— Тебя не пугает звериная сущность? — Нет. С любым зверем можно справиться. Алексей Пехов, «Золотые костры»
Форма сидела как влитая, но Умуорвухтону, что старался держаться в стороне от людского потока, казалось, что она до боли сжимала его рёбра и не давала вдохнуть. До этого Умуорвухтон мог только наблюдать из окна за тем, как молодые маги, которых казалось пугающе много, сбивались в стайки, шумными группками тыкались во все подходящие и условно подходящие для этого двери, решали сложную интеллектуальную проблему с «от себя или на себя» или сновали в вечноцветущих зарослях, стремясь отдохнуть от занятий — или сбежать от них же. В то время шумные компании казались лёгкими, как летучие паутинки, как брызги морской воды, подхваченные тёплым ветром. Умуорвухтон, скрытый ветвями деревьев и защитными заклинаниями, наблюдал за тем, как легко общались столь разные на вид, никак не связанные люди, и восхищался, насколько счастливыми они выглядели. Ложью было бы утверждать, что Умуорвухтону не хотелось к ним. Влиться в компанию, радоваться жизни, обсуждать, какое на диво красивое сегодня море — всё это было недосягаемой мечтой, за которую, вполне возможно, требовалось бороться. На деле всё оказалось как-то быстро и просто. Алиту скомкано поздравил подопечного, выкроив себе перерыв между рекомендательными письмами к директорам других литэрарумов. Утром Умуорвухтон получил форму и тоненькую папку бумаг. Спустя пятнадцать минут мучений мэвар всё же сумел прочитать, что там имелись: список учеников, определённых вместе с Умуорвухтоном в одну группу, расписание занятий, карта литэрарума и перечень книг, которые следовало отыскать в библиотеке. Последнее мэвара, который с письмом и чтением всё ещё справлялся ужасно, особо «порадовало». Не успел Умуорвухтон смириться с тем, что придётся мучиться с мелкими одинаковыми закорючками пыльных книг, как его выпнули на улицу, к примерно трём десяткам других детей, и, кажется, благополучно о них забыли. На взгляд Умуорвухтона, это выглядело подозрительным. Тридцать (или сколько их там) человек будущих магов месяцами отыскивали по городам и станицам, доставляли сюда, вычищали литэрарум, заново оборудовали защитными заклятьями корпуса — и всё для того, чтобы бросить их посреди зелени? Подозрительности, как говорил Алиту, Умуорвухтону было не занимать. Спасибо семи месяцам выживания в лесу, опасность мэвар видел везде и во всех. Насторожить его мог любой звук, а уж такие очевидные странности и вовсе заставляли продумывать пути отхода и искать взглядом всё, что можно было использовать вместо оружия. От них, маленьких магов, чего-то ждали. Чего именно — Умуорвухтон не знал, но около часа спустя убедился: пока этого не произойдёт, никто не подскажет им, что делать дальше. От нечего делать Умуорвухтон рассматривал эту часть сада, в которой до сих пор ни разу не бывал, и иногда переключал своё внимание на людей, с которыми, как говорил Алиту, следовало наладить хорошие отношения. Каждый из новичков был разным, у Умуорвухтона кружилась голова от обилия всевозможных черт и одежд. Не было никого и близко похожего на рослых, статных, красноглазых мэваров, к которым Умуорвухтон так привык. Хотя именно цвета глаз были не так уж и разнообразны. Большинство новеньких сверкали жёлтыми глазищами всевозможных оттенков. Иногда их радужки были такого бледного цвета, что больше напоминали помутнение склеры. Иной раз, напротив, краски играли так причудливо, что жёлтые радужки казались холодными, пусть это и было невозможно. А вот в иных глазах Умуорвухтон отмечал жаркое, обжигающее зарево. Но все эти жёлтые глаза, все до единого, при определённом ракурсе выглядели так, будто были сделаны из жидкого золота. Будто каждому из пришедших сюда детей вплавили под веки по монетке — на удачу. Несколько раз посреди золотого буйства мелькала та дивная смесь синего и зелёного, которую Умуорвухтон наблюдал в глазах Алиту. Иногда, правда, совсем редко, мэвар успевал наткнуться взглядом на необыкновенные цвета, которые он до сих пор не встречал. В числе прочих Умуорвухтон успел заметить сероглазую девчушку с высоким хвостом, ещё одну, глядящую на мир неистовой зеленью… Умуорвухтон вспомнил ясные голубые глаза Роймо, в которых были задумчивость, тоска и презрение, и поёжился. Таких оттенков мэвар в толпе не замечал. Не то чтобы он собирался оценивать будущих сокурсников по цвету радужек, в его положении это было бы просто нелепо. Но мэвару стало интересно. Во всей этой кутерьме с подозрительно похожими, и в то же время немного разными цветами глаз явно имелась какая-то система, но какая именно, Умуорвухтон не мог уразуметь. Дети заметно старались отыскать себе новую почву под ногами. Не раз и не два за прошедшее время Умуорвухтон замечал, как юные маги, окинув разномастную толпу взглядом и выделив кого-то по непонятным лично для него критериям, просто подходили к детям, которых увидели впервые в жизни, заговаривали с ними… И уже через пару минут становились лучшими друзьями. Умуорвухтон не понимал, восхищала его такая доверчивость или пугала. Сам он запорол первое же знакомство довольно быстро. Вопреки расхожему мнению, слух мэваров не был предметом их гордости: алоглазые горцы всегда ориентировались на иное. Поэтому Умуорвухтон пропустил момент, когда к нему подошли со спины и вздрогнул, лишь услышав незнакомый голос подозрительно близко к своей персоне. — А ты чего один стоишь? Раньше, чем Умуорвухтон успел возмутиться дурацкому вопросу и осознать, что это кто-то из сокурсников подошёл познакомиться, он уже круто развернулся, выставляя перед собой руки, чтобы защититься от возможного удара. Силы воли и выдержки хватило на то, чтобы не позволить полезть когтям и клыкам. А вот в глазах мэвара полыхнула опасная краснота, словно раскололись тлеющие угольки, открывая огненную суть. Тваино́ Ихо́и мэваров до сих пор не встречал, что, неудивительно, если учитывать их нелюбовь к поездкам, походам и иным способам опрометчиво покинуть обычный свой ареал обитания. Но вряд ли существовал хоть один человек, кто об этом народе не слышал. А уж о тех, кто слышал о мэварах много хорошего, нельзя и по пальцам пересчитать: вряд ли счёт мог достичь хотя бы единицы. Столкнувшись с одним из горцев прямо здесь, на нейтральной и вроде как безопасной территории, Ихои сделал то, что сделал бы любой здравомыслящий человек: испугался. Не говоря друг другу ни слова, Умуорвухтон и Тваино́ сделали друг от друга по шагу, затем ещё — и разошлись без особенных потерь, если, конечно, не учитывать нервное напряжение. В расстроенных чувствах Умуорвухтон развернулся, гонимый желанием затеряться в толпе. И наверняка пошёл бы, сбивая детей, как лёгкие травинки, но напоролся взглядом на нечто интересное, что не смогло оставить равнодушным его любопытство. — Sauraa, — потрясённо выдохнул Умуорвухтон, останавливаясь. — Что с твоими глазами?! Мальчик, на которого мэвар чуть было не налетел, удивлённо поднял голову. В его радужках был разлит глубокий фиолет, как в лепестках цветущего гелиотропа. На мгновение казалось, что небо именно такого, неестественного, астрального цвета Умуорвухтон видел, когда Трещина… Умуорвухтон прикусил губу, сбрасывая