Стадия дельта

«Это знак, чтоб ты оставил дом мой, птица или дьявол! — Я, вскочив, воскликнул: — С бурей уносись в ночной простор, Не оставив здесь, однако, черного пера, как знака Лжи, что ты принес из мрака! С бюста траурный убор Скинь и клюв твой вынь из сердца! Прочь лети в ночной простор!» Каркнул Ворон: «Nevermore!» Аллан Эдгар По, «Ворон» в переводе М.А. Зенкевича

      — Эй, братишка! Как ощущения?       Умуорвухтон невольно улыбнулся.       — От Никарена?       — Нет, от первого пропущенного ужина, естественно, — дурашливо закатил глаза Вьен. — Конечно же, я говорю о Никарене. Вас заставили пытать преступников с порога? Если нет, я разочарован, сразу тебе говорю.       Мэвар неопределённо пожал плечами, и аккуратные часики на его груди закачались, заставив дрогнуть и полупрозрачную фигуру Вьена. То не было полноценной пси-проекцией: Ре просто не сумел бы объяснить семье, куда он слил столько денег. Столь сложное зачарование обошлось бы ему не дешевле собственного полугодового содержания.       Но и Умуорвухтон, и Эфаро были рады даже тени Вьена, его силуэту, ведь силуэт этот говорил дорогим сердцу голосом, знакомо подавался вперёд при обращениях и глядел на них звёздчато-сумеречными глазами.       — У тебя глаза светятся, Вьен, — тепло заметила Эфаро, подсаживаясь ближе к недо-проекции.       Это не помогло. Трёхмерное изображение, восседающее прямо в воздухе чуть выше кровати, не стало чётче, всё так же расплываясь, будто отражение в мелком пруду, подёрнутом рябью. Да и ощущения единения так и не возникало, будто, в отличие от картинки, все разделяющие их а-карии артефакт передавал предельно точно.       Но то, что натаинн оживился, никаренцы всё равно поняли.       — Тут потрясающе! — выдохнул Вьен, торопливо озираясь. — Айревин весь такой… Круглый!       — Круглый?       — Ну, как снежинка. Вроде круглый, но очень сложно организованный. Широкий. К нему принципиально не достраивают этажи, чтобы не таскать больных по лестницам, и поэтому весь литэрарум напоминает огромный город, только вместо неба — потолок. А так — один в один: полно улиц, указатели, атриумы, а некоторые коридоры вообще песком присыпаны. Или галькой. А в некоторых — земля и деревья растут. И так… Тихо там! — Слово «тихо» Вьен почти простонал, благоговейно хватаясь за уши, и Умуорвухтон с Эфаро переглянулись, отзеркалив усмешки друг друга. — Мне говорили, что во всём литэраруме живёт целых три портальщика, они к нам доставляют больных. На них старшие курсы тренируются. И никто из чужих понятия не имеет ни как попасть в литэрарум без их помощи, ни как покинуть его. И курирующая у нас классная! Такая весёлая девчонка. Буквально каждого вызвала на «собеседование», как она это назвала, и помогла с расписанием и спецкурсами. Собеседование она почему-то решила проводить в каморке, и мы задержались. Теперь все думают, что я какая-то жутко сложная личность, раз так долго не мог ничего выбрать. А на самом деле она просто вызвала меня на дуэль на швабрах, и я не мог…       Мэвар захохотал, закрывая лицо ладонями. Вьен подбоченился.       — Ну во-о-от, миссия выполнена, — удовлетворённо протянул он. — А то ты, похоже, решил подохнуть с печальки в этом своём Никарене.       — Ты как его лицо увидел? — хмыкнула Эфаро, оглядываясь на веселящегося Умуорвухтона. — Не разобрать же ничего.       — Да на его лице и без проекции ничего не разобрать. И когда это мне мешало? — Вьено’Ре подпёр подбородок рукой и предложил. — Давайте теперь вы. То, что никто вас пытать не заставил, я уже понял. Так что, всё-таки, вам тут так не нравится?       — Ему, — поправила Эфаро. — Меня всё устраивает. Э, почти. Всё так…       — Ага, монументально, — передразнил Умуорвухтон.       На ночь он не закреплял свою пышную гриву заклятьем, и теперь тёмные волосы свободно рассыпались по плечам и груди, падали на лоб, прятали. По-домашнему мэвар от этого не выглядел: скорее уж он начинал пугать ещё сильнее: так подчёркивала его диковатость эта деталь. Но Вьен годами не говорил Умуорвухтону ничего об этой особенности. Ре считал: такая длина волос, которая в любом обществе считалась просто-напросто неприличной, была очередной мэварской традицией. Умуорвухтон никогда не выставлял их напоказ, но следовал им неукоснительно. Именно поэтому Вьено’Ре ни разу за пять лет их знакомства так и не сказал ничего вроде: «Приятель, ты хоть понимаешь, что на тебя косятся? Давай ты всё-таки эту копну обрежешь? Вот увидишь, люди будут тебя пугаться гораздо меньше!»       Не стал натаинн ничего говорить и теперь: Умуорвухтон и без непрошенных советов выглядел непривычно расстроенным. Взгляд его казался мутным, а плечи были печально опущены. Вьен подобрался ближе и попросил:       — Расскажи. Что случилось?       — Ну… — мэвар на мгновение задумался. — Никарен выглядит так, будто…

***

      — …будто здесь осаду собираются выдерживать, — проворчал Умуорвухтон, с неподдельным презрением разглядывая ровные ряды тоненьких железных игл, покрывающих внешнюю сторону ворот.       — Перестань, — улыбнулась Эфаро. — Не всё так плохо. Крепость просто монументальная!       — Вот именно об этом я и говорю, — с неприятной ухмылкой отозвался мэвар и приложил руку к арке прохода сквозь первую внешнюю стену. Локоть Умуорвухтон приставил к одному её краю, а кончиками пальцев не мог достать до второго. — Или это чтобы на свободу не рвались?..       — Какой же ты вредный, а! — Эфаро, в отличие от мэвара, на крепость посмотрела с удовольствием.       Два ряда стен, между которыми были разбиты сады, выглядели, как гарант надёжности и безопасности, и это даже без учёта их нечеловеческой толщины. Сама крепость песчаного цвета то и дело возносилась вверх ровными зубчатыми башнями, с которых наверняка открывался невероятный вид на бухту. Слева Никарен закрывала крутобокая невысокая гора, плавно входящая в море и загребающая его, словно ложкой. Справа вытянулась цепочка высоких холмов — или мелких гор, это как посмотреть. Она стремилась к горизонту ещё сильнее, исчезая где-то за окончанием левой гряды. Наверняка даже бывалый моряк, проплывающий мимо, не заподозрил бы в этом месте наличия бухты, не говоря уже о самом настоящем великом литэраруме.       Умуорвухтон же, глядя точно туда, куда и Эфаро, отмечал лишь кривые зубастые скалы, узкие бойницы, бесконечное множество полигонов, среди деревьев похожие на уродливые проплешины, и жадные, опасно заинтересованные взгляды старших курсантов, ряженных в бордо и хищную сталь.       Найвин наверняка бы сказал, что всё это у него в голове. Объективно Никарен располагался в прекрасном месте, рядом было тёплое море, защищённое от штормов, и верный друг, который не постесняется второй раз надеть Меатару тарелку супа на голову за обращение «Зубастик».       Объективно Найвин был бы даже прав.       Всё действительно было в голове Умуорвухтона, который терпеть не мог играть по чужим правилам: ни разу ещё на его памяти это не заканчивалось хорошо. В любом случае, он не мог ощущать себя в безопасности в месте, куда его пригнали насильно, наплевав на его мнение и собственные законы.       И, быть может, объективно он был прав тоже.       — Сегодня никто не станет гнать вас по постелям, — начала директор Витскар, чутко уловив момент, когда рассматривать стало уже нечего, но и потрогать-сломать детишки ничего особо не успели. — Можете посвятить вечер изучению территории. Если сумеете, попросите помощи у старших курсантов или подождите вашего курирующего. От того, насколько хорошо вы запомните местную топонимику, зависит в буквальном смысле ваше здоровье. Не знаю, что вам там позволял директор Найвин в Ванакоре, но в Никарене крайне негативно относятся к опозданиям и совершенно не принимают неявки. К слову, ваше расписание на завтрашний день.       К очередному удару исподтишка Умуорвухтон, как и всегда, был морально готов, и потому ничуть не удивился, а лишь поморщился, ощутив, как обожгло руку. А вот Эфаро, которая смотрела на директора Витскар, умудряющуюся сочетать в себе чувственную женственность, аристократизм и военную жёсткость, с восхищением, резко перестала улыбаться и стала торопливо закатывать рукав камзола.       Жёсткая ткань подавалась с видимым усилием. Неромка с неподдельным ужасом уставилась на вырезанные чуть ниже запястья ровные строки со временем, названием занятия и даже указанием лектория. Полный перечень расположился от пясти почти до самого локтя. Тонкие порезы уже схватились грубой коркой, будто их прижгли.       Умуорвухтон прищурился, оценивая реакцию окружающих. Ноуса Шаквар опять всхлипывала, прячась в кольце рук явно озверевшего Дальо. Его золотые глаза в любой момент словно бы могли обернуться жёлтыми испепеляющими лучами. Марву ругался, сжимая и разжимая кулаки, будто сомневаясь, будут ли работать после такого руки. Конту нервно улыбался, как будто даже его наглости не хватало, чтобы поверить в происходящее. Ихои пошипел сквозь зубы, а потом попытался пальцем сковырнуть корочку с одной из ровных букв на собственной руке.       — Кто не явится без уважительной причины, должен иметь ввиду, что это всё загниёт, — предупредила директор Витскар, без особого интереса рассматривая курсантов. — А чтобы причина была уважительной, вам нужно согласовать её с курирующим, чтобы он успел подать заявку на ваше освобождение. Вопросы?       — А без силовых методов никак? — почти прорычал Дальо, только получив это своеобразное разрешение возмутиться. — Тут и девушки вообще-то есть.       Умуорвухтон меланхолично подумал, что директор Витскар явно не предполагала, что вопросы действительно будут. Вполне вероятно, тут планировали, что дети, оглушённые болью, только послушно покивают и тихо разбредутся, напуганные перспективами. Самому мэвару тоже категорически не понравилось произошедшее, но он молчал, трезво оценивая свои силы.       Директор Витскар гневно прищурилась.       — Ах, прошу прощения.       Теперь Шаквар уже не всхлипывала, она закричала. Со своего места Умуорвухтон и Эфаро чётко разобрали, как на ладони Ноусы распустил множество лепестков цветок, выполненный всё в той же технике, что и злополучные расписания: срезать кожу, прижечь, чтобы ни в коем случае не испачкать камзол. Цветок, весьма изящный, к слову, был крупным и сложным, и сквозь кровь, залившую ладонь, он проступал довольно чётко.       Директор Витскар окинула подобравшихся первогодок мрачным взглядом, нашла Эфаро и снова чуть прищурилась, явно желая повторить манёвр и сделать расписание более женственным. Рандари упрямо наклонила голову, закусила губу…       Умуорвухтон спокойно улыбнулся.       — Я очень не советую, — почти ласково сказал он. — Стены… Всё равно недостаточно толстые.       Чужие взгляды к нему прямо прикипели. Умуорвухтон нервно повёл плечами, будто пытаясь сбросить это мерзкое ощущение. Он понимал изумление окружающих: видно, все ожидали, что тихий, нейтральный, почти несуществующий для всех, кроме друзей, красноглазый сокурсник вновь промолчит, кивнёт, подписываясь под любыми условиями, как и в Ванакоре, и снова будет вести себя так, будто ничто в мире его не касалось.       Но сам Умуорвухтон чувствовал: достаточно промолчать один раз, и всё покатится под откос. Не только в Никарене — везде. Далеко не всегда следовало показывать характер, заводить врагов и спорить, особенно с сильнейшими — чаще всего это вызывало лишь проблемы. Но бывали ситуации, когда промолчать — преступление.       И сейчас молчать он не собирался.       — Вы мне угрожаете, Мэвар? — после достаточно долгой паузы осведомилась Хида Витскар.       Ей стало не по себе.       В алых глазах она внезапно предельно чётко увидела тех же мрачных призраков, что бродили за слепыми бельмами Резервуара Роиргана. Объективно этот мальчишка, пусть и чересчур высокий для своих лет, настолько, что со спины его можно было бы принять за взрослого мужчину, ничего не мог ей сделать. И всё же нечто древнее и мудрое, как и все природные инстинкты, призывало директора не провоцировать Мэвара.       — Советую, — напомнил Умуорвухтон, чуть поклонившись.       Директор Витскар поморщилась. А теперь, этой чопорной манерой придраться к словам раздражающего человека, Умуорвухтон напомнил ей Найвина. Но вот Найвина Хида не боялась совершенно, и потому уже увереннее потребовала:       — Отработка, Мэвар, Дальо. И Мэвар — завтра вечером первым на пси-освидетельствование.       Умуорвухтон краем глаза покосился на Дальо. Меатар, заметив его взгляд, коротко кивнул и тут же отвернулся. Видимо, удовлетворённая их молчанием, директор продолжила:       — А теперь — пара слов о технике безопасности — и по постелям все.       — В Никарене есть техника безопасности? — не поверила Эфаро.       — Залы для занятий и полигоны никогда не закрываются. Вы можете посещать их в любое время с любой учебной целью. Однако настоятельно не рекомендую вам заниматься там одним. В случае же, если вы посчитали, что можете тренироваться без присмотра учителей и курирующих, и умерли в процессе, литэрарум не будет нести ответственности за вашу гибель, учтите это и примите взвешенное решение.       — В Никарене нет техники безопасности, — вздохнул Умуорвухтон.

