Я хочу жениться на Хвасе и растить с ней детей в свободной стране. — Твоих желаний недостаточно, — фыркает Тэхен, — я тоже много чего хочу, но кому мои хочу-не хочу вообще сдались? — Тем не менее. Умирать я не планирую. — Мне бы твою уверенность, — спустя минуту говорит полковник, вновь затягиваясь сигарой, — ладно, своё желание я сказал, ты услышал. Защитите Юнги. — Не один ты будешь пытаться его защитить. Ты думаешь генерал будет сидеть сложа руки? — Нет причин верить в то, что тот не погибнет раньше. — Он генерал, Тэхен, — говорит Намджун и после выдыхает, ища в нагрудном кармане сигарету, — мы его защитим. Но знай, что держать его в цепях — плохая идея. Мин Юнги солдат, тебе ли не знать о его преданности к родине. А если брать в счёт летальный исход, конкретнее твою смерть, Юнги, я уверен, сделает всё, но на войну выйдет. Причина, чтобы воевать, для него удвоится: ею станешь ты. Он будет мстить за тебя. Ради тебя он не посмотрит ни на что. Война заберёт тебя, а он попытается забрать того, кто тебя его лишил. Для него нет поводов не участвовать в войне, — смотрит в глаза Тэхена, — знаешь, это так странно. Ты живой, сидишь передо мной, а мы говорим про твою смерть. Мы уже похоронили живого тебя. Мне это не нравится. — Мне тоже, — усмехается Тэхен грустно, и тоска выливается в его теле. Там не только тоска: печаль, сожаление, безвыходность, осознанность. А ведь правда, подумать только о собственной смерти, как становится не по себе. Это то, к чему придут все, смерть неизбежна, но Киму страшно от того, что он сможет провести время с Юнги не так много, как ему хотелось бы. Этот парень в Тэхене сидит прочно и глубоко, он бежит у него по венам, превратился в самое главное в его жизни, и хочется, чтобы моменты, проведённые с Юнги, никогда не заканчивались, чтобы они были как цикл, все время повторяясь. Тэхену хочется многое сделать с Юнги, и он так боится, что не успеет, что не насладится.       Это так по-новому — любить. Любить по-другому, не как семью, родину или природу. Эта любовь нечто особенное для Тэхена, и ему хочется кружиться и кричать от счастья, ибо этот спектр эмоций и клубок чувств, когда ты переходишь на новый уровень отношений со спутником жизни, сносит голову. И вот, Тэхен живет и дышит любовью к Юнги, а потом это все прекращается. Будто ничего и не было. Пусто и темно. Страшно. Жутко. Больше на эту тему они не говорят. Тэхен спрашивает у него про Хвасу. Они оба в любви, поэтому ему не составит труда понять чувства Намджуна и послушать о чём грустит Намджун. Грустит. Мягко сказано. — Пока перерыв, думал наведаться в Пусан, — выдерживает паузу Намджун, смотря на Тэхена. Тот естественно понимает зачем, а точнее из-за кого, Намджун хочет уехать. — Надо придумать хороший повод, чтобы сорваться туда хотя бы на одну ночь. — На сегодняшний день ситуация стабильная, воспользуйся этой возможностью. Потом может быть поздно. — Вот именно. А ещё я ужасно скучаю по ней… — Намджун делает паузу, будто пытается подобрать подходящее слово, — с одной стороны я безумно хочу увидеть её, но в то же время нам обоим будет тяжело после встречи. Мы не входим в список тех людей, кто приобретает новые силы после длительной разлуки, и это злит. Увидев друг друга, нам будет тяжело вновь расстаться. — Но и не увидеть друг друга вы не можете, брат, — грустно усмехается полковник, а Намджун кивает. — Кажется, скоро в Пусане будет какая-то поставка, не знаю какая именно, но это хорошая возможность выехать. Уверь всех, что твое присутствие и личный контроль там необходим, получи разрешение и езжай.

***

Хваса, сделав перевязку раненному, выходит с кабинета и идёт к Чимину. Она заворачивает за угол, и неожиданно чьи-то сильные руки прижимают её к стене и затыкают ей рот в тот момент, когда она собирается закричать. — Не ори, я ничего тебе не сделаю. — Что ты себе позволяешь? — убирает с себя его руки и впивается в него злыми возмущёнными глазами, — тебе тут делать нечего. Чимин не хочет тебя видеть. — Как он? — Джиан старается не подавать виду, что ему больно от последнего предложения. — Глупо говорить, что с ним всё в порядке. У него два огнестрельных ранения, быстро он не восстановится, — произносит она с нахмуренными бровями, — ты знаешь, лишний стресс и переживания ему хорошо не сделают, поэтому, будь добр, уходи и не напоминай ему о себе. Джиан поджимает губы, смотрит на неё в ответ своими колющими, будто собирается что-то сделать, Хваса даже напрягается, но тот быстро уходит, задев её плечом. Девушка смотрит на его удаляющуюся спину, что-то про себя думает и, поправив халат, направляется к Чону. Не трудно догадаться, что их что-то связывает в прошлом, и это что-то определённо нечто большое и значимое, но у Хвасы совершенно нет желания копаться в чужих отношениях, когда голова едва ли не взрывается от всех этих событий. Она открывает дверь и не может не улыбнуться от картины перед глазами: Чимин, обнимающий мальчика и девочку с обеих сторон. — Мне даже завидно, — с улыбкой такой искренней. Омега отвечает ей улыбкой. — Сегодня ты выглядишь гораздо лучше, — ставит в сравнение день, когда он только поступил сюда без сознания, и сейчас, спустя три дня. — Прости меня, — вспоминает про их первую встречу. Чимин тогда поступил некрасиво по отношению к ней, поддавшись гневу на Джиана, и до сих пор не попросил прощения. — Всё хорошо, — отмахивается Хваса, — солнышки, у вас ничего не болит? — наклоняется, ставит руки на колени и обращается к детям, которые спокойно лежат возле Чимина. Детки мотают головой и даже