наваждение. Глаза незнакомого парнишки резко выделялись среди остальных, разбивая зачатки систем, под которые мэвар пытался подвести это цветное безобразие. Но, пожалуй, кроме необычайного оттенка радужек, в чудом не сбитом мальчике не было больше ничего особенного. Умуорвухтону он показался просто до неприличия маленьким: мэвар возвышался над ним почти на две головы. Умуорвухтон успел отметить простоватые черты лица и светлые волосы, стянутые назад плотной тканью. Та обхватывала голову мальчишки, проходила под подбородком, скрывала уши и оставляла свободными только лоб и узкую полоску волос. Мальчишка поморщился, будто восклицание Умуорвухтона ранило его в самое сердце. Мэвар быстро спохватился, поняв, что наверняка напугал его. То ли Умуорвухтон переоценил степень своей пугающести, то ли сердце мальчишки оказалось на удивление прочным, но тот лишь удивлённо переспросил: — Что с моими глазами? Здесь следует отметить, что такого поворота событий Умуорвухтон вообще не ждал. Перетерпев несколько психподготовок от Найвина, наслушавшись сплетен цолнеров и перешёптываний прислуги, мэвар теперь спокойно реагировал на то, что от него шарахались, как от прокажённого, и даже на то, что большая часть будущих магов его игнорировала, словно Умуорвухтон уже постиг таинства магии иллюзии и научился становиться невидимым. Даже больше: Умуорвухтону, честно говоря, казалось, что так и надо. Потому что объективно он сильнее и крупнее любого из присутствующих. Опаснее. А опасных всегда избегали. Обходили же мэвары стороной гаавахтров, живших в самых глубоких пещерах. Такое поведение выросший в дикой природе Умуорвухтон считал вполне понятным, правильным и направленным на выживание, и потому не расстраивался. А тут… Мальчишка нервно дёрнулся, словно едва различимый хруст ветки, раздавшийся шагах в десяти, испугал его не меньше, а может и больше Умуорвухтона. А затем поинтересовался: — Сложности с речью? — Я нормально говорю, — возмутился Умуорвухтон, ведь это и правда нелегко ему далось. Алиту заставлял его часами описывать виды из окон, сны, Канерданские горы и даже хитин форосс, чтобы улучшить произношение. И после всего этого утверждать, что у Умуорвухтона не всё в порядке с речью, было тем же самым, что ударить его по зубам. Больно, дезориентирующе и кровит сильно. — А что тогда с глазами? — Красивые, — пожал плечами мэвар, который ещё не перестроился из режима праведного возмущения в режим созерцательный. — Но фиолетовые. Почему фиолетовые? — Потому что я натаинн, — ответно удивился мальчишка. На этом моменте Умуорвухтон скрепя сердце вынужден был признать, что с чужим языком у него, видно, и вправду не сложилось. Что означало это слово, мэвар даже предположить не мог. Алиту советовал в таких случаях «смотреть на контекст», а затем ещё и значение самого «контекста» напоминал. Но сейчас, увы, загадочное слово могло означать что угодно, от «особенного» до «человека, скрытно обучившегося магии и тратящего свои несомненный талант и блестящие способности на изменение цвета глаз». На мгновение появилась мысль, что следовало развернуться и уйти. Поначалу испугавшийся «натаинн» мог говорить с ним из-за чрезвычайно сильного удивления, но вскоре, как предполагал мэвар, все должны были вспомнить, кто есть кто, и на этом диалог мог считаться проваленным. Снова. Но интерес всё же победил. — А кто это? — вяло поинтересовался Умуорвухтон. Он не рассчитывал на ответ, и тем неожиданнее казался тот факт, что натаинн вдруг улыбнулся. — Шутишь? — Редко, но бывает, — не стал спорить Умуорвухтон, но предупредил. — У меня плохо получается. Эта фраза натаинна успокоила, хотя мэвар так и не понял, почему. Чуть подумав, мальчишка протянул ему худую руку. — Вьено’Ре, — представился он, хитро играя интонацией. До того хитро, что на первый взгляд простое имя превратилось в непередаваемую игру звуков. Ну, по крайней мере, Умуорвухтон думал, что лично у него передать, в смысле, повторить сил не хватит. Язык мог сломаться… Да хотя бы на том месте, где Вьено’Ре как-то странно понизил голос и сделал паузу, но в то же время — продолжил шевелить губами, словно его голос попал в воздушную яму. Это было не имя. Это было издевательство. Впрочем, мэвару было, что на это ответить. — Умуорвухтон, — представился он, а затем, глянул на руку натаинна, спохватился и протянул свою для пожатия. Теперь Вьено’Ре тоже замер, будто услышав что-то, шедшее вразрез с его представлениями о жизни. А затем осторожно уточнил: — А твоё имя как-нибудь сокращается? — Нет. — Умуо? — попытался натаинн, и на этот раз Умуорвухтон улыбнулся тоже. В его голову пришла мысль о том, что, кажется, этот маг не собирался бежать от него с криками и затем рассказывать окружающим, мол, этот меня чуть не подрал; во-о-от так близко я от его зубищ был! — Нет. Вьено’Ре тяжело вздохнул, принимая неизбежное. — А моё сокращается. Можно звать меня Вьеном. Этот вариант звучал куда проще. В нём не осталось странной интонационной игры, едва различимых тембровых вибраций и необъяснимых, но очень многозначительных пауз. Так что такое прочтение понравилось Умуорвухтону куда сильнее. В стороне снова кто-то рассмеялся. Очередная шумная компания из тех, которым Умуорвухтон ещё пять минут назад очень удивлялся, дружно веселилась из-за очередной шутки. Мэвар успел заметить среди хохочущих детей того парнишку, которого случайно напугал недавно. Они встретились взглядами, и Ихои нервно отвернулся. Умуорвухтон тоже не стал пугать мальчишку и перевёл взгляд на Вьена, отметив, что тот морщился, поправляя повязку на голове. Умуорвухтон не мог бы сказать, что ему внезапно захотелось создать свою громкую компанию. Ровно как и не мог бы сказать, что Вьен пришёлся ему по сердцу или как там называл подобные случаи Алиту. Но, отвлекаясь разговором, Умуорвухтон заметно меньше нервничал и не озирался постоянно по сторонам, отыскивая потенциальную угрозу — или тех, кто видел угрозу в нём самом. Мэвар не знал, был ли его новый знакомый опасен. И не верил, что это можно было узнать вот так, спустя пару минут после встречи. Правду сказать, он даже сомневался, что такое возможно выяснить даже за несколько лет. Но вот во что Умуорвухтон точно верил, так это в то, что прямо сейчас ничего ему не грозило. Они с Вьено’Ре просто разговаривали. Спокойно и мирно. И пока натаинн не подходил ближе, Умуорвухтон вполне мог себе позволить расслабиться. Кстати об этом. — Так что такое натаинны? Вьено’Ре отвлёкся от созерцания шумных толп молодых магов и тихо хмыкнул. — Смешной ты. Хоть и не шутишь. — Раньше, чем Умуорвухтон успел возмутиться, Вьен указал пальцем на него. — Мэвар. — Палец совершил круговое движение. Теперь Вьен ткнул в грудь уже себя самого. — Натаинн. Неромы. Много неромов. До неприятного много неромов, этого я и боялся. — Вьено’Ре широким жестом обвёл обширную толпу златоглазых детей, а затем огляделся. И оглядывался до тех пор, пока не отыскал того самого ребёнка, чей взгляд походил на взгляд Найвина: тот, в котором плясал словно бы светящийся изнутри циан. — Латэрекки. Мэвар на мгновение задумался. — Это народы? — Папа говорит — расы, — тоном, который показывал, что со сказанным лучше не спорить, поправил Вьено’Ре. — Каждая — со своим даром… Ты правда этого не знаешь? Умуорвухтон мог бы сказать, что «папа» ему таких вещей не рассказывал. Откровенно говоря, мэвар вряд ли мог бы даже сказать, кто из рода Тэртакватсурэ приходился ему прямым родственником или родителем. Это было не важно. А Умуорвухтона учили только важному. Например, тому, как пользоваться даром мэваров. Чем-то таким, чего не умеют и чему никогда не научатся другие люди. А точнее — все те, чьи глаза не полыхают багряным закатом. Всеблагая Мать Тэртакватсурэ говорила, что дар мэваров не относился к той «примитивной», как она выражалась, магии, которой поклонялись все остальные народы, несчастные, хрупкие и обделённые судьбой люди-из-под-гор. В отличии от неё, дар свободно передавался по наследству, усиливаясь вместе с кровью, и мог больше. А ещё Мать говорила, как важно помнить: что бы ни говорили остальные, как бы ни кричали, что мэвары агрессивны и созданы Фиром для того, чтобы лишать жизней, настоящий дар их народа в том, чтобы исцелять. — И что вы умеете? — заинтересовался Умуорвухтон, заново оглядывая толпу магов. Так сказать, посмотрел на них новыми глазами. Разрозненные цвета внезапно стали объяснимы. Все, кто здесь находился, были не одиноки. Они принадлежали к некоей общности, пусть и не такой тесно взаимосвязанной, как род мэваров. Однако это всё же была одна раса с одинаковыми корнями и одинаковым даром. О котором мэвар не имел ни малейшего представления. Вьено’Ре задумчиво почесал в затылке, чуть сдвигая тряпицу, а затем уверенно указал на неё пальцем. — Ну, натаинны слышат лучше, чем все остальные. — Насколько? — нахмурился Умуорвухтон, замечая, что его собеседник снова улыбнулся. — Намного. Эта повязка пропитана специальным составом и должна помогать не оглохнуть, но в таком гвалте она почти не работает. — Вьено’Ре задумчиво потёр узкий подбородок. — Я слышу твоё сердцебиение. И вообще каждого в этом саду. В здании тоже, но слабее. Но этого хватает. Я знаю, что рядом есть кто-то из взрослых. И что за нами наблюдают. Ещё — что в слив фонтана что-то забилось, по-моему, несколько камушков, и вода уходит не так хорошо, как должна. Ещё слышу, что у кого-то из во-о-он той дальней группы за пазухой прячется какая-то зверушка. Она очень странно пыхтит, как будто у неё завязана пасть, чтобы не выдала себя: её хотят пронести незаметно. Ну, а про эти постоянные крики я вообще говорить не буду. — А ты можешь разобрать всё, что они говорят? — Умуорвухтон даже указал на случайную компанию из нескольких детей, отчего те шарахнулись назад и отошли подальше. Но Вьено’Ре даже головы не повернул, просто сообщил: — Каждое слово. А ещё сильные натаинны могут некоторые звуки повторить. Попросить мэвар не успел. Вьен заметил его заинтересованный взгляд, заговорщицки улыбнулся и внезапно громко засвистел. Его голос затрепетал, интонационных переливов стало больше, и в один момент Умуорвухтон осознал, что изначально даже не слышал в этом странном свисте ни самого свиста, ни даже человеческих интонаций. Вьено’Ре напевал, уверенно вторя какой-то мелкой птичке, разве что отставая от неё на пару секунд. Когда он умолк, Умуорвухтон потрясённо заявил: — Это здорово! И ты со всем так можешь? — Нет, — улыбнулся натаинн. Он выглядел польщённым и явно забавлялся восторгом мэвара, впервые столкнувшемся с даром его рода. — С птицами проще всего. Вот папа многое может. Почти за любым зверем повторит и почти любой голос скопирует. — Почти? — Не придирайся, Умуо! — глаза Вьена аж вспыхнули восторгом. — А ещё он умеет как дверь скрипеть! Последний факт, произнесённый восторженным полушёпотом, привёл в состояние священного восторга обоих мальчишек, и они переглянулись так, будто знали некую страшную, опасную и страшно увлекательную тайну — одну на двоих. — Рядом с нашими горами не было таких, как ты, — заметил Умуорвухтон, уже с неподдельным восхищением вглядываясь в тёмный оттенок чужих фиолетовых глаз. — Иначе бы я о вас знал. Не хотелось признавать, что и в случае, если бы натаинны жили прямо под боком у мэваров, Умуорвухтон мог бы никогда их не встретить и даже больше — никогда о них не услышать. Мэвары никогда особенно не рассказывали детям о жизни людей-под-горами — да и не делили этих обитателей равнин ни на какие расы, величая их всех до единого чужаками и никак иначе. Так, например, Умуорвухтон хорошо помнил, что недалеко от спуска с гор начинались города, в которых обитал золотоглазый и многочисленный народец. Вьен окрестил их всех вместе неромами. Но ни этого названия, ни того, что у каждого из них имелся какой-то дар, ни даже того, что именно умели соседи, Умуорвухтон понятия не имел. Вьено’Ре казался необычным в своей обычности. Внешне ничуть не отличаясь ото всех остальных детей. Но он почему-то не боялся Умуорвухтона. Или боялся недостаточно, ведь иных причин упорно называть его «Умуо» мэвар не видел. Когда он задал этот сакраментальный вопрос «почему», Вьен лишь пожал плечами. — Директор Найвин — невероятный пси-маг, когда-то лучший в своём выпуске, человек, который ни разу в своей жизни не ошибся в психологическом освидетельствовании, — с неподдельным восхищением сообщил натаинн, чуть ли не забывая дышать от восторга. А Умуорвухтон думал: «Надо же, какому важному человеку я снежком в ухо зарядил». — Если бы ты был опасен, он бы точно это увидел, — развивал мысль Вьен. — И не выпустил тебя в этом году. Но ты же здесь. — Алиту хороший, — поддержал Умуорвухтон просто потому, что выступить против такого потока комплиментов не представлялось возможным. Но о профессиональных качествах Найвина мэвар ничего не знал, и потому сказал то, за что хотя бы мог ручаться. — Так и подумал, что ты его знаешь, — легко кивнул Вьен, на мгновение выпадая из своих странных настроений, подобающих скорее фанату или восторженному воздыхателю, чем будущему магу. — Я бы тоже хотел с ним пообщаться. И поступить в Айревин, чтобы целителем быть. Может, даже с уклоном в пси. Хотя я не очень люблю общаться с незнакомыми людьми. — Со мной же общаешься, — заметил Умуорвухтон, но не слишком уверенно. Во многом потому, что и сам не слишком понял, каким-таким чудом завязался их разговор и почему не оборвался сразу после его дурацкого замечания о глазах. Вместо того, чтобы попытаться уразуметь то, что они оба не в состоянии были понять, мэвар сменил тему. — А что такое Айревин? В очередной раз на лице Вьено’Ре промелькнуло неподдельное изумление. Видимо, Умуорвухтон снова не знал чего-то такого, что для всех остальных было очевидным на первом же году жизни. К изумлению Умуорвухтон тоже был готов. Правда, предполагал, что общественное непонимание будет связано с его глазами-когтями-клыками, хотя последние два повода для массовых потрясений мальчик предусмотрительно прятал, памятуя о запрете на вхождение в релиз. Того, что Вьен спокойно отнесётся к чрезмерной «мэваристости» нового знакомого, Умуорвухтон не ожидал. И того, что на фоне его внешности можно удивляться чему-то иному — тоже. — Ты вообще ничего не знаешь? — практически без вопросительной интонации поинтересовался Вьено’Ре. — Смешно… Айревин — литэрарум магов-целителей. Они лучше всех справляются с обычными болезными, магическими