Знаю, час придет рассветный, Майский полыхнет костер, И из лент цветных совьётся нового пути узор. Я пройду к тебе сквозь пламя, Я приду, где б ни был ты. Пусть ожоги оставляет Исполнение мечты. Блуждающие огни, «Летучий корабль»
— Заперся? Эфаро и Вьено’Ре невозмутимо переглянулись. Ажиотажа появление директора не вызвало. — А? Не. — Вьен всё-таки спрыгнул с подоконника, вяло изобразил церемониальное приветствие и тоже уставился на дверь собственной комнаты. — Открыто. — Только не говорите, что он вас выгнал! Дети переглянулись снова с таким видом, будто этот вариант их как раз устраивал больше всего. На Умуорвухтона, что вздумал бы обнаглеть и наезжать на друзей, управу, как им виделось, найти не сложно. Такого Умуорвухтона можно было стукнуть, на него можно было накричать… А вот что делать с тем же Умуорвухтоном, который, напротив, вёл себя подчёркнуто равнодушно и… — Не ест уже, — Вьен быстро подсчитал что-то в уме, — третий день. И молчит. Алиту Найвин удивлённо приподнял брови, и Эфаро развела руками. — Ну да, третий. Перед тестом вообще никто не ел. — Почти. Ихои чуть ли не выкатывать из столовой пришлось, — буркнул Вьен и продолжил с неподдельной претензией. — А Дальо припёрся к залу с полными карманами какой-то сладкой дряни и пытался впихивать её девчонкам! Иррациональная обида на Меатара за то, что это его иллюзионную копию они пытались спасти, не давала натаинну покоя. Эфаро нахмурилась, запустила руку в карман, с неподдельным интересом пошарила там и, наконец, вытащила на свет круглую конфету в празднично сияющей обёртке. Тихо хмыкнула, протянула находку Вьену — и получила в ответ яростный взгляд. — Умуо нас не игнорирует, — прекратив, наконец, сверлить подругу взглядом убери-эту-дрянь-предательница, Вьен снова встревоженно покосился на директора. — Слушает даже, но не отвечает ничего. И смотрит так, будто он… Где-то не здесь. Расстроился он. — Или пытается не откусить нам головы, — подметила Эфаро, пожимая плечами. Найвин поддержал ребят в их тяжёлом вздохе, полном искреннего недовольства сложившейся ситуацией. Но он пришёл не обсуждать возникшие проблемы, а решать их — впрочем, у пси-магов одно часто вытекало из другого. Пока что Алиту лишь сделал шаг к застывшим на подоконнике детям и протянул им по небольшому квадратному конверту. — Ва-а-ау, — презрительно протянул Вьен, с отвращением глядя на объединённый герб литэрарумов. — И недели не прошло. Они с Эфаро переглянулись и, не говоря ни слова, обменялись конвертами, а затем разом вскрыли чужие результаты. На пару секунд воцарилась тишина. — Поздравляю, — равнодушно выдал натаинн. — Ага, и я тебя, — столь же ровно отозвалась неромка, и конверты вернулись к хозяевам. Вьен насмешливо изучал лежащую в своём тёмно-зелёную плотную карточку с белоснежными вензелями, а Эфаро — багряную, почти чёрную, со светлой полосой по краю, как у меча. С куда большим интересом оба покосились на третий конверт, который всё ещё был в руке директора. Проследив за их взглядами, Алиту усмехнулся. — Он имеет право узнать первым. — Он и так знает, — тихо отозвался Вьен, отворачиваясь. Рука директора, уже протянутая к двери, дрогнула. Найвин вновь тяжело вздохнул и вступил в непривычно тихую комнату. Потянул створку на себя и плотно прижал к косяку, перекрывая пути для прослушивания. Он знал: при желании натаинн мог узнать содержание их разговора даже при закрытой двери, но нужно же было создать хоть видимость конфиденциальности? — Это Никарен, — без вопросительной интонации заявил Умуорвухтон. Мэвар сидел на кровати, обняв руками колени. Алые глаза, ярко светящиеся из-под тёмных волос, казались двумя тлеющими углями. Желания протянуть руку за конвертом Умуорвухтон не выказал, и Найвин положил результаты теста на стол. Мэвар тут же прикипел к белому квадратику недобрым взглядом. — Я знаю, что Никарен, — подтвердил свою же догадку мэвар и нервно повёл плечами. — Сильно злишься? — Тебе нужно было промолчать тогда, — после непродолжительной паузы мягко заметил Алиту Найвин, усаживаясь на стул напротив мальчишки. — Всего лишь промолчать. Потом ты мог пойти громить комнату, пугать детей, бросать камни в море и перерыкиваться с фороссами — и никто бы тебе ничего не сделал. Потому что твои результаты… Тех, кто предпочитает не кинуться за обидчиками, а помочь пострадавшим, даже если они ему неприятны, оправляют в Айревин без учёта всех остальных результатов. Ну почти ведь получилось у тебя! А ты наорал на проверяющего… — Тест на тот момент уже закончился, — неприятно склочным тоном заметил мэвар. — Проверяющие сами решают, когда он заканчивается. И слова «молодцы, вы всё сдали, свободны» могут быть всего лишь очередным этапом. Проверкой реакции. В любом грамотно составленном тесте всегда имеются «контрольные» вопросы, которые проверяют твою честность. Если ты догадываешься, чего от тебя хотят составители теста, и даёшь ответы им назло, именно такая невинная проверка может заставить лгуна посыпаться. Тебя — заставила. Чтоб ты знал, он заявил, что ты на него напал. — Если бы напал, он бы ничего не заявлял. — Понимаю. Но он тыкал всем под нос синяками — которым, к слову, не меньше четырёх дней, и всё повторял, каким ценным приобретением ты будешь для Никарена. «Такой темперамент у мальчика, такой гонор! — фальшиво передразнил Найвин. И в этот момент стало заметно, насколько и сам он злился. — Ах, каким яростным воином он будет!» Умуорвухтон сверлил недобрым взглядом конверт у себя на столе. Та самая багровая карточка, похожая на кровавую бездну, та, которой он так старался избегать, как будто глядела на него из-под защитного белого слоя. — Знаешь, что я думаю? — наконец негромко поинтересовался мэвар, поднимая голову. — Я думаю, это была твоя иллюзия. Найвин, который как раз хотел пошутить, что он не читал мыслей собеседника, осёкся. Лицо у него сделалось глубоко несчастным. — Ты ведь потрясающий пси и каждого из нас знаешь, — продолжал рассуждать Умуорвухтон, внимательно разглядывая белый конверт. Издали. — Ты в курсе, на чём подловить каждого. В какие обстоятельства поместить, чтобы мы действовали на эмоциях, сорвались, показали себя без прикрас… Или только худшие свои стороны? — Мэвар подобрался, словно для прыжка. — Я думаю, тебе сказали придумать для каждого испытание. Спровоцировать. И ты это сделал. Подставил нас. — Так. — Найвин резко поднялся и заходил туда-сюда по комнате. Умуорвухтон уставился на него, и в горящих багряным закатом глазах светилось чуть отчуждённое удивление: ни разу за пять лет мэвар не видел директора нервничающим. — Ваши досье — не тайна. Все копии моих заключений, как и заключений всех остальных практикующих пси, дублируются и уходят «наверх». Те, кому нужно, чтобы ты был в Никарене, всё о тебе знали с первого дня, как ты здесь. И если я и хотел, чтобы ты с этим боролся, если настраивал — это же не означало, что я всерьёз в это верил! Есть вещи, с которыми мы не можем бороться. И есть люди, которых мы не можем не слушаться. Ровно как и их приказов. — Значит, иллюзия всё-таки твоя. — Я не отрицаю! — возмутился Алиту, останавливаясь посреди комнаты. — Что я за маг, если стесняюсь признаться в своих же заклятьях! Но идея — не моя. Мне прислали… Раскадровку иллюзии. — Тоже «сверху»? — усмехнулся Умуорвухтон, пряча руки под подушку, чтобы опять не вцепиться в деревянные столбики у изголовья кровати. И так уже всё расцарапал в щепы и мелкое крошево. — А то откуда же ещё, — рыкнул Найвин, бессильно махнув рукой. — На мне оставалась только мелкая проработка, деталировка, как это у нас называют. Проработка локации, образов людей, что вас окружали, их поведения, характеров… На сей раз мэвар не сказал ничего, но Найвин всё равно осёкся. Будто всем собой ощутил молчаливый, но мощный, отчаянный протест. Умуорвухтон снова опустил голову, как делал Вьен, когда прислушивался к чему-то. К дальним, почти призрачным звукам того необъятного и чёткого мира, который он, по всем законам, слышать не мог, но который чётко улавливал