Стадия дельта

При ответе столь удачном вздрогнул я в затишьи мрачном, И сказал я: «Несомненно, затвердил он с давних пор, Перенял он это слово от хозяина такого, Кто под гнетом рока злого слышал, словно приговор, Похоронный звон надежды и свой смертный приговор Слышал в этом «nevermore». Эдгар Аллан По, «Ворон» в пер. М.А. Зенкевича

      Киирун в эпоху Водоворота был колыбелью человеческого ума, вот только уснул он там вечным сном или вот-вот собирался выйти в мир — об этом судить сложно. Одно несомненно: Киирун являлся в то стародавнее время лучшим примером большого города, только-только осознавшего свою значимость. Он приобрёл статус места, куда ехали и те, кому больше идти некуда, и те, кто, напротив, мог выбрать для себя любую дорогу — и всё равно неизменно приезжал сюда.       Он привлекал молодёжь своими шумностью и многолюдностью; своими же шумностью и многолюдностью он отпугивал людей «в годах», кто когда-то впорхнул туда, сполна вкусил его удовольствий, пресытился и жаждал тишины. Эпоха Водоворота как она есть отражалась в этом бесконечном беге по кругу, когда с каждым новым оборотом тысячи людей вырывались из пучины, но другие тысячи таких же безымянных, безликих и потерявшихся в жизни с радостью встраивались в её кипучую круговерть.       Киирун был городом, двигающим прогресс. Вперёд, назад и по нужной ли дороге — неизвестно, но то, что движение было — факт такой же неоспоримый, как аксиома о существовании Круга. Так или иначе, все, проживающие в районах с первого по сто восьмой, могли бы считать свою жизнь в этом месте комфортной и приятной. Далеко в прошлом остались времена, когда на узких улочках нечего было даже мечтать увернуться от нечистот, реками льющихся из окон на голову. То есть, нельзя утверждать, что эти пережитки старины остались в прошлом во всех без исключения городах: не все же они двигали прогресс. Но Киирун был, несомненно, из тех, в которых всё дурно пахнущее и столь же дурно выглядящее уже не растекалось по центральным площадям и аккуратным улицам, а целомудренно сливалось в бедняцкие кварталы.       Этим солнечным весенним днём, тщательно прогретым стараниями магов-погодников, ни неприятные запахи, ни мерзкий глазу вид худых и грязных бедняков не тревожил гостей города. В лучах А-Ка’Лифира Киирун выставлял свои лучшие бока. Если проводить аллегорию, то тем ясным праздничным днём Киирун был скорее светской красавицей, чем городом.       Точно так вели себя девицы, пребывающие в том интересном возрасте, когда ещё никто не считал их «перестарками», кроме, разумеется, их самих. Девицы эти предпочитали на людях украсить себя как можно более изысканно, чтобы сиянием камней и прелестью кипенных тканей прикрыть всё, что могло отпугнуть потенциальных женихов. Это «всё», тщательно скрываемое по причине совершенной неприглядности, становилось очевидно, стоило только пожить с такими девицами достаточно долго. Но, как правило, за сей промежуток времени красавицы умудрялись надеть на неосторожных парней брачные кольца, и потому деться от них уже было некуда. Киирун, перенимая эту действенную схему у роковых прелестниц двора, заманивал в себя людей накрепко во время праздников, чтобы потом, недели и месяцы спустя, показать свой истинный облик. Как правило, гости города до тех пор успевали найти себе подходящую съемную квартиру с обширными суммами неустоек, работу, бросить которую в неспокойное время эпохи Водоворота было смерти подобно, и иные, не менее важные вещи, оставить которые для всякого здравомыслящего человека представлялось невозможным. Все эти вещи держали людей даже крепче, чем кольцо на пальце. Ведь, как известно, сбежать от женщины всё же проще, чем от города, в котором тех же женщин огромное множество. И если одна-единственная красавица могла оставить неизгладимый след в людской душе, прогнув ее под себя, то можно представить себе, какой слом в человеческой судьбе оставлял Киирун.       Однако сегодняшний праздник был не из тех, когда девицы знатных родов могли бы присмотреть себе достойного мужа, а капля грязи, попавшая на подол, грозила стать причиной разорения целого квартала. Этот вечер был праздником детства, надежд и веры в уготованную светлую дорогу.       В магических литэрарумах начинался учебный год. Дети, только-только прошедшие строгий отсев, упивались магией, собственной важностью и маячившими на горизонте возможностями. «Возможности» были новым, модным словом в лексиконе современной молодёжи, но, пожалуй, именно из-за своей новизны оно же людей и путало: всё им казалось, что этих самых «возможностей» вокруг куда больше, чем на самом деле.       Подростки и молодые люди, все, кто были постарше, наслаждались возможностью погулять без строгого надзора директоров, а ещё — алкоголем, который, разумеется, проносить на праздник было нельзя и который, само собой, оказался там просто в огромных количествах, если знать, где искать.       В Киируне, таком прекрасном и таком прогрессивном, всё представлялось кажущимся, самую малость эфемерным. Выпивка, которой как бы не было и которая уже стала причиной по меньшей мере двух конфузов; студенты, которые бывали на подобных праздниках слишком редко, чтобы знать, где искать спиртное, и которые почему-то всё прекрасно знали; надзиратели, которых тут быть не могло, и которые…       — Курсант Роирган!       …оказывались вокруг на каждом шагу.       