Стадия дельта

Контрабандисты издали, еще находясь в море, замечали виселицы. Вот одна — первое предостережение, а там другая — второе предостережение. Это нисколько не мешало им заниматься контрабандой, но таков порядок. Виктор Мари Гюго, «Человек, который смеётся»

      — Дать платок?       — Платок?! Вы издеваетесь?! Грани-и-и… — женщина зарыдала, размазывая кровь и копоть по лицу. — Она падала прямо на нас, вы видели? Эта балка…       — Видел.       Женщина осеклась.       — Как он это сделал?       — Пробраться к вам в дом не очень-то сложно. Защитная система пришла в негодность, да и будь она рабочей, всё равно оставляла желать лучшего.       — Потому что у нас нет врагов! — Она снова сорвалась на крик. — Так почему мы?! Что мы ему сделали? Всё пропало, всё…       За их спинами огонь дожирал семейное имение, выплёвывая в небо клубы прогорклого дыма. Женщина пошатнулась, а затем тяжело осела в траву. Она бы упала, но двое её сыновей, что до сих пор смирно стояли в сторонке, пытаясь откашляться от угарного газа, успели поймать её под локти. На какое-то время движение прекратилось. Сухонькая женщина почти беззвучно плакала, уткнувшись лицом в колени. Мальчишки неуверенно гладили её по волосам и плечам, оставляя жирные следы сажи.       Вопрос времени, когда она это заметит.       — Что это? — всё же встрепенулась женщина. Она панически подняла голову и уставилась на собственные руки, а затем — и на руки детей. Тело её сотряс горестный смешок. — Да, конечно… Теперь я ещё и выгляжу словно бродяжка…       — Дать платок?       Женщина снова осеклась и уставилась на дознавателя дикими глазами. Но платок, после краткого раздумья, приняла.       Роймо тяжело вздохнул. Он не сомневался, что в утренней газете это будет обозначено как «затянувшееся расследование стоило белому рыцарю Роймо Ирнеину сияющих доспехов и места в Доме Скорби; теперь герой подрабатывает в службе спасения, чтобы заработать на хлеб». Командующий Саигрей умолял его избегать таких вот действий; комментариев, не согласованных с руководством, не давать, вести себя с подчёркнутой уверенностью… Роймо старался.       Но что ему оставалось делать, если семья, которую он обозначил как «находящуюся в сфере интересов Ни’Ро и потому пребывающую в зоне повышенного риска», к моменту, когда он приехал, чтобы собрать показания, оказалась горящей в собственном доме? Что вообще в таких случаях полагалось делать?       Если бы Роймо остался на улице наблюдать за тушением пожара, а затем флегматично собрал показания у погорельцев… Что в таком случае нашкрябали бы в газетах, он даже думать не хотел.       Ирнеин сплюнул в сторону мерзкую копоть и посмотрел на часы. Что-то ему подсказывало, что от этой семьи он бы мало чего добился прямо сейчас. Зато дознаватель уже был в шаге от того, чтобы опоздать на вторую запланированную на сегодня важную встречу. И тот человек, к которому Роймо направлялся сейчас, воспользовался бы любой возможностью, десятью секундами опоздания дознавателя, чтобы беседы избежать. Роймо не собирался предоставлять ему такого шанса.       — Приятно было пообщаться, — ядовито заявил Ирнеин, пытаясь вытереть сажу с рук вторым платком. Хоть раз в жизни пригодился. — Но мне пора.       Женщина с отчаянием вскинулась, явно планируя пуститься в новый виток истерики из-за этой иронии. Но, лишь взглянув на вымотанного дознавателя, прикусила язык и сухо отозвалась:       — Спасибо вам за помощь. Мы можем чем-то отплатить вам?       — Обойдусь. Хотя… — Роймо прищурился, заметив своего главного идеологического врага в отдалённой беседке. — А что это у вас там? Газета? Можно взять?       — Да, но…       — Но нет, — один из мальчишек нервно подорвался на ноги и попытался заградить пусть Ирнеину.       Роймо закатил глаза и мягко отодвинул мальца в сторону.       — Да ладно вам… Чего я о себе только не читал. Хочется же быть в курсе, кто я сегодня: убийца, мужеложец, придурок или они что-то новенькое придумали? — Ирнеин изловчился и выудил газету из вазы, не обращая внимания на нервные переглядки хозяев дома. Дознаватель пробежал взглядом первые несколько страниц и усмехнулся. Ни’Ро в некоторых вопросах был до смешного последователен. — Сегодня убийца. Ясно. Спасибо большое.       Экипаж дожидался дознавателя на проспекте и, едва Роймо только вскочил на подножку, двинулся к центру города. Ирнеин мог бы сделать крюк и добраться до Дома Скорби, чтобы воспользоваться местным порталом. Но медлить дознаватель не любил, да и опасность опоздания становилась критической, так что задержке Роймо предпочёл лишние траты. Экипаж затормозил у дома ближайшего из доступных портальщиков.       Как и у всякого портальщика, дом этот отличался ужасающе огромными размерами и излишним, на взгляд Роймо, пафосом. Был за людьми, выросшими без гроша за душой, такой грешок: избавившись от проблем с финансами, они начинали строить замки. Уменьшенные копии королевского дворца в этом районе тянулись по обеим сторонам улицы: владельцы откровенно выпендривались, у кого зубцы на башнях длиннее да крепостные стены толще. И лепнина. Конечно же, лепнина должна была казаться богатой и сложной.       Роймо этого не понимал.       Ему казалось: раз уж строил ты замок, значит, боялся осады — следовательно, строй его, Граней ради, по законам фортификации и не позорься! Так нет же. Планировка у этих чудищ чаще всего была ужасной и довольно нелепой с практической точки зрения, а магическая защита и вовсе отсутствовала. Эти типы городили дворцы, смешав с десяток разных несочетающихся стилей, тратили огромные суммы на толстые стены, которые тяжело было прогреть, сад, за которым некому было ухаживать, и залы, которые невозможно убрать. В таких домах неудобно было жить, да и выглядели они нелепо — но портальщикам почему-то нравилось. Право слово, дознаватель Ирнеин не встречал ни одного портальщика, который не мечтал бы выстроить такую нелепую замкообразную химеру.       Впрочем, они могли себе такое позволить. Портальщиков было мало, и именно это делало их в равной степени незаменимыми и полезными. Они сокращали месяц пути до десятка минут. И хотя путешествия посредством порталов, которые, как известно, нужно было привязывать к якорям — местам, людям или предметам, — таили в себе множество опасностей для жизни, люди всё равно на них раскошеливались. Городские власти выделяли портальщикам участки, выстраивали им дома за свой счёт и предоставляли огромные льготы — неудивительно, что портальщики с жиру бесились.       Как сказал бы Ни’Ро, «хорошо, что они хотя бы полезные; а вот когда всё то же самое дают мерзавцам, которые способны только вредить…» Роймо собирался отправить этого психа на плаху, но иногда он говорил правильные вещи.       Неправильным людям, в неправильное время, с неправильным посылом, да и методы выбирал такие себе. И это правильность мыслей полностью нивелировало.       Портальщик, как и положено, даже не встал при виде посетителя. Его помощник лениво и степенно принял чудовищную, по меркам Роймо, оплату. Сам портальщик лениво махнул рукой в сторону дознавателя, тот привычно закрыл глаза, а когда открыл, стоял точнёхонько на станции общественных экипажей на другом краю мира.       «Официальные» портальщики на службе у городской администрации нравились Роймо именно этим: они не ставили клиентов в неловкие ситуации. Их «якорями», к которым выбрасывало проходящих сквозь порталы, были административные здания, центральные площади крупных городов, остановки экипажей, иногда — достопримечательности, у которых для таких целей располагали специальные телепортационные площадки.       