не думают возвращаться обратно в свои кровати, которых специально принесли сюда для них. — Я понимаю, как вам важно быть вместе, но не забывайте пожалуйста про то, что у тебя, Чимин, серьезные травмы и тебе нельзя делать много лишних движений, а с детьми этого не делать будет сложно. — Они просто лежат со мной. Даже не дышат, чтобы не навредить мне, — целует поочередно, стараясь не морщиться от боли, а потом кусает губы. — Хваса, позволь спросить тебя вновь. — Конечно, спрашивай, — даже не задумывается Хваса, ибо знает, как будет звучать его каждодневный вопрос. Отвечать на него правда трудно. — Известно что-нибудь о… Дверь комнаты распахивается, и тем самым прерывает речь Чимина. Входит молодая помощница Хвасы, оповещая, что Хвасу срочно вызывают к телефону. Она делает акцент на том, что звонок очень важный. Девушка смотрит на Чимина и говорит, что скоро вернётся. Врач вместе со своей помощницей выходят за дверь. — Что случилось? Кто звонит? — на ходу спрашивает она, беспокоясь. Та не отвечает и мотает головой, мол, сама все узнаешь. Хваса удивляется ещё сильнее. Она быстро входит в свой маленький и не уютный кабинет и подносит трубку: — Слушаю. Никто не отвечает. Можно было подумать, что собеседника нет на другом конце телефона, если бы не отчетливое прерывистое дыхание. — Намджун… — она теряет контроль над своим голосом, и он получается дрожащим. — Как ты? — Хваса едва узнаёт голос Кима: такой хриплый. Но, боги, как же ей не хватало его услышать. Она сильнее сжимает телефон, будто бы он позволит ей увидеть его. — Со мной все хорошо. — Моя душа, — говорит Намджун, а Хваса представляет, как теплеют его глаза на этом слове, и одинокая слезинка катится по щеке, но в ту же секунду оказывается стертой. — Как твои дела, Намджун? «Я так по тебе скучаю» — не произносит. — Услышал тебя, и мне стало легче, — она чувствует, как он улыбается там, в сотнях километрах от неё. — Ты так и не научишься так банально не флиртовать, — врач смеётся, и её смех повторяет Намджун. — Раненных много, ты не слишком перенапрягаешь себя? — А ты? — Ты так и не научишься не отвечать вопросом на вопрос. — Засчитано. 1:1. Ты сейчас в Тэгу, Намджун? — Да. Я ужасно соскучился по тебе. Сейчас боевые действия пока прекратились, я подожду немного, а потом сорвусь к тебе. Пусть нам будет потом нелегко, но я обязан тебя увидеть. Я так больше не могу. Мы не виделись слишком долгое время. — И я скучаю, Намджун, — сдаётся Хваса, — если честно, я стараюсь не думать о тебе, тону в работе, ведь, если у меня появится хоть одна свободная минута, страшные мысли о тебе не дают мне покоя. Иногда мне так хочется наплевать на всё и уехать к тебе, просто позабыв обо всём вокруг. Но я сама заматываю себя цепями и остаюсь искренне верить, что с тобой всё будет хорошо. Я люблю тебя, Намджун. Слышишь? — И я тебя люблю, моя душа, — и сердце генерала-майора вновь наполняется теплом. — Чем ты занята? — спрашивает он, став мягче в голосе. — День и ночь спасаю людей, — девушка внезапно ахает, вспомнив важное, — Намджун, сюда прибыла семья старшего полковника. — Чонгука? — Ким весь встрепыхнулся, сильнее сжав трубку. — Да. Они ранены, Намджун. Особенно Чимин. Я не осмелилась спросить у него, но что там случилось? — Чонгук в плену, — Хваса на том конце прикрывает рот ладонью, — Чимин, видимо, попытался выбраться из Чхонджу и попал в перестрелку. Неужели всё так плохо с его состоянием? — Мы вытащили две пули с его тела. Дети пострадали не так сильно. — Дети? — переспрашивает он, подумав, что ему послышалось. — Да, с ними одна девочка ещё. — Странно. — Чимин знает о Чонгуке? — Скорее всего, нет, — выдыхает генерал-майор в трубку, — он спрашивал у тебя о нём? — Каждый день, — с выдохом отвечает она. — Не говори ему, — говорит, как режет, Намджун. Хваса продолжительное время молчит, обдумывая его слова в голове. — Не будет ли это нечестно по отношению к нему? Это его муж, он должен знать, что с ним, какой бы правда не была жестокой. Незнание будет мучать его, а обнадёжив, при летальном исходе, мы его убьём. — Ты хочешь убить его сейчас? — Тогда он потом будет готов, в случае чего. — Чонгук может остаться живым. — Тогда будет прекрасно. А сейчас я не хочу врать ему, — Хваса вспоминает лицо Чимина и чуть ли не хнычет от досады. — Но тебе придётся, — твёрдо звучит Намджун. — Почему? — Потому что я тебя прошу. Хваса не находит, что ей сказать. — Ты бы видел его глаза, Намджун, — пониженным голосом говорит она, — он так смотрел на меня, когда снова пытался задать свой вопрос. Как я на него смотреть буду, зная всю правду? Что я ему скажу? Он на каждого входящего в его комнату смотрит как на того, кто скажет ему где Чонгук. Я вижу, он не хочет пугать ни себя, ни детей, но его разрывает от этого незнания. Иногда Чимин выглядит как сумасшедший, спрашивая знаем ли мы что-нибудь о Чонгуке. — Я всё-таки верю, что Чонгук вернётся живым, — всё равно стоит на своём генерал-майор. — Намджун, — каким-то странным тоном произносит его имя она, и Ким тут же обеспокоенно отвечает. — Если… — Хваса опускает голову и трёт лицо второй рукой. Сердце начинает быстрее стучать, а ладони потеть. — Если с тобой что-то случится, не смей от меня этого скрывать. Не думай, что так ты меня спасёшь — закопаешь в землю сразу же. Я тебя за это никогда не прощу, так и знай. Я должна знать обо всём, что с тобой случится. Слышишь меня, Намджун? — её голос приобретет стальное звучание. — Со мной ничего не случится, пока я не увижу тебя, — таким же стальным отвечает он ей. — Пообещай мне. — Обещаю.