На оклик обернулись двое юношей. Не оставляло сомнений, что курсантом Роирганом мог быть только один из них. Видимо, эта пара была из той категории извечных приятелей, разлучить которых могла только смерть — или же окончание учёбы и начало взрослой жизни, что, как известно, ломало вещи покрепче и понезыблемее вечной дружбы. Впрочем, пока что эти двое были неразлучны и, быть может, считали своим священным долгом вдвоём откликаться на каждое обращение.       Оба они были невысоки и неплохо сложены. Один, темноволосый и скуластый, отличался золотистым загаром и на удивление живой мимикой. Но выделиться из толпы он мог бы вовсе не телосложением или приятным, ровным тоном кожи, а выражением лица. Когда его окликнули, этот юноша ещё несколько мгновений не мог справиться с эмоциями, и каждый, кому хотелось, мог полюбоваться тревогой и странным отчаянием, что поселились на его молодом лице. Его глаза, то ли синие, то ли зелёные, тоже выдавали капельку больше, чем хотелось их обладателю. Второй юноша, чуть менее загорелый, но чуть более представительный, глядел на мир выгоревшими до золота глазами. А-Ка’Лифир явно стремился оставить сияние своих лучей и на его коже, но не добился ничего, кроме заметного и болезненного покраснения. Противоречия явно составляли основную часть его натуры. Изящные длинные пальцы были покрыты мозолями. Широкие плечи, скрытые под дорогой праздничной рубашкой, постоянно совершали странные нервические движения, словно этот молодой человек ещё только учился держать осанку. Русые волосы были подстрижены по последней придворной моде, и это ощутимо мешало пареньку — так же, как его товарищу мешали толпы людей вокруг, огромный праздник, гигантский город, туманное будущее на скрытом домами горизонте и сам воздух, пропитанный алкогольными парами и чужим весельем.       Обернувшись, оба юноши замерли, одновременно прижав кулаки к груди и опустив головы в традиционном приветствии.       Мужчина, облачённый в строгий серый мундир, мрачность которого не могли исправить и тонны украшений (впрочем, украшений там как раз не было), оглядел их обоих и протянул:       — Курсант Роирган, скажите, только честно: стоит ждать от вас нового дебоширства, когда я отвернусь?       — Всенепременно, — спокойно отозвался юноша, чьи синие (или всё же зелёные?) глаза сейчас были смиренно опущены в пол, а тёмные волосы, заправленные в низкий хвост, взбивал ветер. Они вились вокруг склонённой головы путаным ореолом, ведь никто даже не думал закрепить их заклинанием. И это маленькое, но показательное манкирование правил хорошего тона уже намекало, что юноша склонен игнорировать все законы, нарушение которых не каралось смертью. — Вы ведь сами говорили: нужно быть готовыми ко всему, цолнер Карнад.       Его товарищ, замерший справа от Роиргана, едва ощутимо поморщился, словно почувствовав боль.       Карнад нахмурился и внимательно посмотрел сначала на одного, затем на другого курсанта. Но они стояли неподвижно, словно чужое неудовольствие обратило их в камень. Технически оно могло. Но данный тип наказания цолнерам запрещено было применять к курсантам уже почти четыреста лет.       — Ладно, курсант. Что это?       Юноши снова переглянулись.       — Что ждёт нас в этом году? Когда вы только поступили в Шатаар, оказалось, что вы за время посвящения и празднества умудрились добавить свою фамилию во все списки знатных родов этого Края, — тоном, в котором можно было различить неодобрительное восхищение, припомнил Карнад. — Включая приватные списки, хранящиеся дома у смотрителя города! Мы устраняли это непотребство семь месяцев, если помните.       — Я помню, что вы устранили его не отовсюду, — улыбнулся курсант Роирган.       Будь у цолнера его верная цепь, статусный, изящный атрибут его власти — непременно бы отправил этих двоих на долгие, тяжёлые отработки. Но цепь, как и власть, остались ждать мужчину на его посту в литэраруме, и потому он лишь выразительно глянул на курсанта, замершего слева от Роиргана молчаливым изваянием.       Тот отреагировал верно и едва слышно с мольбой позвал:       — Нермор?.. Пожалуйста.       Роирган усмехнулся.       — Да что? Не пойду же я сейчас устранять всё то, что понаписывал пять лет назад. К тому же, праздник подходит к концу, а править придётся очень много.       — Сказки будете рассказывать на легендоведении! Мы устранили все ваши художества.       Нермор снова улыбнулся.       Именно из-за этой улыбки, очень тёплой, слегка отстранённой, направленной скорее внутрь себя, чем в мир, курсанта Нермора Ве Роиргана очень не скоро научились ловить на горячем. В отличие ото всех тех пакостников, что считали своим долгом рассмешить одних и вывести из себя других даже одним своим внешним видом, Нермор всегда держался корректно, редко говорил с кем-то, кроме друзей, если к нему не обращались, вовсе не заботился реакцией окружающих и улыбался — вот так, озаряя внутренним светом мир вокруг. Прошло очень много времени, прежде чем руководство элитного военно-магического литэрарума Шатаар разглядело в этом улыбчивом пареньке злостного нарушителя всего, что нарушалось.       Теперь его улыбка, очень приятная глазу, вызывала у всех без исключения цолнеров Шатаара непреодолимое желание бросить работу и уехать жить затворниками в лес: созерцать природу и лечить психическое здоровье.       — Если не все… — с явным неудовольствием протянул Карнад, — то вы, курсант, спустя столько лет могли бы и сказать, какие ещё документы испоганили.       — Всё руководство элитного Шатаара, готовящего лучших разведчиков и ищеек Хрустального мира, не может устранить шалость десятилетнего мальчишки, — задумчиво протянул Нермор. — Когда-нибудь я напишу об этом в мемуарах.       Карнад в очередной раз нервно провёл рукой у собственного бедра, силясь нащупать цепь.       — Только попробуйте, курсант! Вы у меня с отработок не выберетесь.       — Тогда я постараюсь поступить осмотрительнее и записывать воспоминания уже после выпуска, — в очередной раз улыбнулся Нермор.       — Только попробуйте, — повторил цолнер. — Я не откажу себе в удовольствии вас после этого разыскать.       — Мои «художества» вы ведь так и не разыскали.       Цолнер Карнад шумно выдохнул и зажмурился.       Цепь всё ещё была в Шатааре, его право выдавать наказания курсантам — там же. А Нермор Ве Роирган, к несчастью, снова не захотел пропустить народные гуляния. И, судя по его обаятельной улыбке, вновь посчитал своим долгом как-то их разнообразить. Как и каждый год.       — На следующий год после своей мерзкой выходки с официальными документами, вы, курсант, подписались в списке гостей Помойным Лордом, — припомнил Карнад и, правду сказать, в его тоне слышалось мало ностальгических ноток по старым временам. — Прекрасно зная, что вас вызовут, дабы представить гостям праздника… Как, кстати, вы подписались в этом году?       — Цолнер, — с едва уловимым весёлым изумлением протянул Нермор. — Признайте, вы ведь на самом деле не хотите услышать ответ на этот вопрос.       — Нет, во имя Граней, я хочу знать это! — рявкнул на него цолнер. Люди вокруг оборачивались и осторожно пятились от этой троицы: злого надзирателя, улыбающегося Нермора и его слегка встревоженного приятеля, что, может, и хотел бы вмешаться, но не мог вставить ни слова. — Я хочу знать, что нас ждёт в этом году! Потому что именно с вашей подсказки только поступившие студенты решили, что пси-проекции директоров сидят на трибунах «для красоты», ничего не видят и не слышат, а значит, можно над ними поиздеваться, ведь «когда ещё выйдет посидеть на коленках или укусить за нос директора»! И я не дал бы ни гроша на то, будто вы не знали, что директор Айревина именно тогда присутствовал на праздновании лично. Именно вы решили, что будет крайне весело напиться с погодниками, и по вашей вине Шатаар потом выплачивал штрафы и возмещения ущерба всем владельцам потопленных кораблей и разрушенных доков. И да, вашими же усилиями в прошлом году все жители бедняцких кварталов получили приглашения на праздник, отобрали всю еду, каким-то образом — и я не уверен, что вы и к этому не приложили руку, — отыскали запасы спиртного, а затем набрались и стали кидаться на людей. Так что, курсант, я был бы очень благодарен, если вы сейчас перестанете делать такое лицо и сообщите мне, чего нам стоит опасаться в этом году!       — Опасайтесь… — Нермор прикусил губу. Улыбка сошла с его лица, как сходили грязь и жир с улиц Киируна этим утром. — Опасайтесь новой Трещины и того, что она принесёт с собой. Вы уже нашли его?       Задрожали ленты, празднично растянутые от здания к зданию. Лепестки цветов посыпались вниз бесконечным трепещущим снегопадом. Даже музыка как бы вздрогнула, особенно высокая нота влилась в ровную щебечущую мелодию, как внезапный крик о помощи.       Люди оборачивались. Озирались, словно только проснувшись, и тревожно глядели по сторонам, пытаясь найти то, что разбудило их.       — Это… Не ваше дело, Роирган, — наконец выдавил из себя Карнад.       — Моё, — упрямо заявил Нермор. — Вы нашли его? Резервуар новой Трещины? Где он? И не говорите про наказания: как вы сами отметили, мы не на легендоведении. Тут все знают, что ничего мне не будет.       — Курсант, не беспокойтесь, я знаю, что делать в таких случаях. — Нермор хотел было сказать что-то ещё. В его глазах сверкнуло что-то, до крайности напоминающее угрозу. Но цолнер сработал на опережение: развернувшись ко второму юноше, он мрачно потребовал. — Курсант Вейас, будьте добры, повлияйте на него. Иначе мне придётся напомнить, что неприкосновенность курсанта Роиргана на вас не распространяется.       Русоволосый юноша, названный курсантом Вейасом, задумчиво прищурился, словно анализируя пути отхода, а затем чуть улыбнулся.       — Вам не придётся, цолнер. Мы сядем в сторонке и тихо дождёмся фейерверка.       Карнад нахмурился в явной задумчивости. Ториоф Вейас тоже отличался крайне приятной улыбкой и располагающим, открытым взглядом желтоватых глаз то ли медового, то ли золотого оттенка. Вот только, в отличие от улыбки Нермора, заявлениям этого юноши обычно можно было верить.       — Идите.       — Но…       Ториоф молча потянул младшего товарища в сторону невысоких овальных столиков, привычно игнорируя чужое внимание.       Они не смогли бы спрятаться в толпе, даже если бы очень захотели. Когда Нермор оказывался рядом, те курсанты, что успели отучиться хотя бы несколько лет, поворачивались к нему. Стоило юноше пройти мимо — провожали взглядами. Так же, как провожал цолнер до тех пор, пока не убедился, что юноши старательно обошли группку «малышей» и устроились за столиком, прижатым к нарядной процветающей лавке.       