Портальщики-индивидуалы же с «якорями» порой экспериментировали, и не всегда — удачно. Нет, работали их переходы исправно. Вот только их клиентов вполне могло перенести в городской фонтан. Или человек мог открыть глаза сидящим на какой-нибудь статуе под свист и улюлюканье прохожих. И такие конфузные ситуации даже редкостью не были, потому что к «индивидуалам» обращались часто и охотно.       «Ну поплаваю в фонтане, — рассуждали все без исключения люди, которые, естественно, вечно куда-то спешили и не могли вытерпеть ни секунды промедления. — Зато месяц до матушки ехать не надо! А так — за день туда и обратно обернусь».       Роймо стремительно пересёк площадь и, прищурившись, внимательно оглядел дома для приезжих, в которых, как громогласно сообщали примерно миллион вывесок, сдавались квартиры. Нужный дом ожидаемо имел больше всего выходов, был расположен так, что с его балконов с восточной стороны можно было сигануть в переулок… Дознаватель Ирнеин усмехнулся и стал подниматься по лестнице.       Когда после третьего стука никто не отпер дверь, дознаватель толкнул её плечом и сразу же столкнулся взглядом с латэрекком, уже умастившимся на подоконник. В левой руке у него были часы. В правой — записочка, накарябанная на криво вырезанном зелёном сердечке.       — От зараза, успел, — вздохнул латэрекк, защёлкнул крышку часов и спрыгнул с подоконника, всем собой выражая крайнюю степень разочарования. Смоляные волосы его закрывала защитная повязка наподобие натаиннских: наверняка она и цвет глаз скрыла, если бы её хозяин того захотел, надеясь смешаться с толпой. Черты лица его были острыми, словно латэрекк планировал убивать людей либо ими, либо пронзительным взглядом.       На вид этому мужчине, как правило, не давали и сорока. Роймо Ирнеин же знал: ему недавно стукнуло шестьдесят два — начинался его магический закат. Этого латэрекка, известного как Эйрена Вирела, знали и ненавидели многие маги-дознаватели — и Роймо в том числе. Не беспричинно, конечно.       Эйрен был разведчиком. Одним из лучших, на самом-то деле. Этого следовало ожидать: когда латэрекки приходили в Шатаар, это всегда было к беде. Золотой литэрарум растил из природных хитрецов таких крупных махинаторов, что страшно становилось. С Вирелом это, по крайней мере, сработало именно так. Этот гад стал известен тем, с какой сноровкой он не оставлял следов и выходил из окружений.       Впрочем, об уровне профессионализма Эйрена довольно ясно говорил его возраст. Из шестидесяти двух лет сорок он посвятил работе «по профессии». В сфере интересов Вирела было всё, от промышленного шпионажа до кражи компрометирующих писем из декольте принцесс. И то, и то этот латэрекк проворачивал с такой ловкостью, что его не просто «не поймали» до сих пор — его просто не за что было ловить.       Потому что маги не охотились друг на друга. Существовало негласное правило: в магическом сообществе все стояли друг за друга горой. И только в том случае, если маг оставлял явные улики, выходил на свет, подписывался под совершёнными преступлениями, на него открывали охоту. С одной стороны — логика в этом имелась. Маги были наёмниками без отчизны и, как поговаривали, чести. Купить их имел право любой, кому хватало денег. И если этот «любой» требовал во что бы то ни стало собрать компромат на придворного советника — такие, как Вирел, шли и собирали компромат. Выполняли работу.       Условные советники чаще всего таким поворотом дела были недовольны и могли в свою очередь нанять другого мага, чтобы поймать и проучить вражеского шпиона. Впрочем, такие конфликты интересов возникали редко: если было очевидно, что в деле замешан маг, то другой ворожей имел право сослаться на так называемый «пятый пункт» наёмничьего договора и отказаться от заказа. В таком случае разозлённым советникам не оставалось ничего иного, кроме как объявить шпиона в общий розыск — и вот тогда он становился проблемой дознавателей, таких, как Роймо.       Правда, и у магов-дознавателей имелся аналог «пятого пункта»: они имели право поймать «коллегу» только в том случае, если тот, опять же, при выполнении работы оставлял явные следы. Иначе же — никто ничего не видел, никто не сознался, дело закрыто, нам очень жаль.       Нетрудно догадаться, что одна только специфика деятельности их обоих не позволяла Ирнеину и Вирелу оказаться на одной стороне баррикад. Откровенно говоря, именно Эйрен был тем, кто катастрофически понижал показатели Роймо по раскрываемости — и явно этим гордился.       Эйрен Вирел почти не оставлял следов. Случайно, по крайней мере. Все его редкие промашки были настолько мелкими, что не один опытный дознаватель обломал об него зубы. А ещё он был на диво активным разведчиком, энтузиастом, если можно так выразиться. Эйрену доставлял удовольствие сам процесс работы, та особенная атмосфера, которая возникала, когда он обводил противников и ищеек вокруг пальца. Лучший представитель мага-наёмника, Вирел и правда был «без отчизны», без семьи и даже без постоянных крепких связей. Ему некому было хранить верность, и не существовало идеалов, которые этот латэрекк мог бы уверенно назвать близкими ему.       Последнее было той самой причиной, почему Ирнеин ещё не назначил Вирела главным подозреваемым в деле Ни’Ро. Фанатик, на которого охотился Роймо, пусть и не был, как казалось дознавателю, искренен в своих провокационных речах, всё же действительно «дёргался», заметив очередную социальную проблему, решить которую, конечно же, должен был именно он. Ни’Ро трогало то, о чём он говорил — по большей части. И даже если все эти выступления были отвлекающим манёвром, всё равно назвать этого психа человеком без убеждений никто бы не рискнул. Вирел же если во что и верил, так лишь в то, что деньги и информация правили миром. И ему было плевать, в чьих руках сосредотачивались эти два могучих инструмента.       Ну, был ещё, конечно же, фактор отчаяния. Ведь если бы, чисто теоретически, Вирел и Ни’Ро оказалось одним человеком, расследование можно было бы сворачивать. Потому что поймать Эйрена было вне человеческих сил.       Вернее, Роймо бы, конечно, попытался добиться справедливости даже в таком случае… Но дознаватель понимал: скорее всего, его потуги бы оказались провальными. Вирел был мастером с наработанной базой информаторов, сотнями «лежек», заготовленными путями отхода, огромным опытом — да и знаменитую смекалку латэрекков пока никто не отменял. И если этот человек действительно хотел уйти, он уходил. Из любых оцеплений, из запертых комнат, из допросной…       Сегодня он явно собирался ускользнуть от нежелательной встречи через окно.       «Вот так и знал, что эти балкончики неспроста выбраны», — хмыкнул про себя Роймо, закрывая дверь.       — Добрый день, Вирел.       — Ты такой пунктуальный, аж противно. — Эйрен огляделся. Комната была буквально вылизана и выглядела нежилой. Видно, сборы разведчик начал задолго до сегодняшнего утра. — Чаю?       — Знал, что я задержусь? — игнорируя очередное раздражающее предложение выпить подкрашенной воды, поинтересовался дознаватель Ирнеин, а затем ненавязчиво обошёл Вирела и сел спиной к окну, перекрывая пути отступления. — Ты открыл в себе дар прорицателя и предугадываешь пожары, или сам руку приложил? Мне казалось, поджоги — не твой метод. Да садись, садись. Мы надолго. О, и это, я так понимаю, мне?       