Амортенция

      Юнги сидел на диване, широко расставив ноги и читая еженедельный пророк. Строчки расплывались, он не видел текста, но продолжал смотреть на смазанные картинки, застывшие в движении. Камин слабо потрескивал и больше отдавал холодом и сыростью, чем жаром. Пахло ладаном и шалфеем. Он откинулся на подушку и прикрыл глаза, ощущая груз человечества на своих плечах. А затем из его рта донесся слабый стон.       Мин поднял корпус и прикрыл губы рукой, не понимая откуда взялся столь интимный звук в столь неподходящий момент. После чего его глаза пали вниз и заметили Чимини, сидящего на коленях и смотрящего на него с ожиданием и вожделением. Тот демонстративно прикусил губу и выгнулся в спине, напоминая ловкую и грациозную кошку. Часть его лица была скрыта тенью, что добавляло пикантности и скрытности. Юнги никак не реагировал и молча наблюдал за плавными движениями сокурсника: его рука пала на голень и поглаживающими движениями поднялась вверх, проходя по самой чувствительной стороне бедра. Мин застонал, прикусывая язык и сжимая рукой подлокотник. Он был не силах остановиться или воспротивиться, его тело податливо поддавалось вперед, прося и желая ласки. Чимин был лучшей версией себя: весь такой кокетливый и сексуальный, с игривым взглядом и шелудивым языком. Его руки поднялись к рубашке и стали поочередно расстёгивать пуговицы. И тут он резко прильнул губами к груди Мина и оставил кроткий и обжигающий поцелуй. Вдруг Юнги понял, что ему мало: хотелось больше и немедленно, но Чимин отстранился и сделал пару шагов назад, скрываясь в тени.       Пак стал медленно раздеваться, смотря прямо в глаза Мина, отчего напряжение между ними нарастало с каждой сброшенной одеждой. Его заводила монументальная и мраморная кожа Чимина, его скромное и жеманное тело, его плавные и аристократичные движения, его пошлый и раскрепощенный взгляд. — Пожалуйста, — прошептал Юнги и придвинулся на край, маня к себе и показывая, насколько он был разогрет и готов.        Чимин шагнул вперед и поставил ногу между бедер парня, наклоняясь ближе и обжигая шею того своим дыханием. Юнги накрыл его таз своими руками и жадно вцепился ногтями в плоть, до боли сжимая кожу. А затем дернул на себя и принял таз Пака на своих бедрах, удобно его усаживая и еще сильнее запрокидывая голову. Чимин ласково провел языком по выступающей артерии и прикоснулся губами к мочке уха, издавая тихий стон. — Вставай, — раздался шепот одновременно с несильным толчком.       Юнги усмехнулся и только сильнее вжал в себя Пака, поднимая руки на лопатки и проводя ногтями по тонкой коже, которую хотелось располосовать в своих рисунках и метках. Но после заводящих игр с шеей последовало небольшое затишье, Чимин отстранился и повернул голову к окну. Стоило Юнги моргнуть, как Пак вовсе исчез, оставляя после себя только перо. Он попытался подняться, но неведомая сила удержала его на месте, а потом отшвырнула в сторону.       Он свалился со стула и грохнулся на пол в кабинете Прорицаний, утягивая за собой пару учебников и бобы для гадания. Сон как рукой сняло, Юнги широко распахнул глаза и уставился на Чонгука, еще не осознавая весь масштаб происшествия. — Ты в курсе, что проспал обед? Уже начинается урок у пятого курса, — деловито произнес младший, показывая на книги в своих руках и часы, висящие на стене.       