У самого края площади Нермор пошатнулся, будто ноги больше не могли удержать вес того праведного возмущения, что юноша нёс в себе. Он рухнул бы молча, сшибая собственным телом столы и стулья, пугая детей и привлекая внимание, но Вейас успел подхватить приятеля ещё до того, как тот начал существенно заваливаться вперёд.       — Мы не виделись с тобой так долго, а ты ничуть не изменился, — проворчал Ториоф, усаживая Нермора на один из стульев с высокой спинкой. Юноша растёкся по нему так, словно всё ещё готов был упасть, и уже сделал бы это, не будь у него опоры. Ториоф вздохнул и попытался отвлечь друга. — Гляди, опять этот постамент с директорами. Мне и правда было интересно, не уберут ли его после… Той твоей выходки. Как думаешь, они вживую тут, или опять пси-проекции?       Нермор с трудом повернул голову в сторону каменной платформы, возвышающейся над толпой, как памятник ещё не наступившему, но, несомненно, светлому будущему. Юноша медленно огляделся, а затем, придвинув к себе небольшую вазочку с фруктами, разломил один из них, обнажая сочную оранжевую мякоть и крупную косточку. Продемонстрировав другу последнюю, Нермор чуть сощурил свои пронзительные, то ли синие, то ли зелёные глаза, размахнулся и запустил косточку прямо туда, где чётко виднелись фигуры шести директоров.       Ториоф встревоженно прикусил губу.       Косточка, вспоров тёплый воздух, пролетела сквозь головы каждого из них, вылетела с другой стороны и затерялась где-то на фоне домов.       — Проекции, — рассудил Нермор.       — Ты же… — Ториоф нервно рассмеялся. — Ты знал, что это проекции, так? Иначе бы ты не стал…       — Да я понятия не имел.       Нермор уронил голову на руки и замер в неподвижности.       Курсант Вейас был наблюдателен. Все они были, те, кто носили золотистую форму литэрарума Шатаар. Других сюда не брали. И Ториоф отмечал повышенную бледность и явную измотанность друга. Иногда глаза Нермора вспыхивали, бросая ровные циановые отсветы на поверхность стола.       — С чем ты синхронизирован?       Нермор вяло пошевелился, словно пытаясь приподняться, но сумел только тяжело перекатить голову по столу так, чтобы видеть Вейаса.       — Ты из-за этой связки сейчас выглядишь, как варёное дерьмо? — продолжал допытываться Ториоф. — За чем следишь? Как давно?       — Мог бы и не сенсорить меня, — устало усмехнулся Нермор, но спорить не стал. — Попробуй сначала спрашивать, а только потом кидать такие заклятья, Тори.       — Вот как? Если тебе станут задавать вопросы в духе: «Мелкий, а не ведёшь ли ты часом какое-нибудь подозрительное и явно незаконное наблюдение непонятно за чем?», что бы ты сделал?       — Стянул бы защитные вектора.       — Вот именно поэтому я сначала сканирую, а затем задаю вопросы, — усмехнулся Ториоф. — И да, будь добр не называть меня так. Твоё «Тори» гробит всю мою работу над имиджем.       — Ещё больше твой имидж гробят фразочки про блюда из дерьма. Тори, пытаясь скрыть, кто ты есть, ты только привлекаешь к этому внимание. — Нермор тихо рассмеялся, а затем поморщился, словно это выражение веселья отдавалось болью то ли в горле, то ли в голове. — И вообще, почему ты думаешь, что я делаю что-то незаконное?       — Потому что я знаю тебя уже девять лет, — отчеканил Ториоф, скептически выгнув бровь. — И да, ты показательно подыхаешь тут только при мне. Что-то когда рядом стоял цолнер, я за тобой такого желания свалиться в обморок не замечал, значит, он может тебе помешать. Так что, курсант Роирган, признавайтесь, насколько мне нужно беспокоиться, что кто-нибудь узнает о твоих вмешательствах в частную жизнь…       — Я слежу за новой Трещиной.       Ториоф осёкся, а затем быстро, внимательно огляделся по сторонам. Но вокруг всё так же был огромный, прекрасный город, притягивающий внимание чистотой улиц и фасадов домов, ароматом цветов, громкой музыкой и весёлой молодостью празднующих, и всё это почему-то вызывало лёгкое зудящее раздражение. Вейас наклонился чуть ближе.       — Если поймают, плохо будет даже тебе, — укоризненно заметил Ториоф.       Нермор снова улыбнулся. И эта улыбка на измученном лице выглядела показательно.       — Вектора сокрытия? — предположил Ториоф. — Отвода глаз? Или ты надеешься, что твоя очередная пакость отвлечёт внимание так, что никто о тебе и не вспомнит?       — Будь проще, — в очередной раз посоветовал Нермор, с трудом приподнимаясь над столом и опираясь на локти. Его тёмные волосы упали вниз переплетением тропических лиан, цирковыми канатами.       На занятиях по естественной маскировке в Шатааре эта хитрость называлась одной из самых простых и в то же время эффективных. Густые длинные волосы при правильно подобранной причёске и умной дислокации мешали возможным наблюдателям проследить за приватной беседой, сводя на нет чтение по губам.       Ториоф усмехнулся. И это Нермор ему говорил стать проще!       — Ты — позёр, знаешь это?.. Ладно, давай, хвастайся, каким головокружительно простым хитростям маскировки чар тебя успели научить за эти каникулы.       Улыбка с лица Нермора тут же исчезла. Уследить за переменчивой мимикой этого мага было практически невозможно, но Ториоф очень старался и этим, как он смел думать, смог избежать для них двоих множества наказаний.       — В этом году я занимался не маскировкой, — медленно, словно через силу, поправил Нермор. — А, наоборот, поиском сокрытого и отслеживанием пути.       — Так и нашёл Трещину?       — Её не нужно искать. — Нермор вновь с усилием прикрыл глаза и обхватил голову руками. В очередной вспышке, мелькнувшей в глазах Роиргана, всё вокруг на расстоянии пары метров окрасилось в сине-зелёный. — Я просто однажды вечером почувствовал, как всё раскалывается, и как вся эта… Сила, как все эти вектора…       Ториоф едва заметно улыбнулся.       — Это первая Трещина на твоей памяти? Ну, кроме той, которая тебя инициировала?       Если спросить каждого из этих двоих, кто из них больше мог бы рассказать о Трещинах, каждый назвал бы своё имя. И каждый, пожалуй, был бы прав.       Ториоф был старше своего приятеля на шесть лет. То, что они учились на одном курсе, удивляло обывателей и было совершенно нормально для военно-магических литэрарумов, поступить в которые можно было и в пять, и в шестнадцать лет. Всё зависело от того, в каком возрасте тебе везло — или не везло, тут, как и положено, взгляды исследователей расходились — получить ударную дозу магического облучения из Трещин. Курсанту Вейасу в своё время не повезло. Ториофу потребовалось угробить три года вместе со своим здоровьем на то, чтобы перебраться к этому иссыхающему источнику магической энергии и каждый вечер облучаться уже порядком ослабевшими потоками. А когда магический талант всё же проснулся в нём, как по заказу распахнулась новая Трещина, и десятки детей получили силы просто так. Среди них были и Резервуары: Нермор Ве Роирган и Абесцинн Уигро.       Ториоф наблюдал за Трещиной слишком долго. Он знал, как она ощущалась, как выглядела и какие разрушения приносила. Наблюдая за тем, как расползалась почва, разрывая площади плодородных полей и деревень, Вейас прекрасно представлял, насколько опасным было это явление. Какое-то время опасными и откровенно противоестественными он считал и Резервуаров. Впрочем, ложью будет сказать, что с годами его мнение сильно изменилось.       Говоря об опыте Нермора в отношении Трещин, следует заметить, что этот юноша в своей жизни не сталкивался ни с одной из них. Разломы в тектонических плитах курсант Роирган видел разве что в учебниках. Однако Нермор был Резервуаром. И, даже никогда не сталкиваясь с Трещиной в физическом смысле, этот юноша чувствовал её суть. Он был знаком с этим явлением изнутри и, пожалуй, мог бы даже считаться его порождением: не зря же его и таких, как он, иногда называли детьми катаклизма.       — Первая за десять лет, — согласно пробормотал Нермор, старательно зажмуриваясь, чтобы скрыть сияние собственных глаз. Его тёмные ресницы казались от этого аквамариновыми, а опущенные веки — светящимися изнутри. — Огромная. Длинная. Просто… чудовищная.       Юноша прикусил губу, и яростный порыв ветра ударил по улице, громогласно хлопнул дверями и ставнями.       Ториоф нахмурился. Некое предположение, слишком дикое, чтобы быть истинным, тревожило его, заставляя задавать новые вопросы.       — Такая Трещина ощущалась бы не только тобой. Тут нет ни землетрясений, ни цунами, ни… Ничего! — Ториоф требовательно посмотрел на друга, но Нермор молчал, иногда коротко, безмолвно содрогаясь, словно ему было больно. И курсант Вейас убеждался в своей правоте ещё до того, как вопрос прозвучал. — О Грани, Нермор, скажи, что ты синхронизирован с Трещиной хотя бы в соседнем Крае, а не где-нибудь на другом конце планеты!       — Ну конечно нет, — устало выдохнул на это Роирган. — Даже меня не хватило бы, чтобы следить за чем-то на таком расстоянии. — И до того, как Ториоф успел облегчённо выдохнуть, он добавил. — Трещина куда ближе, она распахнулась где-то в районе Канерданских гор.       Курсант Вейас понял, что от поступившего часом ранее предложения выпить отказываться не стоило.       — До них почти две тысячи а-кариев, Нермор, — вкрадчиво напомнил Ториоф. — И это ты называешь «ближе»?       — Тысяча семьсот.       — Искренне рад, что у тебя были ещё и дополнительные занятия по краеведению! — огрызнулся курсант Вейас, хватаясь за голову. Масштаб проблемы постепенно доходил до него, как вектора магии до точки воздействия. — Тысяча семьсот а-кариев — это всего лишь в двадцать раз больше человеческих возможностей!       — В двадцать два или двадцать три, — не менее флегматично, но ещё более устало поправил Нермор. — Именно поэтому я и не думаю, что меня кто-нибудь засечёт. Это… Очень сложно оказалось. Слежка на большом расстоянии. Кажется, будто всё это на меня давит.       Теперь Ториоф окончательно понял, почему ему так не нравился праздник в этом году. И люди казались хмурыми, и ленты тусклыми, и музыка — чрезмерно высокой, режущей слух. Ветер, столь необычный для этой местности, постоянно срывал плакаты и украшения, звенел стёклами, как перед штормом, а силовые вектора находились в беспорядке, мешались и сталкивались, провоцируя вспышки то тут, то там. Ториоф старательно списывал это дикое буйство природы на то, сколько здесь скопилось юных, неопытных магов, ничего не знающих о контроле и специальных расчётах.       Если в творящемся вокруг магическом безумии и участвовала мелкотня-первогодки, то вклад их был поистине мизерным. Всё то, что не давало покоя Вейасу, всё, что он чувствовал неправильного и тревожащего — зависело от состояния одного-единственного Резервуара.       — Нермор, — чуть тише и уже без веселья в голосе позвал Ториоф. — Нермор, а давай ты всё же свернёшь наблюдение хотя бы сейчас? Вокруг столько людей. Детей. И цолнеры опять же… Ты тратишь слишком много силы, вектора преломляются вокруг тебя, как вокруг той же Трещины. Ещё немного, и разрушений от тебя будет не меньше. Сам посмотри, ты уже едва остаёшься в сознании, едва контролируешь себя!       — Я хочу знать, — упрямо отозвался Нермор.       Он напряг и заново расслабил плечи, руки. Ветер взвыл ещё громогласнее, вывел длинную руладу по водосточной трубе и выломал где-то вдалеке ставню. Ториоф почувствовал, как вектора вновь пришли в движение, вот только скорость их увеличилась. Что бы Нермор ни делал, он стал прикладывать ещё больше энергии.       — Что ты хочешь знать? — торопливо спросил Вейас, надеясь отвлечь приятеля.       — Что случится, когда они найдут его? — Нермор снова открыл глаза, слепящие, как крохотные взрывы крохотных вселенных. Казалось, юноша задавал вопрос в пространство. И Ториоф не ручался за то, что пространство не могло ему ответить, с такой-то силищей. — Резервуар новой Трещины? Что они сделают с ним?       Теперь настала очередь курсанта Вейаса выступать с поправками.       — Если Трещина такая большая, как ты говоришь, Резервуаров будет два или три. И я не понимаю, что тебя волнует? Ты сам Резервуар. Или ты не помнишь, что делали с тобой? Приехали в приют, оформили документы, объяснили тебе, какой ты исключительный, и увезли. Всё! Хотя, конечно, если Резервуары из Канерданских гор, могут быть проблемы, народ там дикий… В таком случае вместо оформления документов будет задабривание дикарей подарками и красивыми бусинами.       — Резервуар один, — тихо отозвался Нермор. — Мужчина. Вероятнее всего. Женская энергия не такая. Чуть более… Кровожадная. Здесь же — спокойный тихий пламень. И я хочу узнать, что с ним сделают…       — Да ничего! Стой. Погоди. Один?       — …я должен это почувствовать.       — Один человек впитал в себя всю энергию гигантской Трещины?       Нермор согласно кивнул, показывая, что всё это время он всё же слушал. В ту же секунду, как ранее неподвижный юноша пошевелился, по окнам начали ползти тоненькие трещинки.       — Именно поэтому он так интересен. С ним… Что-то будет. Я не знаю, когда это сделают с ним. Или когда это сделали со мной… Со всеми нами. Мне нужно это узнать. Его сила слишком велика, любое вмешательство будет заметным. Я увижу. Даже отсюда.       — Да о чём ты говоришь вообще?! — не выдержал Вейас.       Нермор как будто ждал вспышки. Его глаза, сейчас похожие на огни прибрежных маяков в густом тумане, заливали светом мир вокруг. Так же, как сам Нермор заливал этот город собственной силой, сконцентрированной в путаных, непросчитанных векторах.       — Даже сейчас, — тихо сказал Нермор, а затем протянул свои худые загорелые руки Вейасу. — Даже сейчас это происходит. Я трачу силу на то, чтобы подобраться поближе, выследить их, понять, что происходит, но никто даже не думает меня остановить. Наоборот, им как будто нравятся мои усилия и то, сколько энергии я трачу на каждую попытку. Видишь, вот тут, чуть левее моей ладони? Мне действительно сложно удержать магию в себе, сейчас я слишком много отдаю. Я весь должен быть окружён отражёнными путями силы, но вот тут? Пустота. И вот тут тоже, посмотри. Это капля в море, в пределах моих запасов энергии это почти смешно и заметить очень сложно, но… То, что для меня — капля, для других — их полный объем силы. Куда девается такая прорва магической энергии? Да посмотри же ты! Вектора не исчезают, их просто нет, как будто утягивает куда-то, даже не дав соприкоснуться с этим миром, как будто их откусывают прямо от меня! Это самая натуральная пробоина, ты видишь? Видишь?       Ториоф скептически посмотрел на своего юного друга. Чрезмерно сильный, непрошибаемо талантливый, бесконечно оптимистичный и… Такой ребёнок. Ториоф, пожалуй, считал, что он был ответственен за него. И за все те чудовищные разрушения, которые Нермор мог причинить, зациклившись на некой странной идее.       — Вижу, — спокойно отозвался Вейас, внимательно осматривая руки Нермора. Он действительно замечал странные «пустоты», которых, в теории, при активном чароплетении быть не должно. Но это никак не объясняло ему, отчего Ве Роирган сделал вывод, что пустоты — повод следить за Трещиной за полмира и уж тем более — повод громить Киирун. — Это странно. Я бы на твоём месте обратился к лекарям из Айревина.       Нермор ожидал не этого.       Юноша в отчаянии вскинул глаза на друга, и Ториоф отшатнулся, ощутив, как вектора чужой силы начали отражаться и от него, резонируя со всем телом и причиняя боль.       — К лекарям? Ты что, не понимаешь, что это?       Ториоф хмыкнул.       — Честно говоря, нет. Это давно проявилось? Выглядишь ты преотвратно. Может, это и правда какая-то особенная болезнь Резервуаров? Её вполне могут назвать твоим именем. «Энергетическое иссыхание Ве Роиргана», например. Может, переправить тебя в Шатаар? Тебе нужно прилечь.       — Мне не нужно прилечь, мне нужно узнать, кто жрёт мою силу! — неожиданно рявкнул Нермор.       Раздался грохот.       Ториоф успел заметить, как деревянные балки над улицами, плакаты-растяжки и гигантские цветочные венки в одно мгновение сгнили и рухнул вниз, обращаясь прахом от соприкосновения с землёй. Кисловатый запах гниения щекотал ноздри.       «Ни у кого не должно быть такой силы, — отстранённо думал Ториоф, глядя на то, как сияние выбиралось из-под ресниц Нермора, тёплыми бликами ложась на щёки юноши. — Ни у кого. Это неправильно. Такие, как он — неправильные. Они мир уничтожат раньше, чем задумаются, а надо ли».       