Роймо подобрал с тумбы послание, которое Вирел туда пристроил, видимо, подальше от чужих глаз. Естественно, в любимой детской манере Эйрена на зелёном (почему-то) сердечке было размашисто написано: «Надо было добираться быстрее, Роймо». В последнее время решительно все посчитали довольно забавным слать ему записки. Всех так веселил пример Ни’Ро, что обхохочешься. То ли всё было не так просто и…       Ну да, версию с причастностью Вирела дознаватель Ирнеин не любил, но и со счетов не сбрасывал.       Эйрен с очевидным неудовольствием опустился на диван напротив него.       — Что тебе нужно, Ирнеин? — сразу поинтересовался разведчик. — Я точно знаю, что у тебя на меня ничего нет. Я был аккуратен в последнее время, так что ты просто не мог…       «Проштрафился где-то, — понял Роймо, испытывая острое желание прямо сейчас пойти и отыскать, за что бы можно было схватить этого гада за шкирку и запихнуть за решётку. — Как жаль, что я занят».       — Пришёл поговорить о том, от кого ты заказы берёшь.       Настороженный взгляд Вирела сменился понимающим, а затем — насмешливым.       — Седьмой пункт договора, Ирнеин. Маг не несёт ответственности за преступления нанимателя и имеет право принимать деньги от любого лица по собственному усмотрению. — Он развёл руками. — Не я это придумал.       Роймо прищурился.       — Тебя нанял Ни’Ро?       — Да, — не стал увиливать Вирел.       Молодой дознаватель быстро огляделся и чуть было не застонал от разочарования. Конечно же, вся комната была окутана сложнейшей сетью чар: ни записать слова хозяина квартиры, ни создать проекцию этой ситуации, ни ещё каким-либо образом запечатлеть признания Эйрена было физически невозможно.       — Я уже закончил работу, — предупредил Вирел, усмехаясь, а затем стащил с головы «натаиннскую» повязку. Судя по тому, что волосы Вирел состриг на удивление коротко, да ещё и начал куда-то собираться, он и правда напортачил и теперь надеялся спрятаться где-то на югах. — Не хочу лишать тебя удовольствия расследовать, в чём она заключалась.       — Знаешь, ты сейчас вот в таком вот шаге, чтобы я тебя скрутил и оттащил в Дом Скорби, — поделился Ирнеин, нарочно не оставив между указательным и большим пальцем вообще никакого расстояния.       Вирел не впечатлился.       — Ирнеин, напомни, сколько раз ты меня уже так хватал?       Роймо в ответ тяжело вздохнул. Хватал он Вирела четырежды — и затем отпускал с извинениями. Потому что ни за отведённый законом срок, ни даже сверх него дознаватель Ирнеин не мог отыскать ни одного основания продержать разведчика за решёткой дольше положенного.       Официально Вирел был выпускником Лирвина с какой-то там ботанической специализацией. Его такой же «официальный» дом был крохотным особнячком, заросшим диковинными цветами — и Эйрен никогда не упускал шанса ткнуть дознавателей носом в то, насколько он мирный, беззащитный и послушный гражданин.       Да, дознаватели всего мира ненавидели Эйрена Вирела.       Нет, Ирнеин не был исключением.       — Раз уж мы так хорошо сидим, сразу скажи — документы из Дома Скорби на прошлой неделе тоже ты стянул? — со вздохом поинтересовался Роймо, устало потирая переносицу.       Вирел улыбнулся.       — А, ты понял?       — Мало кто ещё будет в таком случае приходить и уходить через главные двери. — Ирнеин снова укоризненно глянул на собеседника. Вирел, явно почувствовав себя в безопасности, начал разговором наслаждаться. — Просто чтоб ты знал: в сегодняшнем пожаре, когда я уходил, уже успели погибнуть двое. Сейчас — точно не знаю, может, ещё кого-то отыскали под завалом.       — Вот пожар — уже не я.       — Ой ли? Что ты сделал для Ни’Ро? Наводка на семью Итун — твоих рук дело? — быстро, словно опасаясь, что разведчик встанет и уйдёт, начал задавать вопросы дознаватель. — Отвечай, Вирел.       — Пожалуй, нет. Даже из уважения лично к тебе. — Разведчик сочувствующе усмехнулся. — Не пытайся перевесить это на меня. Дела Ни’Ро меня не касаются. Меня не касаются никакие дела заказчиков. Правда, Роймо, мне жаль. На самом деле Ни’Ро показался мне жуть каким пафосным типом, ты мне нравишься гораздо больше. Но даже если меня наймёшь ещё и ты, я всё равно не смогу тебе ничего рассказать. У нас договор со всеми «особыми пунктами». Магический контракт. Я работал практически вслепую, и, чтоб ты знал, было сложно. Я ничего не знаю, а то, что знаю, рассказывать не имею права. Как и ты — выбивать эти знания. Иначе под суд пойдёт уже твой дом Скорби. Печальная ситуация, но… Пожалуй, так будет безопаснее для нас троих.       Роймо нахмурился. Он примерно этого и ожидал: любой грамотный наниматель старался разобраться в том, как работала наёмничья система магов, и сыграть на ней. Выстроить такой договор, чтобы и не переплачивать, и желаемого достичь, и, главное, обезопасить себя. Что касалось магов-исполнителей, их такие договора защищали всегда, автоматически. «Никто не должен страдать за то, что хорошо выполнил свою работу», как говорили представители магического альянса.       Да, договор защищал Ни’Ро и Вирела. Но разведчик говорил и глядел так, будто намекал: и сам Роймо получал какую-то выгоду ото всего этого грязного дельца. Будто и его безопасность тоже оказывалась в приоритете.       — Троих? — скептически уточнил Роймо.       — Оговорился.       — Если бы ты так легко оговаривался, не дожил бы до своих лет.       Эйрен хохотнул и глянул с вызовом. Искристые хитринки заиграли в циане его глаз.       — Люблю, когда дознаватели начинают признавать мои услуги!       — Это не признание. — Ирнеин нахмурился и снова украдкой огляделся. — Я просто пытаюсь понять, что за игру ты ведёшь. Разве ты сам не понимаешь: Ни’Ро объявлен в розыск в каждом государстве. Рано или поздно его поймают. Ты же не любишь быть на стороне проигравших, так?       — А какая сторона тут «выигрывающая», Ирнеин? Твоя? — Вирел пожал плечами. — Я не союзник Ни’Ро, я просто принял от него заказ. И хорошие деньги. Если он в конце концов попадётся кому-нибудь ловкому — не мои проблемы. Но я ведь и не на твоей стороне. На ней ещё опаснее.       — Это ещё почему?       — Как ты думаешь, Ирнеин: Ни’Ро сумасшедший?       — Нет. — Роймо пожал плечами, заметив вопросительный взгляд разведчика. — Я так и не думал никогда. Он нормален — и очень, очень умён к тому же. Фанатик — да, безусловно. Он очень предан своей идее — только я пока не понял, той ли, которую он проповедует на улицах, или какой-то другой.       — Мне тоже так показалось. — Эйрен задумчиво потёр подбородок. Это была ещё одна из его привычек, выводящих из себя работников Дома Скорби: Вирелу доставляла исключительное удовольствие игра в дознавателя. — Это страшный человек. И его разум не повреждён ничем. Он прекрасно понимает, что ему не выгодно иметь врага, особенно такого, как ты. Даже с учётом того, как выросла его популярность с момента, когда тебе поручили дело. Мне даже показалось, будто он считает, что ты и вправду можешь его поймать. Ненормальный в такой ситуации затеял бы с тобой игру. Но Ни’Ро здоров. Поэтому… Оглядывайся.       — С чего вдруг такие советы? — Роймо скрестил руки на груди и подозрительно уставился на разведчика. — Ты что-то знаешь, Вирел?       — Ничего. Просто… Ощущение.       Ощущениям латэрекков очень верили. Правда, когда они, эти самые ощущения, касались вещей, а никак не людей, наделённых душой и сознанием. Поэтому Ирнеин позволил себе скептическую усмешку.       — Я осторожен.       — А твоя рабочая группа?       И вот тут Роймо похолодел.       