Опусти руки, отведи взгляд, Не проси меня ни о чем. Я попутчик плохой, Словно ветер на зимней дороге. Дар тревожить душу словами Стал в ладонях моих мечом На развалинах замка Служении темному богу. — Тэм Гринхилл («Опусти руки, отведи взгляд»).
Руки Хрома дрожат прерывистой мелодией страха. Шайтан рядом скулит. — Чего застыл?! — Эзарель трясет волчонка за плечо. Это мало помогает, — Нужно спешить! Ты ему нужен! Хром смотрит на эльфа обезумевшими глазами. — Да… Да!.. Я уже бегу! Бегу! В лесу пахнет прелыми листьями, горкой травой и едва уловимым ароматом переспелых паяг, чьи яркие краски мельтешат перед глазами. Еще Хром чует кровь. Рядом с ним — Эзарель. Эльф выглядит взволнованным, напуганным. Шайтан сворачивает налево. — Стой! — Хром выставляет в сторону руку. Его спутник останавливается и прислушивается к нему. Волчонок тянет воздух, ощущая новые ароматы. — Ну, что там? — нервно спрашивает алхимик, неосознанно перечисляя про себя все зелья, которые ему могут понадобиться. — Нет, ничего. Следы старые, — Хром снова кидается вперед, за фамильяром Невры. Вампир где-то там, лежит в тени растительности, в грязи из-за прошедшего дождя. И от него пахнет свежей, теплой кровью. Шайтан скулит. Определение запаха крови — теплый. Шайтан скулит.***
В Эсмарилле гроза. В грозу очень трудно заниматься работой. В грозу хочется спать и пить. В последнее время Миналь только и хочется, что напиться. Она в тронном зале. Нервничает. Банши всегда знают свою судьбу. Но сейчас Миналь в растерянности. В битвах обычно тех, кто умрет, ставят в передние ряды, дабы они своими телами закрывали остальных. Они все равно умрут. Чего их жалеть? Миналь в первых рядах стоит всю жизнь. И никак не может словить свой собственный арбалетный болт. Такой толстый, грубый, с ржавчиной. С красным оперением. Двери зала открываются без скрипа. Только грубые шаги выдают посетителя. Шаги победителя, шаги… — Приветствую, — мужчина поднимает руку, смотря Эсмарилльской в глаза. Он как дома. Мужчина безнаказанно рассматривает наместницу медленным, липким, оценивающим взглядом. Знает, что ему ничего не сделают. — Мне сказали, — начинает банши, кладя руки на подлокотники, — что Вы дракон. — Дракон, — подтверждает Ланс, берясь рассматривать сводчатый потолок, — Меня зовут Ашкор, Миналь. «Хамло ты, а не дракон…» — Попрошу обращаться ко мне по статусу, — шипит, как рассерженный бекетт, Наместница, — Это во-первых, а во-вторых… — Помолчи. Миналь не терпит, когда ей затыкают рот. Девушка резко встает. Из ее высокой прически стальными стрелами выбиваются локоны. Падают ей на лицо, окаймляя его в серебро и холодную сталь. Лунный камень в серебряной оправе. — Вы в моем доме! — цедит она слова сквозь плотно сжатые зубы. Когти разрывают ткань перчаток, — И даже сама Оракул не смеет хамить мне здесь! Не то, что жалкий выродок из давно угасшего рода! Ланс раздувает крылья носа. Его шаги уверенно отчеканивают в камне его поступь. Он идет к возвышению трона. Оружия в ножнах нет, но он готов убить эту выскочку голыми руками. Она не смеет. Не смеет! Не смеет так разговаривать с ним! Ланс был готов верить банши. Они — предвестники смерти. И они первыми узнали, что его народ совершит Синее Жертвоприношение. Знали и обязались хранить память о них и их души. Он был готов верить Эсмариллу. Потому что банши — вечные слуги драконов. Так он думал. И Миналь для него — лишь предводитель вечных рабов. Волна прошлась по всему залу, обращая острые осколки заледеневших витражей в его сторону. Колонны предательски затрещали, грозя потолку коротким полетом вниз. Ланса откинуло на три шага назад, предупреждая. Дракон осмотрелся. Потом посмотрел в глаза Наместнице — холодные ледники, способные перевернуть чужую душу. Над этими глыбами вечной мерзлоты — геометрически-идеальный рисунок из золота. Венец абсолютной власти над Эсмариллом. — В моем доме, — едва сдержанным тоном, — мне никто не смеет грубить. — Понял… — Ланс осторожно глянул на острое стекло, которым украшены стены. Осколки задрожали и сложились обратно в свой причудливый рисунок, — Вот, значит, как выглядит власть венца правления? Миналь садится. Проводит рукой по лбу, скрывая свой венец. Вместо нее на серебряную паутину волос она надевает корону. Миналь потеряла веру этому чужеземцу. Если раньше она готова была разговаривать с ним, как банши с драконом, то теперь — как Наместница с безумным. — Ты пришел поглазеть? — банши насмешливо выгибает бровь. — Я пришел за Чашей. Внутри все холодеет. Эсмарилльская напрягает голени, пытаясь не сбежать, не выпорхнуть в закрытое окно, разбив своим маленьким тельцем витражные стекла. Где-то за ключицами ее колет сотнями игл, пытаясь вырваться наружу, предательское чувство тревоги. Она Наместница. Ее долг — сохранить любой ценой. Даже если