Трижды налево сплюнь на непрочный лёд, чтобы не думать о содержимом титров: с рельс сходит поезд, взрывается самолёт, не переставая из неба льёт в раны земли коричнево-желтый йод… Каждый несчастье сам для себя скуёт. Протагонисту остается одно: быть хитрым. Стефания Данилова
Дверь была чудовищной. Монстры существовали — это представлялось всем присутствующим неоспоримым фактом. Более того: один из таких классических монстров учился в той самой группе ванакорцев, что сейчас мялась в коридоре огромного литэрарума. Но, пусть даже эти дети никогда бы не признались в столь крамольных мыслях, прямо сейчас красноглазый зубастый Умуорвухтон выглядел вполне безобидным на фоне ужасающей двери. Она походила даже не на монстра. Она была предводителем монстров. Ожившим кошмаром. Просто потому что ни одно, даже самое большое и опасное чудище не могло поломать жизни всем магам. А вот эта дверь — могла. Эфаро, которая уже минут десять подозрительно тёрлась у тяжёлого канделябра, с непривычной опаской прошептала: — Как ты думаешь, что там будет? Умуорвухтон тоже с интересом покосился на натаинна. И Вьен не подвёл. Важно повёл плечами, будто расправляя невидимые крылья. Гордо вскинул подбородок. Выбрал самый-пресамый важный тон из своей коллекции «важных тонов на все случаи жизни». И ответил: — Дело будет так. Когда мы все войдём в зал, на нас кинется нечто огромное, рычащее и вонючее. Никаренцы тут же попытаются стать ещё более огромными и рычащими, чем эта тварь, чтобы показать, кто здесь хозяин. Айревинцы, почувствовав запах, определят, что чудище чем-то больно, и постараются его вылечить, попутно защищая его от никаренцев. Шатааровцы сплетут невероятно сложные чары и переместятся во времени, чтобы найти себе полсотни информаторов. Эти информаторы найдут им данные о том, как победить тварь в один чих даже не закатывая рукава. Дамирцы просто растворятся в воздухе, чтобы никто особо не мог разобрать, что они делают. Лирвинцы обделаются, но не чтобы стать более вонючими, чем чудище, и даже не чтобы сойти за своего, это просто рефлекс. — Не обижай лирвинцев, — поморщилась Эфаро. Невзирая на бойкий нрав, она не могла спокойно воспринимать шутки, чьей целью было унизить окружающих. Вьен закатил глаза. — Ладно. Лирвинцы в полуобмороке станут облагораживать тварь. Заплетут ей косички в гриве, например. — В гриве? — Ну, я думаю, у этой скотины будет грива. — Но грива — это не страшно, — растерялась Эфаро. — Так ты первая кандидатка на поступление в Никарен! Тебе вообще не должно быть страшно! Умуорвухтон всё-таки не выдержал и рассмеялся. Нервное напряжение покидало его, ровно как и всех остальных детей, которые, пусть близко и не подходили, всё же слушали внимательно. И улыбались. В последнее время все выглядели так, словно последний год в литэраруме сплотил их. Вирнок Отори неожиданно сдружился с Финрадом Катениеем. Меатар, пусть и не делал попыток подойти к компании Умуорвухтона, всё же при встрече кивал Вьену приветливо. Ноуса Шаквар, которая раньше не отходила от Дальо, теперь, стесняясь и нервничая, иногда подсаживалась к Тваино Ихои. Не проходило и пяти минут, как они уже что-то горячо обсуждали. Эфаро на этот счёт не распространялась. Вьен вообще такие метаморфозы обсуждать не хотел, только нервно тёр запястье и пытался сменить тему. Умуорвухтон до истины не допытывался. Ему, на самом-то деле, нравилась та атмосфера доверия, что воцарилась в их группе с началом учебного года. И что, что он сам не мог себе такого позволить? Остальные ребята выглядели довольными сложившейся ситуацией. «Они, наверное, хорошие люди, — думал мэвар, разглядывая сокурсников, которые сейчас были в одном шаге от эпитета «бывших». Умуорвухтон по привычке покосился на Меатара. Тот принципиально не глядел в сторону их компании, но его ухоженные руки крепко обнимали новенькую, Шаквар, оберегая, успокаивая. — Все, даже Дальо. Просто… не мои». Прямо сейчас, буквально на пороге их первого серьёзного испытания, Умуорухтон жалел, что не узнал никого из них поближе. Что наблюдал со стороны, не пытаясь сблизиться. «Насильно мил не будешь», говорил Найвин. Мэвар же думал, что он даже не пытался. Никогда никому из сокурсников не собирался причинять вред, но ни разу не заявлял этого вслух. Был готов помогать, но ни разу не предлагал. Его борьба со стереотипами была молчаливой и бескровной. Скрытной настолько, что даже сами стереотипы наверняка не знали о существовании этой борьбы. Неудивительно, что это не помогло. Бездействие не предотвращало преступления, не двигало прогресс, не помогало эволюции. Бездействие было самым любимым ядом человечества, и мэвар не понимал, когда успел пристраститься к нему. Умуорвухтон думал, что доказывать свою правоту стоило как-то не так. Наивная вера в то, что проблемы исчезали, стоило только закрыть на них глаза, была во многом свойственна мэварам, которые забрались на край света, спасаясь от ненависти других рас, но даже не пытаясь развеять её. Сейчас Умуорвухтон осознавал несамостоятельность этой идеей так же остро, как и желание отныне брать жизнь в собственные руки. И пусть одного пассивного наблюдения было мало, уж в нём-то Умуорвухтон поднаторел. Он намётанным взглядом различал на лицах сокурсников ту же решимость, что жила в нём самом. Перед юными магами предстала дверь в будущее. Какое — не могли предположить даже лучшие пси. Но зато дети могли решить, какими они хотели ступить в это будущее. — Удачи нам, — непривычно громко пожелал Умуорвухтон, отводя взгляд. В коридоре воцарилась тишина. — Всем. Ихои нервно хмыкнул, а затем заявил: — Ну, ради этого стоило учиться пять лет. — Он взъерошил ещё мгновение назад аккуратно уложенные волосы и добавил. — И тебе, Мэвар. Всё вокруг пришло в движение. Если Умуорвухтон был заслоном, что не давал всем этим юным и бесшабашным магам устроить радостный трёп у зала, то он же стал и кулаком, этот заслон разбившим. Всеобщая паника, уже было достигшая своего апогея, внезапно изменила своей природе, обращаясь жадным любопытством. Теперь каждый строил предположения на тему «что за испытания им приготовили на пороге нового, взрослого мира», а все остальные считали своим святым долгом эти предположения разбить, возражая, что и предлагаемые испытания дурацкие, и жизнь не взрослая, и порог даже не совсем порог, а так, одинокая ступенька… В наступившем гвалте никто и не заметил, как распахнулась дверь. Ну, кроме натаиннов. Вьен голову на звук повернул ещё за полминуты до того, как дверь в «новое и неизведанное» открылась, выпуская вполне себе привычного директора. Алиту Найвин внимательно оглядел взъерошенных, храбрящихся детей и тепло улыбнулся. — Прошу, — хорошо поставленным голосом пригласил он и толкнул ладонью уже открытую дверь так, что толстая створка оглушительно грохнула о стенку. Вьено’Ре аж дёрнулся от этого звука, громкого даже для всех остальных. На мгновение у него привычно заслезились глаза, а картина мира начала расплываться. Но натаинн быстро взял себя в руки. На его открытом лице любой мог прочитать решимость вытерпеть пытку звуком или даже (страшно сказать!) распределяющим тестом, но не сдаться. — Удачи вам, — улыбаясь, напутствовал Найвин, по одному пропуская детей в зал. Каждому он пожимал руку и каждому дарил тёплый взгляд. Словно видел будущее любого из своих подопечных. И оно, это будущее, было прекрасно. — Выполняйте распоряжения комиссии и цолнеров, и всё будет хорошо. Мрачно переглядываясь, юные маги переместились в зал. И… — Лучше бы это было чудовище! — нервно