Расследование и вправду продвигалось тяжко. Только получив дело Ни’Ро в своё ведение, Роймо Ирнеин бросил все силы на то, чтобы вычистить дом Скорби от возможных агентов Ни’Ро. Вести расследование, пока кто-то беззастенчиво передавал информацию террористу, глупо и непродуктивно. И процесс зачистки затянулся. К ужасу молодого дознавателя, «агентами» оказались едва ли не половина дознавателей.       Это было… Ударом. Эти люди пришли в Дом Скорби много раньше самого Ирнеина, помогали ему, учили его, были его наставниками и опорой, пока молодой дознаватель ещё только вставал на ноги, готовясь начать рывок по карьерной лестнице. Они могли бы считаться примером — но почему-то продались фанатику.       Отсев этих проржавевших винтиков в механизме Дома Скорби занял несколько месяцев. Откровенно говоря, Ирнеин бы искал соглядатаев ещё, ведь теперь он не чувствовал себя в безопасности. Но примерно тогда Ни’Ро совершил нападение на банк близ литэрарума Ванакор и убил двоих аристократов. Волей-неволей дознавателю Ирнеину пришлось спешно включаться в дело. И закрутилось.       Допросы ванакорцев, конфликт с Алиту Найвином, попытка отыскать следы Ни’Ро в Ванакоре… Проклятущий фанатик как-то умудрился добраться до хороших помощников Ирнеина, которые упорно вели дело, пока сам Роймо был занят чисткой Дома Скорби от предателей. Гибель этих троих дознавателей стала новым одним ударом и откинула ещё не начавшееся расследование далеко назад. И, к тому же, вынудило Роймо собирать рабочую группу.       А это тоже потянуло за собой затраты. Нервов, сил, времени и денег — Ни’Ро выматывал у противника ресурсы довольно умело. Ирнеину приходилось параллельно вести дело, проверяя потенциальные зацепки, и руководить набором группы. Великие литэрарумы охотно предоставили Роймо двоих никаренцев, айревинца и четверых шатааровцев в помощь расследованию, а совет безопасности магов прислал ещё и двух опытных ворожеев, да ещё и не абы кого, а в чине сейдов. Да и курсанты были полны энтузиазма и желания услужить — дело Ни’Ро интриговало их. Сейды, пусть и были выше в звании, чем Ирнеин, слушались его и, вне всякого сомнения, были полезны. Роймо даже нравилась эта рабочая группа.       А потом на них вышел Ни’Ро. Это случилось, когда Ирнеин и его команда накрыли очередное собрание и даже сумели захватить больше двух десятков слушателей Ни’Ро. Наутро его группа пропала, будто и не было никогда. Без следов борьбы и крови, да и тела никто так и не нашёл — хотя на поиски Ирнеин угробил ещё больше месяца.       Роймо не знал, то ли Ни’Ро сумел пошатнуть преданность каждого из членов его команды и прибрал их к рукам, то ли никто из этих ребят уже давно не дышал… Но ту же ошибку допускать не собирался.       Когда в конце концов стало очевидно, что в одиночку вести такое дело невозможно, Ирнеин собрал вторую группу. И на сей раз её создание не просто «не афишировалось» — Дом Скорби предпринял всё возможное, чтобы никто, кроме нескольких проверенных дознавателей, не знал о существовании такой команды. Если не считать самого Роймо и курсантов из этой самой «второй группы», то о ней на данный момент знали лишь четверо.       Вернее, должны были. Вирел в этот список точно не входил.       — Что ты о ней знаешь? — тихо спросил Ирнеин, стиснув пальцы на подлокотниках кресла.       Эйрен пожал плечами.       — На самом деле — ничего. Просто, когда Ни’Ро говорил со мной, он сказал, что вы его достали. Причём именно так он это и озвучил: «Ирнеин и шайка его». Вот я и подумал, какая ещё шайка у тебя может быть? Бунтарства в тебе ни на гран, так что разбойничью ганзу ты бы точно заводить не стал. А вот рабочую группу…       Он врал. Роймо Ирнеин не был специалистом в чтении мыслей. Не был он и мэваром, что считывал бы правду по глотку крови. Но сейчас он уловил фальшь, прекрасную, выверенную игру — очередную ловушку Вирела.       Дознаватель подорвался на ноги.       — Я клянусь тебе, Вирел, — шёпотом пригрозил Ирнеин, — если я узнаю, что с ними что-то случилось по твоей вине — я больше не буду пытаться упечь тебя за решётку. Просто однажды тебя прямо на улице подстрелят. И никто ничего не докажет. Ты понял?       — Ты вроде куда-то спешил? — вопросом на вопрос отозвался разведчик — и вновь улыбнулся.       Он не испугался, но к сведению, без сомнений, принял. Легко и лениво, будто включаясь в очередной раунд много раз пройденной им игры. Вирелу, конечно же, было наплевать и на то, что могли погибнуть люди, и на то, сколь бесценны были сведения, которыми он мог поделиться с Ирнеином. Ему было наплевать на судьбу того самого мира, который так порывались спасать молодые.       Эйрен знал: в любое время и в любой реальности его навыкам найдётся применение. И пока так будет продолжаться, у него не кончатся деньги. Большего этот человек и не просил.       Он был одновременно за всех и в то же время ни за кого. И, с одной стороны, это обеспечивало ему выживание. С другой… Роймо и вправду не поскупился бы на наёмных убийц для Вирела и таких же, как он, лживых беспринципных гадов, ни во что не ставящих чужие жизни.       — Не прощаюсь, — бросил дознаватель уже от дверей, а затем стремительно вырвался на улицу, на ходу влетая в экипаж.       Обратно к команде Роймо торопился даже сильнее, чем на встречу с Вирелом.       Испугался ли Ирнеин? Можно с уверенностью утверждать, что да. За прошедший год Дом Скорби потерял больше людей, чем за минувшую четверть века. Те, кто не получал заклятье под рёбра или пулю в затылок, сбегали сами — а Ни’Ро радостно комментировал всё это через рупоры газет. Наблюдал, как редело братство дознавателей, и с каждым днём наглел всё сильнее.       Но, пусть потеря дознавателей и была чудовищным испытанием для Дома Скорби, Ирнеин пытался относиться к ней философски. И он сам, и его коллеги знали, на что шли, когда выбирали эту работу. Жёсткая муштра Шатаара приучила их стойко переносить трудности.       Роймо не мог понять лишь одного: как у Ни’Ро поднималась рука на детей.       Конечно, по мнению магического альянса — и даже здравого смысла — двадцатилетние курсанты детьми уже не были. Они имели право вступать в брак и заводить уже своих детей, умели убивать, каждый из них подписал согласие на участие в опасных миссиях. Они тоже знали, куда шли. Но Роймо уверенно и неуклонно считал их детьми. И даже не потому что назвать «взрослыми» дознаватель не мог бы и половину своих знакомых, и неважно, восемнадцать им было или девяносто.       Вопрос здесь был скорее во внутренней зрелости. В понимании мира и своего места в нём. В миллионе чудес, которых ещё не произошло в жизни курсантов.       В их жизнях уже случились первые шаги, первые слова, первый выпавший зуб, первая дружба и, быть может, первая любовь. Но не было ещё первого дня семейной жизни. Первого отказа в месте работы. Первого выхода один на один с самостоятельной жизнью. В двадцать в груди всё ещё цветут одуванчики и живёт мечта, а голова забита идеалами и желанием всех спасти. Всё это — нежное и хрустальное, оно запросто разбивалось о рутину и реальность. Но на осколках такого хрустального замка чаще всего вырастала уверенность в себе.       Мечты становились скромнее и трансформировались в цели.       Идеалы уступали место убеждениям.       Желание всех спасти оборачивалось попыткой прожить хорошую жизнь — и подарить такой же шанс хотя бы своим близким.       Одуванчики разлетались на ветру, чтобы расцвести в ком-то ещё.       