Сотни тысяч лет

Один шаг Геньи без труда покрывал три невесомых шага Шинобу, и она не могла от него оторваться, как бы ни старалась изобразить из себя занятую. Ее миниатюрная фигура парила по коридорам Поместья Бабочки, а младший Шинадзугава следовал упрямой тенью, прекрасно понимая, что ей было все равно, но он уже пришел и не собирался уходить с пустыми руками. — Вы должны знать, что с ним происходит. Раньше он никогда не выпадал из реальности настолько заметно. Да он ведь даже не слышит меня почти. — К чему эти вопросы, мальчик мой? Он ведь сумасшедший. И такое для него вполне нормально, — сказала Кочо-сан назидательным тоном, растягивая тонкие губы в привычную улыбку, но не сбавляя шаг. — Он ведь был на миссии вместе с вашей цугуко. Как его напарник, я уверен, что он защищал ее. Неужели вам хотя бы ради ученицы будет так сложно мне ответить? — спросил Шинадзугава, раздраженный до предела нуждой кого-либо умолять, но Шинобу вдруг остановилась. Она повернулась к Генье и оценила его облик беглым взглядом, от разницы в росте высоко задирая голову. Выражение ее лица казалось жалостливым, но вот глаза — все такие же темные пропасти без единого лучика света, в которых нельзя было отличить правду от вранья. Шинадзугаве стало не по себе, но он ожидал ответа со всей своей мужской настойчивостью, одерживая своеобразную победу, но так и не получая желаемого. — Со слухом у него все в порядке, а если он молчит, то только лишь потому, что по своим личным причинам не хочет разговаривать. Если он вдруг перестанет двигаться и замолчит на долгие месяцы, тогда другое дело. — А с ним это может случиться? — Конечно, такое уже бывало. Я хорошо разбираюсь в химии и посвятила много времени изучению анатомии, но про Ниито-куна знаю только то, что его болезнь не лечится. Никто не имеет ни малейшего понятия, что это. Я ничем не могу помочь, — ответила она на удивление спокойно, и Генья разочарованно вздохнул. Не то чтобы он ожидал какого-то чуда, но все же надеялся, что во всем этом обилии склянок было хоть что-то похожее на лекарство. Или что Шинобу создаст его сама, как антидот. — Дадите хотя бы снотворного? — спросил он, потупив взгляд, и Шинобу хихикнула, найдя в этом простом вопросе долю черной шутки. — Он тебе уже надоел? — Нет же! — Ладно-ладно, валериана его сморит, но не сразу, — произнесла Кочо-сан с лукавой улыбкой, после в задумчивости прижимая палец к губам. — Хотя в его случае, наверное, лучше подойдёт настойка пустырника. Шинобу довела истребителя до лаборатории, прося немного подождать за дверью, и Генья все это время не отрываясь глядел на круглую деревянную ручку. Прийти сюда ещё нужно было догадаться, но нужда частых медицинских осмотров сама навела его на эту мысль, пробуждая наивную надежду. Ничего особенного не вышло, но уже было хорошо, если это помогло бы Ниито заснуть дольше, чем на пару часов, и относительно привело бы его в порядок. Хотелось проклинать дурака за нежелание заботиться о себе, но Генья попробовал это в первую очередь и не пришел бы, если бы сработало. Шинобу вышла с пузырьком жёлтой жидкости, протягивая ее истребителю и ободряюще похлопав того в районе локтя. — Ему повезло с тобой, но он наверняка убивается, что не заслуживает твоей заботы. Честно, это одно из его особо ярких качеств, за которые я его не люблю, — вновь назидательно сказала она, тут же исчезая в коридорах поместья по своим делам. Шинадзугава недоверчиво покрутил в руках пузырек, краем глаза замечая, что кто-то приближался к нему. Смутно знакомый парень в больничной одежде остановился рядом в паре шагов, отчего-то добродушно улыбаясь, но, вспомнив его, Генья так и не понял, к чему это было. — С Ниито все в порядке? — спросил мечник с Финального отбора, и Шинадзугава готов был отомстить ему за поврежденную руку прямо сейчас, но содержание вопроса вынудило об этом забыть. Едкое раздражение подкатило к горлу, и Генья злобно нахмурился, проходя мимо и ощутимо задевая парня плечом. — Тебе-то какое дело? — Я переживаю. Так с ним все хорошо? Парню приходилось произносить слова громче, чтобы его услышали, но Шинадзугава все равно ему ничего не ответил, скрываясь за первым поворотом.