она сама разочаровалась в Чаше… Она должна!.. — Сестра! На пороге залы показывается новый актер. Намиль осматривает дракона, уперев в бок кулак. Эполет на ее правом плече отсутствует. Она щурит глаза, смотря Лансу в глаза. Дракон улыбается ей гадкой усмешкой. — Вся семейка в сборе… — тянет он, как колыбель. Как одну из тех колыбелей, которые поют мертвецам. — Не сейчас, — говорит Миналь. И Намиль ничего не отвечает, обходя дракона полукругом, вставая за левым плечом сестры, — Я не стану допускать тебя к Священной Чаше. — Ты глухая?! — Ланс делает полушаг в направлении близнецов. Нами опасно касается рукой плавной рукояти меча. Мина поднимает руку к витражу. На их лбах — золото абсолютной власти, — Я, дьявол вас дери, дракон! Я имею права иметь доступ к реликвии моего народа! — Твой народ мертв, — отвечает Наместница, но руки не убирает, — А тебе я не доверяю, чтобы допускать к такой силе. Силе. Глаза Ланса загораются огнем. Он уходит, напоследок едва различимо шепнув им обоим проклятия. — Ты действительно думаешь, что это верно? — Намиль садится на пол, доставая из-под генеральской куртки недостающий эполет. — Я не верю ему, — Миналь снимает корону с головы. Роняет ее на пол, и символ власти распрямляется, превращаясь в серебряный посох. — Но он… — Не дракон, а жалкое воспоминание. Будет лучше, если мы не будем распространяться на этот счет, — Мина поднимается, опираясь на витиеватый узор серебра и стали. В последнее время ей предательски трудно двигаться. Хотя она даже не напивалась. Намиль идет за ней.«Все твои грехи — и мои тоже, Миналь.»
***
Рука в руке. Так тепло… Налево. Главное — не смеяться. Так тепло в этом царстве холода. Еще раз налево. Спрятаться за гобеленом. Главное — не смеяться. Всегда есть опора. И это так чудесно! Направо. А потом вниз — полетом ступенек, стертых от времени. Теперь можно смеяться. Две близняшки ныряют под роскошный диван. Две маленькие неугомонные наследницы трона. На их лицах еще нет фирменных черных разводов первой оплакиваемой смерти. Они бледны и костлявы, но все еще не знаю участи своего народа. Родители выставили условие — одна из них должна сегодня прибыть на первое обучение азам правления. Ни Намиль, ни Миналь не станут делать этого добровольно. Это слишком скучно для них. Одна выталкивает вторую из-под укрытия. Обе визжат, счастливо заливаясь смехом. От незнания. Миналь, вытолкнутая из-под надежного дивана, тенью проходит по коридорам в поисках места, куда можно спрятаться. Детская наивность: спрячься, и все будет хорошо. Ни одна из сестер не хочет отдать свою жизнь престолу. Ткань красного полотна приятно овевает кожу шершавым прикосновением. Под ногами мельтешит альбинос кровмеро — подарок на двенадцатый день рождения. Птица смотрит на хозяйку красными глазами, обвивая ее щиколотку чешуйчатым хвостом. Кровмеро урчит. — Тише!.. — шикает девочка, прислушиваясь к окружению. Они не найдут ее…***
В классной комнате прохладно. Молодая банши кутается в вязанный вручную шарф. Перед ней — книги по истории Эсмарилла и банши. Не те, которые дают прочитать в школах. Это книги без единой фальши, которые обычно от простого народа прячут. Миналь нашли. По ее же собственной глупости. — Но… — девочка поднимает глаза на свою мать, — Почему мы должны хранить этих ящеров? Они же прокляли нас! Жена Наместника виновато улыбается. — Мы представляли опасность для всех. Проклясть банши было правильным решением… — Правильным?! — Миналь с громким хлопком кладет книгу на стол, — Мы им ничем не обязаны, мам! Почему из-за их слабости и трусости должны страдать мы?! — Миналь… — Я не стану хранить вашу чертову Чашу! — будущая правительница выскальзывает из комнаты, подбирая полы тугого платья, которое не дает ей нормально дышать. Хотя только что ей показалось, что не в платье дело.***
Касаясь глади воды, Миналь позволила себе вытянуть ноги. Посох лежал у нее на коленях. Она подняла голову, ослепленная сверканием грота. Слезы драконов на ощупь были как осьминолапы, только жидкие. Вода в Чаше холодила кончики ее тонких пальцев. Правильно ли она сделала, что не доверилась Ашкору? Миналь молчала, зная, что в этой пещере не забывается ни одно слово. Кто знает, кто или что может ее здесь услышать. Наместница задумалась, как бы поступила Намиль в этой ситуации, если бы в тот день нашли ее, а не Миналь. Первая мысль Наместницы — Намиль бы отказалась. Но потом сомнения зародились в душе банши. Сестра как-то странно заглядывала ей в глаза и со словами «Ты уверена, что поступила правильно?», наклоняла голову набок, раздумывая. Почему-то Миналь была уверена, что ее близнец бы согласилась. «Я не допущу его к Чаше, » — правительница подняла голову, встречаясь своими глазами со взглядом драконихи. И отчего-то банши захотелось выть. Больно.Больно.
