Кружево

John Murphy — Ghosts В распахнутое окно ворвался ветер, принеся с собой запахи леса и полей, засеянных пшеницей. Лёгкая горечь прошлогодней прели, свежесть и густота сосновой смолы, приторная сладость яблоневой падалицы завладели комнатой, пропитав её, казалось, насквозь, и плавно вытолкнули Беллатрикс из крепкого сна. Она поднялась, вдыхая эссенцию ночного мира, и осмотрелась, будто в поисках того, что могло её разбудить. Ночь выдалась ясной, луна заливала пол серебром, Беллатрикс бросила взгляд на тумбочку, где лежали очки, которые она нашла, вернувшись с вечерней ярмарки, на том месте, на которое указала ей Гермиона Грейнджер. Ей вдруг вспомнилось лицо Гермионы, отливающее сиянием, таким же необъяснимым, как и всё, с чем Беллатрикс столкнулась за то время, что провела здесь. Глаза у Гермионы были карими, красивыми до ошеломления и смотрела она так, будто касалась души. Беллатрикс вздрогнула, будто снова ощутила на себе взгляд. Чувство отстранённости от всего остального мира вернулось к ней, поселившись в груди. В этом месте даже время текло иначе. За окном, на котором стояли дельфиниумы, обнаруженные поутру, послышался шорох, и Беллатрикс замерла, вытянув шею. Шум повторился. Беллатрикс поднялась с постели, осторожно ступая босыми ногами по полу и стараясь не наступить на скрипучую половицу. Окно не было занавешено, и она нерешительно выглянула, думая о том, что из-за луны, высоко стоящей в небе, её легко будет рассмотреть. Кто-то стоял прямо у окна, залитый свечением, и Беллатрикс едва не закричала от наполнившего её ужаса, но вовремя осознала, что видит. — Не бойся, — предупредила Гермиона, вытягивая руки и ступая ближе. — Чёрт возьми, — выругалась Беллатрикс, облегчённо выдыхая, — ты светишься! Стало действительно легко, будто они встречаются так не в первый раз, и ничего удивительного в присутствии этой девушки под окном едва знакомой женщины нет. Но возмущения Беллатрикс не ощущала, только трепетное любопытство. Гермиона же замерла, в глазах мелькнуло удивление, и Беллатрикс почувствовала удовлетворение от того, что смогла её озадачить. — Ты видишь, несмотря на то, что оно скрыто, — протянула Гермиона задумчиво, но больше ничего по этому поводу не сказала. — Впустишь? — она указала на окно, и Беллатрикс сощурилась. — Сейчас ночь. — Ты наблюдательна, — тут же отозвалась Гермиона, ухмыляясь. Взгляд её снова стал таким острым и ведающим. У Беллатрикс мелькнула мысль, что она могла бы войти и не спрашивать, но почему-то всё равно спрашивала. Одета она была в обычный сарафан вместо белых нарядов, да и цветов на ней не было. Беллатрикс усмехнулась, подумав, что само собой разумеющееся, что Гермиона и в повседневной жизни разодета как лесная нимфа. В её присутствии ощущалась какая-то странная тревожность, больше похожая на предвкушение. Она привнесла в эту ночь нечто такое, что Беллатрикс не могла сопротивляться эмоциям, хотя и задавалась вопросами: почему Гермиона здесь, что вообще их могло связывать. Но все эти мысли были мимолётны и не стоили ровным счётом ничего перед поглощающим любопытством. — Почему бы тебе не войти, как делают все нормальные люди, — через дверь и днём? — всё же спросила Беллатрикс, прищурившись и сложив руки на груди. Ей хотелось получить гораздо больше, чем Гермиона рассчитывала дать, будто одного её слова было достаточно, чтобы безоговорочно пригласить её к себе. Гермиона тихо засмеялась и покачала головой. Поднялся ветер и сорвал с её волос слабо завязанную ленту, разметав каштановые локоны, похожие на карамельные завитки, но она будто и не заметила. — Потому что Молли Уизли развесила над дверью чертополох в надежде, что это отпугнёт лесной народ, — просто сказала она, — а я не хочу разбивать её уверенность своим появлением, иначе эта женщина никогда не успокоится.  — Ох, нет, снова добрые соседи? — Беллатрикс закатила глаза, упираясь руками в подоконник и тем самым чуть склоняясь вперёд. Она смотрела на Гермиону, чья кожа отливала лунным блеском, и всё равно сомневалась. Или хотя бы хотела сомневаться.  — Ты всё ещё не веришь? — Гермиона почувствовала, как в груди распирает от смеха, но сдержалась. — Ты видела уже так много, Беллатрикс, но всё ещё не хочешь признавать, что ваш мир не ограничен реальностью. Беллатрикс поджала губы, услышав, как вольготно её имя, обрамлённое в кружево этого насмешливого голоса, слетело с губ Гермионы. Они смотрели друг на друга — одна с вызовом, другая насмешливо, словно ожидая, когда каждая признает поражение. А Гермиона вдруг развела руки и поднялась над землёй, совсем немного, но Беллатрикс видела, что она, чёрт возьми, оторвалась от земли. — Мне бы очень не хотелось, чтобы кто-нибудь меня увидел, — заметила она, широко улыбаясь, пока Беллатрикс хватала ртом воздух, едва ли веря собственным глазам. И всё же она отступила от окна, позволяя Гермионе забраться внутрь. В полумраке комнаты Беллатрикс Гермиона выглядела иначе, более взрослой, словно между тем, как она парила у её окна, и тем, когда оказалась в доме, прошли десятки лет. Стояла Гермиона очень близко, глаза потемнели, утратив медовость, но наполнившись чернотой. Тени, скользящие по её лицу, делали кожу бледнее, но сияние тише. Это было красиво, и Беллатрикс испытала волну дрожи, едва не сбившую её с ног, потому что она поняла, красиво до изнеможения. Когда видишь нечто такое, что не в силах ни выразить, ни осознать, только чувствуешь и плавишься. Беллатрикс настиг запах полевых цветов, напитавшихся солнцем, палой листвы и мяты. Она глубоко вдохнула, ничуть не думая отступать. Гермиона же словно чего-то ждала, всматриваясь в черты её лица. А затем взгляд её посуровел, и она двинулась мимо Беллатрикс очень целеустремлённо, будто точно знала, куда было нужно. Она наклонилась у спинки кровати, просунув руку под матрас, и тут же достала из-под него ком трав, перевязанный тонкими гибкими ветвями. — Так и знала, — сказала она, протягивая Беллатрикс подкладу, — не трогай, — тут же добавила она, увидев, как рука Беллатрикс дёрнулась, — это на бессонные ночи, чтобы силы жизненные ослабить. Беллатрикс изумлённо переводила взгляд на ком трав и снова на Гермиону, ничего не понимая и чувствуя только ком у горла. — Луна постаралась, — добавила Гермиона сердито, — ей не нравится, что ты по лесу часто бродишь. Но я разберусь, — её глаза опасно сверкнули в темноте. Беллатрикс вдруг стало страшно от этого взгляда. Она уже много слышала о том, что могут фейри, и о Гермионе, но что из этого правда, она не могла знать, оттого чувствовала отголоски ужаса. — Не бойся, — прошептала Гермиона, словно прочитав её мысли, и травы на ладони иссохли, а затем вспыхнули, Беллатрикс судорожно вдохнула, едва не захлебнувшись воздухом. — Я тебя никогда не обижу. — И почему же? — вдруг спросила Беллатрикс, глядя на то, как угасает пламя в ладони Гермионы и как затем с неё ссыпается пепел. — Так ли это важно? — мягко спросила Гермиона, и Беллатрикс ощутила странную тоску, будто от неё ускользнуло нечто важное. Странное чувство обречённости повисло в воздухе. — Сегодня ты будешь спать крепко, — добавила Гермиона. Она запустила руку в широкий карман, спрятанный в складках юбки сарафана, и когда она, подойдя ближе, протянула ладони к Беллатрикс, в них оказались ягоды: ежевика, черника и клюква. — Ещё ведь не время, — заворожённо произнесла Беллатрикс, на что Гермиона лишь улыбнулась и пожала плечом, будто говоря «только не для меня». Беллатрикс взяла несколько ягод и положила на язык, сок тут же заполнил рот, отдаваясь кисловатой сладостью внутри. Она улыбнулась, когда Гермиона пересыпала ей оставшиеся ягоды, и прошла к постели, чтобы сесть и высыпать их в подол ночной рубашки, не волнуясь о том, что может запросто