***

      — Вы шутите. Шу-ти-те.       Судя по тону, Вьен пытался убедить не столько друзей, сколько себя самого.       Умуорвухтон посмотрел на неромку. Эфаро взглянула на мэвара. Они разом закатали рукава камзолов, и почти призрачный, даже скорее теневой Вьен подался ближе, силясь рассмотреть поподробнее то, что для него представлялось размытыми красными потёками.       — Вы не шутите, — убитым голосом заключил новоиспечённый айревинец, выпрямляясь. — А лучше бы шутили.       — Ну… — Эфаро потёрла подбородок. — Ладно? Значит, собрались в одной комнате никаренец, айревинец и…       Мальчишки захихикали.       — Я не закончила, вообще-то.       — Тебе и не нужно, — с усмешкой заключил Вьен, а затем вновь внимательно уставился на мэвара. — И что, ты действительно пошёл к директору на освидетельствование после того, как она такое устроила? — Умуорвухтон кивнул, и натаинн быстро уточнил. — Она жива осталась?       Мэвар на мгновение ощутил себя фороссой: точно так же сидел и кивал — другое дело, что мясо при этом не жевал.       — А Дальо?       — А что Дальо? — Умуорвухтон тяжело вздохнул. И пусть лицо его всё так же выражало безучастность ко всему происходящему, и Вьен, и Эфаро ощутили исходящую от друга неприязнь. И — усталость. — Он же ни при чём был. Даже если бы он не начал возмущаться, рано или поздно случилась бы ещё какая-нибудь дурацкая ситуация. И тогда моему терпению как бы всё. И, опять же, Дальо в этом тоже не был бы виноват. Если честно, я даже рад, что он открыл рот. Если с тобой обращаются как с вещью, и ты молчишь, то ничего точно не изменится. Если пытаешься доказать, что ты живой и не согласен… Ну, либо сломают, либо насторожатся и поостерегутся с тобой связываться. — Умуорвухтон криво усмехнулся, покосившись на друзей. Отголосок Вьена снова подался чуть ближе, и в его тёплых глазах сочувствие светилось, будто самая яркая звезда. Эфаро кусала губы, так вела рукой, будто хотела прикоснуться и всё никак не решалась. — Это… Не самые лучшие, не самые безопасные варианты. Но — варианты. И я всегда буду предпочитать их тупому послушанию. Чтобы служить и преданно подставлять морду под уздечку, у нас есть фороссы. И такую систему придумал тоже не Дальо, кругом невиноватый. Так что мы с ним просто поговорили. Он вёл себя как обычно — куда более странными мне показались Конту и Ихои.       — А что они? — живо поинтересовался Вьен.       Эфаро хихикнула в кулак, но, заметив грозный взгляд мэвара, сделала серьёзное лицо.       — Ну…