***

— Сильно болит? — тихо шепчет Саран, чтобы не разбудить уснувшего за несколько секунд Чонмина, который утомился, дуя все ранки на теле папы, и не причинить вреда Чимину, как она думает. Омега улыбается, слушая его тихое похрапывание. — Совсем не сильно, — Чимин отвечает настолько легко, что можно было принять его слова за правду. — Но у тебя вот тут кровь, — указывает на его раны девочка. — Всё равно не болит, — улыбается ей омега и замечает, как та задумывается, — а знаешь почему? — Почему? — Потому что когда вы рядом со мной, у меня ничего не болит. Я забываю, что боль существует. На несколько минут тишина затягивается. Саран немного не поняла второго предложения, но переспрашивать не стала, что-то думая у себя в голове, а Чимин снова упал в мысли о Чонгуке. — Пап, — зовёт его она потом, а Чимин вопросительно мычит, полностью на ней концентрируясь. — Отец Чонмина вернётся. Чимин улыбается ей, кивает, говоря, что так и будет, и пытается обнять, но рана не даёт. Тогда Саран предельно осторожно обнимает сама. В этот момент дверь комнаты открывается — меняется лицо Чимина. В дверях стоит командир Им Джиан. — Привет, — сначала стоит на пороге Джиан, а потом медленно шагает вперёд. — Как ты? — Зачем ты пришёл? — выпаливает Чимин, и Джиан никогда бы не подумал, что любовь всей его жизни может таким тоном обращаться к нему. Оказывается, может. Ещё как может. — Ты настолько не хочешь меня видеть? Чимин не отвечает, только смотрит в сторону. Джиан всё ещё занимает место в его сердце, и его оттуда так просто не вытеснить. Чимин и не хочет. Его детство крепко связано с этим альфой. Саран слезает с кушетки, говоря, что ей захотелось в туалет, и оставляет их одних. Им долгое время стоит рядом, а Чимин так и смотрит в никуда. — Даже не знаю с чего начать, — говорит альфа, присаживаясь на рядом стоящий стул. Чимин молчит. — Ты так и не посмотришь на меня? Я настолько стал тебе противен? — и сам боится, что Чимину и вправду противно, что он так и не посмотрит на него. — Сам ведь знаешь, что нет, — смотрит ему в глаза Чимин, — ты дорогой мне человек, Джиан. — Я рад, — грустно улыбается он. — Я хочу вновь перед тобой извиниться. Я не устану этого делать. Потому что эта вина меня никогда не отпускала, Джиан. Я пытался игнорировать её, глушить, но засыпая и просыпаясь я невольно помнил о тебе. Прости, что так и не дождался тебя. Прости. и лучше бы Чимин ничего не говорил. Лучше бы молчал. — ты просишь прощения за то, что полюбил другого? — Нет. Я не могу извиняться за то, что полюбил и сейчас люблю Чонгука. Я прошу прощения за твои чувства, за твоё время, за твоё сердце. Я был несправедлив по отношению к тебе, но я никогда не хотел, чтобы тебе было больно, и сейчас не хочу. Я не сдержал своего обещания, Джиан, мне стыдно. Не ставь под сомнение то, что я любил тебя. Я желал, чтобы время быстро пролетело и мы побыстрее встретились с тобой. Я хотел выйти за тебя, я хотел семью с тобой, я хотел жизни с тобой. А потом я встретил его, — Чимину бы дни и ночи напролёт говорить о том, как его мир перевернулся с появлением Чонгука, но он не хочет делать Иму ещё больнее. — И тут же забыл про меня, — улыбается Джиан, но омеге от этой улыбки не по себе становится. Чимин качает головой. — Неправда. Да, что-то ёкнуло в моём сердце тогда, но я насильно подавлял это странное нечто, а дальше я не смог убивать в себе растущую любовь. Просто не смог. — Ясно. А что ему ещё сказать? Уж точно не о том, как ему больно. — Мои письм… — Джиан в конце замолкает, так и не спросив про свои письма, адресованные Чимину, на которые он так и не получил ответа. Он понял, что Чимин был слишком занят другим, чтобы отвечать ему. — Твоё первое письмо дошло, когда я уже выпустился с детдома. Мне его переслали оттуда. Я его не открывал. — По сей день? — До сих пор. Я боялся читать про твою любовь ко мне, Джиан. Я понимал, что моя совесть закопает меня ещё глубже, когда я прочту, как ты по мне скучаешь и с нетерпением ждёшь того дня, когда мы вновь воссоединимся, и про твою надежду на совместное будущее. Я представил, как ты там, совсем далеко, хранишь мой образ и мечтаешь обо мне, бережешь любовь, а я тут уже не жду тебя, и мне стало чертовски больно. За тебя. — Тогда почему ты не написал, что всё кончено? — чуть повышает голос Джиан, но не переходит границ, — зачем ты держал меня в дураках? Я бы так не мучался все те годы, Чимин! — Потому что я боялся. Я решил бесследно исчезнуть с твоей жизни, я думал, что мы встретимся не так скоро и твои чувства успеют остыть, но не ожидал, что наша встреча могла произойти так внезапно, в сеулской школе. Мне было стыдно, Джиан, пойми. Как бы я смог посмотреть в твои глаза? — А сейчас? — сломанным голосом произносит командир, — сейчас ты можешь в них посмотреть? Чимин молча опускает голову. То ли от стыда, то ли от слёз, которых он хочет спрятать от Джиана. Вот только как тот, чье детство было тесно связано с ним, может их не увидеть? Он встаёт, подходит ближе к кровати и упирается коленями о пол, руками вытирает чужие слёзы. — Я всё ещё не могу выносить то, как ты плачешь, — голос Джиана становится крайне хриплым и безжизненным, и Чимин не выдерживает, он открыто плачет, вздрагивая всем телом. Даже свежие огнестрельные ранения не преграда, ибо боль в душе в разы сильнее. Слёзы должны немного помочь выплеснуть малую часть этой боли. У Чимина внутри пожар. Он разрастается, превращаясь в торнадо, и сжигает всё внутри. А имя этому пожару — совесть. Она в нём никогда