благодаря феноменальному натаиннскому дару. — Да, насчёт этого. — Умуорвухтон слабо улыбнулся и посмотрел за окно. Взгляд его так старательно обтекал Алиту, словно тот был скрыт от него мощнейшими отталкивающими чарами. — Насчёт «образов», которые ты подселил в эту идиотскую иллюзию… Едва заметно поморщившись, Найвин кивнул, показывая, что суть вопроса он уловил и без лишних слов. — Мне кажется, ты и сам знаешь ответ на вопрос, который тебя так волнует. Образ господина Дальо тоже был списан с его личного дела и моих заключений. Именно поэтому он получился таким достоверным. Умуорвухтон нервно повёл плечами. В тот момент он хотел сказать, что ничего достоверного в образе его извечного противника не наблюдалось. Ведь как Меатару, нормальному, живому Меатару могло прийти в голову успокаивать сумасшедших или бросаться под выстрелы, даже понимая, что за его спиной был кто-то, кому поймать пулю хотелось ещё меньше, чем ему самому? Они с Меатаром в Канерданских горах рассорились на такой мерзкой ноте, что, по всей логике, Дальо должен был к кондитерше присоединиться и помочь ей навести прицел на мэвара. Но Умуорвухтон так и ничего не сказал. Потому как в образ Дальо, вот такого, удивительно самоотверженного, он поверил сразу. Удивился, но поверил. Настолько, что даже не сразу обратил внимание на то, что истекал тот ненастоящей кровью. — Мои оценки всегда отличались большой точностью, — поддержал Умуорвухтона в его сомнениях голос Алиту Найвина. — Для пси-мага очень важно умение прогнозировать, во что выльется тот или иной выбор для человека, как разовьются черты его характера. Не так важно понимать, кто наш клиент сейчас, как уметь предсказать, кем он станет через десять лет… И как этому поспособствовать или помешать. Благодаря этому там, наверху, знают, как нейтрализовать, вывести из себя или заставить выложиться на полную любого мага без исключения. В ситуации с Дальо… Я думаю, ты чувствовал это так же ясно, как и я. Или я ошибаюсь? Ты хоть когда-то ловил себя на мысли, что Меатар неприятен тебе? Что человек он плохой, а ваши взаимные придирки — это результат такой же взаимной неприязни? На сей раз Умуорвухтон не задумывался. — Нет, — тихо отозвался он. — Меатар цепляется ко мне, потому что я, в его понимании — угроза. Он защищает нашу группу. Пытается перевести огонь на себя. Может, даже думает, что если я вызверюсь на него, то не буду трогать остальных. — Он сделал то же самое в моей иллюзии. И, думаю, если бы настоящий Меатар был в вашей группе и должен был сам принимать решения, а не действовать согласно моим указаниям, он бы поступил… Может, и не совсем так же — в мелочах. Но он бы действительно попытался помочь той женщине. Умуорвухтон прикусил губу, вспоминая полубезумный взгляд лавочницы, её дрожащие руки, присыпанные мукой и пахнущие корицей — но сжимающие собой холодную сталь. Найвин слабо улыбнулся. — И уж тем более я не сомневаюсь, что господин Дальо попытался бы вас защитить. В отношении его тест был… Излишней тратой времени и ресурсов — моих, в основном. Господин Дальо — лучший, образцовый представитель никаренца. Он как раз такой, какими хотят вырастить в этом литэраруме всех, но не со всеми получается. Дальо — отчаянно храбрый и до изумления упрямый, когда дело касается чужой безопасности. И хотя характер у него, конечно, тяжеловат, а род — слишком знатный и навязчивый, чтобы за ними можно было заметить все лучшие черты этого мальчишки… Но в Никарене он приживётся. Я вижу в нём блистательного борца и защитника, не убийцу. И за него я спокоен. Он прошёл тест ровно так, как и ожидалось. В твоём случае… — Знаю. — Не знаешь, — резковато перебил директор, отворачиваясь к окну. — Да, ты почти справился. Почти добрался до Айревина — думаю, твои старания многих «там» должны шокировать. Но, пожалуй, даже если бы ты выдюжил, выцарапал себе место целителя… Не сомневаюсь, в Айревине тебе было бы куда лучше, чем в Никарене. Но оба эти результата я считаю и считал бы сфальсифицированными. Будь моя воля, я бы отправил тебя в Шатаар. Умуорвухтон в немом изумлении едва-едва приподнял брови, что у него служило выражением глубочайшего шока. — Не люблю иметь дела с людьми, — сдержанно отозвался Умуорвухтон. — И они со мной. Ещё куда ни шло, если они без сознания и их нужно оперировать. Но допрашивать или отправлять по тюрьмам… — Шатааровцы вырастают не только в дознавателей, — устало улыбнулся Найвин, и вся его поза: опущенная голова, сгорбленные плечи — так и намекала на то, как директор устал. Могло показаться, что он держался на ногах из последних сил, и то лишь потому, что уцепился за подоконник. — Всё-таки ты один из немногих, кто раскусил мою иллюзию. А я, вообще-то, практикую их уже больше двадцати лет — а ты до сих пор ни разу не вляпывался в морок… Ну да что об этом говорить. В Шатаар бы тебя точно не отправили. Не думаю, что после курсанта Роиргана хоть одного Резервуара распределят… — Да кто он такой? — раздражённо бросил Умуорвухтон, нервным движением подрываясь с постели. — Стоит только кому-то заговорить о Резервуарах, все вспоминают Роиргана. Я слышу эту фамилию чаще, чем свою! Мне не нравится, что меня сравнивают Грани пойми с кем. И что какие-то поступки этого Грани пойми кого меня ограничивают. Найвин отвёл взгляд. Это не походило на обычные их «чайные» посиделки. Ещё пару недель назад Умуорвухтон, даже зная, что его анализировали, что все его слова могли быть в дальнейшем занесены в личное дело, не боялся говорить. Он доверял Найвину и его оценкам, не боялся их и уж точно не рассчитывал, что однажды они обернутся против него. Пожалуй, те их вечерние встречи и долгие разговоры можно было назвать дружескими. Сейчас неловко было обоим. Алиту понял: прямо сейчас он вряд ли отличался хоть чем-то от того же Роймо Ирнеина, имя которого Умуорвухтон даже произносить не хотел. Мэвар не выглядел поражённым, его не удивило, что «завалил» он тест с непосредственной помощью Найвина. Быть может, он ждал чего-то подобного. Быть может, он ждал такого всегда и ото всех, и потому даже не собирался защищаться — или пытаться вернуть угробленные отношения. Быть может, он вообще говорил с директором сейчас лишь потому, что хотел получить ответы — а дальше собирался уйти, не прощаясь и не оборачиваясь, чтобы сохранить имя Алиту Найвина в личном списке персон нон-грата. Персон, с которыми он хотел бы больше никогда не встречаться. — Роирган… Тоже когда-то был одним из моих подопечных, — с торопливостью, удивившей даже его самого, сообщил Найвин. — Резервуар, как ты понял. Послабее тебя, но всё же выдающийся. Строго говоря, пока не появился ты, Роирган считался самым одарённым ребёнком катаклизма. Я бы правда хотел сказать больше. Но эта информация не для общего пользования. Умуорвухтон усмехнулся. Не так, как он делал это обычно, лишь едва-едва приподнимая уголок губ. Это была настоящая ухмылка, ироническая, будто мэвар изо всех сил сдерживал рвущуюся наружу насмешку. Найвин осёкся, понимая, что формальными фразами только настраивал подопечного против себя, и попытался говорить искреннее. — Я могу сказать только то, что Роирган… — Умуорвухтон едва-едва уловимо вскинул бровь. Жест вышел незнакомым. Алиту пробрало холодом и он усилием воли вызвал в памяти лицо предыдущего Резервуара, пытаясь вспомнить об этом ребёнке всё — и не мог. Сейчас душа у него болела совсем о другом мажонке. — Нермор ошибся. Очень сильно. Он отчего-то думал, что Резервуары неприкосновенны. Что он нужен этому миру так, что может позволить себе любую глупость. Мальчик всегда был склонен эпатировать всех, кто плохо спрятался, но обычно он делал это в рамках разумного. В тот день… Он пересёк черту. И за это поплатился. Мальчишку быстро разубедили в том, что Резервуаров и пальцем не могут тронуть. Сейчас считается, что Нермор потерял меру именно из-за того, что Шатааровцам неоправданно многое позволяли. Они привыкают смотреть на людей снизу вверх и слишком рано осознают собственную значимость. А тут ещё и статус