Стадия дельта

Я — твой последний и первый шанс, не обращайся ко мне, божась, в мой расскрипевшийся дилижанс ты входишь, как званый гость, а выйти можешь в раю, в аду, на галопирующем ходу, выпасть, разбив и свою звезду, и лицевую кость. Стефания Данилова, «Джентльмен Удачи»

      — У меня есть план!       — Ой, — испугалась Эфаро, замирая в дверном проёме. — Хтон, давай не надо?       Развернувшийся к ней мэвар выглядел чересчур уж решительным для человека, поднятого на тренировку в половину шестого утра. Тот же Шииз, например, очевидно медлил с расчёской в руках, будто спозаранку не мог вспомнить, как ей пользоваться. Тваино Ихои, зевая, полез под кровать искать сапоги, да так и торчал там уже две минуты. Все подозревали, что курсант Ихои решил доспать прямо там. Эфаро тоже сдерживала зевки и выглядела помятой.       Один только Умуорвухтон был неприлично свеж, решительно настроен и хмур, словно собирался идти на наставника Гуле войной.       Леди Рандари испугалась ещё больше.       — О нет. Только не снова. Хтон, ну правда. Что тебе за дело до него?       — До кого? — прищурился мэвар.       — До Роиргана.       — С чего ты взяла, что я говорил о нём?       — Да потому что ты опять на чём-то зациклился, — всплеснула руками неромка. — Я знаю этот твой взгляд. Тебя вообще не интересует, что происходит вокруг. И это с тобой уже третий день, как раз после «инцидента» в столовой.       — Не зациклился я.       — Да? Я уже дважды назвала тебя «Хтон», а ты ещё ни разу не огрызнулся, что твоё имя не сокращается.       — Кстати да, ты очевидно спалился, — поддакнул Тваино и зашебуршался под кроватью активнее.       Умуорвухтон перевёл взгляд на его укрытие.       — Ихои, — позвал он. — Ты обувь нашёл?       — …нет.       — Ну так ищи молча. — Из-под кровати обиженно зашуршали, но мэвар уже отвернулся и теперь умоляюще смотрел на подругу.       — Это всё просто несерьёзно, — вздохнула та, лишь заметив этот взгляд. — У тебя уже расписание на руке воспаляется. Скоро вообще гноем изойдёт, потому что ещё пару минут, и мы опоздаем на тренировку к Гуле. А потом, если видел, у нас ещё занятия до половины седьмого. Как ты не понимаешь, что охота на Роиргана в такое расписание просто не вписывается, Хтон?       — Моё имя не…       — Да поздно уже, — хмыкнул Ихои, наконец-то выбираясь на свет. Юноша был встрёпан и задумчив: очевидно, под кроватью сапог не оказалось. Теперь Тваино пребывал в напряжённом раздумье о том, куда именно он мог задевать обувь.       Как показывала практика, куда угодно. Всё вокруг Тваино обращалось в шум и хаос — вещи не были исключением. Если бы Умуорвухтон своими глазами не видел, как Ихои вчера на перерыве пытался выпутать учебник из наволочки, в жизни бы не поверил, что такое бывает.       Когда Тваино задавался целью что-то найти, это часто растягивалось в квест на пару часов. Мэвар бы над этим смеялся… Да только обычно в то же время сам он пытался хоть как-то справиться с волосами. У каждого тут была своя проблема — и мальчишки старалась друг друга из-за них не задевать.       Умуорвухтон оглядел комнату, навскидку предполагая, где мог располагаться новый незапланированный тайник, а затем ногой перевернул ящик с корреспонденцией. Несколько газет и пачка писем тут же запорошили каменный пол. Сапоги Тваино упали следом.       — Так вот они где! — обрадовался Ихои.       — Другой вопрос, как они туда попали, — вздохнул Шииз.       Умуорвухтон поморщился.       — Лично мне не интересно. Главное, ты перестал там шуршать. И, может быть, даже найдёшь в себе силы отстать от нас.       Тваино улыбнулся, наконец-то облачившись до конца, и тут же попытался сцапать всех присутствующих, чтобы утащить их на тренировку. Шииз только посмеялся, Эфаро закатила глаза, но ни один из них не стал сопротивляться тому потоку неуёмной энергии, что жил в Тваино. Умуорвухтон привычно отступил в сторону, чтобы его не зацепило.       — Не отстану, — между тем радостно пообещал Тваино. — Кстати, а в чём твой план-то состоит? Сколько за это будет отработок? Тебе помощь нужна?       — Не нужна!       — А чего ты меня тогда звал? — удивилась Эфаро.       Мэвар недовольно покосился на неё, пытаясь выразить мысль, что «это другое». Успех оказался нулевым: по лицу Умуорвухтона читались лишь лёгкая сонливость и такая же лёгкая агрессия.       — Ладно. Но если что — ты знаешь, где нас найти, — чуть поморщившись, напомнил Тваино.       — Естественно, знаю, — проворчал мэвар. — В этом литэраруме только у тебя проблемы с поисками, Ихои.       — О Грани, да когда же тебя отпустит этот приступ вредности? — простонала Эфаро, но ответа, как и ожидалось, не получила. Отчасти потому что курсанты уже выбрались в один из боевых залов и присоединились к сокурсникам под строгим взглядом наставника Гуле, отчасти потому что мэвар и не собирался ничего отвечать.

***

      — Хтон, погляди на часы, — радостно предложила Эфаро.       Мэвар послушался.       Со временем всё было прекрасно: до занятия по боевой магии оставалось ещё двадцать минут, и курсанты имели полное право побродить по литэраруму в своё удовольствие. Шииз так вообще спал, забравшись на подоконник, и многие его примеру завидовали.       — Нет, другие часы! — возмутилась Эфаро.       — Другие? — на мгновение опешил Умуорвухтон, а затем быстро нашарил в нагрудном кармане крошечные часики, с помощью которых можно было связаться с Вьеном. Впервые за утро мэвар улыбнулся. — Читаешь мои мысли.       Мэвару было неловко. Вчерашнее расписание «порадовало» первокурсников сплошным потоком силовых и магических тренировок. А окончательно добило их изучение придворного этикета. На этот предмет многие возлагали большие надежды. Например, тот же Ихои собирался всласть выспаться, и Умуорвухтон очень хотел последовать его примеру. Вот только солидного вида и железного характера наставница, заявив, что «на этом предмете вы сможете расслабиться и понять, что в мире есть ещё что-то, кроме бесконечных войн», погнала курсантов учиться танцам.       Просто для справки: утренняя пара по контролю тела, которую Шииз тут же обозвал «околомагической акробатикой», давалась Умуорвухтону в разы проще, чем час кружения на танцевальной площадке.       Когда наставники всё-таки отпустили курсантов по кроватям, мэвар сел — и сидя уснул. Просто выключился. В чём-то наставник Гуле, яростно настаивающий на тренировках выносливости, был прав. Неудивительно, что вчера вечером Умуорвухтон и Эфаро Вьена так и не вызвали.       Это Умуорвухтону не нравилось. Выбивало из колеи. Не прошло и недели учёбы, как уже начали возникать какие-то там оправдания, стали появляться преграды… Мэвар не планировал такого. Он хотел сохранить дружбу с дорогими ему людьми сквозь года — но Никарен пытался отобрать это так же, как он отнимал всё свободное время и душевный покой.       Если бы Хтон рисовал, он бы наверняка мешал на холсте грозовой синий с сангрией — и писал ими горящий изнутри космос.       Мэвару было неспокойно и тревожно. Он видел опасность в каждом дне и подвох — в людях. И одна только мысль о том, что можно будет на мгновение выкинуть из поля зрения эту вереницу красных камзолов и презрительных взглядов, чтобы поговорить с другом, заставляла его улыбаться.       Эфаро потянула его за рукав, хищно озираясь. Пару секунд спустя она уже каким-то чудом умудрилась открыть дверь в одну из учебных аудиторий, довольно маленькую, но уютную. Леди Рандари тут же выудила из кармашка часы и закрутила колёсико, будто пытаясь перевести стрелки. На первый взгляд — действие совершенно не подозрительное, но Умуорвухтон уже привык приглядываться. Он видел, как разрозненные вектора магии вокруг этих часов от такой махинации выстраивались в чёткую линию, будто части мозаики, что возвращались на свои законные места.       — Надо закрыть дверь, — спохватилась Эфаро, оборачиваясь. Она окинула взглядом мэвара, что легко оперся о дверь плечом, выглядя при этом совершенно расслабленным. — По-твоему, никто не сможет зайти?       — Мимо меня? — Умуорвухтон пожал плечами. — Это вряд ли.       Теперь они уже вдвоём уставились на часики в напряжённом ожидании.       В «дневных» вызовах таилась опасность: стороннему наблюдателю было бы проще прознать об их общении с Вьеном. Именно поэтому обеим сторонам следовало быть осторожными. Так что сам «вызов» проходил не сразу. Примерно в этот момент у Вьено’Ре должны были громко затикать часики, и натаинну предстояло решить, была ли у него возможность скрыться от чужих глаз, чтобы выйти на разговор, или же лучше было отправить сигнал, что он занят, и перенести беседу на вечер.       На сей раз им повезло. Не прошло и нескольких минут, как проекция Вьена возникла из распахнувшейся крышки часов.       — Ребята! — обрадованно воскликнул натаинн. Судя по тому, как развевались длинные полы его камзола, Вьен куда-то шёл. — Я так рад, что вы… Я беспокоился, в общем.       Умуорвухтон перестал улыбаться.       — Извини. Вчера просто не получилось. И нам жаль, правда.       — Умуо, я не в обиде. Вообще. — Вьен замер, только руки его беспрестанно двигались. По дешёвой, мутной проекции сложно было разглядеть детали, но и Эфаро, и Умуорвухтон довольно быстро догадались: это мельтешение означало, что Ре пытался отмыть от чего-то руки. Впрочем, вряд ли это можно было назвать результатом прекрасной дедукции и искусного чтения невербалики. Просто руки у Вьена и впрямь нуждались в долгой обработке водой и мылом — судя по количество крови, что с них текло. Впору было засомневаться, кто именно из мальчишек был мэваром. — И я с самого начала понимал, что связываться каждый день будет проблематично. Любой из нас может уйти на задание, свидание, вымотаться и уснуть, угодить к лекарям, просто не захотеть тратить время на болтовню… Теперь я это ещё яснее понимаю. Наше расписание — это просто какой-то кошмар.       — Да кому ты рассказываешь, — вздохнула Эфаро.       Но больше Вьена никто не перебивал. Слишком уж нервно звучал его обычно напевный голос.       — Просто именно вчера… Я и правда беспокоился.       — Выглядишь уставшим. — Эфаро подошла ближе к проекции, пытаясь разглядеть что-то в наслоении красно-жёлто-зелёных пятен, из которых и складывалась фигура натаинна.       — Ещё бы. Я только что со смены. И это — с ума сойти.       — Смены? — не поняла Эфаро и тут же снова блеснула идеальной неромской памятью. — У тебя ведь практика начинается с третьего года. Тебя же не могли допустить до больных?       — Чтобы их лечить — конечно нет, — согласился Вьен, а затем покосился на Умуорвухтона.       Умуорвухтон не любил, когда на него косились. Он вообще предпочитал, чтобы внимания на его скромную персону обращали поменьше. И потому каждый раз, когда в его сторону начинали пялиться, мэвар напрягался.       — У нас в Айревине нарисовался особенный пациент, — медленно сообщил Ре, поворачиваясь к мэвару.       Тот внутренне похолодел. Вот когда на него обращали внимание так, это было глашатаем худших новостей. А ведь всё только… Нет, не начало налаживаться. Правильнее будет: «Умуорвухтон только начал привыкать к глубине ямы, в которую в очередной раз свалился».       — Роймо Ирнеин, — ответил на незаданный вопрос Вьен, чутко среагировав на практически отсутствующую мимику друга. — Вернее, он и ещё кто-то из его людей, но все в основном хлопочут именно вокруг него. Во многом потому что у него есть хоть какие-то шансы выкарабкаться.       Эфаро обернулась к Умуорвухтону и заметила, как мэвар поджал губы. Он был недоволен: это неромка определила точно. Но чем именно — этого она так и не поняла.       — Это же… Не так плохо, да? — осторожно предположила леди Рандари и тут же удостоилась укоризненного взгляда от Вьена. — То есть я хочу сказать, ты так это преподнёс, будто к вам попал действительно кто-то важный. — Теперь ещё и Умуорвухтон поднял ничего не выражающий взгляд на Эфаро, и та совсем запуталась. — То есть… Это ведь мог быть кто-то вроде Найвина?.. Или… Даже не знаю. Просто… Ирнеин… Ты ведь и сам бы его пристукнул, если бы была возможность, разве нет?       — Ещё чего не хватало, — буркнул Умуорвухтон, а затем слегка растерянно пожал плечами. — Я ничего о его болезни не слышал. Вчера сил не было ни на что, да и сегодня я ещё к газетам не притрагивался. Хотел, но…       — Но — Роирган, — уколола Эфаро.       Умуорвухтон чуть прищурился, но ничего не сказал.       Вьен покосился сначала на одного, а затем и на вторую, и лишь после этого осторожно сказал:       — По-моему ты ничего не пропустил. В газетах об этом ещё не писали. Даже Ни’Ро подозрительно молчит. Он как будто предоставляет возможность Дому Скорби сделать официальное заявление первыми.       — Это сделал Ни’Ро? — тихо переспросил мэвар.       — Я не думаю, что кто-то ещё сумел бы добраться до Ирнеина. — Натаинн сел куда-то, скрестив ноги. Выглядело это так, будто юноша нашёл воздух довольно удобным и теперь восседал прямо на нём, не испытывая ни малейших трудностей. — Его вчера около полудня доставили. Вы же знаете: самые лучшие лекари собраны в Айревине. Даже в больницах и при дворе магов-лекарей от силы двое, остальные не несут в себе ни капли энергии. И они бы не справились с тем, во что превратились эти двое. Мы, на самом-то деле, тоже не справляемся. Нас всех по такой тревоге с занятий сдёрнули, вы бы видели! До лечения допустили всех, начиная с третьего курса. А остальные просто бегают на посылках, меняют повязки, кровь с пола стирают и так, по мелочи. Все, кто постарше и поопытнее, закреплён за Ирнеином, остальные вокруг его помощника бегают. Но на самом деле мне кажется, что мы его потеряем. Почти все ресурсы уходят на дознавателя. Мы их сейчас удерживаем только количеством.       — Они что, буйные? — не понял мэвар. — В смысле «удерживаете»?       — В смысле живыми удерживаем. — Вьен пожал плечами. — Ни у одного, ни у другого нет собственных сил даже чтобы поддерживать сердцебиение. Они сейчас выживают только за счёт нашей магии. Пока начинающие и отстающие их питают, старшие пытаются срастить то, что могут, и вырастить заново остальное. Поэтому у нас «смены» и поэтому они такие короткие: у нас пока что просто не выходит работать в таком режиме… Вы когда-нибудь пытались пропустить через себя максимум энергии? Вот прямо столько, что аж больно?       Эфаро и Умуорвухтон, переглянувшись, кивнули.       — И долго вы так можете продержаться?       — Минуту.       — Мы — около десяти. — Вьен устало потёр переносицу, не обращая внимания на то, как вытаращились на него никаренцы. Сейчас он как никогда мало походил на человека, выносливости в котором хватило бы на десять минут беспрерывной волшбы на пике возможностей. — На самом деле это кошмар какой-то. Вы бы их видели. Это было не «покушение на убийство», Ни’Ро правда пытался их всех прикончить. Ирнеин жив по двум причинам: говорят, он догадался о нападении и заранее привёл с собой лекарей. Ну и да, он оказался ближе всего к выходу, так что, когда их начали откапывать, его нашли первым. Тех, кто были дальше, просто не успели.       — Вьен… — мэвар подошёл ближе, наплевав на дверь. Он не слишком хорошо понимал, как нужно утешать людей. Натаинн не мог просто считывать участие и желание поддержать из его сердца, а обнять его не позволяло расстояние. Так что Умуорвухтон просто опустился на корточки перед проекцией друга и тихо сказал. — Ты справишься. Я знаю. Ты же всегда со всем справляешься.       — К несчастью, — усмехнулся Ре, нервно накрывая ладонью правой руки кисть левой. Будто боясь, что Умуорвухтон сможет разглядеть царапины от ногтей вокруг впаянной в кожу перламутровой искры. Натаинн опустил голову. — Расскажите мне что-нибудь, ладно? Мне скоро снова туда. И лучше я буду думать о вас и о том, что вы опять натворили, чем о том, что от моего контроля зависит чужое сердцебиение.       — Мы увидимся через год, Вьен, — зашептала Эфаро, подходя ближе. Она очевидно не знала, что бы хорошего сказать натаинну, и потому просто сыпала обещаниями, вкладывая в каждое всё своё красноречие. — Мы увидимся и убежим. На весь вечер. Будем встречать рассвет и есть что-нибудь липкое и мерзкое, вроде карамели, чтобы угваздать всю форму. А потом…       Вьен слабо улыбнулся.       — До этого ещё дожить надо.       После очередного взгляда на печальное лицо натаинна Умуорвухтон понял: следовало либо переключить ему внимание, либо прямо сейчас прорывать время и пространство, чтобы вытащить друга из кошмара, в который превратился Айревин. Технически первое исполнить было проще.       Поэтому мэвар заискивающе сказал:       — Знаешь, я собираюсь пробраться в директорский кабинет и выкрасть всю информацию по нашему курирующему.       Вьен метнул в него осуждающий взгляд. Умуорвухтон улыбнулся шире. И в этот момент натаинн начал понимать, что над ним не шутили.       — Даже не вздумай!       — Сразу после ужина…       — Умуо, не смей, я серьёзно. Это плохо кончится.       — …когда все разойдутся по спальням…       — Эфи!       — Что? — не моргнув глазом, переспросила неромка. — Я буду участвовать. Не уверена, что этот мэвар сумеет высадить дверь, не наделав шума.       — Вы не будете этого делать! — Проекция Вьена нервно зашагала по учебному классу, просачиваясь сквозь парты. — Ни за что! Грани, да от вас же только отвернись… Что мне нужно сделать, чтобы вы включили головы?       — Даже не знаю… — протянул Умуорвухтон. — Это такой заманчивый вариант. Я уже всё продумал. Маршрут цолнеров на вечернем обходе просчитал. Время выбрал! И теперь отказаться от всего?       — Да! — в отчаянии воскликнул Вьен.       Мэвар тяжело вздохнул.       — Ну только ради тебя.       — Нет, не так. Пообещай мне, что ты не будешь ни высаживать двери, ни воровать документы… — настаивал натаинн.       Умуорвухтон сделал большие глаза.       — Никогда-никогда? А если…       — Умуо!       — Обещаю.       — Вот так бы всегда. Эфи?       — Обещаю-обещаю. Никаких дверей и воровства.       — Да, мы пролезем через окно и чинно все скопируем в блокнотик. Включая портреты Роиргана. С ними придётся повозиться, но…       Выслушав последнее заявление, Вьен ещё пару секунд постоял нематериальным истуканом, а затем нервно рассмеялся. Напряжение потихоньку исчезало. Плечи айревинца расслаблялись.       — Не пугайте так больше, — попросил он, тяжело опускаясь на… Воздух, вероятно. Ре улыбнулся уже живее. — И если вечером я не получу от вас ещё вызова, буду считать, что вы таки полезли через окно. И что вас поймали. И…       — И теперь пытают в подземелье, — вздохнул Умуорвухтон. — Мы поняли.       — Вы не поняли. Я сам буду вас пытать в подземелье, если забудете отчитаться. — Натаинн подпёр щёку рукой и чуть прищурился. — Есть ещё что-то, от чего мне следует вас отговорить?       Умуорвухтон вздохнул.       — Нет.       — Мы до обидного послушны, — поддержала его Эфаро. — Даже занятия не прогуливаем, хотя, мне кажется, стоило бы. У нас вот прямо сейчас будет второе занятие по атакующей магии. А про первое мы тебе уже рассказывали.       Вьен сдержанно кивнул.       — Я боюсь, Хтон-таки на кого-нибудь кинется. — Неромка с показной безмятежностью пожала плечами. Эфаро уверенно транслировала в мир: «всё хорошо, это просто обычная беседа, мы не узнали ничего ужасного; в мире вокруг нет ничего плохого, и всё, что меня беспокоит — это предстоящая пара по атакующей магии». — Хорошо что я хотя бы смогу за ним присмотреть.       — Не удержишь, так хоть покричишь, что «это плохо кончится»? — поддел мэвар.       Он удостоился тычка в рёбра и усмехнулся.       Вьен снова улыбнулся, глядя на друзей, но затем всё же уточнил:       — А вас разве по группам не делили? Вы же говорили, был выбор специализации.       — А-а-а-а, пира и аэра! — Эфаро легко махнула рукой. — Делили. Но какая разница, если мы всё равно будем вместе?       — Вы в этом уверены? — уточнил Вьен, подозрительно глядя на друзей.       Те вразнобой закивали.       — Естественно! — улыбнулась Эфаро. — Там же очевидный выбор.       — Согласен. Из этих двух только одна специализация заслуживает внимания, — поддержал неромку Умуорвухтон.       Взгляд Вьена стал ещё подозрительнее.       — А я вот что-то сомневаюсь.       — Почему?       — Да потому что, как я уже сотни тысяч раз говорил, вы патологически асинхронны. Вы просто не можете сделать что-то вместе или выбрать один и тот же вариант из двух.       — Можем, — обиделась Эфаро.       — Да? Ну тогда назовите мне свою новую специализацию. Оба. Раз, два, три…       — Пира.       — Аэра.       — Что и требовалось доказать, — вздохнул Вьен, пока двое его друзей обменивались недоверчивыми взглядами.       — Ты серьёзно?!       — О, — изумился Вьен. — А вот это было почти синхронно. Растёте.       — Очень смешно, Ре! — Эфаро в ужасе схватилась за голову. — Ну и как мне тебя останавливать от самоубийства прикажешь?!       — Будем объективны, ты бы и так не смогла меня остановить, — вздохнул Умуорвухтон. Он тоже пытался поддерживать атмосферу дружелюбия и взаимных подначиваний, понимая, что последнее, что нужно Вьену, это грузиться ещё и их проблемами.       Однако проверенная тактика дала сбой. Натаинн тяжело вздохнул и пристально глянул на друзей.       — Ей и не нужно, — негромко, но очень весомо сообщил Ре. — Потому что вы оба будете вести себя хорошо. И выполнять всё, что вам скажут. Чтобы научиться… Чему бы вас там ни учили. Я не шучу сейчас: не хочу пару лет спустя латать кого-нибудь из вас так же, как сейчас латают Ирнеина. Не. Хочу. И не смогу.       Ни у живучего Умуорвухтона, ни у аккуратной Эфаро всё же не было никакого права давать такие обещания. Ведь жизнь, не только у боевого мага, а просто — жизнь, была слишком непредсказуемой. Кому-то за сотню лет не выпадало ни единого шанса даже хоть сколько-нибудь пораниться — а другие расшибались в кровь и костную муку, и не помогали таким ни живучесть, ни аккуратность, ни даже космическая энергия.       И всё же никаренцы решительно закивали.       — Тебе не придётся, Вьен, — уверила Эфаро.       — У нас будут другие поводы встретиться, получше, — поддержал подругу мэвар. — Без участия больничной койки.       …а Вьено’Ре, разумеется, знал, что никто не мог гарантировать ему всего того, о чём так единодушно пели эти двое. И всё же натаинн слабо улыбнулся и кивнул, сделав вид, будто его убедили эти слова, бестолковые, но идущие от самого сердца.       — Тогда топайте. И помните! — Вьен прищурился. — Никаких окон.       — И никаких краж, — согласно кивнула Эфаро.       Мэвар просто кивнул и с неподдельной печалью проследил за тем, как фигура натаинна развеялась в воздухе.       — Вот это у людей проблемы, — тихо подметила леди Рандари и подобрала деактивированные часики с пола. — А ты на Роиргане зациклился.       — Я просто не хочу, чтобы он принёс проблемы уже нам.       Было очевидно, что ни один из них не убедил другого. Но времени на споры уже не осталось, так что никаренцам пришлось на время оставить опасную тему, чтобы тихонько выскользнуть из лектория и смешаться с сокурсниками за пару минут до начала занятия.       — Да поможет нам Круг, — вздохнул Шииз, подозрительно оглядывая помещение, куда их направило расписание.       — Зато вопросов не возникает, куда идти, — попытался отыскать хоть что-то хорошее Ихои, и никаренцы стали разбредаться по противоположным концам зала.       Эфаро и Умуорвухтон, молча переглянувшись, тоже разошлись в разные стороны.       Ихои был прав. Курсанты действительно не задавались вопросами, куда им идти и не притопали ли они случайно не к той группе. Наставник Кодан, по всей видимости, предпочитал наглядность миллионам объяснений.       Боевой зал был разделён на две части. Равные, хотя до прихода Умуорвухтона в одной из них одиноко и печально озиралась одна лишь Ноуса Шаквар. За спиной её ветер подбрасывал лёгкие сухие листья и сияющие огоньки.       Другая половина зала, куда более людная, казалась ареной, на которой сию секунду должны были сойтись величайшие воины мира. Границы этой части зала обтекало словно бы живое пламя, и его трепещущие язычки казались вскинутыми к небу руками.       Вопроса, пира или аэра вызывала у курсантов больше энтузиазма, не возникало тоже.       — Каждый год одна и та же картина, — с весёлым изумлением заметил наставник Кодан.       Курсанты начали задирать головы и наконец увидели его. Казалось, будто часть пола вырвалась из ловушки цемента и плотно прижатых соседних плиток — а затем взмыла вверх, утягивая за собой и Кодана. Наставник занял выжидательную позицию чуть выше барьера, разделяющую последователей стилей пиры и аэры. С такой высоты ему открывался превосходный обзор.       — Сплошные покорители лесных пожаров да парочка индивидуалов-воздушников — то ли любители выпендриться, то ли действительно преимущества аэры видят…       Умуорвухтон улыбнулся про себя. Преимуществ, на его скромный взгляд, в обоих стилях было предостаточно. К аэре его склонил один-единственный аргумент: этот стиль предоставлял прекрасную возможность не оставлять следов.       — Сегодня перед нами стоит интересная задача, — продолжал наставник Кодан, покачивая ногами в воздухе. — Все выучили формулу, о которой я говорил в прошлый раз?       — Да, наставник, — хохотнул Ихои. — Никто не спал, как вы и просили. Две ночи.       — Наглое враньё, — вздохнул Иют Кодан, но кивнул Тваино, показывая, что мысль он уловил. — В любом случае, для тех, кто в себе не уверен, сама формула здесь.       Засечки, похожие на царапины из чистого света, тут же отпечатались на барьере. Энергия перетекала в переменных и знаках, сливаясь в решение их маленькой задачки.       — А зачем мы её тогда учили? — снова подал голос Ихои.       Наставник ошпарил его взглядом, но пререкаться дальше не стал. Только, подавшись вперёд, объявил:       — Эта формула — базовая и для стиля пиры, и для стиля аэры. Её назначение — привести поток магической энергии в такое состояние, когда достаточно будет приложить ещё каплю усилий, и вы вызовете пламя — или поток ветра. Итак, у вас два часа — и за эти два часа вы должны разобраться, какого же это усилия вам не хватает.       — Самим? — слегка удивилась Эфаро.       — Вот-вот, — вздохнул Охор Марву. — Я ни на что не намекаю, но двое из нас ещё в Ванакоре безо всяких боевых формул умудрились колодец взорвать.       Меатар заметно поморщился. Ноуса поёжилась.       — Значит, у вас были не цолнеры, а одно название, — отрезал Кодан и указал на барьер повторно. Будто кто-то до сих пор мог его не заметить. — Ваша мишень. Барьер будет поглощать всё, что вы там наколдуете — поэтому, будьте так любезны, цельтесь в него.       — Мне всё равно не кажется, что это хорошая идея, — вздохнул Шииз. Колодца он не взрывал, конечно… Но ведь годы шли. И сейчас нером считал, что вполне мог бы натворить и чего похуже.       — Это прекрасная идея, — утешил его Иют. Никто почему-то не вдохновился, и наставник Кодан повысил голос, привлекая к себе внимание задумавшихся курсантов. — Я могу просто сказать вам, что нужно для грамотного сотворения этих чар. И следующих, что мы будем проходить. На самом-то деле, я постоянно могу давать вам формулу и рекомендацию к ней, и надеяться, что неромы запомнят, а остальным Круг поможет. Поэтапная инструкция к каждому заклятью, а? Как вам? Вы легко будете сдавать тесты и, я уверен, удивите комиссию своей техничностью в обращении с магическим потоком. А потом вас выпустят из Никарена, и вы рано или поздно, скорее рано, поймёте, что мы с вами изучаем самые первые ступеньки. Что опытные маги на эти «ступеньки» становятся — и уже сами тянутся выше. Достраивают к своим заклятьям новые уровни, экспериментируют, ищут новые решения. Потому что не существует такого заклятья, которое можно применять в любом месте и в любой ситуации. Вечно будет возникать такая нелепица, что вот для тех хороших чар условия не подходят, для других вы, допустим, чересчур вымотаетесь и не сможете их удержать, а для третьих вообще характер природной магии окажется противоположным. И что вы будете делать тогда, а, дети шаблонов?       