Больно.
Больно.Больно.
Больно.
Больно.Больно.
Больно.
Больно.Больно.
Больно.
Больно.Больно.
Больно.
***
Хром бежал впереди, надеясь на собственные ноги как никогда прежде. Эзарель тащил Невру где-то на километр сзади. Эльф послал волчонка вперед, за помощью. И Хром не вздумал отказать. Ему было чертовски страшно… Просто страшно. Такой страх зарождается в груди и жидкой отравой растекается по мышцам свинцовой тяжестью. Особенно этот страх любит пожирать головной мозг, обсасывая его со всех сторон, и оставляя маленьким иссушенным комком в слишком просторной черепной коробке. Впереди показались белоснежные стены Штаба и ярко-красные накидки часовых. — Помогите! Помогите! — волчонок на бегу размахивал руками.***
Пещера Чаши находится в самом конце Башни Бога. Самый высокий этаж сей башни поднимается над твердью Сизых гор не выше одноэтажного дома. И, как игла, Башня уходит в глубь. В скалы, вгрызаясь в безэмоциональный камень, в многолетнюю мерзлоту, прерывает подземные реки своими толстыми стенами. Каждый раз Миналь приходится проделывать долгий путь до самого низа, в холод и мрак, где природной красотой подземного царства горят кристаллы. Но даже красота «среднего уровня» Башни Бога не способна искупить свою длину. Ниже в Башне оказывается брешь, выдолбленная подземной рекой. Холодная вода заливает собой пару ступенек. Из-за этого становится еще холоднее. Но Миналь готова терпеть это. Единственное, что она ненавидит больше снисхождения до самого низа — червей этой холодной воды… Этих существ, на которых Наместнице даже смотреть страшно и до безумия противно, человек с Земли назвал бы полихетами. Их приносит сюда вода, и гады эти расползаются по пролету ступеней, расшатывая нервную систему Миналь. Ей приходится сжигать их каждый раз, когда эти щетинистые гады появляются за поворотом. Сгорая, они начинают извиваться и скукоживаться, издавая едва слышимое шипение. А запах гнили уже пропитал этот проклятый пролет… На вопрос о том, чтобы попросту заделать дыру, Миналь не смотрит. Никому, кроме как наместникам и королям, в Башню Богов заходить нельзя, да и не верила она, что новая кладка выдержала бы холодную воду. И только пройдя этих тварей, Миналь может уединиться с Чашей. Однако теперь она бежала от нее, как от Костлявой. Лоб предательски саднило, кровь заливала глаза, нос забило запахом гари и дыма. Всю ее сущность пробила боль. Арбалетным болтом скрепляя ее сердце и душу навеки. Ноги несли банши вперед, пролетом нескончаемых ступеней винтовой лестницы. Дыхание сбилось и клубилось где-то в горле, мешая нормально дышать, а посох, обращенный по пути обратно в витиеватый венец, был надет на руку. Когда она остановилась, опираясь на стену, ее колени дрожали. Зубы в стремительном ритме встречались друг с другом, порождая глухой стук. Она уронила корону с руки, в следующее мгновение беря в ладони посох. Стукнула им по ступеням, заставляя воду заледенеть. Черви же, кто не заледенел вместе с ней, были снова сожжены. И она снова пустилась бежать. Хриплое дыхание ее наполняло Башню, стук ее каблуков и посоха, металлический звук, повторялся сотню раз. Она смахивала со лба кровь, боясь увидеть в ней черные лепестки пепла. Это всего лишь рана. Всего лишь рана… Пожалуйста, пусть это будет так! Оракул, пусть это будет всего лишь рана! Окунувшись в море дневного света, отраженного от белых шапок гор, Миналь жмурится, ощущая во рту соленый вкус. Она кладет руку на лоб. Осматривает свои пальцы. Чистые. Это была не рана… Наместница сжимает зубы, протыкая собственными когтями себе ладонь. Рука, положенная на посох, показывает пульсацию вен. Злость, обида и ярость смешиваются в водоворот, затягивая в себя Миналь. Мысли казались тяжелыми грузами весов, которые ей не по силам было поднять. Она резко разворачивается, словно подхваченная своим порывом водоворота. В ее взгляде мелькает маленький обиженный ребенок.«Я не стану хранить вашу чертову Чашу!»