Но это всё происходило с человеком куда позже. Не в двадцать. Не когда вчерашний подросток мог неделями ходить, вспоминая нечаянный поцелуй или мечтая о геройствах во славу Абсолютного Добра. После трансформации всего этого во взрослую и стойкую натуру, человек обрастал бронёй. Меньше верил чужакам. Задавал правильные вопросы. Задумывался: не использовали ли его? Взвешивал, оценивал, принимал решение. И мог с уверенностью ответить «Да пошли вы» на насквозь лживое: «Твоя смерть послужит общему благу, и мир, вот увидишь, станет гораздо лучше».       Роймо ненавидел то, что магов начинали использовать задолго до этой болезненной, но целительной трансформации.       И ещё больше он ненавидел то, что Ни’Ро — и такие люди, как Ни’Ро, считали, что они вправе убивать этих ребят. Забирать у них шанс пережить и свои идеалы, и свои мечты, и свои проклятые одуванчики между рёбер.       Ни’Ро был таким же мерзавцем, как и те, против кого он якобы сражался. Он говорил о свете, правде, свободе и добре, и иногда — да, кончено же, — произносил правильные речи. Те, что находили отклик в сердце у каждого. А потом он, видите ли, распускал замотивированных олухов по домам и шёл мосты мостить из мертвецов.       Выражаясь чуть менее аллегорично: Ни’Ро пудрил мозги едва-едва совершеннолетним юнцам, уверяя, что они мессии и должны сражаться с хозяевами мира. И ему это удавалось, ведь такие дети — восторженные, неопытные и, главное, дешёвые. «Хозяева мира» тоже пудрили мозги едва-едва совершеннолетним юнцам, уверяя, что они мессии и никто кроме них не справится с Ни’Ро. И у них тоже всё получалось, потому что… Да ровно по той же причине. В результате между собой сходились в схватке не те, кто развязал глупый спор, войну за влияние, а всё те же дети. Юные и чересчер восприимчивые.       И Роймо. Роймо устроился дознавателем лишь по одной причине: в его силах было устранить хотя бы одну из сторон этого извечного конфликта. Ненадолго и не бескровно — но это было хоть что-то.       И Ирнеин тоже знал, на что шёл. Понимал, как высоки его шансы не вернуться с очередного расследования. Это был его осознанный выбор. Совсем другое дело — приставленные к нему курсанты.       Добираться до их «штаба» пришлось тремя порталами, чтобы сбить возможную слежку. Подчинённые постоянно жаловались Роймо, что от такого количества «ложных» перемещений им становилось дурно, что это выматывало и угнетало. В такие моменты дознаватель Ирнеин обычно гневно чеканил: «Да, конечно, неприятно; но вы хотя бы живые. И никто вас не найдёт».       Роймо был уверен в своих словах. Место сбора для его группы могло бы послужить прекрасным поводом для гордости. Полностью защищённое от атаки снаружи, мягко «уведённое» под землю, без дверей и окон, замаскированное до идеального состояния — на поверхности не было даже бугорка земли, что намекал бы, насколько всё не просто с этой якобы мирной делянкой.       «Лежку» закрыли даже новейшим заклятьем, не дающим чужакам проникать в неё посредством телепортации. И если знали о группе, не считая Роймо и его подопечных, всего четверо (пятеро, если считать Вирела), то «ключи», позволяющие обходить этот запрет и спускаться в убежище, были только у Ирнеина да у единственного никаренца-защитника из этой группы.       Роймо не знал, каким образом Вирел умудрился пронюхать что-то о его команде.       И не знал, известно ли Ни’Ро место их сбора.       Он решил, что прослыть параноиком — это не так уж страшно. Куда меньше дознавателю нравилось отправлять письма с соболезнованиями родителям и близким тех, кто погибал у него под началом. Поэтому Роймо даже не стал терять время и вызвал лекарей сразу.       К моменту, когда третий портал добросил его, наконец, до убежища, шестеро лекарей и двое лирвинцев, по всей видимости, практикантов, уже мялись посреди луга и явно не знали, куда себя деть.       — Дознаватель Ирнеин! — обрадованно выдохнул один из лекарей. — Мы чудовищно рады вас видеть.       — Можете вы объяснить, что это за глупая шутка? — поинтересовался другой «зелёный», экспрессивно размахивая аптечкой. — Нас вызвали в таком количестве, что мы уже думали, вы Ни’Ро поймали! Или с бандой столкнулись! А вместо этого нас переносит за город, где только трава, клещи и возможность созерцать пейзажи. Да и те, к слову, не очень.       — Тут подозрение на нападение, — быстро пояснил Ирнеин. Отмахиваться от людей, которые спасали жизни всему Дому Скорби, он обычно не рисковал.       — Так подозрение или всё-таки нападение?       — Если я ошибся — мои извинения, компенсирую. Если нет — вы вполне могли бы и не успеть сюда добраться, — бросил Роймо, и лекари затихли. Сам дознаватель быстро приводил магические вектора вокруг ключа в порядок. Ещё один уровень защиты — изначально заклятье вокруг ключа было повреждено, и как его поправить, знали тоже только двое. — Я проверю. Если не появлюсь через десять минут — значит, нас надо вытаскивать.       — Сколько там людей? — деловито осведомился один из лирвинцев.       — Со мной будет четверо. Всё, я пошёл.       И Роймо активировал ключ.       То не было порталом, ведь управлял им не портальщик. Напротив: в ключ вложили видоизменённое защитное заклятье, которое мгновенно окружило дознавателя плотной энергетической оболочкой — и втянуло в убежище сквозь щиты. Ирнеин, чутко отсчитав семь секунд, деактивировал ключ, чтобы не провалиться ещё глубже сквозь землю, и огляделся.       — Дознаватель Ирнеин! — тут же восторженно донеслось с разных сторон, и Роймо облегчённо вздохнул.       Троица курсантов глядела на него преданными глазами. Два шатааровца и никаренец-защитник — эта боевая группа была крошечной, и в то же время — очень разгружала дознавателя.       Лэтья и Гиад, двое шатааровцев, уже два года учились в Шатааре на дознавателей, и назначение в группу Ирнеина восприняли как дар небес. Самого Роймо они, по всей видимости, принимали за посланца этих самых небес и разве что в рот ему не заглядывали, когда он описывал им тонкости оперативной работы. Шатааровцы вели дистанционно допросы, отслеживали действия боевой группы дознавателей, когда Ирнеин был далеко, и просто возились с документацией: описывали улики, формировали со слов Ирнеина пул подозреваемых, раскапывали в архивных данных их досье… Вдвоём Лэтья и Гиад справлялись ловко и быстро, и, как подозревал Ирнеин, явно «нашли друг друга» за время этой практики. Они экономили Роймо не просто часы, а целые дни работы.       Лимин, никаренец, изначально рассматривался как кто-то, кто сможет группу защищать — однако и он оказался куда как полезен в расследовании. Соображал парнишка очень быстро. А ещё он великолепно справлялся с ошеломляющими и обездвиживающими заклятьями, поэтому ни один налёт на сходки Ни’Ро без этого никаренца не обходился.       Группа была маленькой. Но Роймо привык к ней. И, увидев, что вся троица невредима, Ирнеин почувствовал, как разжались тиски вокруг горла. На мгновение ему показалось, будто он и не дышал с тех пор, как осознал, что про его команду прознал Ни’Ро.       — Что сказал Эйрен? — тут же полюбопытствовал Гиад, решительно пытаясь отобрать у дознавателя пальто.       Роймо пытался внушить этим детям, что им вовсе не нужно ему нравиться и угождать, чтобы успешно выполнить миссию, но кто бы его слушал.       — Делал честные глаза, пугал и постоянно повторял, что у меня на него ничего нет, — буркнул Ирнеин, переводя дух. — Признался, что Ни’Ро его нанял.       — Как и ожидалось, — кивнула Лэтья. В то время как мальчишки выглядели подавленными, она не теряла надежды и казалась неунывающей и очень светлой. — Что будем делать дальше?       Роймо, который уже собирался было выбираться обратно на поверхность, остановился и недоверчиво покосился на курсантов.       — А что, моё предыдущее задание вы уже выполнили?       Вся троица глядела на него честными глазами.       — Нет, стойте. Правда? Там работы было недели на две. А вы провозились всего…       — Три дня, — сверкнул гордой улыбкой Лимин. Никаренец тоже участвовал и теперь чувствовал неподдельную гордость. Не столько за себя, сколько за их крохотную команду.       — Мы очень старались, — поддержал приятеля Гиад.       Роймо растерянно переводил взгляд с одной сияющей морды на другую. Задание, которое он поручил своей группе, не было сложным — скорее, требовало огромных временных затрат, работы с горой документов, проверки источников… Сам Ирнеин провозился бы с этим вчетверо дольше. А эти мелкие…       Эти трое отошли к столам, где высились аккуратные папки и тонны документов, и выглядели так, будто готовились сообщить нечто безмерно важное. Впрочем, они часто так смотрели. Эти молодые ребята каждую мелкую улику воспринимали как серьёзный шаг к завершению расследования.       — Я пробралась на собрание, — деловито поделилась Лэтья, и Роймо нахмурился. Он был не настолько в отчаянии, чтобы посылать курсантов в этот гадюшник, и об инициативе Лэтьи слышал впервые. — И экспериментировала со следящими заклятьями.       Такие эксперименты Дом Скорби уже проводил и Ирнеин — тоже. Ещё бы, ведь следящие заклятья могли бы решить столько проблем: продемонстрировать передвижения Ни’Ро, раскрыть его лежки, узнать, кому он служил — если служил, — поимённо вычислить и устранить союзников… И захватить его самого.       Но простые варианты, как показала практика, с этим типом не работали.       Лэтья же была известна своей яркой любовью к перестраиванию чар. Обычная «следилка» у неё могла полностью поменять тональность и способ воздействия, обрасти дополнительными опорными точками и исказиться до такой степени, что даже опытные маги не понимали, что перед ними именно следилка, а не какие-нибудь, например, обезболивающие чары.       — Это кто-нибудь заметил?       — Если и заметил, то не понял. Или никак этого не показал. В общем. — Лэтья веером разложила по столу несколько крошечных карт. — Я протестировала эти чары на всех, кто стоял рядом с Ни’Ро, и они закрепились. Нужно будет проверить, вдруг кто-то из них окажется местной важной шишкой? На самого Ни’Ро, естественно, тоже попыталась чары завязать, но… — Тут Лэтья недовольно поджала губы. — Я могла бы поручиться, что чар он не заметил. Но они слетели с него! Просто слетели, будто он амагичен!       — Твои версии? Защита?       Лэтья задумалась. А затем решительно заявила:       — Я работала над этим заклятьем полгода. Перебирала варианты и сочетания. Изучала побочные эффекты. Достраивала и достраивала уровни сложности… Даже мои наставники из Шатаара уже не могут засечь это заклятье, не находят его среди других безопасных чар. И защититься от него не могут. Я прорабатывала плетения так, чтобы они игнорировали всю возможную защиту. Так что варианта всего два.       — Проекция? — предположил Ирнеин, и девушка кивнула.       — Именно. Мои чары рассчитаны на человека, с проекции они будут слетать. И второй вариант — Ни’Ро как маг сильнее меня, и моё заклятье оказалось для него слишком хлипким.       — Но эта версия разбивается о то, что Ни’Ро не маг, — вздохнул Лимин.       — Всё равно интересно. Невосприимчивость к следящим чарам… — Роймо задумчиво потёр подбородок. Карандаш взлетел со стола и размашисто написал ту же фразу в «портрете», который они с курсантами набрасывали, надеясь понять личность этого преступника. — Неприятная особенность, но с этим можно работать. Я запрошу консультацию по этому вопросу. Посмотрим, есть ли ещё способы избежать следящей магии такого уровня.       Гиад тоже потёр подбородок. Ирнеин уже давно заметил, что этот шатааровец подсознательно копировал его, но ничего не говорил.       — А если у него есть подходящий артефакт?       — Он должен быть очень мощным, — вздохнул Роймо, но версию всё же записал. — Продуманный, профессионально зачарованный человеком, который и сам отлично разбирается в следящей магии… Не хочу говорить, что раньше было лучше, но в последнее время толковых зачарователей по пальцам пересчитать можно. И те в основном по оружию. Но — я проверю. Если кто-то создал подходящий артефакт, мы это выясним.       По большей части в их компании рабочие версии предлагал сам Роймо. Но иногда, чаще всего — после таких вот долгих, выматывающих работ с источниками, озарением накрывало и его команду. Ирнеин проверял версии этих детишек, даже если ему казалось, что они ничего под собой не имели.       Но со временем эта троица предлагала всё меньше «пустышек».       Они проникались атмосферой, их делом, образом Ни’Ро, который постепенно заполнялся деталями… Ирнеин догадывался: если так пойдёт и дальше, на выходе у него будут не недоучки-практиканты, а полноценные напарники.       — А если артефакт не новый?       Роймо вопросительно взглянул на Гиада, предлагая ему продолжать. И шатааровец, торопливо подорвавшись с места, развернул проекцию. Десятки выдержек, газетных статей и уменьшенных копий старых особняков закружились около него, будто смерч из полупрозрачного стекла.       — Я проверил вашу версию, — заискивающе сообщил Гиад. — О том, что поджоги — это попытка Ни’Ро скрыть, что он что-то забирает из домов своих жертв.       Ирнеин медленно кивнул. Эта версия и вправду несколько раз поднималась на обсуждение. Роймо убил уйму времени, чтобы получить доступ ко всем необходимым документам, вроде описей имущества, списков семейных реликвий пострадавших и даже их переписки. В том, что Ни’Ро приходил в дома знати, а затем уходил в ореоле пламени, Роймо упорно видел демонстрацию. Ни’Ро делал вид, будто совершал поджоги ради, собственно, поджогов — этакая кара за богатство и угнетение, сожжённые жизни обманутых людей, всё такое… Но Ирнеин уверенно подписывал эти преступления как «грабёж» и отказывался обсуждать другие варианты.       Потому что Ни’Ро не нападал бессистемно. И жертвами его далеко не всегда становились те, кто и вправду увольнял работников ни за что, издевался над слугами или после чая развлекался финансовыми махинациями. Та же семья Ньегэран, зверские убитые в банке у Ванакора, не отличались ничем таким. Репутация этой семьи была чиста — или, по крайней мере, не грязнее, чем у любого живого человека. Если эти люди и делали что-то, заслуживающее порицания, то на убийство это точно не тянуло. Зато Ньегэран были известны несколькими великолепными коллекциями: оружия, древностей, сафанионских реликвий — и драгоценных камней.       И Ньегэраны были такими не единственными.       Ни’Ро искал что-то. Находил или нет — неважно. В любом случае отследить направление его мысли мешал пожирающий огонь.       