Идёт охота на волков, Идёт охота… Владимир Высоцкий, «Охота на волков»
— Отлично, отлично… — напевно повторял Роирган, когда сосредоточенный Меатар раз за разом ловко отбивал его удары. С тех пор, как Нермор определил слабости своих подопечных, втроём они собирались всё реже. С Хтоном он занимался оттачиванием природных данных мэвара, походя обучая его быстро определять слабости противника и играть на них. Дальо везло меньше: с ним Нермор принципиально моделировал тренировки так, чтобы Меатар не мог прибегнуть к собственным сильным сторонам. То, что Нермор называл «классикой», исчезло из этого зала совсем. Роирган чередовал оружие, переходил с клинкового на дробящее, с одноручного на парное, с древкового на метательное. Он с лёгкостью менял боевые стили и техники, демонстрируя великолепное обращение со всем, что могло убивать хотя бы в теории. Иногда он пользовался оружием зачарованным, а иногда раскапывал нечто настолько деформированное и неправильно сконструированное, что драться этим нельзя было вообще — и словно приглашал Меатара подловить его. Нермор учил, как использовать все преимущества выбранного оружия, как поймать противника на предсказуемости — или на ошибке при бездумной попытке отойти от «классики». Заставлял и его выкручиваться, хитрить, сознательно отступать от правил. Два с половиной месяца спустя Меатар растерял значительную часть своей предсказуемости и заметно прокачал и без того недурственную реакцию. Когда понятия не имеешь, чего ждать от противника, выстроить шаблон и слепо следовать ему — смертельно опасно. — Отлично, — в очередной раз без выражения повторил Нермор, когда Дальо заблокировал его выпад и контратаковал. А затем Роирган, перехватив собственный меч за незаточенную часть клинка, гардой зацепил оружие Меатара и вырвал его из рук. — И это — отлично? — уточнил Дальо, скосив глаза на остриё под подбородком. Нермор опустил клинок. — Для новичка. — Я не… — Пупс, вот давай не будем. Ты большую часть жизни угрожал всякими острыми штуками манекенам — мои поздравления. Но пока тебе не придётся с мечом в руках защищать свою жизнь, ты — новичок. — Мэвару тоже так говоришь? — скептически уточнил Меатар, потирая скулу. Нермор на тренировках не стеснялся и намеренно прибегал к приёмам погрубее. И, чего уж там, пообиднее. «Это не академический бой, это — то, что тебе придётся делать, чтобы не сдохнуть и выполнить работу! — шипел в таких случаях Нермор. — Так что давай без сопливого рыцарства!» Это злило, но и мотивировало больше не подставляться. А вот самого Нермора, как уже давно заметил Меатар, мотивировало любое упоминание Хтона. Роирган напрягался от каждой фразы, где мэвар фигурировал хотя бы косвенно. Закрывался, язвил, увеличивал нагрузку. Меатара это беспокоило. Впрочем, беспокоило его в последнее время многое. — При чём тут мэвар? — предсказуемо включил дурачка Нермор. Хорошо хоть не стал прикидываться, будто узнал об этой расе впервые. Меатар внимательно поглядел на Роиргана: тот словно ждал удара. Дальо безмятежно улыбнулся и повёл разговор по безопасной дороге. Протянул с показной досадой: — Ни разу не слышал, чтобы ты по его неопытности прохаживался, только по моей. Зубастик воюет где-то на подпольной войне, а я не в курсе? — Он поступает умнее и избегает войны там, где она не нужна, — улыбнулся Нермор, а затем небрежно подпихнул ногой клинок к Дальо. В этом жесте Меатару почудилось облегчение. — Защищать свою жизнь можно по-разному, и бросаться на чужие клинки героической грудью — далеко не лучший способ. Мэвар так делать не станет, а вот ты — да. Именно это желание самому залезть в драку намекает, что ты ещё новичок. Но ничего, это я из тебя выбью. И сдам Норвазису то, что останется. — Ты поёшь дифирамбы здравомыслию Умуорвухтона до тех пор, пока он при тебе не натворит глупостей. — Это каких? — лениво уточнил Нермор. — Нападёт на кого-то? Прямая агрессия — для него простовато и неэффективно. Обратно в Канерданские горы сбежит? Ему это не нужно. Будет тебе, Дальо. Если ты — один из тех, кто пытается выяснить, не пытаюсь ли я свернуть мальчишке мозги набекрень, то это просто смешно. И не потому, что я не могу. А потому что Хтон слишком неуступчивый, чтобы просто взять и сменить… Мнение, стороны, убеждения — просто на силе чьего-то внушения. И ты это знаешь. Меатар притих. На мгновение в его глазах цвета чистейшего золота мелькнула тревога, а затем Дальо скрестил руки на груди и сделал вид, что ему скучно было слушать ленивые, как будто бессмысленные, но всё-таки опасные рассуждения курирующего. — Ты вообще отлично его знаешь, — задумчиво продолжал Нермор, а затем, повесив меч обратно на стойку, взял длинную алебарду и на пробу повёл рукой. Древко рассекло воздух. — Вы ведь не враги, Меатар. Особенно наглядно ты это показываешь прямо сейчас. Ты не хочешь ему зла, примерно как и он тебе. Но вы ведёте себя так, будто у вас лет десять висит какой-то нерешённый конфликт. Серьёзно, можно подумать, что он у тебя девчонку увёл. — Очень смешно, — без намёка на веселье поморщился Меатар. В его голосе снова почудилось сомнение, за которое бдительный Нермор ухватился, будто за управляющий рычаг. Роирган продемонстрировал заинтересованность и сочувствие — и ничуть не удивился, когда Дальо сломался. Разговорился. — Мы просто поссорились. Давно. — Был повод? — Кто из нас похож на человека, который будет на всю жизнь с кем-то ссориться без повода? — усмехнулся Меатар, а затем чуть тише сказал. — Мы знакомы очень давно. Ничего удивительного. Я — наследник рода Дальо, он — младший сын Тэртакватсурэ… Нермор прищурился. — А я думал, мэвары не знают своих родителей. — Сказочка для простачков, — отчеканил Меатар, а затем презрительно отмахнулся, будто не желая иметь ничего общего с этими слухами. — То есть они, конечно, не придают этому никакого значения. Да и мэвар действительно может не знать, кто его биологические отец и мать — почему-то никому особо не интересно выспрашивать. Но это не означает, что не знают все остальные. Как бы, живот беременной женщины — не тот «нюанс», который легко скрыть. Приграничные общины мэваров маленькие, детей там рождается мало. Погодков не так много. Тут очень просто разобраться, кто кому кем приходится… Собственно, поэтому для Умуорвухтона рассматривали путь дипломата. Дети Тэртакватсурэ обычно рассудительные. Особенно дочери. Трое или четверо из них ведут уже собственные общины в других частях гор, а двое сыновей ушли в целители. У мэваров это престижно. У Зубастика был слишком хилый дар, чтобы лечить, зато с головой всё в порядке. Самое то, чтобы разбираться в конфликтах на границах. — На которых? — проницательно поинтересовался Роирган. Никаренцы переглянулись и кивнули друг другу. О том, как обострились приграничные ссоры на Езовии, знали оба. То, что сначала звучало как «очередные дурацкие выкрики сторонников Ни’Ро», с годами всё больше напоминало провокации. Три страны припоминали друг другу миллионы обид да старых дрязг. И хотя официально за оружие никто не брался, все знали: достаточно одного повода, первого же проявления слабости, чтобы грянул гром. — На западе, — кивнул Меатар. — Самые границы владений Дальо. Это всегда было спорными территориями неромов, натаиннов и, что хуже, латэрекков. Так это ещё и прямой подход к богатейшим Канерданским горам. Эта территория волнует слишком многих. И там постоянно находится кто-то из мэваров, чтобы наблюдать за ситуацией. И регулировать её, конечно. Понятное дело, что иметь на своих землях враждебно настроенных мэваров нам не хочется. Если в какой-то момент мэварские посланцы решат заключить мир с условными натаиннами, нас моментально перебьют. Естественно, с потенциальными дипломатами наших соседей нужно дружить, чтобы у них и мысли не возникало сменить союзников. — Меатар чуть улыбнулся. Пожалуй, впервые с тех пор, как он вообще заговорил о сложностях политики на Езовии. — Казалось бы, что может быть хорошего, когда даже дружба диктуется необходимостью, но… Мы с Умуорвухтоном действительно дружили. Чуть ли с не первого дня, как познакомились.***