Она руками опирается о двери Башни, роняя легкую ковку посоха куда-то на землю. — Да пошли вы к черту с вашей выборочной любовью! Голос ее эхом разносится по всем уровням иглы земли, отскакивает от каждой ступени, отражается от стен и туманом оседает в самом низу, окружая камень статуи дымом ненависти. Миналь знает, что не может довериться Ашкору. И знает, что она права. И за это Священная Чаша лишает ее венца правления. За правду… Как нечестно.***
Руки Эвелейн не дрожат. Ее действия точны, а сама она — собрана. Очень редко эльфийка теряет самообладание. Но сегодня она могла потеряться. Когда Невра попал к ней на стол, бледный, в грязи и крови, Эвелейн опасалась самого страшного. Но им всем повезло. Оракул, спасибо…***
— Сюда! Быстрее! Белый хвост Гарда волочится по земле. Снежно-белая шерсть заляпана кровью. Он бежит впереди, разрубая топором мешающие передвижению ветки. Некоторые гамадриады от этого воют от боли, стараясь спрятаться как можно глубже в лес. Впрочем, плевать. Карен и Намиль тащат Невру, закинув его руки себе на плечи. Вампир шипит от боли, волоча неестественно вывернутую ногу за собой. За ним по земле остается борозда. — Чертовы людоеды!.. Чертовы!.. Оборотень не успевает договорить, как спотыкается о камень и катится по наклонной горке вниз. — Гард! — Намиль бросает Невру на попечение Карен и бежит вниз, — Живой? — Более-менее… — хрипит обсидиановец, сплевывая грязь. Откуда-то сзади раздаются завывающие крики, подхваченные ветром. Они разрывают листья на своем пути, текут по земле студеной водой. И, достигая четырех путников, заставляют их… — Бежим! — оборотень закидывает вампира себе на спину, толкая девушек вперед, — Или они нас сожрут с потрохами! Шайтан бежит за ними, поджимая под себя хвост. Шайтан скулит.***
Намиль не находит себе места. В собственной комнате стало душно и пыльно. Она подходит к окну, чтобы сдвинуть щеколду и открыть его, впустить в помещение свежий воздух. Вдохнуть полной грудью свежесть снега и горной высоты. Но на улице воздух, пропитанный чернью ночи, такой же душный и ненавистный. Но окно остается открытым. Банши накидывает на себя вязанный вручную шарф, покрытый синей краской. Он пахнет домом и парфюмом матушки — эдельвейс. Жан спит в углу, издавая глубинный свист. Намиль смотрит на него с легкой полуулыбкой прежде, чем выйти во внутренний двор, минуя пролеты слепых камней коридоров и бесстыжих фигур перил. Во внутреннем дворе дворца лужи на плитке. Босиком, не боясь промокнуть, дочь Наместника стоит посреди талой воды, через нее, как через зеркало, всматриваясь в звездное небо. Здесь небо ближе. Шорох черной ткани за углом. Кто-то пытается проникнуть во дворец. И хочет найти в этом дворце то, что волнует его истерзанную душу.***
Через какое-то время вернулся Гард. Окровавленный хвост его и разодранное ухо до смерти напугали Икар и Керо, снова препирающихся около главных ворот. — Г-гард?.. Ч-Что это? — ноги брауни подкашиваются и она падает на собственную сумку, сминая свитки пергамента и ордена заданий. А еще свой обед. — Гард! — Керошан подскакивает к нему, спотыкаясь о собственный хвост. Хватает оборотня за плечи, — Что с тобой? Тебе плохо?! Икар, позови… Керо не успевает договорить, как белоснежный волк до боли сминает ему плечо. Заглядывает в глаза смесью страха, тревоги и смертельной злости. Лицо Гарда в земли. К виску приклеился кленовый лист. И это до дрожи в коленях пугает Керо. — Девочки… И Невра… Они вернулись? В мозгу единорога наперебой бьют в било. Мысль хочет лечь ему на язык и прозвучать, но он пытается отогнать ее дальше, за краешек сознания. Как можно дальше вместе со всей ее тревогой и страхом. Эта мысль, она пропитана этими чувствами. Промаринована. И она кровоточит на сердце Керошана. «Девочки еще не вернулись…»***
— Только быстро. — И откуда такая жертвенность? — Ашкор выгибает бровь, опираясь на дверной косяк. — Я поступаю по совести. А тебе лучше поторопиться. — Просто вниз? — теперь дракон выглядит собранным и серьезным. Его взгляд направлен куда-то туда, в холодный морок Башни Бога. — До самого конца, — Намиль натягивает на голову платок, пытаясь забыться в запахе эдельвейсов. Что она делает? Это все по совести. Он дракон. Это его право. Ланс скрывается в тьме ступеней. Намиль еще слышит его твердые шаги. Долго слышит. Считает вместе с ним ступени и минуты. Отдельно — секунды. Одна ступень в три с половиной секунды. Когда дракон вернулся, глаза его блестели холодным огнем. На губах играла по-детски счастливая улыбка. С такой улыбкой возвращаются к семье. Ланс молча покинул банши, скрывшись за грудой камней. Больше Намиль его не видела. А Миналь, стоя за колонной, положила руки себе на щеки, закусывая оба мизинца. Она не могла в это поверить. Неверие кружилось в ее голове снежной бурей, лишая зрения. И отрезвляла только кровь во рту от прокусанных пальцев. Намиль не могла ее предать… Обоюдоострая бессонница оказалось проклятием правдой.***
