- Извини меня, ты был прав: мне стоило обо всем рассказать, - выговорил Намджун, четко отбивая ритм слов и произнося каждый слог. Затем он посмотрел на дверь и опечаленно вздохнул. - Нет, не так! Прости меня, я не хотел задевать твои чувства! - очередная речь как на парад: без эмоций, с виноватым видом и поставленной интонацией, больше походившая на механическую. - Совсем не то, соберись!
Он оперся лбом на дверь и уставился на свои ноги, чуть переминаясь и тяня время. Уже около часа он не мог решиться позвонить в звонок и перешагнуть порог: рука никак не могла подняться, а речь в голове сформатироваться. Вертелось столько мыслей, начиная с "а зачем он вообще пришел" и "будут ли уместны апельсины". С одной стороны, он определенно ощущал вину и желал узнать о здоровье парня, а другой понимал, он был последним человеком, которого хотят видеть и ждут. Намджун не умел извиняться, просто потому, что редко бывает виноватым. Обычно, он мудрый, вразумительный мужчина, но с Джином он превращался в юнца, вечно совершающего ошибки и делающего по воле желаний и сердца. Грубо говоря, превращался в ребенка, который хотел все и сразу, не думающего о последствиях. В самом деле, зря он затащил и вовлек в это Джина, но по-другому не мог. Словно вся эта тайна и поиск разгадок были теми связующими элементами, которых им не хватало и которые способствовали примирению. Наверное, Джун боялся: если не будет этого, то их общение сойдет на нет. Разве мог он просто прийти к нему и предложить провести время вместе? Это бы выходило за дружеские рамки.
Однако, сейчас-то он здесь. Не смог усидеть дома и суток, поэтому примчался с сумкой апельсинов и черничным тортом. Переживания за друга после данного прецедента были сильнее, нежели после случая на озере. Его задела ночная речь и не словами, а эмоциями - в ней было столько злобы, страха и усталости, не присущей Джину, что Нам испугался. Забоялся, что это конец - один неверный шаг и все разрушено. Все-таки, их отношения еще были хрупкой константой.
- Какого черта ты здесь торчишь!? - раздался весьма старый и ворчливый голос. - Битый час ошиваешься! Либо говори, что надобно, либо проваливай!
Джун поднял глаза и увидел перед собой домашнего эльфа на пороге: пожилого, морщинистого и категорически не радушного. Выглядел он так, словно стоял над его душой пару минут и наблюдал картину душевных терзаний. От такой резкости парень даже осекся и растерялся: и без того хрупкая нить мыслей окончательно растворилась.
- Джин, - тихо ответил Намджун, приходя в себя и осматриваясь: было темно и выступили первые звезды. - Мне нужен Сокджин, - более уверенно и настроено произнес он, собираясь с духом и примеряя на себя решительный вид. Но вопрос был в другом: а нужен ли он был Джину? Как бы не получилось так, что уйдет он ни с чем и еще с тортом на лице.
Эльф осмотрел его с ног до головы и, явно недовольно хмыкнув, впустил, что-то причитая под нос и бурча. Нам перешагнул порог и остановился, осматривая богатый и знакомый дом. Внутри вдруг стало так некомфортно и пусто, будто вынесли все эмоции и оставили после пустошь, сушащую душу. Он с сомнением осмотрелся и кинул вопросительный взгляд на домовика а-ля куда ему идти.
- Господин в зале.
Ровно после этих слов раздалось звучание фортепиано: немного кривое и импульсивное. Вначале мелодия приятно грела уши, напоминая собой классику, но потом резко зафальшивила и оборвалась на середине. Донеслись рычание и глухие маты Джина, он ударил по инструменту и начал заново. Ему было больно и злостно: левое ухо плохо восстановилось в отличие от правого, он слышал им с перебоями и будто под водой. От этого не выходило играть, музыка не складывалась, он не слышал ноты и мазал, не попадая в ритм. Он был для себя жалок, поэтому с ненавистью захлопнул крышку и опечаленно опустил голову.
За этой картиной наблюдал стоящий за спиной Джун: ему нравилась сгорбленная спина друга, нависшая над клавишами с похоронным видом. Именно сейчас, без масок высокомерия, парень выглядел настоящим и живым. Но одновременно ему самому становилось больно и паршиво от мысли, что все случилось по его вине.
- Ты красиво играл, - мягко сказал Нам, больше говоря о прошлом, когда еще в детстве Джин играл ему летними ночами напролет.
- А еще лучше пел, - с иронией в голосе подчеркнул хозяин дома, даже не удосуживаясь повернуться. Он не был удивлен приходу гриффондорца - Однако, это позади. Зачем ты пришел? - с сухостью и усталостью спросил Джин. - Если хочешь опять втянуть в какую-то авантюру, то ты не по адресу.
Он обернулся, обнажая вид на гематому по всему уху и виску: выглядело ужасно и довольно болезненно, козелок был расцарапан, а на мочке виднелась свежая обработанная рванная рана.