Юнги понимал, что вообще ничего не понимал. Он кое-как поднялся и отряхнул мантию от ростков, смотря на друга как на врага народа. Секунду назад он был в гостиной и получал удовольствие на диване, а сейчас стоит в кабинете предмета, который посещал через раз. Всплывало много вопросов: и первый из них, а что он вообще забыл на уроке по прорицаниям. Ему даже не обязательно было его посещать в счет прошлого года обучения, поэтому каждый вторник Мин спал до обеда, прекрасно позабыв про нужду ходить на один из самых тягомотных уроков, от которого только голова болела. Складывалось пока только то, что он все-таки спал. — А где Чимин? — спросил он первое, что пришло в голову. Его щеки вдруг залились румянцем, и Юнги стыдливо опустил голову, пряча взгляд от воспоминания сна. Он был готов наложить на себя непростительное заклинание только от одной мысли, что ему снился пикантный сон в главной роли с Паком, в котором он сам хотел продолжения. Мысль отразилась по телу приятной волной наслаждения, кажется, он успел возбудиться. — Его вовсе не было на уроке, — уточнил Чон, странно смотря на друга и почесывая затылок. Тот походил на птенца, выпавшего из гнезда и впервые столкнувшегося с реальностью. И предвещая последующий вопрос, добавил: — Тэ сегодня нездоровиться, поэтому Пак присматривает за ним.        Юнги стало досадно от мысли, что он не знал этой информации: они живут вместе и даже сидят на завтраке вместе, неужели так было трудно обмолвиться о планах на день, чтобы он попросту не шел на ненужный урок и не просыпал его. Внезапно на Мина снизошло озарение: с какой стати он стал так часто думать о сокурснике, интересоваться его планами, да и вообще в какой момент Пак Чимин стал занимать так много места в его жизни и голове. Они видятся на учебе, спят в одной спальне, вместе проводят досуг, снятся друг другу. Кажется, это был перебор, к которому Юнги уже привык. И когда Пак пропадал, то его нехватка катастрофически замечалась. Такая нездоровая привязанность не то что обескуражила Мина, она его напугала. Они походили на неразлучных братьев близнецов, так привыкших к обществу друг друга. — У меня сейчас тоже что-то должно быть, — задумчиво протянул Мин, растерянно смотря на свою сумку. Все-таки мир Морфея долго не мог его отпустить. — Алхимия, — со знанием ответил Чонгук, успев за полгода выучить расписание друзей. — Может, мы после увидимся? — Давай, на нашем месте, — Юнги махнул рукой на прощанье и покинул пропахший травами кабинет, после чего вернулся за учебниками и сумкой.       Сегодня он был сам не свой, а пикантный сон окончательно вывел из шаткого равновесия. Возбуждение не проходило, поэтому единогласно было принято решение пропустить алхимию и отправиться в душ, позорно смывать следы сна. Ему было стыдно думать о Паке в таком ключе, не позволительно и грязно, однако, такая мысль все-таки поселилась в его голове и никак не отпускала. Собрав всю волю в кулак, Юнги представил последний раз с Хосоком и встал под струи холодной воды, образ был размытым и постоянно прерывался полуголым Паком на его коленях.       Чон же прошелся по кабинету и уже хотел уместиться по обычаю на первой парте, но неожиданно его руку перехватили и потянули на себя. Лана юрко нырнула в объятия одногруппника и прижалась щекой к его груди. Чонгук не успел среагировать и замер с выставленными вперед руками, все произошло настолько быстро, что он даже не осознал, какой человек находится перед ним. В нос ударил надушенный и приторный парфюм, отчего парню пришлось отвернуть голову и поморщиться от надоедливого запаха. Лана приподнялась на носочках и, притянув его за щеки, оставила быстрый и невинный поцелуй на приоткрытых губах. Когтевранец широко распахнул глаза, ошарашенно уставившись на девушку и оттолкнув ее от себя. — Что ты делаешь, Лана? — шепотом уточнил Гук, стыдливо отводя взгляд и осматриваясь по сторонам, чтобы ее наглую выходку никто не заметил. Ему было неловко и некомфортно, а в особенности противно. Поцеловавшие губы были чужими и слишком мокрыми, непривычными и вообще неправильными, они не вызывали былого возбуждения и интереса. Целоваться с Тэхеном было в разы приятнее. — Ты не забыл меня Гук-и? — сладостно и кокетливо протянула она, подкрадываясь как кошка ближе и проводя пальцем по плечу парня. — Не писал на зимних каникулах, я начала думать, что ты вовсе позабыл меня и мое предложение, — девушка быстро подметила перемену настроения того и смену реакции, поэтому начала действовать по-другому, более мягко и с давлением на жалость.       