не спала, всегда душила, всегда завывала, но теперь она полностью вылезла на поверхность, сжимает его шею и будто бы орёт «смотри, что ты с ним сделал! Смотри, как ты его сломал! И он, поломанный, после всего, что ты с ним сделал, любит тебя». Бьёт и бьёт по Чимину. «Да, я виноват. Я не сдержал своего слова. Но а как же моё сердце? Как же мои чувства? Неужели я виноват в том, что полюбил его сильнее, чем Джиана?» — говорит Чимин в ответ, но получает лишь тишину. — Прости меня, — всхлипывает омега, не имея возможности вытереть непрекращающиеся слёзы. За него это делает Джиан. — Я знаю, — заикается, — знаю, как тебе больно. Прости меня, умоляю. Для Им Джиана нелюбовь Чимина — пытка, муки, но его горькие слёзы и страдания — выстрел в голову. — Я тебя простил, Чимин. Давно простил, — смотрит прямо в глаза и осторожно поглаживает по волосам, наслаждаясь этим безбожно коротким моментом, которого в его жизни больше не будет. — Отпусти себя. Освободись от вины. Это в порядке вещей, ты не обязан любить меня в ответ и приносить себя в жертву. Надо думать и о себе тоже, Чимин. Если твоему сердцу хорошо и спокойно не со мной, то мне ничего не остаётся, кроме как принять это. — Тебе больно, — с паузами говорит омега. — А как же иначе? Не всегда жизнь складывается так, как мы хотим. Просто мне суждено доживать свою жизнь без сердца, вот и всё, — командир опять цепляет эту болючую улыбку, — такова моя судьба. — Нет, — берёт его руки в свои Чимин, морщась от резкого движения, — есть в этом мире человек, который сделает тебя счастливым. Он будет любить тебя намного сильнее, чем любил когда-то я, он заберёт твоё сердце и излечит его, соединит свою душу с твоей. Джиан мотает головой. — Я не хочу такого человека в моей жизни. Его не будет. Прошу, давай прекратим об этом говорить, — ну как же Чимин не понимает, что кроме него самого Джиана никто окунуть в любовь не сможет? Как объяснить, что кроме него, командир никого в свою душу не пустит? Там только он один. Плевать, что омега не его вовсе, что Джиана теперь в его жизни нет, но альфа навсегда сохранит его образ в себе и им же будет дышать. Пусть это неправильно, пусть он этим разрушит свою жизнь и потянет себя на дно, но Джиан так решил. Каждый хозяин своей судьбы, Им свою определил. — Он почти не похож на тебя, — неожиданно для Чимина заключает он, смотря на спящего ребёнка, — только твоя мимика и взгляд. — Так и есть, — чуть улыбается Чимин и не знает, как сильно мужчина внутри себя хотел бы, чтобы это был их с Чимином ребёнок. Это его мечта, которая так и останется мечтой, далёкой от реальности. — И ты меня прости, — опускает голову он, а Чимин без подробностей понимает, что он извиняется за Чонмина. Поставив себя на его место, омега понимает, что Джиан по-другому не смог бы. Не каждый сможет спокойно реагировать на ребёнка того, кто отнял у тебя всё, не то что помогать ему. Но громкий плач Чонмина до сих пор играет в ушах. — Кто я такой, чтобы не простить человека? Жизнь неимоверно коротка, я не хочу её тратить на обиды. Губы Джиана растягиваются в улыбке: — Ты до сих пор используешь мою фразу. — Ты научил меня правильным вещам. Все твои слова я помню наизусть. С ними я живу без сожалений, они мне во многом помогают. «А я живу твоими улыбками, которые были адресованы мне, живу прошлым тобой» — думает командир. — Я тебя не поблагодарил за то, что ты доставил нас сюда. Если бы не ты… — Чимин, — возмущается Джиан. — Но как ты узнал, что мы в Чхонджу? Как ты оказался именно в том месте? — Меня Чонгук попросил найти вас. Чимин зависает, на миг потеряв дар речи. Он обрабатывает информацию в голове и понимает, на какой отчаянный шаг пошёл его муж ради их спасения. Зная его характер, его отношение к Джиану, его гордость, Чимин с болью осознаёт, насколько тот оказался в безвыходной ситуации. Он так хочет о нём что-то узнать, но совесть не позволяет спросить у Има. Чимин заставляет себя не думать о Чонгуке хотя бы в присутствии Джиана, но у него плохо получается. — Я урою его, если он к вам не вернётся, — решительно говорит Джиан, — клянусь, я убью его, Чимин, если он оставит вас. Я сказал ему об этом в тот день, поэтому, если он не хочет быть убитым мною, то доберётся до вас обязательно. — Спасибо, — зачем-то говорит Чимин. Он произносит отстранённым голосом. Будто находится меж двух миров. — Я рад, что мы поговорили, Чимин. — И я, — отвечает ему омега, спускаясь на Землю. Тон альфы меняется, и это не может не заставить его полностью сконцентрироваться на его речи. — Я сейчас ухожу обратно. Джиан, как и Чонгук, тесно связан с войной. Она их обоих на цепях держит и Чимина этим заживо убивает. — Ты можешь не вернуться, — смотрит в глаза. — Я и не хочу, Чимин, — в Чимине что-то рушится, — мне не за чем. Меня здесь, в этом мире, ничего не держит. Просто существовать я устал, и судьба сделала бы мне огромное одолжение, если я погибну на войне. — Джиан… — выдыхает омега, чувствуя, как сердце сжимается до маленькой точки. — Всё в порядке, правда. Конечно. Порядок… Полный порядок. Просто душу командира рвут на части, а так всё в порядке. — По себе людей не судят, помнишь? — совсем чуть-чуть растягивает губы в вымученной улыбке, — если ты не видишь в моём решении облегчения, это не значит, что этого не вижу я. Не нужно волноваться, Чимин. — Волноваться? Мне больно, Джиан. «Мне чертовски больно! Больно за тебя. Больно из-за того, что из-за меня ты умираешь! А ещё хуже то, что ты этой смерти сам желаешь. Ты всегда любил