Умуорвухтон глядел на наставника Кодана с изумлением. Неделю назад ему показалось, будто моложавый, рыжий и изысканно вежливый Иют был латентным маньяком: так холодно и подчёркнуто профессионально рассказывал этот человек об искусстве убийства. Всё это время мэвар чувствовал раздражение и лёгкое презрение, направленное на этого мага. А теперь Кодан говорил — вернее, подразумевал — правильные, верные вещи. Он говорил о том, с чем мэвар был согласен до последнего слова. О том, чего — Умуорвухтон знал это, — не понимала добрая половина его сокурсников.       Никто не мог прожить жизнь за другого. Даже маг. Никто не придумал ключа ото всех дверей. Если бы такой существовал, человечество само себя перебило бы в борьбе за него. Так почему должно было существовать одно решение на все времена? И никто не мог сотворить своё счастье, следуя одним только шаблонам, советам посторонних людей, которым, говоря откровенно, со своего места ничего не видно.       — Мир дал вам уникальную способность видеть и чувствовать магию, улавливать её суть — и изменять её, — настаивал Кодан, подавшись вперёд. Казалось, он мог упасть и разбиться в любую секунду. — И вы должны научиться этой способностью пользоваться. Моя цель — сделать так, чтобы вы не вызубрили пару сотен чар, а чтобы вы поняли атакующую магию, прониклись ей… Вы должны научиться оценивать условия, в которых оказываетесь, и быстро принимать решение. Понять: хорошему магу достаточно знать только одно заклятье — и негласные правила, которым оно подчиняется. И уже тогда этот маг может положить армию. Так что вы будете самостоятельно разбираться с каждым новым заклятьем, что я вам покажу. Будете изучать, чем оно отличается от других изученных чар. Что позволяет режущему ветру быть именно режущим? От чего зависит температура вызываемого вами пламени? Как перенастроить простейшее заклятье так, чтобы оно замораживало воздух не перед вами, а в лёгких врага? Можно ли сделать так, чтобы ваш огонь не смогли погасить ни водой, ни песком? Я могу перечислять это всё целый день. В любом случае для всего, что я перечислил, вам понадобится эта самая формула — и четыре разных подхода к ней.       Заинтригованный мэвар уставился на формулу, которую и вправду пытался учить, морально помирая от желания уснуть прямо на учебнике. Остальные курсанты тоже присмотрелись к формуле внимательнее. Наставник Кодан устало махнул рукой.       — Не знаю, как вас там учили в Ванакоре, но, так и быть, озвучу очередную очевидную вещь, если кто-то до сих пор не понял. Вся магия делится на две категории: магия, которая, словно поток космического ветра, продувает Хрустальный мир и мчится навстречу звёздам, и её статичные крупицы, которые забились в ваши тела и изменили вас. Всё. Не существует никакой «сложной» и «простой» магии. В той энергии, что живёт внутри вас, нет никаких различий. Ни единого! Отличается только количество этой энергии — но это определяет не то, насколько хорошо и в каком стиле вы можете колдовать, а лишь то, как долго вы можете это делать. И магия, которая несётся сквозь нашу планету, тоже не имеет никаких хитростей и никаких отличий. Энергия, что продувает эту комнату, и та, что несётся на высоте десятков ульми на любом другом материке, и та, что пробирается сквозь ядро планеты — это всё одна и та же материя. С помощью того, что внутри вас, вы влияете на то, что снаружи — вот и вся хитрость.       Наставник резко выпрямился, вскакивая на ноги. Ноуса Шаквар вздрогнула и шагнула было вперёд, будто желая поймать падающего мужчину — но замерла, поняв, что Кодан, в общем-то, и не падал. Стремительный воздушный поток удерживал его, бережно и аккуратно, заставляя парить на одном месте вопреки притяжению планеты.       Иют ухмыльнулся.       — К слову, я сейчас боевые чары использую… — задумчиво поделился он, озираясь, будто сам удивился, что заклятье приняло именно такой эффект. А затем Кодан без труда перебрался обратно на свою каменную платформу. — Но не суть. Если всё вокруг и внутри нас — одна и та же одинаковая, стабильная энергия, тогда откуда взялась магия? Как появились миллионы заклинаний? Между прочим, каждый год придумывают от двух до восьми десятков новых чар. И несколько сотен модификаций уже существующих. Маги просто берут и — да, совершенно сами, даже без присмотра, курсант Рандари, — придумывают нечто, чего не было ещё минуту назад. Сейчас мы не знаем даже, на что, собственно, магия не способна. Не знаем её пределов. Пять веков назад, например, считалось, что невозможно поднимать мертвецов, а сейчас некромагия — первое, что от вас потребуют, если вы захотите повысить звание до ведуна. Мы раздвигаем границы, изучаем, пробуем новое — и я не верю, что когда-нибудь упрёмся в стенку. Магия… Да не только магия, очень много вещей, на самом-то деле, гораздо выше человеческого понимания. Познать такие вещи целиком невозможно, но это не означает, что мы не должны пытаться. И хорошие, действительно хорошие маги — пытаются. Именно поэтому никто не рвётся изучать искусство чароплетения по готовым шаблонам. Это всё равно что забрать у человека возможность собрать жизненный опыт, научиться чему-то, а сразу привести его к итогу жизни — к смерти, да. Так что, как я и сказал, у вас два часа. И я хочу, чтобы вы меня удивили и все разобрались, что нужно сделать с этой проклятой формулой, чтобы получить из неё два противоположных результата — огонь и ветер. Начали.       «Начали» — это было громко сказано. Курсанты уставились на формулу, насмешливо переливающуюся бело-золотым светом. Кто-то выглядел ободрённым и заинтересованным до крайности. Например, в глазах Эфаро светился восторг, леди Рандари казалась первооткрывателем, что собирался отыскать ответы на все извечные вопросы. Другие, как Дальо или Ихои, выглядели скорее иронизирующими и относились к происходящему с долей здравого скепсиса. Сомневались они в формуле, в характере обучения или в том, как Кодан восхвалял гениальность «хороших магов», сказать было сложно. Но большинство курсантов выглядели скорее подобравшимися и нацеленными на работу. Перед ними поставили задачу. Сложную, вне всякого сомнения. Но — выполнимую. Таким, как Шииз или Марву, этого было вполне достаточно.       А Умуорвухтон… Умуорвухтон увлёкся. Вернее, так это состояние, когда мэвара переставало волновать всё вокруг, кроме одной конкретной цели, называла Эфаро. Обычно ни она, ни Вьен даже не пытались мешать другу, когда на него нападала такая блажь. Лишь посмеивались, и то — беззлобно.       Да и посмеивались они скорее потому, что увлечься мэвар мог чем угодно. Рисованием летающего дерева? Запросто! Новым сложным упражнением? Да у него просто голову от таких выключало. Делом Ни’Ро? Ещё бы. Посыльные, разносящие газеты, с Умуорвухтоном уже без опаски здоровались, настолько хорошо они узнали его за время этого «помутнения». Магией? О да. Магией…       Умуорвухтон просто не мог удержаться от очередного омута, куда можно было метафизически нырять до одурения. Потому что мир был слишком многогранен, чтобы зацикливаться на чём-то одном. И слишком интересен, чтобы игнорировать его очевидные чудеса.       Мэвару не нравился Никарен. Не нравилась его философия, его подход, люди, что его населяли, и кровавая дорожка, по которой предполагалось выйти из него… Но магия, что превозносилась в нём, цельная, изящная и продуманная — вот от неё перехватывало дыхание.       Едва помня себя (хотя какое «себя» могло быть рядом с таким чудом?), Умуорвухтон поймал первый попавшийся магический поток, быстро сформировал его, следуя формуле, и задумался. Судя по не слишком-то сложным расчётам, что заливали мерцающим светом боевой зал, сама формула представляла собой простейшее преобразование энергии. Оно меняло форму и свойства магического потока — но не его «суть», как выразился наставник Кодан.       Мэвар эксперимента ради несколько раз попытался «ударить», применяя только эту формулу и каждый раз используя всё большее количество энергии. Он ловил поток за потоком, формировал из них чары — и глядел, что получится.       Не получалось особо ничего, но это всё равно было интересно.       Как Умуорвухтон и предполагал, количество энергии, вкладываемое в чары, влияло только на итоговую убойную силу заклятья. «Растягивание» формулы тоже ничего не дало. То, что таким образом можно влиять на длину и разрушительность воздушного потока, мэвар взял на заметку. Но это всё ещё не было ответом.       После ещё парочки тестов, проведённых скорее для успокоения совести, Умуорвухтон понял, что ответа в самой формуле не было.       Заклятье, которое получалось со всеми его ухищрениями, напоминало незаряженную пистоль. Да, форма была неплохой: мэвар предполагал, что тем потоком ветра, который он хотел вызвать, можно было при минимуме усилий сшибить врага с ног, а при максимуме — переломать ему кости. Вот только самого ветра призвать не получалось. Магическая энергия, что он направлял, была лишена материальной оболочки, и потому ни вреда, ни пользы нанести не могла. Чтобы такими чарами ударить, следовало эту форму магии «подарить».       — Слушай, а почему ты аэру выбрала? — поинтересовался мэвар у Ноусы, чтобы немного отвлечься.       Шаквар предсказуемо вздрогнула и отступила на шаг, глядя с неподдельной тревогой.       — У меня что, клыки выросли? — иронично поинтересовался мэвар, прекрасно зная, что это не так. Рост клыков всегда сопровождался столь незабываемыми ощущениями, что не заметить их было невозможно. — Не надо так смотреть, а то я сам себя бояться начинаю.       — Правда? — удивилась Ноуса.       — Нет. Так всё-таки, почему аэра?       — Потому что я представляю, как может защитить ветер, — после краткого раздумья отозвалась Шаквар, нервно обнимая себя руками. Умуорвухтон задумчиво кивнул: он тоже это представлял. Ветер, даже вполне естественный, не усиленный человеческой волей и магической энергией, мог отклонить ту же пулю — а на что эта стихия была способна с помощью мага… То была ещё одна интересная задачка, на которую Умуорвухтон хотел найти ответ. — Но я понятия не имею, как способно защищать пламя.       — Способно, — не согласился мэвар, но тут же, заметив, как вздрогнула Ноуса, прикусил язык.       «Били её, что ли, за каждый неправильный ответ? — не понял Умуорвухтон и сразу же напрягся. Не знал он, что делать с такими людьми, что так и норовили сломаться от любого прикосновения. Потому, должно быть, ему легко было общаться с Эфаро. У той был характер истиной мэварки: вместо того, чтобы поддаться, она сама запросто ломала тех, кто пытался провернуть то же с ней. — Чем там Дальо занимается вообще? Чего это он подопечную бросил тут одну? Неужели настолько пирой увлёкся?»       — Но я тоже думаю, что минусов у огненного щита будет больше, чем плюсов, — торопливо согласился Умуорвухтон, а затем на всякий случай отошёл от Шаквар на шаг.       Со стороны сложно было сказать, кто из них кого больше боялся.       — К слову, — снова подал голос наставник Кодан.       Подняв голову, Умуорвухтон обнаружил, что Иют глядел прямо на него. И глядел недобро.       — Если я увижу, что вы друг другу помогаете, что кто-то из вас достигнет магического озарения и решит подсказывать товарищам, чтобы не мучились… Обещаю вам, детки: вы действительно не скоро сможете вспомнить, что такое сон. Всю группу загоняю. Поняли? — Когда курсанты вразнобой, но с общим неудовольствием, замычали что-то утвердительное, наставник Кодан усмехнулся и уже теплее заметил. — Вот и прекрасно. Не надо вам менять всё вокруг. Разберитесь с собой — этого будет достаточно.       «Так ты всё же помогаешь?» — удивился Умуорвухтон, непонимающе пялясь на наставника, что снова спокойно оглядывал зал с высоты. Будто это не он только что избавил всех от необходимости искать ответ, преподнеся его на блюдечке.       «Изменять себя» — это было самым простым намёком из всех простых намёков, что Умуорвухтон встречал в жизни. Им не нужно было издеваться над формулой или над потоками природной энергии. Напротив. Ответ прятался в их внутреннем резерве.       Чары, над которыми курсанты ломали головы, были первым боевым заклятьем в их жизни. И Умуорвухтон предполагал, что они не могли быть очень сложными. Даже напротив. Если бы это он был наставником для молодых магов, то он бы отобрал для первого занятия заклинание максимально простое и надёжное. Такое, в основе которого лежат уже изученные в Ванакоре и хорошо усвоенные преобразования. Умуорвухтон-наставник хотел бы, чтобы его подопечные сами обнаружили, что у них есть обе части ответа, и сложили из них готовое заклинание.       Судя по этим намёкам, наставник Кодан рассуждал так же.       Мэвар стал мысленно перебирать способы преобразования энергии внутри себя; обращаться к тому, чему их учили раньше, и мысленно примерять это к формуле, что радостно светилась напротив. Умуорвухтон отобрал уже больше десятка вариантов преобразований, когда возникла новая идея.       Наставник Кодан без интереса наблюдал за происходящим сверху и никак не подавал виду, что ему хотелось помочь курсантам. Или просто считал, что предоставил им уже достаточно подсказок. Например, показал, что работать над самой формулой было бессмысленно. Ну и назвал огонь и ветер противоположными.       С аэрой ни в одном из её проявлений курсанты до сих пор не сталкивались. А вот пламенные чары уже применяли. Ну, или что-то на них похожее. Ведь они не сотворяли огонь этими чарами: Ванакор бы попросту не выдержал ежедневных упражнений в пиромантии у сотен малолетних учеников.       