Верность была жизненным кредо рода Дальо. Это была семья, имеющая Путь, Цель и Принципы. Именно так, с большой буквы и без оговорок. Их преданность королевскому двору была аксиомой, тем, что не обсуждалось — именно поэтому Дальо казались всем вокруг такими странными. После сорокалетней кампании объединенных неромско-натаиннских сил против латэрекков, закончившейся для альянса сокрушительным поражением, род Дальо стал известен как те, кто готов костьми лечь за свою страну. Именно ополчение Дальо было самым многочисленным, хорошо подготовленным и продумано вооруженным. Именно на деньги Дальо покупались в конце войны осадные орудия и фороссы. Именно Дальо два месяца держали столицу, успешно огрызаясь на осадное кольцо латэрекков и проклиная остальных дворян, которые в большинстве своем шустро переметнулись на сторону врага, стоило только цианам вывести армию на подступы к сердцу страны. Иначе говоря, действия Дальо были лишены даже намека на ту самую, человеческую логику, которая вела всех остальных. В ответ на: «Чего ради вы так стараетесь?», Дальо гордо отвечали, что они принесли присягу и не собирались ее нарушать. Несли какую-то чепуху про гордость, патриотизм и данное слово — иначе говоря, были подозрительны до предела. Настолько, что властвующий в те времена над неромами король За́яни никак не мог решить, что с ними делать после войны. Одаривать и приближать? Логично, но наверняка этого Дальо и добивались? Казнить? Так вроде не за что. Но... Сказки о рыцарстве, героизме и всевозможных добродетелях Дальо полюбились народом настолько, что некоторые даже заговорили о смене правящей династии. О достойном конкуренте, которого любил простой люд, уважали враги — словом, долгое время мысль о казни всей семейки казалась королевскому двору не только лучшим решением, но и вынужденной мерой. Однако после долгих рассуждений и тщательного анализа ситуации к Дальо был отправлен совсем другой приказ. Никаких «не оказывать сопротивления аресту» (а ведь Дальо и этого бы послушались, опять же, странные они были), но — «с превеликой радостью сообщаем о дарованной вам чести…» Вся честь заключалась в том, чтобы запихнуть Дальо к круговой матери подальше от столицы под красивым прикрытием дипломатической миссии. А именно — к проклятым Канерданским горам. Решение было всем хорошо: Дальо далеко и при деле. Для уменьшения градуса подозрительности такого решения этой семье были выданы чрезвычайные полномочия по вопросам мэваров, приказ развивать приграничные территории и заложить несколько городов. Любой исход в этой ситуации был на руку двору. Воинственные Дальо могли решить, будто они уловили намёк, и вырезать красноглазую чуму подчистую — и тогда богатейшие Канерданские горы стали бы щедрым подарком неромам. Да и сами мэвары, как известно, не страдающие особой любовью к ближним, могли в один прекрасный день тихо истребить обнаглевших Дальо и этим дать повод для интервенции. Никто и подумать не мог, что Дальо отнесутся к назначению настолько серьёзно. Затаив дыхание, мир следил, как Дальо убирали мечи, закупались подарками и в действительности ехали с дипломатической миссией к полуживотным. И, главное, раз за разом возвращались с головами на плечах. Год — и вопросы по спорным территориям у гор были решены. Пять — мэвары самолично спустились с плато, чтобы показать Дальо, где можно заложить город, дабы природные бедствия как можно реже настигали его. Десять — и как гриб без дождя, нежданно-негаданно возникло прочное торговое сотрудничество между Дальо и мэварами. А уж когда свежевыстроенное имение Дальо сумели отбить от местных мародёров только благодаря своевременному вмешательству мэваров, мир понял: с красноглазыми дикарями оказалась налажена взаимовыгодная связь. Дальо, странные, верные каким-то диким принципам, оказались прочным мостиком, объединившим Канердан и мир-под-горами. Именно с их подачи разработали своеобразный пакт о ненападении, на многие столетия установивший мир у подножий. Только под их протекцией люди получили возможность приезжать в Канердан, дабы воспользоваться услугами невообразимой, но эффективной мэварской медицины. Дальо богатели, контролируя торговлю с этим процветающим краем. И в то же время — несли огромную ответственность, защищая и мэваров от вторжений, и окружающий мир от их мести. Это была сложная, ответственная миссия, требовавшая постоянной бдительности. Рука на пульсе, меч, пусть и отложен на стену, остро заточен — и готов обратиться против любого, кто считал себя вправе нарушить мирный договор. И неважно, какие у этого «кого-то» были глаза: алые, циановые, оранжевые, фиолетовые или даже золотые. Для Дальо не существовало различий: значение имел только мир, который они поклялись сохранить. К этой миссии готовили с детства. А чтобы дети не видели в красноглазом соседе врага, их приучали дружить. Все ключевые фигуры на поле привязаны друг к другу — и это закон. Ведь вместе проще не позволить расшатать равновесие. Меатар Дальо, сколько он себя помнил, знал, что это правильно. Что так заведено. Пять месяцев в году он обязан был проводить в деревне одного из мэварских родов — того, что в этом поколении стерёг границу со стороны гор. И вместе с ним туда, навстречу пикам, пропастям и кручам должны были направиться несколько учителей, телохранитель — но никаких слуг. И ещё на пять месяцев к ним будет спускаться некто с той стороны. Этого «некто» изначально, с самого первого дня рассматривали как «будущего лучшего друга Меатара», будто по-другому и случиться не могло. Меатар не был первенцем: у него имелись две старшие сестры-близняшки. Но, пусть Дальо и научились многому от мэваров, перенимать матриархат они не спешили, так что наследником все и всегда рассматривали именно Меатара. Именно ему, в отличие от сестёр, старательно вбивали в голову идеи братства народов и священной миссии Дальо перед Канерданом, королевским двором и целым миром. — Тебе не нужно бояться, — говорил отец, когда замечал, что Меатар снова впадал в лёгкое смятение и прятал глаза. — Мэвары не причинят тебе вреда. Меатар знал это. Тоже — ровно столько, сколько он себя помнил. Знал он и то, что отец обычно говорил дальше: с годами эта речь не менялась, и уверенность в ней, непоколебимая и вечная — тоже. — Не слушай никого, кто говорит иначе. Есть только две причины, почему мэваров ненавидят: их традиции, которых мы не понимаем, и богатство их земель, которые всем хотелось бы отобрать. И, поверь мне, Меатар, никто не поддерживал бы слухи вокруг первой причины, если бы не существовало