жизнь. Не важно, какие бы трудности не сбивали тебя с ног, ты любил жить. А теперь… что же я с тобой сделал… » — не говорит, кричит внутри себя, срываясь на истошный крик. — А мне ещё больнее. Если болеешь ты, я болею в десять раз больше. Чимин больше не пытается сдерживать себя. Он опускает рычаги. Он рыдает, не глушит свои всхлипы, не удерживает слёзы, которые бесконтрольно бегут по щекам. Чимин плюет на свои раны, забывает о спящем ребёнке и обнимает Джиана так сильно, что самому становится больно. Он его не отпускает, крепко обнимает, увлажняя воротник его одежды своими слезами. Джиан прижимает его к себе не менее сильнее, носом утыкаясь в его шею и находя там свой долгожданный, но тянущийся на целое мгновенье, которое никогда не сможет преодолеть отметку в бесконечность, безбожно короткий покой. Чимин в его руках дрожит, он осыпается весь, трескается, всё просит прощения, словно в бреду говорит «я тебя сломал», «я отобрал у тебя жизнь» и плачет, плачет, плачет. Джиану бы успокоить его, взять любимое лицо в руки и сказать, что он ни в чём не виноват, но собственное сердце разрывается и в уголках глаз собираются слёзы, коих Чимину показывать не хочется. Джиану тяжело дышать. Внутри давно образовавшаяся пустота разрастается, с каждом разом больше поглощая самого Джиана. Пусть больно, пусть невыносимо тяжело, но если это цена за то, чтобы обнимать Чимина, он готов за это заплатить. Вечность платить. Где-то в сознании мелькает картина, что он обнимает не его Чимина, он обнимает парня, принадлежащего другому. Чимин не его, был когда-то, но это всё в прошлом. В праве ли он его обнимать и наконец-то дышать? Если Им чувствует к нему его никому не нужную любовь, то Чимин чувствует лишь вину. Это не одно и то же. А хотя… плевать на всё. К чёрту. Джиан в Раю, своём персональном. Самовольно уходить отсюда он не хочет. Когда Чимин перестанет его обнимать, больше никогда Рай он не увидит. Дальше дорога только в одно место. Они сидят, прижимая друг друга, неизвестно сколько времени. Быть может, одну минуту, пять минут, десять, тридцать, час — время здесь перестаёт существовать. — Ты не уснул? — со смешком спрашивает командир. — Нет, — заикается Чон, шмыгнув носом. Он поднимает голову и отстраняется — Джиан возвращается в колючую реальность. — Мне пора идти. Но уйду с лёгкостью на душе. Я не болею, как раньше. «Зато заболел я, и это, кажется, неизлечимо» — думает Чимин. — Извини, что я был в твоей жизни и испортил её. — Прекрати. Именно ты был моим двигателем. Не превращай мою веру в тебя в ноль. Я несказанно рад, что ты был у меня. Зачем ты расстраиваешь меня? Никогда так не говори. Я запрещаю. Скажи, что всё хорошо. Отпусти меня без каких-либо сожалений и дай мне уйти без тяжести. Иначе нам обоим будет тяжело. Сделай наше расставание лёгким и безболезненным. Я хочу запомнить нашу последнюю встречу с теплотой в груди. Сможешь ли ты исполнить мою просьбу? — Это самое большее, что я смогу для тебя сделать. Я отпускаю тебя. Всё хорошо. Я счастлив, что в моей жизни побывал Им Джиан, который показал мне жизнь с совершенно другой стороны и научил всему тому, что делает из меня человека. Несмотря на то, что я сирота, моё детство было самое лучшее, потому что в нём был ты, настоящий друг, брат, учитель, герой, защитник, первая любовь. Я тебя никогда не забуду. О тебе я буду говорить своим детям, ставить в пример и снова радоваться тому, что такой человек был мне самым близким, — с трудом выговаривает парень, — иди, Джиан. Ступай с освобождённой душой и не оглядывайся назад. Спаси свою страну. Спаси себя. «Тебя я спасти не смог — погубил»

***

Весь день у Тэхена болит голова. Он плохо соображает и чувствует себя отвратительно. Солдаты пока отдыхают, набираются сил и восстанавливаются. Сейчас, когда ситуация более-менее спокойная, Тэхен даже вздохнуть спокойно не может. Его ломает изнутри, почти трясет, еще и сильно знобит, кажется болеть начинает, а мысли о Юнги вообще накрывают снежной лавиной. Слова о том, что он сделал Юнги убийцей никак не выходят из головы. Тэхен ведь не специально, он не хотел убивать Джунки, но когда перед ним встал выбор между жизнью Юнги и Ли, решение пришло само по себе. В течении всего дня у Тэхена жутко болит голова и тело. Он чувствует недомогание и слабость, но упрямо игнорирует начинающую прогрессировать болезнь и работает. Сегодня должна осуществиться поставка продуктов и медикаментов, поэтому военнослужащие суетятся и не могут присесть хоть на пять минут. — Что там с твоим полком? — Да нормально всё. Накормлены и напичканы лекарствами, что может быть лучше, — усмехается Тэхен, поджигая сигарету. — Очень надеюсь, что на совещании решится вопрос об освобождении городов. Я очень боюсь, что Чонгук может нас не дождаться, — говорит Тэхен, чувствуя, как кружится голова, но вида не подает. — Вряд ли, — качает головой Намджун, — если и появится возможность, то первым будет Инчхон. По логике, они Чонгука не убьют, потому что им нужна информация. — Но ты же знаешь характер Чонгука. Он их сможет выбесить и тем самым убить себя. Очень верю в то, что он не забудет о том, что у него есть семья, и не будет рыпаться. Намджун соглашается с ним и кивает, тоже прикуривая. Оставшиеся десять минут они тратят на разговор, по большей части посвященный работе, и расходятся по делам. Генерал-майор болезненного вида Тэхена не замечает. Ближе к вечеру коллеги вызывают врача из-за того, что Тэхен упал по окончании планерки, когда выходил из кабинета. У полковника