Амортенция

— Мне не по карману жизнь здесь. Может стоит вернуться? — донесся приглушенный и печальный, уставший от тяжелой физической работы голос отца из комнаты. Юнги приоткрыл дверь и сквозь небольшую щелку уставился на слабо потрескивающий камин и на сидящего подле отца в руках с дешевым пивом. Он спорил, активно махал руками и стучал ногой, пока мама сидела напротив на полу и тоскливо посматривала на огонь, перебирая между пальцев атласную юбку. — Юнги нужно идти в школу: он не сможет адаптироваться в Корее, не знает корейского. Здесь его семья, друзья, — мямлила она себе под нос, сдерживая ком в горле и слезы на глазах. — Не для того мы перебирались через Океан, чтобы возвращаться обратно. Что подумают родители? — женщина понуро опустила голову и вяло подбросила полено в огонь. Декабрь выдался холодным, стуженым и сухим, без снега. Дом отапливался только за счет камина, поэтому в комнатах стоял мороз, из-за чего мальчик часто болел и оставался один, пока родители были на работе. — У меня не хватит финансов отдать его в школу здесь, даже в самую паршивую, — фыркнул отец с пренебрежением. — В Корее за ним приглянут родители, смогут нормально обеспечить, да и климат там мягче, — баритон мужчины сошел на шепотом, в нотках которого улавливалась скука и дикая изнеможенность. — На что ты намекаешь? — резко бросила мать, приподнимаясь и смотря на мужа как на врага народа. — Лучше отвезти Юнги в Корею, а мы с тобой как-нибудь выкарабкаемся из финансовой дыры. Встанем на ноги, а потом разберемся, — настроен он был решительно и непреклонно. Женщина быстро подскочила к его ногам и схватила их руками, начиная трясти. — Что ты такое говоришь?! — всхлипнула она, мотая головой. — Он наш сын! Мы не можем так поступить! — ее голос сорвался на вскрик. А затем она резко прикусила губу и смолкла. — Очнись: я работаю на заводе, ты танцовщица в дешевом баре. Какое будущее мы можем дать ребенку? Знаешь, лучше бы мы тогда не решались… — он прикрыл веки и нежно положил руку на ладонь жены. Однако, она резко подскочила и дернула руками, начиная нервно и хаотично расхаживать по комнате. Обстановка накалялась. Юнги сжался всем телом и пытался понять еще маленьким мозгом, что происходит и за что его хотят забрать у родителей. — Заткнись, прошу! — не сдерживаясь, выпалила женщина. Она была худа, немощна, нервозна и, возможно, чем-то больна. — Это наш мальчик! И я не могу отдать его как зверюшку! Мы справимся! Тут уже не выдержал мужчина: он подскочил и подлетел к жене, хватая ее за плечи, чтобы вразумить. Она начала рыдать и апатично обмякла в руках, отдаваясь истерике и эмоциям. — О чем ты говоришь! Из нас ужасные родители, посмотри: нам едва по двадцать три, сами еще дети; выживаем изо дня в день; пропадаем на работе, ребенок дома один. У меня склонность к алкоголю, у тебя вечная депрессия и хандра из-за танцев! Юнги вечно болеет! Подумай своей зачахшей головой, где ему будет лучше? Женщина не намеревалась говорить, она оттолкнула отца с силой и кинулась к двери, однако, у самого порога остановилась, заметив сына. Поняв, что он слышал весь разговор, она вздрогнула и ринулась к отцу, начиная насылать на него проклятья а-ля это он довел ее до такой жизни. Бедная женщина, на чьи плечи пала суровая роль и крест семейной жизни. — Мамочка, хватит! — подал голос маленький мальчик и подбежал к матери, намереваясь ее остановить. Мать настолько разошлась, что не заметила, как нечаянно оттолкнула сына и тот повалился на пол. Она замерла и сильнее зарыдала, упрекая себя в том, насколько она ужасная мать. Женщина бросилась на пол к ребенку, но отец ее удержал за руку и подтащил к себе, разгневанный столь эмоциональным поведением. Такое случалось часто: мать страдала резкими приступами из-за нарушения психики, она могла быть ласковой, а в следующий момент рыдать, а затем снова смеяться и ругаться. Ее расшатанные нервы не выдерживали суровой реальности и материнской ответственности. — Ты прав, ты прав! — как заезженную пластинку повторяла она, — лучше так! Мы плохие, плохие родители! Ее слова подкрепились тем, что обезумевшая женщина стала собирать детские вещи и кидать их в сумку, стараясь скорее избавиться от проблемы. За нервным и сумасбродным поведением