Гард сидел в лазарете, терпя боль с каменным лицом. Оборотень смотрел в пол стеклянным взглядом. Как кукла. Перед ним Икар отчитывалась перед Мико. — Гама… Гамадриады жаловались… Жаловались на странных существ в лесу… Я… Я… — брауни делала вдох после каждой запинки. Иногда заходилась кашлем. Руки, сцепленные между собой, дрожали. У нее в пальцах был красный шнурок, — Я послала Невру и Карен… Они взяли с собой Гарда и… И Намиль… — Икар задохнулась, посинев, но все-таки продолжила, — Это я… Я виновата!.. — брауни упала на колени перед Мико. Та села рядом с ней и обнял за плечи, смотря таким же стеклянным взглядом, как и Гард, на белую дверь лазарета. Невра еще не пришел в себя. Хром стоял в углу, затравленно озираясь. Его сбитые в ноги кровь, как и грязные сапоги Эзареля, — свидетели того, как они тащили Невру через весь лес. А теперь он еще и узнал, что Карен пропала. Грудь волчонка сжали стальной хваткой одной руки, второй же пытаясь оторвать голову. И там, где шея его грозилась разорваться, собирался тяжелый соленый ком рыданий. Но Хром пытался держаться. Он честно пытался. — Мы с Хромом нашли Невру в лесу. Нас Шайтан привела, — эльф сложил руки в молитвенном жесте, прижав их к губам. Он пытался думать в этой ситуации. Думать, когда все остальные готовы были сорваться, — Гард, — он сел рядом с гвардейцем, — расскажи, что произошло. Ты можешь помочь спасти их. Оборотень повел разодранным ухом, а потом поднял голову, встречаясь глазами с Хромом. И говорил, смотря ему в душу. — На нас напала стая вендиго, — казалось, на этих словах сам воздух в помещении стал ледяной крошкой, — Около шести особей. Невре сломали ногу, и мы решили бежать. Путь до Главного Штаба нам оторвали. Мы бежали в глубь леса, старались оторваться, — голос оборотня, такой отрешенный и холодный, наматывал на горло нервы Хрома, и стягивал, стягивал… — Потом я решил их отвлечь. Сказал девчонкам бежать вместе с Неврой. Потом темнота. — На тебя напали? — Мико отдала плачущую брауни на попечение Эвелейн, а сама подошла к белоснежному оборотню. Тот поднял на нее глаза, отрываясь от Хрома. Факт: у Гарда глаза цвета угольной крошки. — А ты как думаешь? Эзарель сжал зубы. Потом посмотрел на Лейфтана. И вовремя. — Было еще кое-что, — голос обсидианца стал еле слышным шепотом в воздухе из ледяной крошки, — Над деревьями я видел… — Что ты видел? — Мико подалась чуть вперед, склоняясь над его головой. Эзарель неотрывно наблюдал за Лейфтаном. Отчего-то алхимика терзало лицо лореалета — вдумчивое, но ни разу не испуганное, осторожные взгляды в сторону двери, ведущей в палату Невры, испытывающий взгляд на Гарда. Эзарель уже видел это лицо. Однажды. Когда Невра выпытывал информацию… Да, у вампира было именно такое лицо. — Гард? — Мико легко потрясла оборотня за плечо. И тот вжал голову в плечи. Эзарель сузил зелень глаз, вглядываясь в каждую черту лица Лейфтана. — Мне показалось, что там был д… Гард внезапно закрыл себе рот ладонью, словно бы пытаясь затолкнуть слова обратно, проглотить эту несчастную, ненавистную букву! — Что «д»? Гард! — Мико еще сильнее коснулась его плеча, садясь перед ним на колени и пытаясь заглянуть ему в лицо. — «Дэ»… — задумчиво протянул эльф, выходя из лазарета. Холл с дверьми он запомнил стремительной сменой кадра. И почти сразу же — лаборатория, красная столешница, запах трав и песка. — «Дэ»… — Эзарель все повторял и повторял одну букву, пытался найти в ней скрытый смысл, скрытое, сакральное значение. Это была единственная зацепка. Или нет? Эльф поднял голову, встречаясь глазами с собственным размытым отражением в стеклянной двери шкафа с минералами.— Лицо, — Эвелейн легко касается ладонями его щек. Эзарель хмурится от этого, — это карта души, — эльфийка нежно ему улыбается, касаясь в невесомом жесте острого кончика его уха.