Музыка оборвалась.       Теперь даже те, кто не числился воспитанником Шатаара и не умел отслеживать вектора силы, мог заметить, как что-то изменилось. Воздух был пронизан магией.       С громким хрустом лопались окна. Обломки дерева и стекла вылетали на улицу, словно кто-то собирал их и пригоршнями выбрасывал на головы молодёжи.       Люди разбегались, но это происходило повсеместно.       Точнее, почти.       Только вокруг Нермора и его столика ещё сохранялась крохотная зона тишины. Словно око бури, вокруг которого рушился мир, а внутри ещё пели птицы.       — Нермор, — севшим голосом позвал Вейас. В его голове крутились расчёты и схемы. Юный маг подобрал нужные вектора, прицелился… — Успокойся, что ты делаешь? Ты сейчас весь город…       — Если потребуется.       Нермор снова вздрогнул, словно кто-то ударил его. Именно этот момент выбрал Ториоф, чтобы стянуть сдерживающие вектора. Ещё секунда…       И магия попросту разбилась о Нермора, не в силах сдержать и сотой части его чудовищной ярости.       — Твоя энергия тоже уходит, — тихо заметил Роирган, наклонив голову вбок. — Не так много, как у меня, но у тебя и объем мощи поменьше. Но она уходит. Прямо сейчас. Без следа. Думаешь, это нормально, что твоя собственная энергия покидает тебя по чужой воле? Магия бездумна, без приказа сильной сущности она и с места не сдвинется. Ты приказов не отдаёшь. Кто тогда?       Ториоф не знал.       Но он видел, как паутинка трещин, похожих на те, что уничтожили оконные стёкла, теперь ползла по каменной мостовой, опоясывая дома.       — Хватит! Какая разница, куда пропадают эти капли силы?       — Думаешь? — Нермор недобро прищурился. И его магия, что до сих пор накрывала город широким полотном, теперь превращалась в направленные лучи, обращающие в пыль дома и лавки. — Физически маги могут дожить до семисот лет. Почему же никто до сих пор не дотянул даже до двухсот двадцати? Сколько энергии можно накопить, если отнимать её у тысяч живущих магов каждый день? На что уходит эта энергия? Почему Резервуарам нужно учиться дольше, чем всем остальным, хотя контроль у нас лучше? Чтобы законодательно заставить нас чаще сплетать чары? Почему все до одного Резервуары в истории, кроме меня, попадали в Никарен, академию, где все построено на практике и только на ней? И где не учат обращать внимание на затраты? Где маги не смогут научиться отслеживать, куда уходит их сила? Неужели за сотни лет не было ни одного Резервуара, способного стать целителем, пророком, кем угодно? Почему всё это происходит? Зачем? По чьей указке?       Следует отметить: несмотря на то, что Ториоф ещё ребёнком проводил годы возле Трещины, облучаясь и ослабляя собственное здоровье, он все же был не склонен лезть в неприятности. Ну… Когда это не было делом жизни и смерти, конечно.       — Если всё так глобально, как ты говоришь… — как можно спокойнее заметил Ториоф, стараясь не дать буре и крикам заглушить себя. — Я в этом сомневаюсь, но если это так… Не надо тебе в это лезть. Вдруг за этим действительно стоит кто-то вроде…       — Да даже если сам Круг — наплевать! — яростно воскликнул Нермор.       Курсанту Вейасу казалось, что он попал в дурной спектакль провинциального театра. Вокруг царили крики. Цолнеры спешно собирали студентов, чтобы найти вместе с ними безопасное место. Старшие студенты Никарена стягивали защитные вектора, отчего мир походил на галерею дроблёных зеркал. Яркие праздничные фонари освещали разбитую улицу, кучи пепла и праха, проваливающиеся в растущие трещины в мостовой. Битое стекло ловило этот свет и отражало его так же, как маги отражали потоки стихийной энергии, проносящейся сквозь Хрустальный мир.       Всё как-то слишком… Ярко. Контрастно. Недостаточно достоверно. Киирун всегда казался толику эфемерным, но теперь? Теперь Ториоф вообще как будто выпал из реальности и попал в любительскую пьесу, которую ставил человек, искренне надеющийся сорвать овации, но слишком молодой, неопытный и горячий, чтобы эти надежды оправдались.       Люди бежали. Падали. Вставали. Или не вставали. Прятались. Укрытия разрушались. Люди снова бежали…       — Круга не существует, — слабо улыбнулся Вейас.       — Вот только я не знаю другой силы, которая способна вырывать энергию из каждого из живущих магов, — задумчиво протянул Нермор. И его задумчивость тоже дико смотрелась на фоне царящих вокруг разрушений. Неуместно. Так же, как неуместно смотрелась его чудовищная сила, отданная природой не паре сотен магов, а одному-единственному. — В любом случае, я хочу узнать правду. Хочу понять, куда девается вся эта сила. Того, что крадут у меня, хватило бы, чтобы поднять среднее кладбище, чтобы исцелить целый лазарет, чтобы днями напролёт обороняться от чужой агрессии! Мне нужно понять, на что ее используют… Кто бы они ни были.       Как уже было упомянуто выше, Ториоф был наблюдателен. Все они были. Не зря же, в конце концов, они носили золотистую форму курсантов академии Шатаар.       И курсант Вейас только что понял, что сейчас творил его друг.       — Это не проблемы с контролем, — тихо, недоверчиво протянул он. — Ты специально всё это делаешь?       