***

      — Зубастик, у вас тоже?       Умуорвухтон много раз видел, как синхронно, презрительно и очень убедительно Эфаро и Вьен умели приподнимать бровь. Но сам он этому искусству так и не обучился, о чём сейчас очень сожалел. Даже когда он пытался повторить жест друзей, постоянно выходило минимум ничего, максимум — яростная гримаса.       Попрощавшись с надеждой приложить Дальо хлёстким презрением, мэвар всё же неохотно отозвался:       — Ага. На каждой тумбочке.       — Думаешь, он обчистил склад с лекарствами? — жадно поинтересовался Меатар.       — Или у него есть свой собственный склад, — пожав плечами, отозвался мэвар. — Может, он злостный прогульщик, кто знает. По крайней мере, знакомство с нами он прогулял. А ещё курирующий.       — Вполне возможно, что у него просто всё в порядке с головой, — Дальо усмехнулся, хотя улыбка у него вышла неприятная, — он тебя испугался и решил курировать на расстоянии.       Умуорвухтон, если и хотел поспорить, то делать этого не стал.       После неприятного, щедро скрашенного эксцессами знакомства с директором первогодки около часа прождали курирующего, чтобы осмотреть территорию. А когда тот не явился — стали расходиться по спальням. Точнее, записываться по спальням — в этом отношении Никарен оказался таким же жёстким и негибким, как и его форма.       Стоя в шушукающейся, пусть и короткой, очереди рука об руку с Эфаро, Умуорвухтон и предположить не мог, что к нему обратятся снова. Промелькнувшие сутки и так уже били все возможные и невозможные рекорды. Но молния определённо решила ударить в одно и то же место дважды.       Тваино вырос перед сокурсниками, как гриб после дождя, с выражением лица до того решительным, что в нём можно было заподозрить желание сделать Эфаро предложение. Ну, или вызвать на двубой Умуорвухтона.       — Ихои, тебе точно надо что-то делать с этим сотрясением, — оценив настрой сокурсника, посоветовала Эфаро. — Тебя уже второй раз к нам прибивает неведомым течением, я начинаю всерьёз опасаться за твоё здоровье.       — Не сбивай меня! — возмутился Тваино, и взгляд у него стал ещё воинственнее.       Умуорвухтон настолько не привык, что кто-то вел себя с ним — или рядом с ним, — так, что даже не сумел придумать, как отреагировать. А потом попросту не успел, потому что в их уже довольно плотный кружок втиснулся Конту.       — Поговорил с ним? Пре-крас-но! — решил Шииз и, бодро сцапав извечного приятеля Ихои за шиворот, потащил к «голове» очереди.       Вот это было нормально. Точнее, было бы, не схвати Конту и самого мэвара за руку, чтобы оттащить туда же.       — Вы двое с ума сошли? — только и успел изумиться Умуорвухтон, как вот они уже стояли прямо перед дородным, улыбчивым цолнером, цепь которого была легкомысленно закинута на плечо, будто полотенце.       Никто из очереди, увидев, что среди нарушителей порядка был и Умуорвухтон, предсказуемо так и не возмутился. Напротив, новоиспечённые курсанты дружно подались назад. На лице Охора Марву вспыхнуло презрение, Дальо ненавязчиво, как ему казалось, закрыл плечом Ноусу, оттесняя её чуть назад.       Цолнер за рокировкой пронаблюдал с живейшим интересом. Казалось, даже его пшеничного цвета усы подрагивали от любопытства, прямо как уши ночного зверя.       — Имена?       — Курсант Ихои.       — Курсант Конту.       Мальчишки переглянулись. На их лицах была написана гордость. Видно было, что новенькая приставка к фамилии нравилась им до безобразия. Умуорвухтон лишь закатил глаза, не замечая, как остро заточенный карандаш, почти незаметный в крупных пальцах цолнера, указал на него.       — А это курсант Мэвар, — нашёлся Тваино.       — А это — ключ от вашей комнаты, — хмыкнул цолнер, жестом фокусника извлекая из кармана полоску тусклого металла.       Та дрогнула, разделилась на три части, и уже те свернулись, будто маленькие змейки, обращаясь чем-то вроде крупных перстней-печаток.       Мэвар машинально поймал одно из колец, и раньше, чем он успел разобраться в происходящем, Конту и Ихои уже оттащили его в сторону, чтобы не смущать очередь.       — Вы с ума сошли.       — Ты уже спрашивал, — сверкнул улыбкой Шииз.       — А это и не вопрос. С чего это вы…       — Ну, мы теперь никаренцы, — слабо улыбнулся Ихои. — А нам бояться не пристало. К тому же, раз уж Вьену не повезло вляпаться в Айревин, ты наверняка снова будешь от всех отделяться.       — С каких пор это волнует тебя, Ихои? — прищурился Умуорвухтон.       Особой любви к его скромной персоне со стороны Тваино, или Шииза, или вообще кого угодно из сокурсников, кто не отзывался на «Вьена» или «Эфаро», он в группе так и не заметил. Да и не только в ней. Ихои при виде Умуорвухтона старательно бледнел, пусть — это мэвар признавал, — пялился с любопытством с самого дня знакомства. Конту же всегда делал вид, будто никакого мэвара в их группе и не существовало. В сторону, конечно, не отпрыгивал, но лично не обращался, помощи не просил и не предлагал, да и заговорить не пытался. Мэвар даже по-своему ценил его. Шииз не пытался воевать с теми, кто ему не по зубам, и не стремился навязать лживую дружбу тем, кто ему, очевидно, был неприятен.       Умуорвухтона ни каплю не обижало то, что Ихои и Конту, которые стремились найти общий язык во всем и вся, и этим же всем и вся поднять настояние, полностью исключили его из своей сферы общения. Он и сам предпочитал держаться проверенных людей, и потому не стремился подружиться с этими двумя — хотя наблюдать за ними со стороны было забавно.       За пять лет, что Мэвар, Ихои и Конту звались сокурсниками, они ни разу даже не говорили по-человечески, и тут, надо же…       «Подозрительно», — однозначно решил Умуорвухтон.       — Никто не должен оставаться один, — очень серьёзно, пусть и после долгой паузы, сообщил Тваино.       — Но Эфаро…       — Не смеши меня. — Шииз важно поднял палец к высокому потолку. — Я ей под юбку не заглядывал…       Мэвар не сдержал улыбки.       — Естественно, ты ведь ещё жив.       — Я ей под юбку не заглядывал, но, — с нажимом повторил Шииз, — точно уверен, что Рандари — девушка. А по правилам Никарена парень с девушкой могут поселиться в одной комнате только в том случае, если кто-то из них залетит.       — Кто-то из них?       — Ты его понял, — вздохнул Ихои. — В любом случае, курсантов всегда делят по полам и селят только с себе подобными. Заделал сокурснице — или не сокурснице, — ребенка, значит, можете жить вместе, когда от него избавитесь. И если у тебя на Рандари столь… Далеко идущих планов не было, то, значит, вариантов остаётся всего три. Первый, но довольно невероятный: все при виде тебя так пищат от ужаса, плачут и грозят самоубийствами, что тебя отселяют одного в пустую комнату. А один никто не должен оставаться. Да и вряд ли в Никарене к истерикам отнесутся так спокойно, как в Ванакоре. Скорее уж на всех наорут и тебя закинут в комнату к кому-то ещё. И тут вступают в силу остальные варианты.       — Второй. — Конту важно растопырил два пальца, будто это у мэвара тут были проблемы со счётом. — Это мы с Ихои. И третий — Дальо, с которым вы цапаетесь, и Марву, который тебя презирает.       — То есть, предлагаете мне вас благодетелями считать? — подозрительно поинтересовался Умуорвухтон. — Избавили от ужасной участи, спасибо большое?       — Нет, — вздохнул Ихои. — Слушай, ты можешь и дальше ходить с каменным лицом…       — У меня всегда такое лицо.       — Игнорировать нас…       — А то вы горели желанием общаться.       — И подозревать в куче страшных вещей! — чуть громче завершил страшный список Тваино. В его желтоватых глазах плескалось нечто такое, что Умуорвухтон никак не мог понять, хотя и пытался. — Вот только ты всё равно не должен оставаться один. Да и, когда вы с Дальо, или с кем угодно, наконец, доцапаетесь, кому-то придётся помогать тебе добираться до кровати и вызывать врачей, уж помяни моё слово. А Рандари, если ты снова хочешь про неё вспомнить, всё же девушка, хотя я ей тоже под юбку не заглядывал. Ты уже сейчас её на две головы выше, она ж тебя не дотащит. А мы вдвоём… Ну, у нас есть хоть какие-то шансы. И не смотри так, мы не кусаемся.       Мэвара передёрнуло.       — Вы издеваетесь, да? За этим прицепились? Потому что кусаюсь я, и это все знают.       — Если не ночью и не за пятки, — на здоровье, — огрызнулся уже порядком разозлённый Ихои.       — За пять лет никого так и не покусал. Странно сейчас начинать, — рассудил Конту, но на шаг отступил. Мелкий-мелкий. — В общем, если ты думаешь, что мы действительно что-то страшное задумали — у тебя всегда есть варианты. Иди, стучись головой во все двери и проси переселить тебя к Дальо.       После этого они с Умуорвухтоном больше не разговаривали, и мэвар был почти благодарен им за это. Ему нужно было подумать. Засыпали точно так же, в гробовой тишине. Никто не пытался передвинуть кровати подальше от постели мэвара, никто не пытался открыть окно — глубокой ночью Умуорвухтон действительно почувствовал себя неважно. Болело одиночество, но с таким к лекарям обычно не обращались. Ещё ощутимо тянуло порезанную руку с «расписанием». И не только у него: любопытный Ихои к моменту, когда пришло время расходиться по постелям, корочку с ранок содрал окончательно и потом вертелся почти до самого утра, пытаясь хоть как-то пристроить ноющую руку.       А утром на каждой из трёх тумбочек в их спальне оказалось по крупному флакончику с мутной, остро и неприятно пахнущей жидкостью. Надпись на упаковке мэвар не понял. Зато Конту, проснувшись и увидев «подарок судьбы», страшно обрадовался и тут же стал с видимым облегчением втирать снадобье в кожу вокруг расписания.       Тваино и Умуорвухтон неуверенно последовали его примеру, и мэвар признал, что подарок вышел царским. Воспаление вокруг ранок сошло на нет, зуд унялся, да и сами ранки постепенно рассасывались, будто пятно краски, которое аккуратно растушевывали, заставляя сливаться по цвету с общим тоном картины. Мэвар догадывался, что такими темпами к вечеру от расписания не останется ни следа, и потому старательно переписал его.       Вариантов, кто мог подбросить лекарство, отыскалось немного. Доступ к комнатам курсантов были только у лекарей, которые, как объяснила директор Витскар, принципиально не залечивали такие повреждения, цолнеров, которые такого попросту не умели, да и следили за дисциплиной, а не за самочувствием, у самих курсантов — и у их курирующего.       Вместо записки обнаружился перечень рекомендаций. Нет, не по нанесению лекарства. На листе оказался список спецкурсов, которые «неизвестный» рекомендовал каждому из троих первогодок, и краткое пояснение, почему именно их. Замечания были точными, советы — здравыми и явно индивидуальными, и Умуорвухтон даже не подумал спорить с курирующим, который, похоже, успел их изучить — и которого они сами в глаза не видели.       Не то чтобы мэвар очень хотел. Он вообще к новым знакомствам и к старшим курсантам Никарена относился настороженно. А уж когда эти два потенциально опасных пункта сливались в один, так и вовсе начинал параноить. Однако с их курирующим мэвар бы не отказался познакомиться: Умуорвухтону вот такая сдержанная, но уверенная молчаливая забота очень импонировала. Ну, и это сдержанное бунтарство тоже: что-то мэвару подсказывало, что передавать подопечным лекарства их курирующему никто не разрешал.       — Так-с, и чего у нас тут? — Дальо бодро оглядел залу. — Ни в жизнь не поверю, что всё наше наказание заключается в том, чтобы мы прогуляли завтрак и с завистью смотрели на сокурсников.       — Было бы чему завидовать.       — Не скажи, — хмыкнул Меатар. — Они, по крайней мере, могут выбрать, с кем проводить время. А мы застряли тут вдвоём. И твоя компания, Зубастик, всё так же не внушает мне доверия. Хотя, должен признаться, с твоей стороны вступиться за Рандари было… Неожиданно.       — А с твоей — глупо. — Умуорвухтон показательно скрестил руки на груди, а Дальо смерил его презрительным взглядом. Но агрессии сегодня между ними так и не вспыхнуло, и потому юноши лишь холодно кивнули друг другу. Мол — да, я не одобряю ни тебя, ни твои взгляды и методы. Но — живи уж. Заслужил. — У тебя не было ни малейшего шанса защитить всех. В общем-то, как и всегда. Я уже почти забыл, как мало это тебя волнует.       Мэвар покосился на искалеченную руку Меатара. Дальо сжал оставшиеся пальцы в кулак и отвернулся.       — Но иногда попытаться нужно. Даже если шансов нет.       — Однажды ты просто сломаешь себе таким вот образом шею, так ничего не добившись. Есть ситуации, в которых умнее…       — Бросить всех и вся! — Дальо сухо, неприятно рассмеялся. — Узнаю твой стиль, Зубастик. Меня ты в прошлый раз бросил. Хотя мог спасти столько жизней…       — Придурков? Это естественный отбор, — жёстко обрубил мэвар, и в его алых глазах полыхнули кровавые искры, будто отголоски умирающего заката. — Некоторых людей лучше не спасать: они рано или поздно найдут способ убиться, когда отвернёшься. Не вижу смысла тормозить процесс.       — О, кажется, я понял, к какой категории ты меня приписываешь, — горько усмехнулся Меатар, потирая покалеченную руку. — Но знаешь, что? Даже если есть риск «убиться», когда помогаешь хорошим людям, то надо, в конце-то концов, пойти и… А, да я даже не хочу тебя в чём-то убеждать. Я даже не представляю, каким ты будешь никаренцем, ты же проигнорируешь любого, кто попросит о помощи! Если Вьен умудрится написать тебе, потому что только ты сможешь протянуть руку и вытащить его из проблем — ты же бросишь даже его! Тебе просто будет всё равно. Опять!       Это была не первая их ссора. И — оба знали это, — далеко не последняя. От искренней дружбы, которая когда-то объединяла этих мальчишек, остались только горечь, взаимная обида и уйма знаний друг о друге, которую не сумели затереть года.       — Ну отчего же. — Умуорвухтон едва заметно пожал плечами. — Бросать не обязательно. Я предпочитаю дождаться шанса.       — Шансов можно дожидаться десятилетиями, а людям плохо сейчас, — разочарованно протянул Меатар, отворачиваясь, как делал всегда, когда не знал, как ещё выйти из диалога, умудрившись не «потерять лицо».       Мэвар тяжело вздохнул, давя усталую, застарелую ярость. Это чувство копилось в нём годами, вырвавшись лишь однажды. После этого срыва Умуорвухтона отправили в Никарен. И больше мэвар поддаваться не собирался.       Дальо был не прав: Умуорвухтон никогда бы не сказал, что ему «всё равно». Но за свою недолгую жизнь мэвар уже устал выбирать цели, к чему-то стремиться, на что-то надеяться, бороться, конечно, а как без этого… Чтобы в результате увидеть, что якобы перспективный путь был иллюзорной стенкой клетки. Границей чужого игрового поля, за которую его не желали выпускать.       Умуорвухтон предпочитал сначала набрать ресурсов, а уже потом давать выход ярости. Ведь накрытый колпаком взрыв до цели так и не доберётся. Мэвар копил эти ресурсы. У него были магия и время — что же, теперь следовало искать союзников.       — Ждать десятилетия не обязательно, — тихо начал Умуорвухтон, и Меатар, шустро обернувшись, изумлённо уставился на старого друга. — Достаточно выждать столько, чтобы нас за геройства ответкой не размазало.       — Нас?..       — А ты думаешь, почему я вообще стал лезть директору под горячую руку? — иронично оскалился мэвар. — Мне тоже не нравится то, что происходит, что и как из нас пытаются вылепить. Так что, если вдруг решишь бороться за «хороших людей» и пропаганду ненасилия — можешь на меня рассчитывать… При условии, что планирование на мне. Мы же не хотим попасться, да?       На это Дальо не нашёл возражений. Он знал: Умуорвухтон и вправду удивительно хорош в диверсиях, пусть и прятал этот талант так же далеко, как и другие.       Прятал настолько, что, конечно же, об этом эпизоде мэвар твёрдо решил ни Вьену, ни Эфаро не рассказывать.

