Сотни тысяч лет

Раны выглядели неприятно и дурно пахли: выеденная кожа, разного размера отверстия и белесые прожилки скопившегося гноя внутри них. Бывало и хуже, но вновь и вновь меняющая повязки Аой морщила нос и тяжело вздыхала, с каждым своим визитом становясь все более раздражительной. Возможно, дело было не в ранах, а в том, что Ниито не произнес ни слова с тех пор, как его привели сюда. Ему было слишком странно находиться в этом месте, запах бинтов и собственных ран хорошо пропитывал полупустую комнату, и это затворничество изолировало его от реального мира не только физически. Держа смоченный в спирту валик пинцетом, Канзаки прижигала обнаженную кожу, и перемешанная с кровью и гноем жидкость капала в стальную емкость. Боль блуждала где-то на периферии, будто раздражая поверхностные нервы, но так и не доходя до сознания в своей первоначальной форме. Юноше хотелось уйти. Здесь он был не нужен, и эта комната лишь для него одного оставалась слишком явным на то доказательством. Он слышал других раненных: их было не очень много даже после недавней серьезной битвы на горе Натагумо, но Судзуки все равно разместили отдельно от всех. Хоть и причина была кристально ясной. Аой коснулась открытого участка кожи на его плече, затем приложила тыльную сторону ладони ко лбу и нахмурилась. Его лихорадило и уже не первый день, но сказать об этом добровольно Ниито так и не смог. Она догадалась: все это игнорирование не могло не вызвать подозрений, а о забастовке пациента маленькие помощницы Шинобу-сан недовольно шептались друг с другом, не зная, как уговорить его на более открытое сотрудничество. — И как давно? — спросила Канзаки обманчиво спокойно, но мечник даже не взглянул на нее. — Не притворяйся, что разучился говорить. Я тебя не первый день знаю, между прочим. Она испытующе прожигала его своим недовольством, и эта попытка была такой же безуспешной, как и предыдущие. Судзуки не говорил с ней, он даже не шевелился до тех пор, пока девичья фигура не скрывалась за дверью, и ее терпение вскоре должно было закончиться. Вот только Ниито не ожидал, что это заденет Аой лично. Она влепила ему звонкую пощечину, и только тогда он соизволил взглянуть на нее, медленно повернув голову. — Да что с тобой такое?! Это ведь совсем не шутки! Ты можешь терпеть сколько угодно, но не скрывай, что тебе становится хуже! В синих глазах заблестели слезы: прозрачные, настоящие, такие живые, что становилось совестно. Она упрямо держала их при себе, и ни единая капля так и не сорвалась с густых ресниц. Чужая злость и обида не избавили от уверенности, что ему по-прежнему нечего было ей сказать. Судзуки знал: все его слова окажутся непонятыми, и в этом не будет никакого толку. Канзаки отчаянно верила в то, что этого окажется достаточно, но парень лишь молча смотрел, и ответа от него она так и не дождалась. Какой бы глубокой ни была ее обида, бросить свои обязанности она не могла, поэтому процедура продолжилась без излишних попыток заговорить друг с другом. Аой перевязала ему рану и дала лекарства, отказываться от которых после того, как довел девушку до слез, Ниито не решился. Его молчаливый протест перестал иметь силу и какой-либо смысл, но от этого желание покинуть Поместье Бабочки стало только сильнее. В один момент, вместе с мыслью наконец просто встать и уйти, мечнику неожиданно стало хуже. Всю ночь он ворочался и не мог уснуть из-за озноба и неутихающей тошноты, простыни и подушка под ним пропитались потом, а из-за постоянного падения куда-то на поверхность сна Судзуки не понимал, насколько вообще реальна эта комната. Ему мерещились говорящие с ним тени и обрывки совсем заплесневелых воспоминаний, сердце колотилось в грудной клетке не то от лихорадки, не то от нарастающей тревоги, но в этом ожившем кошмаре он все же умудрился заснуть. Все как-будто провалилось в темноту, без каких-либо мыслей или сновидений, и затем Ниито открыл глаза, увидев все тот же деревянный потолок с лоскутами теплого утреннего света. Его не тошнило, хоть и ощутимая слабость свинцом разливалась по телу, отчего он чувствовал себя изнуренным и слишком далеким от того, чтобы быть окончательно здоровым. Мечник лениво прикрыл веки, и в тот же миг кто-то тихо сказал ему: — Хорошо, что ты очнулся. Я переживал, но никто так и не ответил мне, можно заходить к тебе или нет. Голос был смутно знакомым, но, не видя лица, Судзуки не мог вспомнить, кому он принадлежал. Пришлось вновь открыть глаза и чуть приподнять голову, чтобы встретиться взглядом со своим посетителем и убедиться, что он не был плодом его больного сознания. Аловолосый парень улыбался с добротой и теплом, и память тут же вынула из себя образ, который Ниито очень хорошо запомнил. — Танджиро, — произнес он осипшим голосом, отчего-то ощутив такую радость, что губы сами вытянулись в ответной улыбке. Это обрадовало другого мечника не меньше, и он подсел поближе, возбужденно начав свой рассказ. — Я запомнил твой запах, поэтому сразу понял, что ты здесь. Все спрашивал и спрашивал других, все ли у тебя хорошо, но мне не говорили, а Аой и вовсе запретила заходить. Зеницу слышал, как она ругалась, тогда-то я и понял, что ты в сознании и решил тайком навестить. Надеюсь, ты не против? — Нет, я не против. Отказать ему попросту язык не поворачивался, хоть и самому говорить было тяжело. Наваждения, вызванные одиночеством, тут же отступили, и вновь возвращаться к ним