***
Перемещение было болезненным и неприятным, словно в лёгкие бурным потоком затекала вода. На мгновение Невра захлебнулся, попытался нащупать ногами почву, но так и не понял — стоял он или лежал. В глазах была непробиваемая фиолетовая пелена. Сделал два пробных шага, но ноги подкосились и ориентация в пространстве подвела его. Он выставил вперёд руки, но не почувствовал падения. И когда он только решил убрать их, то спиной встретился с землёй. Боль кольнула где-то в районе поясницы. Потом окружающую его мглу резко разорвало бесчисленным множеством запахов и голосов. Сначала он оглох, его затошнило от многообразия ароматов, витавших вокруг него: мятой травы, сырой земли, последних осенних цветов, переспелых фруктов, пота и гнили. И обеспокоенные голоса понемногу стали прорываться сквозь его глухоту. Сжатое дыхание его лучшего друга, от которого настойчиво несло ядовитым концентратом злобы, свистящие слова Эвелейн, на которые коротко и обрывисто отвечали Карен и Намиль, и нецензурное бормотание Дларега, проклинающего того, кто сделал эти порталы такими неудобными. Когда Эвелейн приподняла его голову и влила что-то в глотку, к нему вернулось зрение. Зрачок тут же расширился, и Невра поблагодарил Оракула, что в Штаб они прибыли в сумерках, иначе его организм не вынес бы яркого солнца после этого ужасного водоворота Норы. Сзади послышался голос Мико: — Как, черт возьми?! — она остановилась где-то рядом с его лежащей на земле головой. Невра подложил под затылок руку, наблюдая за кицунэ снизу-вверх, — Вы откуда взялись?! — Мико выглядела уставшей, больной, взволнованной. Синяки под глазами рассказали очень многое, — Нора?! — и голос ее, взвинченный, держащийся на фальцете. — Да, — Дларег, кряхтя, встает. Мико, словно бы опомнившись, подскакивает к нему, подставляя руку. Гаргулья опирается на кицунэ, — Бежали в спешке, я кинул Нору. — «Бежали»?.. — Мико разговаривает с ним тихо-тихо, бывший обсидианец, кажется, этого даже не замечает. — Город в осаде, — мужчина хрустит пальцами, выпрямляясь в полный рост. — О боги… Они проходили в ворота Штаба. Дларег и Эвелейн пересказывали все случившееся за эти несколько дней в Эсмарилле. Карен и Невра поддерживали друг друга, а за ними в безмолвной, немой ярости шла Намиль. Валькион старался не смотреть ей в спину. Но осознание, что он забыл в горах ее лютню, кольнуло досадой в самое сердце. Дракон силой заставил себя расслабиться… Его это не должно волновать. Но волновало. К сожалению.***
На срочное собрание Мико созвала глав гвардий, Лейфтана и Дларега. Невра и Валькион встретили Эзареля в коридоре. — Что там было? — тихо осведомился эльф после сильного рукопожатия с Неврой. — Город в осаде, Валькион крутит роман с Наместницей. Это самое важное, — быстро, как скороговорку, проговорил теневик. Дракон не успел отреагировать, как Эзарель закрыл лицо руками. — Я же вам сказал быть внимательными!.. Что ещё за роман? — алхимик огляделся по сторонам. — Не было никакого романа! — огрызнулся дракон, — Она просто хотела говорить со мной. — А меня посылала каждый раз, — добавил вампир, резко обернувшись на шорох за спиной, но в нем не нашел ничего опасного. — А если серьезно? — Мужчина в маске ошивается около Эсмарилла — хочет получить Чашу, — дракон хрустит плечом. — Которая в Храме Огня? — Эзарель поднимает брови. — Да, — кивает Невра, — А ещё Миналь прячет что-то, очень похожее на наш Кристалл. — А Намиль помогала Ашкору. — Кто такой Ашкор? — Мужчина в маске. Он же дракон. — Дьявол… — Эзарель прикладывается виском к стене коридора, закрывает глаза в надежде угомонить шум в ушах, но не выходит, — У меня две новости: объявилась Корнелия и Лейфтан попытался пригрозить мне. — Оракул, — вампир трёт глаза, пытаясь прояснить разум, — Этой твари нам только не хватало. — Пошли, а то сами вызовем подозрения, — дракон первым вошёл в зал с Кристаллом. В самом зале царило молчание, только Дларег, сидя на корточках, что-то шепотом рассказывал сидевшей на стуле Мико, которая слушала его, поддавшись вперёд и обхватив себя за колени. Как только главы вошли и дверь скрипнула, гаргулья махнул Мико рукой и выпрямился. — Корнелия — это правда? — с порога начал Невра, быстрым шагом подходя к кицунэ. — Да… — Мико выглядела придавленной, и голос ее полностью соответствовал этому виду, — Скорее всего, она привела в наш лес вендиго, сговорилась с этим драконом и прислала нам… Послание. — Какое? — Невра положил руку на спинку ее стула. Мико нервно сжала губы и сплела вместе пальцы. Ей было трудно говорить. — Челюсть Енуки Казе, — вдоволь насмотревшись на страдания главы Эль, озвучил недавно услышанную новость Дларег. Все замолчали. Тот день после изгнания первой ученицы, она же Корнелия, когда учителя ее и Мико нашли обезглавленным в собственной постели, запомнился Штабу, как трагедия. Темная магия, с помощью которой вейла проникла в Штаб и из мести убила Казе, забрав его голову с собой, практически не прослеживалась. Это говорило об исключительном мастерстве Корнелии в сфере темных искусств. И это делало ее опасным противником. Почему она не убила тогда Мико — загадка. Хотя сама Мико считала, что она побоялась соваться в ее комнату из-за Цумэ, который своим магическим полем создавал вокруг кицунэ, как паук с помощью липкой паутины, сигнальный барьер. И даже если бы у вейлы получилось убить соперницу, она была бы замечена. — Дьявол… — шепотом бросил Валькион, уставившись себе под ноги. — Пока нам неизвестно местонахождение Корнелии, — Лейфтан аристократично сложил руки на животе, выходя из тени туч, проплывающих в панорамном окне, — Однако, я думаю, будет логичным обыскать лес, — он нахмурился, хотя внутри уже ликовал, осознавая, что гвардейцы, как слепые, пойдут по его наводке, где совершенно ничего нет. И потеряют время… Они с Корнелией обсуждали это… — Нет, — Невра поднял на него глаза, — так себе идея… Корнелия не из тех, кто будет терпеть грязь, сырость и дриад, — он мельком переглянулись с Эзарелем, хотя для Лейфтана этого хватило, — Стоит искать… — вампир на минуту задумался, а потом, словно довольный хищник, оскалился, — Кое-где в другом месте. — О чем ты? У нас нет времени на игры! — демон притворно ужаснулся, метнув взгляд на Мико, — Мико! — Лей, до гвардии Света где ты служил? — гаргулья сверкнул золотыми глазами в вечерней тьме. — При чем здесь это? Ну, Абсент. — Ну так дай разведчикам самим выполнить свою работу, зельевар, — издевательски улыбнувшись, протянул бывший обсидианец, зная, как бесятся алхимики, когда их искусство приравнивают к первобытному варварству. Вот только на Лейфтана это не действовало. Он посмотрел на Дларега долгим пристальным взглядом, гадая, какой смерти достоин этот пережиток веков, этот слуга и раб древних храмов… Пожалуй, самой страшной и мучительной. Сам виноват, что нос высунул из своего храма черт знает сколько десятилетий назад… — Так ты одобряешь? — Невра склонился над головой Мико, та кивнула. Впрочем, на совсем уверенно. Однако улыбка Невры стала ещё шире. — Так… — кицунэ вздохнула, — Что насчёт осады города? Валькион, Эвелейн писала, что ты был ранен. Пересказ событий занял много времени. Мико не менялась в лице, осознавая, что мирному сосуществованию так или иначе пришел конец. А Лейфтан начинал закипать изнутри… Он знал, что Ланс с недавних пор стал действовать без него. Но этот кусок драконьего дерьма так и не понял, что штурмовать Эсмарилл бесполезно — Чаша у фэнхуанов. И если бы он захотел встретиться с ним и выслушать, то