повреждениями — и они же единственные, кому можно без особого разрешения практиковать магию пси. Ты так смотришь, будто впервые об этом слышишь. У вас что-то вообще рассказывали о жизни вне Канерданских гор? О других людях? Умуорвухтон задумчиво огляделся, отмечая, что теперь, когда и он нашёл себе собеседника, одиночек, жмущихся по углам к цветущим кустикам, больше не осталось. Люди сбивались в стайки, чтобы прогнать нервозность и вместе встретить новый, наверняка непростой период своей жизни. Они выглядели безобидными, но Умуорвухтон чувствовал исходящую от них угрозу. Наверняка и они ощущали от него то же. — Нам рассказывали об остальных людях то, что они любят всё разрушать, — задумчиво проронил Умуорвухтон. — Что вы вырубили свои леса и перебили своих животных, и потому стремитесь забраться к нам. И что нам нельзя спускаться с гор, потому что за один только цвет наших глаз нас будут ненавидеть. А если мы даже захотим остаться в ваших городах, нам вырвут клыки, чтобы мы не представляли опасности в мэва-релизе. Вьено’Ре удивлённо округлил глаза. Он явно хотел возразить, но внезапно дёрнулся, вперившись взглядом в закрытую дверь. Умуорвухтон не знал, насколько можно верить его слуху. Сам он не заметил ничего странного, и потому уставился туда же с интересом. И тщательно перемотанные уши натаинна, столь расхваленные им, не подвели. Примерно через пару минут и сам Умуорвухтон услышал, а затем и увидел, как скрипнула и начала открываться дверь. Цолнер Маво́, как его просили называть эту женщину, была облачена в тёмно-серый камзол с несколькими знаками отличия. Вокруг её узких бёдер дважды прозмеилась тонкая серебряная цепь. Дети умолкли. Что напугало их больше, темноволосая женщина с суровым, непреклонным лицом или цепь, суровая и непреклонная не меньше, оставалось под вопросом. Даже Умуорвухтон, который хорошо помнил, что Маво была не прочь от случая к случаю выдать пару шуточек, выпить чаю с молоком, половину проливая на себя из-за критической невозможности усидеть на месте, и неприлично громко смеяться, потряхивая коротко стриженными волосами, всё же почувствовал, как дрожь прошла по спине. — Красивых слов говорить не буду, да они вам нахрен и не сдались, — неожиданно звонко заявила Маво, пристально оглядев замерших детей. — Объясняю план, бойцы. Вы запоминаете вот эту штучку, — цолнер указал на свой пояс-цепь и слегка покачалась из стороны в сторону, отчего та угрожающе зазвенела. — Пугаетесь её до усрачки. И не нарушаете правила этого… чудесного места. Касается не только моей группы, но и вообще всех. Усекли, малышня? Ответом послужила гробовая тишина, и Маво недобро скрестила руки под обтянутой камзолом грудью. — А чего вы ожидали? Ещё пять лет, и каждого из вас, если повезёт, будут называть курсантом. И нянькаться с вами никто не будет. Нет, конечно, если кто-то из вас даже в таком возрасте привык сосать мамкину титьку, скажите сразу. Своей взамен не предложу, но хоть поржать сможем. Чтоб обстановочку разрядить. — Маво в очередной раз скользнула по замершей толпе пристальным взглядом, словно всерьёз рассчитывая, что кто-то пойдёт «сдаваться». — Ну и ладненько. Не тупим, не нарушаем правила, и мы с вами подружимся. А сейчас слушайте сюда. Вы все идёте за мной, я быстро показываю вам самые стратегически важные места: столовую и нужники. До всех остальных вас преподы будут за ручки водить, так что не потеряетесь. После этого сдаю вас вашим цолнерам. Пока вы все ещё такие вьюные и глуповатые, мы вчетвером будем следить, чтобы вы не ломами шеи себе и другим. Или, если уж сломали, чтобы это произошло без международного скандала, ибо нахрен надо. Там уже каждый цолнер конкретно объяснит своей группе, чего не терпит лично он и каких глупостей нельзя делать на его территории. Потом вы уже сами как-нибудь разобьётесь на компании по четыре человека, запишитесь, что будете жить в одной комнате, и разбредётесь по норкам до завтрашнего утра. Вряд ли Маво надеялась на что-то иное, но особого желания с ней «дружиться» курсанты так и не испытали. Умуорвухтон украдкой проверил список, выданный ему с утра. Точнее, он попытался сделать это украдкой, но получилось не слишком удачно. Пока мальчишка шуршал бумагой и пыхтел, силясь разобраться в этом многообразии жутких символов, Маво сама подошла к нему и пальцем отстранила бумаги от лица Умуорвухтона. — Давай я решу твою проблему. Да, ты в моей группе, Мэвар. Так что за тобой я буду присматривать особо. А теперь соберите-ка все жопы в горсть и потопали. Литэрарум здоровенный, а я не собираюсь затягивать эту экскурсию. — Торопитесь в столовую? Или всё-таки в нужник? — наконец не выдержал кто-то. Умуорвухтон прикусил губу и обернулся. Он страшно удивился, увидев мальчишку, который недавно бросился от него, как от огня. Сейчас Ихо́и выглядел так, будто всерьёз вознамерился воевать за справедливость. И, объективно, Умуорвухтон не понимал, как это он мог быть настолько страшнее злой, опытной и вооружённой кареглазой Маво. Мэвар ожидал, что Ихои отходят цепью. Пожалуй, ровно того же ожидали все вокруг. И потому были препорядочно удивлены, когда цолнер, недобро усмехнувшись, почти любовно обняла мальчишку за плечи и уточнила: — Мы не умеем читать, да, солнце? — заметив, что Тваино́ Ихо́и смерил её непонимающим взглядом, Маво лишь притворно вздохнула. — Ты тоже в моей группе. И я заранее тебе не завидую. А теперь живо пошли все за мной. И все пошли. Довольно живо, кстати. Благо, нереализованной энергии в молодых магах было через край. Умуорвухтон так и не понял сложностей, связанных с разделениями на группы, грубых слов, которым Алиту и Мать Тэртакватсурэ его не учили, и странного, слегка пренебрежительного отношения к студентам. Однако иногда покориться грубой силе было проще, чем объяснять, почему этого делать не хочется. Так что юный мэвар пошёл за цолнером тоже. Правда, настроение ему серьёзно поднял тот факт, что Вьено’Ре, быстро проглядев свой набор листов глазами, серьёзно заявил: — Умуо, у тебя решительно нет ни малейшего шанса стать самым страшным кошмаром нашей группы. Уж прости, но эта дамочка явно выглядит пострашнее, чем ты, — и насмешливо подмигнул.***