Резервуара к этому всему… Всё это сбило Нермору планку. Пришлось его вернуть на твёрдую землю. И… Алиту, не договорил, в два шага подошёл к кровати, на которой сидел Умуорвухтон, и осторожно сжал не по-детски крепкое плечо. — Я бы не хотел, чтобы то же случилось с тобой, — тихо сказал Найвин, пытаясь поймать хоть один алый отсвет мэварских глаз. — Роиргана мне искренне жаль. Так, как поступили с ним, с людьми не поступают. Но это было давно. И он, я уверен, справился со всем, чем его наградила судьба. Его проблема была в том, что он себя переоценил. Тебя же сейчас толкают на то, чтобы ты от своего «я» отказался. Никарен — лучшее место для того, чтобы обламывать строптивцев и приручать индивидуалов. Тебе постараются внушить, что тест был правильным. Что ты и сам пока не знаешь, чего хочешь, но тебе обязательно это объяснят. Что ты, в конце концов, слишком молод и неопытен для того, чтобы иметь выбор и оценивать себя. Что место и воспитание определяет человека. И потому, раз уж ты попал в Никарен, ты станешь никаренцем до мозга костей. — Умуорвухтон глянул на него из-под рваной занавеси тёмных волос. Алиту попытался улыбнуться, но вскоре бросил эту попытку и просто сунул мальчишке в руки небольшой продолговатый свёрток, надёжно экранированный магией. — Но я хочу, чтобы ты помнил, кто ты на самом деле. И… Не только я. Мэвар замешкался. Одной рукой он придерживал свёрток, будто опасался, что тот собирался взорваться или учинить ещё какую-нибудь трудновообразимую мерзость. Вторая рука его замерла у завязок, будто мальчишка всё никак не мог решиться распутать нехитрые узлы. «Боится очередной подлости», — понял Найвин, отступая от него. — Открывай, — попросил он — и в голосе мага прорезалось отчаяние. Алиту Найвин, директор магического литэрарума Ванакор, занимал свою должность много лет. И пусть каждый год ему передавали распоряжения, как вышестоящих магов, так и самого Круга, насчёт того, что он должен был внушить зависящим от него детям, Алиту относился к этим командам как к рутинной, тяжёлой и ненужной работе. Ему не нравилось взращивать из собственных подопечных идеальных исполнителей чужой воли, не нравилось давить искру в них. Своей главной задачей Алиту Найвин всегда считал защиту тех, кто однажды попал к нему под крыло. Прямо сейчас директор понимал, что в отношении Умуорвухтона свою светлую, великую миссию он провалил. Всё, что он мог теперь — поддержать. Но и эта цель чуть было не полетела к Граням. Ещё какое-то время на обычно невыразительном лице мэвара было написано недоверие. А затем мальчишка тяжело вздохнул и ловко распутал крупные узелки, открывая свету содержимое свёртка. По разным причинам, но в одно и то же мгновение у Умуорвухтона и Найвина перехватило дыхание. На коленях у мэвара лежал клинок. То ли длинный кинжал, то ли короткий меч, в данном случае сложно было сказать наверняка. Сумеречная сталь отливала странным багрянцем, будто именно ею была убита самая тёмная ночь в году. Обоюдоострое лезвие у самой кромки было столь тонким, что казалось почти прозрачным — но редкая преграда могла бы оставить засечку на этом эфемерном клинке. Едва уловимый дол на клинке змеился вязью сложных узоров, в которых пытливый взгляд сумел бы разглядеть и цепочку неприступных гор, и переплетения вздувшихся от напряжения вен, и чудовищный зев Трещины, и в то же время — гибкую лозу, увешанную диковинными цветами. Длинная рукоять с широкой гардой оканчивалась крепким толстым крюком, похожий на коготь старой хищной птицы. Мэвар благоговейно провёл кончиками пальцев по клинку, ощущая едва уловимый, но тёплый, живой отклик. Умуорвухтон чувствовал, как клинок отдавал ему тепло прикосновения того, что любовно готовил для него этот кинжал. Закрывал глаза — и видел грубые, но ласковые руки, вкладывающие в оружие всё то, что не получилось передать маленькому мэвару словом или делом. Умуорвухтон чувствовал: в этом клинке были и любовь, и надежда, и напутствие, и пожелание добра на пути, и далёкий, почти позабытый характер гордых горцев, что до сих пор готовы были отдать за него жизни. — Я подумал, что тебе хотелось бы иметь при себе что-то из дома, — тихо и виновато протянул Алиту. Умуорвухтон сидел напротив него, неглубоко, поверхностно дыша, и держал нож на руках так, будто это было давно потерянное и неожиданно обретённое сокровище, с которым ещё неизвестно что надо будет сделать. — Ты ездил… Fa rattie patze? — едва слышно спросил Умуорвухтон, от волнения перескочивший на мэварский, но тут же перевёл на общедоступный. — Домой? Ко мне? — Он ещё пару секунд подумал, а затем усмехнулся. — Решал важные вопросы, значит? И как тебя отпустили? — Мне, к счастью, не нужно отчитываться. Ты умеешь им пользоваться? Мэвар задумчиво улыбнулся. Клинок был ему «великоват», рукоять не ложилась в ладонь так, как нужно, да и вес казался чрезмерным. И в то же время Умуорвухтон чувствовал: это его оружие. Оно льнуло к рукам, почти ластилось, приятно грело пальцы, хотя вообще-то должно было произойти наоборот. Примерившись, мэвар ловко перебросил клинок, ухватившись за широкую и чуть изогнутую рукоять, как у тычкового ножа. Замер, будто прислуживаясь к ощущениям, и снова сменил хват, коротким точным броском возвращаю ладонь на место. Улыбнулся. — Да, что-то припоминается. Именное оружие выдавали только посвящённым воинам рода, но пользоваться им учились с детства, чтобы не опозорить клинок. А у разорвавших связь с родом такие отбирали. И ломали. — Умуорвухтон чуть беспомощно улыбнулся, рассматривая нож. Тёмное лезвие на свету отдавало едва уловимым багрянцем. — Я не понимаю… — Знаешь, я встретился с твоей Матерью, — после короткой паузы сказал Алиту и усмехнулся про себя. Умуорвухтон наконец-то поглядел на него прямо, а не украдкой или из-под волос, и враждебности в этом взгляде не было. Только немой вопрос, такой искренний и очевидный, что легко считывался с обычно нейтрального лица мэвара. — Мы долго говорили о тебе. Она сказала, что это ей поможет подогнать клинок под тебя, но, думаю, ей просто было интересно. — Как она? — Жива и выглядит, скажу я тебе, получше меня, — усмехнулся Найвин. — Хотя она наверняка в два раза старше, если не в три. Трещина успокоилась, и в горах не было обвалов уже несколько месяцев. Но твой род всё ещё задерживается на устойчивом плато. Они считают, что там безопаснее, и у меня тоже сложилось такое впечатление. Знаешь это место? Мэвар задумчиво кивнул, продолжая примерять клинок к руке. — Это хорошо. Значит, сможешь найти, — с подчёркнутой, прямо-таки выпирающей глубокомысленностью заметил Найвин — и сразу же себя поздравил с тем, что завоевал внимание Умуорвухтона во второй раз. — Изгнанных мэваров не принимают обратно, даже если они приходят умирать на родной земле. Но Тэртакватсурэ целых четыре раза припомнила, что она тебя не изгоняла — а больше никто на это не имеет права. В деревне ты считаешься увезённым силой и так будут считать «невзирая на твоё собственное мнение». Я не предлагаю тебе сбежать из литэрарума, просто… Подаю идеи, чем заняться после выпуска. — После выпуска из Никарена. — Умуорвухтон даже позволил себе усмехнуться, когда Алиту отвёл взгляд. — Ну да, кто меня сейчас-то пустит… С ума сойти, десять лет придётся ждать, чтобы поблагодарить за клинок. И кстати, разве младшим курсантам не запрещено иметь при себе оружие? Даже в Никарене? — Никарен — не мой литэрарум и проблемы тоже не мои, — неожиданно открестился Найвин, и в его циановых глазах сверкнуло нечто молодое, задорное. — К тому же мэваров разоружать бесполезно. Вырывать тебе ногти и зубы никто не станет, а значит одним оружием больше, одним меньше… Смотри фокус. Резервуар подпёр щёку ладонью, всем собой демонстрируя высшую степень заинтересованности. А затем, заметив, как Найвин протянул к нему руку, после краткого колебания отдал кинжал. Ножны, которые Алиту вытащил из потайного кармана камзола, больше всего напоминали детский талисман на широкой кожаной ленте. В высоту они были чуть меньше двух