её испачкать. Гермиона последовала за ней, но села не в старенькое кресло, как намеревалась изначально, а рядом с Беллатрикс. Села очень близко, беспрестанно глядя на неё и ожидая реакции, которой не последовало. Беллатрикс просто позволила ей быть так близко. И от этого в груди зажгло, словно этот момент отпечатался на рёбрах. Беллатрикс немного поёрзала, набирая горсть малины и подавая Гермионе, но та отказалась, покачав головой. Ощущение её присутствия изменилось, стало более спокойным, может быть, даже томительным, Беллатрикс было хорошо, словно внутри расползлось туманное марево. — Почему ты открылась мне? — спросила она, желая разбавить эту тишину. — Снова задаёшь вопросы, которые не имеют значения, — отозвалась Гермиона, явно не желая продолжать, она склонила голову, рассматривая лицо Беллатрикс в полумраке. Она протянула руку, и Беллатрикс замерла. Но Гермиона только лишь осторожно коснулась её подбородка, стирая ягодный сок. Её пальцы были прохладными и как успокоение для зудящей от жара кожи Беллатрикс. — А почему ты меня впустила? Ты ведь слышала, что обо мне говорят. Беллатрикс усмехнулась, признавая позицию Гермионы. — Да, но мне интересно, — сказала Беллатрикс, вспоминая все странности, окружавшие Гермиону Грейнджер. Теперь она понимала гораздо больше, потому что к ней приходила вера. В комнату ворвался ветер, разметав длинные волосы Гермионы и набросив на Беллатрикс вуаль её запаха. От его тёплой сладости защекотало в груди. Она едва не рассмеялась, почувствовав этот странный толчок эмоций внутри. — Почему я не нравлюсь твоим фейри? — спросила Беллатрикс, забрасывая последнюю горсть ягод в рот. Говорить такое было странно, но забавно. Прикосновение другого мира будоражило. — Потому что нравишься мне, — сказала Гермиона. — И потому что ты страшно любопытная. — Так я тебе нравлюсь? — ухмыльнулась Беллатрикс, подаваясь вперёд и сокращая и без того беспощадно ничтожное расстояние. — А ты не слишком молода? — Возраст — иллюзия, — Гермиона понизила голос, — ты удивишься, Беллатрикс, но иногда вещи не такие, какими кажутся. А иллюзии не имеют значения. Беллатрикс скептически сощурила глаза, наблюдая за Гермионой, которая придвинулась ближе, и осторожно, протянув руку, поправила край ночной рубашки Беллатрикс, открывавший бедро. — Ты светишься, Гермиона — прошептала Беллатрикс, чувствуя, как вздрогнула Гермиона. — Ты тоже, — отозвалась она, прежде чем положить ладонь на щёку Беллатрикс и прижаться к её рту. Мягко, как вода наплывает на брошенный камень и стремится вперёд. Поцелуй вышел тёплым и сладким от ягод, Беллатрикс захватила язык Гермионы, ощущая, как контроль истончается и уходит куда-то в небытие между их губами. Вселенная дала трещину, одну, другую, а потом раскололась, и сердцевиной всего стала Гермиона. А Гермиона отстранилась и посмотрела на Беллатрикс.  — Это мне на память, — произнесла она, и в её словах играла переливами тоска. Беллатрикс ничего не понимала, только чувствовала, но прежде, чем она смогла спросить, Гермиона поинтересовалась первой, — вы ведь скоро уезжаете? — Да, — Беллатрикс кивнула, проведя языком по губам, пылающим теплотой, будто только что собранный из-под солнца мёд. — Останься на Белтайн, — попросила Гермиона, между её бровей залегла складка, воздух вокруг неё потрескивал от странного напряжения. — Всего несколько дней. Останься, — снова прозвучала просьба, и Беллатрикс только кивнула, мол, хорошо. Гермиона снова наклонилась для поцелуя, мягкого и быстрого, потому что Беллатрикс почувствовала, как её тело наполняется приятной тяжестью, а веки смежились ото сна. Голова коснулась подушки, а одеяло осторожно легло на плечи. — Я вернусь завтра, — прошептал голос, поселяя в груди странную надежду. — И расскажу о том, как грозная Кальях Варе полюбила человека. А затем осталась лишь темнота и запах полевых цветов.