***

— Ниито-сан, вы ведь ни крошки в рот не взяли, — с беспокойством заметила служанка, беря поднос в руки и наивно ожидая, что Судзуки скажет ей хоть слово. Не сказал бы. Она его боялась, и он это чувствовал, как бы девушка ни пыталась прикрыться своей виноватой заботой. Генья тяжело вздохнул, уже примирившись с его безнадежностью. В общении с противоположным полом Ниито вел себя по простому и избитому алгоритму, в любой ситуации оставаясь непреклонным. Служанка подняла на Шинадзугаву опечаленный взгляд, протягивая поднос в надежде, что хотя бы он не даст Ниито умереть с голоду, и ему не осталось ничего другого, кроме как оправдать ее ожидания и дать со спокойной совестью уйти. От унаги приятно пахло, но угорь уже успел остыть. Судзуки сидел на татами, бездумно глядя во двор через открытые сёдзи, и взгляд его был полон неясной тревоги. Картина нисколько не изменилась, хоть Генья привел его домой и заставил вымыться, едва ли не обложив житейскими благами, чтобы он наконец отвлекся от своих мыслей. Всего этого явно было недостаточно, но Судзуки с самого начала страдал привычкой молчать о том, что его мучило, поэтому Шинадзугава принял решение делать все по мере своих возможностей и в силу своей скупой фантазии. Он сел напротив, беря тарелку с подноса и цепляя палочками кусочек рыбы. Ниито не проявил к этому жесту никакого интереса, но, отложив тарелку обратно, напарник за подбородок развернул его лицом к себе. — Не будешь жрать, я сломаю тебе челюстью, — сказал он своим обычным тоном, все же добиваясь внимания Судзуки и заставляя его неохотно принять в себя пищу. Вид у него при этом был такой, будто Генья принуждал его к поеданию сырого алоэ, а не изумительно приготовленного унаги, от одного вида которого Шинадзугаве ужасно захотелось есть. — Я не хочу… — Заткнись и жуй. Ниито жалобно скосил брови, пережевывая второй кусок с невыносимым трудом. Что ему не давало есть нормально, Генья не знал, но после увиденной его привычки тащить в рот цветы ярче и побольше, не стал заморачиваться с пониманием. Третий кусок Судзуки глотал очень долго, и это было ясным звоночком, чтобы Генья остыл и дал ему поблажку. Он отложил палочки, но потакать напарнику в его навязчивых идеях морить себя не планировал. — А теперь спи. Ниито отрицательно мотнул головой. — Я не могу спать. — Сможешь. — Нет, ты не понимаешь… — Да мне все равно. Хлебнешь настойку и отрубишься до завтра. Нас могут отправить на миссию со дня на день, и если ты помрёшь от истощения раньше, чем тебя сожрет демон, то это будет позор уже не только для тебя. Его виноватое лицо раздражало, и Генья стал понимать, о чём именно говорила Шинобу. Судзуки расстроился, хоть ему и пытались помочь. И так всегда. Он выдавил из себя странную улыбку. То ли добрую, то ли ласковую, но полную глубоких душевных терзаний, которым не находилось внятных объяснений. Внутри от этого все похолодело, и Шинадзугава напряжённо стиснул зубы: казалось, будто его старания уходили впустую. — Почему ты заботишься обо мне? — спросил Ниито слабым голосом, глядя прямо в глаза в ожидании правдивого ответа, и Генья недовольно поморщился. — Ты мой друг. По крайней мере после всего пережитого бросать его в таком состоянии было дико даже для Шинадзугавы. — Правда? Судзуки потупил взгляд, действительно чувствуя себя за это виноватым, и Генья решил, что его просто необходимо было заставить выспаться. Он вылил настойку в кружку с водой, вкладывая ее в руки Ниито и ясно давая знать, что сопротивляться ему не имело смысла. Тот пару минут просто смотрел на содержимое кружки, раздумывая, хмуря брови, затем все же выпивая снотворное до дна. — Надеюсь, я проснусь собой, — сказал он тихо, вновь глядя Генье в глаза, и улыбнулся уже с облегчением. Шинадзугаве хотелось бы сделать для него больше: он просто признал это, не видя веских причин отрицать. Он мало что мог и за всю жизнь не сделал ничего хорошего. Друг из него был отвратительный — брат, впрочем, тоже. Повезти с ним уж точно никак не могло. И этот факт так сильно уязвлял, что хотелось лезть на стену от противной злости. Его глупое благородство брат бы не заметил. Это было для Ниито, а не для кого-то ещё, но от этого не становилось легче. Напротив, Генья чувствовал себя виноватым за все, что с ним происходило, будто на свете существовала возможность это предотвратить. Судзуки доверчиво уткнулся лбом ему в грудь, и Шинадзугава удивился, что какая-то трава подействовала так скоро. Но напарник не заснул, обвивая его спину сильными руками и опаляя непривычным теплом. Генья едва удержался, чтобы не отцепить его от себя насильно. Выражал ли он так благодарность или что-то ещё, это было слишком. Сердце заколотилось в груди, и все напряжение вдруг рухнуло куда-то вниз. — Я не хочу сходить с ума, — сказал Ниито разочарованно, и ткань пиджака в миг нагрелась в том месте, куда он дышал. — Но куда бы я ни шел, все повторялось. Я переживаю одно и то же снова и снова, слышу эти голоса. Это неправильно, Генья. Если мы будем друзьями, твою смерть пережить я уже не смогу. — Эй, я ещё пока не собираюсь подыхать. Нечего хоронить меня раньше времени, — растерянно заворчал Шинадзугава, в целом понимая, о чем он говорил. — Ты выбрал путь истребителя, а это в любом случае помирать молодым. Так какая разница? Однажды наткнемся на кого-нибудь из Лун, и демон романтично сожрет нас одним блюдом. Или Столпы отрубят нам головы, что более вероятно. — Это должно было меня утешить? — Да я даже не пытался. Обойдешься. Ниито отстранился, обиженно поморщив нос, и какое-то время они просто недовольно смотрели друг на друга. Шинадзугава ждал, когда подействует настойка. О том, как это выглядело со стороны, он, конечно, не подумал. Он в принципе не был в состоянии о чем-то таком подумать, даже будучи особенно эмоциональным в этом плане, и когда Ниито вытянулся к его лицу, в голове лишь безуспешно закрутились звенья логической цепочки, не желая соединяться и порождая искреннее непонимание. Их дыхания соприкоснулись, оставляя на лице влажный и быстро остывающий след. Не дождавшись взаимного приближения, Судзуки тяжело выдохнул и лениво отстранился, тихо отползая на футон. Генья в замешательстве смотрел, как он залез под одеяло и отвернулся, упрямо игнорируя льющийся из открытых сёдзи яркий свет.