— Надеюсь, вы уже познакомились с моими помощниками? — солнечно улыбнулся Найвин, и студентов дружно перекосило. «Помощники» директора даже на человека подготовленного оказывали влияние исключительно деструктивное. Умуорвухтон, который каждого из цолнеров давно знал и не раз общался с ними, и то был неприятно поражён тем, какое гнетущее впечатление они оказывали на работе. Разряженные в тёмно-серые камзолы, подтянутые, суровые, придерживающие у бедра цепи, они больше напоминали карательный отряд, чем команду магов, желающих сделать обучение детей спокойным и безопасным. — Правила тут простые, ребятки, — дефилируя по крохотной комнатке, куда они все перебрались для «собрания», объясняла цолнер Маво. — Первое: делаем то, что вам говорят преподы, ну, или мы. И чем быстрее и грамотнее вы это делаете, тем больший шанс того, что вы не получите по мордахам. Второе: никаких домашних питомцев, родственников, друзей и иных забавных зверюшек на территории литэрарума. Третье: будете прогуливать — буду ловить. И вам очень не понравится, если поймаю. Четвертое: без особого разрешения преподов или директора территорию не покидаем, а то вам понравится ещё меньше. Никому в литэраруме уже не нравилось. Умуорвухтон слабо понимал, так ли вели себя с детьми в обычных, немагических школах. По всему выходило, что нет, далеко не так. И говорили ли всем магам-первокурсникам то же, что Умуорвухтону? Выстроили ли у них в головах цепь: «Я в Ванакоре — я буду богат и знатен»? Или и вправду никому не сказали, что для достижения всех этих красивых слов придётся сбиться с ног и приложить столько усилий, что проще уж сдохнуть? Ванакор перестал казаться прекрасным местом, где можно отдохнуть и насладиться компанией друзей. И даже дети, что регулярно сбегали с занятий и прятались в саду, не представляя, как хорошо их видно с верхних этажей, больше не мнились Умуорвухтону неблагодарными дурачками. Теперь они виделись мэвару просто уставшими, чересчур загруженными молодыми магами, от которых слишком многое требовали. И половины дня не прошло, а первогодки уже чувствовали, как наваливалась на плечи тяжёлая и душная апатия. Жизнерадостное приветствие директора Найвина показалось всем им дурной шуткой. — Падайте, — наконец выдохнул Алиту, и дети стали переглядываться. В воздухе ощутимо витало всеобщее желание грохнуться вповалку на пол и закрыть головы руками. Идея цолнеров о том, как полезно магам послушание, явно была воспринята новичками близко к сердцу. — На диваны, — всё же пояснил Алиту. Умуорвухтон успел увидеть, как мелькнула улыбка на его добром лице, и слегка расслабился. Как бы то ни было, Найвин оставался хорошим человеком и не стал бы издеваться над новичками. В отличие от тех же цолнеров, которым деяние сие явно доставляло невыразимое удовольствие. Шумя, первогодки стали усаживаться на мягкие диванчики, расположенные в комнате расширяющимися кругами. Умуорвухтон и Вьено’Ре, переглянувшись, сели рядом. Остальные дети переглянулись тоже и сработали прямо противоположным образом. Малышня теснилась, чуть ли не спихивая «ближних» с диванчиков, но усаживалась подальше от опасного мэвара. Как-то так получилось, что по два диванчика с каждой стороны от Умуорвухтона оказались полностью свободны. — Не нервничай, — шёпотом посоветовал Вьен, заметив, как Умуорвухтон начал озираться. — Они просто того… — Дураки все, — так же шёпотом отозвался мэвар и задумчиво погладил обивку диванчика. Ткань оказалась бархатистой и тёплой, будто прогретый за день морской песок. Умуорвухтон внезапно ощутил всепробивающее спокойствие. — Сели слишком близко. Я до любого из них за пару секунд доберусь. Хотели обезопасить себя — так выбрали бы… другой литэрарум. Вьено’Ре изумлённо глянул на товарища, но Умуорвухтон смотрел только прямо перед собой и выглядел до того серьёзным, что даже сама мысль о том, что этот суровый мэвар мог пошутить, казалась кощунственной. — Я поздравляю вас с поступлением в литэрарум Ваканор, — продолжал между тем Алиту, словно не замечая напряжённых взглядов слушателей. Хотя Умуорвухтон был уверен: Найвин видел всех и всё. — Подозреваю, вы все думали, что услышите это гораздо раньше. Но вам пора привыкать, что далеко не за всё в этой жизни вас будут хвалить. Даже наоборот. То, что кажется вам достижением, для остальных зачастую будет представляться обыденной вещью… Пока вы не сделаете себе имя. Один и тот же поступок в исполнении никому не известного ребёнка и мага с хорошим чином, о котором все говорят, будет воспринят совершенно по-разному. Мы научим вас делать так, чтобы о вас говорили. А пока что — привыкайте сидеть тихо и ожидать удобных возможностей. Дети переглядывались, будто спрашивая друг друга, чего хотели от них добиться все эти люди, что сначала кормили пустыми обещаниями, затем пугали — и в самом конце пытались агитировать на свершение великих дел. Однако не только «агитационный поворот на сто восемьдесят» в речи Найвина удивлял его слушателей. Некоторые из них, пусть и стремились уловить смысл бойкой речи директора, всё же не могли сделать этого. Незнакомые слова и обороты, особенности произношения — всё это сбивало детей, что, как Умуорвухтон уже услышал, и сами изъяснялись с акцентом. Магические литэрарумы не делали различий между дворянами и выходцами из самых тёмных, самых необразованных и затюканных глухоманей, которые даже на приличные карты помещать стеснялись. Интересуясь только перламутровой искрой в телах детей, профессора Ванакора год за годом получали в своё распоряжение армаду забитых, перепуганных, с трудом могущих связать два слова, неграмотных студентов. Прямо сейчас каждый третий из слушателей Алиту едва ли мог установить суть его быстрой речи, а каждый второй, благодаря знанию языка, суть улавливал, но только её: изящная словесность приравнивала попытки деревенских детишек разобраться в ситуации к попыткам тех, кто не понимал неромского. — Поговорим о том, что вас ждёт дальше, — невозмутимо продолжал Найвин. — Ванакор станет вашим домом на пять лет. Точнее, для кого-то — на пять, иные могут легко освоить его программу за год. Мы сделаем так, чтобы вы больше не морщили лбы, услышав иностранную речь, и не впадали в панику, увидев буквы на листе бумаги. Литэрарум Ванакор стремится дать будущим курсантам основные сведения о мире, в котором вам предстоит жить и который вам нужно будет защищать. Вы познакомитесь с его историей, географией, культурой, экономикой и, конечно же, магическими законами. Здесь, в Ванакоре, можно овладеть лишь основой, азами магического искусства. В любом из пяти других литэрарумов, куда бы вы ни пошли, эти же самые основы вы будете использовать, чтобы вершить магию совсем иного уровня. Кстати, о литэрарумах. Вьен слушал, чуть ли не приоткрыв рот от восторга. Умуорвухтон не понял половины сказанного. На слове «география» он сдался, как-то сразу уяснив, что вышеназванный страшный зверь пока ему не по зубам. И вместо того, чтобы с боем прорываться сквозь речь Алиту, мэвар стал наблюдать за сокурсниками. Когда они улыбались, услышав очередную малопонятную фразочку от Найвина, Умуорвухтон улыбался тоже. Когда хмурились, явно не одобряя — позволял уголкам губ чуть опуститься вниз. Умение улавливать общие настроения, отсечённое у мэвара после ритуала разрыва с родом, как оказалось, не считалось чем-то сверхъестественным. Понять можно было кого угодно. Стоило только захотеть. И приложить усилия. Кажется, об этом Алиту и говорил. Сам директор, между тем, отошёл к грифельной доске, такой чёрной, словно слившейся с бездной, и приложил к ней открытую ладонь. Умуорвухтон, уже повидавший такого, торопливо сконцентрировался, пытаясь увидеть. Магия в его собственном теле даже не колыхнулась, зато мир преобразился. Умуорвухтон видел, как нечто огромное, бесконечное струилось сквозь эту комнату. Проходило сквозь каждого из магов, но не задерживалось в телах. Словно в расслабленном состоянии маги не были преградой для этой энергии. А вот Найвин — был. Он колдовал быстро, незримо, внешне так вообще ничего не делал. Просто задержал на мгновение ладонь на доске. А сила, невероятная, космическая, неостановимая, вязла, попадая в его тело, словно насекомое, вляпавшееся в смолу. Нейтральная, прохладная