Но они сотворяли тепло.       Призывали его самыми глупыми, как когда-то казалось Умуорвухтону, самыми нелепыми и безвкусными чарами — которые, к слову, не требовали никакой формулы, но требовали преобразования энергии в теле.       — Это же не серьёзно, — прошептал Умуорвухтон.       Он помнил, как вечно ругался на эти чары. На то, что студентов Ванакора заставляли ежедневно самим греть себе воду в тазах, хотя для литэрарума куда безопаснее и проще наложить общие чары на казармы и радоваться. Сейчас это странное решение администрации Ванакора больше не казалось случайным.       Мэвар вообще начал сомневаться, а было ли в его жизни хоть что-то случайное.       Тот, кто составлял план обучения для магов, был, вне всякого сомнения, очень умным человеком. Не знающим жалости и не понимающим, что людям нужно отдыхать, но — умным.       — Магия в самом чистом и естественном виде выживает только на Второй Грани нашего мира, — наставлял Кодан, наблюдая за тем, как курсанты издевались над его формулой. — Люди живут на Первой. Эти Грани разделяет то, что мы называем Хрусталём — но лишь потому, что не можем понять природу этого явления. Мы знаем, что даже лёгкого соприкосновения Второй и Первой грани хватает, чтобы магия начала неконтролируемо разрушать наш мир. Хрустальная завеса — это защита. И если она истончается, вырвавшаяся магия порождает Трещины. Трещины порождают магов. Маги, колдуя, укрепляют завесу. Мы с вами — проводники. Только мы можем видеть сквозь завесу, отслеживать потоки космической энергии. Только мы можем безопасно вытянуть её в Первую грань. И только благодаря нашему контролю эта «вытянутая» энергия обретает форму — разрушающую либо созидающую. Нащупайте это. Придайте магии вокруг вас форму, в которой она сможет существовать в Первой Грани. Форму, в которой она сможет вас защитить. Укажите ей путь и цель. Пусть разрушительная энергия станет вашим союзником.       Разрушительная — то было самое верное слово.       Умуорвухтон мысленно обратился к магической энергии внутри себя и в который раз удивился, какой недружелюбной и статичной она казалась. Иной раз возникало ощущение, будто в груди у него, да и у каждого из магов мира, жила никакая не энергия. Там, у рёбер, лежал камень. И этот камень нужно было подчинить, приручить, изменить его собственной волей. Камень давил, когда воли не хватало. Игнорировал неуверенные, неточные команды. Рассылал по телу пыль и вспышки боли, если маг пытался с его помощью творить мощную магию…       Только с обращением к этому злобному и неизменному резерву у мага получались по-настоящему мощные заклинания. И только он был причиной того, как больно и сложно порой были удержать уже, казалось бы, активный и готовый к использованию поток энергии.       Умуорвухтон поморщился, силясь видоизменить энергию внутри себя. Придать ей форму, будто у стекла в лупе — и ощущая себя при этом так, будто это «стёклышко» собиралось прямо из его крошащихся костей.       То ли мэвару так везло с союзниками, то ли люди просто по-другому не умели, но магия и её характер были Умуорвухтону интуитивно понятны именно из-за поведения таких вот «старых друзей». Люди тоже в итоге пытались разрушать его — все без исключения. Магия не была придумана человеком — но жила она по человеческим законам. И за свою помощь пыталась вырвать самую высокую цену.       — Подумайте, почему вы выбрали именно этот стиль. — Наставник Кодан перевёл взгляд внимательных, недобрых глаз с одной половины зала на другую. — Что есть в пире, отчего вы все помчались изучать именно её? Что этот огонь даёт вам? Что отнимает? Каков он? А каким вы хотите его сделать? Ощутите, как вы сами уподобляетесь ему. Становитесь идеальным проводником для этой разрушительной стихии.       Энергия в груди мэвара пульсировала в такт сердцебиению. Умуорвухтон не сомневался: вот огонь он сейчас сумел бы зажечь. Нужно было всего лишь поймать поток энергии, провести его сквозь «лупу» из магии в своём теле — и наблюдать, как магический барьер поглощает потоки пламени.       Но пламя было мэвару не интересно.       Огонь был прямолинеен, направляем, разрушителен. Жесток и к тому, против кого его призвали, и к магу, что пытался покорить его. Аэра казалась мэвару изящнее. Такая же страшная, но куда менее демонстративная стихия, ловкая, неуловимая, скрытная. Если пира была двуручным мечом, то аэра — спрятанным лезвием в рукаве.       И мэвар, наконец-то уловив, о чём говорил наставник Кодан, снова перестраивал энергию внутри себя. Искал нечто противоположное фокусировке и прямолинейности стиля пиры.       Он не пытался «ловить» ветер или подчинять его — только направить и усилить. И магическая линза в груди принимала всё новые и новые формы. Мэвар придумывал и запоминал, а то и зарисовывал в блокноте новые варианты построения энергии внутри себя. И, когда список таких «вариантов» перевалил за полтора десятка, Умуорвухтон уже был полностью уверен в своих силах. И считал, что хоть один из выбранных путей окажется тем самым.       Умуорвухтон готов был экспериментировать.       Но, как оказалось, только он один. Когда мэвар наконец оторвался от зарисовок и построений, он обнаружил, что прошло уже сорок минут, но никто так и не приблизился к решению.       Эфаро сидела, поджав под себя ноги. Глаза её были закрыты, брови — нахмурены. Умуорвухтон сразу понял: как и он сам, Эфаро уже искала, каким образом можно изменить свою энергию, чтобы она работала по принципу зажигалки.       Ноуса Шаквар в пяти шагах от мэвара стягивала на себя магию. Простейшая формула, что показал наставник Кодан, в руках этой латэречкки превратилась в сложнейшую кружевную вязь. Умуорвухтон пригляделся, пытаясь понять, зачем этим чарам достроили ещё целых семь уровней, но быстро запутался и отвернулся.       Меатар тоже экспериментировал с формулой. Пытался «прогонять» сквозь неё магию с разной скоростью и под разным углом, менял переменные — но, естественно, это ни на шаг не приближало Дальо к воспламенению. Хотя, пожалуй, некоторые его решения по манипулированию векторами силы показались Умуорвухтону весьма изящными.       А остальные так и вовсе сели на пол и теперь чертили что-то по тетрадям, как и сам мэвар недавно. Вот только Умуорвухтон пытался зарисовать, какую форму следовало придать энергетическому резерву. И что-то ему подсказывало, что Конту, Марву и Ихои занимались вовсе не тем же самым. Вероятнее всего, они тоже пытались доработать саму формулу и не понимали, почему их творческий поиск не приносил результата.       Наставник Кодан наблюдал за происходящим без интереса. Умуорвухтону он даже показался слегка рассеянным.       «Он и не ждёт, что кто-то сейчас сможет выполнить его задание, — понял мэвар. — Неужели считает его таким сложным?»       По мнению Умуорвухтона, сложностей там не было вообще. Базовая формула — вот она, полыхала огромными символами, сотканными из чистого света. Подсказок, что надавал наставник Кодан, хватало, чтобы превратить интересную задачку в игру в поддавки. Да и возможность курсантов наблюдать друг за другом, отмечать чужие ошибки и учиться на них тоже была прекрасным подспорьем.       Нет, эта задачка не была сложной. И Умуорвухтон не понимал, почему никто до сих пор её не решил. Ведь в их группе были курсанты гораздо умнее его. Были те, кто колдовал дольше и лучше, как Ноуса Шаквар, и те, кто щелкал логические задачки словно орешки, как Меатар и Эфаро.       И всё же мэвар, пусть и не призвал ещё поток ветра, догадался, как следовало сделать это, и был уверен в собственной правоте. А остальные топтались на полпути к решению, не замечая, что их всех вели за руку, что не нужно изобретать самим себе сложности и проблемы. Что магию, в конце концов, нужно почувствовать, а не просчитать.       И хотя Умуорвухтону очень хотелось поколдовать, испытать себя, проверить, как будут сочетаться формула Кодана и его «находки» в плане преобразования энергии, мэвар не стал делать ничего. Лишь ещё пару раз сплёл формулу «вхолостую», как и Меатар, удостоился безразличного взгляда от Кодана и снова опустился на пол, притянув к себе блокнот.       Вьен бы, без сомнений, был возмущён.       «Нет ничего плохого в том, чтобы демонстрировать свои таланты, Умуо! — увещевал бы натаинн. — Если ты справился с чем-то лучше и быстрее других — молодец! Теперь помоги этим самым «другим» и радуйся: ты сделал все, что мог, и даже больше».       Вьена не пугало быть в чём-то первым. Напротив: натаинну доставлял удовольствие процесс самореализации. Вьен без труда завоёвывал лучшие результаты в Ванакоре, с восторгом соревновался с такой же энтузиасткой Эфаро… Вьен точно знал, что быть в чём-то первым означало нести ответственность и за сохранность этого титула, и за отстающих. И Ре был к этой ответственности готов.       Умуорвухтон не хотел такой чести. За ним наблюдали. Мэвар знал это. Наблюдали постоянно, с того самого дня, как проклятый Роймо Ирнеин приволок его в Ванакор, «покорять новые горизонты». И с тех пор внимательно следили, чтобы Умуорвухтон, чего доброго, их действительно не покорил. Чем сильнее и талантливее был Умуорвухтон, тем больший интерес он представлял. А чем он был послушнее, тем меньшей угрозой казался.       Ничего удивительного, что мэвар предпочитал оставаться средним магом. Серым. И очень, очень послушным. Поэтому Умуорвухтон плюнул на занятие и погрузился в построение заданной на дом формулы для наставника по вектороплетению.       Он уже выполнил это задание и начал искать следующее, когда перед Эфаро наконец-то встала стена огня.       — Я начинаю понимать, кто в вашей группе хоть что-то из себя представляет, — вздохнул наставник Кодан и в мгновение ока оказался рядом с судорожно пытающейся глотнуть воздуха Эфаро. — Применяйте заклятья для контроля сердцебиения и повторяйте. Боевая магия требовательна к человеку: поддерживать её сложно и больно. Но вы… — Иют Кодан поморщился, будто ему было физически больно это признавать, но всё же отметил. — Вы отлично справились, курсант Рандари.       Умуорвухтон искренне улыбнулся подруге, когда та помахала ему рукой сквозь заграждающий барьер. И продолжил симулировать деятельность, склонившись над блокнотом. Спасибо большое, комплиментов от наставника ему было не нужно.       Когда второй час начал переваливать за половину, пламя покорилось и Меатару.       — Курсант Дальо, — тут же припомнил его фамилию Кодан. Наставник окинул фигуру Меатара внимательным цепким взглядом. — Не удивлён, конечно, но, без сомнения, рад вашим успехам. Присоединяйтесь к курсанту Ранда… О-о-о, наконец-то и аэра может нас порадовать!       Умуорвухтон повернул голову и с интересом глянул на то, как перепуганная Ноуса Шаквар пялилась на призванное ей торнадо, что билось в барьер. Тот пытался выпитать всю убойную силу из переплетения магических потоков, но чары Ноусы, как и всегда, оказались слишком сложными и мощными, чтобы это привело хоть к чему-то.       Иют Кодан стремительно пересёк зал, легко просочившись сквозь барьер, и неуклонно растущее торнадо словно невидимым колпаком накрыло.       — Вы меня пугаете, курсант Шаквар. — Кодан усмехнулся, и Ноуса попятилась от него. Как и мэвар недавно, наставник тут же растерялся и принялся пояснять. — В хорошем смысле, в хорошем! Сколько уровней сложности вы подкрутили к этой несчастной формуле? Контроль формы, скорости ветра, его направления и плотности, по-моему, даже температуры… Удивительно. С вами есть над чем работать, конечно, но ваши данные… Поражают.       Сам Умуорвухтон до конца занятия скучал, для виду клепая «пустые» формулы и достраивая им лишние уровни сложности. И так в этом преуспел, что добился язвительного комментария от Кодана:       — Вы должны понимать, курсант Мэвар, что огромные запасы энергии в вашем теле — это вовсе не обещание, что вы сможете адекватно ими пользоваться; включайте голову, будьте добры!       — Я буду очень стараться, наставник, — серьёзно отозвался Умуорвухтон и тут же машинально увернулся от хлопка по плечу.       — Я была уверена, что у тебя получится! — обиженно, будто провал друга очень её задевал, протянула Эфаро и скрестила руки на груди. — Даже у Марву на втором часу получилось.       Мэвар подумал, что Марву — это и вправду серьёзно. А значит, на следующем занятии уже можно колдовать в своё удовольствие. Даже если бы он обогнал Ихои и Шииза, это всё равно не привлекло бы к нему лишнего внимания. Шииз справлялся с колдопотоком вполне неплохо, просто считался медлительным, а Ихои и вовсе числился в отстающих — они двое были как бы нижней границей того самого «среднего» результата, который Умуорвухтон хотел показать.       — Я вот что думаю, — продолжала рассуждать Эфаро. — Не пошёл бы Кодан к Граням? Хочешь, я тебе помогу? Вместе придумаем, что делать с этой твоей аэрой! А наставник всё равно не докажет, что тебе кто-то помогал. Да и вообще…       — Спасибо. — Умуорвухтон тепло улыбнулся подруге. Вернее, попытался. — Но я как-нибудь сам.       — Уверен? — встревоженно поинтересовалась леди Рандари.       — Да-да, я справлюсь. Но если ты и правда хочешь помочь, то…       — Никакого Роиргана, Хтон! — тут же вскинулась Эфаро. По лицу леди Рандари можно было легко увидеть, как доброжелательность смеялась напряжением. А затем и осознанием. — Если бы он не забивал тебе голову, ты бы наверняка справился куда быстрее. Давай решать проблемы по мере их поступления, а?       — Почему нельзя сделать так, чтобы проблемы не возникали вообще? — раздражённо поинтересовался Умуорвухтон. Но Эфаро оскорблённо поджала губы, и он вынужден был отступить. — Ладно. Извини.       — Так значит никакого Роиргана?       Умуорвухтон промолчал.       В его «ладно» не было капитуляции. Только решение в дальнейшем продолжать поиск самостоятельно. Ну, или убеждать Эфаро получше.