резко закружилась голова и потемнело в глазах, и как бы он не настаивал, что с ним всё в порядке и упал он чисто из-за своей неуклюжести, его отказались слушать. У Тэхена оказалось повышенное давление и сильное переутомление, что негативно сказалось на здоровье. После обследования врача Тэхен рекомендации не выполняет и идет работать, а уже через полчаса в бессознательном состоянии его чуть ли не приковывают к кровати. Но Тэхен и сам теперь не имеет никакого желания вставать и что-то делать, ибо боль в висках заставляет хотеть умереть. Ким хочет спать, но образ Юнги перед глазами не даёт. Он безумно хотел бы видеть омегу и просто чувствовать. Спустя время к нему приходит Намджун. — Эх ты, доходяга, — осторожно треплет его по волосам. — И я тебя люблю, Нам, — хрипит младший Ким, — а от твоей заботы я просто без ума. — Да ты притворяешься! — восклицает Намджун, — шутить же можешь. — Ох, меня раскрыли, — якобы расстраивается больной и даже накрывает лицо руками, а потом коротко смеется вместе с ним. — Хочешь воды? «Юнги хочу» — думает Тэхен. — Нет, спасибо. Где Юнги? — Он разве не приходил к тебе? — Намджун уставился на него, а тот смотрит на него каменным лицом, взглядом говоря «тогда я спрашивал бы тебя?». — Время почти десять вечера, чего его нет. Тэхен молча начинает беспокоиться, нервно бегая глазами, а потом вовсе встает и немного пошатывается из-за усилившегося головокружения. Намджун в ту же секунду реагирует. — Тише-тише, куда ты собрался, — придерживает его за плечи и хочет уложить обратно, но Тэхен противится. — Его давно нет, значит с ним что-то случилось. Я должен идти. — Никуда ты не пойдешь. Убьешься сейчас. Отдыхай, я сам пойду его искать, — генерал-майор аккуратно укладывает полковника и только идет на выход, как останавливается из-за вошедшего Юнги. Намджун уже хочет сказать пару ласковых в адрес Юнги, но решает что это не его дело и, недовольно фыркнув, закрывает за собой дверь. Юнги выглядит до смерти уставшим и еле стоящим на ногах, но это не мешает ему молча обнять лежащего Тэхена и уткнуться прохладным носом ему в шею. — Прости, — бурчит Юнги и испытывает желание никогда от альфы не отстраняться, потому что слишком хорошо, — где у тебя больше всего болит? — не хотя отстраняется. — Теперь ничего не болит, — Ким и не врёт. Ему и вправду стало намного лучше. — Тэхен, мы не подростки, чтобы ты со мной так флиртовал, — возмущается омега. — Скажи мне, где у тебя болит? Почему ты вообще заболел? — Я клянусь, я больше не болею, — Тэхен хочет сказать что-то ещё, но Юнги не даёт, поцеловав его первым. Тэхен размещает свои руки на его талии, подтягивает хрупкое тельце ближе к себе, удобно усаживает его на себя и целует так, что у Мина поджимаются ноги. Юнги это нравится, поэтому он двигается еще ближе и двигает губами в такт губам старшего. Последний кайфует, будто употребляет самый дорогой наркотик, и сполна наслаждается моментом. Вдоволь поцеловав его губы, он переходит на подбородок, целует скулы, а потом шею. Этот участок его тела особенно сладкий для Кима, поэтому он не удерживается и чуть прикусывает мягкую кожу. Юнги прикрывает глаза, давая больше доступа к своей шее, и выпускает стон. — Прости, — отрываясь от шеи, шепчет Тэхен в самое ухо. — За что? — шепчет он в ответ, млея от касаний старшего. Юнги закрывает глаза. Неизвестное чувство накрывает с головой. — За то, что готов ради тебя на все. И на такие ужасные поступки. Поверь, я не горжусь этим. Но знай, что если надо будет, я сделаю это ещё раз. Никому тебя не отдам, — вновь возвращается к шее, носом проводит по ней и нежно целует. Где-то на фоне все еще болит голова, но что эта боль, когда любимый человек, твой мир делит один момент с тобой? — Я и не уйду. Мое место рядом с тобой. Только дай мне время, я простил тебя, но Джунки играл важную роль для меня. Мне тяжело осознавать то, что он умер из-за меня. Моя совесть волком воет, дышать не даёт. Так больно, Тэхен. Помоги мне избавиться от всего этого. Я уже не выдерживаю, как раньше, я стал слишком уязвимым, стал слабее. — Ты никогда не был слабым, — губами сцеловывает его капельки слез, — но ты должен понимать, что человек не может выдерживать все подряд. Ему необходимо давать себе слабину, чтобы после обрести силу. Я отобрал у тебя силы, я их тебе верну. Позволишь мне? Юнги не отвечает сразу же. Его отвлекает собственный бит сердца. Так сильно стучит, как будто выпрыгнет. А ещё с телом творится что-то странное. Миллионы мурашек пробегаются, заставляя вздрогнуть, и Юнги чувствует, что до сумасшествия хочет поцеловать Тэхена. Его это желание пугает, но он ему поддаётся. Ким не ожидает таких действий, но берет себя в руки и, вплотную прижав хрупкое тельце к себе, целует. Настойчивее, сильнее, глубже — забирает его боль себе. Губы Юнги дурманящие, от них невозможно оторваться, их хочется целовать и целовать. Тэхен хочет съесть Юнги. Тэхен хочет его всего. Это желание настолько велико, что затмевает собой все остальное. Однако нежность к нему сильнее. Тэхен вспоминает, что омега так и не ответил ему. Что если он не хочет, а Тэхен напирает, не оставив ни шанса, чтобы сделать выбор? — Прости, — с великим трудом отрывается от сладких губ полковник, — я не должен был… — Я попросил тебя помочь мне. Помочь забыть обо всем хотя бы на одну ночь, — глаза Юнги искренние такие, он говорит и не отводит взгляда от карих Тэхена. — Я смог дать тебе ответ? — Я окуну тебя в жизнь, Юнги. Подарю все свои силы, избавлю от всего, ты только не