второй. Канерданские горы… В такие моменты отец обычно поворачивался к окну. Окна в их имении были огромными, широкими, будто пытаюшимися вобрать в себя невероятные виды земли, которые они защищали. Канерданские горы нависали, отбрасывая длинную густую тень, и всё же — они были прекрасны. Меатар ни до, ни после не видел ничего более первозданного и величественного. — Они — источник редчайших минералов, драгоценных гордых пород, вековых деревьев, идеальных для кораблестроения. Мэвары развели там нечто вроде заповедника: зверьё непуганное, редкое, ценное. Целое состояние. Века процветания и благоденствия — вот что дают эти горы. Мэвары столетиями выживали там, не испытывая никаких проблем. Канердан — крохотная страна, одна только цепочка гор, и всё же — там есть всё необходимое для каждого из их родов. Да что там: эти горы в состоянии прокормить и любое из трёх неромских государств, и даже все их вместе — неудивительно, что каждый правитель хочет их заполучить. Они взращивают ненависть к мэварам, надеясь, что грянет война — возможно, когда-нибудь так и случится. В таком случае первыми в этой войне поляжем мы, приграничные, и там уже без разницы, кто выйдет победителем. Вслед за нами, возможно, мэвары. Но на этом всё не кончится. Канердан слишком хорош — ни одна страна не захочет уступать в гонке за ним. Неромы, латэрекки и натаинны передерутся, и я даже предположить не могу, кто выйдет победителем и будет ли он вообще. Вот это мы предотвращаем, от этого пытаемся защитить всех. И, на самом деле, это не так уж и сложно. Поверь мне: если отбросить стереотипы и страшилки, мэвары — славные ребята. Своеобразные, но славные. И нет ничего плохого в том, чтобы называть одного из них своим другом. Отец повторял это так часто, как нужно было для того, дабы вбить эту истину в голову наследника, того, кто поведёт род Дальо в обозримом будущем. Но, как и всегда, практика обставила теорию с разгромным счётом. Они с Умуорвухтоном, тогда ещё смирным мальчишкой с огромными честными глазами, оказались погодками и быстро нашли общий язык. Вдвоём они хохотали над историей, как дед Меатара подростком влюбился в тогда ещё молодую Тэртакватсурэ, вместе с которой вырос, и даже предлагал сбежать вместе — но получил в ответ длинную лекцию о том, почему это плохая идея, и щедрое предложение полечить голову у мэваров. Они исследовали плато, пещеры и скалы, быстро вызубрив всё, что нужно молодому покорителю гор. Учились обращаться с оружием. Преодолевали языковой барьер. Меатар, как нером, мэварский выучил за пару месяцев и говорил бегло, чисто. Умуорвухтону неромский давался тяжелее: при большом словарном запасе он ни круга не понимал в произношении и говорил с чудовищным акцентом. Потому общались они в основном на мэварском — и Дальо рано понял, что его это не напрягало. Язык как язык. Народ как народ. Умуорвухтон был, безо всяких сомнений, «другим». Но Дальо за годы знакомства так и не увидел в нём ни особой кровожадности, ни умственной отсталости, ни звериных повадок, которые так усиленно приписывали мэварам. В детстве Меатара, напротив, интриговало то, что их отличало. Сколько они экспериментов провели с когтями Умуорвухтона — не счесть. Так, например, мальчишки выяснили, что эти самые когти без проблем пробивали деревянные балки до пяти пальцев в ширину, однако были бессильны перед толстыми костями, камнем и твёрдыми металлами, и гадали, что же именно нужно, чтобы в них появилась та же сила, что и у взрослых мэваров; тот загадочный багряный отлив, что всегда отличал воинов, виртуозно овладевших даром. Вместе же мальчишки и отхватывали как от главы рода Дальо, так и от Матери Тэртакватсурэ, если творили нечто сомнительное. Так, например, они оба ещё долго не могли сидеть после случая, когда Умуорвухтон во время одного из «экспериментов» застрял когтями в боку армированной повозки. Пробить-то он его пробил, но увяз намертво и пару часов провёл на месте преступления. Впрочем, Меатар тогда его не бросил, так что получили они, как водится, вдвоём. Лучшими друзьями они стали быстро. Отчего? Годы спустя ни Меатар, ни Умуорвухтон не видели ответа. То ли в четыре года человек не способен видеть особую разницу между людьми и «дружился» со всеми, кто подходил по возрасту, то ли постоянное общее времяпровождение сыграло свою роль, ведь сложно не проникнуться симпатией к человеку, с которым ты вместе попадал в переделки всю сознательную жизнь. А, может, Меатар и Умуорвухтон действительно сошлись характерами: оба — преданные традициям и своим семьям, честные, бойкие, не любящие сидеть на месте и упускать возможность получить по задницам от старших… У них всегда находились общие темы и проблемы, и, главное, общая цель, которая их свела и которой оба научились подчиняться. К девяти годам Меатар был знатоком мэварских традиций, обожал праздники «соседей по горам», прилично стрелял из лука и виртуозно умел карабкаться по почти отвесным стенам. Умуорвухтон к тому же возрасту всё ещё говорил по-неромски с забавным акцентом «моя давать-говорить», усвоил огромное количество правил придворного этикета, но любил скрывать их до поры, чтобы затем поразить нового человека в их окружении великосветскими манерами. А ещё — был крупнее, сильнее и быстрее сверстников и выглядел года на два старше своих лет. Всё было разрушено буквально за день. На дворе царил последний месяц зимы: подходил к концу тот короткий период, что Меатар скучал дома в одиночестве. Совсем скоро его должны были забрать в горы почти до середины осени, дабы учиться охотиться уже «по-взрослому». После этого традиционно следовал ещё месяц затворничества, который Меатар обычно проводил, скучая по приятелю-мэвару и изучая невероятно нудные, но вроде как полезные науки. Умуорвухтон же должен был спуститься с гор с первыми снегами, дабы провести холодную часть года в тщательно прогретом имении Дальо и составить Меатару компанию. Официально — в учении, но на самом деле большую часть этого времени мальчишки проводили, выстраивая снежные замки, катаясь с горок да проверяя прочность льда на озёрах. Из озёр их, к слову, вылавливали регулярно — и регулярно же выписывали нагоняи. У водоёмов зимой Дальо даже пытались выставлять караулы на лыжах, но Меатар и Умуорвухтон всегда оказывались хитрее тех, кто должен был их ловить. Вернее, хитрее был один только Умуорвухтон: мэвар всегда видел обходные пути и умудрялся забраться всюду, куда, вообще-то, нельзя, так, что обнаруживали их уже пост фактум. Плавание на отколовшихся льдинах было для мальчишек чем-то вроде травмоопасного, но интересного хобби, и ни одна живая душа не могла их остановить. Заняться было решительно нечем. Этот печальный, но закономерный факт и погнал Меатара в стойла: он учился ухаживать за фороссами, понимать их повадки и привычки. Пытался подружиться, если угодно, чтобы снизить риски однажды оказаться без конечности при попытке оседлать строптивую тварь. А в стойлах было людно. — Двинемся по их же тропе к перевалу, — увлечённо объясняла одна из сестёр Меатара. Ралани и Накари были удивительно схожи внешне, но близкие всё же прекрасно их различали, в том числе и по голосу. Меатар, по крайней мере, с первого же обертона узнал Накари и остановился, с интересом оглядывая шумную компанию. — Фороссы там пройдут, но дорога не самая простая. Зато и