пальцев, но когда Найвин уверенным движением поднёс к ним остриё кинжала, поглотили оружие полностью. Умуорвухтон молча наблюдал за тем, как кинжал длиной чуть ли не с предплечье взрослого мужчины исчезал в ножнах, которые не превышали длину клыка средненького хищника, и ликовал про себя. Пара мгновений, и в руках у директора был лишь широкий кожаный браслет с одним-единственным выделяющимся украшением в виде металлической нашлёпки, похожей на звериный клык. Ножны в нём теперь не угадывались ни под одним углом обзора. — Держи. Это национальное мэварское украшение… Умуорвухтон, уже поймавший тяжёленький браслет, скептически выгнул бровь. — О, вот как? Очень интересно. — Ты же не думаешь, что там собрались сплошные знатоки вашей культуры? — язвительно осведомился Найвин. — Ты можешь сложить шалашик из сухих веток, птичьих трупов и битого стекла, заявить, что это древняя традиция Канерданских гор и разрушивший её станет твоим кровным врагом — и, уж поверь мне, никто не решится это произведение искусства разрушить. — Строго говоря, я удивлён, что ты слышал об этой традиции, уж очень она старая… — медленно начал Умуорвухтон и, не удержавшись, рассмеялся, когда Найвин изменился в лице. — Ладно. Согласен. Но там будет и Дальо. А Дальо точно знает, что никаких браслетов мэвары не носят. Умуорвухтон ловко перетянул кожаные завязки. Браслет прочно сел на руку. Чуть подумав, мэвар закрепил его так, чтобы при желании нож выскальзывал рукоятью вперёд, «падая» точно в подставленную ладонь. — Мне казалось, с Меатаром ты неплохо договариваешься. Что-то поменялось? — Нет. То есть я думаю, что нет. — Умуорвухтон пробы ради дважды проверил, легко ли доставалось оружие и как быстро получалось его спрятать, а затем поднял голову и даже расщедрился на улыбку. — Спасибо. Ещё неделю назад Найвин бы воспринял благодарность как должное — куда больше его радовал бы искренний счастливый блеск в алых глазах. Теперь же Алиту умолк, будто примеряя это «спасибо» на себя, сравнивая со внутренним ориентиром, задаваясь вопросом: а заслужил ли он это? Заговорил директор лишь после долгой паузы. — Знаешь, малыш, тебя защитят не только в Канерданских горах. Пока я здесь директор, Ванакор тоже не закроет перед тобой двери. — Спасибо, — повторил Умуорвухтон и улыбнулся снова. Найвин мгновенно понял: даже если сам Круг возжелает его голову, мэвар сюда не заявится. Умуорвухтон же думал о том, какие, должно быть, страшные люди стояли над директорами литэрарумов, раз даже Алиту ради них подставлял своих подопечных, которых искренне любил — и что могли с ним сделать за укрывательство. — Завтра в Киируне будет праздник в вашу честь, — сменил тему директор, но плечи его опустились, а взгляд уже растерял те дерзкие живые искры, выдающие человека, что готовился со вкусом нарушить правила. Теперь в сине-зелёных глубинах царила усталость, вечная, как море — или, может быть, как расставания. — В честь магов, только-только нашедших свой путь. Постарайся не столкнуться снова с самыми разыскиваемыми преступниками мира, ладно? Это не самая лучшая традиция. — Ты тоже там будешь? Алиту искренне поморщился. — В некотором роде. Пообщаться не удастся. — Жаль, — тихо, но искренне сказал мэвар, и Навин чуть приподнял уголки губ. Он чуть неловко поднялся, развёл руки, будто предлагая одним объятием ещё ненадолго разогнать тьму вокруг подопечного. В эту секунду Умуорвухтон осознал: вряд ли они ещё увидятся. Но шага навстречу он всё равно не сделал, и Найвин, простояв ещё несколько секунд, медленно опустил руки. — Мне тоже, — прошептал директор. — Во имя Граней, мне невероятно жаль. Умуорвухтон кивнул и опустил голову, сделав вид, будто ему срочно понадобилось по третьему кругу проверить надёжность подаренных ножен. Как уходил директор, он уже не заметил. Ножны не подводили. Люди — да. Впрочем, этому Умуорвухтон давно уже не удивлялся.***
— Порталы — это просто тест на терпение, — проворчал Вьен, заметно борясь с желанием яростно почесать все непредусмотрительно оголённые участки кожи. Умуорвухтон нервно пожал плечами, силясь прогнать мерзкий зуд с тела, и равнодушно огляделся. Город вокруг его не впечатлил. Он был куда больше, чем тот, у окраины которого притаился в засаде литэрарум Ванакор, и не дышал древней пустыней. Здесь в воздухе ощущалась влажная свежесть и немного — ваниль. Дома возвышались с двух сторон, обступая широкую площадь мрачным конвоем. Магические огни, нависающие со всех сторон, бросали тяжёлые разноцветные отблески на стены. Мэвар невольно сравнил их с пятнами болезни на теле ослабевающего зверя. Умуорвухтону нравился мир, в который его выдернули. Нравились леса, поля, пустыни, в слепой и безотчётный восторг приводило море. Умуорвухтону, пожалуй, нравились люди и наблюдение за ними, сколько бы боли они не доставляли. Мэвар не переставал удивляться открывшемуся ему парадоксу: каким бы мелким, незначительным созданием ни был человек, внутри у него зачастую скрывались прекрасные долины, тайные тропы, непознанные глубины и свет, живой, а не заклеймённый на вечное служение. Всю громаду чудовищно огромного непознанного мира Умуорвухтон научился отыскивать в неприметных людских оболочках — и не мог не восхищаться этим. Но вот людские и магические творения по большей части заставляли его брезгливо кривиться. Работа, которую, даже не выбирая её, можно было совершить с радостью, люди ненавидели, и превращали несозданные произведения искусства в дурно пахнущий и выглядящий мусор. Города, в которых они жили, вызывали страх и ощущение одиночества, а ещё явно голодали. Одни откусывали силы, другие — возможности, третьи лакомились чужими мечтами — Умуорвухтон до сих пор не встречал города, который не казался бы ему хищным. Люди ломали даже судьбы, иногда — целым расам. А те, кто, вроде как, желал это исправить, делали только хуже. Иногда Умуорвухтону казалось, что человеку вообще лучше ни за что не браться. Ну, или в корне сменить подход. В Киируне мэвар чувствовал застарелое, чуть демонстративное сумасбродство, свободно гуляющее по широким улицам, просиживающее на резко скошенных балкончиках рука об руку с морским ветром. — Тут так красиво, — искренне пробормотала Ноуса Шаквар, шагнув из портала следом за мэваром с друзьями. В широко распахнутых циановых глазах горел восторг. Умуорвухтон скептически оглядел ровные зубы домов, вычищенную мостовую, между камнями которой всё равно струилась влажная живучая грязь, равнодушные магические огни и возвышающийся в центре площади постамент, похожий на плаху. — Ну просто с ума сойти от красоты. Вьен и Эфаро, переглянувшись, тут же ухватили его за руки с двух сторон и поволокли сквозь толпу, постоянно в кого-то врезаясь. Изредка мелькали камзолы: красные, золотистые, зелёные, серые… Шуршали платья и звонко цокали каблучки: старшие магички наслаждались единственным днём в году, когда им на законных основаниях можно похвастаться нарядами. Нацеливались перекрестья взглядов. — Глядите, там Найвин, — радостно заметила Эфаро, ловко избегая чужих локтей. — И все наши! — Это не Найвин, — синхронно поморщились Умуорвухтон и Вьено’Ре, а затем, изумлённо переглянувшись, снова одновременно спросили. — Ты как понял? — Не знаю, просто почувствовал, — пожал плечами мэвар. — В нём нет жизни. — А я сердцебиения не услышал, — радостно хмыкнул натаинн и, воровато оглядевшись, натянул защитную повязку ещё ниже. — Хотя в таком гвалте… — Зануды, — рассудила Эфаро. Они наконец-то выбрались к постаменту. Директора сидели в глубоких креслах, похожих на сложенные ковшом ладони. Шесть пар глаз лениво оббегали толпу. Шесть неуловимо похожих, в то же время совершенно различных камзолов отражали свет магических огней. Алиту Найвин, или, может быть, его проекция, восседал чуть ближе остальных, и только его спина отделяла остальных директоров от молодых магов, вступивших на путь. Умуорвухтону была знакома и мягкая улыбка на широком лице, и тёплый отеческий взгляд, и даже каждое лёгкое, непринуждённое движение иллюзорного