Оснований полагать, что Ни’Ро остановится, не было. Поэтому Роймо пытался определить семьи, находящиеся в потенциальной опасности, встретиться с ними — и предупредить. Уезжали аристократы или окружали свои дома дорогой качественной защитой — Роймо дела, в общем-то, не было. В обмен на такие предупреждения Ирнеин пытался вызнать, не приходили ли этим людям письма-предупреждения, не приобретали ли они чего-то, что могло заинтересовать Ни’Ро…       Проблема была в том, что заинтересовать этого психа могло что угодно. В домах аристократии хранились уникальные вещи, за обладание которыми чуть ли не войны разворачивались. В огромных галереях хранились под стеклом святыни, уникальные предметы, оставшиеся со времён доХрустального мира, оружие лучших мастеров, оригиналы потрясающих картин… Были и менее представительные находки. Роймо, который занимался всем этим слишком долго, прекрасно знал: аристократы очень часто нанимали магов, вроде того же Вирела, чтобы собрать компрометирующие письма, выкрасть документы, нелегально и через подставных лиц скупать участки земли… Векселя, акции, расписки, признания в любви, утерянные завещания и права собственности — всё это могло храниться под замками, вдали от любопытных глаз. И всё это могло интересовать Ни’Ро.       Роймо знал: у этого фанатика определённо были личные мотивы. Слова о несправедливости не вырывались у людей просто так. От чего он пострадал — этого Ирнеин не знал. Ни’Ро мог вырасти из одного из тысяч детей, что угробили здоровье на огромных заводах. Он мог быть представителем какого-нибудь обедневшего рода, у которого отобрали всё, вплоть до крыши над головой. Бастардом знатной фамилии, вышвырнутым в приют — или сыном предпринимателя, против которого как раз собрали компромат, чтобы не просто разорить, а подвести под суд. Он мог, в конце концов, быть сафанионом, из тех, кому нельзя покидать резерваций — тех, кому на шее выжигали следящие номера. Роймо даже видел его в роли потомка какого-нибудь мастера-оружейника, художника, зачарователя или архитектора, который негодовал оттого, как и для чего использовались великие реликвии его семьи.       Всё это было возможно — и всё это предполагало разные мотивы, разные сферы интересов и разные предметы, что Ни’Ро мог забирать из домов перед тем, как сжечь их вместе с запертыми внутри людьми.       Каждая такая версия отсылала Ирнеина и его команду к десяткам, если не тысячам, разных подозреваемых. И Ирнеин проверял их. Всех. За некоторыми даже устанавливал наблюдение.       И в редкие периоды спокойствия вынужден был отгавкиваться от начальства, объясняя, «почему психа ещё не поймали» и «чем там Роймо вообще занимался». Никто почему-то не желал понимать, что Ни’Ро умудрился собрать армию… А в команде Роймо было всего четверо. И действовали они вслепую.       — На самом деле найти какую-то связь между его жертвами сложно, — пожаловался Гиад, и сотни разноцветных линий потекли от одной фамилии к другой, объединяя погибших по десяткам категорий. — Кроме того, что все они богаты, а это очевидно, ничего их не объединяет. Это семьи с разным социальным положением, даже не все из них аристократы: четыре семьи были просто крупными предпринимателями, и ещё одна — культурные деятели, поднявшиеся на своём искусстве. У них у всех разная репутация, разный состав семьи; кого-то из этих людей ловили на адюльтерах, другие известны как примерные семьянины. Раса тоже и близко не совпадает. Больше всего страдают неромы и латэрекки, гораздо меньше — натаинны. По понятным причинам нет жертв среди мэваров и сафанионов.       Это всё Роймо знал. В конце концов, списки пострадавших создавал именно он. Но Ирнеин был не из тех, кто обрывал подчинённых в самом пике их творческого полёта. У Гиада имелась какая-то мысль. И, даже если она была нелепой, ничем не подкреплённой, даже если Роймо просто терял время — он не хотел, чтобы Гиад сбился, замкнулся и в дальнейшем боялся своей же пытливости. Поэтому и не торопил.       А глаза у курсанта горели золотом, прямо как его камзол, и ловили отблески проекций.       — Я так и не нашёл никакой взаимосвязи между этими семьями, — продолжал Гиад, размахивая руками. — И тогда я вспомнил, чему вы нас учили. Вы говорили, что первая жертва всегда показательна. Либо она очень старательно выбирается, либо она — как бы эксперимент, проверка возможностей, и потому на ней могут ошибиться, либо от неё потом можно провести ниточку к остальным. И я стал поднимать всё, что нам доступно, о первой семье, которую угробил Ни’Ро.       — Зарика, — тут же припомнил фамилию Роймо. Ни с кем из них Ирнеин побеседовать так и не смог — все погибли вместе с любыми следами, которые мог оставить Ни’Ро. Роймо бился над этим преступлением довольно долго, но, понимая, что через этот тупик перебраться он бы не сумел, стал идти по другому следу, оставив этот курсантам. — Очень влиятельные были. Считается, что они ведут свой род из эпохи, следующей сразу после пришествия Хрусталя. Документальных подтверждений этому нет, но никто не пытался оспорить этот титул. Во многом потому, что у Зарика за века собралась самая большая коллекция реликвий той эпохи.       Когда Роймо услышал, что дом Зарика загорелся, и Ни’Ро публично признался, что приложил к этому руку, он сперва не поверил. Зарика выстроили огромную резиденцию, девять десятых которой занимал чудовищных размеров музей — музей, уникальности которого можно было только позавидовать.       Роймо был там всего единожды. Тогда он впервые за время своего обучения в Шатааре поучаствовал в миссии и даже получил деньги за великолепное выполнение задания. Ирнеин был на подъёме и очень хотел поделиться радостью с кем-нибудь. В результате все деньги Роймо спустил на то, чтобы показать семье столицу. Он потратился на порталы туда и обратно, на самые нелепые и аляповатые заведения, на которые только указывали его сёстры, на развлечения и подарки — и был очень горд тем, как сияли глаза у его семьи. Но самому Ирнеину больше всего запомнился поход именно в музей Зарика.       Они заглянули туда уже под вечер, уставшие и счастливые — но Роймо, лишь перешагнув порог первого же зала, ощутил новый прилив сил.       Этот музей собирался веками, с любовью и трепетом. Его создатели, несомненно, видели чудо в изучении той страшной и сложной эпохи — и они смогли перенести это чудо в настоящее, чтобы заворожить всех вокруг. Посетители видели, как парили под потолком самые первые в истории заклятья, нелепые и странные, но послужившие толчком к началу расцвета волшебства. Как проекции первых людей после воцарения Хрусталя изобретали, вернее, изобретали заново плуги, мотыги и колёса. Как на останках разбитой цивилизации медленно выстраивалась новая. Как великие герои брали на себя ответственность за жалкую горстку людей и боролись с тем, что привнёс Хрусталь, будь то резко мутировавшие звери или неизвестные болезни. Как зарождались дары и единое человечество делилось на народы в их нынешней форме.       Тихие голоса рассказывали о судьбах великих людей. Магия с каждым десятилетием принимала всё более совершенные и удобные формы. Любой желающий мог пронаблюдать, как вопрос выживания и сохранения человечества отступал на второй план — и как вместе с этим из осколков возрождались искусство, и оно, выстраданное, созданное посреди катаклизмов и безнадёжности, оказалось трепетным и прекрасным.       Великая история, рассказанная с помощью магии и древних реликвий, была наследием, которые люди обязаны были сохранять. Хотя бы для того, чтобы не допустить повторения. Роймо не верил, что кто-то мог просто взять и сжечь всё это.       То была странная и не совсем правильная мысль, но Ирнеин искренне надеялся, что перед тем, как обратить пеплом семью Зарика и их особняк, Ни’Ро сначала вынес из дома всё ценное.       — Очевидно, что Ни’Ро испытывает слабость к героике и геройской тематике, — продолжал Гиад. — Не просто же так он взял имя этого натаинна! А семья Зарика собирала в музее в том числе и реликвии, оставшиеся от первых героев Хрустального мира. И самый известный их артефакт…       Роймо нахмурился.       — Щит Кантарнока, — протянул дознаватель.       Лимин радостно вскинулся. Зачарование не было в сфере интересов этого никаренца, но историю оружейного дела он любил. При первом знакомстве Лимин два часа рассказывал Ирнеину об уникальности плети и кинжала героя Ни’Ро. Роймо тогда даже сомневался, а точно ли Лимин осознавал, кого именно они ловят.       — Щит Кантарнока обладает уникальным зачарованием, которое до сих пор никому не удалось повторить, — авторитетно заявил никаренец. — Он «ловит» чужие чары и хранит их внутри себя, и потом может высвободить в любой момент по воле владельца. Этот щит считается первым в мире зачарованным оружием — хотя мы до сих пор не знаем, точно ли это, или просто более древние реликвии просто не были найдены. Или, может, с тысячелетиями они просто потеряли свои свойства…       Роймо поморщился снова.       — Кто-нибудь из вас видел щит Кантарнока вживую?       Как и следовало ожидать, вся троица курсантов дружно помотала головами.       — Он вот такой. — Роймо резкой чертой отмерил воздух чуть ниже своего плеча. — И у него полно ограничений. Заклятье нужно «поймать» именно им — я думаю, Лэтья бы заметила, если бы Ни’Ро закрывался такой здоровенной дурой от её следилки.       — Я просто сказал, что это — самый известный артефакт коллекции Зарика, — вздохнул Гиад. — Он мог понадобиться Ни’Ро, чтобы разобраться в этом уникальном зачаровании и создать своё, только на каком-нибудь незаметном предмете, вроде кольца или пояса. Но вообще, я думаю, что Ни’Ро охотился не за щитом. Или не только за ним. Он же очень активно работает на образ. Я думаю, будь я на месте Ни’Ро, мне бы хотелось свою личину… Как бы это сказать… Сделать более внушительной. А в идеале — заставить всех сомневаться, а не тот ли я самый Ни’Ро, который натаиннский герой. — Гиад взмахом руки отогнал проекции. — Я думаю, он ищет свою плеть.       Лэтья очевидно задумалась.       — Плеть давно утеряна.       — Наверняка мотается где-нибудь на чёрном рынке, — махнул рукой Гиад, и Роймо снова был с ним согласен. — Зато в газетах время от времени появляются заметки о том, что та или иная семья приобрела на аукционе или у «источника, пожелавшего остаться неизвестным», какую-то очередную редкость. «Редкостью» в равной степени может быть и плеть Ни’Ро, и вилка с самым большим бриллиантом мира — но, думаю, такие сообщения в любом случае стоит проверить, если других зацепок нет. Вот он и ищет.       Роймо задумчиво потёр подбородок. Версия мало что им давала, но укладывалась в версию о забытых и обманутых потомках выдающихся людей. Ирнеин не знал, были ли потомки у Ни’Ро, но взял версию на заметку. Её следовало проверить.       — Эта плеть часом не мелькала в какой-нибудь описи имущества жертв?       — Нет, — вздохнул Гиад.       — То есть мы всё ещё не знаем, нашёл её Ни’Ро или нет.       — Он продолжает поджоги — значит, не нашёл.       — Он вполне может заметать следы. Или заинтересоваться чем-то ещё. — Ирнеин тяжело вздохнул. Лимин тут же протянул ему чашку с горячим кофе, и дознаватель впервые за долгое время улыбнулся. — Ладно. Хорошо. Попробуем создать подпольный аукцион с закрытым лотом, пустим пару слухов… Посмотрим, кто явится. И зачем.       Гиад просиял от неподдельной гордости. Роймо же сделал глоток кофе, а второй рукой выудил из кармана ключ, начиная выстраивать заклятья в правильном порядке, чтобы выбраться из убежища. Ему нужно было дать отбой лекарям, а затем связаться с кем-нибудь из никаренцев и обсудить, как можно дополнительно защитить их лежку. Пусть нападения и не случилось, всё же дознаватель предпочитал перестраховаться.       — Я поработаю над этим. Гиад займётся поиском потенциальных потомков Ни’Ро и других «героев». Лэтья — передай команды дознавателям на границах. Я как-то раньше об этом не подумал, но теперь хочу, чтобы Вирел был под присмотром. Мало ли. Лимин — твоя задача… — Ирнеин осёкся и огляделся по сторонам. — Вы это уловили?       Мальчишки непонимающе глядели на него, а вот Лэтья подобралась.       — Да… Какие-то колебания в колдопотоке.       Колебаний в колдопотоке в этом месте быть не могло. Сеть защищающих чар здесь была столь плотной и надёжной, что случайные вектора просто не могли сюда пробраться. Роймо быстро понял: странные магические колебания появились, когда он попытался активировать ключ. Дознаватель медленно отложил его на стол.       Пробраться в это убежище Ни’Ро бы не смог. Любые переходы через Вторую Грань здесь запрещались. Но он вполне мог бы добраться до ключа Роймо и изменить его. Сделать так, чтобы чары на нём срезонировали с защитными заклятьями этой лежки и…       Ирнеин поёжился, когда понял, что чуть не убил их всех.       «Когда он вообще мог это сделать?» — недоумевал дознаватель, делая курсантам знак отойти подальше. Послушались все, кроме Лимина, который был готов защищать Роймо и товарищей от любой невидимой опасности.       — Заклятье на ключе — почти детонатор, — напряжённо сообщил Ирнеин.       — То есть мы заперты? — изумился Гиад.       Он был прав: выбраться из этой лежки без ключа было невозможно. Ну, конечно, если не считать варианта «взять лопату и откапываться».       — Что-нибудь придумаем, — пообещал Роймо. — Главное — не трогайте его. И свой ключ, на всякий случай, тоже.       — До нашего ключа не добраться, — не согласилась Лэтья. — Да и ваш… Чтобы исказить чары на нём, вас нужно было заманить в место, где магические потоки очень искажены, а скрывающие чары буквально на всём. Такая специфическая «защита» мало кому нужна. Вы ведь не проводите время в компании международных преступников и в бандитских штаб-квартирах?       Шатааровка улыбалась, а Роймо второй раз за сегодня ощутил, как перехватило дыхание.       Ведь он совсем недавно был как раз в таком месте.       «Вирел, лживая ты мразь! — взъярился дознаватель. — "Я уже выполнил работу", ты сказал? Немного же времени тебе понадобилось, чтобы превратить мой ключ в переносную взрывчатку!»       — Ничего не трогайте, — снова предупредил Ирнеин. — Снаружи полно целителей и лирвинцев. Если я не выйду к ним через пару минут, они сами будут искать способ спуститься к нам, так что надолго не застрянем. Главное — не наделать глупостей.       — Я могу изучить заклятье на этом ключе? — осторожно поинтересовалась Лэтья, подступая ближе, но Роймо покачал головой. — Но почему? А если эти чары среагируют не только на активацию, но и на что-нибудь ещё? Например, на попытку связаться с Домом Скорби. Или на… — девушка захлебнулась словами.       «Или на щиты», — подумал Ирнеин в то же мгновение, как продуманная, совершенная, неприступная защита их укрытия встала на дыбы, распалась хищными векторами — и один из них пробил дознавателю грудь.       Роймо успел увидеть изумлённое лицо Лимина: никаренец, только услышал об опасности, конечно же, начал формировать щит. И эти чары, такие же продуманные, надёжные и полезные, сыграли роль искры в заполненном газом помещении.       Хаотические потоки магии отражались от стен и друг о друга, неслись во всех направлениях, пробивая тела, дробя мебель, уничтожая наработки. После очередного удара о потолок тот с угрожающим рокотом приблизился.       Гаснущее сознание Ирнеина успело уловить лишь то, как деревянные перекрытия и земляная насыпь рухнули сверху, погребая под собой всех, кто посмел бросить вызов Ни’Ро.