матери наблюдал Юнги, ему становилось страшно и непонятно, от того, что происходит с мамой. — Угомонись, женщина! — выкрикнул отец, перехватывая тонкое запястье и встряхивая ее, чтобы привести в чувства. Только она еще более разошлась и ударила его по щеке, отчего сама же огребла больше. Мужчина был темпераментным и не отличался особой нежностью: в ответ он зарядил ей смачную пощечину, что она упала на пол. Юнги, отчаянно любя и боясь мать, не смог стерпеть столь жестокого обращения, поэтому подскочил к отцу и ударил его по ногам, как бы отталкивая от мамы и пытаясь ее защитить. — Не смей ее обижать! — маленький защитник стал в позу и был грозно настроен насчет отца, который особо никогда не проявлял любви к ребенку. — Ты! Из-за тебя все проблемы, — сорвался и отец, понимая, что не в силах держать накопленную годами обиду. — Если бы не ты, мы бы не жили так бедно и плохо! А дальше все как в немом кино: отец вынимает ремень и поднимает руку, мать кидается на чадо в попытке уберечь и подставляет собственную спину. Раздаётся женский крик, детский плач, а дальше все полыхает адским огнем. Следующее, что видит маленький мальчик — это пепелище посередине дома: обожжённые, еще догорающие, стены; пожарников, что тушат пламя; много странных людей, просто расхаживающих по дому; темноту и суматоху. Он стоит совершенно один в непонимании, зовет мать и смотрит в небо, откуда вперемешку с пеплом падает первый рождественский снег.

***

Юнги подскочил на кровати в холодном поту, совершенно сбитый с толку и растерянный, словно ему приснился кошмар о самом себе, который он прежде не видел. Сон то или давно забытое воспоминание? Он посмотрел на свои трясущиеся руки и сглотнул. Тело было мокрым и липким в мелкую дрожь, при этом внутри он ощущал всепоглощающий пожар и агонию. — Мерлин меня подери, что это было? Образы родителей все еще отчетливо стояли перед глазами, а в ушах звенел крик матери и ее плач. Мин обратно откинулся на влажную подушку и прикрыл лицо руками, сгоняя ночной кошмар. Его трясло, наверное, как никогда в жизни не трясло. Неужели это его прошлое? Бедность, алкоголизм отца, истерия матери, холод? Неудивительно, что он вырос именно «таким», гены все же дают о себе знать. А дальше в мыслях появились слова Чимина о сомнительности утечки газа. Однако, думать о «неслучайности» Юнги не хотелось, он встряхнул голову, выгоняя сон, и поднялся. За окном шел снегопад, а на календаре двадцать пятое декабря. Не любил он Рождество со всеми его проявлениями, и теперь, кажется, он понимал врожденную ненависть к этому празднику. Несчастный случай произошел именно в этот день. Все же, натянув мнимую улыбку, он спустился в опустошённую гостиную и кинул беглый взгляд на горящую фонарями и игрушками елку. Комната выглядела хоть и празднично, но весьма прискорбно и тоскливо без людей. Но несмотря на отсутствие большинства студентов, на столе стояла горячая кружка какао с зефиром и печеньем. Либо постарались эльфы, либо чудо все же существует. У Юнги заурчало в желудке, и не взирая на небольшое воровство, он мигом расправился со спонтанным завтраком. От сахара настроение чуть поднялось и вроде силы появились. После принятия пищи, будучи еще в пижаме, он откинулся на диване и развалился, смотря на камин. И все же что-то ему не дало до конца расслабиться и снова заснуть, а именно набитые носки, что прежде были пустыми. Ровно три плотных носка. Это его немного смутило, парень снял их и вернулся на мягкий диван. Внутри оказались три небольших запечатанных подарка с инициалами и открытками, которые предназначались ему. В первом была игра на небольшой приставке, в которую они с друзьями рубились в начале осени, а также комикс про Росомаху*, и подпись «JK». — Хах, теперь же вообще за учебу не возьмусь, — усмехнулся парень, мысленно благодаря мелкого за такой подарок, который он скорее всего со своей игроманией от сердца оторвал. Следующим была легкая коробочка из двух частей, в первой были презервативы, что сильно позабавило Юнги и его пошлые мысли, а во второй бархатный мешочек внутри с серебряным колечком. Сначала он опешил и замер, странно смотря на драгоценность, а уже после заметил записку:

«Люблю тебя до луны и обратно. Всегда твой, Чон Хосок».