узнал бы это. Но Ланс со всем хочет справиться сам… Что ж, пусть сравняет Сизые горы с землёй, пусть заключает союзы с измененными людьми, пусть тратит свои время и силы, пусть… Но когда он поймет, что все напрасно, он прибежит к нему. И Лейфтан насладится своим превосходством. Но его стала волновать эта настороженность. Ладно Эзарель… Избавиться от одного не так-то сложно, да и из-за внезапной гибели одного главы ничего, что может помешать ему, не произойдет… Но эти придурки действуют вместе. Невра переглядывается с эльфом — и все сразу понятно! О том, что Валькион с ними, и думать не нужно — конечно с ними! Эти трое слишком трусливы, чтобы играть честно, один на один. Они будут идти против него всей толпой, а если в один прекрасный день все трое внезапно исчезнут — начнется паника… И рано или поздно, но на него выйдут. В последнее время, чем ближе к нему его цель, тем сложнее держать маску. И она срывается с его лица, виснет на креплениях, царапает кожу. И на краткое время можно разглядеть Лейфтана настоящего — того, кто презирает всю Элдарию. Когда доклад был закончен, Мико распустила собрание. Но Невра предложил своим побратимам продолжить их разговор. Шепотом обсуждая в коридоре, где лучше поделиться мыслями, все трое пришли к выводу, что места, лучше Туманного Лабиринта, найти не получится. Невра повел друзей в подвал, к той самой запечатанной двери, где раньше Корнелия делала свои страшные опыты. Висящие на двери цепи и замки вампиру не пришлось даже взламывать — у него был ключ. Помещение, в которое они вошли, было пустым. Никакой мебели, никаких алхимических принадлежностей. Даже пыли — и той не было. Только витавшая здесь черная магия так тянула за сердце, что остановиться в этой страшной комнате казалось самоубийством. Всех брал страх и запах ещё свежей, теплой крови. Вейла творила здесь страшные вещи. Слава Оракулу, вампир не остановился. Тайная дверь располагалась напротив входной, и открывалась при нажатии кирпичей в определенном порядке. А за ней — темный влажный коридор с затхлым воздухом, раскрывший перед тремя лучшими друзьями свою чернильную пасть. — Кто боится? — с хитрой полуулыбкой спросил теневик. Эзарель, поморщившись, молча поднял руку, продолжая смотреть в коридор, — Да ладно, как два пальца… — не успел он договорить, как голос его растворился в черноте необработанных камней. Переглянувшись и вспомнив зелёные сады Мандрагоры и теплые комнаты Бастиона, эльф с драконом молча ступили за Неврой.***
Эвелейн молчала. Пожалуй, это был один из немногих моментов, когда эльфийка не знала, что сказать. Рана Намиль была не смертельной, что уже радовало. Однако раздробленные кости и вытянутые сухожилия требовали лечения и ухода. И все это банши переносила стойко, не спрашивая ни о чем и не жалуясь на боль. Проблемой более серьезной была какая-то чужеродная блокировка маны, из-за чего Эсмарилльская ослабела как физически, так и духовно. И ее главный козырь — крылья — перестали появляться за недостатком маны. И даже после того, как Эвелейн заставила съесть ее элдарийскую пищу, мана оставалась на низком уровне, который тут же исчерпывал себя для волшебного голоса. Двумя словами: Намиль ослабела. Эвелейн вздохнула, перевязывая покалеченную руку. От нее теперь не несло гнилью и из раны не выглядывали обломки костей, но затягивалась она очень долго. — Полежишь пока в лазарете. Я запрошу деньги из бюджета Штаба для заказа протезов. Но не факт, что их может хватить. — Не факт, что на меня их выделят. Эвелейн подняла глаза на обсидианку. Намиль смотрела на нее в ответ. Жёстко и решительно, без грамма сожаления. От этого холодного от природы взгляда, преисполненного какой-то долей чувства, близкого к осуждению, Эвелейн вскипела. — Да, — она кивнула, встав с кушетки, — не факт, — она подошла к столу, стала собирать лекарства в коробку, — Как и для нас для всех — не факт. Не факт, что среди нас нет предателей, не факт, что мы все правы, не факт, что нам удастся победить наших врагов, не факт что гвардия Света посчитает нас достаточно полезными, чтобы спасти, не факт, что мы все выживем… — эльфийка отбросила свое занятие, оперевшись руками о крышку стола и смотря, как медленно набирающая силы луна скользит светом по ее пальцам, — Не факт… Ровно как и не факт, что мы все бессильны перед роком. Эвелейн вообще сомневалась, что банши ее слушала. Так и было. Когда она обернулась назад, на кушетку, Намиль, завернувшись с головой в больничный плед, отвернулась от нее к окну. Эвелейн вздохнула, собрав все лекарства и выйдя из палаты. Этот случай казался ей неизлечимым… А Намиль, с ненавистью смотря через окно на Убежище, не желала принимать чужой веры.***
Когда в маленькой скудно обставленной комнате Невра зажёг свечу, свет больно резанул всех по глазам. Кроме, пожалуй, Эзареля — он взъерошивал пальцами волосы, пытаясь избавиться от пыли. — Туманный Лабиринт, самое загадочное место во всем Штабе, про которое практически ничего не знают даже члены Тени — пыльное, сырое, грязное, темное, вонючее место, больше напоминающее катакомбы. Я свято удивлен, что по пути на нас не напал ни один гуль! — заключил вердикт Эзарель, сев за стол напротив Невры. Валькион молча сел с другой стороны. Они долго молчали, собираясь с мыслями. Их маленький круг со свечой посередине в забытой Оракулом тесной комнатке с низким потолком на окраине Туманного Лабиринта, и их догадки, их тайны и домыслы — все это здесь, сейчас. Они не знают правды: ни своей, ни чужой, но каждым движет одно — желанием сохранить этот мир, этот маленький, тесный город на восточной кромке материка. Первым начал Эзарель. — Ладно… — эльф почесал указательным пальцем кончик уха, — Когда вы уехали, на собраниях гвардии Света, где я был, обсуждалась проблема с вендиго. Ну, это в основном. Лейфтан все настаивал на рейде в лес под своим командованием. Мне эта идея казалась идиотской, мол, раз уж главу Тени, двух рядовых гвардейцев высокого ранга и потомственную банши заставили бежать, то смысл посылать ещё один такой же отряд? Мы долго спорили, но в конце концов Лейфтан ушел в лес. Только никаких вендиго там уже не было! По его рассказу, они нашли всю стаю уже мертвой, с конвертом. — А в конверте — челюсть от пропавшей головы? — Невра изогнул бровь. — Да. Мико была сама не в себе: металась по всему Штабу, отдавала приказы, как будто к войне готовимся! Попросила медиков сделать анализ кости и сравнить с индификатором генома из картотеки гвардейцев Штаба. Полное совпадение — это действительно кость Енуки Казе. А исходя из пропавшей головы, само собой понятно, что это Корнелия со своей черной магией. — На Штабе сейчас есть какая-то защита? — Да. Защитный экран над Штабом висит уже несколько дней. Энтра с другими русалками патрулирует воды посменно: и день, и ночь. Когда члены гвардии Света восстановят силы, они запечатают вход в зал с Кристаллом. Над Убежищем возведена дополнительная защита, а ассоциацию котофеев попросили создать дополнительный резерв провизии. Пока ответ не пришел, но скорее всего они согласятся — Мико пообещала хорошие деньги. — А насчёт оружия? Вы оплатили поставку новой партии? — Валькион нервно вздохнул, от чего пламя свечи едва заметно заколебалось. — Бюджет, Вальк. Нашего бюджета не хватает на все. К тому же Мико снова наняла С., — при этих словах Невра напрягся, — и скорее всего он содрал нехилую сумму с нас. Зачем он ей — я не знаю. Эзарель замолчал. Невра, не давая никому опомниться, тут же продолжил. — Насчёт