часовых там нет: они явно не считают нас способными преодолевать такие буераки. Послышался смех. Меатар нахмурился. Он часто слышал, как обсуждали мэваров. Это «они», произнесённое тоном, в котором мешались неприязнь и лёгкая насмешка, всегда звучало очень красноречиво. — Так что, если кто не уверен в своём умении держаться в седле — лучше оставайтесь! — Накари поправила седло, сунула растопырившей жвала фороссе плеть под морду, и та покорно отвернулась. Накари отработанным изящным движением вскочила в седло. — От перевала, скорее всего, направимся к озеру Инло. Там посмотрим. Может быть и заночуем около него. Наутро домой. Меатару сделалось дурно. Озеро Инло он знал. Это было одно из немногих водоёмов в горах, где вода прогревалась до хоть сколько-нибудь комфортной температуры. Оно было мелким, но мэвары, тем не менее, разводили там какую-то редкую рыбу, до одури флегматичную: ей было плевать на купающихся мальчишек, а ещё она до последнего не понимала, что её поймали, трепыхаться в руках начинала поздно и вяло, словно для проформы. Умуорвухтон говорил, что из-за такой приторможенности её в своё время чуть не истребили. Иными словами, в озере Инло всё было прекрасно. Кроме того, что оно находилось далеко на территории мэваров. Компания, которая, по всей видимости, решила совершить изящное групповое самоубийство, состояла из восемнадцати человек. Ралани и Накари Дальо уже восседали на фороссах, крупных, мощных и очень злых. Очевидно, близняшки собирались вести всю эту команду. Кроме сестёр Меатар узнал ещё двоих молчаливых конюхов, нескольких сыновей и дочерей богатых владельцев заводов из ближайших городов. Ещё четверо были мальчишке незнакомы. Меатар знал, что эти молодые люди были их гостями и приехали вместе с близняшками из университета. Дальо всегда радушно принимали гостей, будь то новые торговцы с обозами, молодые архитекторы, мечтающие преобразить вид северных городов, или студенты, только-только вышедшие на каникулярное весёлое время. Никто не контролировал таких гостей. Благо, и близняшки, и их приятели уже считались взрослыми и опытными людьми, и — в теории, — понимали очевидные вещи. Например, что нельзя совать руки в жвала фороссам, гулять по тонкому льду, прыгать со скал… Лезть на мэварскую территорию. Меатар, недолго думая, сунулся под лапы фороссе. — Стой! — закричала Накари и двумя руками вцепилась в чувствительный выступ на шее зверюги. Та взвилась на дыбы; бритвенно-острый хитин засверкал в свете Фира. Меатар со смесью ужаса и восторга пронаблюдал, как мощные конечности фороссы свистнули мимо его головы: Накари умудрилась развернуть животное на двух ногах. И тут же зашипела на брата. — Ты с ума сошёл! Без головы хочешь остаться?! Их лапы дробят камни, если им того хочется! Башка-то твоя не такая прочная будет! — Это как посмотреть. — Ралани направила фороссу ближе, но остановилась в отдалении, так, чтобы хищно нацелившаяся на Меатара зверюга не сумела добраться до него. — Судя по всему — черепушка даже не полая, места для мозгов не предусмотрено. Чего под ноги лезешь? Меатар скрестил руки на груди и тихо спросил: — Вы куда собрались? Близняшки переглянулись. — Охотиться. — У озера Инло? — недоверчиво переспросил Меатар. — А поближе никак? Это уже Канердан. Вам туда нельзя. — Мальчик задумался, а затем просиял лицом. — Я могу составить мэварам запрос! Мы починили магические пути сообщения. К вечеру уже получите ответ и сможете… Ралани только улыбнулась. — Щедро. Только зачем? — Зачем запрос? Потому что это земля мэваров. Без разрешения даже нам нельзя там охотиться. Вы сами знаете, что будет. — Думаю, ничего. — Накари развела руками с таким видом, будто это предположение поразило её до глубины души. Остальные рассмеялись. — Мы же Дальо, мелкий! — Я помню нашу фамилию. — Мэвары прекрасно понимают, что только мы защищаем их от мира. Они ничего нам не сделают. — Накари говорила преувеличенно громко, явно пытаясь подбодрить спутников. Она так явно рисовалась, что Меатар заинтересованно покосился на мужскую часть команды, пытаясь понять: кто же тут был так хорош, что его сестра растеряла остатки здравого смысла от желания покрасоваться? — А мы ничего не получаем взамен. Только вечные запреты. «Не заезжайте туда», «Не смейте охотиться здесь», «Это наши реки и наша рыба, пошли вон»… То была не совсем правда. Вернее, запретов действительно придумали много, но Меатар относился к этому философски. Дружба дружбой, но Канердан оставался чужим государством, не имеющим никакого отношения ни к неромам, ни к самим Дальо. Мэварская держава даже не считалась вассальной, неудивительно, что там действовали свои законы. Тем более что к Дальо все эти писаные и неписаные правила были снисходительны. Не было такого запроса на охоту, заготовку леса или рыбалку, который мэвары бы отклонили. Вся наука состояла в том, чтобы спрашивать разрешения каждый раз — но то, как убедился Меатар, не сложно и даже не слишком затратно по времени. — Так нельзя, — угрюмо напомнил Меатар. — Почему это? — Потому что нельзя! — Слушай, мелкий. — Ралани тоже взяла этот игриво-бравирующий тон и выпрямилась в седле. Меатар кивнул своим мыслям. И правда, даже верховые костюмы на девушках были самыми лучшими, дорогими и нарядными. Охотиться близняшки собирались явно не на зверей. — От парочки пропавших оленей никому плохо не будет. Или ты думаешь, что у наших дорогих горцев всякая тварь наперечёт? — Ну, всякую тварь, что лезет на их земли, они точно считают, — проворчал Меатар. — По головам. Правда, они не всегда на плечах остаются. — Мы не боимся. — Я вижу. — Меатар снова нервно оглянулся на громаду скалистых гор. — Но, может, всё-таки не надо? — Осторожно отойди от выхода, чтобы тебя не покусали и не затоптали, — попросила Ралани и направила фороссу к воротам. За ней неуверенно двинулись остальные. Меатар назад всё-таки отступил, но молчать не собирался. Крикнул: — Я взрослым скажу! Накари резко обернулась. — Не вздумай! Мэвары нас не тронут. Сделают вид, что не видели: должны ведь они понимать, как им невыгодно с нами ссориться! Но если ты поднимешь тут вой, отец отправит в Канердан письмо. И на него мэвары уже будут вынуждены среагировать. — Скажу, скажу, — мрачно пообещал Меатар. — Обязательно скажу! — Подпругой к столбу привяжу, — зашипела Накари. — Тогда не успеешь. Хочешь? Меатар не захотел. Будь он мэваром — ремни не стали бы преградой. Но глаза у маленького Дальо были золотыми, а ногти — самыми обычными, не умеющими трансформироваться в когти. Поэтому допустить такого исхода было нельзя. — Если скажешь отцу, всё будет гораздо хуже, чем ты можешь представить, — зашептала вернувшаяся Ралани, а затем потрепала его по волосам. — Поэтому — Круга ради, молчи, Меатар. Тогда Меатар ещё не знал, что это был последний раз, когда он видит сестру. Накари гикнула, маленькая кавалькада сорвалась с места и несколько минут спустя уже скрылась в лесу, покрывающем подножие гор. Меатар же кинулся к дому. И довольно быстро понял, отчего сёстры решили так изящно лишить себя жизни именно сегодня: отец, по словам слуг, отдал несколько распоряжений и уехал разбираться с только что открытой среброносной жилой. И прихватил с собой всех, к кому Меатар мог бы обратиться с призывом: «Девочки сошли с ума, нужно их вернуть!» Вариантов осталось немного. Меатар