— Лицо — карта души, — повторяет Эзарель, критично осматривая собственное отражение. Он касается волос, губ, век, бровей, носа, буд-то бы искал что-то, — Если это так, — его руки опускаются по швам, — то я начинаю сомневаться в тебе, Лейфтан.***
Намиль вылезла из-под дивана, когда в животе предательски заурчало. Повторяя весь путь, проделанный с сестрой, — но теперь одна — банши оказалась в восточном крыле замка. Намиль проходила по коридорам, всматриваясь в золото узоров на гобеленах, на причудливые фигуры перил и стертые края ступеней. Никто ни разу не попался ей на пути. И именно поэтому конец коридора показался ей слишком оживленным. Большая металлическая дверь, она открыта, и подпирают ее два огромных валуна. Намиль входит в помещение. И тогда уши ее заполняет песнь стали, огня, мехов, точильных камней, арбалетных щелчков и… Лютни. — Наливай да пей! Да за наших детей, За глухих и слепых Под защитой толпы, За тупое тепло, За приручённое зло, Да за то, чтоб в бою Нам умереть повезло. В помещении мельтешат воины, затачивая оружие и полируя доспехи, складывая мечи на стойку, перешнуровывая сапоги, чиня их подошву, зашивая теплые меховые плащи… Никто из воинов не обращал внимания на маленькую банши, наследницу престола. Точнее, теперь уже Миналь была наследницей трона. Ведь поймали-то ее. Всего лишь несколько минут назад. Намиль оглядывается, поражаясь этим местом. Поражаясь блеском оружия, поражаясь солнечными зайчиками, пляшущими на белоснежных кирасах, поражаясь натянутым механизмом арбалетов, поражаясь длиной луков. И в конец ее поразила девушка, играющая на позолоченной лютне. В том конце комнаты, в самом дальнем. — Наливай да пей! Да за веру в людей, За предательства яд, И все пороки подряд, За убийц и лжецов, За отступивших творцов, Да за то, чтоб врагов Мы узнавали в лицо! Инструмент души этой девушки переливался чистым смехом. Несломленным смехом. Как одуванчик, прорастающий между плитами площади. Как одуванчик, по которому ходят каждый день сотни созданий мира фантазий, по которому проезжают телеги, который обгладывают фамильяры. Но он все равно растет и цветет. Назло всему миру. И пускает свои семена. Смех на зло всему миру. Вызов. Зачарованная, Намиль подходит к этой девушке. Садится на пол рядом с ней. Слушает и потихоньку начинает улыбаться. Девушка, перебирая пальцами струны, замечает внезапного слушателя. И начинает играть и петь еще громче. До крика. И эта песня ее была вызовом. — Лютня, — по окончанию мелодии Намиль указывает пальцем на инструмен, — Ты из знатной семьи. — Ага, — девушка улыбается ей, перекидывая черную косу с груди на спину. Незнакомка улыбается ей, и Нами видит, что ей не хватает зуба. — Ты… — Воительница! Меня зовут Алконост, — Алконост протягивает ладонь девочке. И та пожимает ее. — Куда вы все собираетесь? — Намиль обводит взглядом помещение. — Около западной границы был замечен отряд дворфов. Они идут решать конфликт, — Алконос влюбленно поглаживает края своего инструмента. — А ты? Ты не идешь? — Нет, — банши пожимает плечами, — Я должна быть здесь. — Почему? Алконост не отвечает. Лишь широко улыбается Намиль. И тогда черные потеки на ее скулах приходят в движение. И крупными бусинами слез скатываются на ее подбородок. Лицо Намиль каменеет. Факт того, что лицо Эсмарилльской чистое, говорит о том, что она еще не оплакивала ни одной смерти. Но более того — Намиль ни разу ее не видела. Намиль пораженно смотрит в лицо Алконост, словно бы пытаясь увидеть в ней саму Смерть. — Ты… — Эсмарилльская знает, что должна что-то сказать. Но не знает тех слов, которыми об этом говорят. — Никогда ничего не бойся, юная правительница, — Алконост улыбается еще шире, — Особенно смерти. Девушка встает с бочки. Подходит к бойнице, заложив руки за спину. На ее лице — осколки искренней улыбки. И в следующий миг Алконост перестает существовать. Тело ее разлетается пазлом, кусочками тела светлой души. Кусочками улыбки. Взрывной снаряд. Намиль смотрит на бочку, на которой сидела эта девушка. И понимает, что Алконост больше никогда на нее не сядет. Теперь Алконост представляет собой лишь несколько разрозненных воспоминаний. Пока воины носятся по комнате, собирают силы и стражу, дабы узнать, кто был нападающим, Намиль забирает с пола окровавленную лютню, которую воительница до последнего держала в руках. Семечко одуванчика нашло свою почку. Вечером обе сестры встретились около дверей в их комнаты. Миналь была сломлена участью своего народа. Намиль была сломлена проклятием своего народа. В тот самый момент две идентичные души пошли по кривой, переставая быть параллельными. Всему виной невинная, маленькая случайность. Но из маленьких случайностей складываются большие жизни.***