энергия соприкасалась с чем-то в глубинах тела и личности директора — и изменялась на глазах. Под пальцами Найвина на доске распускались узоры. По центру доски теперь гордо переливался в лучах Фира герб литэрарума Ванакор: две сложённые «лодочкой» ладони, в которых отображался всплывающий из морских глубин ключик. А во все стороны от герба, как лозы вьющихся растений, текли тонкие, сияющие нити переходов, будто дороги, по которым только предстояло пройти. — Сколько бы лет вы ни учились в Ванакоре, — негромко, вдумчиво протянул Найвин, — в конце вам придётся пройти один простой тест. Он покажет, на что вы годны и какие нагрузки способны выдержать. В зависимости от результатов теста вы будете зачислены в один из пяти великих литэрарумов… — А если не будем зачислены? — подал голос Ихои. Умуорвухтон с изумлением посмотрел на этого мальчишку. Тот не побоялся дерзить цолнеру, хотя вообще-то Маво могла испортить каждую минутку нахождения студентов в Ванакоре. И даже перебил директора, хотя от Найвина во многом зависели комфорт и безопасность каждого из первогодок. И в то же время Ихои испугался самого Умуорвухтона, хотя уж с ним-то они были в одном положении слегка напуганных, запутавшихся детей. Воистину, людской страх — вещь необъяснимая. — Если вы умудритесь во время сдачи теста умереть, то, естественно, никуда вас не зачислят, — невозмутимо отозвался Найвин. — Хотя лично меня бы такой поворот событий крайне удивил. До сих пор на этом мероприятии никто даже вывиха не заработал. Так что, если уж вы всерьёз вознамерились не продолжать дальнейшее обучение в литэрарумах, вам придётся очень постараться убиться. Мало ли, вдруг у вас даже получится? Мы в Ванакоре по умолчанию верим в своих студентов. По рядам детей прошёл смешок. Лёгкий и подхваченный только теми, кто мог сполна оценить речь Алиту — но смешок. — Итак, перед нашими выпускниками всегда открываются пять путей… Шесть, если считать предложенный мистером Ихои, — Алиту усмехнулся, и смешков стало больше. Впрочем, они оборвались почти сразу. Найвин, не обратив на это внимания, повёл указательным пальцем вдоль одной из изящных линий с вензелями. И на другом её конце снова стал расти и набираться силы незнакомый Умуорвухтону герб, который Алиту тут же «представил». — Литэрарум Лирвин. Крупное учебное заведение со множеством направлений, но каждое из них можно описать как «бытовая магия». Погодная магия, сейсмология, архитектура, контроль продовольствия — это далеко не полный список того, чему вы можете научиться там. Знания, полученные в Лирвине, считаются самыми полезными для жизни, однако существенного военного чина вы по окончанию его не получите. Однако продолжить военную карьеру лирвинцы могут как снабженцы и интенданты на местах. Вьено’Ре усмехнулся. На лицах ещё нескольких незнакомых ему студентов Умуорвухтон увидел тот же насмешливый скепсис, и потому шёпотом уточнил: — А что не так? — Лирвин — это место… — Вьен на мгновение задумался, а затем пояснил. — Для неудачников. Папа говорит, что там «престижу́ никакого». И что если ты не сынок какого-нибудь особо важного хмыря, то аж два раза тебя кто назначит интендантом. Потому что программа в Лирвине проще, чем в остальных литэрарумах, с ней и тупой справится. А значит, и тупой может стать неплохим интендантом. В отличие от того же, например, Никарена, где никто не будет терпеть тупого воина. — Никарен? — шёпотом переспросил мэвар и зажмурился, вспоминая яростные слова Найвина: «Мальчишку научат ненавидеть то, кто он есть, презирать кровь и убийства, а потом отправят в Никарен, чтобы сломать его ещё раз и приучить к вечной войне непонятно с кем». Новое ласкающее движение пальцев по доске — и новый герб, массивный, тёмно-красный, почти пугающий, собрался из световых завихрений. В протянутой к детям ладони парил меч, переломленный пополам заклинанием. — Литэрарум Никарен, — невозмутимо продолжал Алиту, так явно делая вид, будто он не замечал перешёптываний, что неловкость брала. — В просторечье его можно назвать «школой боевых магов», но не всё так просто. Любой, кто хочет достичь успеха на военной службе, обязан иметь образование Никарена, пусть даже это будет спецкурсом. К слову, именно из-за спецкурсов Никарен такой большой, ведь отдельных направлений у него нет. Однако, грамотно выбрав предметы и курсы, вы можете при выпуске получить чины от наузника до нойда. Никарен даёт возможности стать стратегами, воинами, военачальниками, а если вам претят сражения — личной охраной или частным тренером по борьбе или обращению с оружием. Комбинируя спецкурсы Лирвина и Никарена, можно претендовать на звание военного инженера. Умуорвухтон прикусил губу. Ему показалось, что Алиту, до сих пор державшийся слегка отстранённо, возвышенно до полного игнорирования «земной» жизни, подозрительно часто на него косился. И косился с тревогой. Но лично к мэвару директор так и не обратился. — Литэрарум Айревин. — Нежно-зелёный герб гордо развернулся под загорелыми пальцами. Удивительно, но он вызывал совсем другие эмоции. Если от багровых сполохов внутри герба Никарена хотелось уползти подальше и втянуть голову в плечи, то к символу Айревина хотелось стремиться. Ощутить его жизнь и простоту. Собирать губами капли сладкой росы, стекающие с листьев зелёной веточки, изображённой на гербе, набираться от них сил и творить что-то светлое, что-то великое. Вьено’Ре встрепенулся. — Это медицинская академия с тремя большими направлениями: исцеление немагических болезней и ранений, исцеление магических недугов и пси-магия. Айревин — единственный литэрарум, выходцам которого можно практиковать пси во всем многообразии этого направления. — Если до сих пор в голосе директора звучало что-то вроде тревоги, то теперь Умуорвухтон уловил в нём нежность. Будто старик рассказывал о давно потерянном друге. — К слову, выпускникам Шатаара также можно практиковать пси, но только узкие его ответвления, в случаях, предусмотренных законом, при соответствующем удостоверении… И даже в таком случае шатааровцам приходится испрашивать письменного разрешения на каждое применение телепатии или гипноза. Айревинцам же для этого достаточно лишь их диплома с указанием, что курс пси-мага был выбран ими в качестве основного — или изучался как спец-курс не менее шести лет. Айревинцы становятся военными врачами, но даже на гражданской службе обычно не ведают бед. Их мастерство исцеления так дорого, что оплатить их услуги в состоянии лишь самые богатые члены общества. За один приём маги-медики зарабатывают столько, что уже через пару лет могут приобретать себе имения не хуже дворянских. Так что, если кто пока не думал о карьере врача, я рекомендую сделать это в ближайшее время. — Но ведь мы не выбираем, куда поступать, — ошарашенно протянул Вьен и тут же закрыл рот ладонью. Умуорвухтон на всякий случай испугался вместе с ним. Алиту только усмехнулся. — Те, кто считают, что в их жизни всё предопределено, действительно не способны сами принимать решения. Удобный, экономящий силы подход. Да, если сдавать тест, ни на что особо не надеясь и полагаясь на него, а не на себя, то куда-то вы всё же поступите. В Лирвин, скорее всего. Но стоит только взять жизнь в собственные