знал: к Дальо и правда относились панибратски. То, что прощали им, не прощали больше никому. Но если бы вслед за близняшками и их отрядом нелегалов Меатар отправил военных, мэвары бы закономерно озверели. Да и, панически рассуждая над этим вопросом, маленький Дальо напоминал себе: он бы и не смог никого отправить. Малолетнего наследника не обязаны слушаться. Письмо мэварам с грудой извинений и сбивчивыми объяснениями он написал и отправил сам, забравшись в отцовский кабинет. Но что делать дальше — Меатар не представлял. Шансы, что мэвары обнаружат вторженцев раньше, чем письмо дойдёт, были слишком велики, даже невзирая на магические, проверенные веками пути сообщения. Даже много лет спустя Меатар так и не знал ответа на вопрос — что ему следовало делать в такой ситуации? Правильно ли он поступил? Его не готовили к подобному. Считали, что рано. Что с таким кощунственным нарушением правил, если уж оно и произойдёт, разбираться придётся точно не девятилетнему ребёнку. Осторожно, мелкими шагами Меатар направился в дальнюю часть стойл. Близняшки, опасаясь преследования, забрали лучших форосс — а тех, что остались, предусмотрительно отправили на кормление. И хотя Меатару было совсем немного лет, он прекрасно знал: если попытаться оторвать хищных тварей от этого важного занятия, то в лучшем случае у тебя просто ничего не получится. А в худшем — пообедают уже тобой. Заигрывать с судьбой Меатар не хотел. Но и отступить уже не мог. А потому с замиранием сердца обошёл стойла форосс и осторожно втиснулся в соседнюю постройку, выложенную из дикого и практически необработанного камня. И тут же встретился с огромными бездумными глазами. Глядели на него с потолка. И это, собственно, была та причина, по которой на спины цеденриксов пускали лишь опытнейших наездников. Фороссы, внешне жутковатые, плотоядные и довольно агрессивные, всё же отличались очень плавным ходом да прекрасно подчинялись руке благодаря прямому доступу к чувствительным наростам. Быстрые, смертоносные, полезные в бою — фороссы не просто так считались любимцами верховых подразделений. Они даже приручались, пусть и с трудом. Горные цеденриксы же были настоящим воплощением худших кошмаров укротителей. Меатару риксы были отвратительны. Целиком, начиная от их сухой чешуйчатой кожи и заканчивая токсичной зелёной кровью. Они практически не узнавали людей, обладали молниеносной реакцией, обожали набрасываться из засады и потрошить жертв кривыми зубами. Свободно перемещались по стенам и потолку, и не важно, были те каменными, как в загоне, деревянными или даже отличными из гладкого первосортного стекла. Цеденриксов заводили там, где не прошли бы и лучшие фороссы, которые, например, недолюбливали воду и уж точно не умели шляться по сводам пещер вниз головой — или даже повисать на одной лапе, радостно помахивая остальными тремя. И хвостом. Ценериксы были достаточно глуповаты, чтобы прослыть необучаемыми. Но им вполне хватало сообразительности, чтобы понимать: они зачастую сильнее своих наездников. И запросто могут разорвать их на части, пока те возятся со своим седлом. Меатара всегда просили «быть умнее» и не подходить к ящерам, вполне резонно намекая, что по хоженым тропам Канердана и форосса проберётся. До сих пор Меатар и мысли не допускал о том, чтобы ослушаться. Но где-то там, в Канердане, пытались встретить свою смерть его сёстры. У него не было права оставаться в стороне. Меатар Дальо не придумал ничего лучше, кроме как оседлать рикса и самому броситься вдогонку.***
Умуорвухтон с интересом наблюдал за тем, как старшие облачались в боевую броню. Туники из плотной кожи, внахлёст обтянутые ремнями, скрывали тончайшие кольчуги. Кинжалы рода, грозное боевое оружие, прикрепляли к бёдрам в открытых ножнах: знак угрозы. Мэвары собирались молча, в почти аномальной тишине, только десятки пар алых глаз горели предупреждающим заревом. Намечалась охота. Охота на людей. — Умуорвухтон. — Я не мешаю! — торопливо вскинулся мальчишка и скатился с большого гладкого камня. Краем глаза Умуорвухтон заметил, как усмехались старшие. Он и правда не мешал: сидел в стороне, молчал, как и всегда, только любопытно разглядывал диковинную броню, выменянную у Дальо прошлым летом на полдесятка шкур. Переплетение кожи и металла мэвару нравилось: это выглядело внушительно и воинственно. Мать Тэртакватсурэ, также облачённая в доспех, стояла у входа в пещеру. Отблески огня играли в её волосах, заплетённых в тяжёлую толстую косу, и во внимательных багряных глазах. Умуорвухтон в секунду оказался рядом с ней и склонил голову. — Твой друг приближается к нам, — задумчиво глядя на маленького мэвара, сообщила Мать. — Меатар? — обрадовался Умуорвухтон. И тут же засиял радостным огоньком, будто изнутри засветился. — Почему так рано? Ты позволишь мне его встретить? — Именно это ты и должен сделать, — кивнула Тэртакватсурэ. Её узкая тёплая ладонь легла маленькому мэвару на плечо, и тот, подчиняясь едва уловимому давлению, двинулся прочь из пещеры, старательно подстраиваясь под шаг Матери. — Встретить. И развернуть назад. Умуорвухтон изумлённо вскинулся. — Что? Но почему? — мальчик осёкся и немедленно склонил голову снова, покорно открывая шею. — Прости. Такое непочтение — отзвук дурной крови. Мне не следовало… — Кровь в тебе самая чистая, — усмехнулась Тэртакватсурэ, снова мягко прикасаясь к темноволосой макушке. Касание было коротким и едва ощутимым, исполненным той самой осторожной нежности, что мэвары не любили демонстрировать — но всегда чувствовали ее по связи рода. — В тебе говорит недоумение. Наследник Дальо такой же брат тебе, как и все мы, пусть он и не нашего рода. Вы всегда будете на одной стороне. И сейчас твой долг — помочь ему. — Отправив назад? — осторожно переспросил Умуорвухтон, а затем утих и резко поднял голову. — Почему он здесь? Что случилось? — Неверные нарушили закон, — ровным тоном отозвалась Всеблагая Мать, однако Умуорвухтон чувствовал, как вскипала в ее груди ярость. Та, что непременно найдёт выход. И тогда слабых смоет слезами. Сбросит с тысячелетних скал в океанскую пучину и отволочёт на глубину. — Почти два десятка предателей на нашей земле. — Меатар?.. — О нет. Твой друг не понаслышке знает о том, что такое долг. Он станет тем, кем возгордится семья на много поколений. Наследник стремится остановить неверных. Мягким звериным движением Тэртакватсурэ присела перед Умуорвухтоном на одно колено. Крепко обхватила пальцами детские плечи. — Его влечёт благое дело, но он — ребёнок. — Алые глаза великой Матери рода глядели с тревогой. И она, эта тревога, перенималась Умуорвухтоном, как его собственная: впитывалась в поры кожи, смешивалась с кровью, впитывалась в костный мозг. — И ему не под силу выплыть против течения. Наши земли опасны. Род не может позволить себе, чтобы невинная душа сгинула в наших владениях. Твой долг — вывести наследника обратно, туда, где ему ничто не будет грозить. Не в моей власти отправить ему навстречу одного из воинов. Каждый кинжал потребуется мне здесь. К тому же вы двое связаны. Есть шанс, что в тебе наследник услышит глас рассудка. Помоги ему найти верную дорогу. — Он хочет помочь, — задумался Умуорвухтон. — Кому? Нам? Или нечестивцам? — Всем. Ведь кровь Дальо горяча. Она толкает на глупости. — Тэртакватсурэ тяжело вздохнула. То был вздох сильной, но