С. Мы с Карен сегодня днём, перед осадой Эсмарилла, увидели одного котофея. Он что-то искал в городе. И я руку даю на отсечение, — он театрально положил руку по локоть на стол, — что это был Самуил. Черный, в перчатках и в плаще. — Что могла запросить Мико, что С. за этим направился в Эсмарилл? — Валькион подпёр подбородок ладонью. — С. не работает на вещи, — вклинился Эзарель, — он работает на информацию. — Значит, — Невра убрал руку, — Мико попросила Самуила достать какую-то информацию. Эсмарилл — кладезь секретов, там их хоть задницей жри. Но сами Сизые горы Штабу нафиг не сдались, значит, это что-то, связанное со Штабом, Кристаллом или Эль в целом. — Может, она оплатила информацию за Ашкора? — дракон чувствовал себя идиотом в компании друзей. — Может, — Невра кивнул, — я бы даже сказал, что скорее всего она заказала досье на дракона. Самуил решил заняться этим лично и отправился туда, где больше всего знают о драконах — в Эсмарилл. Спасибо, Вальк. — Ага… — и всё-таки — идиотом, — Эз, ты не рассказал про угрозу. — А, да. После всех моих нападков Лейфтан пришел ко мне и, как в сопливом романе Икар, намекнул на мою мать. Как думаете — это нормально? — Меня больше волнует, почему Лейфтан внезапно стал таким… Подозрительным. Он посвятил Штабу всю жизнь, а сейчас резко… Изменился, — дракон вытянул руку и резко провел пальцами над пламенем, не почувствовав жара, — Раньше ни у кого вопросов он не вызывал. — Я думаю, что он либо просто устал, либо его цель близка, раз он стал таким опрометчивым, — Невра оттолкнул руку Валькиона от свечи, позволяя пламени выровняться, — А что там с Гардом? — Отстранён от службы по причине нестабильной психики. Встреча с вендиго дорого ему обошлась… — Эзарель рисовал пальцем на пыльном столе узоры — цветы и волны. — Дьявол… — обсидианец провел по лицу ладонями. — Но к тебе двух новеньких записали, слышал? Братьев, — успокоил его эльф. — Ладно, ребят, — теневик вздохнул, — а вот что делать будем? Вопрос заставил их задуматься. Эзарель ответил первым. — Что касается меня — я разберусь с Лейфтаном. Любыми методами. Спорить с ним никто не стал. И так понятно — задетый за святое эльф поставил себе четкую цель. И он ее добьется. Любыми средствами и любыми путями. Эзарель доберется до правды. Вот только выйдет ли он сухим из воды?***
Импровизированное тайное собрание закончилось, и все, чего только хотел Валькион — уйти к себе, предварительно забрав Флоппи у Мурфея, и завалиться спать. В ушах стоял гул, усталость вдвойне навалилась на него, придавливая к земле и портя осанку. Вот только этого не сбылось. Стоило ему выйти из питомника, как посреди площади он заметил двух рослых парней-близнецов, которые отчаянно крутились вокруг знакомой ему тонкой фигуры. — Все хорошо? — дракон превозмог собственную усталость, выпрямился и подошёл к девушке. Она обернулась, сверкнув на него глазами в лунном свете, и улыбнулась. — Валькион! — она схватила его за руку и быстро юркнула ему за спину, прижимая к груди свёрток в шершавой рыночной бумаге, — Эти двое хотели меня изнасиловать! — Да ты что! — воскликнул один из близнецов, — Мы просто хотели устроить романтическую прогулку под луной! — До ближайших кустов! — взвизгнула полукровка из-за спины Валькиона. — Мужик, — обратился к Валькиону второй близнец, — и в мыслях не было! Однако Валькион смотрел совершенно не на лица парней. И думал даже не о скрывающейся за его спиной Цари. Его ищущий взгляд зацепился за броши с красными камнями на камзолах этих двоих. — Вы новенькие Обсидиана? — спросил он. — Да, — стоящий слева самовлюбленно погладил свою брошь, — Я Хугин, а это Мунин. На первый взгляд ребята действительно были одинаковы, как Намиль и Миналь. Вот только при детальном рассмотрении Валькион понял, что у них разные цвета глаз, разной длины и цвета волосы, чуть отличающийся рост. Но больше внимания он обратил на едва-едва светящиеся на их лицах узоры, характерные только для одной расы. — Вы блуды. — Ну да, — Хугин улыбнулся, — А сам-то кто? — Валькион, глава Обсидиана. Сказанное возымело волшебный эффект. Оба блуда выровнялись, подняли подбородки и наконец перестали заглядывать на спрятавшуюся Цари. — И в честь нашего знакомства и дальнейшего сотрудничества, — продолжил фейлин, — я бы хотел попросить, чтобы вы больше даже не смотрели на эту девушку. Это в ваших же интересах, потому что её дед был моим предшественником и лучшим из ныне живых гвардейцев Обсидиана. И если он решит сломать вам хребты — я защищать не стану. Вольно. Потеряв к ним интерес, Валькион положил довольной Цари руку на плечо и повел в сторону Убежища. Хугин и Мунин, шокированно перешептываясь, поспешили скрыться. — Спасибо, — сказала полукровка, улыбнувшись ему своей аккуратной и простой улыбкой. — Пожалуйста. — Дедушка ещё не вернулся домой. Не знаете, где он? — Когда я уходил, он был с Мико. Они молчали до самого порога их дома. Цари легко запрыгнула на ступеньки и открыла дверь ключом, пригласила его войти. Дракон изначально хотел отказаться, но запах свежей выпечки всё-таки его уговорил. Он сел за стол, опустив Флоппи рядом на гладкое отполированное дерево столешницы. Музарозе тут же отсыпали горстку сладостей. Ему же в керамическую кружку налили какого-то отвара и поставили перед носом корзинку с булочками. — Восстановливающее. По рецепту Жюли, — сказала Цари, налив и себе. За окном стремительно темнело. Краски дня смывались ночью. Из открытого окна дыхнуло осенней прохладой и Валькион его закрыл. Они болтали за простой беседой и молчали за сложным взаимопониманием. Валькион знал Цари всю ее жизнь. Но казалось, что это она читала его и знала с самого драконьего детства. В какие-то моменты обсидианец видел в этом создании отблески той самой женщины, которую любил. Которая когда-то была его идеалом. Отблески ее матери, всплывающие в ее голосе, ее лице, ее жестах, в ней самой. И в то же время Цари — это Цари. И Валькион понемногу понимает, что по-настоящему любил только Малин, только ее… И Цари. Как будто она — часть его души. Эта девушка, бесконечно чистая и удивительно сильная; эта девушка, как яркое, пёстрое, теплое пятно краски. И рядом, как насмешка, появлялось второе пятно: темное, бледное, холодное. В его сознании появлялась Намиль и ее последние слова. И сравнивая их, он понимал, что последнее время вел себя, как последний идиот… Но чувство… Предательское сердце оборвалось кровью. Флоппи заснула, свернувшись клубочком и прижавшись боком к его кружке.***