бойся, не отпускай мою руку, — Тэхен целует жёстче, но лейтенанта это не отталкивает, наоборот привлекает. Юнги ведёт желание почувствовать его силу. Всю свою жизнь он был сильным, не позволял себе слабости, сам создавал свой иммунитет, выстраивал свой лимит боли, практически убрав его полностью. Теперь ему хочется забыть о том, что такое быть сильным. Мин хочет защиты. Тэхен переворачивает его на спину, вместе с рукой Юнги гуляет по его телу, и никак не насыщается этими губами. Губы омеги припухли, они горят, и Тэхену это нравится. — Такой сладкий, — хрипло и низко произносит Тэхен, целуя его подбородок, а Юнги глаза закатывает. Он себя спрашивает «неужели это все и правда происходит?». «Как человек, которого я невзлюбил с самого начала, может так заводить мое сердце?» Не только сердце. То, что делает с ним Тэхен, — неописуемо. Юнги никогда такого не испытывал. Это чувство нужности и ультразаботы кружит голову. Ему до одури нравятся его губы на своих собственных, его руки на своём теле и его шёпот, будоражащий весь организм, всё подсознание. Юнги ощущает себя самым дорогим камнем во всем мире, с которого альфа сдувает пылинки и относится так трепетно, осторожно и ревностно. Осторожность и ревность тяжело представить вместе, но Тэхен как-то держит баланс. Старший вжимает его в постель, будто хочет своим крепким и сильным телом спрятать там Юнги, и тяжело сказать, что омеге это не нравится. Нравится. Ещё как. Юнги никогда не позволял себя касаться кому-то другому, а тут Ким трется своим телом о его и сводит с ума. Горячая грудь, скрытая одеждой, касается его, такой же скрытой, а губы теперь целуют ключицы и плечи. Тэхен незаметно расстегивает пуговицы и спускает с плеч одежду, открывая себе больше места для поцелуев. Ладонь Юнги все так же в ладони Тэхена. — Как ты? — потому что Тэхену до сумасшествия хорошо. — Мне… хорошо, — искренне говорит Юнги, часто дыша. Это ли не прекрасно? — Сделаю тебе ещё лучше, — Фактически места мало для двоих, но это мало кого волнует. Тэхен вглядывается в лицо напротив и проводит по нему пальцами. — Юнги? — замечает он его обеспокоенность, — что-то не так? — Нет, я… — шумно выдыхает и не знает куда деть бегающие туда-сюда глаза. Юнги напряжен, что-то не даёт ему дышать полной грудью. — Тэхен, — с запинкой произносит Юнги, неосознанно сильнее сжимая тэхенову руку, — я ведь никогда… — Юнги, — низко хрипит он, — ничего не бойся. Я умру, но не сделаю тебе больно. У меня природой заложено оберегать тебя, пойми. Ты же мне веришь? — Дело не в этом. Я верю тебе всей душой. Проблема во мне. Я… господи, я же такой неопытный. Я ничего знаю… в этом, я буду всё портить, я не смогу принести тебе удовольствия, — пока омега произносит всё, что его тревожит, он сильно краснеет и даже скручивает губы, будто от обиды, и Ким еле сдерживает себя, чтобы не засмеяться и не заобнимать его до потери сознания. Тэхен им умиляется и понимает, что совсем не знает настоящего Юнги. В голове не укладывается то, что перед ним смущается сам лейтенант Мин Юнги, всегда противный, строгий и раздражающий своим сучьим характером. У него теплеет в груди от осознания, что только с ним омега снимает маску и обнажает себя настоящего. Настоящий Юнги ему до безумия нравится, такой сладкий, смущающийся, крохотный и от волнения другой рукой поглаживающий его плечи. — Рассказать тебе о масштабах моей радости? Точнее о том, как мне приятно учить тебя. А о том, как моё мужское достоинство ликует от того, что я буду твоим первым? Ты этого, может, и не чувствуешь, но я до сумасшествия рад. Твоё тело до меня не знало мужчины, я буду его первым открывателем, от такого подарка свихнуться можно, Юнги. Не смей сомневаться в моих словах, я тебе не вру. Поэтому убери свои мысли и доверься мне. Хорошо? — целует в нос и снова смотрит в глаза. — Хорошо, — Юнги не знает, как у него получилось произнести слово без заиканий, ибо сердце бешено колотится, — в эту ночь я поучусь, а потом покажу, каким прилежным учеником я являюсь. Я удивлю тебя, я уверяю. — Я в предвкушении, — облизывается Тэхен и оставляет отметины на шее и груди. Юнги одной рукой обнимает его за спину, полностью отдаётся ощущениям и Тэхену. Он вырывает своё сердце и отдаёт его альфе. — Помни, что я не фарфоровая кукла, — говорит Мин, прекрасно понимая, что Тэхен будет едва ли его касаться, боясь сделать больно. Юнги знает, что он будет осторожным, поэтому и просит быть немного настойчивее. Ким снимает с него рубашку и тут же, полностью накрыв своим телом, целует грудь, а Юнги закрывает глаза и немного выгибается, глубоко дыша. Наслаждается. Действия полковника кружат голову, а тяжесть его тела кажется такой правильной и удобной. Далее омега издаёт тихий стон, стоило старшему вобрать в рот сосок. Глаза его все так же прикрыты, только рот приоткрывается и голова мотается туда-сюда от определенных действий. Тэхен не останавливается. Ему слишком хорошо от того, что причиной стонов Юнги, явно из-за получаемого удовольствия, является он сам. Он хочет слышать его ещё, поэтому он усиливает движения, одной рукой сжимает горошину, пока второй неизменно держит руку омеги. — Тэхен, — само по себе вырывается любимое имя с уст, и, боги, Тэхен от того, как Юнги произносит его имя, едва ли волком не взвывает. Он хочет ещё. Он хочет, чтобы омега стонал и выгибался ещё сильнее. Полковник поцелуями спускается к животу, а тот с ума сходит, до хруста выгибаясь вперёд. Юнги бы кружился по кровати, но Тэхен его крепко держит и продолжает