заявил Ихои. Помещение, в котором, по предварительным прогнозам, могли бы разместить вполне приличную тварь или на крайний случай хотя бы полосу препятствий, было крупным учебным классом. С приземистыми столами, под которыми у вымахавших ванакорцев перестали помещаться коленки, карандашами, наточенными до состояния холодного оружия, и высокими, ровными стопками бумаг. — Мы здесь умрём, — простонал Шииз Конту, мученически закатывая глаза. — От скуки. — Написать пару тестов вообще-то проще, чем драться непонятно с кем непонятно для чего, — поморщился Вирнок Отори, худощавый рыжеватый мальчишка, что до сих пор забавно покрывался пятнами, стоило только Умуорвухтону пройти мимо него. Вирнок вечно торчал с младшими курсами, помогал устраиваться малышам, плёл девчонкам цветастые браслетики, а мальчишкам под шумок вырезал деревянные мечи. Умуорвухтон долгое время считал его самую малость трусоватым, но без преувеличения хорошим человеком, ровно до тех пор, пока не выяснил, что Отори три года исправно писал директору Найвину жалобы на то, что Умуорвухтон мол по ночам скрёбся в дверь его комнаты, оставляя «жуткие» царапины, и «ужасно» завывал. В ходе проведённого Эфаро расследования выяснилось, что на дверь Вирнока посягал прикормленный Отори детёныш фороссы, что непостижимым уму образом умудрялся забираться в литэрарум и незаметно из него сбегать. И пусть Отори после этого жалобы писать перестал, а перед мэваром даже извинился, Умуорвухтон предпочитал в его сторону даже не смотреть. — Да ладно тебе, — протянул Шииз, падая на скамейку у дальней стены. — Как правильно сказал Вьен, сражаться придётся далеко не всем. В твоём случае очевидно, что ты будешь из тех, кто измарает штаны где-нибудь в уголке. — Я просто не понимаю, что и кому можно доказать дракой, — проворчал Отори и шумно придвинул к себе бумаги. Умуорвухтон, Эфаро и Вьено’Ре переглянулись и заняли три небольших столика с краю зала, поближе к окнам. Не то чтобы они всерьёз считали, что во время теста придётся спасаться бегством, да ещё и столь экстравагантным способом, как прыжок с третьего этажа на скалы, но… — Может, что ты умеешь за себя постоять? — продолжал допытываться Шииз. Вирнок пожал плечами. — Или что ты готов всю жизнь убивать, кого прикажут. Тут уже как получится. Эфаро подперла щёку ладонью и смешливо сощурила золотистые глаза, мерцающие, как отблески Фира в чистой воде. — С ними и теста никакого не нужно, — иронично протянула она. Её замечание, сказанное негромко и с оглядкой, услышали только Вьен и Умуорвухтон, сидящие чуть позади от девушки, словно образуя «нижние» углы треугольника. Натаинн усмехнулся, а вот мэвар хотел было заметить, что тест нужен как раз для «неочевидных» случаев, как вдруг подал голос Меатар. — Если бы вы смотрели не друг на друга с презрением, а по сторонам, то заметили бы куда более важные вещи, — с хорошо поставленной ленцой протянул он, не отрывая взгляда от листов. Умуорвухтон поморщился, как и всегда, когда Дальо говорил таким тоном, будто ему страшно хотелось дать всем пару частных уроков, каково это — действительно смотреть с презрением. — Например, что обещанные экзаменаторы так и не пришли. Если это не тест на реакцию, то я как-то даже не знаю… Шииз хохотнул. — О, так мы все провалились! — Тут не проваливаются, придурок, — поправил его Тваино Ихои с другого конца зала, и Дальо величественно кивнул. — Я думаю, распределение не туда, куда хотелось, вполне можно провалом назвать, — не заметив, как он подключился к обсуждению, хмыкнул Умуорвухтон. На пару секунд возникла заминка: не только мэвар не рассчитывал на то, что он включится. Для остальных это тоже стало неожиданностью. Но раньше, чем кто-то догадался непринуждённо поддержать обсуждение, чтобы пауза не стала неловкой, Дальо уже рассмеялся: — Вот тебе об этом точно не надо беспокоиться, Зубастик. Те, кто хотели подловить тебя тестом на реакцию, явно не учли, что у тебя есть только одно, базовое выражение лица. Оно у тебя хоть раз в жизни менялось? Улыбнись. Умуорвухтон отвернулся так же мягко и плавно, как и повернулся пару минут назад, желая получше видеть собеседников. Теперь алые глаза уставились в листок, на котором аккуратным почерком с редкими завитушками было выведено: «Если вас попытаются спровоцировать, вы…» Мэвар перечитал вопрос дважды и уголок его губ едва заметно дёрнулся вверх. — Мы все улыбнёмся, когда тебя распределят в Лирвин, Дальо, — между тем огрызнулась Эфаро над его головой. Девчонка даже подскочила, стараясь казаться выше. Меатар перевёл на неё изумлённый взгляд. А затем его губы тронула лёгкая полуулыбка, и Дальо отвернулся, погружаясь в изучение своего листа с вопросами. Эфаро уселась на своё место с видом победительницы. Умуорвухтону казалось, что эта победа если где и существовала, то лишь в голове Эфаро, но говорить этого не стал. Возникшая пауза в выяснении отношений всех устраивала, потому как разговоры сошли на нет, и теперь будущие курсанты с интересом изучали бумаги, провокационно возвышающиеся у них прямо под носом. С неохотой, опаской или предвкушением, но все они включались. И шуршали листы. И скрипели карандаши. И тихо-тихо матерились в разных концах зала Конту и Ихои, вразнобой, но довольно единодушно. Умуорвухтон, не надавливая, задумчиво скользил грифелем карандаша вокруг особо приглянувшегося ему вопроса, и всё меньше верил в реальность происходящего. «Какая, по вашему мнению, реакция на прямое оскорбление является наиболее верной?» — гласил этот разнесчастный вопрос. Варианты ответа радовали не меньше. Под «альфой» значилось «проигнорировать». «Вита» рекомендовала оскорбить обидчика в ответ, и посильнее. Совет под «гаммой» гласил: «прибить придурка, но быстро, чтобы не мучился». И несмотря на то, что уже на этом варианте Умуорвухтон уверился, что весь тест действительно был испытанием реакции и противной провокацией, он почему-то решил глянуть ответы до конца. И только титаническим усилием воли удержал нейтральное выражение лица, когда разобрал под «дельтой» вариант: «поймать обидчика, вскрыть ему живот и наматывать кишки на кулак, пока не завизжит». Мэвар постучал тупой стороной карандаша по листам. Дальше и читать не хотелось, во многом потому, что Умуорвухтон уже успел бросить косой взгляд на следующую страницу теста и выхватить из контекста слово «клыки». На взгляд мэвара, в тестах на психологическую предрасположенность «клыки» вообще не были предусмотрены. Если, конечно, сам вопрос не звучит как-нибудь так: «Столкнувшись со страшным чудищем, что вы будете оценивать в первую очередь». — Чего вы добиваетесь? — одними губами прошептал Умуорвухтон, озираясь. Экзаменаторов так и не прибавилось, но мэвар был уверен, что за ними наблюдали. За ними всегда наблюдали. Маги были оружием. Дорогим и почти совершенным. И очень важно, чтобы оружие стреляло лишь по команде, не заедало и слушалось руки, как дрессированная форосса. Вот только с фороссами всё очевидно: даже невзирая на разные породы, внутренняя суть у этих зверюг одинакова. И куда следует давить, чтобы они успокаивались и выполняли команды, знали все. Дрессировщикам нужно было всего лишь срезать одну-единственную пластину, открывая чувствительные выросты на шее — и всё. Зверюга становилась покорной. Проблема людей в том, что они все разные. И для идеального результата дрессуры подход следовало искать к каждому. Поэтому за магами следили. Потому их провоцировали. Потому учили так, что на сон оставалось лишь несколько часов — у молодых волшебников