Мико била крупная дрожь, огонь в ее клетке горел, высовываясь между прутьев и пытаясь лизнуть ее в щеку. Но кицунэ не обращала внимания. Она находилась в огромном помещении — в огромном зале с высокими потолками, с огромными окнами, под высоким куполом, но чувствовала себя как загнанный в темную норку зверек — маленький и беспомощный. Дларег был здесь же. Следил за ее метаниями, недовольно цокал и кидал ядовитые комментарии ей в след, просил не мельтешить перед глазами, но Мико не слушала. Обнимая себя хвостами, она по новой отбивала туфлями ритм своих напуганных шагов. — Мико, — гаргулья отстранился от ее стола, на который опирался, подошёл к ней и пересёк путь ее немой паники, девушка застыла перед ним и со злобой посмотрела ему в глаза, — успокойся. — Легко сказать! — она махнула рукой и, обойдя его, снова стала метаться туда-сюда, — Легко сказать — «успокойся»! Может, я спокойна! — Ты не спокойна, — констатировал факт бывший глава, — но своим беспокойством ты себе не поможешь. — Ты думаешь, я о себе пекусь?! — она резко оборачивается к нему и почти кричит в холодный звенящий воздух, — О себе?! Я забочусь о благополучии Элдарии! — Мико! — Дларег чуть повышает голос, — Успокой свои нервы и не трать мои! Мы что-нибудь придумаем, выкрутимся… — Она не остановится… — ее голос резко надломался — резко, как будто молоденькое деревце, глава Эль подошла к собственному столу и села сверху, смахнув в сторону бумаги. — Ну и пусть, — Дларег подходит к ней и садится рядом, заглядывает ей в глаза, — Один раз мы ее уже послали к лешему. Пошлем снова. — Она стала сильнее… И скорее всего в сговоре с драконом! Дларег, я слабая, я не верю, что я смогу нас спасти! — она прячет лицо в ладонях и замирает, — Я не смогу… Я снова всех вас подведу. Долго молчали. — Ты хочешь сказать, — начинает гаргулья, — что я зря когда-то привез сюда маленького напуганного лисёнка? Привез через полмира и вымолил ему место? В его голосе было осуждение, что кнутом полоснуло по спине Мико. Из раны засочилась кровь, и в какой-то момент ей действительно показалось, что ее простое чёрное платье мокнет на спине. Мокнет от тяжёлой металлической крови и тянет ее вниз, на уровень полезных ископаемых. — Почему молчишь? — холодный голос Дларега бьёт ее в сердце, разрывает этот жизненно необходимый орган. И Мико больно. Но ответить нечего… Просто нечего. И она боится отвечать. Хочет исчезнуть, раствориться… А не сидеть здесь, рядом с ним и этим чёртовы Кристаллом, который она поклялась защищать, истекая кровью. Она слишком часто и неоправданно плачет… — Я прошел полмира, я убил сотни живых — живых, как ты, Мико! — существ, я потерял троих сыновей, я взял на душу такую грязь, какой ты не видела, — его голос кружил вокруг нее, и в какой-то момент она поняла, что он встал и стоял перед ней, говорил ей в спрятанное в страхе лицо, — Я горел, тонул, гнил, землю жрал, чтобы Штаб жил и процветал. И не я один! Нас сотни, Мико. Тысячи живых и мëртвых душ, ждущих твоего приказа. А ты сейчас отказываешься от борьбы из-за страха и обесцениваешь всю нашу жизнь, которой командуешь ты. Не молчи! — он с силой ударяет кулаком по столу, от чего кицунэ вскакивает и, убрав руки, громко шепчет: — Я не смогу одолеть дракона и Корнелию, не смогу защитить Кристалл, Дларег! Я ваша погибель, погибель! — Слишком много «Я», Мико. Слишком много! — гаргулья хватает ее за плечи и заставляет смотреть себе в глаза. У Мико в глазах маленькая напуганная девочка в лесу Нефритового Края. Брошенная и одинокая, слабая, напуганная, ждущая удара. Дларег хорошо знает эту девочку. Они встречаются глазами в тишине после шторма. И сейчас, после стольких лет, стольких испытаний, что они прошли, им обоим кажется, что они вернулись к точке отсчёта. Кажется, что нет Кристалла, и у них над головой звёздное небо в узорах листвы, что рядом в последнем издыхании тухнет костер и земля под ногами пропиталась кровью. И Дларег снова молод. И Мико снова десять лет. И кажется, что если сейчас они что-то поменяют, сделают что-то не так, как целую жизнь назад, то судьба их изменится. К добру или нет — непонятно… Но все будет не так, как сложилось. Они будто путешественники во времени. Они забитые, и весь мир крутится без них. Молчали. Гаргулья молча, грубо и неумело ослабил хватку, прижав лисёнка к широкой каменной груди, затянутой в грубую шершавую ткань рубашки. Мико цепляется пальцами за перекинутый через плечо ремень, и вдыхает такой знакомый запах табака… Запах надёжного, запах лучшего мужчины. — Я привез сюда цепляющегося за пальцы лисёнка. И вырастил из него лису с железными зубами. Так что прекрати прятать их. Мико верит, что не плачет. И эта вера схожа с верой в светлое будущее… Потому что рубашка гаргульи всё-таки мокнет. — Никто не смеет усомниться в твоей власти, никто не смеет угрожать Штабу, пока я жив. Слышишь, Лисёнок? Мико готовит голос, убирает из него признаки плача прежде, чем ответить: — Тогда, пожалуйста, живи вечно… И нет слов, которые она бы любила больше, нет ответа, за который она была бы благодарней, чем за его ответ: — Хорошо. И во всем мире эти странники во времени остаются одни. Сироты целого мира, униженные и оскорбленный своим прошлым, но спустя сотни однообразных жизней наконец нашедшие друг друга. Мико и Дларег — одна особая семья. Их связывает особая нить, какой второй не найдется. За слово Дларега Мико готова идти наперекор всему миру. Дларег за глаза своего Лисёнка готов жить вечно…***
Невра проводил Карен и Алажею в комнату первой. Девочки неустанно обменивались новостями, словно бы и не было долгой изнуряющей разлуки и тяжёлых испытаний для вампирши. В голове у теневика был страшный погром: обидные слова его лучшей подруги, о которых по всему Штабу растрещала Карен, таинственный Гамаюн с его записками, которые он недавно забрал у Эвелейн, сохранившей их, осада, Кладбище, о котором он хотел поговорить с Валькионом, но забыл, Корнелия и Ашкор… И, конечно же, Лейфтан. Но ещё его беспокоило напряжение Эзареля. Невра попросту боялся за друга. Боялся, что Эзарель не рассчитает сил и поплатится за свою войну с советником Эль. Невра боялся неизвестности: кто такой Лейфтан, что он может, чего не может, почему резко изменился и виновен ли вообще в чем-то… Слишком много загадок. Слишком мало времени и зацепок… Добравшись до своей комнаты, Невра быстро кинул Шайтан поесть и, стянув обувь, завалился на кровать, подложив под голову руки. Спать не хотелось, но рассудок твердил, что ему необходимо отдохнуть… Но стоило закрыть глаза, как в голове резко начинало звенеть, резко всплывали все его нерешённые вопросы и проблемы. Неожиданно ко всему прочему прибавился страх: за себя и за свою семью. А семья у Невры была огромной: его сестра Карен, которую он потерял и нашел, его начальница Мико — та, которой первой не все равно, его друзья Валькион и Эзарель, с которыми он планировал пережить ещё столько приключений, чтобы потом со счастливой ностальгической улыбкой вспоминать, занося ногу в могилу, его мелкий Хром, которого он так боялся оставить без присмотра, Эвелейн, теплое отношение к которой не омрачает даже странное поведение эльфийки, его мать Ева — самая красивая и лучшая женщина всех миров, болтушка Икар и моралист Керо… У Невры огромная семья. Такая, какую не любить невозможно. Раздумывая об этом, он улыбнулся. И улыбка тут же сошла с лица, словно ее болезненно сдернули, за одно и впечатав ему в живот сильный удар. А что с ним будет, если он потеряет эту семью?.. Невра хоть и пытался этого не делать, но представил себе, как по одному из его жизни уходят эти создания. Как он становится пустым и ненужным. Покинутым. Как он остаётся один в толпе — одиноким. И страх по новой сковал его сердце. Сковал и не отпускал, сжал в железных пальцах до пульсации в горле, до судорог… Почти до смерти… У него сбилось дыхание. Вампир клялся себе, обещал, что его не бросят, что он не останется один… И понимал, что не может отвечать за выборы других. Он представил себе, как останется один во всем Штабе, среди новых, незнакомых лиц, как по разным причинам его покинут лица прежние, знакомые, любимые… И ему казалось, что он начинал паниковать. Шайтан запрыгнула на кровать, кинулась носом ему под руку. Грустно улыбнувшись, Невра потрепал ее по холке. — Все зависит только от нас, ведь так? Мы хозяева своей судьбы. Шайтан скулит. Вскоре Невра провалился в необычайно глубокий и теплый сон. И снилась ему… Его прошлая жизнь.***