***

      Первая заметка о состоянии Роймо Ирнеина появилась в газетах Хрустального мира две недели спустя.       — Хтон!       — Моё имя…       — Тут ни при чём, — отрезала Эфаро, падая за столик к приятелю.       Ихои и Конту синхронно отодвинули тарелки в разные стороны. Вовремя: несколько газет тут же раскатились по столу ровно между ними.       — Ты перешла на бумажную диету? — радостно оскалился Тваино.       — Ихои…       — Не трожь его, он ничего не понимает в диетах, — усмехнулся Шииз, а затем ловко стащил одну газету. Секунду спустя он уже изменился в лице. — Что это… О…       — Где «о»? — Ихои наклонился к другу. — О…       Умуорвухтон догадался о причине их изумления и мрачного настроения Эфаро сразу же. Аппетит у него пропал, и мэвар отодвинул тарелку.       — Дом Скорби сделал официальное заявление, — подтвердила его опасения Эфаро.       — Ирнеин?..       — Жив, — после краткого раздумья сообщила леди Рандари.       Это Умуорвухтон знал. Вернее, таким положение дел было вчера вечером, когда они в последний раз связывались с вымотанным и нервным Вьеном. Тот говорил, что Ирнеин держался, но не слишком уверенно. По его словам, лучше дознавателю не становилось.       «Половина тела на выброс, просто на выброс! — возмущался Вьен, нервно вздрагивая и обхватывая плечи руками. — У него ничего родного не останется, если он всё-таки сможет выжить! Наши латают одно, как тут же сдаёт что-то другое — целительная магия тоже не проходит без последствий. А на Ирнеина её уходит слишком много — и мы просто не успеваем контролировать всё! Если бы речь шла о другом случае, я бы сомневался, лечим мы его или убиваем. С Ирнеином вопросов хотя бы не возникает: без нашей магии он не протянет, и так уже несколько минут был номинально мёртв, пока его не достали из-под завала. Но я даже представить не могу, что с ним будет, если выкарабкается. Мы вливаем в него очень много энергии, и её влияние… Чудовищно. Не болейте, ребят. Просто не болейте».       Натаинн был в таком отчаянии, говорил с такой экспрессией, что каждый вечер Умуорвухтон морально готовился услышать о том, что Роймо всё-таки не выкарабкался.       — Жалко его, — протянул Конту, не отрывая взгляда от статьи на первой полосе. — Это… Не по-людски. Ни’Ро ведь даже не в поле на него напал. Просто решил раздавить, будто… Неважно.       — Напал бы в поле — примерно то же получилось бы, — вздохнул Умуорвухтон, мрачно перекатывая картофелину из одного края тарелки на другой. — Роймо ничего не смыслит в защитной магии.       — Роймо?.. — не понял Шииз.       У Ихои же загорелись глаза.       — Точно же! Ведь вы знакомы. Говорят, у вас конфликт?       — Кто говорит? — ужаснулся мэвар.       «Есть в моей жизни хоть что-то, что ещё не стало поводом для баек этих падальщиков?..» — думал Умуорвухтон, с отчаянием глядя на Эфаро.       Та прикусила губу и аккуратно обняла его. Видно, тоже знала о слухах, но в кои-то веки решила не открывать мэвару на них глаза. Умуорвухтон пока не понял, был он за это обижен или благодарен.       — Да много кто, — добил его Ихои. А затем подался вперёд и с интересом поинтересовался. — Какой он?       — Кто? — мрачно переспросил мэвар.       — Ирнеин. Ты его «Роймо» называешь. Значит, вы тесно общались. — Тваино чуть понизил голос. — А это правда, что вы дрались с ним? У него шрам…       — Я просто его укусил.       — Фу, — среагировал Шииз со слегка неуместным энтузиазмом.       — Мерзость какая… — шёпотом от восторга поддержал его Тваино.       — Мерзость была бы, если бы мне хватило сил до глотки дорваться, — не согласился мэвар, надеясь, что эти двое уберутся куда подальше в ужасе.       Но в последнее время именно ужас он вызывал всё реже. Пугать мальков в Ванакоре, что ещё не видели жизни, совсем недавно расстались с семьями и ещё не забыли страшные сказки о мэварах, было просто. И получалось это само собой, хотя Умуорвухтон даже не хотел ничего такого. Совсем другим было «пугать» никаренцев. Старшие курсанты не реагировали на него вообще — либо же смотрели оценивающе, будто прикидывая пути нейтрализации «в случае чего». Судя по рассказам Эфаро, которая, естественно, сунула нос во все незасекреченные документы литэрарума, на практике боевые маги сталкивались с таким, что какой-то там жалкий мэвар и рядом не валялся.       Даже свои, «родные» сокурсники теперь относились к Умуорвухтону спокойнее. Вот и Тваино, сунув в рот картофелину, лишь укоризненно протянул:       — Умуо, какой кошмар. Весь аппетит испортил. Если хочешь тут ужастики рассказывать — иди за другой стол.       Мэвар вытаращился на него.       — А ничего, что это вы ко мне подсели?       — Нюансы, нюансы. — Ихои пожал плечами. — И вообще, мы решили составить тебе компанию.       Это Умуорвухтон понял сразу, как Шииз и Тваино перебрались в дальнюю столовую и уселись по обе стороны от мэвара, проигнорировав вялые попытки указать им направление получше и не занимать место Эфаро.       Что у мэвара действительно вызывало вопросы, так это то, почему Конту и Ихои в принципе задались странной идеей составлять ему эту так называемую «компанию». Такая дикая идея возникала у этой парочки периодически и очень нервировала. А Тваино так вообще пытался прикормить Умуорвухтона яблоками. Да ещё и так настойчиво, что мэвар начал задаваться вопросом, а не путал ли его Ихои с очередной диковатой фороссой.       — И всё-таки, про Ирнеина. — Шииз сложил газету и уставился на мэвара с интересом, словно углядев в нём куда более надёжный источник информации. — Расскажи о нём. Что это за человек? Почему ты его укусил? Как думаешь, он может поймать Ни’Ро?       — Если умрёт — не сможет, — отрезал Умуорвухтон.       Он сгрёб тарелки на поднос, собираясь самостоятельно уйти из-за стола, раз уж Ихои и Конту не собирались доставить ему такой радости и свалить. Но Эфаро молчаливо накрыла его руку своей. В её золотых глазах Умуорвухтон разглядел точно такой же интерес, как и во взглядах Шииза и Тваино.       Тяжело вздохнув, мэвар поделился:       — Я его укусил от недостатка словарного запаса. Не сразу понял, как ещё выразить, насколько меня раздражала его манера не слушать никого, кроме себя и своего «долга». — Умуорвухтон презрительно пожал плечами. Уголки его губ дёрнулись вниз. — Но, наверное, это единственный недостаток Роймо, за который его можно ненавидеть. В остальном он неплох. Этакий сочувствующий, въедливый тип, которому больше всех надо и который постоянно хочет как лучше. Не знаю, может ли он поймать Ни’Ро… Меня по итогу поймал, так что навык у него точно на уровне. Я бы не хотел встречаться с Роймо больше никогда в жизни… — Мэвар покосился на газету, на статью с таким огромным заголовком, будто им одним и стремились занять всю полосу. А затем торопливо отвёл взгляд и всё-таки поднялся из-за стола. — Но такого он не заслужил.       Эфаро торопливо подскочила вместе с ним, будто мэвар считался буйным и в дурном настроении мог убивать людей. Умуорвухтону было не интересно, каким он там считался, но истине это в любом случае не соответствовало, иначе бы Никарен вымер. Благо, дурное настроение у него теперь было постоянно.       — А говорил, что ненавидишь Ирнеина, Хтон, — укорила его Эфаро.       — Моё имя не сокращается.       — Терпи, — припечатала леди Рандари. — Это тебе за дезинформацию.       — Это не дезин… Грани, язык сломать можно. — Умуорвухтон прикусил губу. Он даже не хотел читать ту самую статью. — Но то, что я кого-то ненавижу, не означает, что этот человек заслуживает смерти. Тем более — в мучениях.       — Никарен на тебя как-то неправильно влияет, — улыбнулась неромка. — Противоположно. Вот все при выпуске удивятся…       — До выпуска ещё дожить надо, — снова сверкнул оптимизмом Умуорвухтон. И Эфаро моментально нахмурилась.       — Ты опять? Не будет нам никакой Роирган вставлять палки в колёса. А даже если и будет — вот с чего это должно привести к таким… Печальным итогам?       Мэвар улыбнулся.       — Я про Роиргана не сказал ни слова, Эфи.       — Ну да, конечно…       Никаренцы переглянулись и торопливо уставились в разные стороны.       В конце концов, Умуорвухтон действительно зачастил в столовую именно потому, что надеялся застать там их курирующего. И задать вопросы.       А Эфаро об этом прекрасно знала.