нет времени на глупости вроде детства. По той же причине их помещали в ситуации, где нормальный человек давно бы сломался — и наблюдали за реакцией. Умуорвухтон знал: его изучили уже много лет назад. Препарировали, рассмотрели со всех сторон и зашили заново. Каждая его реакция была предсказана, просчитана и оценена. Экзаменаторы не бросали игральный кубик, надеясь на честные результаты. Они точно знали, к какому итогу стремились, и подбирали тесты так, чтобы получить желаемое со стопроцентной гарантией. Это было не сложно: Умуорвухтона тут знали. Вернее, они так думали. «Вы понятия не имеете, кто я, — с вызовом подумал мэвар и дружелюбно улыбнулся тесту. — И на что способен». Умуорвухтон внимательно оглядел зал, но так и не увидел на чужих лицах ярости или изумления, подобного тому, что сейчас скрывал он сам. Некоторые ванакорцы действительно выглядели слегка шокированными, но уж точно не так, как могли бы быть, попадись им вопрос про внутренние органы недругов. А вот Меатар хмурился, и Умуорвухтон моментально понял: ему не понравился какой-то вопрос. Но мэвар догадывался: если бы внимание Дальо привлёк тот же вопрос, что и его самого, он бы не преминул закричать что-то вроде: «Эй, Зубастик, а тут как раз вопросик по твоей части. Дай угадаю, какой вариант ты отметил!» Мэвар начал нарочито медленными, аккуратными движениями замыкать варианты ответов в ровные круги. Да, он будет игнорировать обидчиков. Нет, он не пройдёт мимо человека, которому станет плохо на улице. Что вы, да у него в жизни не возникало желания кого-нибудь убить! А диалог он считал самым действенным способом разрешения всех проблем. Нет, клыки, цвет глаз, рост, вес и наличие мозгов не были достаточно серьёзными причинами для презрения хоть к кому-то. Хотя насчёт мозгов Умуорвухтон, так и быть, ещё подумал бы. Равнодушно выводя ответы, мэвар думал о том, как кто-то мог предугадать, где он станет сидеть. Вопросы, «попавшиеся» Умуорвухтону, были чересчур однообразны и в основном касались отношения к насилию и негативным эмоциям. Одно только слово «кровь» встречалось на пяти страницах больше четырнадцати раз, будто составитель считал, что любой уважающий себя мэвар должен был войти в раж, только заметив его. Вариант, что каждого из его сокурсников осчастливили именно этими вопросами, Умуорвухтон даже не рассматривал. Иначе бы в зале начался хаос. Слишком уж часто на страницах повторялось: «Вы агрессивны до полной невменяемости? А, может, всё же подумаете?» в самых разных вариациях, будто цель всей этой бесконечной череды вопросов заключалась в том, чтобы заставить мэвара психануть и отправить-таки в Никарен. В Никарен Умуорвухтон не хотел, и потому старательно выводил свои варианты ответа под теми вопросами, что не предполагали «мирных» путей. Он готов был спорить с каждым экзаменатором, что считал, что красные глаза обязаны гореть именно над красной формой. Вот только, как говорила мать Тэртакватсурэ, чтобы побеждать, следовало хорошо знать противника. А Умуорвухтон не знал ничего — в этом они с экзаменаторами были на равных. Точнее, больше всего его беспокоило, каким это образом эти доморощенные пси выходили на него. Как сумели подсунуть именно эти вопросы? Это иллюзия? Пси-магия? Вопросы менялись в зависимости от того, кто их читал? Мэвар тяжело вздохнул и отложил карандаш. Заполненный бланк глядел на него укоризненно, будто даже сама бумага хотела спровоцировать мальчишку. Умуорвухтон глубоко вздохнул, представляя прикосновения волн к лодыжкам, мягкий песок, набегающий на него и скользящий вместе с приливами-отливами тёплой воды, поцелуи Фира на коже и лёгкий ветерок, пахнущий солью и переспелыми фруктами. Ощутив, что убить составителя теста ему хотелось уже чуть меньше, мэвар покосился в сторону выхода. Вьен сложил исписанные листы аккуратной стопкой и развернулся к мэвару вместе со стулом. — Как ты ответил в этом дурацком вопросе? Умуорвухтон нахмурился. На мгновение его посетила идиотская мысль, будто натаинн сам отметил вариант про «выпустить обидчику кишки» и теперь сомневался, не было ли это чересчур мягким ходом. — Умных вопросов я так и не увидел, — осторожно отозвался мэвар. — Какой именно ты имеешь ввиду? — С задачей! Мальчишки уставились друг на друга. Во взгляде каждого из них светилось сомнение в умственных способностях оппонента. — Не было там… Никаких задач, — наконец раздражённо отозвался Умуорвухтон, поднимаясь со стула, но Вьен его не слушал. — Да как они вообще додумались впихнуть в базовый тест парадокс Картильоза-Сатэрса? У таких задач нет решения, это как комната без окон и дверей. Под землёй! Оттуда не выберешься, даже если пробьёшь стенку, — возмущался натаинн, не обращая внимания на полное отсутствие у слушателей какой бы то ни было реакции. — Да-да-да, в Ванакоре по умолчанию верят в своих студентов, но это уже чересчур! Мы вполне могли бы обойтись без нерешаемых задач, логических загадок и… — И оскорблённых гениев, — тихо хмыкнула Эфаро. Умуорвухтон обернулся как раз вовремя чтобы увидеть, как она наскоро побросала листы с ответами один поверх другого, шумно задвинула стул и пошла рядом с Умуорвухтоном, но перебить возмущающегося натаинна не пыталась. Да и никто не пытался. Человек склонен видеть неизбежность задолго до её прихода, смиряться с ней — и не бороться, ведь силы её, как и силы природы, выше людского понимания. Разошедшийся Вьено’Ре был неизбежностью, и заставить его утихнуть не пытались даже самые отчаянные маги. «Ты ведь всё понимаешь, — думал Умуорвухтон, наблюдая за другом. — Поэтому так злишься. Плевать на задачу: они хотели посмотреть, как ты мыслишь в безвыходной ситуации, Вьен». — А у тебя что были за вопросы? — тихо спросил он, стараясь не глядеть, как Вьен до крови царапал собственное запястье от злости. Эфаро в ответ поморщилась. — Неоднозначные, — после паузы ответила она. — Вроде безобидные, но у меня возникло ощущение, будто им хотелось знать, почему я сбежала из дома и против чего бунтовала. Все эти: «выберите из пяти мерзких вариантов наименее мерзкий» и так далее. — Рандари нервно пожала плечами и, извернувшись, поймала Вьена под руку, будто боясь, что тот в порыве чувств выйдет из окна вместо двери или что-то в этом духе. — Не знаю, как у вас, а у меня такое ощущение, словно всю душу перевернули. Так что я предлагаю пойти поесть. У мэвара не было ощущения переворачивающейся души, но был вопрос, точно ли этот недуг лечился именно едой. Впрочем, глаза у Рандари вспыхнули таким пламенем, что стало очевидно: в крайнем случае девчонка готова была впихнуть им поздний ужин насильно. Вариантов, кроме как идти принудительно лечить душу, не осталось, и мэвар толкнул дверь, надеясь наконец вырваться из душного раздражающего помещения. Вслед за мэваром и его друзьями никто не пошёл. Умуорвухтон краем глаза заметил, как Гано’На Голтскури торопливо села на место и сделала вид, что всё ещё думала над тестом. Выходить из зала вместе с Умуорвухтоном, рискуя столкнуться с ним в дверях, не хотел никто. Мэвар раздражённо захлопнул дверь за спинами друзей. — Оу, — только и выдал Вьен, внезапно вынырнув из размышлений над математическими парадоксами. — А говорила, грива — не страшно. — Если бы одной гривой дело ограничилось, я бы с радостью это повторила, — столь же заторможенно отозвалась Рандари. А затем грива вместе со всем прилагающим оглушительно рявкнула, и Умуорвухтон ощутил, как сдавило барабанные перепонки. К горлу подкатила тошнота, и если бы мэвар не был, собственно, мэваром, всё