постепенно увядающей женщины, что много десятилетий принимала сложные решения — и каждое новое не давалось ей проще. И пусть Тэртакватсурэ всегда выплывала из кровавого потока, а её руки и воля наполнялись силой от множества испытаний, отдать приказ всегда было трудно. — Среди тех, кто топчет наши земли, его сёстры. Мы не тронем никого из Дальо, если они прислушаются к рассудку. Но обнажившие оружие на нашей земле погибнут. Мы не можем отпустить их, даже если захотим. — Я понимаю, — не слишком уверенно отозвался мэвар. И осёкся. Он ощутил боль, поднимающуюся из глубины. Страх, животный страх за всё, что ему дорого. Уловил на губах привкус застоявшейся крови, а на пальцах — прикосновение смерти. Почувствовал, как рвалась связь с кем-то, кто был для него очень, очень ценен — и понял, что вместе с безымянным, незнакомым родичем гибла и часть его самого. То были не его чувства, а той, кто намного старше его. И они оказались ужасны. Умуорвухтон больше не хотел ощущать ничего подобного. — Не понимаешь, — тихо отозвалась Тэртакватсурэ, что внимательно наблюдала за тем, как менялось выражение лица мальчика. — И это — высшее счастье для меня. Чтобы ты никогда не понял. И другие. Те, кто не видели, что значит — бороться за существование. Мы можем отпустить всех этих людей. И следующих. А затем по миру разлетится весть, что наши клыки затупились, и когти уже не так остры, как столетия назад. Лишь страх удерживает людей-из-под-гор в удалении от нас. День, когда они перестанут бояться нас, станет последним. Я готова драться за вас, но не готова зазывать драку к нам на порог. Дальо выживут сегодня. Остальных смоет слезами. Наследник попытается помешать нам — ты не должен позволить ему этого. Пусть мальчик не увидит того, что его сломает. Умуорвухтон прикусил губу. В алых глазах его зажглись огоньки решительности. — Я всё сделаю правильно. — Знаю, что сделаешь. — Тэртакватсурэ задумалась на мгновение, а затем осторожно вложила в руки ребёнка заметно великоватый ему кинжал. В детских руках тот выглядел скорее одноручным мечом. — Пусть это поможет тебе. — Но я же не собираюсь драться с Меатаром! — Я надеюсь. Однако наши земли всё ещё опасны. А ты — тоже ребёнок. Пусть и не такой, как наследник Дальо. — Тэртакватсурэ улыбнулась задумчиво и чуть печально. Скользнула шершавой ладонью по щеке Умуорвухтона — тот прикрыл глаза. — В тебе скрыта сила, сын мой. Сейчас твои клыки и когти не так остры, но когда-нибудь ты станешь защитником нашего рода. — Я не подведу, — пообещал Умуорвухтон, а затем, коротко и рвано поклонившись, сунул кинжал в пустующие, согласно возрасту, ножны, выпустил когти — и сиганул со скалы. Тэртакватсурэ обеспокоенно прикусила губу, подступила ближе — и увидела, как Умуорвухтон ловко карабкался по камням, не глядя в разверзнувшуюся под ногами пропасть.***
— Ну что ты, что ты! Меатар пытался натягивать поводья, хватался за гладкую шею рикса, но ящер, будто обезумев, нёсся вперёд. По лицу хлестали ветки, удерживаться в седле было всё тяжелее. Дальо изо всех сил пригибался к шее цеденрикса, шептал что-то в беспочвенной, но ярой надежде, что тварь услышит, поймёт… Меатар уже даже не пытался отслеживать, куда несла его зверюга. Давно не видел знакомых меток. Не узнавал тропы. Рикс, на которого он взобрался впервые в жизни, увлекал его навстречу девственному лесу и горным кручам, и мальчишка понятия не имел, как прервать этот забег, не сломав предварительно шею. Рикс заметался, взмахивая огромным мясистым хвостом, и внезапно закричал. Для такого огромного тела голос у ящера казался неоправданно тонким: будто ребёнок завопил в огромной пещере. И его голос вызывал мороз по коже своими звонкостью и пронзительностью. Меатар чуть не упал на камни. Пошатнулся, а затем ударился лбом о твёрдую чешую. Рикс замер. Дальо свесился с седла и увидел Умуорвухтона, что, вцепившись руками в морду твари, удерживал огромные челюсти, не давая ни добраться до себя, ни начать брыкаться. Секундной передышки хватило, чтобы Меатар пришёл в себя и накинул мешкообразный намордник на ящера. Тот недовольно защёлкал, переступил лапами, но замер. Только тогда мальчишки встретились взглядами. — Умуорвухтон, — с облегчением выдохнул Дальо, почти падая с седла. — Как я рад тебя видеть! Мне очень нужна твоя помощь. — Я вижу, — серьёзно отозвался мэвар, а затем покосился на рикса. — Какая жуткая тварь… Обычно вы на других катаетесь. Можно погладить? — Это не тварь, это… Хотя ладно. Не надо. Без руки останешься. Умуорвухтон презрительно фыркнул и подступил ближе. Послушалось недоброе стрекотание, ясно сказавшее Меатару, что ещё шаг, и друга он будет собирать по кускам. Однако мэвар вслушался, кивнул, будто сделав какие-то выводы, а затем зарычал в ответ. Не то чтобы громко, но оскалив клычки-шила. Ящер неожиданно споткнулся, будто потеряв равновесие, и опустил морду. И минуты не прошло, как Умуорвухтон уже водил ладонью по кроваво-зелёной чешуе и улыбался. — Премерзкая, — поделился мэвар. — А быстро бегает? — Даже чересчур. — Покажешь? Умуорвухтон уверенно развернул рикса. Ящерица потопала за ним, как привязанная. Меатар тоже сначала шагнул следом, а затем спохватился. — В другой раз, Умуорвухтон. Мне нужно к вам в деревню. — Ты сбился с пути и двигался к обрыву. — Как тогда ты меня нашёл? — удивился Меатар. — Я понял, что на тропе тебя нет, — охотно пояснил Умуорвухтон. — И задался вопросом: куда бы поехал я, если бы хотел расстаться с головой. — Не смешно. — Но я же не ошибся. — Умуорвухтон снова улыбнулся. — Ты рано. Слишком рано. Тебе нужно быть дома. Пойдём, я провожу тебя. — Нет, — упёрся Дальо. — Мне нужно поговорить с твоей Матерью. — Оставь запрос. — Нет времени! — Тогда она занята. Мальчишки переглянулись. — Ты знаешь, — тут же понял Меатар. — Письмо дошло. Тогда ты должен понять, я не пытаюсь причинять вам вред! Я просто хочу уговорить наших повернуть обратно! — Чего же раньше не попытался? — Умуорвухтон прищурился — и тоже увидел в глазах Меатара ответы на все вопросы. — Выходит, попытался. Не вышло. Отчего решил, что на сей раз тебя услышат? — Быть может, я плохо пытался! Но теперь я найду слова и… — И? — тихо поинтересовался Умуорвухтон. — Чего ты от меня хочешь? Меатар встрепенулся. Глаза его горели. — Проведи меня к нашим. Ты ведь знаешь этот лес как никто! Каждую тропу! Без тебя я проплутаю здесь несколько дней — но вдвоём мы могли бы добраться до наших быстрее твоего рода. Нас послушают, я знаю! — Зачем мне это делать? — искренне удивился Умуорвухтон. — Ради людей. — Меатар отвёл взгляд и добавил тише. — Ведь вы же их убьёте… Умуорвухтон остался невозмутим. — И что? — «И что»?! Там мои сёстры! — Их не тронут, Меатар, я обещаю тебе. — Умуорвухтон подступил ближе, заискивающе заглянул в глаза. Врать другу мэвар не хотел, потому добавил. — Если только они не окажут сопротивления. — Но они окажут, — шёпотом отозвался Меатар. — И ты это знаешь. Умуорвухтон молчал. Меатар отступил назад, в противоположную сторону от той, куда увлекал его мэвар. По реакции друга Дальо понял: именно туда ему и следовало двигаться. — Вы убьёте их, — повторил Меатар. — Ни за что! Без причины! — Что значит без причины? — Умуорвухтон так удивился, что даже остановился, будто забыв, в какую сторону ему нужно отволочь Дальо. — Они зашли на наши земли. Нельзя. Так