Это было чем-то вроде символа их отношений. Хосок был романтичным и в меру драматичным, любил поступки и красивые жесты, а также все то, что подчеркивало и афишировало их отношения. Юнги надел кольцо, что налезло на указательный палец и мило улыбнулся. Нет, это были всего лишь парные кольца, кричащие об отношениях, а не смелый шаг вперед. В этом был весь Хосок, ему нужно было все узаконить и подтвердить. Даже предложение встречаться он делал на закате, с шампанским и на колене. Таким он был и за это Юнги им дорожил. Оставался третий загадочный подарок по форме напоминающий бутылку. В самом деле, внутри было эльфийское вино в состаренной упаковке с названием «dicam veritatem». Карточка гласила: «Используй по нужде, когда захочешь знать больше, Нам». Юнги оторопел и отставил подарок в сторону, смотря на него со скептицизмом и недоверием. Подарок от бывшего друга, от предателя, но зачем? По телу прошелся холодок, он ощутил себя липким и скользким, словно это он сделал что-то не так и все испортил, а не наоборот. Такой странный и весьма специфичный подарок с одной стороны, и такой примитивный, с другой. Обычное вино или вовсе нет? Дать мысли ходу не удалось, так как в гостиную ввалился разгоряченный Пак после душа. На нем была простая хлопчатая рубашка, прилегающая к мокрым участкам кожи, и брюки. Он вытирал влажные волосы полотенцем и что-то насвистывал под нос, но как увидел Юнги, остановился и закатил глаза. — Если стоит еда, значит, она чья-то! Или мне теперь оставлять табличку «не трогать»?! — прикрикнул он, но вовсе не со злостью, а с легкой иронией и шуткой. — Не помогло бы, — ответил Мин, демонстративно доедая печенье с кусочками шоколада. — Негоже добру пропадать. Чимин махнул рукой, понимая, что бессмысленно продолжать спорить, и сел в кресло рядом, закидывая ногу на ногу и с интересом смотря на подарки Юнги. — Значит, Рождество, — на выдохе произнес блондин, словно само слово уже тяготило и вызывало дискомфорт. — Вечером в общем зале будет праздничный ужин, присоединимся? Юнги отвернулся и призадумался, смотря на свои подарки и что-то замышляя. В его голову пришла одна идея, совершенно неожиданно и вовремя. Компания Пака больше не тяготила, но и не сказать, что вызывала восторг. Они не были друзьями, скорее старались сохранять нейтралитет ради общего благополучия. — Не подумай лишнего, я просто не хочу проводить рождественский вечер наедине, поэтому давай, — спокойно ответил Юнги с таким усилием, если бы от его слов зависело будущее человечества. — Кто бы мог подумать, что мы будем проводить вместе Рождество, да еще и за ужином, романтично, да? — Чимин не упустил возможности подлить масла в огонь. — Завались, иначе я и отказаться могу, — фыркнул Юнги, собирая подарки и удаляясь в комнату, якобы избегая щепетильного разговора. — Посмотри, какой важный, — усмехнулся Пак, — и оденься поприличнее, — в добавок докинул он. Его язвительность была прикрытием плохого настроения, которое еще больше испортилось при виде подарочков Юнги. Ему вдруг стало так обидно и по-настоящему тоскливо, одиноко. У Юнги есть друзья, есть парень и компания, есть подарки на Рождество, и пускай он пускает пыль в глаза, что остался совершенно один на праздник, брошенный всеми, но это было не так. Совершенно не так. Его приглашали на празднование, его до сих пор ждут и помнят, а у Пака был только Тэхен. Его мир заключался только в Тэхене — лучшем друге, единственной компанией и, возможно, любви, брате. Когда вы есть только друг у друга всю жизнь, то линия дружбы стирается, и уже трудно отличить, то ли это семейные чувства как к родственнику или же что-то серьёзнее, как любовь. Но теперь у Тэхена есть Чонгук, а у Чимина? Он чувствовал себя оставленным, обделенным, немного ревнивым и грустным. На Рождество он не получил ни одного подарка, даже от родителей. Зная забывчивость и небольшую ветреность Тэхена, стоило ожидать подарка после праздников, но