детство проведшим в горах и привыкшим скакать по скалам, то тяжелая лапа точно бы раскроила ему череп. А так Умуорвухтон отскочил, перекатившись по полу, и подорвался на ноги даже раньше, чем успел об этом подумать. Эфаро не менее ловко отшвырнула Вьена в сторону, отчего натаинн врезался в стену и теперь тёр лоб. А когда зверюга, непонятно за каким Кругом перегородившая проход, припала на задние лапы, словно собираясь прыгать, Рандари с не меньшим изяществом отскочила и, к полному изумлению мальчишек, без видимых усилий вырвала канделябр из стены. — Так вот ты чего вокруг него крутилась, — слабо выдохнул Вьен, пытаясь отползти подальше. — А делать с ним что собираешься? — нервно поинтересовался Умуорвухтон, ёжась, когда тварь повернулась к нему не хлещущим по ногам хвостом, а оскаленной мордой. Лицо Эфаро в этот момент выражало решимость забить зверя канделябром до смерти, если потребуется. Умуорвухтон представил кроваво-мозговую кашу, которая покроет пышную, дорого переливающуюся на свету гриву зверя, и понял, что это не вариант. И дело было даже не в жалости. Просто любой разумный человек понимал: ситуаций, из которых можно было выбраться только с помощью убийства, в мире удивительно мало. А если разобраться, то их и вовсе не существует. Мэвар понимал это, и потому перебирал в уме подходящие заклятья. Воевать при помощи своей магии они не умели, но смекалку пока ещё никто не отменял. Можно было попробовать ошпарить зверя горячим воздухом. Это заклятие вообще-то использовалось, чтобы греть воду в тазах, но Умуорвухтон прекрасно понимал: стоит только зачерпнуть чуть больше энергии, и лоснящаяся шерсть вспыхнет и затрещит, заставляя монстра биться в агонии. А если зачерпнуть ещё больше магии, так и весь литэрарум факелом обратится. И это тоже не вариант. Ведь если Умуорвухтон нападёт, прямой билет до Никарена и алая форма ему будут обеспечены. Машинально уходя от размашистого удара, Умуорвухтон оглядывался по сторонам, будто надеясь, что какой-то добрый гений (в его лице мэвар упорно представлял директора) мог положить нечто эффективное и несмертельное в дальний угол. Сеть, например. Или сонный газ. — Давайте к двери! — рявкнул Вьен, выдирая канделябр из рук Эфаро, что с нетерпением подбиралась к зверю. — А он за нами не пойдёт? — нервно поинтересовался Умуорвухтон, отступая к противоположному выходу. Ре ухмыльнулся и всучил канделябр мэвару, видимо, чтобы Эфаро уж точно не сумела заполучить его обратно. — О, я тебя умоляю. Двери наверняка зачарованы от него. Директор Найвин ни ради одного теста не допустит, чтобы какая-то тварь бегала по коридорам его литэрарума и жрала детей. — Ну да, ему вполне хватает для этого цолнеров, — то ли согласилась, то ли воспротивилась Эфаро. Судя по тому, что и она мелкими шажками спиной вперёд отступала, против плана натаинна она возражать не собиралась. И тут зверюга, склонив голову набок, будто прицениваясь к детям (или прислушиваясь к их разговору?) внезапно в шикарном прыжке пересекла коридор и перегородила спасительную дверь. Умуорвухтон на миг замер, понимая, что ему достаточно было вскинуть руку и распороть крючьями канделябра живот зверю, чтобы всё кончилось. Мэвар на мгновение представил фонтан из крови и внутренних органов, тяжело и влажно падающих прямо на него, и нервно отбросил «оружие». Такой адреналин слишком быстро сменялся омерзением и чувством вины. — Что теперь? — насухо сглотнув, поинтересовалась Эфаро. — До той двери? Зверюга снова наклонила голову и рыкнула с предельно ясной и довольно очевидной насмешкой, и Умуорвухтон понял: грива у этой скотины и правда была не страшной. Куда более жутким представлялось то, насколько она была быстрая. И, видимо, околоразумная. По крайней мере, на дверь с другой стороны коридора зверь косился с ленивой смешинкой в огромных глазах. Чудище за ними следило. Перехватывало взгляды, мягко заступало дорогу, напрягалось, когда подозревало новую попытку обойти его… Теперь убить его вообще не представлялось возможным. Нельзя убивать тех, кто разумнее половины его знакомых. Да и боль зверю тоже причинять не хотелось. «Причинять боль?» — запнулся о собственные мысли мэвар, а затем бросился бежать к двери. — Хтон! — перепугано взвизгнула Эфаро, понимая, что мэвар сделал самую большую ошибку, которую мог: повернулся спиной к дикому зверю и побежал, провоцируя охотничьи инстинкты. И да: зверюга, проскрежетав когтями по деревянным полам, ринулась вдогонку, освобождая Эфаро и Вьену путь к двери. Впрочем, дело тут было не в геройстве или самопожертвовании: Умуорвухтон такого не понимал. Он планировал выйти через кругову дверь в крайнем случае через пару минут. Умуорвухтон с размаху присел в подкате, скользя по отполированным полам. Тяжёлая туша вновь пронеслась прямо у него над головой, и мэвар прицельно швырнул в неё мощным… Обезболивающим заклятьем. Зверь забавно взвизгнул и всем своим нелёгким телом врезался в стенку. Умуорвухтон торопливо отполз назад, глядя на то, как дезориентированное чудище трясло головой, будто оглушённое, и пыталось встать на ноги, но те разъезжались в разные стороны. Зверюга тупо ткнулась носом в пол и снова взрыкнула, отчего уши ощутимо заболели. И в то же время в голосе зверя было больше беспомощности, чем агрессии. Мэвар уже без опаски пошёл к друзьям. Всё ещё спиной вперёд, хотя и быстро понял, что предосторожность была глупая: тварь, хоть и пыталась скалить клыки и подорваться на ноги, всё же никак не могла отличить низ от верха, продолжая раз за разом шмякаться о деревянные половицы. — Хтон! — возмущённо протянула Эфаро. — Моё имя не сокращается. — Это что такое?! — Обезболивающие чары, — скупо отозвался мэвар, толкая дверь и сворачивая в наконец-то безопасный коридор. Молчание стало вопросительным, и Умуорвухтон вздохнул. — Роймо научил. Когда понял, что я постоянно разбиваю руки о клетку. Вьено’Ре ощутимо поморщился, но когда мэвар гневно глянул на него, сказал довольно миролюбиво: — Хорошо, что ты не убил это чувырло. — А если оно кинется на тех, кто выйдет после нас? — обеспокоенно протянула Эфаро, оглядываясь. — Оно прямо у двери лежит. — Ещё минут через пять оно вообще пошевелиться не сможет, не то что кидаться, — оборвал их размышления Умуорвухтон. Настроение было прекошмарным, и когда Алиту внезапно поймал детей на лестнице, лучше оно не стало. — Поздравляю с успешной сдачей теста, — улыбаясь тепло и немного грустно, заявил директор. А затем, как всегда проницательно покосившись на мэвара, со вздохом сказал. — Не злись, ладно? Это было необходимо. Зверь не стал бы нападать прямо, он дрессированный. Цель была просто напугать вас. Так что… — Да-да, — устало вздохнул Умуорвухтон. — Я знаю, что просто тестом дело ну никак не могло ограничиться. Найвин с неподдельным облегчением улыбнулся и по очереди обнял каждого из подопечных. Умуорвухтон в очередной раз заметил, что директор именно его плечи стискивал отчаянной хваткой особенно долго, но лишь посмеялся про себя. Хоть кто-то в этом мире не желал ему зла. — А когда можно праздновать? — с неподдельным интересом поинтересовалась Эфаро. — Результаты будут максимум через неделю, — отступая, нейтрально заметил Алиту, а затем виновато развёл руками. — Не думайте, что тесты — совсем уж формальность. Их тоже нужно проверить. Но мы постараемся побыстрее. — Но отпраздновать всё равно можно? — Да. — Найвин тепло улыбнулся. — Можно. Вы это заслужили. — Тогда я закажу столик на завтра, — радостно прощебетала Рандари, отводя взгляд, и первой обошла директора. Даже друзей ждать не стала. «Никто, кроме неё, не хотел нападать на эту зверюгу, — понял Умуорвухтон, провожая фигуру Эфаро взглядом. — Если всё так, как я думаю, она попадёт в Никарен… Одна». — Прощу прощения, директор. — Вьено’Ре торопливо поклонился. — Мы пойдём. Нам всенепременно нужно украсть что-то сладкое с кухни. Алиту Найвин оглянулся как раз в тот момент, когда дверь комнаты Эфаро захлопнулась с громким треском, и лукаво глянул на подопечных. — Я слышал, сегодня готовили ягодные пироги. Очень поднимают настроение. И демонстративно уронил маленький ключик от кухни. Умуорвухтон впервые за долгое время ощутил, как отступила тревога. Всё было к лучшему. Он ни о чём не жалел. И даже завтрашнего дня не боялся. Пока что. Мэвар наклонился и быстро поднял ключ с ковра.***