Карен сбивалась с дыхания, грозясь упасть в обморок. У нее в ушах еще стоял дикий вопль вендиго и крик Гарда, который бежал в другую сторону, зовя за собой этих тварей. Невра же затих. Шайтан рядом постоянно скулила. Вампирша поглядывала на свою спутницу. Их лица взмокли и пот стекал со лба на глаза, все время мешая обзору. Волосы прилипли к телу. Они бежали долго, кажется, что несколько дней. Хотя на самом деле не больше часа. Спотыкались, но бежали. Карен молилась за Невру и Гарда, Намиль же четко знала, что никто не умрет. И не боялась. Ноги и руки наполнялись огнем, прокалывались сотней иголок. Они так устали… Но, казалось, что стоит только замедлиться на минутку, как их настигнут вендиго. В какой-то момент так и случилось. Намиль боялась проверять эхолокацией территорию — боялась привлечь этих тварей. И зря. В какой-то момент — то ли во время привала, то ли во время бега, то ли черт знает когда! — впереди показалась оленья голова на длинной мохнатой шее. На шее этой лежали длинные руки. За ними шагали босые длинные ступни и человеческий корпус. Вендиго наклонил голову, издав хриплое «Тра-та-та», осматривая потенциальную добычу. Намиль кинула вампира, вставая между Карен и вендиго с мечом наголо. — Только попробуй, уродец… — банши делает предупреждающе-медленный шаг вперед, слыша, как Карен за ее спиной начинает плакать и и трястись, падая на землю под тяжестью брата. — Карен… — Невра в полубреду пытается обнять сестру, спрятать за своей спиной. Но получается лишь неуклюже положить руки ей на плечи. Намиль перестает слышать звуки леса, видя и слыша только лосиную морду перед собой. Она видит все во тьме. И только врага и свой меч, который переливается от лучей солнца, непонятно откуда взявшегося. «Борись!» И именно поэтому она не услышала звуки, издаваемые другими вендиго. В себя ее привел только крик Карен. — Нами! Банши оборачивается, видя, как полубоком к ним скачущими движениями приближаются еще вендиго. Где Гард? Они бегут вокруг них, все так же, полубоком, согнувшись под тяжестью собственных голов и шей, вприпрыжку. И крики их испуганные. Стая скрывается в чаще. — Что за?.. — Намиль опускает меч, смотря вслед удалившейся стае. И решает проверить их эхолокацией. Пока банши посылала звуковую волну и ждала ее возвращения, она стояла с закрытыми глазами, боясь пропустить какую-то важную деталь. Вот перед ее внутренним взором предстали ближайшие деревья, кусты, следы длинных ступней с серой грубой кожей… Вот же оно все, очерченное нежно-голубыми линиями, вспышками и штрихами во мгле. И на расстоянии пятидесяти метров вендиго действительно не оказалось. Они ушли. Когда последние вибрации возвращались назад, то создали перед ней яркую вспышку с острыми когтями. В следующее мгновение мир предстал перед банши и вампиршей в перевернутом состоянии. Невра держал сестру за руку, цепляясь за нее, как за последнюю надежду. И тогда живот его разорвало длинным ледяным когтем. В небо их уносили под раздирающий душу крик Невры.***
Миналь ходила взад-вперед по тронному залу. Сегодня ночью… Сегодня ночью… Сегодня ночью Намиль предала сестру и Эсмарилл. Миналь было физически невыносимо. Ее тошнило, голова кружилась, а в животе всполохами возрастала боль. Как большой красный цветок. Пламенный цветок. Ну почему Миналь оказалась права, когда считала, что на ее месте Намиль бы согласилась?.. Как же ей хотелось найти другое толкование ее действиям и словам. Увы, его не было. Миналь упала на трон, закрыв лицо руками. Какое-то время она не двигалась. — Вот, значит, как? — банши обретает свой голос в злобном шепоте, — Значит, я должна была предать собственный народ, чтобы угодить древним ящерам? Вот ваше мнение? — она поднимает глаза, встречаясь с собственным отражением в стеклянном потолке, — Пожертвовать живыми ради ублажения мертвых? — ее голос предательски дрожит, хотя внутри, она чувствует, Миналь сильнее чем когда-либо, — Да сожрите друг друга в своей Мемории… — шипит. Святая Чаша не забрала венец Намиль. Драконы считают, что доверять невменяемому Ашкору правильно. А Фафниру плевать на судьбу банши и Эсмарилла. Невменяемый маразматик, который вовремя не умер. Таково мнение Миналь. Тогда плевать и Миналь. Лишь бы Чаша не попала в руки Ашкору. Несколько дней поисков в библиотеке. Потом несколько дней подготовки.«Ты неправа.»
Кроваво-красный узор на полу. Миналь играет на флейте. Играет чисто, но с таким сожалением…«Одна жизнь ради сотни — мизерная цена.»
Миналь отзывает стражу из тронного зала.«Твоя совесть тебя и погубит. Уже погубила.»
Миналь ждет, спрятав в рукаве платья игры.«Ты сама виновата!»
Когда в зал входит близнец, ведомая музыкой, Миналь прилагает титанические усилия, чтобы не закричать.«Ты всегда была общей любимицей. Даже этих чешуйчатых!»
— Миналь… — Молчи. — Это предательство, Миналь. — Этот выбор делала не я.«Прости, сестра. Но в этом твоя вина.»