***

      — То есть, если я правильно тебя понял, завтрак ты пропустил из-за отработки, а ужин — потому что я стребовал с вас обещание вызвать меня в первый же вечер? — Вьен поморщился. — Успешного самопереваривания, что я ещё могу сказать.       Мэвар кривовато усмехнулся. С того самого момента, как он увидел свою персональную «красную карточку», билет в один конец, безвременный пропуск в Никарен, он часто улыбался так, словно одну сторону лица у него защемило. Или словно Умуорвухтон постепенно забывал, как надо улыбаться — да и смысл в этом видел всё реже.       — Спасибо. Но я обедал. А ещё мне дали… — Умуорвухтон поморщился, — яблоко.       — В чём проблема яблока?       — Яблоко ни в чём не виновато, прямо как Дальо, — хихикнула Эфаро. — Просто Ихои метнул его так, будто пытался Хтона убить.       — Осторожнее, имя Умуо не сокращается!       — Почему я всё ещё с вами разговариваю? — проворчал мэвар.       — Потому что иначе придётся говорить с Ихои. — Вьен удовлетворённо улыбнулся, заметив, как показная досада исчезла с лица Умуорвухтона, моментально трансформируясь в досаду обычную. — Ну его можно понять. Ты всех подозреваешь в чём-то страшном, Умуо. Нет, имеешь право, — торопливо сменил мнение натаинн, увидев, как дрогнули руки его друга. — Но, мне кажется, Ихои просто решил проявить дальновидность. Скорее всего в «одиночку» тебя не поселили бы. Значит, тут пятьдесят на пятьдесят, к кому бы ты попал: либо к Ихои с Конту, либо к Дальо и Марву. И первый вариант — действительно самый лучший, потому что во втором вы с Меатаром превратите учёбу в сплошной тест на терпение и выживание, которые многие не сдадут. Судя по тому, что ты рассказал, эти двое дружбу и печеньки тебе не навязывали, а ты их обидел.       — Они навязывали яблоко, — улыбнулась Эфаро.       — Надо же, какие нежные, — не обращая на неё внимания, проворчал Умуорвухтон. — Пока мне кто-то не сможет внятно и достоверно объяснить, с чего это они вдруг решили, что надо начинать со мной здороваться — буду спать с ножом под подушкой.       Повисла короткая неуютная пауза. Вьен про себя жалел, что вряд ли выберет направление пси и не сможет вправить другу мозги. Эфаро глядела на мэвара так, будто тот уже сидел, обложившись острыми травмоопасными предметами, и мог начать бросаться ими в ответ на любое неугодное сокращение имени.       — Ну сам подумай, — наконец осторожно попросил Ре. — Ты же просто курсант. Да, Резервуар, да, мэвар, но… Курсант, причём не самый лучший. У тебя ни связей, ни влияния, даже денег собственных нет! Единственный обремененный властью взрослый, который согласен тебе помогать — директор Найвин, но в Никарене и его власть, и его помощь могут разве что самолюбие тебе потешить, ничего больше. Что ты можешь? Чего, по-твоему, от тебя так хотят Ихои и Конту, что аж придумали хитрый план с дружбой и яблоком? У тебя хоть одна версия есть?       — Семь, — почти не разжимая губ, буркнул Умуорвухтон. — Тебе какую?       — А… В скольких из этих версий ты можешь пострадать?       На это мэвар красноречиво растопырил четыре пальца.       — Ясно, — вздохнул Вьен. Откуда дул ветер, он ощутил так же ясно, как и то, что в таком настроении Умуорвухтона лучше не разубеждать. Мало того, что неэффективно, так ещё и травмоопасно — даже учитывая что Айревин и Никарен разделяли тысячи а-кариев и несколько государственных границ. — И что произошло потом?       Мэвар быстро уверил:       — Ничего.       — Ясно, — повторил натаинн. И тут же, не меняясь в лице, с намёком протянул. — Э-э-эфи?       — Ну, если не учитывать действительно мерзкую вводную лекцию по боевой магии и чуть было не случившееся убийство…       Умуорвухтон покосился на Эфаро, пытаясь невербально передать ей всю степень своего разочарования. Но то ли разочарование оказалось слишком сильным и передаться в полной мере не смогло, то ли леди Рандари не считала нужным скрывать от Вьена такие пикантные подробности, но взгляд она уверенно отрикошетила.       — Так вы всё-таки пытали преступников? — уточнил Вьен, морщась. — Или убивали нарушителей границ?       — Нет, но нам подробно объяснили, когда будем, — вздохнула Эфаро.       — Когда достаточно поднатореем, — противным тоном поделился Умуорвухтон, будто забыв, что десять секунд назад он вообще не хотел об этом говорить. — Когда наши боевые и убивающие чары будут именно калечить и убивать, а не взрывать вёдра с водой или тем более, не приведи Круг, лечить.       — Я честно думала, что Хтон сорвётся и проторчит на отработках аж до самого выпуска, — поделилась Эфаро. Вопреки обыкновению, она не улыбалась: то ли в её шутке была слишком малая доля, собственно, шутки, то ли первый день и на неё успел произвести гнетущее впечатление. — Начиналось-то всё довольно мирно: спасибо контрабандным лекарствам, руки у нас не болели и вроде даже настроение было неплохое…