— Эфи? — Чего? — печально поинтересовалась та, обернулась — и золотые глаза замерцали в полумраке от сдерживаемой радости. — Пирог! — Два пирога, — поддержал её наблюдения Вьен. — Прекращай хандрить и придумай, где нам взять хотя бы одну ложку, не прибегая к убийству поваров. — Дайте это мне, я его целиком съем, — вздохнула Эфаро и спрыгнула с кровати, где сидела, предаваясь самобичеванию и мыслям о грустном. — Все нормально будет, — чуть неловко поддержал подругу Умуорвухтон, без возражений отдавая пирог. Эфаро лишь усмехнулась, сворачивая к комнате мальчишек. В отличие от женской спальни, которую делили между собой Ноуса, Эфаро и Гано’На, комната Вьена и Умуорвухтона всё так же отпугивала всех лишних, наблюдателей и лишних наблюдателей, и потому была идеальным местом для хранения нелегальщины, запрятывания трупов или, хуже того, сладостей. — Конечно, всё будет нормально, — устало поддержала Эфаро. — Всё было бы плохо, если бы ты, Хтон, попал в какой-нибудь литэрарум совершенно один. Ты бы распугал всех сокурсников и десять лет сидел в полном одиночестве. А я что?.. Я от людей не бегаю. Сама уж точно не останусь. Но за пирог спасибо. Приятно. И девчонка так неестественно улыбнулась, что Вьен начал припоминать признаки спазма лицевых мышц. — Как думаете, остальные справились? — перевёл тему Вьен, подтаскивая столик ближе к кровати и торжественно устраивая на нём пирог. — Со зверюгой? — Думаете, у них тоже была зверюга? — с сомнением переспросила Эфаро. — Директор Найвин мог много всякого разного придумать. К тому же там ведь не так много вариантов, что можно сделать с таким-то испытанием. Например, напасть… — С канделябром, — иронично поддакнул Вьен и получил локтем по рёбрам. — Я думаю, Меатар будет в Никарене, — рассудил Умуорвухтон и сел напротив друзей. — И неважно, зверюга ему попалась, не зверюга… — А Вирнок — в Айревин, — скривился Вьен. — Не сомневаюсь, он бегал по коридору и пытался одновременно залепить пластырем царапины и друзьям, и зверюге! Грани, Умуо, я только понял: нам придётся учиться вместе с этим полудурком. Ой, нет. Давайте переиграем. Эфаро всё же захохотала. — Не думаю, что для меня есть какая-то разница. — Умуорвухтон взял кусок пирога и осмотрел его с таким видом, будто и тот нанёс мэвару смертельное оскорбление. Вернее, в лице-то Умуорвухтон не изменился, но эмоциональный посыл чувствовался превосходно. — Меня терпите только вы. Остальные делают вид, будто я прозрачный. Хотя такие ещё нормальные. А вот те, кто начинают кричать от ужаса… Леди Рандари, сцапав свой кусочек пирога, стала выглядеть вполне благодушно, и теперь готова была поддержать друзей в ответ. Так что она, перегнувшись через стол, взъерошила мэвару тяжёлую тёмную гриву волос и ободряюще напомнила: — Не всё так плохо. — Серьёзно? У нас есть скрытые герои, которым не страшны ужасные мэвары? Кто же? — Ихои? — У Ихои больше странностей, чем у меня, — не согласился Умуорвухтон. — А это уровень. Я сегодня на него посмотрел в столовой. — Посмотрел в смысле этим твоим взглядом типа «ты труп», или нормально посмотрел? — усмехнулся Вьен. Умуорвухтон тут же адресовал другу этот его взгляд, но натаинн имел наглость даже не вздрогнуть. — Просто посмотрел, — сдался мэвар. — И даже не совсем на него. Он стоял рядом с салатами. И знаете, что сделал Тваино? Эфаро и Вьен переглянулись. — Вздрогнул и быстро-быстро отвернулся, — предположила девчонка, пытаясь придумать что-то, что не даст сладкой начинке вытекать из её куска пирога. — И сделал это так, будто ты поймал его на чём-то незаконном, — лениво продолжил Вьен. — А потом сел подальше и старался больше в твою сторону не косить. Умуорвухтон растерялся. — Так вы тоже заметили? — Умуо, давай просто сойдёмся на том, что из нас троих самый невнимательный — ты, — ухмыльнулся Вьен, а затем подмигнул Эфаро с видом бывалого заговорщика. — А мы вообще-то очень многое замечаем. Вьен ни секунды не сомневался, что без меры любопытный Тваино Ихои уже пять лет искал повод с Умуорвухтоном заговорить. Если бы Умуорвухтон не сошёлся с самим Вьеном и Эфаро, то мэвара наверняка затянул бы в свою компанию Тваино. Натаинн даже признавал, что это могло оказаться лучшим исходом: активный и шебутной Ихои всех заражал движением и дружелюбием. У него ушёл бы год, может, два, чтобы выковырять мэвара из его скорлупы и представить миру. Научить этот мир любить. И мнение Умуорвухтона на этот счёт никто бы и спрашивать не стал. Насаждать дружбу и умение радоваться жизни в самой непригодной для этого почве было для Ихои любимым хобби. И Тваино делал успехи. И Вьен, и Эфаро давно уже считали, что для Ихои было личным оскорблением то, что Умуорвухтон всё ещё не поддался его влиянию души компании и не влился в общую команду. Ихои выжидал. Озирался, будто выслеживая возможность сунуться к Умуорвухтону и радостно заявить: «А чего это ты один стоишь? Пошли стоять втридцатером, веселее будет!» До сих пор его останавливало лишь то, что Умуорвухтону было вполне комфортно и в нынешней компании… Ну, и характерное для мэвара выражение лица «не влезай, убьёт» тоже многое решало. Сам мэвар же замечал лишь то, что Ихои со странностями. Умуорвухтон всегда быстро замечал опасность, а вот дружелюбие... Ну, там всё было плохо. — В любом случае, Тваино прямая дорога в Никарен, — сменил тему Вьен. Натаинн пять лет не считал своей ролью объяснять Умуорвухтону, что не все люди хотели его убить — некоторые банально планировали подружиться. Начинать просвятительскую деятельность прямо перед выпуском Ре считал глупым. — Слушай, Эфи, а ты в хорошей компании в большой мир отправляешься! — Если не считать Дальо, — фыркнула девчонка. — Но да, Ихои, Конту и Шаквар действительно неплохие. — Шаквар? — скептически уточнил Умуорвухтон, и Эфаро с Вьеном разом напряглись, будто выдали некую страшную тайну. — Ноуса Шаквар в Никарене? Эта латэречкка из тех, кто зарыдает, банально испугавшись красной формы, ты о чём? Вьен и Эфаро переглянулись снова. Они тоже не сомневались, что Ноуса могла бы испугаться слишком яркого красного — это вполне в её духе. А ещё в её духе, как выяснилось, творить сложнейшую магию даже сквозь слёзы, вытягивая себя и друзей из безвыходных ситуаций. Откуда Ноуса знала сложнейшие защитные заклятья и понимала ли, что применять их без образования Никарена незаконно — не знал никто. И никто из тех, кто играл в расследование по правилам Ни’Ро, Шаквар так и не сдал. Все понимали только одно: защищать других, когда ты сам в шаге от нервного срыва от ужаса — самая никаренская вещь из тех, что можно придумать. — Скажем так, я вижу в ней потенциал великого героя, — улыбнулся Вьен, отряхивая руки от крошек. — А мы с тобой, Умуо, будем теми, кто станет помогать этим героям выживать, даже если они сами попытаются сломать шеи. Эй, Эфи, спорим, мы с тобой будем часто видеться? — Отвали, Ре! Я аккуратная. Умуорвухтон покосился на Эфаро, на её разбитые костяшки — и тихо рассмеялся. — И ты туда же, — расстроилась девчонка. — Да вы… Да ну вас! Эфаро обиженно отвернулась. Впрочем, минуту спустя леди Рандари уже смеялась вместе со всеми. Это был хороший вечер.***