директора. Вот только взгляд циановых глаз, скользнув мимо мэвара, на нём так и не задержался, да и тепло Алиту, замороженное и обращённое как бы ко всем сразу, выглядело как дурная копия. — Эй, Хтон, гляди! — Эфаро тут же потянула мэвара за широченный рукав. — Видишь женщину? Это наша, судя по всему. Мэвар покосился на директора, предположительно, Никарена. От магессы, восседающей с краю постамента, вполне можно было ждать беды. Взгляд у неё был цепким и острым. Да и сама директор, сидящая подчёркнуто ровно, озирающаяся короткими, нервными движениями, реагируя, в отличие от остальных директоров, на каждый особенно громкий звук, представляла собой живое воплощение фразы: «Я всё контролирую». И этот взгляд, мало подходящий женщине, ровно как и суровая форма, разом перечёркивали всю прелесть, что можно было в ней увидеть. — Грозно, — хмыкнул Умуорвухтон, отворачиваясь. — Слушай, Вьен, твоему директору на вид лет сто! Натаинн улыбнулся. — Господину Жеуради сто семьдесят три и он всерьёз намерен разобраться, почему маги живут в четыре раза меньше, чем физически могут. Интересный человек. — О! — воскликнули из толпы. По интонации «о» можно было догадаться, что некто удивительно обрадовался, увидев мэвара и компанию. Умуорвухтон к этому настолько не привык, что тут же обернулся. Ихои героически повторил их шествие сквозь толпу и теперь выглядел помятым, взъерошенным, но исключительно довольным. — Привет, — выдохнул Тваино́, сияя улыбкой. Умуорвухтон изумился настолько, что даже не сразу вспомнил, что следовало отвечать в такой ситуации. Удивился не только он. Эфаро и Вьен тоже выглядели так, словно их незаметно пнули из толпы. — Сотрясение, Ихои? — сочувственно протянул натаинн. — В такой толпе немудрено. — А? Нет, я… — Тваино со страдальческим выражением лица потёр бок, а затем увидел Умуорвухтона. Естественно, он побледнел, будто воочию увидел, как клыки полезли из-под верхней губы сокурсника. Но, к ещё большему изумлению мэвара, Ихои не развернулся, чтобы тихо слинять, как обычно, а спросил. — Никарен? — Мы можем ему как-то помочь? — прошептала Эфаро на ухо Вьену, с жалостью глядя на Ихои. — Чем лечат сотрясения? Может, отвести его к айревинцам постарше? Пока они болтали, Умуорвухтон стоял столбом, с непониманием глядя на Тваино. Мэвару показалось, что у него самого сотрясение, ведь язык он, очевидно, забыл. Поняв, что никаких подходящих слов в голове так и не возникло, Умуорвухтон просто кивнул. — О, здорово, — ещё шире улыбнулся Ихои. Правда, в улыбке его так и сквозила нервозность. — Поздравляю! — Мэвар скептически поглядел на него. А Тваино, осознав, что сказал, побледнел ещё сильнее, спрятал руки за спину. — Э, то есть, я помню, что ты туда не хотел, все это помнят, просто… Я подумал… Подавив так и просящееся наружу «ты уверен?», Умуорвухтон осторожно уточнил: — О чём? Полностью убрать сарказм из голоса мэвару так и не удалось. Но вот Ихои в интонациях сокурсника послышалось отчётливое предупреждение. И Тваино, машинально отступив на шаг, разочарованно протянул: — Нет, ни о чём. Забудь, договорились? И раньше, чем Умуорвухтон успел как-то среагировать, Ихои уже исчез в толпе, причём пробирался обратно он куда ловчее. — А я думал, на этом празднике надираться нельзя, — задумчиво протянул Вьен. — И кто вообще додумался налить «малолетке»? — Не несло от него. — Э нет! — Натаинн скептически покосился туда, где скрылся Ихои. — Не уничтожай моё уважение к Ихои окончательно. Если он напился, значит, не отвечал за себя, тут всё понять можно. А вот если он всю эту обрывочную чушь нёс на трезвую голову… Видимо, совсем дурак. — Ну, или этот праздник на всех странно действует, — пожал плечами Умуорвухтон, разворачиваясь к друзьям. — Я так и думал, — с искренним довольством протянул новый голос. Не ломающийся, низкий и — кромешно троице юных магов незнакомый. — Ты с годами всё хуже отпугиваешь людей, — едва слышно пробормотал Вьен, с заметным подозрением рассматривая старшего курсанта. Багряная форма никаренца мягко переливалась на свету. Курсант был выше даже самого Умуорвухтона на голову, что встречалось редко. Мэвар машинально отметил, что никаренец был старше его лет на семь, если не больше. И угроза от него чудилась нешуточная. Эфаро нахмурилась и гордо вскинула голову. — Приятно познакомиться! — протянула Рандари, изображая светский поклон. На мгновение курсант растерялся. Его взгляд скользнул от застывшего изваянием Умуорвухтона к Эфаро. — Курсант Гатаре, — наконец представился он — и снова пристально уставился на мэвара, будто курсант не желал терять ни секунды на бесполезные знакомства. — Несколько лет назад один Резервуарчик уже испоганил праздник… Тоже собираешься? Что-то изменилось, едва уловимо, но кардинально. Мэвару показалось, что багрянца вокруг стало ощутимо больше, будто никаренцев невидимым магнитом стянуло к центру площади. Разряженных в небесную лазурь ванакорцев потеснили, а затем мэвар и вовсе перестал различать в толпе знакомую форму. Умуорвухтон прищурился, прикидывая расстояние до чужого горла. Не нравились ему только зрители вокруг. Люди, разряженные в агрессивное бордо, оборачивались к ним, подходили ближе, становились плотнее. «Чтобы цолнеры не увидели», — понял мэвар. Покалечить захотелось всех. Каждый, чьё тело облегала никаренская форма, казался врагом. Ровно до того момента, когда очередной тип в красном, быстро оглянувшись через плечо, не стал пялиться с интересом и молчаливым одобрением, как остальные, а громко припомнил: — А ещё этот предыдущий Резервуарчик несколько лет назад тебе морду подправил. Ты и это предлагаешь ввести в традицию? Эфаро тут же воинственно вскинула голову, будто испугавшись, что кто-то из потенциальных врагов мог уйти от её взгляда. Вьен косился на выделившегося из толпы никаренца с явным подозрением. Умуорвухтон не изменился в лице и на неожиданного «помощника» не смотрел. Точнее, метнул один быстрый взгляд, словно боевую иглу, прикинул, как далеко до горла уже этого типа, и тут же отвернулся. — В прошлый раз твоя гордость сильно не пострадала, — продолжал лениво растягивать слова никаренец, явно решивший выступить с позиции защитника слабых и обездоленных. Его глаза приглушённо мерцали жёлтым текучим мёдом. — Нермор хотя бы был с тобой одного возраста. А на что ты рассчитываешь, цепляясь к малолеткам? Если побьёшь их — славы это тебе не сделает. А вот если новенький вырвет тебе трахею — как раз наоборот. Но эта слава будет далеко не такой, как тебе хочется. Ты правда желаешь посмертно запомниться ещё большим придурком, чем при жизни? Умуорвухтон усмехнулся, понимая, что его взгляд всё же был замечен и правильно истолкован. Курсант Гатаре машинально отступил от мэвара на шаг и загнанно огляделся. Объективно перспектива получить от мальчишки, пусть и была, безусловно, унизительной, всё же и рядом не стояла с возможностью получить от него же на глазах половины литэрарума. Наилучшей тактикой здесь было сменить цель для нападок на менее непредсказуемую. Гатаре исполнил это быстро и чётко, как и подобает настоящему военному. — Тебе больше всех надо, Вейас? Курсант, названный Вейасом, лишь тяжело вздохнул, мгновенно уловив, откуда дул ветер. Положил руки на бока, чуть выкрутил длинными пальцами форменные металлические вставки… — Вау, — жадно протянула Эфаро, глядя на то, как сталь выщелкнулась, будто кошачьи когти, обращаясь двумя кривыми лезвиями. Умуорвухтону сразу представилось отражение полумесяца Дирры на глади недвижимого моря. Точнее, два отражения, скользнувшие друг на друга и сплавившиеся в бесконечном объятии. Два длинных лезвия угрожающе, как клыки хищника, выдавались вперёд. Ещё два, покороче, «рога» защищали руки Вейаса, цепко ухватившегося за полукруглые рукояти. Вейас чуть сменил положение ног, согнул колени, оказываясь ближе к земле, и улыбнулся. Изгиб его тонких аккуратных губ поразительно напомнил оскал лезвий в его же руках. — Да, мне больше всех надо. Не нравится — поговорим об этом. Поди-ка