Сотни тысяч лет

Не было смысла даже пытаться: образ брата наводнял его мысли, и под этим взглядом невозможно было заснуть. Что изобразить из себя, с чего начать, как заново отстроить их связь в свете последних событий, — Генья кормил эту голодную тварь в себе со скорбным сожалением уже много лет, но теперь это чувство вины разрослось и изменилось. С течением времени наивная надежда вернуть все, как было, почти иссякла. Аники стал другим. Он сам тоже не был прежним. Натянутая нить понимания звонко лопнула еще тогда, когда ему пришлось в одиночку хоронить окровавленные одежды матери подле свежих детских могил. Санеми всегда был где-то выше, изверившееся светило над серостью бедности, горя и сожалений. Не глядеть больше вниз, туда, где ползал жалкий младший брат — это был его личный выбор. Поэтому Генья никогда не пытался это оспорить, принимая нужду подняться как можно выше ради аники едва ли ни с рабским смирением. За время их последней встречи ничего не изменилось. Он не стал сильнее, не продвинулся в ранге и за брошенные на эмоциях клятвы свои не ответил. Ему нечего было сказать, кроме извинений, которые Санеми не примет. По крайней мере точно не сейчас. От тлеющих углей несло жаром, в трещинах пепельной чешуи мерцание пламени рождало неутешительные образы, и Генья устало прикрыл глаза. Под веками будто собрался песок, а в висках застыло тягучее напряжение. Он все равно не стал будить Ниито. Было бы лучше, если бы из них выспался хотя бы кто-то один. Судзуки спал беспокойно. Он то поджимал колени, сворачиваясь большим ребенком на земле, то переворачивался на спину. Хмурился. Скалился. Закрывал уши ладонями. Генья наблюдал за ним, но так и не заметил, чтобы Ниито хоть раз открыл глаза. Как помочь ему избавиться от кошмаров, Шинадзугава не знал, но вся его помощь в целом ограничивалась лишь бесполезным присутствием. Да, аники, я дал клятву, но теперь просто смотрю на то, как он страдает. Стало ужасно стыдно. Когда Ниито снова повернулся на бок, мелко дрожа и зашептав себе что-то под нос, Генья осторожно положил ему на плечо руку. Мечник тут же затих. Почти затравлено, словно внутренне ожидая предательства даже в таком простом жесте. Он не расслабился, напротив, только поджал плечи и растерял остатки сна. Понимая, что это было не самой хорошей идеей, Шинадзугава тяжело вздохнул, но руку не убрал. — Я не могу их ненавидеть… Тихий шепот прозвучал шуршанием углей, но Ниито не пошевелился, никак не выдал себя, скрывая свое лицо в густой тени. Генья посмотрел на все еще спящих невольных спутниц, но засомневался, что речь шла про них. — Ты говорил, что я их ненавижу, поэтому так поступил. Но я не чувствовал ничего подобного. Мне было жаль, что ему так больно. — Мы с тобой не говорили об этом, Ниито, — спокойно сказал Шинадзугава, не видя смысла поощрять эти галлюцинации. Если начистоту, он так до конца и не определился, как вести себя с Судзуки было лучше всего. Генья его игнорировал, но теперь не мог, хотя в эпизоды их наиболее скудного общения все было куда проще. Ниито становилось хуже. С момента их первой встречи он стал терять связь с реальностью даже слишком часто и теперь постоянно винил себя в этом. Вновь и вновь возвращать его казалось Генье единственно верным решением, однако далеко не всегда это получалось так, как нужно. Судзуки поднял руку, вновь касаясь пальцев Шинадзугавы будто в попытке удостовериться, что его видение действительно ошибочно, только после наконец расслабляясь. — Я больше не хочу его слышать, — произнес Ниито с каким-то обиженным недовольством, и Генья не сразу нашелся, что на это ответить. — Так не слушай. Сдержанный смешок. Будто бы даже снисходительно. Ощутив укол раздражения, Шинадзугава нахмурился и отвернул взгляд к небу. Оно равномерно светлело, напуская на окружение пыльную серость. Слова любви не пробуждали в Генье ничего, кроме неясных размышлений, но этот смех, пусть и выстраданный из пут отчаяния, отложился внутри тягучим волнующим осадком. Если бы только была хотя бы крошечная возможность заставить Ниито смеяться по-настоящему… Наверное, он бы этого хотел. В конце концов для него это было слишком сложно. Генья уважал своего напарника и не считал, что его борьба заслуживала такого унижения, как жалость. — Пора уходить. Ниито молча поднялся, поворачиваясь к догорающему костру и задирая вверх голову. Скорее глядя на нависающую листву, чем на небо. Теперь уже отстраненный и наглухо запертый в себе, снова противоречащий собственным словам. Шинадзугава не придавал этому значения до тех пор, пока недуг Судзуки не встал им обоим острой костью в горле. Он воротил нос, мирился с его недостатками с раздражением, но без каких-либо корыстных мыслей. Он заступился за него не потому, что ему было жаль. И они все ещё продолжали их общий путь не из-за желания Шинадзугавы казаться хорошим человеком. Ему всегда было на это плевать.