…И хорошее утро. Эфаро усиленно делала вид, будто пребывала в прекрасном настроении. У неё получалось это куда лучше, чем вчера. По крайней мере, увидев подругу в столовой, у мэвара не появилось желания поискать ей носовой платок, плед и чашку горячего шоколада — тяжёлую артиллерию в борьбе с печалью. Рандари действительно успокаивалась. Её деятельный ум искал варианты, а сама девчонка, пусть и понимала, как тяжело ей будет без друзей, не желала делать из своего одиночества конец света. Тем более что пока что они были вместе. Отсутствующие результаты оставляли видимость интриги. И пусть итог представлялся всем очевидным, ванакорцы с удовольствием делали вид, будто ещё ничего не решено, и отчаянно наслаждались последними деньками в детском литэраруме. С утра пораньше цолнеры слишком уж демонстративно обсуждали в коридоре, как они хотят пойти на городские скачки и как жаль, что за детьми будет некому присматривать. Неудивительно, что к полудню выпускники высыпали из Ванакора и разбрелись по городу, оккупируя все местные лавочки, таверны и пляжи. Эфаро же, заявив, что своего слова она назад не берёт, потащила друзей в дорогую кондитерскую, где умудрилась заказать столик. И кучу еды впридачу. Даже Умуорвухтон, который с самого утра тратил время на то, чтобы беспокоиться, нашёл в себе силы на изумление. — Не делай, пожалуйста, такое лицо! — Вьен с неподдельным удивлением оглядел заставленный под завязку стол. Умуорвухтон готов был поклясться, что «такого» лица он не делал — и вообще никак не изменял своему привычному чуть отчуждённому выражению. Но натаинна, почуявшего чужую грусть, уже было не остановить. — Мы прошли тест. Прошли лучше, чем ожидалось! Так что давай ты всё-таки перестанешь нервничать и… — Результатов ещё нет. Эфаро с Вьеном покосились на него скептически. — Посмотрела бы я, как кто-то попытается подделать эти результаты, — слабо улыбнулась неромка. — Наверняка проверяющие попадали в обморок, когда ты колданул болеутоляющие чары на то чувырло! — Они притупляют реакцию, — флегматично отозвался Умуорвухтон — и понял, что на душе стало спокойнее. Он даже выдавил из себя улыбку. — И это сработало. Та тварь не схватила бы нас, даже вздумай мы сесть и посидеть прямо перед ней немного. Так что… — Так что я не представляю, какой гений может это выкрутить против тебя! — воинственно, что уже само по себе не было на него похоже, заявил Вьен. — Да лучшие умы столетия не догадаются, как запихнуть в Никарен, к убийцам, мальчишку, который справляется с тёмными сущностями болеутоляющим заклятьем! Умуо, расслабься и получай удовольствие от ожидания. — Эта тварь не была тёмной сущностью, — ещё тише, чем прежде, поправил мэвар. Его губы тронула слабая улыбка. — И моё имя… — Так выпьем же за то, что не сокращается! — хохотнула Эфаро, хватая графин с соком. — Празднуйте-празднуйте, — хмыкнул Меатар, элегантно откидываясь на спинку стула. Стула, на котором его, к слову, ещё секунду назад не было. — За неделю они могут такого в этих тестах насчитать, что Зубастика не просто в Никарен, а в сумасшедший дом отправят. Как склонного к патологическому насилию. Надо же, придумал, как продлить мучения бедной тёмной сущности. — Это не было тёмной сущностью. — А я бы хотел знать, что это было, — задумчиво протянул Вьен. — В жизни таких зверюг не видел. — И да, вали отсюда, Дальо, — добродушно хмыкнула Эфаро, не поворачивая головы. — Сегодня даже ты не испортишь нам настроение. Меатар недобро прищурился. — Надо будет — испорчу. — Испортит, — согласно кивнул Умуорвухтон, а затем смежил веки, стремясь поймать ускользающую мысль. Должно быть, физиономия Дальо угнетающе действовала на его умственные способности, ведь, стоило только закрыть глаза, как мэвар вспомнил, что не давало ему покоя. — А, да. Насчёт «сущности». Это же не было животным или чем-то вроде… Я чувствовал магию. Очень много. Думаю, у той твари была магическая природа. — А ты думал, специально для того, чтобы проверить, насколько ты кровожадный, полсотни магов будет выводить какой-нибудь чудовищный гибрид, растить его и запихивать в литэрарум, полный детей? — издевательски отозвался Меатар. — Почему ты всё ещё участвуешь в диалоге? — вздохнул Вьен, отрываясь от пирожного. — Тебе что, совсем заняться нечем? Умуорвухтон тяжело вздохнул. Ему не было интересно, почему Меатар решил к ним прицепиться. Было ли у него специальное настроение, нацеленное на издевательства, или Ихои опять проспал встречу и Дальо пытался скрасить время ожидания приятеля, мешая всем вокруг праздновать. Мэвар допускал даже, что Дальо пытался наобщаться с сокурсниками напоследок, чтобы не прощаться в состоянии вечной войны — но не мог бороться с собой и снова пускался насмешничать. В любом случае Умуорвухтону было не интересно, что происходило в его голове. Единственное, чего ему хотелось — это увидеть, наконец, результаты теста, успокоиться и пойти навстречу будущему. А не сидеть тут, маринуясь в ожидании и нервах, как… Вьено’Ре внезапно дёрнулся, будто его ударили, и едва различимо прошептал: — Поднимайтесь. Только подорвавшись на ноги, Эфаро и Умуорвухтон наконец переглянулись, словно спрашивая друг друга: «Тебе тоже послышалась тревога в его голосе?», а затем вопросительно уставились на натаинна. Но тот, снова поморщившись, шустро скользнул к чёрному ходу. — Эй, а… — спохватился лавочник. Вьен, не оборачиваясь, швырнул в него тощим кошелём и рванул дверь на себя. — Дык закрыто, — переводя взгляд с бьющегося у двери мальчишки на плату у себя в руке, протянул торгаш. За многие годы, что он содержал эту лавочку, встречать приходилось всяких клиентов. Кто-то выказывал миллион требований к самому обычному пирожному и фактуре крема, а затем жлобился выложить лишнюю монетку за труды. Иные вбегали в скромную кондитерскую так, будто за ними гнались, и накупали сладостей, будто рассчитывая питаться ими всю оставшуюся жизнь — весьма короткую, к слову, если учесть, что на подобной диете вообще задержаться в этом мире проблематично. Другие, как правило, девушки, стремились сбегать с неугодных свиданий или покинуть раскошелившихся кавалеров, только отобедав… У каждого имелись свои странности. И пока они приносили прибыль, потакать им было не так уж и сложно. Залихватским жестом подкинув на ладони ключ, лавочник направился было к задней двери, как вдруг мальчишка, явно натаинн, если судить по защитной повязке вокруг головы, поёжился и перестал тянуть на себя неподвижную ручку. — Посетитель к вам, — хриплым, будто простуженным, голосом сказал он, а затем юркнул за стойку, утаскивая туда же и двоих своих приятелей. Только успел бедный лавочник подумать, что для таких причуд плата всё же была маловата, как дверь, на сей раз — основная, с грохотом распахнулась. — Что ты… — зашептала Эфаро, но не стала высовывать голову из-за укрытия. Напротив, пригнулась ещё ниже, будто опасаясь, что стойка могла уменьшиться, открывая её посторонним взглядам. — Мирные люди столько оружия на себе не таскают, — столь же тихо отозвался Вьен. В его голосе была невозмутимость. Натаинн готов был изящно отряхнуться