Амортенция

— Репелло Инимикум       Лазарет накрывает невидимая пелена защитных чар, ограждая его от искушенных и любопытных глаз. Вместе с тем из-за рам окон начинает медленно просыпаться солнце, впуская в обитель тьмы первые лучи, с которыми приходило облегчение. Однако, именно сегодня свет приносил не облегчение, а наваждение, смешанное с горечью и утратой. Юнги, сидящий сгорбленной горой на кровати, лениво разлепил глаза и уставился на горизонт, что расплывался в багровых тонах. Он вяло протер веки и накрыл лицо руками, с тяжестью выдыхая и борясь со сном. От каких-либо лекарств и чар волшебник преднамеренно отказался, чувствуя себя более не менее живым; ведь эмоциональная боль не в входила в его перечень травм и заболеваний, для которой единственное верное лечение — время.       Подле на двух соседних кроватях покоились два тела: им недавно была оказана помощь и теперь, превозмогая боль и желание закрыть глаза, чтобы намертво заснуть, они опустошенно таращились в потолок, пребывая в пограничном состоянии. Чимин не мог говорить и нормально дышать, сглатывая скупые слезы от действия зелья, что сращивает кости. Кто же знал, что в мире магии для того, чтобы быстро срастить перелом ребер, нужно заново их переломать, а некоторые вовсе выдрать. Дрожь от холода сменилась лихорадкой и потом, отчего простыня была мокрой и липкой.       Намджун скрипел зубами, продрогнув настолько, что никакие заклинания и настойки не помогали ему внутренне согреться. Он лежал на боку, отвернувшись ото всех и медленно сопя, ощущая как разбухает лицо от ударов. Кажется, с каждым разом подобные вылазки переносить становилось все сложнее и тяжелее, в какой-то момент ему показалось, что однажды он попросту будет не в состоянии подняться. Обморожение сковало его тело и на пару дней приковало к постели.       Напротив с угрюмым видом стоял Северус, который собственно не только наложил чары, но и отправил мадам Помфри восвояси, не считая нужным излишни копошиться подле учеников, а также не позволяя ей дать им сильные обезболивающее. Ответственность должна быть не только прочувствована морально, но и физически, как наказание за содеянное. Он свербел взглядом троицу пару секунд, а затем прокашлялся, обращая на себя внимание. Повернуться смог только Юнги, чье состояние было удовлетворительным. — Если вы, господа, предполагали, что данный инцидент, как и многие другие, останется незамеченным, то вы глубоко заблуждались. Вашего таланта хватило не только для того, чтобы привлечь внимание всего Хогсмида, но и магического мира в том числе, — без каких-либо эмоций проговорил директор, видя в учениках только одну эмоцию — равнодушие. Сейчас это была наименьшая проблема. — Зато как я погляжу, вам все-таки удалось добиться справедливости, не так ли, Пак Чимин?       Юнги бросил кроткий взгляд на друга и прикусил губу, даже не представляя, какие внутренние терзания тот испытывал. Только ему было все равно: на душе было все выжжено. В одночасье его голова опустела и помрачнела: ни мыслей, ни эмоций, только холодная пустошь с одиноким завыванием ветра. Тотальное безразличие ко всему — все, что но испытывал. — Что теперь будет? — шепотом спросил Джун в пол, не удосуживаясь повернуться.       Северус выдержал паузу: ответ на данный вопрос все знали, но боялись озвучить. Невозможно убегать от судьбы и вранье вряд ли хороший помощник в этом, рано или поздно произойдут то, что должно. Но интересовало всех немного другое: удастся ли им отсрочить приговор. Кем бы не был Снейп, но он продолжил быть, в первую очередь, директором школы, главной задачей которого является защита учеников от тех, кем он сам является. — Ничего, — все резко посмотрели на директора и только Чимин остался неподвижным. Юнги сжал челюсть от осознания, в какие дебри попали его друзья, школа и непричастные ни в чем неповинные люди, просто знающие о его секрете. Скольких он подвел под монастырь. — Я, надеюсь, вам хватит ума удержать свои необузданные амбиции и кулаки. Отныне вам запрещается покидать Хогвартс до определенных моментов. Его стены станут вам не только защитой, но и заключением. Произошедшее ночью будет забыто и стерто из истории. — Какой ценой? — прохрипел полуживой голос, наполненный страданием и сожалением. Впервые Чимин опустил глаза и посмотрел с нисхождением на бывшего преподавателя, зная, что за каждой услугой и за каждой жизнью стоит своя цена, которую не каждый готов заплатить.       Северус приблизился, нависая черной тенью над поникшими учениками, видя в них всего-то сломленных и покалеченных детей, которые являлись маленькими деталями в огромном механизме под названием история. «Вы считаете меня монстром?», — хотел бы он спросить, но правда была очевидной. — Не Вам рассчитываться, — более тихим голосом проговорил он, представая в другом облике — в том, в котором его все хотели видеть. — Однако, если понадобится., — Снейп перевел взгляд на Пака так, что это осталось только между ними. — Вы сделаете то, что должно.       Чимин понял его с полуслова и мысленно простонал. Все-таки как не убегай от предназначения, оно тебя достигнет любыми способами. И кто бы мог подумать, что Северус окажется так проницателен и хитер. Почему-то Пак полагал, что предусмотрел все детали и даже заглянул в будущее, но упустил настоящее. Решение было только за ним. Он утвердительно кивнул и перевел свое внимание на сутулого Юнги. Если бы тот только знал, каким стал мощным рычагом давления. — Мин Юнги, — профессор обратился к парню, который бледнел на глазах. — Прошу пройти в мой кабинет.       