Солнце ласково гладит зелёные поля и наполняет серебряные грозди эльфийского винограда. Почва с большой долей песка скрепит под ногами, между пальцев ног и на зубах. У него руки в красном соке. Ягоды красили его губы в кровь. Ту самую кровь, которая составляла смысл его существования. Та самая жидкая жизнь. Ее слабый концентрат. Вампир облизывает губы, сладко морщится, как довольный мяуликс. Солнце в зените не достаёт его через потолок из виноградных листьев, но бросает на лицо причудливые капли света, напоминающие лично ему ночные созвездия. Жизнь — сладкая штука! — Невра! Вампир вскакивает с земли, его голова оказывается над морем из широких зелёный листьев. Он оглядывается в поисках владельца голоса. А владелец стоял там, на другом краю этого моря, прижимая к груди полную корзинку винограда. Встретившись глазами, они помахали друг другу руками. Невра помнит высокую стройную женщину с волосами цвета ночной грозы. Ее длинное приталенное красное платье, очень простое, скромное. Но в нем она смотрелась богиней. Как к животу, обхваченному этим платьем, она прижимала плоскую широкую корзину без ручки, из желтоватых боков которой выглядывали спелые ягоды, обливающиеся собственным соком-кровью. Огромные виноградники деревни Ягут, на которых работала Ева после того, как ее муж сбежал. Оставил ее — самую красивую женщину округи, и двух своих детей: Невру и младшую Карен. И у обоих были угольно-черные волосы. Мало кто знал Карен такой. Пожалуй, только Невра и Ева. Невра откровенно бездельничал. Где-то недалеко Карен помогала матери. День медленно перевалился в вечер, когда он, довольный и сытый ягодами, из которых вскоре сделают лучшее вино Элдарии, шел с семьёй домой. Летние вечера они проводили вместе. Делили пресный и скудный ужин — ещё один отголосок их бедности. А потом в их маленьком доме резко становилось тихо. Тушился свет, закрывались окна и запиралась дверь. И только в углу кухни, в самом дальнем, при свете дрожащего пламени сальной свечи, от которой нестерпимо воняло, Ева шила и штопола своим детям. Ночами, украдкой, чтобы они ее не жалели, не помогали. Они дети… И по ночам должны спать. Даже Оракулу неведома та тяжесть, которую иногда обязаны выносить матери. Пусть оба вампира по происшествию многих лет будут помнить детство счастливым, раскрашенным в сочные дары лесов, виноградников и полей, пусть и лишенным отца, но с любящей матерью. Пусть будут помнить яркие праздники и гуляния, ночное небо, раскрашенное в яркие красные цвета резной бумаги, развивающихся на ветру воздушных змеев и огромные бочки с ягодами, которые они, закатав испачканные травой и землёй штаны, давили голыми ногами. Пусть будут помнить свое детство таким… И они действительно помнили. Хотя это все — огромная ложь. Они не помнят нищенского голода только потому, что вдоволь наедались фруктов, овощей и ягод, которыми их подкармливали все соседи, любившие вампирских сорванцов. Они не помнят нищеты дома и разгром их иллюзорных богатств, потому что уходили оттуда с рассветом и возвращались затемно. Они не помнят поношенной, рваной и старой одежды, потому что дети на это мало обращают внимание. Они не помнят замученной постоянной работой и бесплодными попытками прокормить семью мать. Потому что она не позволяла себе быть такой рядом с ними. И пусть сейчас Невра понимал, как тяжело ей было тогда… Но он не помнил ни ее синяков под глазами, ни дрожавших от усталости рук, ни сломанного голоса, ни ее боли и отчаяния. Ева не хотела, чтобы ее дети запомнили ее такой. И они помнили красивую женщину, вечно веселую, улыбающуюся… Любящую мать. Ева… Но однажды и они сами стали жертвой своей жизни. Жизнь эта внезапно стала охотником, а они — ее жертвой. Вечером мяли виноград. Пока Ева готовила на кухне, Невра и Карен во дворе, невзирая на разницу в росте, танцевали в бочке. Закатанные выше колена штаны старшего брата и сжатая в кулаке юбка сестры, и они, положив свободные руки друг другу на плечи, танцуют, измазанные соком и запахом ягод, танцуют и смеются, потому что жить приятно и интересно. Стремительно стемнело. Внезапно с другого конца деревни послышались крики, небо окрасилось в дым и огонь, словно бы из здания собрания деревни вышло небольшое солнце. Вампиры остановились, переглянулись. Детская наивность не видела угрозы и не знала страха. И только Ева, выбежав и взглянув на искусственное зарево, закричала своим надломленным голосом: — Бегите! Прошло слишком много времени, и для обоих резня в деревне Ягут стала зыбким воспоминанием в холодном тумане. Только помнили, как оба схватились за материнские руки и пытались бежать. Петляли между горевших домов и закрывали глаза, стоило где-то мелькнуть запаху крови. Вдыхали пепел и травились дымом, но Ева упорно бежала. И страх, гнавший ее, как мелкого зверька, передался и Карен с Неврой. Их попытка побега кончилась, когда Ева с Карен закричали, упали на землю, и Невра четко увидел огромную кошачью лапу, поволокшую его мать за волосы по устланной дымом и пеплом земле. Поднял взгляд дальше и встретился с огромной черной гривой и оскалом желтоватых клыков под длинными тонкими усами. Мантикора. Не понимание страха толкнуло его вперёд, и он, пытаясь взять над врагом преимущество, выпустил клыки, быстрой тенью кинулся ему под руку и на языке почувствовал теплую пульсирующую кровь, отдающую кошатиной. В следующее мгновение, отпечатанное несколькими сильными ударами по голове и животу, отпечатанное отчаянным криком Евы, кровь на языке была уже не мантикоры. А его.***
Сирин вернулась домой поздно. Голова нещадно болела, а в сегодняшней очереди на еду для жителей Убежища ей какая-то тварь с огромными когтями поранила большой палец на ноге. Даже известие, что пропавшие несколько дней назад вернулись, в том числе и Намиль, не подняло ей настроения. У сирены было свое горе. А Карен, рассказавшая ей о случае перед побегом из Эсмарилла, только подлила масла в ее личный огонь в груди. Русалка была в бешенстве. Уставшая, побитая на тренировке, прихрамывающая и с мигренью, она прошла вглубь небольшой кухни. За столом сидела старуха. Глубокие морщины над губами и заплывшие зрачки, лысеющая голова… Перед ней, на столе, несколько пузырьков с зельем, чтобы ноги внезапно не превратились в хвост. — Сирин?.. Это ты?.. — прогнусавила старуха, потянувшись незрячим жестом руки вперёд, растопырив пальцы. Жалкий вид женщины, как всегда, немного остудил пыл сирены. — Это я, — она подошла ближе, коснулась своими пальцами пальцев старухи, — бабушка. Сейчас приготовлю чего-нибудь поесть… Гремела посудой, пытаясь из выданной Штабом на неделю еды сделать что-то съедобное. Сама Сирин дома никогда не ела, только в столовой у Каруто. Экономила. Старуха кряхтела в своем кресле. Обвешанная платками и всякой ветошью, она походила на старую нищенку, а не на русалку. — Унди весь день стонала… — сказала старуха, — Говорила, что болит голова. — У меня тоже болит, — резко ответила Сирин, неосознанно швырнув очистки от картошки в сторону, — Не жалуюсь. Когда она смогла сделать что-то съедобное, то положила тарелку перед бабушкой, дала ей в руки трехзубую вилку, и ушла. В другой комнате на большой кровати лежала ещё одна русалка. Ее полубезумный взгляд и заплаканное лицо выделялись в общих теплых тонах спальни гнойной раной. И стоило ей увидеть Сирин, как она тут же завопила: — Нет! Уйди! Уйди! Ненавижу тебя, Граэма, ненавижу! — и закричала, зажимая уши руками. Сирин положила себе руку на лоб, морщясь от дикой боли, без слов села рядом с женщиной и взяла ее за руки, дождалась, пока та, хоть и задыхаясь слезами, но перестанет кричать. — Мама, это я. Это не бабушка, это я! Мама! — Сирин?! — полубезумная женщина схватила ее за голову, всмотрелась в ее лицо, — Моя Сирин? — Да, мам, я… — устало ответила обсидианка, прекрасно зная, как все закончится… Но почему-то она делала это каждый раз. — Моя Сирин… — с какой-то ностальгической улыбкой отозвалась женщина, — Ты не моя Сирин… Ты подкидыш… Подкидыш! Подкидыш! Когда русалка вышла из комнаты больной матери и закрыла дверь, она перестала кричать. Только тихо плакала, подвывая, как раненная псина. И Сирин, уставшая за день, только откинула волосы с лица… И ей захотелось так же, как бабушка Граэма и матерь, быть беспомощной старухой, или душевно больной, чтобы вокруг нее крутились и заботились… А ей так хотелось отдохнуть. На кухне бабушка не стала донимать распросами — все прекрасно слышала. И русалка, решив не идти к Каруто так поздно, заснула на длинной лавке, застеленной искусственным мехом. Смертельно уставшая Сирин только и мечтала, чтобы выспаться.***