руки, принять одно решение, другое, разок пойти наперекор, и вы увидите, что ни на что этот тест, по сути, не влияет. И никто на вас не влияет. Человек изначально свободен. И в момент, когда вы чувствуете, что кто-то, не важно, кто, управляет вами, знайте — он делает это лишь потому, что вы сами отдали ему свою свободу. То есть неволя — тоже, по сути, ваше решение. Другое дело, всегда ли нужно рваться и стремиться быть свободными… Но это уже не то, о чём я хотел с вами говорить. Итак, литэрарум Дамир… — Какой он классный! — восторженно прошептал Вьен, не сводя взгляда с директора. — Угу… — задумчиво отозвался мэвар, не особо, правда, понимая, с чем именно он соглашался. Свобода была близким мэварам понятием. Мать Тэртакватсурэ говорила, что люди-из-под-гор сами себя заперли в клетках. Придумали золотых идолов, чтобы служить им, господ, чтобы их бояться, и стражей, что будут избивать их во имя их же самих. «Мы свободны от этого, — говорила вождь собравшимся вокруг неё в кружок детям. — Мы свободны от всего». Но, освобождаясь от контроля других людей, мэвары, тем не менее, сидели в своих горах, как в огромной клетке, и часто за всю жизнь так и не видели больших городов, сладостей и моря. Умуорвухтон море увидеть хотел, как хотел он найти людей, которым будет не наплевать на него и на которых уж точно не наплюёт он. Так был ли разрыв с родом и бесконечная, мучительная, почти вечная поездка-война с Роймо выбором самого Умуорвухтона? Мэвар считал, что нет. Этого он бы точно не выбрал. «Кажется, свобода кончается там, где начинается тяжёлая рука того, кто сильнее тебя», — мрачно думал мэвар, глядя на то, как загадочно мерцал герб Дамира на чёрном фоне. — …и, откровенно говоря, чем занимаются дамирцы, знают только дамирцы. Туда крайне редко кто-то поступает. В последний раз тест распределял студентов в Дамир четыре года назад. Тогда туда прошли аж два человека сразу, и это, скажу я вам, большая редкость. Дамир наделён самыми широкими полномочиями из всех литэрарумов. Они сами создают себе программу, имеют право сурово карать людей за разглашение их секретов… Есть три теории того, чем занимаются в Дамире. Первая — там готовят учёных, лучших из лучших, ведущих специалистов в магической науке. Вторая — там занимаются работой с Трещинами и другими магическим аномалиями, опасными для жизни всей планеты. И третья — в Дамире обучают пророков и оракулов, а ещё — специалистов по иными мирам, под- и надпространствам. Не знаю, есть ли среди этих теорий хоть одна верная или же верны все. Опять же — то, что происходит в Дамире, остаётся в Дамире, а я там никогда не бывал. И, наконец, литэрарум Шатаар. Там обучают… И тут откуда-то позади отчётливо донеслось: — Шпиков! Следует отметить, что люди, незнакомые ни с психологией, ни с пси-магией, ни даже со столь полезной в жизни логикой отчего-то всегда считают, что именно они самые умные. А так как доказывать обратное следует, опираясь именно на законы логики и психологии, можно сделать вывод, что переубедить их не представляется возможным. Умение быть «самым умным» проявляется в мелочах. Обычный ученик, коих, как нам хочется верить, преобладающее большинство, садится позади всех, потому что оттуда ему лучше видно, или там ему не способны досадить тычком в спину. «Самый умный» ученик падает за задние парты, пребывая в абсолютной уверенности, что там преподаватель не обратит на него внимания и, следовательно, можно творить что угодно. Теория эта, столь же далёкая от жизни, как и наивная, на практике оборачивается тем, что две трети своего внимания преподаватель как раз тратит на наблюдение за задним рядами, и лишь одну треть — даже не за передними, а за доской. Неудивительным в таком случае нам представляется тот факт, что Алиту Найвин, с магией пси и логикой, в отличие от своих учеников, хорошо знакомый, среагировал на выкрик даже быстрее, чем незадачливый студент, верящий в собственную неуязвимость, успел закрыть рот. — Назовитесь, молодой человек. Вьен и Умуорвухтон разом повернули головы, наблюдая за тем, как высокий жёлтоглазый мальчишка уверенно выпрямился, словно собираясь сию секунду рваться в бой. В отличие от многих, присутствующих здесь, этот мальчик выглядел франтом в самом критическом понимании данного слова. Его тёмные волосы были убраны назад заклинанием. Дорогая даже на вид обувь блестела на свету, словно драили её дольше и лучше, чем сам литэрарум Ванакор перед приёмом первогодок. — Шииз Конту, — звонко представился мальчишка. Найвин улыбнулся. — Я и без теста могу сказать, что вы не поступите в Шатаар, господин Конту. Шииз шмыгнул носом скрестил руки на груди. — Да не очень-то и хотелось… А почему? — Именно поэтому, — едва слышно хмыкнул Вьен. Умуорвухтону в который раз за сегодня показалось, что буквально все, кто его окружал, знали о мире куда больше, чем он. И только он мотал всё услышанное на ус, пытаясь догнать тех, кто обо всех сложностях и многообразии школ магии были осведомлены с детства. Найвин отвернулся от стоящего студента и пошёл обратно к доске, преувеличенно внимательно рассматривая герб «шпиков»: ладонь, по центру которой лежала крупная дипломатическая печатка. — Шатааровцы очень осторожны. Чересчур, я бы даже сказал. Даже самый отчаянный и запутавшийся в ситуации шатааровец всё же сначала думает, а потом говорит. И даже если говорит, то делает это осторожно, подбирая слова, и тщательно взвешивает, перед каким собеседником можно подурачиться. Вьен только мрачно хмыкнул, но спорить не стал. Упоминание ни одного литэрарума, кроме Айревина, не вызывало в нём волнения и трепета. Вьено’Ре считал себя человеком, нашедшим своё призвание, и никакие иные пути не интересовали его. Мало в ком из здесь присутствующих можно было уловить ту же непробиваемую, удивительную уверенность. Мальчишка, назвавшийся Шиизом Конту, так и вовсе на взгляд Умуорвухтона стремился выделиться, привлечь внимание. Никакие цели, более серьёзные и глобальные, не тревожили его детский разум. И, право, ему удалось оказаться на перекрестье чужих взглядов. Теперь, оглядываемый со всех сторон будущими сокурсниками, Конту покраснел так, будто ему жал воротник. Алиту, ещё несколько секунд поглядев на него со спокойной насмешкой, отвернулся и невозмутимо продолжил: — Литэрарум Шатаар считается элитным учебным заведением. Количество спецкурсов в нём не столь велико, как в Никарене, да и военные чины, которые могут получить выпускники, отличаются меньшим разнообразием. Однако, как говорят в нашей среде: «Пока никаренец думает, что он управляет армией, шатааровец управляет им». В Шатааре обучают лидеров. И скрытых лидеров, что, оставаясь в тени, будут управлять сильными мира сего так, что они даже этого не заметят. Перед мысленным взором вновь встал Роймо Ирнеин, увлечённо расписывающий красоты своего литэрарума. Как казалось Умуорвухтону тогда — чтобы отвлечь его и отвлечься самому, ведь развлечений в лесах Канерданских гор совсем немного. Как оказалось — чтобы втереться в доверие и ударить. Руку прострелило фантомной болью, будто от удара о невидимый камень. — Шатааровцев учат скрытности, анализу и прогнозированию, — продолжал Алиту, выказывая описываемому литэраруму должное