***

      — О-о-о, что я вижу! — искренне восхитилась Рандари, перегибаясь через длинную узкую парту. — Нет, точно. Дальо, ты жив! И даже все пальцы на месте!.. Ой, прости. В любом случае, их столько же, сколько было вчера. Неужели сумел вовремя замолчать свой рот?       — Я не верю, что ты была леди, — буркнул Умуорвухтон, не поднимая головы от деревянной поверхности парты. — Не верю.       — Никто не верит, — не дрогнув лицом, отозвался Меатар и коротким нервным движением растёр пальцы, которых, на счастье, действительно не поубавилось. — Во многом как раз из-за неумения помолчать.       — Я сейчас спущусь к тебе, Дальо, и оторву всё недооторванное, — пообещала Эфаро и, заметно гордясь собой, уселась на место.       Ответной шпильки не последовало. Дальо никогда не стремился к долгой ссоре с ней. Или с Вьеном. На самом деле Меатар не ссорился вообще ни с кем, кроме Умуорвухтона, пытаясь всем остальным протянуть руку помощи. И обычно за эту руку хватались вне зависимости от количества пальцев на оной.       — Лучше скажи, ты курирующего нашего на отработках не видел? — поинтересовался курсант Марву, лениво повернув голову к Меатару.       Превосходная акустика лектория усиливала звуки, позволяя чётко расслышать любой шёпот вне зависимости от расстояния. Вьен бы тут с ума сошёл.       Умуорвухтон, не познай он свой личный дзен — тоже. Не из-за звука, конечно. Просто Марву опять обращался к Дальо так, будто тот был на отработках в гордом одиночестве. Иногда, если все сокурсники начинали вести себя так, а Эфаро и Вьен куда-то уходили, могло возникнуть ощущение, будто Умуорвухтона в принципе не существовало. Мэвар настолько к этому привык, что уже не обращал внимания, продолжая разглядывать шероховатости парты при максимальном приближении без использования технических средств.       — Да смиритесь, у нас воображаемый курирующий, — хмыкнул Ихои.       — А лекарства, которые он передал — не воображаемые. — Меатар плавно повёл рукой, будто намекая, что она могла двигаться, не причиняя боли и ничуть не стесняя. — Нет, мы его не видели. Я тоже вчера думал, что он мог не прийти именно из-за отработок. Ну, или заявится к нам с утра, чтобы попросить не нагнетать обстановку и не призывать на его голову лишние выговоры. Но…       — Из воображаемого замка его не отпустили, — ухмыльнувшись, подметил Тваино. — Ну, или отпустили, но только чтобы передать нелегальщину.       — В любом случае, лично я ему благодарен, — заметил Шииз и, явно рисуясь, точно в таком же жесте, что и Меатар, поднял пострадавшую руку. — Это кругомудрина уже воспаляться начала, между прочим.       — Думаете, нам будут передавать расписание таким образом… — Ноуса Шаквар поёжилась, — каждый день?       — Судя по размеру банок, которые нам оставили — о да.       — Сплюнь, Шииз.       — А поможет? — скептически поинтересовался Конту. — Ре бы сейчас сказал, что слюна обеззараживает, но пока у нас есть лекарства, я не вижу смысла прибегать к…       — Подручным средствам, — подсказала Эфаро с практически незамаскированной насмешкой.       — Вот, — не смутился Шииз. — К ним самым. Не знаю, как долго будет продолжаться этот парад удивительной щедрости, но предлагаю лекарства экономить. Типа, на заусенцы, содранные коленки и прочую ерунду не тратить. Пользуемся, только если надо что-то спешно зарастить. Или вырастить.       — Голову ими помажь, — серьезно посоветовал Марву.       — Нас сейчас всех смажут, если вы не заткнётесь, — проворчал Умуорвухтон, лениво выпрямляясь.       Все, будто забыв, что никакого одногруппника-мэвара у них «нет», тревожно покосились на Умуорвухтона, сидящего ближе всех к двери, и притихли. Совсем скоро размеренные шаги из коридора стали слышны всем, и потому, когда дверь распахнулась, первокурсники представляли собой крайне умилительную картинку под названием «готовые к учёбе дети-паиньки».       — Как приятно снова видеть новые, хитрые, беспринципные лица тех, кто верит, будто кто-то купится на ваше образцовое поведение, — протянул высокий, спортивного вида нером. Его золотистые глаза были не столь ярки, как у Эфаро или Меатара, но всё же их цвет, как и родовой дар, не успели размыть поколения вырожденцев так, как это произошло с Ихои. Длинные пальцы профессора пребывали в постоянном движении, будто плели невидимую паутину. — Привет, дебоширы-уголовники!       — А если мы не… — попытался было внести ясность Дальо.       — Курсант, двое из вас вляпались в отработки ровно через двадцать минут после того, как впервые попали в Никарен. Давайте, скажите это ещё раз. — Заметив, что возражений больше ни у кого не нашлось, профессор усмехнулся. Мимика у него была столь же подвижной, как и пальцы. Казалось, что этот мужчина, которому едва ли можно было на вид дать лет сорок, состоял из множества заведённых до предела механизмов, которые непрестанно кружились внутри него — вразнобой, но довольно быстро. Впрочем, большинству курсантов нером понравился начиная от приятных, мягких черт лица и заканчивая манерой стрелять глазами, руками в то же время выделывая дикие пассы. — Иют Кодан. Моя цель — сделать из вас сносных бойцов. Времени у нас для этого предостаточно, поэтому те, кто действительно хотят научиться магическому бою, научатся.       — Забавный. Он мне нравится, — чуть улыбнулась Эфаро и, подперев голову ладонями, чуть подалась вперёд и прищурилась, собираясь конспектировать слова Июта прямо себе в мозг.       Умуорвухтон сильно сомневался, что так можно характеризовать их преподавателей — и опытных боевых магов тоже. Да и давать оценку, не присмотревшись к человеку хорошенько, мэвар не любил.       — Вернёмся к этому разговору через пару лет, — шепнул он.       Эфаро пихнула его в бок локтем.       — Зануда.       Ровно в то же время профессор Кодан уже пристроил свой пиджак на спинку преподавательского кресла и гордо выпрямился у доски.       — Первым делом хочу поздравить вас с удачным распределением, — громогласно возвестил он, и половина курсантов прикипела взглядом к его пальцам, в которых длинный кусок мела так и плясал. Будто нож в руках циркача-фокусника. — Кто-то может сказать, что Шатаар престижнее Никарена, и потому поздравлять особо не с чем. Для таких пессимистов замечу, что Никарен, в свою очередь, в разы лучше остальных трёх вариантов, куда вас могло занести. А если говорить серьёзно, то и Шатаар мы во многом превосходим. Потому что наши златоносные товарищи всю жизнь вынуждены отмываться от клейма «шпики». Тогда как мы с вами — боевые маги. А боевых магов уважают все и всегда. А те, кто не уважает… Впрочем, о мёртвых либо хорошо, либо ничего.       Улыбчивый Иют Эфаро резко разонравился.       — Атакующая магия включает в себя огромное множество школ, — продолжал, между тем, профессор Кодан, и мел, крошась в его пальцах, пылью ложился на доску, чтобы мгновением позже обратиться сложной многоступенчатой схемой. Курсанты торопливо заскрипели карандашами. Чаще всего учащиеся — это люди простые, видят что-то на доске — переносят по тетрадям, не обращая внимания на то, пригодится это им или нет. — Объединяет их всех одно: при правильном наложении энергии на вектор, мы на выходе получаем заклятье, которое будет наносить повреждение живой или неживой цели либо множеству целей в определённой области. Чем ярче искра внутри вас, тем мощнее будут ваши заклятья и тем более сложные чары вы сможете сплетать. Однако о сложностях мы с вами будем говорить лет через пять-шесть. Сейчас же нам важно разобраться в основах атакующей магии, выбрать себе условную специализацию и закрепиться в ней.       — Я не хочу думать о практике, — тихо заметил Умуорвухтон, жмурясь, будто схема на доске жгла ему сетчатку глаз. — Не хочу.       — Если совсем условно, то все заклятья из области атакующей магии можно поделить на две большие группы. — Нервные пальцы Июта взяли некий сложный аккорд на невидимых струнах, и доска вздохнула белой пылью. Мгновение — и схема будто бы распалась на две половины. Профессор Кодан поочерёдно указал открытой ладонью на каждую из них. — Боевые и убивающие заклятья. Тут важно понимать одну вещь: боевые заклятья тоже вполне могут убить цель. Если вы потоком ветра толкнёте врага с моста, например. Или если этот самый поток будет настолько сильным, что свернёт ему шею. А если попытаться магией контузить цель и попасть не туда, то довольно просто убить её на месте. Но изначально боевые заклятья направлены на вывод врага из строя и его дезориентацию. При правильном сплетении чар, адекватном вложении в них энергии и хорошем глазомере, вы получите оглушённую, не способную сопротивляться тушку — или целое поле боя таких тушек, благо, большая часть боевых заклятий имеет достаточно большую область поражения. Боевые заклятья можно сравнить с ударом энергии по человеку. Совершенно противоположны боевым убивающие заклятья. Их главная и единственная цель — физически уничтожить противника, причём всего одного — и вот там любая ошибка выразится как раз в том, что цель может выжить. Убивающая магия сложнее и требует отличных знаний химии и анатомии. Во многом потому что и сами убивающие заклятья, если упрощённо, снова делятся на две категории: отравляющие и трансформирующие. Отравляющие заклятья заставляют энергию, проникнувшую в кожу и мышцы врага, обратиться ядом, трансформирующие же провоцируют в человеческом теле мутации, чаще всего — необратимые, но всегда — очень быстрые и, если всё сделано правильно, смертельные. Отравляющие чары быстрее, трансформирующие — эффективнее. Мы будем изучать их соответственно на третьем и четвёртом курсах. К тому времени вы уже сможете участвовать в рейдах, захватах и боевых операциях, потенциально опасных для жизни, потому нужно быть готовыми. В ближайшее же время мы с вами сфокусируемся на боевых заклятьях в самом простом их проявлении. К новичкам наиболее «дружелюбны» заклятья стиля пиры или стиля аэры — огненные или воздушные, если кто-то ещё незнаком с терминологией. К концу занятия я хочу, чтобы вы написали на листах, к какому стилю вы больше расположены, и сдали их мне. Расписание будет адаптировано под ваши предпочтения. Что бы вы ни выбрали, к завтрашнему дню вам нужно разыскать в библиотеке учебники для выбранного вами стиля и выучить первые пятнадцать базовых формул трансформации энергии — будем практиковаться.       