хотелось бы сейчас. Даже порой Чимину хотелось обыкновенной заботы и любви, нежности и ласки. Он вечно думал о Тэхене, думал о Чонгуке, думал о Юнги и даже о Намджуне, но о нем никто не думал. Однако, хандру стоило заканчивать и переключиться на позитивный лад в ожидании приятного вечера в компании злобного гнома и алкоголя, и трудно догадаться, кому или чему он рад больше. Когда часы перевалили за семь, то зал мог наполниться оркестровым пением жаб под руководством профессора Флитвика, заполняя пустые стены монотонным завыванием праздничных мелодий, что отдавались в сердце приятной детской и школьной ностальгией. Свечи, на несколько метровой ели, могли вспыхнуть, превращая ее в горящую красавицу, украшенную парящими снежинками и струящимися гирляндами. На столах могли быть красные скатерти с зелеными цветочками и омелой, гореть канделябры, и вкусно пахнуть курица с яблоками. В честь праздника оставшимся студентам было разрешено налить по бокалу горячего глинтвейна. Могла начаться церемония с наставляющей речи Макгонагалл, которая больше бы напоминала сонату о печальном настоящем и трудном будущем, пройти через которое сможет только истинный волшебник с чистым сердцем. Трудные дни буквально смотрели в окна, напоминая, что за стенами творится мракобесье и поджидает смерть, но точно не сегодня. Сегодня, кучка учеников и пара преподавателей могли бы отмечать незапачканный в крови праздник как в последний раз: радоваться свежеиспеченному хлебу, шарлотке, мясному рулету и хоровому пению. С разных концов стола доносились бы шутки, забавные истории из прошлого и искренние поздравления. Кто-то читал бы письма, распаковывал подарки и искренне радовался, плакал; кто-то отправлял бы телеграммы и магические открытки; кто-то бы целовался прилюдно под омелой; а кто-то бы признавался в любви. Все это могло бы быть, но не в этом году — вместо: монотонные серые стены, приглушенный свет, тишина, разбавляемая учениками, которые держались на чистом энтузиазме и силе духа, отмечали в своей голове и, несмотря на обстановку, радовались. Ностальгия больно ударила по сердцу, отдавая горечью и скорбью по родным и близким. Чимин скучающе наблюдал за картиной всеобщего объединения, упираясь щекой на руку и грустно наблюдая за входом. Он медленно и апатично попивал горячий напиток и без особого аппетита ковырял вилкой в тарелке. Юнги еще не было, хотя от ужина прошел час. Возможно, тот поменял мнение и решил остаться в уединении. От такой мысли стало особо тоскливо и смешно, отчего Пак лениво приподнял уголки губ. Он никогда бы не подумал, что будет ждать встречи со слизеринцем, принесшим одни проблемы. Однако, и враг может стать соратником. Но когда Чимин собирался уходить, на пороге появился Юнги: запыхавшийся и немного потный, одетый в черную водолазку с синим пиджаком и брюки. Для наглядности Чимин присвистнул и даже издевательски похлопал, подмечая про себя, что все же тот прислушался к его словам. — Принцесса не могла определиться, что ей надеть? — начал он диалог с особым оживлением и запалом. — А дракон истомился в ожидании? — продолжил игру Юнги, накладывая в тарелку гору еды и сразу принимаясь за картофель, жадно его поглощая и закусывая булочкой. — Почему же не рыцарь? — ухмыльнулся Чимин, сразу приободряясь и находя в себе силы также аппетитно наслаждаться едой в компании. — Доблести и порядочности не достает, — выкинул грубовато Юнги, но тут же исправился и стал более серьезным и сосредоточенным, — но вот храбрости и порой даже доброты полно. — На этих словах он достал коробочку из кармана и протянул Чимину. — Я, наверное, должен сказать тебе спасибо, за все, — шепотом буркнул он. Вначале Чимин даже не поверил своим глаза — подарок, ему? От Юнги? Недоверчиво и с осторожностью, он раскрыл упаковку, до конца сомневаясь и ожидая подвоха. В красивой обертке была палочка. Его потерянная во время преследования палочка. — Тебе без нее никуда, ты хороший