Ториоф протянул руку, пытаясь дотронуться до Нермора. Но прикосновение обернулось резкой, яростной болью, как от прикосновения к кипящей смоле, к расплавленному металлу. «Око бури», центром и сердцем которого был Нермор, внезапно сузилось, и Ториоф сполна ощутил, что творилось снаружи. Подземные вибрации заставили его вскочить, а затем ухватиться за фонарный столб, чтобы не упасть. Под ногами хрустело битое стекло. Вонь, как на заброшенном фруктовом рынке, забивала обоняние. Вектора чужой силы пронзали тело, и казалось, что оно готовилось вот-вот закровоточить.       — Если нужно потратить очень много сил, чтобы выследить, куда уходит моя энергия, я это сделаю, — тихо, угрожающе протянул Нермор, подтверждая догадку Вейаса. Юноша встал. Его циановые глаза, переменчивые и глубокие, изничтожали всё, что видели. — Если нужно перебить всех молодых магов всех литэрарумов, чтобы напугать и выманить этих воров, я это сделаю. И я уж точно не остановлюсь. — Нермор улыбнулся, прикрывая глаза. Его запрокинутое к небу лицо освещал единственный оставшийся целым фонарь. Ветер обнимал гибкую, крепкую фигуру юноши, кружил с ней в танце, хотя сам Нермор оставался неподвижным. Силовые векторы плясали вокруг него, весь мир плясал: Роирган мог заставить всю эту хрупкую, невинную планету встраиваться в его безумие. Мир слушал и слышал его. И это было страшно. — И мне снова ничего не будет, знаешь, почему, Тори?       Ториоф, пожалуй, знал.       Прямо сейчас Нермор выглядел неуязвимым.       Потому что когда на него напали двое старшекурсников Никарена, их просто отшвырнуло.       И когда цолнер Карнад, ругаясь, что «он же говорил», попытался скрутить курсанта Роиргана, его поглотил тут же исчезнувший портал.       А заклятья самого Ториофа, что сдерживающие, что сонные, что паралитические — все попросту разбивались о грудь Нермора, словно они даже не ему были предназначены.       — Потому что той силы, что идёт от меня, всё равно в разы больше, чем той, что Круг получает от всех собравшихся здесь, — торжествующе заявил Нермор. Его невозможные циановые глаза полыхали азартом. Казалось, он и не замечал, что мостовая вспучивалась острыми осколками, что люди падали и больше не вставали, что маги бросались на него — и отлетали назад, оглушённые. Нермор кричал, запрокинув голову к небу. И ветер подпевал ему. — Так что? Мне правда убить тут всех?! Каждого? И вам плевать? Или, может, всё же покажете, на что уходит вся наша сила и две трети наших сворованных жизней?! Давайте! Я же прямо тут. Остановите меня! Потому что сам я отступать не собираюсь. Я найду вас. Я увижу вас. Я схвачу вас за горло и выдавлю жизнь по капле.       Ториоф медленно пытался приподняться.       Вставал, опираясь на подгибающиеся руки и ноги. Боролся с ветром, притяжением, чужой магией, чужим голосом. Выглядело это так, будто весь мир навалился на Вейаса, пытаясь вдавить его в мостовую — и размазать по ней.       «Так нельзя, — думал Вейас, хватаясь за стену дома. Камень крошился под его пальцами, как сухой хлеб. — Нельзя владеть такой силой. Нельзя не следить за такими детьми. Нельзя давать им загружать себе голову… Вот этим. Они опасны. Опасны!»       И в то же время внутри, там, где обитало всё, из-за чего курсант Вейас считался отличным шатааровцем, настойчиво зудела мысль: «Врёт. Каждым словом врёт. Это большой и сложный эксперимент, это действительно спектакль, поэтому всё так. Это провокация. Он что-то выясняет для себя, но что? Почему так, почему сегодня? Чтобы привлечь внимание студентов? Если бы он хотел, он мог бы перебить их всех в любой момент. Привлечь внимание директоров?..»       А потом небо раскололось.       Отвесный поток энергии разрубил реальность на «до» и «после».       Ещё секунду назад Нермор казался колоссом посреди насекомых. Недвижимым, бесконечно сильным, неуязвимым. Магия, оружие, здравый смысл — все отскакивало от него. Глаза этого юноши задавали цвет всему небу. Его мощь правила балом. Его эмоции сводили с ума весь город.       А теперь Ториоф смотрел и видел, как бесконечный поток силы, хлынувший из ночного неба, как прицельная атака дождя, прошивал тело этого пятнадцатилетнего юноши. И не ощущалось уже ни его силы, ни страха. Воздух зазвенел кристальной свежестью. Перестала содрогаться земля. Протяжный крик ветра замер на одной ноте, и от воцарившийся тишины в голове стало пусто и легко. Только сам Нермор словно бы исчезал в бесконечном радужном потоке, словно его вырывало, стирало из этого мира.       Когда свет погас, курсант Нермор Ве Роирган лежал на спине посреди пыли, праха, битого камня, осколков стекла, и выглядел не менее, а ещё более разбитым, перемолотым, чем всё это.       И всё равно ещё около минуты никто не делал даже шага в его сторону.       Ториоф шумно выдохнул сквозь зубы и осторожно шагнул вперёд. Потом ещё. Ноги по щиколотку проваливались в мусор, словно в мелкий песок, и ранились об обломки. Курсант Вейас выругался и побежал, чтобы затем упасть снова, уже рядом с Нермором. Ториоф кусал губы. А ещё он проверял пульс.       В ту же секунду, как гулкий удар чужой жизни отдался на кончиках пальцев, над ухом прозвучало:       — Курсант Вейас.       Ториоф лишь чуть ниже наклонился над другом.       — Забирайте его и отправляйтесь в Шатаар, курсант. Я хочу поговорить с вами обоими. Выполнять.       — Как скажете, директор, — едва слышно отозвался Ториоф, подтягивая безвольного Нермора ближе к себе и оставляя глубокую борозду в мелком-мелком каменно-стеклянном песке.       А затем они провалились в портал.