Чон стряхнул ее руку и уставился непонятливым взглядом, полным вопросов и, кажется, сожалений. А потом он ахнул, вспоминая момент в совиной башне: он был ей увлечен. Увлечен женским вниманием, физическим контактом и поцелуем, но не больше — она не интересовала его как человек и как девушка. Только понял он это сейчас, проведя параллель с Тэхеном: его тянуло исключительно к нему. — Давай сядем вместе, пожалуйста, — жалостливо протянула Лана, сразу меняя тему, увидев тень сомнения на лице у парня. — Я не сильна в прорицаниях, ты же мне поможешь?       Наверное, Чонгук был слабохарактерным, если дело касалось общения с людьми и отказа, ведь опомниться он не успел, как сидел за задней партой вместе с надоедливой девушкой. Ему бы стоило поучиться принципиальности и грубости Юнги, который мог без угрызения совести всех послать и делать то, что ему хочется. Однако, понимание, что придется расхлебывать заваренную кашу с отношениями, не пришло в голову Чона. Для него все было легко и очевидно: он не задумывался о чувствах других, считая это не таким важным, как собственные убеждения и чувства. Ему думалось, что все относятся к эмоциям и переживаниям, как он.       Как только Сивилла Трелони появилась в кабинете, на партах возникли чашки и кофейники. Сегодня пятому курсу предстояло повторить гадание на кофейной гуще, но узнать не о судьбе, а о собственной душе. Все оживленно принялись за работу: Чон как всегда старался изрядно, читая инструкцию из учебника и отливая кофе по миллилитрам, постоянно сверяясь с книгой в надежде получить лучший результат. Ему было не до суетливой девушки, что пролила половину кофе на мантию и теперь болтала с ним о праздниках и попивала спокойно горячий напиток, позабыв про задание. Она задорно вертела кружкой и крутила волосы, постоянно прикасаясь к парню и отвлекая его от учебы. Он морщился, но не сопротивлялся, пока Лана слишком сильно не дернула его руку, отчего чашка выскользнула из ладони и свалилась на парту с треском. Хрупкий фарфор раскололся на две части, кофе вылилось, оставив после себя распластавшиеся остатки гущи. — Ты все испортила! — крикнул Чон на весь кабинет, обращая всеобщее внимание и выглядя при этом разозленным. Его мало что могло вывести из себя, если это не касалось учебы. А тут какая-то девчонка будто нарочно мешала ему постоянной болтовней и резкими движениями. — У тебя нет никакого уважения к моему труду!       Лана хмыкнула и надула губы, оскорбленная тем, что на нее крикнули. Настоящий мужчина никогда бы не позволил себе повышать голос на хрупкую девушку, которая просто пыталась ему понравится, но проблема была в том, что Чонгук был еще мальчиком. Данный инцидент не остался незамеченным профессором, и в следующий момент Сивилла оказалась подле пары с недовольным видом. — Что у Вас происходит? — деликатно уточнила женщина, смотря на разбитую чашку и испачканную парту.       Чон хотел оправдаться, но только виновно опустил голову вниз, боясь дальнейших слов. Ему казалось, его непременно отчитают или поставят тролль за неподобающее поведение и невыполненное задание, но Сивилла только задумчиво промычала и склонилась над мальчишкой, внимательно разглядывая получившийся рисунок — Сильные эмоции способны обличить настоящее состояние души, — пояснила она, вертя головой как сова. — Если вы злитесь, радуетесь или плачете на прорицаниях, то открываете портал в свою душу.       