сюда. — Показушник, — проворчал Вьено’Ре, отворачиваясь. Умуорвухтон же лишь пожал плечами. Ему, напротив, импонировала спокойная, нагловатая уверенность Вейаса, замершего в такой позе, будто он собирался драться насмерть. Но сквозь золото его глаз читалась уверенность: не придётся. — Сюда нельзя проносить оружие, — хрипло выдохнул курсант Гатаре, не сводя взгляда с улыбок клинков и их владельца. — Расскажи цолнерам, — совершенно серьёзно посоветовал Вейас. — И заодно о том, что ты опять цеплялся к малькам. Полагаю, наказание мы будем отрабатывать вдвоём. Повисшее молчание было мрачным. Тяжёлым, словно грозовое облако. Но Умуорвухтон уже чётко видел победителя в этой драке-без-драки и потому позволил себе расслабиться. Вейас убрал оружие лишь после того, как толпа, окружившая их, тихо и естественно испарилась куда-то, прихватив с собой ощущение нависающей угрозы и зло ругающегося Гатаре. Курсант молча надавил пальцами куда-то на рукояти, и оружие свернулось так же беззвучно, как и расправилось, превращаясь в крошечные заклёпки на мундире. — Спасибо, — сдержанно сказал Умуорвухтон. Эфаро вместо него выразительно подняла брови, подчёркивая паузу и одновременно избавляя друга от необходимости изменять его обычному нейтральному выражению лица. Курсант легко кивнул, реагируя на невысказанный намёк. — Ториоф Вейас, — представился он, а затем добавил заметно тише. — И я не верю, что делаю это снова. Ладно, пойдёмте со мной. Он уверенно шагнул ко вчерашним ванакорцам. Вьен и Эфаро дружно шагнули назад, Умуорвухтон с места так и не двинулся. Ториоф фыркнул, приобнял их за плечи (Эфаро так и не поняла, как это она не смогла вывернуться) и потянул к краю площади. Там было тише. Курсанты в золотистой, насыщенно-зелёной или багряной форме прогуливались под навесами из тёмных цветов, исчезали в провалах беседок, где иногда вспыхивали магические огни. Устраивались прямо на придворных лужайках. Слева доносилась мелодичная песня лелеемых струн. Разноцветные огоньки провокационно отражались на покатых боках стеклянных бутылок. Распахнутые двери лавочек дышали теплом и ароматами незнакомой кухни. Вейас отпустил плечи Умуорвухтона и Эфаро, лишь когда они миновали первый ряд беседок. Каменная кладка дороги под ногами у них сменилась магически выращенной мягкой травой. В воздухе парили водяные пузыри, в которых, как в банках, сновали цветные рыбки, любопытно ощупывая пузырьками воздуха крупные раковины и трепещущие щупальца водорослей. Беседок стало больше. В них можно было угадать силуэты рослых курсантов, разобрать тихий смех, скорее почувствовать, чем услышать разлитую в воздухе песню. — Мой вам совет, не суйтесь на площадь, — подал голос курсант Вейас и убрал руки в тот самый момент, когда Умуорвухтона уже начали раздражать его длинные цепкие пальцы, не дающие рыпнуться. — Попадётесь же. С вами чересчур многие горят желанием познакомиться. Говоря «с вами», он так выразительно смотрел на Умуорвухтона, что мэвар поморщился. — И чего им надо?.. — обессиленно протянул он, отворачиваясь. — Да того же, что и всегда. Никаренцы обожают испытывать новичков на прочность. Умуорвухтон исподлобья покосился на Вейаса. Ториоф был невысок и изящен, словно один из аристократов, кого с младых зубов учили двигаться так, словно ты плыл в мягком потоке тёплых морей. Его русые волосы открывали высокий умный лоб и приятное лицо, рваными короткими прядками ниспадая у висков и ушей. Пропорциональные и ровные, будто выуженные с древней картины, черты лица курсанта не портились даже в неверном, перемигивающемся освещении. Широкие плечи создавали ощущение надёжности и силы, ровно как и крепкие руки и ноги. Вон только камзол на нём переливался всё тем же глубоким бордо, что и у курсанта Гатаре, и у всех остальных никаренцев, от которых Умуорвухтону лишь пару секунд назад было велено держаться подальше. Красный не подходил ему, делал аристократически бледную кожу болезненной и даже желтоватой, подчёркивал даже самые мелкие недостатки. А ещё Вейас огляделся так, словно очень удивился тому, что на нём надето. Криво усмехнулся. — Не обращайте внимания. Этот камзол — страшная ошибка. Из всех никаренцев я последний, кому интересны все эти соревновательные глупости. Остальные… — Ториоф демонстративно пожал плечами. — Магов мало, но живут они очень долго. А сильных магов, способных подмять под себя запросы любой страны — тем более. Велика вероятность, что после выпуска вы с теми, кто сегодня хотел понаблюдать за вами, будете сражаться за одни и те же места и звания. Все хотят знать, какие у них шансы в этой борьбе выиграть. И ещё самую малость — напугать вас, чтобы вы в конкуренцию вообще не встревали. Поэтому не суйтесь туда, где вас станут искать. А ищут чаще всего в центре площади, неподалёку от проекций директоров. Мальки постоянно там собираются, думая, что там будет что-то интересное. На вашем месте я бы затерялся где-нибудь здесь. Сбежать легко, шаги слышно на расстоянии, да и погулять есть где. Прибейтесь к ребятам из Айревина или к этим, благоустройщикам — они постоянно находят тихие места, горы вкусностей, музычку… Всяко лучше, чем зарабатывать выговор за драку в первый же день. — Спасибо, — снова повторил Умуорвухтон, пристально глядя на Вейаса. Тот очень серьёзно, будто выполняя некий ритуал, кивнул и, развернувшись, зашагал обратно, туда, где улицы забивало толпами, воздух пах пьяным молодым весельем, а безголосая песнь магических огней резала глаза. — Довольно мило с его стороны, — улыбнулся Вьен и с облегчением огляделся. Вдали от давящего шума он чувствовал себя заметно лучше. — Очередной благодетель, — раздражённо фыркнул мэвар, отворачиваясь. — То ли герой, которому действительно больше всех надо, то ли торгаш и потом счёт выставит за помощь… Тот горластый придурок, который пристал к нам, и то безопаснее выглядел. — Ты почувствовал угрозу? — деловито осведомилась Эфаро, и мэвар осёкся. — Не все, кто протянул тебе руку, потом попытаются отрезать палец на память, — тихо, но твёрдо заметил Вьен. И, не обращая внимания на взгляд мэвара, привстал на цыпочки, хлопая его по плечу. — Пойдём праздновать, Умуо. Раз уж такой день, действительно найдём компанию тех, кто ещё не знает, что твоё имя не сокращается. — Мы правда будем с айревинцами? — ревниво поинтересовалась Эфаро, но направилась за друзьями без раздумий. — Я теперь тоже айревинец. — Тебя мы знаем, — благосклонно сообщила леди Рандари. — А всех остальных впервые видим. Точнее, не видим. Темно тут, знаете ли… А вы слышали, что Вейас сказал? Что он делает это «снова». — Здорово. Так он не просто благодетель, он благодетель идейный! — Умуорвухтон презрительно выделил интонацией последнее слово, отчётливо демонстрируя своё отношение. — Ещё хуже. Не обращая внимания на его иронию, Эфаро задумчиво бормотала, будто пробуя чужую фамилию на зуб: — Вейас, Вейас, Вейа-а-ас, курсант Вейас. — Рандари нахмурилась. — Что-то очень знакомое. Я о нём слышала. — Местная звезда? — удивился Вьен. — Уж прости, не похоже. Ты видела, как все вокруг на него смотрели? Эфаро покачала головой. Умуорвухтон, который наблюдал за тем, чтобы ни этот самый Вейас, ни Гатаре не начали доставать «мальков» вместе, повторил её жест точь-в-точь. Вьено’Ре привычно закатил глаза. — Никаренцы… Как на изгоя на него смотрели. Даже с большей неприязнью, чем на тебя, уж прости, Умуо. — Мэвар лишь махнул рукой, и Вьен закончил. — Мне даже показалось, что там чуть ли не каждому хотелось на него кинуться, но что-то их всех остановило. Репутация этого Ториофа? — Не знаю, — вздохнула Эфаро. — Я, скорее всего, слышала о нём мельком, иначе бы запомнила. Но — да, я согласна. Это было что-то нехорошее. То ли он в какую-то историю влип, то ли ещё что… Умуорвухтон подумал, что, учитывая память неромов, это «мельком» вполне могло означать: «лет пять назад кто-то при мне случайно разок назвал эту фамилию, и я запомнила её на всю жизнь». Вьен с тревогой посмотрел на мэвара. — Умуо… — Да, Хтон, давай держаться от него