Когда вернулся Дларег, они ещё немного поболтали втроём. О всяких мелочах, незаметных из-за своей обыденности. Но стоило Цари отклониться спать, как гаргулья наклонился над столом, зашептал, смотря своему воспитаннику в глаза: — Вся эта ситуация в мире сейчас… — сказал воин, почесав бровь одним пальцем, вид у него был уставший, — Я хочу тебя кое о чем попросить. — Я слушаю тебя. — Когда Корнелию судили… — говорить старику было сложно и мерзко, — Нет, не тогда. Когда вейла ещё училась вместе с Мико… — Я прекрасно помню то время. Она изводила Мико. — И за Корнелию была вся гвардия Света, что тогда немало значило. — И ты настраивал Обсидиан против Корнелии. Только слепой этого не замечал. — Я боялся раскола власти, — честно признался гаргулья, — и поэтому с самого начала готовил Мико поддержку в лице Обсидиана. В случае гражданщины Обсидиан бы был на ее стороне и у Мико был бы шанс выиграть — Обсидиан мог устроить осаду, начать конфликты… — Ты хотел рассказать это мне? — Нет… — лицо его опустилось ещё ниже, скрываясь за тонкими прядями его седых волос, — Я хотел… Чтобы в случае военного режима ты принял командование… Хотя бы частично… — На себя?! — в ужасе воскликнул мужчина, подавив желание вскочить со стула. — Да, — Дларег выпил из кружки. — Я не… — Валькион, — бывший гвардеец резко перебивает его, — если начнется война, в чем я практически не сомневаюсь, Мико не вывезет одна. Само напоминание Корнелии бьёт по ней и подкашивает, а мы с тобой прекрасно знаем, что в нынешнем правлении Элдарии ещё остались те, кто хотел бы видеть на посте главы гвардий именно Корнелию. По личным причинам… Я боюсь, что она не вынесет давления. Мико она… — гаргулья не знал, как закончить мысль. — Такая Мико, — тихо, с улыбкой подсказал ему Валькион. — Да, так. И если мы действительно будем воевать, то я хочу, чтобы ты взял управление на себя. Как главнокомандующий военными силами в военное время. — Так делалось раньше, — Валькион старался переубедить наставника, — Но сейчас совершенно другое время… — Но проблемы те же! — Дларег, я не хочу брать на себя ответственность за весь Штаб! — Не бери за весь! Бери за военную мощь! Или собственное удобство для тебя важнее безопасности и благополучия всего Штаба? Валькион долго думал, рассматривая свои сцепленные в замок пальцы. — Я… Подумаю. Но не обижайся, если я не соглашусь. — Я не обижусь. Я молча тебя убью. Улыбались. Стремительно темнело.***
Она часто дышала. Неограниченная власть ограничивалась возможностями ее тела. Пальцы внезапно стали неметь от холода, колотая рана в боку, порвавшая вены, была заделана наколдованной коркой льда. Но внутреннее кровотечение все равно начиналось… Ланс сплюнул вязкую слюну с красными разводами на пол. — Дрянь… — шепчет дракон, следя, как банши старается удержаться на ногах. Она ему ничего не отвечает. Только заставляет стекло в окнах расколоться и угрожающе застыть в воздухе. — Эсмарилл все равно падет… Рано или поздно. — Но только не из-за тебя… — угрожающе шипит Миналь, — Это было бы оскорблением. Ланс выравнивается, пытается гордо задрать подбородок, но боль резко выбивает из него всю спесь и заставляет снова схватиться за ногу, где, как ему казалось, у него треснула кость. — Нет… — внезапно что-то в глазах дракона изменилось, словно их синева уступила место какому-то внутреннему пожару, гневу… Безумству, — Оскорблением было вас всех спасать. Он говорил с нажимом, со злобой, с яростью загнанного в угол, в сети, в клетку. Говорил, все больше и больше теряя свой облик, поддаваясь гневу и ярости. И они кипели в нем, выжигали его сердце и душу, душили его стальными когтями и грозились сожрать его рассудок. А Миналь молчала. Молчала и пыталась утихомирить собственную бурю в душе, утихомирить собственного монстра, зверя. И пыталась понять зверя Ашкора. — Вы все… — Ланс оскалился, широко открыв рот и выпустив тонкую струю голубого пламени. Оно заиграло перед его лицом, затанцевало, бросая ненормальные звериные тени, — Вы, элдарийцы… Так печетесь о себе, что не считаетесь с другими… — О чем ты?.. — банши делает шаг назад, задыхаясь от боли израненного тела. Ланс грустно усмехается. И смотрит на нее с осуждением. — О моем народе. О убитых, принесенных в жертву Кристаллу! Вам всем так хочется жить счастливо в прекрасном мире… Что вы идете… На геноцид! — Драконы сами совершили Синее Жертвоприношение. Их никто не просил! — Будто ты, паскудина, не знаешь! — дракон в порыве агрессии делает шаткий шаг вперёд, — Не знаешь о целых деревнях убитых полукровок! Как нас разыскивали, убивали, строили облавы! Заковывали в кандалы и пешком отправляли через все континенты! Делали на нас деньги, торговали нами! Младенцев сбрасывали в телеги и везли к чертовому Кристаллу, Миналь! Банши, увидев ещё один шаг в свою сторону, резко выбрасывает руку вверх, собирая стеклянные осколки над головой своего противника. Но потом почему-то останавливается… И смотрит на него. И видит… И видит что-то совершенно другое. Видит ребенка, озлобленного и потерянного. Одинокого воина, всем сердцем и душой желающего справедливости и счастья своему народу… Но заблудившегося, потерявшегося. Ребенка, крещенного кровью и слезами своей матери. И у нее не хватает духу оборвать его жизнь… — …убивали собственных стариков из жалости! Чужаки оскорбляли наших женщин! А вы, чёртовы отголоски прошлого величия, просто смотрели на это! Смотрели и ничего не делали! Желая хорошо жить, вы пролили столько крови, что всем элдарийцам ее никогда не смыть с рук! Вы выдавили из детей столько слëз, что наполнили Мировой Океан! Из детей! Из младенцев! Тебе не жалко их, детей! Они же!.. Они... - он резко потерялся, глянул на свои окровавленные руки, разжал и снова сжал пальцы, в его голосе читалась первобытная паника, - Они были всего-лишь детьми, они даже не понимали, что происходит! Их забрали у родителей! Они умирали от голода, до последнего крича и сводя с ума матерей, которым не давали их покормить! — он замолчал, рвано дыша и прожигая ее взглядом, полным ненависти. Но ненависти не слепой, а направленной, — И теперь скажи мне, Миналь Эсмарилльская, стоит ли жизни весь этот неоправданно залитый кровью и болью мир? Миналь молчала, щурясь, разглядывая его лицо. И в какой-то момент поймала взглядом мокрый блеск, словно от алмазов. Вспоминая все видения об участи драконов, все, что получил Ланс от Священной Чаши: боль, предательство, страх, отчаяние, суровый