Пока остальные, забыв о конспектах, непонимающе пялились на Июта, недоумевая, как именно им требовалось самостоятельно разобраться в особенностях боевых заклинаний, Умуорвухтон кипел от ярости.       Заметив, что мэвар уже открыл рот, Эфаро быстро поинтересовалась:       — Ты ведь понимаешь, что у тебя будут проблемы?       — Я уже здесь, мне нечего терять, — негромко отозвался мэвар и тут же повысил голос. — А что, когда доберёмся до убивающих заклятий, мы тоже будем самостоятельно учить формулы, чтобы потом на живых людях практиковаться?       Кодан покосился на него и притворно тяжело вздохнул.       — Первый пошёл… Спасибо за вопрос, курсант Мэвар. — Движения пальцев Июта стали ещё быстрее, отрывистее. Теперь они выглядели угрожающе, будто эти самые убивающие заклятья профессор под шумок и плёл. — Вы думаете, что это всё неподобающе? А вы понимаете, что именно по качеству наложения вами убивающих чар вас будут оценивать будущие работодатели?       Умуорвухтон презрительно ухмыльнулся, и профессор Кодан продолжал:       — Атакующая магия и в самом деле жестока. Но, скажите на милость, что вы будете делать, если увидите, как на улице кто-то попытается затащить девушку в тёмную подворотню? Как поступите, если вы окажитесь среди тех, кого решит убить какой-нибудь ненормальный маньяк вроде Ни’Ро? Или, допустим, вернётесь вы к себе, в горы, и на ваш род нападут? Другие мэвары, скажем? Или кто-нибудь из-под гор? А что вы предпримите, если вас как-то поймают старшие курсанты прямо на выходе из этого лектория и попытаются под шумок прибить, потому что «мэвар не должен учиться в элитном литэраруме»? А если вы попадёте в армию и в первом же бою увидите, как на вас несётся какой-то самоубийца, пришпоренный воодушевляющими чарами и адреналином? Я привёл вам пять довольно типичных ситуаций, от которых ни один никаренец не застрахован. И вот что я вам скажу: мирно разрешить вы не сумеете ни одну из них. Вас даже слушать никто не станет. Защищаться тоже долго не выйдет: оборонная магия не вечна, сложна в освоении и уж тем более не спасёт от всего. Можно отбиться обычными боевыми чарами, не убивая цель. Но в таком случае считайте, что вы лично расписались: «Я, молодой восторженный дурачок, чудом избежал страшной смерти и решил поступить великодушно, отпустив на все четыре стороны ненормального, насильника, убийцу, нужное подчеркнуть. Да, я полностью осознаю, что отпущенный мной человек может напасть на кого-то другого, кто защитить себя не сможет, и согласен взять это на совесть». Никаренцы — это защитники. Иногда для того, чтобы защитить, нужно прибегать к жёстким силовым методам. На самом деле, это «иногда» встречается в разы чаще, чем нам всем хотелось бы. Но вы — вы не исправите этого своим великодушным всепрощением, запомните это, курсант Мэвар.       Медленно опускаясь на своё место, Умуорвухтон думал о том, что вся эта лекция о доброте и милосердии не должна была предназначаться ему. Куда больше, чем он сам, подобным страдал всё тот же Дальо.       А Умуорвухтону просто претила мысль, что это был ещё один мелкий, наглый манипуляторский приём, которым его одновременно пытались не выпустить с игрового поля и надеялись натаскать на остальных беженцев.

***

      — Я представляю, как к нам пригонят каких-нибудь каторжников или людей Ни’Ро, которых не удалось расколоть, и мы на них будем практиковаться в убивающих заклятьях! — рычал мэвар, пряча лицо за волосами, не давая Эфаро закончить рассказ о первом занятии. — А потом их же препарировать и пытаться понять, где мы налажали и что надо будет исправить в следующий раз!       — Никогда бы не подумал, что мэвары — такие брезгливые ребята, — вздохнул Вьен, морщась.       Умуорвухтон глянул на него исподлобья.       — Ты серьёзно сейчас? Дело не в брезгливости. Дело в том, что нам никто никогда не будет предоставлять никаких фактов и свидетельств, что люди, на которых нас натравят, действительно заслуживают наказания в виде… Нас. Я не хочу быть военным походным утилизатором, который станет перемалывать вольнодумцев, дезертиров, чужих шпионов и просто ребят, которые не понравятся старшим по званию. Если я уже кого-то бью, я хочу знать, за что и почему. И уж тем более я хочу сам решать, буду ли я бить вообще.       — Это как сегодня? — флегматично уточнила Эфаро.       — Ох, во имя Граней, — простонал Вьен, глядя на них почти испуганно. — Вы совсем с цепи без меня сорвались? Ну что ещё можно было натворить за неполные сутки?       — Да Хтон решил под шумок с ума сойти.       — Я объяснился, — вздохнул мэвар.       — Вообще-то нет. Ты сказал: «Я и сам ничего не понял» и молчал ровно до тех пор, пока вот эта вот тень твоей совести, — Эфаро ткнула пальцем в проекцию Вьена, буквально пробивая ту насквозь, — не начала радоваться встрече.       — Как будто у него ещё какая-то тень совести есть, — нервно хмыкнул Вьен. За показным весельем он пытался скрыть тревогу, но и Умуорвухтон, и Эфаро слишком хорошо его знали, чтобы поверить в это.       — Ага, Дальо.       — Он накинулся на Дальо?! — искренне ужаснулся Вьен, послав к Граням все попытки удержать лицо.       Мэвар устало потёр переносицу. И стало заметно, что Умуорвухтон тоже пытался создавать видимость… Чего-то. Быть может, состояния, в котором сказать «со мной всё хорошо» было ещё возможно. И ещё пять минут назад, когда мэвар ухмылялся уголком губ, слушая россказни Эфаро о первой лекции по боевой магии, у него это вполне получалось. Теперь же возникало ощущение, будто Умуорвухтон…       «Расклеивается», — с сочувствием думала Эфаро.       «По кускам рассыпается», — мрачно подмечал Вьен, вглядываясь в тёмное пятно, которым ему представлялся старый друг.       Это было круговски заметно. Слишком уж много нехарактерных действий Умуорвухтон делал прямо сейчас. Не подходили ему и нервические, рваные движения плеч, будто мэвар пытался сбросить с себя поддерживающие руки. Не к лицу ему манера прятать глаза.       Вьен припомнил, как повёл себя Умуорвухтон, когда их наставник по древней истории бежал из Ванакора, ругаясь, что мэваров нужно было отстреливать, а не вручать им магию, самое страшное оружие в мире. Собственно, Умуорвухтон многочисленные упрёки выслушал с интересом, а затем, коротко обронив: «Дурак», почти сразу забыл об инциденте — хотя тот же Вьен ещё несколько недель выдыхал концентрированную ярость и шипел на всех, кто вспоминал наставника. Ни тогда, ни в любом из десятков неприятных сцен и скандалов, что так и липли к Резервуару, мэвар не терялся так, как сейчас. Даже когда он впервые столкнулся в Ванакоре с Дальо, Умуорвухтон выглядел чуть раздражённым, но не более.       Вьен пытался и не мог охарактеризовать ощущение, которое сейчас исходило от его друга. Ему казалось, будто мэвар наконец-то припомнил все сложные жизненные ситуации, через которые раньше проходил, будто нож сквозь масло. И прочувствовал их. Впервые — по-настоящему.       — Умуорвухтон, — тихо, вкрадчиво позвал Ре, и мэвар уставился на него в явном изумлении. Полным именем Вьен к нему обращался впервые с момента знакомства. — Что произошло?       Мэвар бросил на него быстрый затравленный взгляд. Затем покосился на свои руки, на непривычно серьёзную Эфаро — и снова отвернулся. Только тихо, на самой грани слуха, прошептал:       — У меня дар активизировался.       То был неожиданный заход.       Эфаро ожидала услышать что-то про очередного старого и, что важнее, кровного врага: девушки любили такие истории, ровно как и истории про рыцарей на длинноногих фороссах.       Вьен готовился выслушать что-то про очередное оскорбление мэваров, Резервуаров, Умуорвухтона в целом или его красных глаз в частности.       Умуорвухтон, не обращая внимания на их изумление, обнял руками колени и столь же тихо поделился:       — Я был уверен, что потерял его. После… Ну… Ритуала. Прошло шесть лет, и за всё это время ни разу. А тут…       — Погоди. — Ре помотал головой. — То есть ты хочешь сказать, что все эти годы ты не мог обрасти зубами и когтями? А нас всех просто пугал?       — Зубами и когтями — мог, пожалуй, — слабо улыбнулся мэвар. — Я не пробовал, но по ощущениям — мог. И могу, но наверняка будет больно. Но зубы и когти — это просто… Проводник. Способ стать ближе к тому, кого мы читаем. Как уши для натаинна: помогают дару, но не порождают его. Я потерял именно способность читать людей. То есть… Я так думал. Меня отрезало от рода, от людей, которых я должен был ощущать даже за полмира, даже при смерти — чего уж говорить обо всех остальных? А потом этот… Этот…       Умуорвухтон умолк, обхватив голову руками. Пальцы его исчезли в путаных тёмных волосах, плечи дрогнули — и замерли неподвижно, будто юноша обратился камнем, горной грядой, недвижимой и стремящейся ввысь.       Вьен украдкой покосился на Эфаро.       — Он напал на нашего курирующего, — едва слышно прошептала Рандари, обеими руками указывая на мэвара.       — А, так он не воображаемый?       — Уж лучше бы был воображаемым! — Эфаро и Вьен вновь посмотрели на мэвара вопросительно. А Умуорвухтон, тяжело вздохнув, поделился. — Это было… Ярко. Ну, или показалось так после стольких лет без дара. Просто, когда этот… тип… оказался рядом, мне казалось, что дар настроился на него даже сильнее, чем на семью. И вот версий, почему так произошло, у меня нет ни одной. Потому что это невозможно. Просто невозможно, и всё.

