***
Наотаро и Айру с грустью улыбались ему, и черная тень в подвижной маске плащом повисла на их плечах. Словно в напоминание о том, что у семейного очага Ниито не осталось места, что он не имел права даже украдкой мечтать об этом тепле. — Ты всегда можешь вернуться, нии-сан, — сказал брат простодушно, и его жена согласно кивнула. Они были похожи на смутные образы чужих людей, случайно увиденных на улице когда-то. Очень слабая и тонкая нить все же связывала мечника с ними, но он не мог до конца в это поверить — чувствовал, что его судьба насильно тянула прочь, туда, где весь этот дом останется висеть цепью глубокого сожаления. Если Ниито все же позволит своему сердцу отчаянно возжелать его себе. Теперь он истребитель демонов, но даже если бы и остался обыкновенным человеком, то создать свою семью, — жениться и явить свету собственного ребенка, — не посмел бы. Сейчас ему казалось это ужасно несправедливым: сердце болезненно сжималось, а горький ком застыл в глотке, стягивая ее стенки, чтобы юноша не смог его проглотить. Прости. Так нужно. Судзуки осторожно обнял младшего брата за плечи, улыбаясь, пусть слезы и жгли ему веки изнутри. Обняв в ответ, Наотаро склонился к его уху, опалил навязчивым дыханием и тихо произнес: — С чем бы ты ни сражался, я буду молиться за тебя. Только не оставляй нас в безызвестности. Давай о себе знать каждый раз, как представится возможность. Сможешь нам это пообещать? Ниито чувствовал себя виноватым, поэтому смиренно кивнул. Ничего больше для них он сделать не мог, как бы ни старался. Айру по-матерински прижала его к себе и пригладила русые волосы. От нее уже пахло сладким молоком, большой живот нельзя было скрыть под полами кимоно. Девушка тепло улыбнулась, нежно провела ладонью по звездообразному шраму на щеке, и это было ее личным прощанием.***
Судзуки хромал на сломанную ногу, хотя болезненные ощущения его нисколько не беспокоили. Эта травма оставила на нем неизгладимый отпечаток, еще одно слабое место, которое будет сильно мешать в бою. Ниито не особо переживал по этому поводу, хоть и чувствовал себя так, будто разваливался на части. Ребра ныли, от летней жары дышать было тяжело, и мысли, невольно возвращающиеся к факту, что придется отправиться на миссию с незнакомым ему человеком, душили своей безысходностью. Сладкий шепот, приносимый из неоткуда легким ветром, говорил ему: Ты ничего не можешь один. Но мечник, отрицательно мотая головой, вслух отвечал ему: — Я просто хочу к Генье. Столь большую разницу никто из «них» не принимал. Каждый раз, когда чье-то имя более явно всплывало в его мыслях, голоса упрекали Ниито в слабости и трусости пред одиночеством. Они противоречили себе, упрекая его и в одиночестве тоже, поэтому юноша уже давным-давно с ними не спорил. Он не прислушивался к ним, но они всегда знали, куда лучше всего надавить. Немного взволнованное путешествием настроение совсем испортилось, и на станции Судзуки стоял без былого энтузиазма, не испытывая интереса ни к подходящему поезду, ни к людям вокруг. В который раз он чувствовал себя обманутым и брошенным, хоть это чувство и не имело под собой никакой внятной логики. Поезд замедлял свой ход и должен был вот-вот остановиться. Вагоны проносились мимо, и в мелькающих окнах Ниито увидел свое размытое отражение. Рядом с ним стояла невысокая светлая фигура, и Судзуки обратил на нее внимание, потому что даже не подозревал о чужом присутствии. Он обернулся. Невысокая девушка с улыбкой смотрела куда-то сквозь поезд, почти не моргая. Темные волосы с прямой челкой были собраны в хвост на боку, под белым плащом виднелась цветочная рукоять катаны; униформа ее принадлежала организации истребителей, но сама она выглядела хрупкой и неприступной. Судзуки вспомнил этот образ: на Финальном отборе выжило не так уж и много бойцов, поэтому и не запомнить всех было бы трудно. Ворон-касугай назвал женское имя, так что Ниито почти сразу спросил: — Ты Канао Цуюри? — его голос прозвучал едва слышно из-за скрежета поезда, но девушка услышала и повернулась к нему. Улыбка на ее лице нисколько не изменилась. Даже несмотря на то, что она так и не ответила