Сивилле хватило одного взгляда, чтобы прочитать предзнаменование и заглянуть в самое сокровенное. Она икнула и обернулась назад, будто там кто-то стоял, но позади была только стена. Женщина запаниковала и стала искать взглядом кого-то в кабинете, при этом смотря не на учеников, а на углы, шторы и шкафы. Невидимый для нее силуэт так и не обличил себя, поэтому профессор уставилась на младшего, в ее глазах читался страх и непринятие ситуации. — Что-то не так? — Чон сглотнул, ощущая накаляющуюся обстановку и вкус ужаса, что пропитывался в кожу и под ногти. Дело было в нем. — Ты, — прошептала она, указывая пальцем на ученика, а затем переводя его куда-то в пространство, — и снова ты. Два. Что же ты натворил?       Больше профессор ничего не сказала, она развернулась и бегом спустилась по лестнице, возвращаясь к остальным ученикам и больше не смотря на заднии парты совсем. Чонгук как сидел с каменным лицом, так и продолжил смотреть в пустоту, чувствуя на языке металлический привкус застывшего в воздухе вопроса. Он был мерзким, липким и чрезмерно личным, словно Гука окунули лицом в грязь, забыв уточнить за что. — О чем она? — вопрос не требовал ответа и скорее был риторическим, Чонгук обратился сам к себе, уже позабыв, что рядом сидела нахальная девица с обиженным видом. — Может чокнутая говорила о твоей нерешительности? — невзначай кинула Лана, разводя руками и говоря это совершенно наивно и мило. Брови Гука приподнялись, он развернулся к ней всем корпусом и вопрошающе уставился на девушку, требуя пояснения. — Нужно принять ситуацию и поддаться судьбе. — Я тебя не понимаю, у меня достаточно решимости, — резво ответил он, не видя, куда петляет разговор. Лана громко цокнула и придвинулась ближе к одногруппнику, кладя ладонь ему на колени и смотря как на последнего глупца. — Я говорю про нас! Мы поцеловались, ты мне нравишься, может, нам стоит попробовать отношения? Знаешь, я все каникулы воображала: мы были бы такой красивой парой, — сладостно протянула она и пододвинулась еще ближе, практически дыша в шею парня.       Внутри Чонгука все перевернулось. Еще пару недель назад ее слова бы понравились ему, но сейчас возмущали. В горле стало першить, он прокашлялся и отхлебнул кофе с чайника, желая проглотить диалог и спустить его на дно, пока не стало еще сложнее. Девушка призналась ему в чувствах, а его обдало холодным потом. Все показалось таким противоречивым, наигранным и чужим. — Нет, — голос сам вырывался из недр души, становясь настоящей разрушительной силой, — я не могу! — Эти слова звучали механически и слышались как попытка оправдаться и остаться чистым. — Мне нравишься вовсе не ты, — его охватила паника и смущение. Отшивать человека ему приходилось впервые. — Как не я? — воскликнула Лана, словно это было очевидным! Он ее поцеловал и, казалось, она нравится ему в ответ! — Прости, я увлечен другим человеком и совсем позабыл… — Про меня, да? — она не дала ему договорить и подскочила с места. — Позабыл написать о том, что встречаешься с кем-то другим, пока я мечтала о тебе? Я же ждала тебя, — на ее глазах навернулись слезы. — Прости, я действительно не подумал. Мне стоило, — он стих и стал переминать ткань мантии под партой. — Да, стоило изначально сказать, что ты не интересуешься мной!       Лана быстро утерла слезы, подняла подбородок и гордо вышла из кабинета, покидая неоконченный урок и потерянного Чона, ставшим главным объектом внимания и обсуждений. Все буквально смотрели на него и перешептывались. Его уши загорелись красным, а щеки пунцовым. Настолько неловко ему еще никогда не было. И не в силах бороться с позором и стыдом, он прикрыл лицо руками и выбежал вслед за девушкой. Это был первый раз, когда юный волшебник покинул урок.