***

      — Я просто не понимаю! — психовал Умуорвухтон, то открывая книгу, то закрывая её вновь. — Он как будто действительно воображаемый!       Все уже поняли, что «он» мог быть только Роирганом, и потому переспрашивать не стали, лишь сочувствующе переглянулись.       — Слушай, Хтон… — Эфаро осторожно подсела ближе к другу. — Может, тебе… Ну, не знаю… Переключиться на что-то другое? Порисуй, например. Или попрактикуйся ещё с режущим ветром, чтобы он хоть как-то начал получаться…       Режущий ветер оказался очень простым заклятьем и получился у Умуорвухтона с первой попытки. Мэвар даже расстроился. Хотя «достижениями» так и не похвастался ни перед друзьями, ни перед наставником.       — Я не хочу рисовать, — зарычал мэвар. — Я хочу знать, что не так с этим типом, что он задумал и…       — А ты в его личное дело уже заглядывал? — поинтересовался Ихои.       Теперь все покосились уже на него. Руки Тваино вновь были исписаны шпаргалками, и следы чернил отпечаталась даже на щеке мальчишки.       — Вот так мне и выдадут его личное дело, — расстроенно протянул Умуорвухтон, отворачиваясь. — Аж два раза. И все освидетельствования сверху. А ещё — перепись его мыслей.       — Насчёт последних двух я тоже сомневаюсь, но в чём проблема личного дела? — удивился Ихои. — Он же наш воображаемый курирующий. Значит, чем-то отличился, раз нас ему в нагрузку подсунули. А личные дела всех отличников, героев и гениев может почитать любой желающий. Они довольно сжатые, буквально краткая биография, перечень спецкурсов и удачно выполненных заданий… Но, может, тебе хоть полегче станет. А то ты уже кипишь. Зря на пиру не пошёл.       Мэвар подорвался с места.       — Спасибо, — обрывисто бросил он, а затем глянул на Эфаро. Глаза у него так и горели. — Ты со мной?       — Хтон, уже за полночь. — Эфаро покосилась за окно. Ночь, чернильная и топкая, заливала всё вокруг концентрированным мраком. — Это что, так срочно?       — Ладно, тогда я сам.       — Хтон!       Мэвар так и не обернулся, стремительно выскочив за дверь. Эфаро проводила его беспомощным взглядом, а затем повернулась к Тваино.       — Ненавижу тебя. Почему нельзя было это сказать завтра? — Ихои развёл руками, и Эфаро расстроенно покосилась на закрытую дверь. — Где хоть эти личные дела хранятся?       — Вам на четвёртый этаж, по левой стороне. И дверь такая красивая.       Леди Рандари с мученическим вздохом поднялась и побежала догонять мэвара. Такая поспешность чуть было не стоила ей сотрясения: Умуорвухтон обнаружился сразу за дверью. Не ожидавшая его увидеть Эфаро едва не навернулась.       — Ты что тут делаешь?!       — Тебя жду. — Мэвар ухмыльнулся.       — Я не собиралась за тобой идти.       — Вот только не надо начинать, — предупредил Умуорвухтон, подавая ей руку. Леди Рандари после краткого раздумья уцепилась за протянутую ладонь, и мэвар потянул её сквозь переплетение каменных коридоров. Перемещался он крадущейся походкой, и потому особенно напоминал ночного хищника, что преследовал незадачливую дичь. — Ты бы меня не бросила.       — Я просто надеюсь, что ты узнаешь уже что-то об этом типе и успокоишься, — признавалась Эфаро полушёпотом. — Прямо как с Ни’Ро.       — Да-да, и, как и Ни’Ро, этот Роирган, естественно, окажется совершенно безопасным и неинтересным типом, — проворчал мэвар, но тоже приглушённо. Попадаться цолнерам из-за всяких глупостей никто не хотел. — Я же такой параноик…       — Не обольщайся, Хтон. Ты и правда параноик. С манией преследования.       — Мы моё личное дело хотим изучить или Роиргана?       — Мы, — тут Эфаро указала пальцем на себя, — ничего изучать не хотим. Но если тебе и правда это так нужно и тебе станет легче… Стой. А то ведь и правда дверь вынесешь.       Леди Рандари присела на корточки, так, чтобы её лицо оказалось напротив замочной скважины, а затем, выудив из кармана нечто тонкое и металлическое, стала увлечённо ковыряться в замке.       — Где это ты научилась замки взламывать? — удивился Умуорвухтон, когда дверь распахнулась.       Эфаро покосилась на него как на идиота.       — Дома, — тоном «это само собой разумеется» пояснила неромка. — Я же леди. А вдруг меня похитят? Что мне, сидеть и ждать, пока какой-нибудь прекрасный принц расчехлится? По статистике приезжают они довольно медленно. Мало ли, что может случиться, если не начать действовать самой…       — Обожаю тебя, — хмыкнул мэвар и юркнул в приоткрывшуюся дверь вслед за подругой. — И заранее соболезную тем, кто решит тебя похитить. О… О, Грани, лучше бы похитили меня.       — А, теперь понял, почему это плохая идея?       Умуорвухтон окинул скептическим взглядом высокие книжные шкафы. Ему показалось, будто их с Эфаро занесло в библиотеку: здесь наличествовал точно такой же алфавитный указатель и много, очень, очень много книг. Под одной только буквой «Р» таилось больше шести шкафов, доверху забитых личными делами курсантов.       Да и сами эти личные дела, как успел заметить мэвар, были разбиты на множество частей, видимо, по темам. Кто-то наверняка считал, что для удобства, но Умуорвухтон точно знал: это судьба над ними так издевалась. Не было никакого удобства в том, чтобы превращать одну ненужную формальную бумажку в шесть поменьше. Но мэвар догадывался, что человечество ещё не настолько преисполнилось в своём познании, чтобы дойти до этого.       Да и, в конце концов, нужно ведь было на что-то жить тем, кто множил этот хлам.       — Заходи слева, — вздохнула леди Рандари, а затем сплела простенькое освещающее заклятье. Несколько магических векторов вспыхнули над её головой, будто нити, сотканные из далёких звёзд.       Эфаро с очередным тяжёлым вздохом исчезла между двумя длинными шкафами. Умуорвухтон после краткого колебания нырнул в соседний ряд.       Время потянулось липкой патокой.       Мэвар надеялся лишь на то, что это хотя бы не окажется напрасным. Но…       — Как успехи? — поинтересовалась Эфаро пару часов спустя, закрывая очередную тоненькую книжку с золотистым тиснением на обложке.       Мэвар в ответ зарычал.       — Конфиденциально, — отчитался он, уронив на пол точно такую же книгу. За ней последовала и вторая. — Конфиденциально. Конфиденциально, конфиденциально, кон… Строго конфиденциально. Я не пойму, он курсант или двойной агент под прикрытием?       — Я думаю, даже если бы он был двойным агентом, в его личном деле всё равно бы это не написали. — Эфаро осторожно уселась прямо на пол. Груда тоненьких книжек в её руках казалась россыпью драгоценных камней. — Да ты физически не в состоянии подозревать Роиргана ещё сильнее.       — А как можно не подозревать человека, о котором можно найти только самую общую и никому не нужную информацию? Родился… Поступил в Ванакор… Получил несколько выговоров за драки и за пронос нелегальщины на территорию…       — Шоколадки таскал, засранец, — прицокнула языком Эфаро, ничуть не впечатлённая. В своё время леди Рандари протащила столько сладостей под носом бдительных цолнеров, что можно было открывать кондитерскую лавку. — Каким это образом он поступил в Шатаар, если попался с такой ерундой?       — Меня другое волнует. — Умуорвухтон, скептически скривившись, пролистал несколько страниц личного дела. Вместо текста страницы покрывали портреты Роиргана в разном возрасте, будто ничего более важного, чем любование скулами Нермора, не могло волновать потенциальных читателей. Наконец мэвар наткнулся взглядом на ещё несколько жалких строчек текста и вслух прочитал. — «В возрасте десяти лет был распределён в Шатаар. Проходил спецкурсы по манипулятивным методикам, сокрытию и отслеживанию. В возрасте пятнадцати лет отчислен из Шатаара в связи с нарушением правил литэрарума. Два года спустя зачислен в Никарен. Год спустя завоевал звание лучшего курсанта литэрарума и с тех пор его не выпускал».       Эфаро осторожно пожала плечами. На лице её отразилось непонимание: насколько леди Рандари могло судить, Умуорвухтон не горел желанием за этот титул бороться. Звание лучшего волновала мэвара примерно так же, как и успеваемость в боевой магии.       Мэвар же, захлопнув книгу, прорычал:       — «Отчислен в связи с нарушением правил литэрарума»! Что за бред, во имя Круга? Кто это писал? Из литэрарумов не отчисляют даже за убийство! Я скоро смогу составить книгу, состоящую только из кривых отмазок и нелепо покрывающих… Да что бы там этот тип не натворил. Все пытаются сделать вид, будто этот человек обычный, нормальный и безопасный, но это же не так!       — Или просто ты слишком мнительный.       Умуорвухтон покосился на подругу грозно. Как и всегда, на Эфаро это не произвело никакого впечатления, и мэвар с тяжёлым вздохом обнял руками колени и проворчал:       — Если он действительно нормальный и безопасный, значит, хитрят те, кто плетёт вокруг него вот эти сети. Это не лучше. — Умуорвухтон уронил голову на руки и чуть тише спросил. — Я просто хочу разобраться, Эфи. Неужели это так плохо? Ты бы не хотела, будь ты на моём месте?       Леди Рандари представила, как у неё в присутствии какого-то незнакомого типа отключилась несравненная неромская память, и поёжилась. А затем, подсев к мэвару поближе, заявила:       — Не думаю, что мы что-то здесь найдём. Если Роирган действительно так сильно накосячил, вряд ли информацию об этом оставят в месте, где её может найти любой желающий. Но кое-что можно и из таких «подчищенных» источников почерпнуть.       Алые глаза сверкнули в полумраке, ловя отражение магического огня.       — Что, например?       Эфаро с видом победительницы покрутила перед носом мэвара очередной тоненькой книжечкой.       — Тут немного, — предупредила Рандари, лишь заметив, как подобрался Умуорвухтон. — Почти ничего, на самом-то деле. И это никак не отвечает на твои вопросы. Я бы даже сказала, что добавляет новые. Но мало ли…       — Я не буду бороться с тобой за книгу, — предупредил мэвар, но взглядом к обложке с заклятым именем так и прикипел. — Что ты раскопала?       — Вслушайся. — Эфаро драматизма ради открыла книгу, но даже не взглянула на белоснежные страницы. Напротив, продекламировала по памяти, выразительно глядя другу в глаза. — «Нермор Роирган. Резервуар первого порядка. Уровень силы после инициации — двести восемьдесят».       — Вау, — вяло оценил Умуорвухтон. Сила двухсот восьмидесяти магов, собранная и запечатанная в одном человеке — это и вправду было серьёзно. Мэвар помнил, как часто и долго Алиту Найвин описывал ему порядок обучения детей катаклизма, правила оценки их силы и прочие глупости. И, если верить директору Ванакора (а не верить ему в таких вещах оснований не было), то Роирган оказался гораздо сильнее среднестатистического Резервуара. Слабее самого Умуорвухтона, да, но всё же… — Думаешь, его перевели в Никарен, потому что в нём больно много боевой мощи для какого-то там разведчика? Но Эфаро лишь помотала головой и чуть тише закончила:       — «Нермор Роирган. Резервуар первого порядка. Уровень силы на момент поступления в Никарен — двести сорок». Сила сорока магов, может быть, и не слишком много для Резервуара… Но ровно в сорок раз больше, чем может обычный ворожей. Я, например.       Умуорвухтон заторможенно моргнул.       — Это куда он такую прорву энергии дел?       — Хороший вопрос, а? — улыбнулась явно гордая собой Эфаро.       — Нет, погоди. Разве маг может растерять силу?       — С возрастом, — кивнула неромка. А затем, аккуратно пристроив книгу обратно на полку, свалилась на пол рядом с Умуорвухтоном и задорно улыбнулась. — Но с годами вообще много что теряется. В первые пятьдесят лет жизни маг лишается примерно десяти процентов от своего запаса энергии. Ещё десяти — в следующие тридцать. После восьмидесяти лет маги слабеют очень быстро: износ тела сказывается. Но вообще никто не доживает до момента, когда магия кончится совсем. Считается, что истощение происходит именно из-за старения. Ну или мы просто не нашли другой причины, получше. Неважно, как много ты колдовал в жизни или, наоборот, вообще к силам не обращался. Маги не тратят свою собственную энергию на заклятья, а преобразуют природную, ту, что вокруг них. То, что внутри нас, неизменно — поэтому я даже не представляю, что надо было с собой натворить, чтобы спустить столько энергии за какие-то… семнадцать лет? Ты вдумайся, Хтон: получается, в год он терял столько же силы, сколько отмеряно двум магам на целую жизнь!       Умуорвухтон задумался. Эфаро он верил тоже: не было ещё ни разу, чтобы леди Рандари привела неверную статистику. Феноменальная неромская память сбоев не давала.       Но, в таком случае, сбой дали магические законы.       — Если магия слабеет вместе с тем, как слабеет тело… — задумчиво протянул мэвар, а затем осторожно предположил. — Ты ведь видела Роиргана? Он покалечен. Травма может стать причиной…       Эфаро даже слушать не стала.       — Может. Но только если поражён именно магический резерв. — Тонкий пальчик леди Рандари ткнулся мэвару под рёбра, и Умуорвухтон поморщился. Едва заметная выпуклость в груди, похожая скорее на лёгкое уплотнение кожи, никак не мешало и даже не замечалось, пока его не трогали — или не пытались с его помощью влиять на колдопотоки. Но и забыть о существовании этой штуки не получалось. — А такие раны убивают мгновенно. Если пробить резерв, мага разорвёт на месте. Тут никакие лекари не помогут. Я скорее склоняюсь к тому, что Резервуары теряют силу быстрее, чем остальные маги. В… Два с половиной раза, получается.       — Я за девять лет так ничего и не потерял, — напомнил Умуорвухтон.       — Ты же не знаешь свой уровень силы.       — Но я его чувствую.       — А… — Эфаро нахмурилась и уставилась на Умуорвухтона выжидающе. Тот лишь едва-едва повернул к ней голову и, очевидно, не понял, с чем был связан этот пристальный интерес. — Ладно. Ладно, допустим. Я не понимаю, что это значит, но спишем на очередную Резервуарскую странность.       — Очередную? — удивился мэвар. А затем нахмурился. — Если такая потеря сил — тоже «Резервуарская странность», то это сможет подтвердить только сам Роирган.       Он замолчал, предоставляя подруге шанс делать выводы самостоятельно. И Эфаро сделала их моментально, чтобы секунду спустя начать возмущаться:       — Хтон, не смешно! Ты же говорил, что просто хочешь разобраться в ситуации — и потом держаться от Роиргана подальше! А теперь что? Планируешь с ним вести задушевные беседы?       — Ничего задушевного. Просто вызову его на разговор, — решительно объявил мэвар, подрываясь с пола.       Решимость, что вновь засияла в алых глазах, была слишком выразительной, чтобы Эфаро могла надеяться как-то ей противостоять.