подальше, — решила Эфаро и, бодро насвистывая что-то, пошла вперёд, искать «дружелюбную» беседку. — Как будто это я тут его фамилию разве что не пропел, — протянул Умуорвухтон растерянно. — И моё имя не сокращается! Вам двоим это прекрасно известно. Эфаро и Вьен дружно сделали вид, что они не поняли сути претензии. Леди Рандари так и вовсе уже нырнула под зелёную занавесь, скрывающую круглую беседку. — Эй, а у вас тут маленьких не обижают? — услышали мальчишки заискивающий голос Эфаро. — Две минуты, и кто бы там ни сидел — они будут очарованы, — хмыкнул Умуорвухтон. — Ты недооцениваешь леди Рандари, — авторитетно поправил Вьен. Его глаза, по цвету могущие соперничать с темнеющим небом, насмешливо сверкнули. — Думаю, они уже очарованы. — Ты перепутала камзолы, девочка, — рассмеялись из беседки. — У нас вообще никого не обижают. — Подходит, — разулыбалась Эфаро, снова утягивая друзей за собой. Айревинцы действительно не обижали никого. По крайней мере, посмотрев в глаза Умуорвухтона, они первым делом заинтересовались мэварской медициной и вели допрос больше получаса. Умуорвухтон свято верил, что друзья его спасут, пока заинтересовавшийся Вьен тоже не начал задавать вопросы. С лекарями оказалось уютно. Они зачаровали свою беседку так, что на её свежей зелени распустились цветы, будто забыв о том, что их сезон уже давно прошёл, отчего вокруг пахло тонкой сладостью. Выудили откуда-то что-то струнное, названия чему мэвар не знал, а спросить постеснялся. Дали оживившейся Эфаро перебрать тугие струны, извлекая незамысловатую мелодию. Потянувшемуся за инструментом Вьену отказали безжалостно и решительно, заявив, что «не для того много лет учились музыке, чтобы первый попавшийся натаинн показал им «как надо» и разбил в пыль годы стараний». Умуорвухтон чувствовал спокойствие, но всё равно машинально глядел из-под полуопущенных век, пряча глаза. Эфаро старательно учила айревинцев каким-то шулерским трюкам с разноцветными фишками и тоже выглядела расслабленной. А вот у Вьена горели глаза. Он, обычно довольно закрытый и сдержанный, засыпал айревинцев вопросами, с открытым ртом выслушивал истории, с одержимостью истинного фанатика повторял какое-то «простое» векторное плетение, показанное сдавшимися лекарями и в котором Умуорвухтон сходу насчитал восемь узлов, что сразу переводило его на два уровня сложности выше того, что показывали в Ванакоре. Когда Вьен с пятой попытки заклятье повторил, закрывая зверски спровоцированное «кровотечение» у персика, в компанию его приняли окончательно. И инструмент ему всё же вручили, пусть и с видимой опаской. Курсант, назвавшийся Кавито и явно заслуживший звание души компании, ещё десять минут громко сокрушался, что не его назначили курировать группу Вьена. На Киирун давно навалилась ночь. Мрак скрыл оттенки и детали, а магические огни, наслаиваясь, смазали остальное. Умуорвухтон слушал, как тихо шептали о чём-то одухотворённо-прекрасном струны, глядел в сияющие глаза Вьено’Ре и понимал, что тот счастлив. На душе стало легче. Мэвар и сам радовался, наконец-то начиная получать удовольствие от праздника. Но в разговоре участвовать перестал. Вьен всё ещё был с ними. Порталы пока не развели старых друзей по разным литэрарумам, странам и материкам. Этот вечер принадлежал только им. И в то же время Ре был уже потерян для друзей. Это ощущалось остро и несправедливо. И единственное, что мэвара радовало, так это то, что Вьен, по крайней мере, отправлялся в дальний путь в хорошей компании. Небо взорвалось фейерверками. Они заполнили всё пространство между редкими облаками сразу, словно кто-то вытащил пробку из бутылки иллюминационного шампанского. На Киирун упал грохот. Кто-то вскрикнул, затем рассмеялся, но и этот звук вскоре растворился в прохладном зыбком воздухе. — Вам пора, — тут же улыбнулся Кавито, поправляя зелёный мундир и забирая инструмент. Четверо его сокурсников улыбались, с видимым удовольствием пожимая руку натаинну. — Увидимся, Вьен! — А куда нам? — задумалась Эфаро, провожая взглядом скрывшихся в сквере лекарей. Вьен встрепенулся. — Погоди, ты не знаешь? Ты?! — Он ожил! — восхитилась Рандари. — Какое счастье. Нет, определённо, если бы ты промолчал, можно было бы считать, что мы окончательно тебя потеряли. — Никто никого не терял, — улыбнулся Вьено’Ре, а затем, на мгновение отстав от друзей, вытащил из кармана маленькие карманные часы, а затем — ещё пару таких же. — Будем на связи. Рандари обернулась, вопросительно поглядела на протянутые ей часы, задумчиво отщелкнула крышку и прищурилась, концентрируясь. Девчонка тут же определила сложное связующее заклятье, нахмурилась. А затем протянула: — Вьен, ты ведь в курсе, что курсантам из разных литэрарумов нельзя общаться вообще никак, даже письма писать? Ну просто мало ли, вдруг ты об этом не слышал… — Я слышал, — насмешливо отозвался натаинн, почти насильно впихивая часы в руку Умуорвухтону, а затем пряча в карман собственные. — А ещё я слышал, что можно вести себя осторожно, не вызывать друг друга при свидетелях и не делать глупостей, тогда никто ничего и не заподозрит. В конце концов, это ведь просто часы. Я, кстати, рассчитываю услышать от вас новости сразу же после расселения по комнатам. И Вьено’Ре, всем своим видом выражая уверенность в собственных действиях, свернул обратно к площади. Растерянно опустив часы в карман, Умуорвухтон последовал за ним, стараясь, чтобы улыбка на лице не была совсем уж неприлично широкой. «В конце концов, — напоминал себе мэвар, настраиваясь на серьёзный лад, — мы ещё далеко не в безопасности. Цолнеров всё так же не видно, а по площади могут ходить эти ненормальные в красном…» Но «ненормальных в красном» на первый взгляд Умуорвухтон так и не увидел. Над площадью лилась музыка, молодые курсанты и вчерашние ванакорцы прогуливались, то и дело вскидывая головы, чтобы полюбоваться на пляску огней между звёзд. Умуорвухтон смотрел, как горело небо. Как волны света перетекали от звезды к звезде, прочерчивали прерывистые дорожки в бесконечность, исчезая за облаками. Как всемогущая, жуткая тьма, что до сих пор нависала у курсантов над головами, отодвинулась нервозно, будто придворная скромница, подобрала подол платья-мрака, позволяя разглядеть то, что скрывалось за ним. А там скрывались неисчислимые космические дороги. Знания тысячелетий, переданных небесам так же, как кто-то передавал записки в бутылках по воде. Глубины и высоты, которые манили загадкой и недоступностью. — Эй! — Вьен нервно дёрнулся. Умуорвухтон развернулся к нему. Но уже на середине движения мог догадываться, в чём причина изумления друга: всё тело резко, коротко зачесалось, будто кто-то засыпал в камзол мелкий-мелкий песок, и теперь тот струился между телом и тканью, заставляя ёжиться. С тканью действительно что-то происходило. Вьен растерянно поводил плечами. Камзол ванакорца отращивал завидные раздвоенные полы. По рукавам потекли узоры, словно кто-то щедро вырисовывал их невидимой рукой. Умуорвухтон, ощутив новую волну раздражающего зуда, поднял руки и скептически усмехнулся. Мэвару показалось, будто на него плеснули кровью. Багрянец пополз от рук вверх, изничтожая небесно-голубой цвет его одежд, ожесточая ткань. Отвлёкшись на тихий «звяк», Умуорвухтон опустил глаза и тут же увидел, как вокруг талии обернулся гибкий металлический пояс. Мэвар побоялся, что эта даже на вид острая штука захватит половину волос и срежет их, но заклятье оказалось продуманным. Невзирая на то, что камзол трансформировался стремительно и целиком, дискомфорта это не вызывало. Исчезло ощущение, будто его завернули в мягкий бархатный плед, которое появлялось, стоило только обрядиться в форму Ванакора. Никаренский камзол был грубее, жёстче, словно и он задумывался как оружие массового поражения — правда, нацеленного строго на владельца. Огромные рукава-опахала, под которыми так удобно было прятать руки и под которыми, как рассказывала Эфаро, можно было пронести всё, что угодно, так, что даже цолнер Маво не заподозрит контрабанды, резко