- Я пришел извиниться, - с досадой ответил Джун, подходя ближе и садясь рядом на стул так, чтобы смотреть в глаза другу и иметь возможность прикоснуться к нему. - Ты не представляешь насколько мне жаль, - прошептал он, протягивая руку, чтобы дотронуться до больного места, но Джин отвернул голову, не позволяя этого сделать, - больше всего я не хотел, чтобы ты пострадал.
- Скажи, это фальшивое свидание..., - начал староста, но Джун его резко перебил и продолжил более серьезным тоном.
- Это было свидание, Джин! - подчеркнул тот, - и первая его часть прошла отлично: я делал то, что хотел: касался и целовал тебя, и я не хотел бы это забывать.
Все точки были расставлены: именно это и хотел услышать Джин, что все было не игрой для отвлечения внимания и не тем, о чем они не будут говорить. На какую-то долю процентов ему стало легче в душе от осознания, что он не просто средство для достижения цели и компания. Возможно, его непонятные и необъяснимые чувства также взаимны.
На самом деле, он хотел бы злиться и обижаться на Джуна, тот был достоин этого, но не мог. Внутри было только облегчение и легкая доля радости от того, что парень не забыл про него и пришел. Все-таки чтобы не творил гриффиндорец, Джин понимал, что может мириться с этим и прощать любую выходку. От одного вида провинившегося капитана ему стало спокойнее и легче.
- Как скажешь, - по-прежнему с холодной интонацией ответил Джин, оставаясь статичным и больше погруженным в мысли.
Намджуну это не понравилось, он ожидал хоть какой-то реакции, поэтому наморщился и придвинулся ближе, так, что их ноги соприкоснулись. Он положил руку на ляжку Джина и слегка погладил, подтверждая свои слова.
- Я серьезно. Мне хотелось тебя целовать и хочется до сих пор, - как маленький ребенок, которого не слышат, доказывал он, пытаясь вызвать на лице у парня хоть одну эмоцию.
Но Ким только опустил голову и прикусил губу, борясь с внутренними терзаниями. И тяжело выдохнув от разговора со стенкой, Джун взял лицо друга и впился в него жадным, горячим и требовательным поцелуем, в который вложил все свои эмоции, бурю чувств. Он словно прокричал: "Мне нравится тебя целовать, и я буду делать это несмотря ни на что". Вначале, опешив от неожиданности и настойчивости, Джин не отвечал и даже старался отстраниться, но потом сдался и предался ласкам и утехам, о которых сам долго грезил.
Поцелуи были нежными и легкими, как весенняя роса или дуновение ветра, как то все хорошее, что когда-то было в детстве. Если бы их можно было описать, то Джун подобрал бы слово "первый или невинный", как самый трепетный и долгожданный. До этого между ними была химия и страсть, больше животный инстинкт и выброс адреналина, а сейчас осознанный и прекрасный контакт душ. Будучи оглушенным на одно ухо, Джин все же расслышал мелодию того поцелуя - и она была как богоявление, столь же искренняя и преданная.
Трепетно отстранившись на миллиметр, так чтобы чувствовать дыхание чужих уст, он взглянул на Нама так, как однажды посмотрел в детстве - с пониманием своих чувств и осознанием зарождения чего-то большего, чем дружба и влечение. И напугало его вовсе не это чувство, а быстро сменяющиеся эмоции как на качелях, в одно мгновение - он зол и обижен, а в другое окрылен и вдохновлен.
Под действием столь атмосферного и романтического, по его меркам, момента Джин вновь вернулся к музыкальному инструменту и, открыв крышку, положил пальцы на клавиши - а затем замер в оцепенении, словно столкнулся с чем-то новым. Нам не растерялся и придвинулся ближе, кладя свои руки поверх его ладоней - какие-то знания у него присутствовали. Рядом с Джуном, ему хотелось творить, хотелось петь и в это время забывать о всех тяготах и о том, кем они являются. Порой так хотелось быть обычным человеком.
"Но продолжая так жить, я не смогу сдержать бурю в своем сердце
И я полностью обнажил свою истинную сущность, скрытую под маской улыбки "
Высоким голоском пропел Джин, отдаваясь песни и прикрывая глаза от наслаждения, а пальцы механически двигались по фортепиано: он не слышал на одно ухо себя, но тем не менее мелодия была прекрасна и жива.
Единственный, кого должен полюбить в этом мире это я
Светлый, с драгоценной душой внутри
Я наконец-то понял это — и полюбил себя
Пусть не идеален, но я такой один
- Единственный, кого должен полюбить это я, - добавил полушепотом Джун, открыто и завороженно смотря на Джина как в первый раз. Сколько одновременно было боли и раскаяния в песни.
На этой фразе Джин оторвался от мира грез и повернулся к парню, принимая слова на личный счет. Да, это была строчка песни, но как обособленно и избранно она звучала, словно предназначалась только ему одному, словно призыв к действию или тайное желание. И тут он поцеловал его первым, как несколько лет тому назад - сначала осторожно и в закрытые губы, прощупывая территорию, а затем смело и властно: полностью подчиняя себе темп и глубину. В одно мгновение он стал жадным до откровенных и нагих поцелуев, до сбитого дыхания и телесного контакта. Руки полезли под свободный свитер Джуна и впились в горячую кожу на ребрах, явно оставляя след.