и вылезти из-за стойки при малейшем намёке на то, что тревога оказалась ложной, и явно не видел в собственной панике ничего унизительного. — А мне уже так надоело влипать в неприятности! Умуорвухтону вспомнилось, как однажды они все не успели спрятаться от Ни’Ро, и прикусил губу. Проклятый псих вместе с его шайкой измотал нервы им всем. Вьен, который раньше интереса к нему не проявлял, теперь при имени Ни’Ро вздрагивал, будто ему было физически больно. В зале, между тем, царила зыбкая тишина, будто лавочник подавился своим «добро пожаловать». — Рад, что ты, наконец, признала, что пирожные у меня лучше твоих, — наконец «поздравил» он, и Вьен прикусил губу, чётко ощутив: этот здоровенный мужик пятился, будто и сам хотел броситься бежать через закрытую заднюю дверь. — Чем хочешь позавтракать? — Я пришла не завтракать, — тускло отозвался звонкий женский голос. Мгновение — и в нём хрустко задребезжали слёзы. — Это ты, да? — Это — я, — осторожно согласился лавочник, для наглядности ткнув себя в грудь пальцем. — Не держи меня за дуру! — внезапно завизжала посетительница, и зал пришёл в движение. Чуткие уши Вьена помогали разбирать каждый звук. Натаинн представлял каждую деталь происходящего, будто он глядел на всё сверху. Он слышал, как испуганно прильнула друг к другу какая-то парочка в дальнем углу. Как напрягся Меатар, силясь переставить стул удобнее, дабы в любой удобный момент кинуться на местную сумасшедшую. Сам кондитер опустил руку на стойку, и дерево заскрипело о дерево, будто лавочник что-то пытался ненавязчиво придвинуть к себе. Нож или ещё что похуже — этого Вьен разобрать не мог. В любом случае происходящее не сулило им ничего хорошего. — У меня в доме рыскают дознаватели, — медленно, борясь с нарастающей дрожью в голосе, протянула посетительница. Металл, которым она была обвешана с ног до головы, угрожающе задребезжал. — Мою кондитерскую разбирают по доскам: ищут тайные ходы и нелегальные укрытия. Потому что какая-то мразь… — со стороны лавочника послышалось гневное сопение, и Вьен весь похолодел, — написала, видите ли, донос, что я укрываю у себя людей Ни’Ро… — У тебя много посетителей в последнее время, — нервно кашлянул в кулак мужчина за стойкой и тоном, будто это всё объясняло, добавил. — Больше, чем в последнее время. Что я мог подумать? Не просто же так к тебе резко начало столько народу таскаться! — Идиот! — снова завизжали от входа. — Попробуй ввести новые позиции в меню, мало ли, вдруг и к тебе народ на разнообразие потянется! Это честнее, чем писать доносы на конкурентов. Да и откуда вообще взялась эта чушь про Ни’Ро?! А сам ты его часом не укрываешь, нет? Умуорвухтон мрачно стискивал кулаки каждый раз, как слышал это мерзкое имя. Эфаро быстро оглядывалась, будто в попытке отыскать оружие в груде форм для выпечки. — А что, к тебе много народу ходит, а в толпе так легко спрятаться! — продолжала бушевать женщина. Вьен разобрал, как едва слышно заскрипели ножки стула о дощатый пол. Посетительница тут же развернулась к источнику шума. — Сидеть, малец! Никто никуда не пойдёт, пока дознаватели и тут всё не разнесут по щепочке. И всех — тоже!.. — Да ты с ума сошла, — с опаской протянул лавочник. — Если вы невиновны, всё, что вам грозит — затяжной ремонт кондитерской, — удивительно дипломатично заметил Меатар, и в его голосе не было ни грана насмешки. — Но если вы сейчас будете угрожать нам всем оружием и удерживать, так просто дознаватели от вас не отстанут. Вы сами устраиваете себе проблемы. А зачем они такой… Красивой девушке? — прозвучало это с некоторым сомнением. То, как надсадно заскрипел отодвигаемый стул, услышал не только схлынувший с лица Вьен, но и два его приятеля. — Он тоже с ума сошёл, — задушено прошептал Умуорвухтон, осторожно выглядывая из-за стойки. — Дальо и раньше особым здравомыслием не отличался, — нервно поддакнула Эфаро, отпихивая его от точки обзора. Меатар шёл медленно, выставив перед собой открытые ладони. Казалось, что под ногами у него — тонкий лёд. А вот внушительный нож в руках у дрожащей женщины напротив выглядел ломом, что способен был пробить ненадёжную опору под Дальо. Во второй руке лавочницы, прижатой к телу, Умуорвухтон разглядел тяжёлую пистоль. Удерживать её постоянно на весу кондитерша явно не могла, и потому прижимала к себе, будто ребёнка, не забывая, впрочем, постоянно поворачивать «скачущее» дуло в сторону приближающегося Меатара. — Подайте на этого придурка в суд, — продолжал мягко выговаривать Меатар. Лавочник за его спиной тихо вякнул от возмущения. — За ложный донос стрясите с него денег. Сможете восстановить своё заведение. Будете рассказывать о подлеце-конкуренте байки. Да к нему больше ни один нормальный человек после этого не пойдёт! Сами подумайте, сколько возможностей. Хотите — цепляйтесь сразу за все. Но с оружием в руках вы за них не ухватитесь. И он протянул руку, словно намекая, что не против подержать грозное оружие мести лавочницы, пока она разбиралась с чудодейственными возможностями. Вот только нервы у Меатара, видно, всё же сдали. И движение получилось чуть более резким, чем нужно. Взгляд у женщины напротив него стал безумным. — Не трогай меня! — закричала она, отмахиваясь ножом. Меатар отшатнулся, прижимая к себе руку, и тут же получил широким лезвием по лицу, будто женщина так хотела задавить вырвавшийся у Дальо вскрик. Коротко запищал лавочник — и осел на пол, хватаясь за сердце. — Испортил-таки настроение, гад, — прерывисто выдохнула Эфаро, бросаясь прочь из-за стойки. — Ещё дети? — потрясённо выдохнула кондитерша, а затем попыталась метнуть в Эфаро ножик. Вот только бросить оружие правильно, да ещё и столь неподходящее — задача для профессионала. А она профессионалкой не была, как ни крути. Нож загрохотал по полу, пугая хозяйку ещё больше. — Да тут заговор! Снова заговор! Кто из вас доносит Ни’Ро? «Да почему всегда всё перетекает на Ни’Ро?» — вяло подумал мэвар, вместе с Вьеном выскакивая из-за укрытия. Хаотично ходящий туда-сюда пистолет лавочницы снова нацелился округлым дулом в притихший зал. Тонкие женские пальцы заметались по гладкой рукояти, будто потеряв спусковой крючок. За мгновение до того, как прозвучал выстрел, Меатар снова дёрнулся вперёд, пытаясь второй рукой отвести дуло в сторону. Громыхнуло. Дальо швырнуло на пол. Вторая рука, теперь — тоже изуродованная, выглядела так, будто Меатар пытался остановить стихийное бедствие, но не рассчитал. Его камзол стремительно пропитывался кровью. Она лужицами собиралась на грязноватом полу, забивалась в щели, закрывала их собой, сливалась, обращаясь подобием небольшого озерца… Эфаро, не замедляясь ни на мгновение, схватила со стола тарелку с недоеденным Вьеном пирожным, и с широким замахом швырнула в кондитершу. Посудина ударилась о дверной проём, разбилась, осыпая женщину осколками… Лавочница снова лихорадочно затряслась, защёлкала спусковым крючком… Безумными глазами глянула на заевшее оружие, на приближающуюся Эфаро — и бросилась бежать! — Стой! — заорала ванакорка, бросаясь за ней. Вьен с размаху свалился на колени рядом с Меатаром. — Пуля в груди засела, — забормотал он, с усилием переворачивая сокурсника, и тут же вздрогнул, сомневаясь — правильно он делал, что вообще трогал его, или нет? Умуорвухтон сжал кулаки, неотрывно глядя на то, как разогнавшаяся Эфаро поскользнулась на луже грязи, но быстро восстановила равновесие, свернула — и юркнула вслед за кондитершей в переулок. Всё внутри Умуорвухтона зверем выло о том, что следовало последовать за подругой, ведь