***

      Они сидели за каменным кругом на повисшей метле в воздухе с видом на занесенную снегом хижину Хагрида, из который больше не валил дым. Было грустно. Друзья вяло курили и смотрели на лес: Чонгук сильно кашлял и морщился, но продолжал присасываться к влажной папиросе, думая, что это действительно поможет заглушить мысли. Ему не нравилось, но Юнги часто так делал при стрессе или перед принятием важных решений — наверное, эффективный способ. В итоге, он не смог закончить сигарету и потушил ее о сугроб, запивая горький вкус табака горячим безалкогольным грогом.        Некоторое время они молчали и наслаждались компанией, прекрасно понимая, что для поддержки не обязателен разговор. Малой все еще витал на уроке по прорицаниям: перед глазами стояла то ли раздосадованная, то ли злая, то ли разочарованная Лана. Только почему-то ее эмоции казались ложными и показушными, словно, человек с разбитым сердцем не стал бы кричать об этом. В параллель пришел Тэхен — тот, чьи чувства для него все еще оставались загадкой, по его выражению лица и словам было действительно трудно распознать, что конкретно он ощущает и думает. Возможно, некая загадочность его и привлекала: невозможность прочитать человека и желание его раскусить, как сложную энциклопедию. — Прости меня, — резко подал голос Юнги, сильнее кутаясь в шарф. — Я выпал из твой жизни и совсем не знаю, что проходит из-за своих проблем. Мне стыдно, что меня не было рядом как друга и, что произошло ТО, — он сделал паузу и сглотну, — что произошло.       Мин редко извиняется, даже почти никогда. Чон точно не ожидал от него именно таких слов, поэтому обернулся и замер. Он вовсе не чувствовал вины или необходимости в извинениях, скорее он должен был быть этим человеком, потому что совершенно не знал, что творится в жизни Юнги, почему тот общается с Чимином и где Хосок. Осознание пришло только сейчас, что малой так был увлечен своей драмой, своей мнимой популярностью и отношениями, что забыл о самых важных людях в его жизни, у которых действительно были проблемы. Кажется, Тэхен прав — ему пора повзрослеть. — И ты меня, я стал забываться. Вы столько для меня делаете, а я веду себя как ребенок, — честно признался Чон чрез силу, осознавая свою глупость. С его щеки скатилась слеза. — Ты и есть ребенок и это хорошо, не нужно стараться заблаговременно быть взрослым, — и говорил Мин совершенно о другом. Они друг друга поняли без лишних пояснений.       Следующий час они оживленно обсуждали последние события, конечно, про достаточно стертые и непонятные отношения с Чимином Юнги не стал говорить, сам не понимая, как к этому относиться и как вообще назвать. Ясно было одно: за сон ему стыдливо и неловко. В принципе, как оказалось, его жизнь не такая и насыщенная как изначально казалось. От наказания до исправительных работ и снова по кругу. — Я так и не понял, как вы начали с этим чудаком встречаться, — задался вопросом Мин, не чураясь в шутку обозвать Тэхена, взаправду считая его странным. Он не понимал, с чего и как зародилось их общение и как перетекло в совместное рождество. — Честно, все как в тумане, — пожал плечами Чонгук. У него в голове была сплошная каша, а на сердце полыхающее пламя, которое он не мог затушить даже ночью. Будто все чесалось, а зуд утихал только с прикосновением Кима. — В какой-то момент я просто понял, что он мне необходим, что без него никак. Знаешь, раньше я его не замечал, а в одно мгновенье прям разглядел. — Понимаю, в тебе горит юношеский максимализм и первая любовь, она такая, возвышенная и преувеличенная. Кажется, что человек — твой воздух, но не торопись, пожалуйста, — медленно ответил Мин. Он не доверял Тэхену и чувствовал какой-то подвох, — просто это так не похоже на тебя. — Что не похоже? — Сходить по человеку с ума.        