***

      Еде никаренцы радовались куда сильнее, чем занятиям — а, может, их просто радовала возможность, наконец, пооткидываться на спинки стульев и хоть десять минут не следить панически за временем. На обед, слава Кругу, времени выделялось порядочно, в отличие от завтрака, сразу после которого начинались занятия, и ужина, вслед за которым курсантов распинывали по кроватям околосиловыми методами.       В столовой было шумно. По крайней мере, Эфаро говорила, не понижая голоса: в таком гвалте даже натаинны не сумели бы расслышать лишнего.       — Я бы на твоём месте всё-таки поела, нам ещё Вьена вызвать надо. — Эфаро выразительно помахала измазанной в десерте ложечкой. — Или ты хочешь, чтобы Ре опять пугал нас самоперевариванием и другими страшными вещами?       — Если Вьен захочет кого-то напугать, уверен, у него это выйдет лучше, чем у местных неудач… Администрации Никарена.       — А мне показалось, методы местных неудачников на тебя неплохо действуют. — Леди Рандари, неаристократически облизав ложечку, подперла щёку кулаком и с усмешкой уставилась на подчёркнуто спокойного друга. — Ты же вне себя, Хтон, я вижу. Не боишься, но злишься, конечно. На людей-то бросаться не начнёшь, нет?       Умуорвухтон скептически глянул на Эфаро поверх книги, но тут его внимание привлекло движение со стороны входа. Мэвар по привычке покосился на дверь, чтобы оценить потенциальную опасность новоприбывших. Обычно такие взгляды он старался маскировать, чтобы не подбрасывать дрова в костёр обсуждения собственных странностей. Но тут Умуорвухтону показалось, что кто-то крепким мясницким крюком зацепил его внимание, и вырываться означало искалечиться.       В одно мгновение у мэвара оптимизировались все ресурсы. Умуорвухтон зацепился взглядом за колоритную компанию. Невысокий молодой человек, по неясным причинам не облачённый в форменный камзол, задумчиво улыбался, прислушиваясь к чужому разговору. Длинные волосы цвета венге падали на его лицо тёмными акварельными мазками, но казалось, что юноше это вовсе не мешало, будто ему было наплевать, насколько затрудняла обзор растрепавшаяся причёска.       Справа от него шествовал русоволосый мужчина, напротив, дисциплинированно облачённый в форму с несколькими знаками отличия. Мэвар узнал и его рассудочное, тёплое спокойствие, и внимательный взгляд золотых глаз, и даже чуть деформированные заклёпки, что, как прекрасно помнил Умуорвухтон, легко выщёлкивались в необычные лезвия. Курсант Вейас не заметил старых знакомых, но сам был узнан сиюсекундно.       Слева, двумя руками обнимая предплечье шатена, вышагивала девушка редкой красоты. Её рыжие волосы постоянно открывали то изящное округлое плечо, то загорелую шею. Когда девушка смеялась, она слегка отклоняла голову назад и щурила удивительные насыщенно-оранжевые глаза. В этот момент можно было рассмотреть её точёные черты лица. Формы на ней тоже не было, и казалось, будто эти двое, рыжая и шатен, которого она так трепетно обнимала, зашли сюда по ошибке, будто их занесло свежим морским бризом — что, естественно, невозможно.       Из всей этой компании даже на неискушённый взгляд Умуорвухтона больший интерес представляли последние двое: курсант Вейас, уже знакомый, ощутимо опасный, постоянно вооружённый, и сафанионка, которым, вообще-то, в Никарен путь был заказан. Но мэвар не мог отвести глаз именно от того мага, кто на первый взгляд ничем особенным не выделялся. Умуорвухтон наблюдал, как шатен задумчиво склонял голову к плечу, вслушиваясь в смех своих спутников, как он шёл, медленно, словно сомневаясь в том, стоило ли делать шаг, как…       В нём действительно не было ничего особенного. Таких людей на улицах любого города можно было отыскивать и рассматривать пачками, всё равно ничего, стоящего внимания, в них не нашёл бы даже опытнейший дознаватель. Умуорвухтон ничего не видел тоже.       Но.       Всё его существо вздрагивало и готовилось неясно к чему, когда этот маг проходил мимо. Мэвар ощущал странный стылый холод в костях и мощный, удивительно несвоевременный отклик магии в теле. От той магии, что набилась в него, как вода в стеклянный шар, в момент, когда Умуорвухтон сунулся к Трещине много лет назад. И уже это не могло не удивлять мэвара: на его памяти она всегда оставалась статична и ощущалась телом лишь в моменты, когда Умуорвухтон начинал колдовать. Сейчас же эта холодная, странная сила, которая обыкновенно не реагировал ни на живые объекты, ни на предметы, вела себя… До боли знакомо.       Магия тянулась к этому человеку, который сейчас пересекал столовую, сдержанно улыбаясь шуткам друзей и игнорируя толпы курсантов, что расступались перед ними, глядя с неприкрытым раздражением.       Это было родное, но, как казалось мэвару, давно позабытое, утерянное ощущение. Примерно так же Умуорвухтон много-много лет назад чувствовал свою семью, с которой был связан древним ритуалом крови. После стольких лет собственный дар пьянил.       Мэвару казалось, что он задыхался. Эмпатия включилась по щелчку и накрыла его, заставляя тонуть, забывая, где начинался и кончался реальный мир.       В груди ярко и остро билось чужое сердце. Безусловно, чёрное. Вполне возможно, много раз раненое. Оно, это сердце, билось не для, а вопреки. Умуорвухтон чувствовал протест, катал на языке чужую ярость, задыхался от обиды… Но хуже всего — да, уж в этом мэвар не сомневался, — хуже всего была чужая ненависть. Такая же горько-пряная, оглушающая, вышибающая дух.       Закрывая глаза, Умуорвухтон не концентрировался. Он представлял, как шатались стены, как горели люди, как этот курсант, имени которого он даже не знал, шёл по трупам, иногда срываясь в лихие танцевальные па — точно так же, как срываются на высокие ноты музыкальные инструменты в руках мастера.       Чудовище внутри этого курсанта — и прямо в голове у мэвара, — раскалывало мир на куски, издевательски присыпая трупы врагов обломками.       Никаренские защитники продолжали невозмутимо питаться, даже не оборачиваясь.       Умуорвухтон задыхался и не понимал, почему этого ненормального всё ещё не скрутили и не засадили в самую далёкую, самую тёмную и неприступную тюрьму. Ведь таким там самое место. Таких только на цепь, в карцер. Таким ломали руки, ноги, позвоночники, сердце из груди вырывали — только благодаря этому хрупкий Хрустальный мир ещё стоял. Таких изолировали сразу как замечали. И мэвар не мог поверить, что монстра в теле этого старшекурсника не сумели засечь до сих пор.       Он отравлял воздух так, что кровили дёсны и дрожали пальцы. Миазмы его ненависти заставляли замок гнить изнутри. И — в этом Умуорвухтон был прав, — даже монументальные стены не могли от такого уберечь.       Секунду спустя мэвару больно прилетело по коленке.       — Хтон! — шикнула Эфаро.       Умуорвухтон вздрогнул.       Наваждение не исчезло. Нет, сердце всё так же испуганно билось в ядовитых когтях, воздух, как и до этого, казался невыносимо отравленным — но мэвар наконец сумел отвести взгляд от колоритной троицы. Двоих из них он успел досконально рассмотреть, третьему умудрился заглянуть в душу — действительно, интересные ребята.       Умуорвухтон поймал себя на нездоровом желании промыть глаза с мылом.       — Хтон, ты пялишься! — возмущённо прошипела Эфаро. — Это ой как заметно. Вот уж не подумала бы, что ты…       — Кто это? — не слушая подругу, бросил Умуорвухтон — и снова прикипел взглядом к странной компании.       Пока Ториоф Вейас рассыпался в улыбках на раздаче, рыжая и латентный маньяк стояли в дверях, явно желая смыться сразу после получения пищи. Видимо, правило, что есть можно только в столовой, волновало их примерно так же, как необходимость ходить в форме.       Эфаро нахмурилась.       — С тобой всё хорошо? Что тебе до этих…       Впервые в жизни Умуорвухтон Мэвар испугался того, что все(х)знание Рандари, эта её удивительно раздражающая сверхспособность, дала сбой.       — Эфи, — умоляюще протянул Хтон, ёжась от чужого ледяного презрения, с которым шатен смотрел на столовую, — ну Эфи, полдня прошло! Прошу тебя, скажи, что ты уже успела разузнать всё про всех и можешь мне сказать, кто…       — А кто именно тебя волнует? — деловито поинтересовалась Рандари и ложечку всё-таки отложила. — Хотя Вейаса ты уже видел, вряд ли такой интерес к нему…       В это самое мгновение чуткая, злобная настороженность, что жила внутри «маньяка», ударила в голову и Умуорвухтону, заставляя его искать обходные пути.       — Эта сафанионка. — Умуорвухтон провёл языком по пересохшим губам. На саму оранжевоокую «зовущую» он так и не взглянул, остро надеясь, что Эфаро, усевшись на любимого конька, расскажет и про её спутника. — Кто она?       — Итса Санерг, — после короткой паузы отозвалась Эфаро. В её голосе слышалось лёгкое неодобрение. — Она не совсем никаренка, вообще-то. Закончила Айревин по направлению «Исцеление магических ран и болезней», была лучшей на курсе, и потому вполне могла побороться за грант на второе образование. Точнее, могла бы, не будь она сафанионкой, конечно, для них и первое — чудо. Видишь, левее неё стоит? — Умуорвухтон до боли прикусил губу. — Её чудо, типа золотого билета. Резервуар Нермор Роирган, отчислен из Шатаара. Ему нужна была сиделка, причём с хорошим магическим резервом и определёнными задатками в направлении пси. А сафанионы — прирождённые гипнотизёры. Насколько я помню, большой скандал был, когда её сюда направили. Пообещали засчитать то, что она будет при Роиргане день, ночь и даже на занятиях, как образование Никарена.       — Красивая, — безразлично заметил Умуорвухтон во время долгой паузы — и тут же зажмурился, давя очередную кровавую галлюцинацию. Видимо, воображение у Роиргана было столь же богатым, как и у самого мэвара — только работало лишь в одну сторону. Взрывать-убивать, спасибо, что без «насиловать». Хотя аппетит всё равно пропал. — Итса, да?       — Угу. Ну так сафанионка же, понятно что красивая, — буркнула Эфаро. — Не смотри туда, сожрёт. К тому же они с Роирганом типа пара. Слушай, с тобой точно всё в порядке? Ты бледный, Хтон.       «Хтону» было даже наплевать на ненавистное сокращение. И наплевать было на то, насколько красивые и опасные девушки собрались в столовой. Наплевать ему было и на то, что он мог вживую созерцать настоящую сафанионку вдали от закрытых резерваций.       Чужая жестокость рвала на части его, половину литэрарума и всю планету на мелкие-мелкие кусочки. И Умуорвухтон не понимал, почему. Нет, ему было наплевать, с чего это Роирган так разозлился на весь мир, за что мечтал отомстить Никарену. Право, этот литэрарум давал достаточно поводов с самого что ни на есть первого дня. Резервуару — в особенности.       Мэвар хотел понять, как Нермор взломал его дар, если это в принципе невозможно.       Что такого особенно было вокруг Роиргана?       Что особенного жило в нём?       Когда Ториоф потянул за собой по воздуху три подноса, словно на невидимой привязи, и Итса с Нермором отвернулись, явно желая уйти обедать в место потише, Умуорвухтона будто ударили. Мэвар подскочил, роняя стул.       Позже он не помнил ни рывка через всю столовую, ни реакции окружающих, ни даже того, не отросли ли у него, часом, клыки. Мэвара будто выключили. А когда включили — он уже за горло прижимал Роиргана к стенке.       — Что в твоей крови?! — зарычал Умуорвухтон, едва ли помня себя.       В глазах напротив не было… Ничего.       Да, пожалуй, именно эти глаза и разбудили его. Или страшная мёртвая бездна в их глубине.       Казалось, будто их затянуло белой плёнкой. Сквозь неё зрачок выглядел самую малость отдающим серым сгустком на поверхности сгнившей воды. Цвет радужек определить не получалось — да и сами радужки, даже их граница, почти полностью слились по цвету с мутными бельмами. Они казались тенью, блёклой и едва различимой в моменты, когда свет падал прямо на глаза Роиргана. Этот курсант был слеп.       Выглядело это настолько мерзко, что Умуорвухтон пришёл в себя и даже почти отдёрнул руку.       — Так, давайте без резких движений, — внешне спокойно, но с явственной тревогой потребовал Вейас.       Итса сделала крошечный шаг вперёд.       — Тише, — со сдержанным раздражением заметила она. — Ты же только вчера прибыл в литэрарум. Давай не будем его убивать? Ну пожалуйста. Он… Э… Хороший!       Умуорвухтон прикусил губу. Устраивать разборки до смерти он не планировал. Но и отступать, не получив ответа на вопрос, было не в его правилах.       — Что в твоей крови? — повторил он, не обращая внимания на айревинку и Вейаса. Чуть сильнее сжал пальцы, и Роирган вздрогнул. Только сейчас Умуорвухтон заметил, что старший Резервуар был куда мельче его: невысокий и скорее жилистый, чем крепкий.       А ещё внешне он очень испугался. Слепые бельмастые глаза расширились ещё сильнее, тонкие губы дрогнули.       — Ничего! Сейчас — ничего, честное слово! — торопливо выпалил Роирган, и Умуорвухтон ощутил, что тот жался к стене, будто мечтая с ней слиться.       Он был… Жалок. Паника во взгляде, дрожь по коже, капелька холодного пота на виске. Умуорвухтон слышал чужое прерывистое дыхание, этакое характерное, будто Роирган сдерживал истерику.       Вот только там, в глубине, в самом нутре, Нермор желал вскрыть ему глотку и тащить, привязанного, за фороссой до самых Канерданских гор.       «Либо ты убираешь руку на раз-два-три, либо я эту руку отрываю, — буквально всем собой чувствовал Умуорвухтон предупреждение. Казалось, оно разлилось в воздухе вместе с обострившейся, нестерпимой агрессией. — А потом и вторую. Потом я примусь за ноги, а в конце сдеру с тебя кожу и брошу в бухту, чтобы пронаблюдать, хорошо ли держит тебя морская вода».       В эту секунду мэвар осознал простую истину: и Итса, и Вейас, умоляя не порочь горячку и не устраивать тут кровавую баню, обращались не к нему. Они пытались дозваться до Роиргана.       Умуорвухтон торопливо отдёрнул руку. Отступил на шаг. А затем бросился прочь из коридора.