дракон не мог равнодушно говорить об этом, не мог оставаться беспристрастным… Не мог терпеть такой несправедливости. Поняв, от чего Эсмарилльская так удивлённо подняла брови, Ашкор быстро вытер лицо рукавом, Растеряев по нему слезы, кровь, колючую ледяную крошку и грязь. Сканис Гамаюна с обмазанной собственной пенящейся слюной мордой обходил дракона полукругом, пытаясь зайти к нему за спину. Миналь медлила. Она смотрела в глаза Ашкора и видела то, чего совершенно не ожидала там увидеть — любовь и верность. Любовь к своему народу и верность выбранной цели — отплатить всему миру тем, что получили драконы в ответ на свой альтруизм. И внезапно Миналь усомнилась. Усомнилась в себе, в Элдарии, в собственном пути… В собственной чести и его бесчестии. Чаша не показала ей этого видения... Но ей только стоило представить вереницу повозок, в одной из которых куча истошно кричащих младенцев, и дети постарше, плачущие тихо, сидевшие подальше от младших. И рой мух, облепляющий несчастных полукровок и фейлинов. Кто-то уже мëртв, и его тело швыряют из угла в угол. Их везут через весь континент к Кристаллу. Сомнение захлестнуло ее потоком, в котором она захлебывалась. Но спустя пару секунд сомнение пропало. Исчезло, словно лишнюю воду слили. К черту историю! К черту старые долги! Нельзя… Нельзя!.. — Да пошёл ты! Зверь сорвался с цепи и рванулся к ней. Зал, окрашенный в лёд и вывернутый камень из кладки стен, дрогнул под тяжестью его тела и жаром его пламени. Синее пламя, закружившееся в безумно быстром круговом вальсе, выжигало воздух и било не хуже плети…***
Плети работорговцев. Длинные ряды связанных веревками существ. Набег работорговцев на Ягут остался незамеченным в ночи. Растоптанные виноградники красили землю с примесью песка в цвет своего сока. И оттого казалось, что она была залита кровью. Угнали не всех. Но как таковой деревни Ягут, центра виноделия, уже не существовало. Только маленький оплот оставшихся, выживших. И среди них повезло оказаться Еве с детьми. Когда Невра очнулся, у него адски болела голова. Картинка мира никак не становилась чёткой в его глазах. Не отказывал только слух. Мать кричала и плакала: — Пожалуйста… Я Вас прошу… Ну неужели ничего нельзя сделать?! — Магические повреждения лечатся только магией, мадам. Я бессилен. Ева резко замолчала, набрав воздуха в лёгкие. Ещё долгое время Невра ничего не слышал. — Мадам… Я же сказал Вам, что ничем не могу помочь! Прошу Вас… Оденьтесь. — Хоть что-то… Ну хоть что-то! — Вашей дочери может помочь только специалист-медик. Желаю Вам удачи, и… Соболезную. Ещë несколько дней беспамятности, которые прошли для него, как недолгая дрëма. Очень тяжëлое состояние, когда болит голова и усталость сковывает все мышцы выше шеи болью. Ему так хотелось проснуться... И совсем ничего не получалось. В какой-то день он чувствует сквозь эту сонную пелену запах мокрой древесины, грязи и уходящей вдаль грозы. Чувствует, как мать гладит его по запястью, как тихо-тихо всхлипывает. Эти ощущения были настолько новыми после дней беспамятности, что он не сразу отличил их от надоевшего звона в ушах. Открыть глаза так и не смог - веки совершенно не слушались, но слушался язык. - Мам... Невра перестал слышать её тихий плач и даже свистящее дыхание. Казалось, она резко исчезла. Только медленно сжимающиеся на его запястье материнские пальцы, как тиски, выдавали, что она всë ещё здесь, рядом... - Мам... - он попытался сглотнуть накопившуюся слюну, но неловкие мышцы лишь сжали его горло, выдавив из него хрип, и так же отпустили. - Невра!.. - зарыдав ещё громче, как раненный зверь, Ева кинулась ему на грудь, - Луноликий мой! Сынок! Невра!.. Веки по прежнему не слушались, и только пальцы слабо, но в огромной надежде, сжали её локоть. Женщина что-то выла и скулила, совсем неразборчивое, совсем непонятное, внятно повторяла только его имя и имя дочери. И каждый раз, стоило ей вспомнить Карен, билась в агонии слëз и истерики. А Невра, медленно приходя в себя, всë сильнее и сильнее сжимал её локоть.***
Залитые кровью улицы и разбросанные тела. Гамаюн поднимает носком ботинка отрубленную голову. Девушка из заиндевевших. Слишком молодая, чтобы быть воином, и со слишком изгрызанным рассудком, чтобы быть безопасной. Где-то в переулках разносятся заклинания и крики. Оставшиеся в живых добивают спрятавшегося в своëм доме врага. Под ногами - вывороченные тела своих и чужих, пëстрые перья, обмазанные кровью, отчего все они выглядят одинаково, швыряет ветром по городу. Со стены свешиваются трупы, а от них вниз по камню бегут красные дорожки, словно кровоточит сам город. В этой мешанине не ясно, где оторванная рука, а где чужой завтрак. С балконов домов, с крыш, нанизанные на шпили, свешиваются мëртвые туши тех, кого в небо поднимали гарпии. Солдаты занимаются мародëрством - мëртвым содержимое карманов уже не нужно. Никто никого уже не оплакивает и не упрекает. Ворота выбили, но стены целы. Город выдержал. Цена - классика, удивляться не стоит. Под стенами сидят живые солдаты, глубоко дышат, пытаясь перевести дыхание. Они не двигаются, боясь потревожить свои раны. И далеко не сразу понятно, кто из них жив, а кто - мертвец. Ученики Академии Фанрея снуют от тела к телу, кого начинают лечить, а кому ставят чëрную метку - того лечить уже смысла нет, как и терять на него время. - Смотрю, ты опять жив, - к Гамаюну подходит старый медик, снимая с рук окровавленные перчатки, - Даже удивительно. - Опыт, - отвечает Гамаюн, отворачиваясь от Фанрея к Ледяной Короне, - Что там с Её Величеством? - Если бы она умерла, мы бы уже знали об этом. Эсмарилл выстоял, не без твоего опыта, конечно... Чужаки покинули наши стены. - О каких чужаках ты говоришь? - подозрительно сощурившись, Гамаюн сверлит Фанрея взглядом. - О гвардейцах, конечно. Внезапно раздаëтся грохот, и такой силы, что дрогнула земля под ногами. Кто-то упал на раненную ногу, громко закричав на всю площадь. Потом пошла рябь, и гул заполнил Сизые Горы. Разбитое стекло, падающие в пропасть камни, стукающиеся о скалы и эхом отражающиеся по всей Элдарии. И самое страшное - рëв. Рëв огромного зверя, такой громкий, что лопались барабанные перепонки. Фанрей закрыл уши руками, упав на колени. Крик зверя смешался с поднявшимся криком банши, что пытались его заглушить. И он явился. Зверь явился. Огромный стеклянный купол, венчавший, как драгоценный камень отражающий небо, Ледяную Корону, треснул, разлетевшись стаей птиц в небе. И оттуда, блестая в небе синевой шкуры, явился ледяной дракон. Он взмыл в небо, оставляя за собой шлейф из крови, что дождëм капала на землю. Закружился в танце боли, круша башни замка, и упал в пропасть, и крик его упал за ним - ниже и ниже, пока не заглох окончательно. После этого стало тихо, словно весь Эсмарилл стал братской могилой. Первый крик прорезал тишину: - Город защищает дракон!!! - Эсмарилл великий!!! - Город-дракон!!! - Покровитель Эсмарилла!!! Радостные крики были подобны этому рëву. Гамаюн помог подняться Фанрею, и они вместе стали всматриваться в лица банши. И лица эти, отравленные счастьем и забывшие о боли, ликовали, выкрикивая хвалу Ледяному Дракону, Королю, Властелину, Ледяной Короне - храму Ледяного Дракона. Они были так счастливы. Они были так обезображено счастливы, что их выворачивало наизнанку. Они не помнили ни крови на локтях, ни частей тел под ногами, ни чëрных слëз, ни запаха сражения, ни ража и даже тяжесть своего меча они забыли. Для них всë это перестало существовать. Это не они