волшебник, — прокомментировал Юнги, чуть краснея и стесняясь своего поступка. — Ты вернулся в лес и нашел ее? — с небольшим возмущением спросил Пак, подразумевая под этим, что в лесу достаточно небезопасно, и на месте Юнги возвращаться было безрассудством. Вместо ответа последовал кивок. — Спасибо, — ошарашенно выдал он, медленно и томно моргая. Этот жест не укладывался в его голове и никак не совпадал с образом отстраненного, колкого и порой обозленного на мир Юнги. Что побудило его на такой широкий жест искренности и своеобразной заботы? Честно признаться, Чимин был тронут до глубины души. Вот чего, а подарка от Юнги он никак не ожидал. — У меня ничего для тебя нет, — растерянно сказал Пак, убирая палочку за пазуху. — Лучшим подарком будет, если порой ты будешь вытаскивать голову из задницы и меньше язвить, — в своей манере ответил Юнги, осушая бокал с глинтвейном и недовольно морщась. Все же вино в первозданном виде ему нравилось больше. — Как скажешь, сладенький, — и все же Чимин не мог не позволить себе подстегнуть Мина, да еще в такой подходящий момент, на что тот громко цокнул. — Как насчет уйти с этих похорон и выпить? — он быстро сменил тему. — У меня как раз есть бутылка вина, — с энтузиазмом поддержал Юнги, поднимаясь и на ходу засовывая в рот кусок праздничного пирога и прихватывая с собой тарелку со всевозможными закусками. Уединились они в гостиной Слизерина: где играла рождественская музыка на пластинке, где горели свечи и игрушки на елке, где потрескивал камин и где было ощущение безопасности, комфорта и чего-то личного. Расположилась пара на махровом ковре с бокалами подаренного вина: пили они молча и долго, растягивая удовольствие и наслаждаясь напитком с голубоватым оттенком. Разговаривать не хотелось, настолько атмосфера была уникальной, спокойной и действительно праздничной, словно только в их крошечной комнате сохранился праздник. Впервые за все время им было спокойно и хорошо сидеть рука об руку и молчать, смакуя вечер. На удивление один бокал они растянули на час, понимая, что приятный алкоголь тяжело пошел, вызывая покраснение щек и легкий жар. Юнги разделся до водолазки, а Чимину пришлось расстегнуть пару верхних пуговиц. — Знаешь, я жалею, что так резко обошелся с Намджуном. Может, мне следовало его выслушать? Он был мне лучшим другом, не мог же он безосновательно предать меня? — произнес Мин, переводя взгляд на Чимина и смотря на него вполне трезво и адекватно. Однако, язык его говорил самые потаенные и правдивые вещи, которые он и себе боялся мысленно озвучить, а сейчас исповедовался однокурснику. — Я думаю, у него были причины так поступить. Не думаю, я почти уверен. Он хороший человек и верный друг. Скорее всего он пытался тебя защитить, — выдал Чимин, также открыто смотря на парня и говоря то, что не собирался. — И я хочу узнать от чего, докопаться до истины. — Почему ты взял вину на себя? — это был самый очевидный вопрос, который должен был быть задан еще месяц назад, но почему-то настойчиво игнорировался Юнги. Он не хотел знать и понимать причину столь милосердного поведения Пака, чтобы не проникаться душой к бывшему врагу. Он попросту был не готов резко менять сложившийся уклад мыслей и ломать стереотипы. — А я и не брал, — ухмыльнулся Чимин, находя это забавным и начиная смеяться. — Меня попросили, почти принудили. — И ты был не против? — Честно, какая мне была разница с того, что ты бы ненавидел меня чуть больше обычного? Лучше бы ты ненавидел своего врага, нежели лучшего друга. Скажем так, жест широкой души, — продолжил Чимин, призадумываясь и нахмуриваясь. — А я ведь даже не знаю, почему и зачем, а главное — что произошло. Но я это узнаю, обещаю, — со всей серьезностью произнес Пак. — Я тебя не ненавижу, — откровенно признался Юнги, — вовсе нет. Наоборот, я думаю ты хороший человек. По крайней мере, получше меня, — он издал короткий смешок и допил содержимое бокала. — И еще я считаю: ты прав касаемо смерти моих родителей. Это не было утечкой газа. Вновь повисло небольшое молчание, данное каждому для раздумий. Парни загрузились мыслями и анализом спонтанной искренности, не присущей им обоим. Почему-то именно сейчас Чимин ощущал, что может раскрыть все карты и сказать любую нелепицу. Он перевел взгляд на чуть смущенного и красного, такого непривычного Юнги, и плавно улыбнулся. Было в его спокойной, расслабленной и открытой ауре что-то притягательное и милое. Его непривычный вид заставил задуматься о парне, не как о друге, враге, однокурснике, а как о мужчине. Пак посчитал его привлекательным, с изюминкой и весьма сексуальным в черной водолазке. В последнее время он довольно часто стал думать о Юнги — это не могло не насторожить. — Давай потанцуем, — внезапно предложил блондин, осознавая, что не может держать мысли на языке. — Это еще что за форма извращения? — скептически бросил Юнги, морщась и недоумевая от предложения. Он в жизни ни с кем не танцевал. — Просто танец, я не кусаюсь, — мягко надавил Чимин. — Приставать точно не будешь? — уточнил Мин. Чимин утвердительно кивнул, и Юнги сдался, даже особо не сопротивляясь. Они поднялись и блондин медленно приблизился к Мину, с осторожностью и трепетом кладя руки ему на талию. Юнги явно такого не ожидал и вздрогнул, грозно смотря на Пака, готовясь обороняться от приставаний. Однако, мягкий и уверяющий в безопасности взгляд Чимина заставил подчиниться и проглотить гордость. Сгорая от стыда, неловкости и интереса, Юнги аккуратно обнял его шею и отвел глаза в сторону, чувствуя на своей щеке чужое горячее дыхание. Он не мог толком описать свои эмоции касаемо близкого контакта и мелодичных покачиваний под музыку, но одно знал точно: ему не было противно. Это было что-то новое и неизведанное. Чимин приятно пах, у него была светлая и бархатная кожа, его пальцы нежно лежали на талии и задавали темп движениям. С трудом признаваясь себе, Юнги все же немного понравилось. А Чимин просто в упор смотрел на Юнги и смутно понимал, почему Хосок его выбрал: за обложкой сухого, холодного и нелюдимого человека скрывался обиженный, беззащитный и маленький ребенок, который просто хотел быть счастливым, хотел быть достойным волшебником и настоящим другом. Пак подмечал любые детали: трепетное отношение к Хосоку, родительское и заботливое отношение к Чонгуку. — Ты гораздо лучше, чем думаешь о себе, — Чимин приблизился к Юнги и прошептал на ухо, чуть касаясь губами мочки. Тот замер на месте и сглотнул, борясь с неожиданным откликом в теле и крепче сжимая шею Пака, впиваясь в тонкую кожу ногтями. Отчего-то Чимин посчитал данный жест зеленым светом и сделал шаг навстречу, почти вплотную прижимаясь к Юнги и оставляя незаметный горячий поцелуй на шее парня, слегка ниже уха. Это был короткий, но томный, мучительный и запретный поцелуй в порыве нежности и момента. Юнги кротко выдохнул и опустил руку на грудь Пака, упираясь ладонью в крепкие мышцы и отстраняясь. Он посмотрел на свои ноги и отрицательно качнул головой, веля прекратить. Кричать и ругаться не хотелось, он был настолько шокирован и озадачен, что потерял дар речи и былую пылкость. Чимин прикрыл глаза и прикусил губу, борясь с нахлынувшим желанием. А затем он резко распахнул веки и сделал глубокий глоток воздуха, понимающе кивая и признавая свою неправоту. После чего его взгляд пал на все еще покоящуюся на его груди ладонь Мина, украшенную серебрённым кольцом, которого ранее не было. Мысль о Хосоке резко пронзила его воспаленный мозг и отдала горьким послевкусием, Чимин тихо засмеялся и простонал от собственной глупости. Внимание не осталось не подмеченным Юнги: он отдернул руку и спрятал ее за спину, словно стесняясь кольца. — Мы идиоты, — признался Чимин и залился громким и истеричным смехом. Немного успокоившись, он взял бутылку в руки и внимательно изучил этикетку и прилежащую на веревочке открытку. — Это вино с сывороткой правды.