сузились и укоротились. Ладони обтянуло короткими чёрными перчатками без пальцев, очень жёсткими и защищающими ладони. Ощущение возникло необычное. Теперь камзол сидел плотно, облегая как вторая кожа, но двигаться не мешал. «И за то спасибо», — мрачно подумал Умуорвухтон. — Что за дешёвые трюки? — насмешливо протянул он, поворачиваясь к Вьену. Айревинский камзол отличался и кроем, и тканью, и узорами, и цветом… И натаинну удивительно подходил, ловко маскируя по-юношески нескладную фигуру и длинные тонкие руки. — Мы должны пищать от восторга? — Переживаю за Никарен, — очень серьёзно заметил Вьено’Ре вместо ответа. — Когда ты в таком дерьмовом настроении, тебя надо отправлять убивать, а не с новыми людьми знакомиться. — К тому же магия красивая, — хмыкнула Эфаро, разглаживая пальцами насыщенное бордо у себя на предплечьях. Вьен покосился на неё и его брови поползли вверх. — Хотя я была согласна переодеваться в темноте и в кустах, лишь бы избавиться от предыдущего так называемого «камзола». Хм, что-то мне подсказывает, что сжечь эту безразмерную ванакорскую тряпку я уже не смогу. Мэвар проследил за взглядом друга и порадовался, что давно привык «носить» безучастную мину, а то вид у него наверняка оказался бы столь же дурацким, как и у Вьена. — Как думаешь, она убьёт меня, если спросить, откуда это у неё талия? — едва слышно пробормотал натаинн. — И… — Убьёт, убьёт, — осадил Умуорвухтон так же тихо. — Не я один пытаюсь пронести оружие. Обновку кровью запачкаешь… Эфаро в фирменном никаренском багрянце действительно выглядела удивительно хорошо. Она казалась ещё более бойкой, чем обычно в коротком облегающем камзоле и штанах мужского кроя, отчего казалось, будто она внезапно стала старше на годик-другой. И даже короткие волосы, до сих пор казавшиеся просто встрёпанными, как у мелкой пичужки, теперь гармонично довершали образ, будто Эфаро только-только вынырнула из уличной драки — в которой, несомненно, одержала сокрушительную победу, — и теперь готовилась нырнуть обратно. А ещё она наконец-то перестала щёлкать металлическим поясом, всё силясь приладить его ещё капельку идеальнее, и подняла взгляд на замерших приятелей. — Вы куда смотрите? — прищурилась Рандари. Вьен моментально понял, что Айревина ему не видать, и приготовился-таки увидеть, куда и как Эфаро запрятала оружие. Умуорвухтон же молча ткнул пальцем чуть выше плеча Эфаро, и девчонка тут же заинтересованно уставилась туда же. Проекции директоров, что до сих пор сидели практически неподвижно, будто изваяния светлых божеств, дружно поднялись с места, воздевая руки к темнеющему небу. Толпа понятливо прянула назад — и пять круглых, как прорубь, портала взрезали первую Грань, открывая туманные переходы. Один из них горел насыщенным бордо, будто предлагая курсантам окунуться прямо в кипящую лаву. Другой манил спокойствием лесного озерца, чуть зеленоватого, но нетронутого человеком, дышащего прохладцей и жизнью. Третий походил на золотую монету и светился изнутри, прямо как глаза заинтригованной чем-то Эфаро. Четвёртый мрачно вспыхивал насыщенным индиго, по которому коротко проскальзывали холодные платиновые искры. Последний, казалось, дышал снегами и метелями: по его белой поверхности иногда пробегали голубые веточки, похожие на потёки талой воды. — Красиво, — наконец согласилась Эфаро — и решительно повернулась спиной к возникшему посреди площади чуду. Умуорвухтон и Вьен нервно переглянулись, очень быстро и очень дружно рассудив, что их всё же собрались убивать и хаотично подыскивая вежливые аналоги фразе: «Враньё, ничего мы не пялились». Повезло, что никто так и не успел озвучить ни один из пришедших в голову вариантов: Эфаро уже подошла и порывисто обняла обоих. — Если тебя кто обидит, — очень серьёзно начала она, глядя на натаинна, — тебе будет достаточно вызвать нас. И этого человека никто никогда не найдёт. Вьено’Ре помолчал с десяток секунд, переваривая это заявление, а затем усмехнулся. — Не беспокойся, в Айревине мирные, степенные ребята. Все неблагонадёжные бандиты отправляются учиться с вами двумя. Как расстанемся, я априори буду считать, что вас прикончили ещё в дороге. Так что в ваших интересах будет вызвать меня как можно скорее и развеять это страшное заблуждение. — И что нам сделает мирный степенный парень, если мы забудем? — Придумает, даже не сомневайтесь, леди Рандари. — Натаинн прикусил губу и глянул на Умуорвухтона с нескрываемой печалью. — А ты не впадай в своё «как обычно», понял? Литэрарумы — это не навсегда. Всего лишь один из этапов долгой жизни. И от Никарена ещё никто не умирал, поверь будущему медику, Умуо. В честь знаменательного дня мэвар даже не стал поправлять его. Эфаро моментально вскинулась. — Чисто статистически — умирали, ты же знаешь! В год примерно… Вьено’Ре нахмурился, и неромка тут же утихла. А Умуорвухтон мягко рассмеялся. Быть может, потому что не знал, что говорить. Человеческий мир научил его: семья, если она, конечно, настоящая, не кончалась с разрывом связей. И дружба не должна была кончаться тоже. А уж в том, что дружба у них была настоящей, мэвар даже не сомневался. — Предлагаю через десять лет собраться на этом же месте и податься служить в одно подразделение. Эфаро снова удивлённо посмотрела на Вьена. — Давай с этим потише, что ли. Дожить ещё надо. А в год… — О, Круга ради, — простонал натаинн. — Ты невозможная! Я надеюсь, в Никарене заставляют отжиматься сутки за каждую не к месту приведённую статистику. Умуорвухтон наконец-то нашёл слова. — Я буду скучать. Умолкнув, натаинн глянул на него очень серьёзно. Мэвар видел отражение равнодушных ночных небес в насыщенном фиолете его глаз. Но их, эти глаза, не нужно было подсвечивать фейерверками и магическими огнями, чтобы они не казались такими всеобъемлюще-жуткими. Тепло жило в их глубине и без таких ухищрений. Много позже, когда Умуорвухтон уже с трудом вспоминал черты лица друга и не мог даже представить, как выглядел Вьен годы спустя, он и близко не сомневался: глаза у него не поменялись точно. Их внутренний ласковый свет было не убить и не вытравить, как не убить и не вытравить до конца все хорошие вещи этого мира — и любого из миров. — Мы увидимся, — твёрдо пообещал Вьен. А затем с видимым усилием убрал руки от друзей и сделал шаг назад. Последние курсанты расходились по порталам, шумя и переговариваясь. Пустеющая площадь дышала с облегчением, и отголоски её тихих вздохов полыхали цветные ленты на крутобоких балкончиках. И только маленькие группки подростков стояли поодаль, прячась по теням, сжимая в объятиях осколки своего детства и, несомненно, обещали никогда-никогда… Умуорвухтон молча подал руку Эфаро. Рандари гордо вскинула подбородок и тут же уцепилась за его пальцы. Слегка удивлённый мэвар тут же ощутил, как мелко подрагивала ладонь у его пробивной и уверенной в себе подруги. Они, все трое, шагнули в порталы одновременно. И не имело никакого значения, что порталы вели в разные литэрарумы на разных материках. Умуорвухтон привычно зажмурился, переживая неприятное ощущение, словно его протащили с огромной скоростью сквозь вязкое, липкое желе. Когда он открыл глаза, на него глядела бойницами приземистая крепость. Внешние стены толщиной в два метра отрезали путь к бегству. Багряный флаг насмешливо и горделиво кружился в танце с ветром. Объятый полуночным светом Дирры Никарен походил на старый замок параноика-аристократа, целью жизни которого было выдержать многолетнюю осаду неверных — и всего остального мира в придачу. На вершине высоких полукруглых ступенек стояла высокая женщина. Тёмные волосы волной ниспадали на узкие плечи. Красный камзол, одновременно похожий и непохожий на никаренскую форму, приглушённо мерцал, будто прямо под тканью билось усмирённое, но всё ещё агрессивной пламя. — Моё имя Хида Витскар, — глубоким, хорошо поставленным голосом представилась она и в ласковом, приглашающем жесте развела руки. — Я — директор литэрарума Никарен. И я надеюсь стать вам близким другом. Добро пожаловать домой, ребята.