***

      Нермор скептически глянул в сторону захлопнувшейся двери, а затем покорно поднял голову, позволяя Итсе ощупать его шею на предмет повреждений.       — Какие… темпераментные у нас новенькие, — насмешливо заметил Роирган, и его губы, ещё минуту назад подрагивающие, сложились в усмешку. — Мне нравится!       — Хорошо, что ты ему не врезал, — серьёзно заметила Итса. Магические ветра, обдувающие её тонкий стан, стали сворачиваться, распускаться невидимыми лозами, а затем свились вокруг горла Роиргана.       — А я не понимаю, зачем ты перед этим мальцом комедию ломал, — фыркнул Ториоф, морщась. Парящие за его спиной подносы источали манящий аромат, но о еде, похоже, все забыли. — Без слёз не взглянешь. Прямо не бунтарь-Роирган, а жертва насильника в переулочке! Что это было?       — А, да зачем мальчика пугать? — улыбнулся Нермор. И улыбка у него была тёплой, будто материнские объятия. — С этим в Никарене и без меня прекрасно справятся. Да и не только. В конце концов, этот мир такой жестокий и опасный… Мало ли, что мальца ждёт.

***

      — И ты хочешь сказать, что чувствуешь его до сих пор?!       Умуорвухтон покачал головой, а затем притих, будто прислушиваясь к себе, и с явным сожалением кивнул.       — Не так… мощно, как за обедом. Видимо, расстояние сказывается. Роирган даже не думает, он орёт в эмоциональном диапазоне — благо, тот довольно ограничен. Десять-двенадцать метров его зона смертельного поражения, я бы сказал.       Молчали долго. Эфаро, пусть и была свидетельницей произошедшего, всё же полную версию событий слышала впервые. Вьен же и вовсе выглядел оглушённым многочисленными эскападами друга.       — Мне это не нравится, — наконец осторожно заметил натаинн.       Умуорвухтон неопределённо хмыкнул.       — Нет, Умуо, серьёзно. — Вьен подался вперёд. — У нас в Айревине тоже много говорили об этом… Роиргане. Он, оказывается, вообще фигура известная. Очень опасным считается. Мало того, что Резервуар, так ещё и бывший шатааровец. А если он плюс ко всему умеет взламывать чужие дары… Я попытаюсь разведать про него что-нибудь, а ты пока что держись от него подальше, ладно? Пообещай, что…       Дверь распахнулась.       Реакция мэвара оказалась моментальной: Умуорвухтон защёлкнул крышку часов, и Вьен — вернее, его дорогая сердцу тень-проекция, — тут же исчез.       — Вы чего тут делаете? — полюбопытствовал Ихои, рассматривая замершую Эфаро и мрачного Умуорвухтона.       — Яблоко доедаем, — недобро отозвался мэвар и с видимым сожалением вернул часы в карман. Он надеялся, что Вьен правильно поймёт такое спешное, если не сказать — отсутствующее прощание. — Ещё вопросы?       Вопросов не нашлось, но взгляд у Тваино стал такой, будто нером начал понимать, почему Дальо и Марву терпеть не могли мэвара.       — Да, — огрызнулся Тваино, швырнув книги на свою кровать. Те тут же сочли за благо просыпаться на пол, но Ихои такие мелочи никогда не интересовали. — Вы на вечернюю физподготовку пойдёте, или на отработках уж слишком понравилось?       — У нас же отбой через час, — искренне изумилась Эфаро. — Какая физподготовка перед сном?       — Так вы не пойдёте?       — Пойдём. — Умуорвухтон молча поднялся с места и с неприязнью одёрнул форму.       Послушание и безопасность, безопасность и послушание — вот его девиз. Мэвар собирался подчиняться самым глупым требованиям и прятать глаза в ответ на угрозы до тех пор, пока все эти кретины «сверху» сами не начнут бояться командовать им. В конце концов, не всегда ведь Умуорвухтон будет маленьким.       А вот самым сильным Резервуаром мира — всегда.       На физподготовку первокурсников выдернули на один из полигонов за первой крепостной стеной. От моря ощутимо тянуло холодом. Листья тихо и сонно шептали что-то вроде «и куда выперлись, дураки, в такое время по кроватям лежать надо». Впрочем, отчётливо этот шёпот слышали лишь заспанные первогодки. Крупный крепкий наставник, представившийся Гуле, очевидно воспринимал посыл природы примерно как «раз, два, левой, правой: отличный вечерочек для силовых тренировок!»       — А если на занятие прийти и там уснуть, это же отсутствием не считается? — шёпотом уточнил Шииз, потирая глаз.       Меатар тяжело вздохнул.       — Вот завтра и узнаем, когда всей группой будем изображать одурманенных и спать на партах.       — Боевой маг, курсант Дальо, высыпается за четыре часа, — злорадно прищурился наставник Гуле.       — Вьен бы сказал: «Диагностирую у этого типа расстройство сна и острое желание поделиться им со всеми», — чуть печально улыбнулась Эфаро.       Мэвар прикусил губу. Ему тоже не хватало постоянных язвительных комментариев приятеля. Как известно, тщательно обсмеянное страшным не считается.       — Но помимо этого у боевого мага есть несколько полезных качеств, которые мы с вами и будем прививать утрами и вечерами, — не обращая на общее недовольство никакого внимания, продолжал наставник Гуле. Его кожа, плотно обтянувшая внушительные проработанные мышцы, казалась такой толстой, что шпильки первогодок не могли её даже оцарапать. — Например, боевой маг вынослив. Кто-нибудь знает, почему?       — Потому что быстрые неутомимые ноги люлей не получат, — хохотнул Ихои.       — В том числе, — кивнул наставник. — Хотя в вашем случае, я надеюсь, мы развиваем быстрые ноги, чтобы отвешивать ими пинков недостаточно шустрым, а не чтобы бегать самим. Но ещё выносливость напрямую влияет на то, как долго вы можете колдовать. Как и любая деятельность, колдовство выматывает. Подите попробуйте без передышки хотя бы книжку читать! Кто-то устанет через час, другой сутки продержится на энтузиазме, но потом свалится и будет ещё столько же отсыпаться. А уж про активную деятельность я вообще молчу. Я ответственен за то, чтобы вы могли часами напролёт выдерживать нагрузку магии на тело, что, к слову, даже сложнее, чем часами же держать планку или… Кстати о ней, чего стоите, чего вылупились? Встали в планку все!       — Во что? — несчастным тоном переспросил Ихои.       Наставник Гуле закатил глаза.       — Эй, там, в задних рядах! Отвесьте ему поджопник, авось в падении и разберётся, что такое «планка».       Курсанты украдкой переглядывались, пока принимали заданное положение. Наставник говорил так, словно даже многолетняя выучка не могла до конца вытравить из него нечто простецкое, неискушённое. Будто за здоровенным, плечистым мужиком, похожим скорее на тяжеловеса, но никак не на боевого мага, прятался сельский мальчишка, притаившийся с удочкой у реки и разглядывающего поплавок — авось клюнет?       «Это сделают со всеми нами, — мрачно думал Умуорвухтон, наблюдая за тем, как наставник Гуле расхаживал перед ними, изредка делая замечания по поводу стойки отдельных курсантов. Из такого положения, максимально близкого к земле, мэвар видел, что наставник слегка шаркал ногами, будто стремясь ободрать подошвы чересчур дорогих сапог. — Заставят забыть, что мы все разные, заставят одинаково говорить и одинаково думать, просто чтобы мы все стали идеальным образом, который можно подороже продать».       — Если кто боится, что после вечерней тренировки не сможет уснуть или, не приведи Круг, сердечко сорвёт, то можете не беспокоиться. — Наставник остановился, цокнув форменными невысокими каблуками сапог. Курсанты тут же заметили, что они были металлическими… И явно наточенными. — В конце занятия мы с вами разучим полезные чары для контроля сердцебиения. Будете применять их, чтобы плавно восстановить ритмику, без лишней нагрузки — закаляет, кстати. Будете каждый вечер после тренировки применять, и через год можете не бояться болезней сердца.       — Каждый вечер? — слабо простонал Шииз, вычленив главное для себя.       — Разучим сегодня? — тоже перепугался Ихои, и остальные курсанты усмехнулись про себя.       Ихои был неромом и разучить мог что угодно в рекордно быстрые сроки. Но как дело доходило до практики, начинался тихий ужас. Тваино то пугался и не мог ворожить нормально, то отвлекался и путал опорные узлы самых простых заклятий, а то и просто не понимал, как должны работать разученные чары — ничего удивительного, что заставить их подчиняться его воле мальчишка после этого не мог.       — Кто не разучит после вечерней тренировки, скорее всего, не уснёт, — напомнила Ноуса встревоженно.       — Именно! — обрадовался наставник Гуле. — Какая прекрасная мотивация, не правда ли?       «Бесит, — тут же подумал Умуорвухтон. — Всё бесит».       Планка давалась ему без труда, и дело тут было даже не в крепости мэваров как расы. Любые данные, даже самые превосходные, можно угробить без тренировок. Другое дело что Умуорвухтон как раз тренировался. Занятия занимали всё свободное время, но это определённо того стоило. Мэвар считал так: если уж собрался бороться за право жить без указки, следовало быть в форме.       Далеко не все курсанты из группы справлялись так же легко, как мэвар. Тваино Ихои морщился уже после первой минуты, но пока ещё держался. Охор Марву, пусть и удерживал позицию нерушимо, будто скала, всё же время от времени коротко, нервно выдыхал, будто такая позиция уже приносила ему дискомфорт. Даже Эфаро, пусть и не была в числе худших по физподготовке, всё же в выносливости многим уступала: её руки едва уловимо подрагивали.       Крепкие Шииз и Меатар выглядели так, словно готовы были стоять так всю ночь. Заодно и поспать именно в таком положении, делов-то. На удивление тоненькая, будто тростинка, Ноуса Шаквар демонстрировала удивительные для такой мелкой магички результаты.       Наставник Гуле пожал плечами, разглядывая их. Особого восторга в его взгляде не было.       — Я думаю, половина из вас сегодня действительно не уснёт, — задумчиво протянул он, оценивающе глядя на курсантов. — И, может быть, завтра. Или больше, но не намного. На моей памяти только один олух провозился с чарами ритмики две недели. Вот только вы будущие воины, и такое испытание для вас должно быть пустяком. Но, может быть, именно этот пустяк спасёт вам жизни. Мы можем прямо сейчас разойтись по постелькам, укутаться в одеялки и счастливо уснуть, надеясь, что, когда придёт время, вы справитесь со всеми испытаниями. И что выносливости вам хватит и на настоящий бой, и на защиту, и даже на многочасовое поддерживание сложного заклятья. Вот только знаете что? Не хватит. Вот не хватит и всё. Ни одному из вас… Что это? От кого это сердитое сопение?       Сердитое сопение было ото всех, но наставник Гуле делал вид, что он этого не понял.       — Вы хотите узнать, как ощущается давление магии, или что? Поверьте мне: ни один из вас, задохликов, сейчас и минуты не простоит. Круговой минуты! — гаркнул он, и…       Ощущение было ужасным.       Ихои и Эфаро вскрикинули, падая на плитку. Остальные стиснули зубы.       Каждый из молодых никаренцев ощутил, как нечто невидимое навалилось на спины, нечто, похожее на огромный вес и в то же время — нематериальное. Это нечто, гораздо более стремительное и холодное, чем природная энергия, не удерживалось на спине. Оно струилось сквозь неё, прошивало позвоночник и мышцы, стекало сквозь грудную клетку к магическому резерву и выходило из тела.       Каждый знал: на самом деле магия проходила по безопасным путям в теле, не угрожая ни мутациями, не болезнями. Вся эта прорва напряжённой энергии даже не касалась этих самых костей и мышц, только проносилась чуть в стороне. Но даже от этого возникало ощущение, будто кости крошились, а мышцы рвались.       Вес казался огромным.       Боль — чудовищной.       Дорогие сапоги с наточенными каблуками, которые до сих пор рассматривали курсанты, теперь расплывались перед их глазами, словно от удара по голове. Это казалось пыткой. Вечной пыткой.       На деле же Охор Марву рухнул десять секунд спустя.       Шииз — сорок.       Меатар почти хрипел, пытаясь удержаться, и когда минуту и десять секунд спустя Дальо всё же упал, растянувшись всем телом на холодной земле, наставник Гуле даже кивнул ему — одобрительно и чуть удивлённо.       Умуорвухтон наблюдал за происходящим относительно незамутнённым взглядом, ведь он расслабил руки примерно одновременно с Ноусой, на пятидесятой секунде. Вот только если Шаквар всё же упала и даже умудрилась больно удариться, то мэвар сбавил нагрузку совершенно осознанно. Он опустился низко-низко, практически укладываясь на землю, но всё же не касаясь её. В таком положении нагрузка была терпимой, и Умуорвухтон быстро раздумывал, что делать дальше.       Мэвар не был уверен, что сумел бы снова выпрямиться, принимая исходное положение.       Остальные же были точно уверены, что не смогут. Магия давила на них даже теперь, плотно прижимая к земле, как лавина, как враг, поставивший ногу на поверженных магов.       — Поймите-ка одну вещь, детки, — насмешливо протянул наставник. Курсанты, вжатые в пыль, видели только, как туда-сюда прохаживались его дорогие, до блеска начищенные сапоги из тёмной кожи. — Магам совершенно наплевать, в каком году распадались союзы рас и сколько было придумано перепевок старых баллад. Магам даже не важно, насколько велика в нём искра: были бы мозги, и слабак сможет ворожить эффективно. Но как долго вы сможете это делать? Мы только что получили ответ на этот вопрос. Не больше этого времени вы сумеете нормально колдовать. Примерно столько вы проживёте в настоящей битве. Хотите чуть подольше? Что же, это требует от вас немногого. Всего лишь круговых усилий! И можете мне поверить: у вас будет всё, чтобы сделать это усилие. К концу обучения выносливость станет вашим жизненным кредо. А когда она впервые спасёт вам жизнь, уж поверьте, вы будете вспоминать меня и ваши сорванные спины со слезами благодарно…       Умуорвухтон зажмурился, отгораживаясь и от его раздражающего голоса, и от собственной ярости, и от неприятных мыслей. И, размеренно выдыхая, плавно распрямил руки, практически возвращаясь в исходную позицию.       Вес давил. Давил нестерпимо — довольно типичная для его жизни ситуация. Только Умуорвухтон начинал думать, что справлялся с нагрузкой, как на него от души сбрасывали новый вес.       Уж после такой ассоциации позволить себе расслабиться и повалиться в изнеможении на пол было преступлением.       — Оу, как интересно! — совсем другим тоном протянул наставник Гуле и присел на корточки напротив Умуорвухтона. — А не тяжело, молодой человек?       Объективно и вправду было тяжело. Уже через несколько десятков секунд мэвар ощутил, как задрожали руки и почти болезненно напряглись мышцы спины и пресса. Но выстоять стало делом принципа.       — В самый раз, — тихо отозвался Умуорвухтон и улыбнулся про себя. Это было его ответом — и согласием принять предложенное жизненное кредо.       Набраться сил. Выносливости. Выдержать всё.       Выжить, в конце концов.       Закусив губу, мэвар окончательно распрямил руки, чётко принимая исходное положение, поднимаясь ещё выше.       Отныне он собирался действовать только так. Карабкаться, невзирая на несомый вес.       Всегда подниматься вверх.       Вверх.