совсем не хотелось. Ниито позволил себе эту слабость, хоть и чувствовал острую вину за то, что кто-то действительно так сильно за него переживал. — Ты за это время изменился, хотя и немного. Я очень рад, что с тобой и остальными, с кем мы прошли отбор, все хорошо. Было тяжело, да? — начал Танджиро с позитивной ноты, но затем взгляд его пал на пожелтевшие бинты, а глаза потемнели от тревожных раздумий. — Последний демон был сильным? Какуши немного рассказывали, это ведь одна из двенадцати Лун, да? Судзуки кивнул, но сам не успел толком осознать эту информацию. Тогда он не думал, с кем сражался, и понимание приходило постепенно со словами Камадо. Он нисколько не пытался скрыть свои переживания и говорил все, что думал, а Ниито следил за переливами его эмоций, находя в себе силы только качать головой. — Понятно. Значит, общими усилиями мы смогли одолеть целых двух сильных демонов. — Двух? — На горе Натагумо тоже была Низшая Луна. Томиока-сан справился с ним за один удар. Ты бы видел! Столпы невероятны, — сказал Танджиро с воодушевлением, и Судзуки вспомнил и детали того боя, и Шинобу Кочо, и вся его радость в миг улетучилась. Он пролежал в этой комнате уже четверо суток, и о том, что товарищам нужна была помощь, ему никто даже не сказал. — Это ни в коем случае не повод унывать. Знаешь, я до последнего сомневался, что нечто подобное вообще возможно, но потом до меня дошло, что мы просто еще недостаточно постарались. И каждая битва, даже не самая удачная, принесет нам ценный опыт. И однажды мы сможем прикрывать наших старших товарищей точно так же, как и они прикрывают нас сейчас. Ниито разомкнул губы, чтобы выразить свою мысль, но не смог и просто улыбнулся. Танджиро относился к этому иначе, и просвещать его в той действительности, в которой жил Судзуки, было эгоистично. Раз он имел виды хоть на какое-то радостное будущее, то это было прекрасно, Ниито бы тоже этого хотелось для него. Вот только Камадо очень тонко чувствовал чужие эмоции, и до конца обмануть его этой улыбкой не вышло. — Я много болтаю, да? — Вовсе нет. — Извини, пожалуйста. Судзуки стало совестно за эти извинения, и он решил перевести тему на первое, что пришло ему в голову. — Как твои товарищи? — А, ну, потихоньку поправляются. Иноске, правда, до сих пор не может свободно говорить. У Зеницу еще не отросли руки и ноги, но в целом он очень бодрый. Ты попросту не мог его не слышать. Несколько мгновений Ниито пытался переварить его слова, недоуменно скосив брови, а Танджиро также недоуменно глазел на него, не понимая, что в его словах было не так. — Ты сказал, не отросли руки и ноги? — Его чуть не превратили в паука, но девочки говорят, что все обязательно вернется в норму. Так что не о чем переживать. Нам крупно досталось, однако худшее обошло стороной. О, кстати, так уж получилось, что мы все оказались в одном месте. Ну, те, кто вместе прошли отбор. Это хороший шанс нам всем лучше узнать друг друга. — Да, наверное. Уверенный настрой Танджиро стал понемногу передаваться и Судзуки тоже. Он не любил новые знакомства, но эта мысль показалась не такой уж и плохой. Все те лица он хорошо помнил, хоть с двоими уже успел сходить на совместные миссии. Камадо сказал, что собрались здесь все, но до Ниито не сразу дошло, что он говорил и про его напарника тоже. — Генья тоже здесь? На этот вопрос Танджиро задумчиво склонил голову вбок, затем в озарении поднял указательный палец. — Такой высокий со шрамами на лице? Да, я его видел. Не сказать, что с тех пор он стал посговорчивей, но в целом жив-здоров. Возможность снова его увидеть не дала бы мечнику ни минуты покоя, хоть и столь обыденные сомнения в том, хотели ли видеть его самого, болезненно скребли сердце и душу. Он ведь столько хотел ему сказать, пусть и все эти бессмысленные реплики давно уже вылетели из головы. Ниито не успел ничего уточнить, так как Аой вернулась раньше, чем Танджиро думал, и тяжелое недовольство девушки черной тучей сгустилось над ними. — Значит, с ним ты разговариваешь? — спросила она риторически, и Камадо тут же поднялся с кровати, с прежней улыбкой глядя на мечника. — Поправляйся. Я зайду еще, обязательно, — сказал он, поворачиваясь к Канзаки и отвешивая ей низкий поклон. — Извини, пожалуйста, что ослушался. С этими противоречивыми обещаниями и довольной улыбкой Танджиро улизнул, оставшись безнаказанным, и Ниито даже всерьез испугался того, что ему снова придется сидеть в этой комнате одному. Он спустил ноги с кровати, но Аой тут же оказалась прямо перед ним, протестующе расставив руки в стороны. — И куда же ты собрался? Наглотался ведь токсинов, без лекарств долго не протянешь. — Я вернусь. — Да ничего подобного. В который раз тебе напомнить, что я не первый день тебя знаю? — Мне нужно поговорить с Геньей. — С Шинадзугавой? Он был на приеме у Шинобу-сан, но уже ушел. Бегать искать его по всему Штабу я тебе не позволю. Если встречу сама, то попрошу к тебе зайти. Договорились? Канзаки устало вздохнула, не выдержав и все же пойдя на компромисс, но сама мысль остаться здесь так сильно угнетала, что Ниито не мог с ней согласиться. В приступе нервного возбуждения он не заметил, что ему по-прежнему было плохо, и резкий позыв тошноты оказался для него слишком неожиданным. Юноша вздрогнул и прикрыл рот ладонью, а Аой тут же стала оглядываться в поисках емкости, которую ему можно было подать. — И почему до вас всех так трудно доходит?