***

В глади озера отражались мерно ползущие облака. Тихое место, укрытое зелёными холмами и смердящее тиной. Ее изумрудные волосы обволакивали камни на дне реки, рождая образ утопленниц, играя на обожженных нервах предчувствующего тревогу. Для истребителя было нормально видеть дурные знаки, но Генья слишком устал, бессонная ночь размышлений выпила из него все соки. Мысли лениво сменяли друг друга, перекатываясь с одного рубежа на противоположный: «я увижу брата» и «выговор за этих девок они получат такой, что мало не покажется». Все всегда не так, как хотелось бы. Сколько бы усилий он ни вкладывал. Как бы ни старался извернуться на жизненном пути. Измениться в конце концов. Окая-си располагалась с северо-западной стороны, там, где река Тэнрю вытекала из озера, рассекая полотно редких домов. Было тихо, несмотря на взошедшее солнце, по-прежнему безжалостно палящее и накаляющее влажный воздух. Только на мосту Генье показалась эта тишина странной, и он остановился, чтобы обернуться и обратить взгляд к темнеющим деревьям на той стороне. Ниито почувствовал это немногим раньше. Он стоял к напарнику спиной, настороженно всматриваясь в том же направлении, и девочка, переняв это беспокойство, сжала его ладонь обеими руками. — Что-то не так? — тихо спросила Итанэ, но Шинадзугава только отрицательно мотнул головой, разворачиваясь и идя дальше. Не было смысла вмешивать их в это дело больше необходимого. Ветер приносил из леса стальной запах крови и внутренностей. Шепот смерти, который невозможно не узнать. Истребители должны были встретиться с Санеми многим раньше, но теперь становилось ясно, почему аники так торопился. Страх местных жителей оказался подлинным кошмаром, но охотники могли только пресекать череду смертей, а не предупреждать ее. Они не имели никакого права медлить. Даже спасая две жалкие жизни — очевидные оправдания никуда не годились. Стоило подготовить ответ на этот вопрос заранее, но ничего толкового в голову не приходило. Генья начинал нервничать. Ниито переживал эпизод глухого затишья, не разделяя ни грамма его тревог. К счастью, деревня начинала свой будний день, как ни в чем ни бывало. Открылись лавки, гладь озера разрезали темные силуэты рыбацких лодок: только в лицах застыли тени; женские пальцы дрожали, неловко складывая овощи в корзину. Не стоило беспокоиться за них сейчас — при свете дня они были в безопасности. Однако время утекало сквозь пальцы, и более истребители не могли задерживаться. — Позаботитесь о себе сами, пока мы не вернёмся, — сказал Шинадзугава все это время бредшей подле него Итанэ, и женщина, пусть и с явной неохотой, покорно кивнула. С этим расставанием на сердце стало немного легче: в конце концов присутствие сестер Курихара не просто затрудняло истребителям путь. Конкретно Генью — напрягало до колкого раздражения. Он хотел бы скорее вверить их в руки Какуши и сдать отчет, а желательно вообще не вмешиваться в процесс, если вдруг такая возможность представится. Эта нелепая благодарность на женском лице не была ему нужна. Шинадзугава уступил, но разделять с Ниито желание всерьез нянчиться с ними не собирался. Девочка все еще держала Судзуки за руку; необходимость разорвать эту связь между ними отразилась в черных глазах теплой влагой, но натянутая улыбка мечника каким-то чудом рассеяла ее страх. Они околдовали друг друга чистейшим доверием. Даже если Ниито только проецировал на ней давно утерянное прошлое — Генья понимал это, подобный образ был ему знаком. Память рисовала ему сестер, жавшихся к аники каждый раз, когда он возвращался. Точно также. К своему единственному укрытию, в его тень в поисках столь желанного чувства безопасности. Может, Генье не стоило препятствовать? Если бы Ниито этого хотел... Я больше не вижу никакой разницы. Все было бы иначе. Ведь у него по-прежнему оставалась возможность навсегда захлебнуться в своем прошлом, но он шарахался от него, как от огня. С опозданием. До боли обжигая свои руки.