ему, вся ее мимика не выражала ничего, кроме доброжелательности. Выждав какое-то время, Судзуки принял эту улыбку за немое согласие и тоже улыбнулся. Они молча стояли, глядя друг другу в глаза, пока двери вагона не открылись и проводник не пригласил их пройти внутрь. Им необходимо было добраться в кратчайшие сроки на юг в префектуру Канагава, в один из крупнейших портовых городов Японии. Из Акита железно-дорожный путь проходил через Токио, где пришлось бы сделать пересадку, но только на поезде можно было доехать быстрее всего. Ниито не слышал, чтобы мечникам приходилось преодолевать столь большое расстояние: обычно на миссию назначали тех, кто находился ближе всего к цели, и лишь в критических случаях просили прибыть истребителей высокого ранга. Значит, в регионе Канто попросту не осталось никого, кто мог бы убить демона в Иокогаме. Истребителей разместили в одном двухместном купе, выдав постельное белье и пожелав приятной поездки. Они сидели друг напротив друга в затянувшемся молчании, и только спустя несколько часов, когда солнце уже садилось и яркие краски заката просачивались через окно, Ниито показалось это странным. Комплект белья лежал у Канао на коленях, но она не предприняла ни единой попытки, чтобы подняться и застелить постель. Девушка даже не смотрела в окно: как раз то, что ее взгляд был настойчиво прикован к юноше, и вызвал в нем приступ негодования. Он ощутил острую потребность развеять эту обстановку, сказать хоть что-то и убедиться, что это существо реальней, чем ему кажется. — Тебе доводилось бывать там? — спросил Ниито, замявшись и решив уточнить. — В Иокогама. Это ведь большой город, и поиски демона могут надолго затянуться. Тонкие губы растянулись в обыкновенной улыбке, но Канао и на этот вопрос не стала отвечать. Ее улыбка напоминала Судзуки кого-то, но в смутном воспоминании это выражение лица было неправдоподобной подделкой. Он не знал, почему она игнорирует его: презирает за что-то или же просто не может. Но в тот момент, когда мечник уже сдался и смиренно принял тот факт, что его нынешняя напарница не заговорит с ним, Цуюри достала небольшую коробочку и положила ее на колени поверх постельного белья. Она была украшена изображениями бабочек, их пестрые крылья переливались апельсиново-оранжевым и нежно-розовым. Девушка открыла ее и достала оттуда монетку в одну иену, сначала немного пригрев старый металл между ладоней, а затем со звоном подбрасывая вверх. Канао поймала ее одним хлопком, как насекомое, затем раскрыла ладони и с интересом посмотрела на решку. — Нет, я никогда там не была. Ниито чуть склонил голову в бок, тут же с любопытством спрашивая. — Если бы монетка упала иначе, твой ответ бы изменился или же ты не ответила бы вообще? — Не ответила бы, наверное… Цуюри пожала плечами, поглаживая монету указательным пальцем. С тем самым трепетом, с каким обычно хранят самые драгоценные воспоминания, и с явной одержимостью, будто от этого маленького предмета зависело слишком многое. Судзуки было знакомо это чувство — не сам предмет, а то, как неясный выбор гложет изнутри. Эта девушка поступала неправильно, перекладывая ответственность на то, что не могло взять ее на себя по факту, но Ниито видел, что так ей было комфортно. — А если монетка выпадет не так, как ты хочешь, ты подбросишь ее еще раз? Канао подняла на него удивленный взгляд, словно он только что сказал то, о чем она сама не догадалась. Или же для нее подобное было абсурдным. На секунду Судзуки подумал, что на свете все же существует человек без чувств и желаний, и он явился прямо перед ним, однако это глупое наваждение тут же растворилось. — Нет, не подброшу. — Почему? — Всем однажды приходится делать выбор, который им не нравится, разве нет? Не всегда получается делать то, что хочется. — Если бы ты была в этом уверена, то не сказала бы «наверное». Такому замечанию Цуюри только улыбнулась, но Ниито по себе знал, что она просто не нашлась, что на это ответить. Ее убеждения были настолько глубоки, что никакие доводы не заставили бы ее думать как-то иначе. Это привычка — навязчивая и необходимая, пока на смену ей не придет другая опора.