Малой призадумался. Он вдруг резко осознал, что одно время его голова была занята учебой, матчем, а сейчас Тэхеном и исключительно им. Это напугало, но ничего с этим нельзя было сделать: потребность никуда не ушла, а приоритеты не сместились. Головой он понимал, что сделать ничего не мог. — Он мне нравится, — честно признался Чонгук, — знаешь, с ним мне не нужно стараться и быть лучше, чем я есть. Я просто знаю, что меня примут любым и даже неудачником, — это было откровение, достойное внимания и признания Мина. Он одобрительно кивнул. — Я буду все равно наблюдать за тобой, юный волшебник. Не натвори глупостей и будь осторожен, если ты понимаешь о чем я, — последние слова были брошены с пикантной улыбкой, за что Чон рассмеялся и слегка толкнул того в бок.       Настало время расходиться, обеденный перерыв подошел к концу. Хотя желание остаться было велико, они не все успели обсудить, но честолюбие и пунктуальность когтевранца говорили о себе. Перед прощанием, друзья обнялись так, словно понимали, что грядут тяжелые времена и когда еще выпадет такая возможность откровенно и близко поговорить. После Юнги прошептал на ухо, стесняясь своего порыва: — Передай Наму «спасибо». — Поговори с ним, пожалуйста, — ответил Чон, но Мин только кратко кивнул и пожал плечами. — Пообещай мне, что хотя бы попытаешься! — выкрикнул тот. — Вы все-таки были лучшими друзьями!       Слизеринец развел руками в знак поражения, но ничего не ответил. Он не мог обещать того, чего явно не сделает, однако, попытаться представить это в своей голове он мог допустить. Так они разошлись с приятным послевкусием от родной встречи. Обоим не хватало того славного времени и беззаботности, когда можно было пробовать маггловские вещи, дурачиться и не думать о завтрашнем дне. Когда они были командой и опорой друг для друга.       Ближе к вечеру, уставший от штудирования книг и бесконечного домашнего задания, Чон решил прогуляться по школе, пока не наступил комендантский час. С возвращением, правила пребывания только ужесточились. И уже к семи вечера нужно было находиться в гостиной, а патрульными все чаще были не старосты, а «особые» студенты, лучше вписывающиеся в настоящую реальность, что делало вылазки практически невозможными и не безопасными. В размышлениях ноги сами привели к больничному крылу. Чонгук уже хотел переступить порог, как резко остановился от монолога Чимина подле кровати друга: тот мирно спал, видимо, это и дало возможность Паку исповедаться. Он не планировал подслушивать, но остался. — …я не должен был так поступать, ведь дал тебе обещание, поклялся, что никогда не влезу, но смотреть на твои мучения… — Чимин склонил голову и взял руку друга в свои ладони, — прости меня, я не смог. Не смог больше это терпеть и сделал то, что не должен. Сделал кое-что страшное, но очень жалею об этом, мой Тэ-тэ. Всем сердцем жалею и ничего не могу сделать. Прости меня, что из-за меня ты страдаешь еще больше, я хотел тебе счастья, а вышло…       Он замолк и прислонился губами к нежной кожи друга, оставляя короткий поцелуй. С его глаз посыпался град слез сожалений и раскаяний. Из-за его поступка на Тэхена напали, но по большей части винил он не себя, а одного студента с Когтеврана. — Что ты сделал? — шепотом спросил Чон, выходя из-за стены. Он не смог остаться непричастным, не захотел.       Пак по инерции встал и выставил палочку на человека в тени, и даже когда разглядел знакомый силуэт, не убрал ее. Чонгук сделал пару шагов и встал в метре от того, смотря прямо и даже как-то смело, с вызовом. — Снова применишь «Обливиэйт»? — слова младшего резали без ножа. Пак пошатнулся, его рука дрогнула, но не опустилась. Именно его Чимин считал главной причиной страданий Тэхена. — Если понадобится, то да, — заявление было громким и решительным. Пак сделает все, чтобы его другу было хорошо, даже пойдет на крайние меры. Только его пошатнула мысль, что Чонгук знает об этом инциденте. Мысль, что Тэхен настолько с ним откровенен. С тем, кто этого не заслуживает. — Не стоит, я ничего не скажу, — Чонгук поднял руки, показывая свою безоружность, — убери палочку, я тебе не враг. Понимаю, ты винишь меня в том, что случилось... — Не понимаешь и никогда не поймешь, Чонгук. Тебе никогда не понять ни мои чувства, ни Тэхена. Да и не пытался, не так ли?       Чонгук смиренно опустил голову. Спорить он не стал, не было смысла — правда на стороне Чимина. — Так что ты сделал? — То, за что меня никто никогда не простит.