закон говорит. А этому закону знаешь сколько лет? — Мэвар задумался, понял, что и сам не особо-то знал, и драматично взмахнул руками. — Много! И раньше почему-то всем хватало ума не нарушать его. Мы никогда не отказываем в помощи. Никогда не закрываем границы, если испросить разрешения на проезд заранее. А эти твои «люди»… — Не совершили ничего такого, за что их следовало бы убивать, — перебил Меатар. Он подумал, что сказал бы в такой ситуации отец, и начал старательно подбирать слова. — Наказать — безусловно, и мы сделаем это по всей строгости. Они больше никогда так не поступят… — Так если мы их убьём — они тоже больше границы нарушать не станут. Пару секунд Меатар переваривал этот пример исключительной логики, а затем зашипел: — Верни мне рикса сейчас же, без тебя доберусь! — И что сделаешь? — поинтересовался Умуорвухтон, не спеша освобождать ему дорогу. — Зачем становиться меж двух огней, если ни одного потушить не в силах? Твои тебя не послушают. Моих ты не остановишь. — Почему это я их не остановлю? — Потому что все мы получили приказ Матери. — Голос Умуорвухтона звучал несколько виновато. — Я тоже. — Это плохой приказ! — возмутился Меатар и попытался подойти ближе. И Умуорвухтон, и рикс наблюдали за ним примерно с одинаковым хищным любопытством. — Глупый! Такие можно нарушать, если очень нужно. Мне вот тоже сказали остаться дома и никому не сообщать о прорыве границ. И что, нужно было послушаться? Нет же! Ты можешь тоже так поступить. Багряные глаза Умуорвухтона, и без того огромные, расширились ещё сильнее. — Я? Я не могу. Ты ведь знаешь, что для меня значит Её слово. Если на лице Умуорвухтона читалось лишь изумление, то Меатар выглядел так, словно его ударили. Обида разлилась на мальчишечьем лице, но ненадолго: наследник Дальо хорошо брал себя в руки. Он очень надеялся на друга. Ему нужна была помощь, и Меатар верил, что получит её — точно так же, как Умуорвухтон получил бы любую помощь и поддержку, если бы обратился к нему самому. Но вот они стояли друг напротив друга и не могли договориться. Ведь ни для кого из них не существовало компромиссов в возникшем вопросе. Проблема без решения — вот с чем они столкнулись. — Ладно! — фыркнул Меатар и, развернувшись, зашагал вперёд, туда, где, по словам мэвара, располагалась тропа. — Без тебя дорогу найду. А ты иди, иди. Не держу. Мэвар выпрыгнул перед ним, будто подстёгнутый ветром. Припал на три конечности для устойчивости, в руке обратным хватом зажал кинжал — классическая поза выжидания момента для удара. Мальчишка принял её неосознанно, привычно, столь же легко, как он делал это на тренировках. Меатар вытаращился на Умуорвухтона. — Ты ножом мне угрожаешь? — Что? — удивился мэвар. Он перевёл взгляд на кинжал, сам испугался собственного порыва и выронил оружие. — Нет! — Тогда дай пройти. Кинжал, который Мать выдала Умуорвухтону, был драгоценностью. Тем, к чему мечтал прикоснуться каждый мэварский ребёнок. Никто не предполагал, что его решат ронять. Но Умуорвухтон внезапно испугался того, что происходило. По лицу Меатара он понимал, что терял друга, медленно, но верно. Но отступиться не мог. Просьба Дальо ставила перед мэваром дилемму. На одной чаше весов была дружба, на другой — семья. Умуорвухтон не мог поверить, что Меатар и вправду заставлял его выбирать. А Меатар не понимал, почему тот, кого он всегда считал другом, не хотел сделать даже шага навстречу. — Я не могу, — тихо повторил Умуорвухтон. Дальо молча попытался его обойти. — Не заставляй меня, Меатар. — Не заставлять что? — изумился нером. Изумился, но не обернулся, уверенно топая дальше в лес. — Убивать меня? Настолько далеко заходит твой приказ? Кажется, я понял, зачем тебе ножик. «Ножик» был прекрасен, но Умуорвухтон подумал, что мог справиться и без него. А потому, кинувшись вперёд, ловко скрутил Меатара. Молча, методично, отключив голову — так, будто всё это не взаправду. Будто перед ним был кто-то из старших мэваров, что, посмеиваясь, позволял ловить себя, отрабатывая захваты и броски. Так, будто прямо сейчас не рушилось нечто важное. Меатар сплюнул в сторону листья и зашипел. — Отпусти меня! Я всё равно пойду! — Пойдёшь. Домой. — И не подумаю. — И не надо, — хмыкнул мэвар, а затем аккуратно поднялся, всё так же удерживая нерома. Тот шипел, но не рыпался. — Оставь это мне. Я тебя проведу домой самыми безопасными путями. — Пока остальные ваши убивают моих сестёр? — перепросил Меатар. Вариантов действий у Дальо оказалось немного: Умуорвухтон держал его крепко. От бессилия Меатар пошёл на то, что раньше никогда не пришло бы ему в голову: напрягся и врезал приятелю макушкой по носу. Умуорвухтон, ругаясь, отшатнулся, прижал руку к лицу. Между пальцев его потекла кровь. Первым порывом Дальо было извиниться. Но, вспомнив, сколько людей оказались в опасности из-за несговорчивости Умуорвухтона, Меатар передумал. Мальчишки переглянулись и вооружились одновременно. Меатар обнажил короткий одноручный меч. Умуорвухтон подобрал кинжал. — Я не буду тебя убивать, — наконец пообещал Умуорвухтон и убрал руку от носа. Нижняя половина его лица была в алых разводах. В глазах мальчишки появилась мрачная решимость. — Просто стукну по башке и оттащу к вам домой. Пусть сами разбираются с твоей несчастной тушкой. — Вот так, значит, да? — с обидой поинтересовался Меатар. — Ты не пройдёшь дальше, Дальо. К тому же… — Умуорвухтон притих, прислушиваясь к себе. Он чувствовал отголоски битвы, что разразилась многим севернее, где-то недалеко от озера Инло. На руках мэвар ощутил тепло непролитой им крови, её солёный вкус на губах. Уловил призрачную боль, испытанную тоже не им, но кем-то из рода: рана чуть выше колена, колотая, очень неприятная: люди-из-под-гор сопротивлялись. А для обнаживших оружие чужаков не было дороги назад, будь они хоть трижды Дальо. — Уже поздно. И теперь на лице Меатара отразился ужас. — Вы их?.. — Да. — Всех? Умуорвухтон задумался снова. Послевкусие жаркой битвы да полутона человеческой крови во рту смешивались, наслаивались, стирали привычную чёткость ощущений. Мэвар не сказал бы наверняка, скольким людям его родичи вырвали глотки сегодня, но понимал: многим. Но там, где не помогал дар, выручали рассуждения. Умуорвухтон не верил, что сестёр Меатара убили бы — скорее уж слегка пришибили, напугали. Ранили, возможно, дабы снизить желание близняшек сопротивляться выдворению из Канердана. Но убить? Тэртакватсурэ пошла бы на это, лишь если у неё не оставалось выбора. А без приказа Матери на этих землях не проливалось ни капли крови. — Не знаю. Вряд ли, — определился Умуорвухтон. — Думаю, там ещё есть живые. Нужно же оставлять хоть кого-то, кто усвоит урок. Мэвар, может, и хотел бы поддержать как-то сникшего, бледного, вздрагивающего, будто бы готовящегося расплакаться Меатара. Но почувствовал: ему не жаль дураков, которые, чётко понимая, что на их горле удавка, совершили прыжок с табуретки. Никто не подталкивал их в спины. Никто не заставлял нарушать древние законы. За великими глупостями и страшными ошибками не стоят злобные духи, не нависает грозная рука фатума. Определяет судьбы лишь выбор — и не делать его дурацким вполне в человеческих силах. В чужом желании самоубиться мэвар не видел ни единого повода для жалости, сочувствия или желания помочь. Такое стремление к смерти, на взгляд