***

      Когда вместо того, чтобы накинуть на плечи камзол и направиться к полигону, Умуорвухтон упал обратно на кровать, воцарилось лёгкое замешательство.       — Э… Рано сдаёшься, Мэвар. — Тваино наконец-то достал со шкафа ремень и теперь хаотично обматывал его вокруг талии, пока Умуорвухтон флегматично задавался вопросом, как скоро Ихои задохнётся. — Неделя только началась.       — Не пойду никуда, — отмахнулся мэвар. — А вот вам бы стоило. Пять минут до занятия.       — С ума сошёл? — ужаснулся Ихои. — Наставник Гуле будет тебя убивать. И единственное, что ты сможешь с этим сделать — не умирать подольше, чтобы напоследок продемонстрировать выносливость и сдать его кругову дисциплину.       — Поверь мне, хуже будет, — кивнул Шииз, а затем, не без труда закатив рукав жёсткого камзола, продемонстрировал глубоко врезавшееся в руку расписание. — Стоит только на пять минут опоздать, как это всё открывается, кровит и гниёт. Очень больно. Не пробуй.       — Не пойду никуда, — повторил мэвар.       Ихои нахмурился и сел на свою кровать, придержав рукой груду книг, тут же попытавшуюся свалиться на пол.       Хаос, что приносил с собой Тваино, делал с комнатой нечто страшное. На «территории» Ихои вещи обнаружилась в самых неожиданных местах. И узкий стол, и тумба, и шкаф, и кровать, и даже проходы вокруг неё были завалены важными и, безусловно, нужными вещами, которые так и множились вокруг Тваино. При этом хлам Ихои размещался только там, где обитал он сам. Ни минималистичное окружение мэвара, ни идеальный порядок Шииза от Тваино не страдали.       Ихои и сам не замечал, как и когда умудрялся воцарить хаос на рабочем месте. Задумываясь, он постоянно складывал зубные щётки в стакан к карандашам, а карандаши забывал в ванной. Устраивал книги там же, где читал их, и забывал поднимать с пола, если те не выдерживали такого обращения и пытались свести счёты с жизнью путём сбрасывания с кровати. Оставлял аккуратно выстиранную и проглаженную одежду там же, где и проходил процесс глажки — и это ещё было ничего. Куда большие проблемы начинались, если Ихои всё же приходил в себя и пытался всё это убрать.       У Ихои всё располагалось под рукой и ни до чего нельзя было дотянуться.       И при этом его часть комнаты отчего-то выглядела куда более обжитой, чем у Умуорвухтона или Шииза.       — Ты нормально себя чувствуешь? — на удивление серьёзно поинтересовался Тваино. — Позвать лекаря?       Мэвар закатил глаза.       — Ихои, вали на тренировку.       Ихои решил не сваливать, а стал что-то искать в тумбе. Решение это было как минимум смелым: даже в обычных условиях найти что-то на своей «территории» Тваино, конечно, мог, но обычно ему требовалось для этого от двадцати минут до пары дней. Причём второй вариант встречался куда как чаще.       Мэвар не знал, на что этот тип надеялся, когда пытался отыскать что-то в оставшиеся до занятия пять минут.       — Мы сейчас все никуда не пойдём, — напрягся Конту, уловивший знакомые симптомы. — Что ты делаешь?       — Ищу что-то, что может помочь.       Запрос был настолько расплывчатым, что стало ясно: это «нечто» Ихои не отыскал бы никогда. По правде говоря, все трое никаренцев сомневались, что такая вещь в принципе существовала.       — Со мной всё в порядке. — Умуорвухтон заложил руки под голову. — От одного прогула ничего страшного не случится.       — Сказал он, прежде чем лишиться руки, — резюмировал Шииз, а затем прислушался. — Может, лучше встанешь? Там твой голос разума стучится.       Мэвар стянул несколько векторов в простейшую формулу, а затем распахнул дверь потоком ветра.       — Делаешь успехи, — просияла возникшая в поле зрения Эфаро.       — Ты-то нам и нужна! — обрадовался Ихои и бросил потрошить тумбу. По всей видимости, леди Рандари он посчитал куда более надежным источником безвозмездной помощи. — Он с ума сошёл.       — И уже давно, — вздохнула Эфаро, поймала метко пущенную мэваром подушку и пожала плечами. — Но не волнуйтесь, он не буйный.       — Сделай что-нибудь, — выдал напутствие Тваино, прежде чем Шииз пихнул приятеля по направлению к выходу.       Эфаро проводила мальчишек взглядами, а затем недовольно глянула на Умуорвухтона.       — Что ты творишь, хотелось бы мне знать?       — Лежу.       — Почему?       — Потому что стоять лень. — Мэвар раздосадовано огляделся, понимая, что использовать единственную подушку как метательный снаряд было глупо. — Если кто-то не является на занятие, курирующему дают втык. И отправляют к прогульщику, чтобы выяснить, что произошло, не нужна ли помощь или профилактические отработки.       Эфаро тяжело вздохнула.       — Знаешь, когда ты говорил, что у тебя есть план, ты не упоминал, что он такой дурацкий. Твоя рука…       — Переживу.       С тяжёлым вздохом, в котором даже не-натаинн мог бы легко услышать «ты не прав и совершаешь большую глупость», леди Рандари опустилась на край кровати и аккуратно сложила руки на коленках. Воцарилась немая пауза. Мэвар сначала по привычке подвинулся, давая подруге место, а затем спохватился.       — Ты чего?       — С тобой посижу.       — Но рука…       Эфаро скептически хмыкнула.       — Переживу.       Осознав, что все аргументы, которые говорили бы, что это плохая идея, в равной степени относились и к нему самому, Умуорвухтон раздражённо поморщился и просто поставил флакон с мазью поближе.       Сидели молча. Эфаро напряжённо глядела на часы, и казалось, будто она уже готова была начать отсчитывать секунды до старта занятия.       — Расслабься, что ли, — неуверенно посоветовал мэвар, которого созерцание напряжённой спины Эфаро наводило на мысли о пропущенном построении. И очень нервировало. — Отвлекись.       — На что?       — Ну… — Умуорвухтон задумался, пытаясь припомнить, что следовало делать в таких ситуациях. — Надо найти какое-нибудь занятие.       И он глянул на Эфаро взглядом, полным надежды на её находчивость.       — Чего ты так смотришь? — растерялась леди Рандари. — Я понятия не имею, куда такую прорву времени девать! Если честно, у меня мысль, будто мы делаем что-то очень неправильное, пока вот так сидим и не пытаемся… Не знаю…       — Перебежать через половину литэрарума до начала занятия, — с тяжёлым вздохом подсказал мэвар. — Такое же ощущение. Всё кажется, будто нас за такое ничегонеделание под трибунал отдадут.       — А всё тот мерзавец, который составлял нам расписание, — проворчала Эфаро. — Не знаю, пытается он нас закалить или морально уничтожить, но я уже как-то привыкла… Вот к этому кошмару. Ладно, я предлагаю считать этот день выходным. Что делают в выходные?       — Без понятия.       — В Ванакоре был выходной, — напомнила Эфаро с возмущением.       — Ага, и я его тратил на бесконечные тесты на агрессию, а ты — на встречи с родными. Смирись, Эфи: у нас не было ни одного действительно свободного дня с тех пор, как вся эта магическая мишура пришла в наши жизни. — Умуорвухтон нахмурился, а затем, покосившись на часы, предположил. — Вызовем Вьена?..       — У него смена, — не оборачиваясь, напомнила леди Рандари.       Расписание Вьена она знала теперь лучше самого Вьена. Во многом потому что натаинн был совершенно изнеможён в последнее время. Те полтора месяца, что Роймо Ирнеин провёл в Айревине, стали для Вьена серьёзным испытанием.       Испытанием, которое и не думало завершаться.       — А что люди ещё делают, когда у них свободное время? — Умуорвухтон огляделся по сторонам, будто надеясь отыскать в комнате что-то новое. Но помещение, разделённое на три спальных места, было знакомым до последней пылинки и не скрывало в себе неожиданностей. Мэвар перевёл взгляд на окно и предположил. — Пойдём гулять?       — Вот весело будет, когда рука начнёт отказывать прямо на улице, — вздохнула Эфаро, но всё же решительно поднялась на ноги. — Пошли. Я тут с ума сойду.       Мэвар с ума сходить не собирался, но и на него напряжённое ожидание давило. Крупные часы, расположенные прямо над входной дверью, громко тикали, показывая, что курсанты вот уже две минуты как должны были демонстрировать чудеса выносливости наставнику Гуле. Умуорвухтон в очередной раз покосился за окно, на предрассветное небо, и поднялся с кровати, чтобы захватить форменную куртку: по утрам у моря было свежо и сыро, будто несокрушимый для людей Никарен пыталась взять приступом сама природа. Умуорвухтон открыл шкаф и в ту же секунду вынужден был отскакивать сторону. С верхней полки на него сыпались коробочки и тюбики, нераспечатанные посылки и даже тубусы, многие из которых могли похвастаться поистине призовыми размерами.       — Ну вот, — расстроенно протянул мэвар, глядя на груду хлама под ногами. Получившаяся горка интереса для скалолазов бы не составила, но явно к этому стремилась. И, судя по тому, что с верхней полки опасливо кренилось что-то ещё, у неё были все шансы вырасти ещё сильнее. — Ведь только нормально всё сложил! Погоди меня.       Умуорвухтон торопливо присел на одно колено, принимаясь собирать коробочки и складывать их по размерам. Внешне мэвар, конечно же, остался невозмутим, и всё же его расстройство считывалось предельно ясно, как прямые вектора.       — Что это?.. — Эфаро опасливо поджала ноги, отодвигаясь от катящегося в её сторону тубуса.       — Извиняшки от Найвина, — не оглядываясь, буркнул Умуорвухтон, а затем сцапал тубус, водрузил его на верх своей конструкции и попытался запихнуть её обратно в шкаф. Коробочки в его руках опасно раскачивались.       — Погоди, это что… Краски?       — А ещё холсты, холсты на подрамнике, подрамники без холстов, грунт, кисти, масло и ещё какая-то дрянь, которую мне, — мэвар раздражённо сдул с лица прядь волос и сумел-таки водворить всё вышеперечисленное на полку, — уже некуда девать. Тут даже есть… — Умуорвухтон вчитался. — Мас-ти-хин. Да я понятия не имею, что такое мастихин! Надеюсь только, что оно не ядовитое.       — Ядовитое?       — Ну, — тут Умуорвухтон даже улыбнулся. — Был случай, когда Алиту мне заказал какие-то редкостные краски с другого материка. И я опытным путём выяснил, что они очень токсичные. Очень. Найвин после этого пытался их отобрать, но в том наборе был такой удивительно красивый розовый хинакридон. Я не люблю розовый, но тот оттенок - таким только закаты рисовать, и… Алиту так и не смог меня переспорить.       Невзирая на то, что мэвар говорил о директоре Ванакора с явным неудовольствием, улыбка у мальчишки была мягкой. Как бы то ни было и что бы ни случилось, эти воспоминания оставались для него ценными.       Эфаро улыбнулась тоже.       — Знаешь, я думаю, вся проблема была в том, что ты наверняка лез в краски пальцами. А они рассчитаны на кисти.       — Терпеть не могу кисти. У них шерсть.       — А те самые мастихины?       — Даже не говори мне, что это. Давай сохраним элемент интриги? — Мэвар на пробу попытался закрыть и снова открыть дверцу шкафа. На сей раз локального обвала не произошло, и Умуорвухтон облегчённо вздохнул. Но тут же снова обеспокоенно заметил. — Ещё один порыв совести от Найвина, и уже никакое чудо мне не поможет. Мы задохнёмся подо всеми этими коробочками.       — И что, часто он тебе это присылает? — поинтересовалась Эфаро, подперев щёку локтем.       Умуорвухтон покосился на закрытый шкаф, затем снова на подругу, и скептически хмыкнул.       — Смотря что ты считаешь частым. Но вообще — два раза в неделю. Видимо, он считает, что мне стоит расписать стены Никарена.       — Не мешало бы, — кивнула леди Рандари. — Этот жёлтый камень выглядит… Удручающе. Хоть бы одну картину кто повесил, с ума же сойти можно.       — Не мои проблемы, — отрезал мэвар. — Я не собираюсь этим пользоваться.       Золотые глаза Эфаро сощурились.       — О, дай угадаю. Вместо этого ты собираешься хранить всё в шкафу, пока красок не станет так много, что вы под ними задохнётесь.       — Ха-ха. Вообще-то я пытался их раздать. Но никто из тех, к кому я подходил, не рисует, а старшие курсанты меня вообще послали.       — Погоди, ты ходил и общался с людьми?.. — Укоризненный взгляд Умуорвухтона Эфаро проигнорировала. Вместо этого она уже сама сунулась к шкафу, чтобы поближе оценить разнообразие коробочек с красками всех стран мира. — Возьми что-нибудь из этого… Э… не ядовитое. И пойдём рисовать.       — Ты рисуешь? — вскинулся мэвар. — Давай я тебе всё это отдам?       — Не рисую. Но с радостью испорчу тебе холст какой-нибудь страшной мазнёй, — хмыкнула Эфаро. — С тебя — краски, с меня — выбор места.       Мэвар с сомнением покосился на внушительную гору художественных принадлежностей всех форм и мастей. Он так и не двинулся с места.       — Хтон, — позвала Эфаро, а затем серьёзно напомнила. — Это всего лишь краски. Ничего больше.       — Да, конечно, — вздохнул мэвар, а затем схватил первую попавшуюся коробочку.       Выбраться из Никарена было просто. Главные ворота днём не закрывались, и курсанты свободно вышли на территорию литэрарума. Вдалеке виделась первая крепостная стена, куда им ходу не было. С другой стороны располагались причалы, пара водных полигонов и несколько рядов громоздких орудий, призванных защищать Никарен от нападения со стороны моря. Даже когда они не извергали из себя пушечные ядра и гарпуны, впечатление они производили гнетущее. Будто клок выжженной и залитой кровью земли посреди ромашкового поля.       Место, которое выбрала Эфаро, обозвав его «точкой концентрации творческих ресурсов», располагалось в стороне от полигонов и стрельбищ, и на первый взгляд оно могло показаться клочком леса среди степи. Тонкие шевелюристые деревья склонялись к крошечному роднику. Вода из него уходила по неглубокому жёлобу к пруду, где Никаренцы обычно занимались контролем тела.       Пруд мэвар и раньше видел. Родник — нет.       Впрочем, Никарен был огромен. Этот литэрарум, в котором учились хорошо если полторы сотни курсантов, был в разы больше Ванакора, а его территории, включающие в себя всё необходимое для сдерживания длительной осады, можно было изучать месяцами, каждый раз отыскивая нечто новое.       Мэвар не знал, зачем в таком месте учили убивать, но уже давно усвоил, что ответить на такие вопросы внятно никто не мог.       «Первые попавшиеся» краски оказались, на взгляд Умуорвухтона, густоваты, но их текстура мэвару всё же понравилась. Она сразу наводила на мысль о чём-то обволакивающем и топком, о картине, которую, как и Никарен, можно было изучать бесконечно — и всё же не увидеть её целиком. Мэвар с улыбкой обмакнул кончики пальцев в краску и потерялся во времени.       Леди Рандари раздражённо сделала ещё пару мазков, вздохнула, а затем глянула мэвару через плечо.       — Как ты это делаешь?       Умуорвухтон покосился на Эфаро, которая задумчиво водила кисточкой по холсту, пытаясь ухватить и перенести на картину силуэт ближайшего к ней деревца.       Холст Умуорвухтона уже покрылся первым слоем краски, неярким и быстро подсыхающим. По грубоватым, набросочным мазкам можно было определить только общую композицию, однако леди Рандари глядела так, будто видела перед собой произведение высокого искусства.       Мэвар усмехнулся, силясь оттереть руки о траву.       — Я бы тебе с радостью помог, честно. Но я и сам понятия не имею, как сделать что-то подобное вот этой штукой. — Он с неприязнью покосился на кисть в руках Эфаро. — А пачкать руки…       — О, Граней ради! — Эфаро решительно сцапала стеклянную баночку с краской. Изумрудный зелёный маслянисто блеснул на свету — и тут же почти наполовину оказался на руках леди Рандари. — Показывай!       Умуорвухтон заторможенно наблюдал, как густые потёки яркой краски залили все ладони Эфаро и уверенно стекали к предплечьям. А затем захохотал.       — А чего так мало вылила?       Эфаро насупилась.       — Осторожно, я вооружена.       — Это чем? — усмехнулся мэвар и тут же получил отпечаток сочной зелени на половину лица. — Тьфу. Ладно, я понял.       Он отложил собственный холст и полностью развернулся к подруге, отмечая про себя, что деревце, над которым корпела Эфаро, страшно скрючило. Самый странный закон жизни, что Умуорвухтон видел: многие люди изобретали гениальные машины, вели за собой армии, пели так, что сердце замирало, или виртуозно подчиняли себе магические потоки… Но вот провести ровную линию было выше их сил. Те, кто умели и это, обычно сдавались в попытках рисования ровных же кругов.       Умуорвухтон задумчиво прикоснулся к кривой веточке с пятью листьями, улыбнулся, а затем уже и сам обмакнул пальцы в краску.       — Не бойся цвета, — посоветовал он, прикасаясь к подсохшему холсту, а затем короткими точными мазками намечая крону пышнее.       Мэвар ощущал, как краска заполняла все выемки на холсте; чувствовал, где она была сыровата и в любой момент могла потечь, а где уже подсохла достаточно для нанесения второго слоя. То была такая же магия — только чуть менее убийственная.       Час спустя Умуорвухтон расслабленно наблюдал, как Эфаро, едва касаясь, костяшками пальцев «отводила» густую краску в сторону, отчерчивая пространство для веток, и чувствовал странное спокойствие. Пожалуй, ему и вправду этого не хватало.       Рассвет уже давно уступил место раннему утру. Цвета на холстах заметно потеряли теплоты и теперь светились, будто острые пики штормовых волн в пламени фонарей.       — Знаешь, я думала, будет больнее.       Почти задремавший мэвар покосился на подругу.       — Это и не должно быть больно, если не втыкать кисть себе в глаз.       — А?.. Я про расписание. — Эфаро вытерла пальцы о платок и слегка растерянно пожала плечами. — Помнишь, когда Шииз опоздал на контроль тела? Его не было всего пять минут, а у него рука гнуться перестала. И весь рукав был мокрый от сукровицы. А тут даже не жжётся. Странно.       Умуорвухтон нахмурился и поднялся на ноги. По правде сказать, он и сам предполагал, что беседовать с Роирганом придётся полулёжа на койке и обкладывая руку мазью, платками, салфетками и полотенцами, изредка отвлекаясь на тихое «да пошло оно всё» сквозь зубы. Однако рука и вправду не беспокоила. Вернее сказать, мэвар не видел никакой разницы между теперешним состоянием расписания и тем, как оно обычно ощущалось.       У мэвара возникло ощущение, будто в его плане что-то пошло не так.       — Надо пойти проверить, — проворчал он, разворачиваясь к литэраруму.       — В таком виде?       Умуорвухтон сначала нахмурился, а затем, спохватившись, минут десять отмывался от краски, злобно шипя что-то о неэтичности использования чужих лиц в качестве холстов. Эфаро, поглощённая смешиванием красок, даже не вслушивалась.       Когда внешний вид курсантов наконец-то стал соответствовать стандартам Никарена, Эфаро и Умуорвухтон вернулись в замок. Чёткого плана, как проверить, отчего их ещё не искали, ни у кого не было. Так что мэвар решил поступить по старинке и выяснять всё напрямик.       — Наставник Гуле! — крикнул он, только заметив рослую фигуру нерома в дальнем конце коридора.       Тот замер, лениво оборачиваясь на зов, и Умуорвухтон бросился к нему.       — Мэвар, когда бегаешь — локти держи ближе к телу. Хотя твоя дыхалка меня, как всегда, очень радует. — Наставник Гуле скрестил руки на груди. Умуорвухтон замер перед ним, пытаясь понять, что происходит. На любое опоздание, будь то две минуты или десять секунд, наставник Гуле реагировал крайне дурно. Сложно было предположить, что полное отсутствие курсанта на тренировке устраивало его больше. — Чего хотел?       — Э… — Умуорвухтон нервно потёр шею. Он уже предвкушал отработку, но исправить ничего не мог. — Прощу прощения, что не пришёл на занятия. Я…       Гуле лишь пожал широченными плечами.       — Да ладно, я ж всё понимаю.       — Да? — вытаращился на него Умуорвухтон.       Наставник усмехнулся, приобнимая его за плечи и утягивая за собой. Мэвар тут же напрягся, сдержал порыв чужую конечность оторвать и молча направился за Гуле.       — Сам ведь когда-то был курсантом. Правда, курирующий у меня был… — Наставник раздражённо покачал головой. — Приходилось ему деньги со своего содержания отдавать, чтобы этот наглый ублюдок был лояльнее. Зато каждый год он для меня выбивал отгулы дня на три. Я к матери ездил, вот. Она всегда так радовалась. Правда, вечно спрашивала, не будет ли мне за этого чего в литэраруме. — Гуле добродушно хмыкнул. Умуорвухтон таращился на наставника в изумлении. — Но даже если бы и было, я б всё равно ездил к ней, вот! На каждый её день рождения. Потому что такие праздники — не то время, когда нужно зубрить какую-то нелепую муть и по полигону кататься. Это хорошо, что ты, Мэвар, свои традиции не забываешь. И курирующий у вас отличный: я в жизни не видел, чтобы отгулы по всем инстанциям с такой скоростью проводили! Как отпраздновали-то? Надеюсь, ваши праздники более весёлые, чем их названия-то. Хотя после ваших имён, конечно, немудрено… Но всё же эта ваша «Ратара наритиаро» — это перебор. В жизни такой пурги не слышал, уж извини, Мэвар.       Умуорвухтон понимал наставника. Он и сам о таком празднике слышал впервые.       — Прошу прощения, наставник… Как вы это произнесли? — осторожно переспросил мэвар.       — Ратара наритиара… Или наритиароа… Кошмар, в общем. А что такое? — Гуле замолк, а затем громогласно захохотал. — Если что, за произношение извиняй! Надеюсь, я тебя не слишком далеко послал.       — Нет, не слишком. — Умуорвухтон нервно огляделся. — А отпраздновали как обычно… Древние традиции, всё такое…       — От и ладненько. — Наставник Гуле наконец-то отпустил его и вновь скрестил руки на груди. Взгляд у него стал тяжёлым. — Но, надеюсь, ты не думаешь, что так может продолжаться долго? Сегодня, ладно уж, в честь праздничка, трогать не буду. Но завтра чтобы явился на тренировку, и мне не важно, сколько раз до этого ты молочные клыки сбросишь!       «Сброшу что?!» — мысленно завопил мэвар, машинально хватаясь за челюсть.       Наставник Гуле окинул его внимательным взглядом.       — Не сильно больно хоть было?       — Н-нет, — нервно отозвался Умуорвухтон, отступая назад. — Даже не заметил. Завтра буду присутствовать.       Он развернулся и чуть не сбил с ног Эфаро. Неромка стояла, вытянувшись в струнку, но плечи её едва заметно дрожали. Мэвар сразу понял: девчонка едва сдерживала смех. Умуорвухтон тихо зарычал, сцапал подругу под локоть и потянул прочь из людного коридора.       Сдерживать себя Эфаро смогла ровно до столовой. Но когда они с мэваром отошли подальше ото всех и заняли свой любимый столик в углу, девчонка всё же захохотала, хватаясь за живот.       — Молочные клыки… — с трудом выдавила она.       — Очень смешно, — проворчал Умуорвухтон, потирая челюсть. Та аж заныла — хотя мэвар готов был допустить, что то всего лишь игра воображения. — Этот гад просто издевается!       — А, по-моему, он довольно ловко избежал наказания для нас всех. Осталось только понять, откуда он узнал про этот праздник.       — Нет никакого праздника, — приглушённо зарычал Умуорвухтон. — И клыки у нас одни на всю жизнь. Для мэвара вообще-то потерять зуб — всё равно что палец оторвать.       — Погоди, а название? Мне показалось, это мэварский.       — А это и есть мэварский, — ядовито отозвался Умуорвухтон, а затем проворчал. — «Ra taroo nariti aroa» — «что за детская провокация». Ненавижу этого наглеца.       Эфаро пару минут погипнотизировала чашку с чаем взглядом, а затем осторожно предположила:       — Ладно, мы выяснили, что он находчивый. Э… Что дальше будем делать?       — Ничего, — тихо отозвался мэвар. У него опустились руки. Умуорвухтону казалось, что он уже привык, что ни на один из его вопросов не было ответа — и всё же ему редко напоминали об этом столь прямо. — Ничего. Роирган ясно дал понять, что не выйдет. Я не буду ломать себе руки, чтобы проверить, явится ли он хотя бы в больницу.       — Но… — Эфаро нахмурилась. — Это же неправильно. Ты же так… А он… Он же наш курирующий! Он не может просто нас игнорировать!       — Он — воображаемый, — жёстко обрубил мэвар. — Всё.       Мэвару не нравилось сдаваться. Никогда не нравилось.       У него накопилось слишком много вопросов и совсем никаких ответов. Но, если последние у Роиргана и имелись, тот явно не собирался ими делиться.