она гналась за сумасшедшей. Кто знает, что ещё могло случиться? Но, с другой стороны, самое жуткое уже случилось, и отсюда уходить тоже было нельзя... Мэвар помотал головой и присел напротив Вьена. Натаинн глядел безумными глазами и пытался рвать плотную ткань скатертей, видимо, на бинты. Получалось плохо, ткань кучерявилась нитками и рвалась неравномерно. — Жить будет? — рыкнул Умуорвухтон, отбирая у него скатерть и без усилия распуская её широкими лентами. От общей жути ситуации его трясло, но в целом мэвар мог бы сказать, что реагировал на удивление спокойно. По крайней мере, дар не сводил с ума. А когда Умуорвухтон протянул получившиеся бинты обратно Вьену, немного пришёл в себя и он. — Чего ты от меня хочешь?! — забормотал Вьен, быстрыми скупыми движениями перетягивая раны. Меатар не сопротивлялся: должно быть, от боли его выключило сразу после выстрела. — Я в Айревин ещё даже не поступил! И даже там к таким случаям раньше третьего курса не подпускают! Я… — Много «я», — проворчал Умуорвухтон, быстро осматривая вывороченную плоть сокурсника. Он разглядел осколок ребра, засевший в живом мясе, и поморщился. — Это не ты тут кровью истекаешь. «И не тебе сейчас надо использовать силы, за применение которых вообще-то сажают», — добавил Умуорвухтон для себя, потянулся было к ране… И вздрогнул, поняв, что именно беспокоило его всё это время. Кровь Меатара, столь обильно залившая собой пол, никак его не трогала. Нет, Хтон никогда не чувствовал того, что ему порой приписывали напуганные дети: противоестественного голода, желания сожрать целиком. Но всё же кровь взывала к его дару. Даже не видя, Хтон обычно мог определить, что кто-то из окружающих порезался или разбил колени. Даже не присматриваясь, умел определить тяжесть кровотечения. Сейчас же дар был предельно спокоен, и Хтон, который попытался его использовать, вдруг осознал: не на чем. Ему не нужно даже пытаться подражать взрослым, пробовать остановить кровотечение, потому что его нет. Тут ничего нет. Мэвар резко шарахнулся в сторону, приложившись лопатками о грязную стену кондитерской. — Умуо? Что?.. — вскинув на него совершенно потерянный взгляд, поинтересовался Вьен. Казалось, он вообще не осознавал происходящего. Но застарелый рефлекс заботиться о друзьях заставил его спросить. Умуорвухтон хотел было ответить — и проснулся, шумно глотнув безумно нужного ему сейчас воздуха.***
В стороне запищала Эфаро, падая с высокого матраса, на котором до сих пор лежала. Её пальцы были напряжены, будто девчонка всё ещё держала в руках что-то, во что вцепилась насмерть. Видимо, «кондитершу» она всё же догнала. — Поздравляю вас с успешной сдачей профориентационного теста! — радостно возвестил полноватый проверяющий, разглаживая мундир. И — да. Вот сейчас Умуорвухтон ощутил желание рвать чужие кишки зубами во всей красе. Но мэвар ограничился яростным взглядом. Они оказались в одном из крохотных учебных кабинетов, где обычно проводились занятия у малых групп на пять-десять магов. Места там было немного, а теперь, когда по углам комнаты расставили три казарменные кровати, так и вовсе негде было развернуться. На мгновение Умуорвухтон прикрыл глаза. Он всё ещё видел перед собой Меатара, истекающего кровью, его рёбра, прорвавшие кожу, руку, на которой оторвало выстрелом ещё два пальца, и чувствовал себя просто ужасно. Мэвар не без оснований считал себя спокойным и закрытым человеком. Обычно он различал, когда его проверяли, довольно быстро, и умело использовал это в свою пользу. Показывал лучшие стороны, скрывался, не подставлялся… Прятал себя за тем образом, который был нужен экзаменаторам, в который они могли поверить. Но этот проклятый умирающий Меатар, ведь в видении он действительно умирал, Вьен и Умуорвухтон хорошо это видели — это было тем, чего мэвар боялся уже много лет. И это же было деталью, которую могли знать очень немногие. «Чья это была иллюзия?» — устало подумал Умуорвухтон, стараясь не формулировать этот вопрос как «кто подставил его на этот раз». Меатар был пятном на его совести уже очень давно. Дальо — первый друг, которого Умуорвухтон когда-то нашёл, и первый же, кого он когда-то потерял. Затем был проклятущий Роймо Ирнеин. Распределение в литэрарумы заставит мэвара потерять связь с Эфаро — или с Вьеном, а, может, и с обоими сразу. Теперь ещё и автор этой иллюзии… «Грани, как я вас всех ненавижу». — Все вы прекрасно проявили себя! — продолжал восторгаться проверяющий, нарезая круги по комнате. Его напарник добродушно кивал, будто ничего больше делать и не умел. — Великолепное умение использования даров, скорость реакции, желание сначала изучить ситуацию, а затем действовать, рассудительность, стремление… — Меатар, — тихо потребовал Вьен, опуская голову. Комплимент насчёт владения даром натаинн проигнорировал, будто и не видя, с каким обожанием воззрился на него проверяющий в момент, когда озвучивал его. — Он… — В порядке, в порядке, — захихикал маг, будто услышал нечто крайне забавное. — Он за стеной! — И указал куда-то рукой. — Или не за этой… В любом случае, господин Дальо неподалёку. Быть может, он уже закончил испытание вместе со своей командой. Подобного рода проверки лучше всего проводить именно группой. Не сомневайтесь! — он важно поднял палец вверх, будто студентов напротив него действительно трясло от нервов. — Мы очень тщательно контролируем, на какие группы мы делим студентов, потому что некоторые из вас… Таких мы обычно отправляем в Шатаар, — поделился проверяющий. — Удивительным образом чувствуют, что их обманывают! И разрушают этим всю иллюзию, а заодно и сбивают результаты всех остальных. В одиночку такие проницательные дети справляются даже быстрее, да и те, кто не наделён даром видеть сквозь ложь, тоже удивительно часто что-то подозревают… Поэтому уже много лет мы ставим в одну группу хороших друзей. В компании таких людей даже самые догадливые ванакорцы расслабляются. Настоящие фигуры друзей как бы закрывают собой несоответствия и двухмерность остальных образов в иллюзии, так что испытание становится труднее — и точнее в то же время. «Они назвали Меатара, который умирал, потому что хотел всех защитить, двухмерным образом». Умуорвухтон пока ещё тихо, но явственно зарычал, и проверяющий заткнулся столь быстро, что подавился воздухом. — Ваши эмоции, господин Мэвар, вполне понятны, однако же и вы должны понять нас, — осторожно начал второй проверяющий. Глухо хохотнув, Умуорвухтон неуловимым движением взвился на ноги. — Да кто мы, по-вашему?! — закричал он. — А кто вы, если считаете себя вправе… — Это всего лишь тест, — тихо заметил проверяющий, отводя взгляд. — И если вас так выводит из себя даже он, самая обычная, рядовая проверка агрессивности, то, я думаю, правильным будет… Зарычав, мэвар рванул на себя дверь, на мгновение, всего на одно, забыв, что она открывалась от себя. Разрываемое дерево надсадно, истерично заскрипело, проминаясь, и кусок двери остался в руках Умуорвухтона. Не глядя, мэвар отбросил его и ринулся прочь, судорожно сжимая кулаки. Он не был агрессивным. Или, по крайней мере, успешно давил это в себе. Успешно, несомненно, раз уж пострадала дверь, а не сердца этих ненормальных… Закрывая за собой дверь знакомой спальни (к слову, с этой дверью он обошёлся куда мягче, чем с предыдущей), Умуорвухтон нервно усмехнулся, рассматривая чёткие отпечатки когтей на ладонях. Мэвар знал: всё, что нужно, он проверяющим уже показал. — Поздравляем, вы успешно провалили тест, — сообщил Умуорвухтон своему отражению в зеркале.