уважение, однако не привнося в речь лишних эмоций. Ни тихой, светлой печали, как в ситуации с Айревином, ни тщательно скрываемой тревоги, как во время рассказа о Никарене. — Они — стратеги, и потому управляют тактиками. Впрочем, шатааровец по призванию может управлять всем, чем угодно. Да, господин Конту, можно сказать, что в Шатааре готовят «шпиков». Это не официальное наименование, и в дипломах таких магов будет написано совсем другое. Но суть остаётся именно такой. Шатаар выпускает первоклассных разведчиков, способных в одиночку проникать в самые защищённые крепости мира и выбираться оттуда живыми. Однако кроме этого данный литэрарум обучает дипломатов, ораторов, экономистов, советников, дознавателей, военных стратегов — и это лишь малая часть того, кем могут стать те, кому посчастливилось надеть золотую форму Шатаара. И я категорически не рекомендую никому из вас свысока смотреть на его выпускников. Потому что последствия могут вам не понравиться. Шатааровцы довольно часто находятся куда выше нас всех, просто мы сами об этом ещё не знаем. Шииз на своём дальнем диванчике вжал голову в плечи, словно невидимый, но мощный удар от Шатаара уже обрушился на него, а этот маг ещё даже не понял, откуда именно ему «прилетело». Видимо, Вьен тоже наблюдал за сокурсником, что прятал взгляд, будто один зрительный контакт — и экзекуция над ним была бы продолжена. — Зачем он так с ним? — пробормотал натаинн. Умуорвухтон покосился на то, как спокойно держался Найвин, выпрямившийся у изрисованной доски. Схема за его спиной была сложной и простой одновременно. По центру гордо расположился герб Ванакора, протягивающий любому желающему ключ от дорог ко всему на свете. К перепутью. Остальные пять литэрарумов образовывали круг, располагаясь на равном удалении друг от друга. Но попасть в них можно было лишь по широким, надёжным дорогам, вытекающим из Ванакора. То, что предоставляло ключ, являлось в то же время и надёжным замком. Зато пять великих литэрарумов, несмотря на то, что на первый взгляд стремились «отодвинуться» подальше друг от друга, всё же были объединены тоненькой, едва заметной нитью, словно бусины, по одиночке не представляющие интереса, зато вместе составляющие диковинное ожерелье. Алиту не относился к этому магическому рисунку. И всё равно почему-то выглядел его частью. Связующим звеном, таким же, как и сам литэрарум Ванакор. И Умуорвухтон почему-то понимал сейчас его мотивы даже лучше, чем собственные. — Затем, что ему нужно послушание, а не… — нужного слова, описывающего своевольные провокации Конту, Умуорвухтон не знал, и потому лишь махнул в сторону сокурсника рукой. — Вот это. Алиту воспитывает солдат. Солдаты должны слушаться. — Какой бы путь вы ни выбрали, — перебил его спокойный глубокий голос Найвина, — и как бы ни сдали тест, литэрарум Ванакор сделает всё возможное, лишь бы вы справились с предполагаемой нагрузкой. Ваше обучение начнётся завтра. Рекомендую всем вам ознакомиться с расписанием занятий и заранее отыскать нужные кабинеты. Если у кого-то из вас возникнут проблемы, любые — обращайтесь ко мне. Да, и к цолнерам, но практика показывает, что такое происходит редко. — Тут Алиту позволил себе улыбку. — Почему-то. А до тех пор все свободны. Реакция детей оказалась красочной до полного мельтешения перед глазами. Умуорвухтон не успел даже встать, как молодые маги бросились к двери, перепрыгивая (удачно или не очень) диванчики и порожки. Казалось, каждого из них кусала за пятки целая армия враждебно настроенных маленьких людоедов. — Их смелость оставляет желать лучшего, — усмехнулся Вьено’Ре, поднимаясь подчёркнуто неторопливо. «Он чем-то отличается от остальных детей, — думал Умуорвухтон, наблюдая за его странными плавными движениями и серьёзной манерой держать себя. — Может, его Мать — вождь?» — Зато их скорость — нет, — поддержал Алиту, жестом и лёгким магическим усилием изничтожая рисунок на доске. Вьен остановился. Казалось, на мгновение он забыл, что находился в одной комнате со своим кумиром. А когда вспомнил, впал в состояние священного, почти гипнотического испуга. Умуорвухтон всем своим усечённым восприятием понял: натаинна надо спасать. — Красиво говорил. Найвин перевёл взгляд на Умуорвухтона и знакомо улыбнулся. Тёплые лучики морщинок собрались вокруг его циановых глаз. Такого не было, когда директор выдавал нейтральные шутки, пытаясь немного подбодрить новичков, или когда смеялся над Шиизом, но было — вот сейчас, в приватной беседе один на один, которая явно давалась Алиту проще. — Ты всё понял? — Нет, — честно признался Умуорвухтон. — Но мне понравилось. Картинки красивые. А вот Вьен вроде всё понял. Натаинн дёрнулся и глянул на мэвара загнанно, словно тот выдвинул против него серьёзное обвинение, и теперь Вьено’Ре не знал, как обелить свою, несомненно, поруганную честь. Однако выступить в свою защиту мальчишке не довелось. Найвин перевёл внимательный взгляд с одного ребёнка на другого, улыбнулся и спросил у Умуорвухтона: — Твой друг? Теперь растерялся ещё и мэвар. Понятие «друг» ему объяснял Найвин во время их долгих бесед. У мэваров был только род, в котором все друг другу — друзья, братья, продолжение тела, практически единый организм. С другими мэварами Умуорвухтон был когда-то связан ритуалом крови, и всё это казалось нормальным. Родство текло в их венах и кончалось там, где кончалась жизнь рода. Что текло в венах Вьено’Ре, как его раса понимала дружбу и что в принципе нужно было делать, чтобы этих самых друзей заводить. Подходящего ритуала Умуорвухтон не знал, как и волшебного слова, или дела… Вьено’Ре, всем своим нечеловеческим слухом улавливая зачастившее сердцебиение сокурсника, понял: Умуорвухтона надо спасать. — Можем быть. Посмотрим, — радостно отозвался натаинн, снова привлекая к себе внимание. А затем степенно поклонился. — Мы пойдём, господин Найвин. Нам ещё нужно отыскать свободную комнату. — Любая комната, куда подселят меня, тут же станет свободной, — не согласился Умуорвухтон, однако за приятелем пошёл. Вьен улыбнулся. — Удобно. Ты будешь самым выгодным соседом за всю историю литэрарума! Дверь за ними мягко закрылась, и Алиту улыбнулся тоже. К нему доставляли как «тяжёлые случаи», так и «детей-звёздочек», надежду и светлое будущее объединённой магической армии. Умуорвухтон, все всякого сомнения, рассматривался Кругом и советом как случай «максимально тяжёлый», почти тупиковый. Вьено’Ре, младший сын гениального натаиннского композитора, столь же уверенно относился к «звёздочкам» из тех, которые мечтал бы заполучить абсолютно любой литэрарум. Но Алиту Найвин был директором самого лучшего, на его взгляд, литэрарума уже не один десяток лет, а ещё больше — работал с детьми. И он как никто иной знал, что все они одинаковы. Хотят любви, понимания, мечтают о компании и дружбе-сквозь-года, надеются одерживать маленькие победы и получать вознаграждения за успехи… Как бы глубоко эта нежная, неокрепшая сердцевина ни запрятывалась, Найвин знал: она была. И стоило лишь докопаться до неё, как самые отпетые малолетние бандиты превращались в прекрасных магов. Тем днём Алиту уверенно и с облегчением вычеркнул Умуорвухтона Мэвара из своего личного списка «проблемных» детей.