защитили Эсмарилл, это дракон его защитил... Дракон явился. Зверь явился. Их бог явился. И внезапно всë снова стихло. Они будто задохнулись, словно бы их заставили замолчать. Гамаюн и Фанрей обернулись. Им тоже тисками сжало глотку. Точнее, Гамаюн сделал вид, что ему тоже. На балконе, держась одной рукой за парапет, а второй сжимая кулак над головой и заставляя всех смолкнуть, стояла Миналь. На лбу горело золото венца, она опиралась на окровавленного сканиса. И над ней сверкали под солнцем обломки Ледяной Короны, как знак власти, полностью разбитой и растоптанной, как павший город были эти обломки, как уничтоженная власть, как революция, как кинутая в огонь корона был этот разлетевшийся стеклянный купол, башни и стены великого дворца Наместников. И Миналь там - как лживый правитель. И венец на её лбу - как рисунок детской краской. И она - как памятник давно ушедшей старины, что пора предать огню. Она смотрела на них, истекая кровью и синея с каждой секундой, глаза закатывались, смешавшаяся со слюной кровь капала с подбородка ей на грудь. Она набрала воздуха. - Глупцы!!! И тело её, подхваченное ветром, падает вниз.***
- Как... Так... Он пытается вздохнуть, но воздух застрял где-то в глотке. Она лежала перед ним бледная, с потрескавшимися губами, казалось, неживая. - Не бывает так... - он шепчет полную чушь, и сам это прекрасно понимает. Берëт её за руку, из глаз начинают течь слëзы, которые он почему-то совсем не замечает. - Сказали, - рыдает мать за его спиной, - что совсем ничего, совсем-совсем... Нельзя сделать!.. Невра смотрит на Карен и не видит её дыхания. Деревня Ягут воскресала из обломков, из пепла и разбросанных щепок, восстанавливали виноградники, а сок, красивший землю в кровь, давно ушëл в недра. Всë снова живое. Кроме Карен. Еве с детьми разрешила остаться у себя в сарае одна сердобольная старушка. Стены сквозили, но зато крыша над головой была. Карен лежит на куче соломы, практически не дышит. Во время резни в неё попали проклятием. Медиков-магов, кто мог помочь, не было. Ева хватает Невру за плечи и отрывает от сестры, прижимает сына к груди, заставляя его перестать смотреть на умирающую девочку. Вампир ничего не чувствует. Только хочет ещё раз взять за руку Карен. Ещё раз... В руках матери выворачивается, протягивает руку к девочке. Ему стыдно, что мать обнимает его, но не обнимает Карен. Ему так стыдно за это... Именно поэтому ему необходимо взять её за руку, чтобы доказать, что её не забыли, не бросили. Что её тоже любят и считают живой. Но Ева перехватывает его ладонь и прижимает к себе. Слëзы капают ему на щеку. Ева посидела на несколько полосков. - Мам... - Мальчик мой... - Пусти меня, мам. Ева замирает, позволяя сыну вырваться из её рук. Юноша встаëт, и женщина видит, что в один короткий миг он перестал быть тем малюткой, которому нужно было заплетать волосы. - Равист нужен, или чокобо...***
- Дальше - пешком. - Спасибо! - Невра держит сестру под бëдрами, согнувшись под её весом, когда возничий помогает закинуть её на спину. Возничий согласился довести их до конца леса, когда оказалось, что в Баленвии тоже нет медика. - Удачи, парнишка! - И Вам здоровьечка! Невра не провожал его взглядом, а направился вперëд, на полуостров, где мелькали белые стены спасительного города всего Эль. Главный Штаб... Там точно должен быть медик, так сказала старуха-гном из Баленвии... Они спасут Карен... Мать боялась их отпускать, хотела уйти с ними, но старейшина деревни не разрешил. Невра и сам боялся уходить, но старший сын деревенского плотника уезжал на заработки в Баленвию, и Невра, подхватив Карен, ушëл вместе с ним. А от Баленвии - с добродушным продавцом рыбы к концу густого леса в Главный Штаб. Там ей помогут... Это же город тех, кому больше некуда идти! Это Штаб-Квартира гвардий! Они должны... Они обязаны! Карен была лëгкой, но и идти не близко. Вскоре спина мальчишки заныла, а руки грозились оторваться. Упрямство и страх за любимую сестру гнали его вперëд, но тело отказывалось. Ему очень хотелось есть - со вчерашнего утра голодный... - Помочь? Невра резко вскинул голову, пытаясь сквозь прилипшие к лицу из-за пота волосы разглядеть неожиданно появившееся существо. Но он видел только помятую льяную рубашку с заптакой неподходившего цвета. - Да, да, прошу! Незнакомец зашëл ему за спину и подхватил девочку. Невра выпрямился, громко хрустнув спиной. - Её в госпиталь, да? Вампир резко почувствовал, как поднялось в груди волнение, как залило ему щëки, как похолодило спину. Нужно... Нужно... - Да, только давай быстро! Она проклята! И парень, явно старше него, пошëл к Штабу. А Невра настолько разволновался, что даже не запомнил его лицо...***
Высокий эльф с рыжей гривой волос приподнял голову Карен, проведя рукой по груди и животу. Невра пытался отдышаться. Как же сильно хотелось ему упасть на колени и приложиться лбом о холодный пол... Но воспитание не позволяло. К тому же парень, предложивший ему помощь, стоял рядом. - Зря ты так волновался, - сказал эльф, - Особо ничего страшного, вылечить за неделю, если правильно всë делать будешь, и лекарства купишь. - Как... Я? Внезапно что-то заглушило все звуки в его голове. Надежда, которую он обрëл, стоило только высадиться из повозки, как-то очень тихо потухла. Так они... Не помогут?.. - Мы только тем помогаем, кто гвардиям служит, - как-будто сказал что-то обыденное и абсолютно нормальное, врач ушëл к своему столу и сел за него, начиная заполнять бумаги, - Другим - нет. - А если я тоже служить буду! Сколько служить нужно? - вампир подбегает к эльфу, пытаясь отвлечь его от этого поистине неважного занятия, когда в нескольких метрах от него - больная Карен. - Всю жизнь, - так же обыденно ответил рыжий. - Буду! - незадумываясь, ответил мальчик, - И две буду, только сестре помогите! - Две жизни? Какой настырный... Услышав совершенно неожиданный голос, Невра резко обернулся, громко вздохнув. Май стояла в дверном проëме, постукивая пальцем себя по щеке. Её огромные красные тени над глазами смотрели на Невру с интересом и азартом. - Здрасте, глава, - поздоровался с ней парень, что донëс Карен до лазарета. - Привет, Ланс. Дларег меня не искал? - Искал, - кивнул Ланс. - Хорошо, что не нашëл, - расплылась в хитрой улыбке тëмная эльфийка, на деле выглядевшая, как изваяние из снега, потом снова продолжила прожигать Невру взглядом, - Так что, ты две свои жизни будешь служить, если сестру излечат? Невра ответил не сразу, на какую-то минуту будучи слишком поражëнным её красотой. И так и не успел ответить. - Мне как раз нужны новобранцы. Пойдëшь служить в Тень? С образом Май всë резко перевернулось в жизни вампира. Она была такой интересной, такой красивой, неестественно вела себя, но никогда не делала что-то зря. Май в первый же свой шаг в жизни Невры, когда оказалась в лазарете, сделалась его кумиром. Тëмная эльфийка Май с ярко-красным макияжем. Невра понимал, что подписывает договор с дьяволом, что не вернëтся больше в Ягут, что не вернëтся к матери, но желание спасти сестру и следовать за образом Май было настолько сильно, что он согласился. - Смотри, - сказал рыжий, - после лечения у неё волосы могут поменять цвет - там очень ядовитая настойка. А Ланс пожелал ему удачи."Сколько лет уж прошло с тех пор, Как ушел я в ночь за звездой И, бродя средь лесов и гор, Позабыл дорогу домой. Нет, я не был несчастлив в пути, И дорога меня звала, Я бы мог еще долго идти, Но мне вдруг захотелось тепла." © Тэм Гринхилл - "Покажите мне дорогу домой".