выцеловывать низ живота, переходя на бёдра, перед этим сняв мешающие брюки. Мужчине приходится добавить сил, чтобы не дать Юнги танцевать по постели, ибо кусает и целует внутреннюю часть бедра. Мин извёлся весь, не зная куда деть себя от нахлынувших удовольствия и приятных ощущений. Ему очень хорошо. Приятно так, что взлететь хочется. Тэхен вытворяет с его телом невероятное. — Хочу поцеловать, — хнычет, стонет Юнги. Ким отрывается от сумасводящих бёдер и целует того в губы, глубоко и требовательно. Он целует не так, как было. Тэхен сминает его губы, засасывает, присасывается, словно пиявка, языком соприкасается с его, одной рукой слегка держит тонкую шею, заставляя того максимально поднять подбородок вверх, и целует, целует, целует, из-за чего слюна стекает по подбородку Юнги. Тэхен, кажется, уходит всё дальше, ослабляя свои оковы, и младшему это не может не нравиться. Ему становится интересно, каким может быть Тэхен, когда вручить ему весь контроль над собой. — Хочу. Одно его слово, и Тэхен бросает под его ноги весь мир. Он снимает с себя остатки одежды и вновь накрывает собой тело Юнги, чтобы ещё раз поцеловать, а потом разводит его ноги. Лейтенант вздрагивает. — Люблю тебя, — говорит Тэхен, поглаживая коленки, и не сводит с него глаз. Юнги от этого взгляда плавится, ибо Ким смотрит сумасшественно дико. Собственное тело реагирует пожаром на этот полный жажды взгляд. — И я тебя люблю. Я готов. Я хочу этого, Тэ, — и альфу с ума сводит это самое «Тэ». — Доверься мне и ни о чем не переживай. Я всё покажу и научу. Юнги кивает и позволяет развести тому его ноги, после закрыв одной рукой часть лица. — Забудь про стеснительность. Она ужасно мешает. Ты идеален для меня, остальное пусть тебя не волнует. Ты должен открыться мне. Омега убирает руку, и Тэхен целует ее, а потом отпускает, чтобы коснуться промежности Юнги. Последний выгибается, максимально втянув живот. Тэхен водит рукой по небольшому стволу, размазывает влажность и довольно улыбается чужим стонам и сбитым дыханием. Он знает, что Юнги может громче и сильнее. Альфа перемещает руку — омега с Землёй прощается. Он не тут. Наслаждение, которое дарит ему Тэхен, настолько велико, что Юнги улетает отсюда. Длинные пальцы полковника внутри него не могут оставить его ходить по земле. Сначала, когда Ким ввёл в него пальцы, перед этим помассировав колечко, Юнги почувствовал непривычные ощущения, не напоминающие удовольствия, а после, когда тот глубоко его целовал и одновременно по-новому двигал пальцами, изменив угол проникновения, младшего атаковали сумасводящие волны наслаждения. Он полностью отдался ощущениям. Юнги хорошо, и он этого не скрывает. Тэхен увеличивает фрикции пальцами, но не во вред омеге: тот буквально плавится от удовольствия. Альфа не забывает быть осторожным, напоминает себе о том, что он обязан окунуть Юнги в чистой воды наслаждение. Он сильнее наклоняется и вбирает в рот сосок, тогда омегу подбрасывает неведомая сила. Пальцы и язык Тэхена выжимают все соки. Мин с протяжным и громким «Тэхен» достигает вершину пика. Тело его будто обновляется, а Юнги рождается заново. — Такой красивый, — целует его лицо Ким и не может им налюбоваться. Слишком красивый. — Тэхен, пожалуйста, — хнычет Юнги, сбито дыша. — Я хочу, чтобы тебе тоже было хорошо. — Мне уже хорошо, золото. — Ты знаешь о чем я. Я хочу этого. Давай же. Тэхен молчит, лишь смотрит по-дикому на Юнги и, накрыв своим телом, целует, глотает его стоны, когда осторожно входит. Как бы не осторожничал Тэхен и не терпел омега, стоны боли вырываются с уст Мина. — Т-ш-ш, — низко произносит альфа, не двигаясь в нем, позволяя привыкнуть к новому ощущению. Он целует Юнги, целует подбородок и шею, отвлекает поцелуями и свободной рукой поглаживает бедро омеги. — Двигайся, Тэхен. — Тебе больно. — Будет, если ты не будешь двигаться. Ну же, покажи мне что такое занятие любовью и почему ради этого люди готовы поубивать друг друга. И Тэхен начинает движение. Аккуратно, не спеша и предельно осторожно, хотя желание вбиваться бешеным темпом в тело Юнги только набирает обороты. Ему приходится сжать челюсти и держать себя на цепях, чтобы не причинить вред младшему. Омега закусывает губу и закрывает глаза. Нельзя сказать, что он испытывает бешеное удовольствие, но боль отступила. Сейчас он начинает привыкать, а уже после, кажется, чувствует что-то, напоминающее удовольствие. Тэхен максимально сосредоточен на том, чтобы Юнги было хорошо, поэтому изменение в его лице не остается упущенным. Он выходит из него, чмокает в щеку и снова осторожно медленно входит, а Юнги, почувствовав заполняемость, растекается лужей и высоко стонет. Естественно, это подпитывает самолюбие Кима, и он двигается резче. Омега сильнее обнимает его за шею, ногами опоясывает спину и стонет ему в самое ухо. Теперь ему чертовски хорошо. — Тэхен, — сбивчиво говорит Юнги и выгибается, а Тэхен не отпускает его, держит крепче и кусает шею. Мин часто дышит, втягивает живот, не контролирует свои стоны, вместе с Тэхеном купается в озере наслаждения и, кажется, подходит к финалу. Ким чувствует это, поэтому глубоко целует его, стимулирует сосок, параллельно вбиваясь в податливое тело. От этого соединения Юнги сходит с ума. Не выдерживает. Достигает своего пика с именем Тэхена на устах. Следом оргазм накрывает и полковника тоже, и это пожалуй лучшее наслаждение в его жизни. — Люблю тебя, — шепчет в ухо Тэхен и перекладывает обоих на бок, обнимая омегу сзади. — Люблю тебя, — повторяет Юнги и засыпает.