***
Когда Эзарель приземлился на стул в кабинете Эвелейн, ей показалось, что кто-то здесь был лишним. Эльф подпер висок кулаком, смотря себе в ноги. И, прежде, чем оставить на ее столе список зелий и настоек для Невры, попросил воды. Когда он уходил, Эвелейн выла. Так хотелось остаться с ним еще немного. Даже если кто-то из них был лишним. Медсестра проводит по почерку эльфа кончиками пальцев, словно бы желая впитать в себя чернила, которыми он пользовался. Впитать его мизерную частицу в себя.***
Когда Эзарель умер, Эвелейн рассыпалась стеклянной крошкой в пустом пространстве. Мир сошелся тугим узлом на ее сердце, грозясь раздавить, поглотить… И она мысленно молилась, чтобы это произошло как можно быстрее. Эвелейн словно бы становилась пустым воспоминанием во всем мире. Одна мысль пожирала ее изнутри. Обгладывала. Лишала зрения, слуха, голоса, рук, ног, нюха, кожи. Эвелейн постепенно становилась оголенным мотком нервов, кровеносных сосудов и, в центре, сердца. И ее снова сдавливало. Сдавливало, пока спасительный голос с глазами цвета янтаря не сказал: — Меня зовут Вива, Эве. Запомни! Проснувшись, Эвелейн первым делом бросилась к зеркалу, снимая с плеч ночную сорочку. Сердце было на месте и еще билось. Ее сбивчивое дыхание и дикая пляска пальцев разбили чернильницу, веером разбрызгивая ее черное содержимое по стене и полу. Красивый узор. Потом сломалось перо, но она написала на самой стене, над своей головой: «Viva». Когда к ней вернулись ясность рассудка и трезвость мыслей, эльфийка накинула на плечи халат. Дверь раскрылась без скрипа. Шаги ее глушил красный ковер. Эльфийка босиком пробиралась сквозь противостоящий ей воздух. И каждый шаг чуть ли не отдавался приступом кашля. Добравшись до нужной двери, она приложилась к ней ухом. Сопит. Как всегда, Эзарель сопит во сне. Эвелейн положила на холодное дерево руки. Она стояла одна в ночи коридора, прикладываясь ухом к чужой двери. И плакала от счастья, что алхимик жив и может вот так просто сопеть. Эвелейн готова была весь мир отдать за это сопение. Лишь бы оно звучало каждую ночь.***
Хром высовывается из-за угла, тянет носом воздух. Небо задыхается в приступе черноты и частой россыпи звезд. Волчонок крадется под кустами и деревьями. Ремень мешка натер ему плечо. Однако он старался на это не обращать внимания. Хрому на самом деле страшно. Предательски страшно. Сердце бьется птицей о прутья-ребра, пытаясь выпорхнуть. И каждую минуту Хром должен проглатывать его обратно. Оборотень боялся, что крик этой птицы привлечет к нему часовых. Хотя самого себя юный гвардеец уверял, что не боится. Что это всего лишь волнение. — Ну… — Хром притаился за аркой, выглядывая в ворота, — Ни пуха, ни пера… Он чувствовал, что должен был быть там. В зеленых кронах, зловеще покрытых мраком. Среди этих чудовищ, которые ранили его главу гвардии и до смерти напугали Гарда. Он просто должен был пойти. Любыми способами выбраться и окунуться в зеленый сумрак. К тому же… Карен. Он уже давно предатель. Бояться нечего… Волчонок рванул вперед, разрывая своим маленьким телом окружающее пространство. И был счастлив. Счастлив, что его не поймали, что совсем скоро он будет там. Попросту счастлив, предвкушая первый взгляд Карен… Ворота Главного Штаба приближались к нему, стремительно темнея, становясь больше и зловещей. Но страха перед ними не было. Уже не было никакого страха. -…ни шерсти, — сказал грубый голос за спиной. Хром ощутил, как земля утекала куда-то вниз, стремительно оставляя его в воздухе. Волчонок забрыкался, пытаясь вернуться обратно. В какой-то момент он испугался, решив, что это кара за предательство. И тогда его развернули. — Валькион? А ты… Чего не спишь? — Хром залился краской, пытаясь расправить плечи и спрятать за ними мешок с едой. — Наблюдаю за одним сорванцом, — обсидианец опустил теневика на землю. Однако тот не удержался на ногах и упал, стукнувшись поясницей, — Ты действительно думал, что сможешь сбежать? Хром поднял на него взгляд. На мгновение его заглотило марево злобы и отчаяния в собственном бессилии. — Да! — выпалил он, — И, между прочим, где-то там, — он вскочил, указывая пальцем в зелень леса, — и Намиль! Валькион почувствовал себя отброшенным на несколько метров назад. И даже при том, что он не верил в такие ощущения, ему было практически физически от этого невыносимо. Да. По возвращению с задания сегодня утром он узнал об этом. И его первое желание было таким же: броситься навстречу неизвестному врагу и найти своих, вернуть их домой. Но Мико удалось его вразумить. Теперь он должен вразумить Хрома. Валькион опустился перед волчонком на колено, потрепав по волосам. Хром издал презрительное «Уйди», но отталкивать не стал. — Послушай, — обсидиановец кладет руку ему на плечо, пытаясь удержать только на пару слов, — Сейчас я не дам тебе сбежать. Но обещаю, что поговорю завтра с остальными и тебя возьмут в разведывательный отряд на их поиски. — Серьезно? — Хром подался вперед, глаза его заблестели. — Серьезно. А теперь верни еду Каруто на склад.***
В собственной комнате ему было снова тесно. Хотя он все и пытался расставить так, чтобы было больше места, результат его не устраивал.«Тебе кажется.»
Ее голос тогда прозвучал грубой мелодией камня. И это до сих пор пульсировало в его голове. Валькион завалился на кровать, закрывая глаза. Он пытался искренне верить, что в конечном итоге все будет хорошо. Но тревога грызла его изнутри…