один на один со стыдом.

Юра ненавидел, ненавидел и проклинал тот день, когда звонко хлопнул по мужской ладони и пожал её, нагло глядя в глаза, соглашаясь на то, чтобы тренироваться у Янковского. Повёлся на громкие заголовки газет, называющие его новым Кудрявцевым и пророчащие ему славу великого тренера по фигурному катанию. Сам захотел - кто виноват теперь? Сам разгребай говно. Бойся своих желаний, а то исполнятся, не дай боже. Хуже всего то, что Юре-то и поговорить было не с кем. Поведение Янковского выходило за рамки «Блять, Бек, да заебала уже эта Барановская со своими диетами», «Ёбаный в рот, пошли они в жопу со своим агапе!» и «Да го-о-осподи, Яков заебал уже бухтеть». Потому что все намного хуже. Потому что сейчас Юра готов терпеть любые диеты Лилии - хоть безуглеводную, хоть безглютеновую, хоть шпротную, да хоть вегитарианцем стать готов - только бы с Лилией. Готов ходить в балетный класс хоть семь дней в неделю, выкручивать тулупы по сто раз, только пожалуйста, пожалуйста, с Яковом и Лилией! Юра будет просто счастлив, если сейчас услышит снисходительное «Пойдёт» Барановской, если Фельцман снова будет на него бухтеть за опоздание, только пожалуйста, пожалуйста, пускай это будет Яков! Пускай всё будет как раньше. Пускай будет тренер Яков и хореограф Лилия. Доставучий Никифоров и бесячий Джей-Джей. Доставучий, но понимающий и добрый Никифоров и бесячий, но внимательный Джей-Джей. Раздражающая, но такая, черт возьми, нежная Мила. Драматичный, но дружелюбный Георгий. И, боже, до безумия родной Отабек. А сейчас Юра один. Один, грязный, разбитый, униженный, весь и полностью склеенный из стеклянных синяков и следов от ремня, избитый и изнасилованный. Юра не может никому рассказать. Он чувствует, что это стыдно. Что сам виноват. Должен был заметить. Понять. Уйти. Не ушёл, вот и огребай, говна кусок. Юра совершенно один. Он не может рассказать об этом ни Виктору, ни Юри, ни Якову или Лилии - что, если тоже скажут, что сам виноват? Что, если разболтают и все узнают, какой Юра «тигр»? Да даже не гиена. Гиен-то изнасиловать невозможно.* Можно было бы рассказать Отабеку. Но этого он боялся больше всего. Юра мог бы пережить, если бы Виктор начал орать. Если бы Яков начал кричать и топать ногами - не впервой. Но не выдержал бы, если бы Отабек сощурился, развернулся и ушёл. Это было слишком. А он уйдёт. Уйдет, потому что Юра теперь грязный. Грязный и отвратительный. Неправильный. * - Подъём, принцесса! - резкий и хрипловатый голос вырывает из тревожного, поверхностного сна. Юра быстро одевается, руки не слушаются, молния на куртке не работает, так что Плисецкий даже не застегивает её, а выходит на улицу прямо так, подгоняемый холодным ветром и тренером. В ледовом в такую рань пусто и признаки жизни подаёт только гардеробщица, утонувшая в дешевом кресле, взявшая у Юры куртку. Арендованный каток пустой, и голова у Юры под стать всему - пустая. Прыжки не получаются, даже фирменные, даже самые лёгкие, даже после разминки. Юре плохо и больно, и разобрать, где физическая, где моральная, а где, прости, господи, психосоматическая невозможно. После падений всё тело дико болит, да и до падений дела обстоят не хуже. Юра долго не встаёт со льда, опираясь на дрожащие руки. Не встаёт до тех пор, пока не слышится холодное: - Сюда. Быстро. Юра уже знает, что это значит. Подняться со льда стоит больших усилий, скорее моральных, чем физических. Янковский уже хватается за ремень брюк, чтобы вытащить его и выбить из Юры этот грёбаный тулуп, но большая дверь открывается со скрипом и в зал прошмыгивает Никифоров. - Чё, катаракта уже завелась, не видишь, что каток арендованный? - Юра изображает Плисецкого, скрещивает руки на груди и вздёргивает вверх острый носик, смотрит будто сверху вниз, но во взгляде скорее страх и просьба о помощи, чем ненависть. - Я вчера после закрытия заходил и пальто забыл. - Виктор проходит к рядам сидений и застывает, ловя на себе взгляд Юры. Долго всматривается, будто читая подростка. - Долго переглядываться будете? - тренер вмешивается, явно недовольный тем, что его остановили. Виктор переводит взгляд на Янковского. - Ухожу. - коротко и холодно. Берёт пальто и скрывается за дубовой дверью. Юра опускает плечи и голову. - Считай, что тебе повезло. В следующий раз получишь двойную порцию. - сквозь зубы цедит тренер. Юра быстро и напуганно кивает, отъезжает на середину катка и пытается повторить программу. Всё из рук и ног вон плохо, Плисецкий падает и падает, долго не поднимается, потому что какой смысл? Всё равно ничего не получится. Всё равно хреновый из него фигурист. Хуже, чем Отабек, хуже, чем Джей-Джей, Георгий, Кацуки, хуже всех. Не может выполнить даже двойной сальхов, падает на дорожке шагов, ничего не выходит, ничего не получается! Все коту под хвост, и медали можно в тумбочку, и грамоты можно на костёр для шашлыков, и костюмы в цирковую костюмерку! И самого Юру на мусорку - использованного, грязного, не нужного никому. Говна кусок, а не фигурист. - Сюда. Быстро! * Юра заходит в квартиру на ватных ногах. Голова идёт кругом, а задница болит от избиения. «Шевелись давай» Юра почти не слышит. Проходит в ванную и включает воду, даже не понимает, какую и с каким напором. Может, кипяток, может, ледяную, Юре пофиг, Юре больно. Ему так невыносимо больно и отвратительно от того, что позволил изнасиловать себя, дал повод для избиений, тряпка, безвольный кусок дерьма, тоже мне, ледяной тигр. Даже на фею не потянешь. Хотя, учитывая, что фея это жаргонное название проститутки, может, и потянет. Юра плачет, Юре больно. Юре никто не поможет. Ни Отабек, ни Виктор, ни Мила, никто. Вообще никто. Он один на один со своим стыдом, заперт в ванной три на три метра. Он хочет, чтобы всё это поскорее закончилось, хочет уйти, но не сможет - не получится. Не сможет жить без фигурного катания и не сможет жить с осознанием того, что дал себя изнасиловать. Не сможет жить и на этом предложение можно закончить. Лезвия холодные и гладкие, разрезают кожу и Юре даже не больно. Крови слишком много и она стекает в сливное отверстие вместе с водой. В глазах темнеет и едва слышно откуда-то доносится «Ты там лагерь обосновал? Юра? Юра! ЮРА, БЛЯТЬ!» Юра отключается.