Умуорвухтона, заслуживало только презрения. В свою очередь Меатар думал о том, что такого же отношения заслуживали жестокие убийцы. — Знаешь, а я ведь был уверен, что ты не такой, — поделился Дальо, опуская меч. — Не такой, как мои братья и сёстры? — уточнил Умуорвухтон, недобро прищурившись. — С чего бы мне быть другим? — Ты казался мне добрее. — Я хочу защитить своё. Доброта тут ни при чём. — Защищать своё… — передразнил Дальо. — Выгнать всех с территории. Что за звериные повадки в вас, а? Если что и задевало любого мэвара, то это сравнение с животными. Даже если выходцы красноглазого народа и не показывали эмоций, от таких параллелей им становилось неприятно. Умуорвухтон не был исключением. — А что бы ты делал, напади на ваше имение бандиты? — зарычал мэвар. — Готов поспорить, точно бы не кинулся сохранять им жизни! — Люди, которых вы угробили сегодня, бандитами не были! — Это ещё почему? — ощерился Умуорвухтон. — Они пришли к нам без разрешения. Хотели забрать часть наших угодий, будто воры. Ранили моего брата: я чувствую. И убили бы без зазрения совести, будь они хоть немного сильнее! В чём разница, Меатар? Это — не «звериные повадки», а? Почему, интересно? Потому что вы бы справились с бандитами без зубов и когтей, одними только мечами? Или потому что вы — хорошие светлые рыцари, а мы — страшные зверолюди с гор? — Умуорвухтон неприятно усмехнулся, когда понял, что Меатар то ли не захотел, то ли не смог ему ответить. — Что, угадал твои мысли? Надо же. Мне казалось, что это ты не такой. Меатар прикусил губу. Они с Умуорвухтоном учились искусству боя и у мэваров, и у неромов с первого же года их дружбы. За пять лет они стали близки, как братья, и всегда верили: если и доведётся сражаться, то только друг за друга. В жизни так не получилось — не свезло, только и всего. В жизни знания Меатара о друге пригодились, чтобы поймать его на обманном движении и уронить. — Уж извини, но я тебе не верю, — проворчал Дальо и с трудом, но взобрался в седло. — Если там ещё есть, кого спасать, я это сделаю. — Поворачивай назад, Меатар! — зарычал Хтон, и клычки снова полезли из дёсен. Рычание приняло низкий, резонирующий звук. Рикс взбрыкнул, Меатар, который не успел ухватиться, свалился на спину в куст. Он вылетел оттуда так, будто в зелени его кто-то укусил. И раньше, чем Умуорвухтон успел среагировать, выбил кинжал из руки мэвара. Умуорвухтон дёрнулся, но, ощутив укол острия меча между рёбер, отступил на шаг. — Я уже сказал, — напряжённо отчеканил Дальо. Он медленно приближался, заставляя старого друга отступать до тех пор, пока Умуорвухтон лопатками не ощутил древесную кору. — Ни за что. Не мешай мне. — А то что? — А то перережу сухожилие, — решительно отозвался Меатар. — Тебя вылечат, но на одной ноге ты меня не догонишь. Не сегодня. Вместо ответа мэвар зарычал снова. Его глаза разгорались, будто пламя костра, светились двумя страшными красными огоньками. И Меатар совершил ту же ошибку, что незадолго до него сделал и Умуорвухтон: он до последнего не верил, что приятель его ударит. Умуорвухтон поднырнул под мечом, шагнул к Меатару. Дальо резко махнул рукой, пытаясь оттолкнуть его. Слишком резко: в релизе такое движение показалось Умуорвухтону угрожающим. Звук клацнувших челюстей и отчаянный крик последовали друг за другом. Меатар выронил меч и упал на траву, зажимая раны на покалеченной пясти. Боль распространялась вверх по руке, а кровь заливала листья. Умуорвухтон испугался не меньше, но очень старался этого не показать. Он сплюнул в сторону откушенные пальцы. Когда Умуорвухтон и Меатар встретился взглядами, оба поняли: их дружба была разрушена именно в этот момент. Ударить Дальо по голове, чтобы тот потерял сознание, оказалось уже проще. Хтон будто в тумане перетянул обрубки пальцев Меатара тонким шнурком и платком из его же кармана, с трудом, но сгрузил на очумевшего рикса беспамятного Меатара и направил ящера к имению Дальо. …Когда он возвращался в Канердан, уже занимался закат. Сквозь низко нависающие кроны деревьев с трудом можно было рассмотреть небо, на котором, как капли крови на платке, проступал багрянец. Умуорвухтон шёл, легко находя путеводные метки. Он чувствовал тоску и тревогу рода. Разбирал особенно сильную струну чужих эмоций: искреннее горе Матери Тэртакватсурэ, что не могла поступить иначе. На тот момент Умуорвухтон уже понял: неважно, пощадили ли сестёр Меатара. Неважно, выжил ли кто-то из их сопровождения. Его самого Дальо бы ни за что не простил. Хотя, по мнению мэвара, прощать было не за что. Он поступил правильно — и оттого чувствовал себя ужасно. И оттого пропустил первый толчок земли, осторожный, будто сделанный на пробу. Зато второй не прошёл мимо его внимания: он оказался силён, будто великан, дремавший под Канерданом, решил стрясти с гор всех их обитателей. За то, что напали на союзников? За то, что пролили кровь? Ощущение опасности разлилось под кожей. Даже вкус воздуха как будто изменился, отдавал кислинкой и жёг слизистую. Умуорвухтон не понимал, что происходит, но нечто первородное и дикое в нём отдало команду: бежать. Даже если будет сильно швырять на тропу, даже если деревья продолжат ронять ветки и падать сами. Ему нужно было бежать. Мэвар бросился вперёд, подальше от деревьев, что могли свалиться на голову, но далеко не ушёл. Потому что земля внезапно раскололась. Прямо под его ногами. Умуорвухтон падал, не чувствуя расстояния, не слыша свиста воздуха, не ударяясь о камни и выступы. Он видел только острые рваные края Трещины высоко над ним, похожие на клыки проглотившей его пасти, и небо, до которого не мог дотянуться. Видел чёрную комнату без окон, дверей, пола и потолка; слившуюся, болезненно деформированную плоть существ из темноты. Перламутровые искры на огромной карте, натянутой на некое подобие стола… Тем вечером Канерданская Трещина рассекла южное плато, на долгие годы став источником мощной сейсмологической опасности и породив сильнейшего Резервуара Хрустального мира. До приезда Роймо Ирнеина в Канердан оставалось два месяца.***
— Даже не представляю, насколько нужно всем вокруг нравиться, чтобы любой из сокурсников соглашался по ночам заниматься с тобой фехтованием, — с ухмылкой протянул Роирган, парируя очередной на диво аккуратный удар. Умуорвухтон фыркнул и чуть поклонился. — Посчитаю за комплимент. — Смело, — оценил его жест Роирган. — Но нагло вот так подставляться. Это неудобная позиция. Ты же понимаешь, как просто тебя сейчас… Мэвар активировал давно заготовленное заклятье, и зачарованные полы моментально перестроились. Роирган свалился и с удовольствием пронаблюдал за тем, как Хтон приставил ему к горлу меч. — Делаешь просто чудовищные успехи, — протянул Нермор. — И серьёзно опережаешь Дальо. Он всё ещё стесняется комбинировать владение оружием и атакующую магию. И… — Мне просто невероятно неинтересно, что там происходит в его жалкой жизни, — отозвался Хтон. — Хотя нет, если подобьёшь ему глаз от преподавательского разочарования, позови посмотреть. — Что он тебе сделал? — поинтересовался Роирган невинно. — Мне даже представить сложно, что вы могли поссориться без причины. Расскажешь? Умуорвухтон задумался. Опустил меч, замер, будто прислушиваясь к себе… — Я буду кратким, можно? — Если тебе так удобнее. — Великолепно. — Хтон мягко улыбнулся. — Это не твоё дело. Всё.