Джун заключил его в объятия и пододвинул ближе к себе, обнажая шею парня и прикасаясь губами к тонкой и светлой коже, оставляя кроткие поцелуи, боясь лишний раз навредить. Он плавно спустился к ключицам и, отодвигая ворот рубашки, оставил красную отметину, слегка постанывая от того, как Джин сжимает его волосы на голове. Все было достаточно медленно и трепетно, без силы и рваных движений - они просто старались напиться друг другом как из бесконечного сосуда с нектаром.
Постепенно желание росло вверх и подошло к точке кипения - решающему моменту, к которому оба были готовы и физически и ментально. Тогда Джун, подхватив под ягодицы Джина, усадил его на крышку фортепиано из маренного дуба какого-то там века и придавил своим телом, заставляя вжаться в инструмент и податливо раздвинуть ноги, пропуская его между них. Одежда была быстро спущена, избавляться полностью от нее не позволяло время, которое могло быть потрачено на утехи и покусывая шеи гриффиндорца.
Ласки были сменены на порывистое дыхание и рваные стоны, которые раздавались беспричинно и еще больше раззадоривали и заводили. Кровь кипела и накаляла комнату жаром и феромонами, под действием которых Джин отклонился назад, выгибаясь в пояснице и полностью подставляясь. Джун не стал медлить и, облизнув два пальца, сразу вошел в узкого и дрожащего парня, что прям изнывал от желания и просил больше. Движения были плавными и растягивающими с постоянным темпом и глубиной, что вызывало ноющее чувство и желание ускориться, чему Джин сам себе помогал, двигая тазом.
- А я вижу, ты готовился, - прошептал Нам, прикусывая и оттягивая мочку уха Кима, в это время усиливая толчки и потом резко извлекая пальцы, оставляя послевкусие пустоты и зуда.
- У меня было несколько вариантов, как могло закончиться наше свидание, - честно признался парень, ерзая на месте и соблазнительно прося продолжения.
Эти слова прозвучали как самое сексуальное признание для Джуна, он прорычал в открытые губы парня и вошел, делая это прерывисто, немного рвано и очень глубоко. А затем стал коротко, но быстро двигаться, не выходя и на половину и заставляя бедного и потного Джина скулить и дрожать телом. Он попытался сдвинуть ноги, но гриффиндорец их сильнее раздвинул, входя полностью и прикасаясь животом к тонкой блузе, только сильнее и жестче вдалбливаясь. После он перешел на мучительно сладкие, размашистые и плавные движения, от которых хотелось выть и просить большего, хотелось самолично двигаться и не сдерживаться, но Джин трепетно ждал и прикусывал губу, изнывая всем телом и выгибаясь. Вскоре он лег полностью на фортепиано и отдался сполна, слыша как играют их тела на струнах музыки.
Его стоны срывались на полуслове и улетали в крепкую грудь Джуна, что вжимал тяжестью тела и лишал возможности рыпаться. Подхватив его удобнее под колени, Нам сорвался и продолжил так, как бы привел к кульминации себя - грубо, быстро и хаотично, откидывая голову назад и забывая дышать. На окончании концерта Джин исцарапал лакированный дуб, навсегда оставляя следы их совместного творчества. Он приподнялся на локтях и оценивающе осмотрел испачканный свитер, а затем перевел взгляд на самого довольного и выбитого из сил Джуна. Тот лишь чмокнул его в лоб и застегнул ремень.
- Тебе бы переодеться, - намекнул Джин, возвращаясь в мир обыденности и рутины.
- Хорошая идея. Можешь не провожать, я знаю, где твоя спальня - самодовольно кинул Джун, направляясь к лестнице.
- Да, а я пока торт что ли нарежу, - предложил уже в пустоту Джин. Он просидел пару секунду на инструменте, будто не зная что и как ему делать, а потом собрался с мыслями. Все произошло так быстро, что он не успел это обдумать и осознать. Вот Намджун пришел, а уже в следующую секунду он сводит ноги вместе и вытирает живот.
Нам быстро проскочил на второй этаж, остановился у комнаты парня и призадумался, при этом загадочно и оценивающе смотря на лестницу. У него проскочила одна мысль в голове, от которой он нахмурился и настороженно осмотрелся, убеждаясь, что один, а потом направился на третий этаж, благополучно минуя спальню без тени сомнений и укора совести.
Библиотека поистине была громадной и колоссальной по количеству книг, хранящихся там. Кажется, даже Хогвартс мог позавидовать столь обильному разнообразию изысканной и редкой литературы. Нам четко знал, в какой области ему нужно искать, поэтому смело направился к стеллажам с заклинаниями и историей. "Подлинная история Геллерта Грин-де-вальда от первого лица", "Очерки Арианы Дамблдор", "Заметки Ньюта Саламандера" и "Дети-волшебники". Воспользовавшись заклинанием расширения, он юрко спрятал нужные книги и поспешил вернуться.