Северус направился к двери, но слизеринец остался непокорно сидеть, просверливая дыру в полу. Он не мог и не хотел двигаться, погруженный в собственный мир раздумий и переживаний. Не мог посмотреть на друзей и понять, что произошедшее с ними плод его вины и происхождения. Не мог отделаться от мысли, что он невредим и без единой царапины, а Чимин заново сращивает кости просто потому, что стал случайным звеном в общей цепи вранья. Он не хотел, чтобы его кто-то трогал, разговаривал с ним и обращал внимание на его бренное существование. Мин хотел раствориться и перестать быть: как было бы славно, если такого непутевого ученика вовсе не существовало. Наверное, всем стало бы легче. — Незамедлительно, — прошипел Северус, не обладая должным терпением и временем.       Юнги подскочил, плотно сжимая кулаки, и направился вон из лазарета, даже не обращая внимание на друзей, смотрящих ему в след. В какой-то момент им показалось, что он больше не вернется: не переступит черту больничного крыла и не поинтересуется их здоровьем. В дальнейшем, они окажутся правы. Кажется, будто те, кто стояли за его спиной и были крыльями, растворились, словно их никогда и не было.       Дальнейший разговор продолжился в кабинете директора: в коим тот был желанным гостем даже в лучшие времени. Освещением служил накатывающийся рассвет, плохо проникающий в загромождённую обстановку и не желающий быть свидетелем тайных встреч. Северус прошелся к омуту памяти и наклонился над ним, долго смотря в котел и пытаясь разглядеть в нем что-то личное. Его взгляд стал более мягким и обеспокоенным. — Правда вас напугала, — слова прозвучали как вердикт, отчего Снейп крепче сжал пальцы и обратился к ученику. — Я полагаю, у вас накопилось много вопросов, — сейчас он походил не на пожирателя, а на бывшего декана факультета, который рьяно заботится о своих и оставался верным делу до последнего. Он походил на человека, что в свое время дал обещание, нерушимое даже после смерти, и нисколько о нем не жалел. Сейчас в нем узнавался человек: такой же замученный, сломленный временем и напуганный от происходящего. — Альбус предвещал такой исход событий.       От имени бывшего директора Юнги пробрало до мурашек, он выдохнул и облокотился на стену, больше не выдерживая веса давления. Захотелось остановить время и сойти с поезда, так быстро несущегося вперед. Возможно, он не должен был слушать Чимина и сходить с экспресса. Он даже не должен был на него садиться семь лет назад. — Для всех будет безопаснее, если вы узнаете правду такой, какая она есть, — а после этого он достал пробирку с именем и палочкой выудил из нее синюю жидкость, помещая ее в омут.       Юнги неуверенно подошел и склонился, точно не зная, хочет ли узнать все. Вернее не так, он боялся всей информации и того, что она может с ним сделать. Великая сила и великая погибель в правде. — Вам принимать решение, что с ней делать, — предостерег Северус, подчеркивая, какой властью и силой обладала правда. — Дамблдор по крупицам собирал вашу историю в надежде, что когда-нибудь эта информация спасет жизни, но не вашу, — четко обозначил директор, отчего Мина пробрало до костей. — Что будет со мной, если я обращусь? — шепотом спросил Юнги, смотря в омут и ощущая от него загробный холод. — Вас уничтожат, — сурово приговорил Северус, — пока вы не успеете уничтожить кого-либо первым.       Мин отшатнулся и кое-как удержал равновесие, не осознавая сказанные слова и даже не веря им. В грудной клетке стало больно щемить, и он ощутил буйствующей поток энергии за солнечным сплетением: живой, своевольный и голодный. Прикрыв глаза, он увидел непросветную темноту, ограниченную телом, что пыталась вырваться и накормиться сполна. Она была хаотичной и давно пустила корни в самое сердце, постепенно угасая его и заставляя медленнее биться. Она была настоящей и являлась ничем иным, как самим Юнги. — Как мне…? — дрожащим голосом спросил Мин, вытирая ладонью вспотевший лоб и поглядывая на директора так, будто он был единственным, кто смог его сейчас понять. Им завладели эмоции и страх, поэтому Юнги не смог продолжить.       Северус только показал рукой на омут. Сейчас от слизеринца требовались смелость и ответственность, чтобы переступить через себя и заглянуть в лицо собственному страху. Узреть правду означало смириться с тем, что он был не прав по отношению к близким людям; означало принять ситуацию и смириться с ней; означало понять неизбежность. Как бы ему хотелось проснуться и понять, что это затянувшийся кошмар. Но нет — это именно то, за что он так отчаянно сражался и боролся, что хотел узнать любой ценой. И лучше бы не знал, лучше бы просто доверился…       Больше не думая, Юнги грубо схватился за омут и нырнул головой, отметая любые сомнения и минуты для слабости.       Его окутало адское пламя, пожирающее все на своем пути, но боли от него не было. Скорее приятное покалывание и ощущение родства — оно тебя не тронет и скорее напитает силой, чем обидит. Языки обступали его и давали возможность пройти. Он был слабой тенью самого себя — эфемерным телом, скрытым от посторонних глаз. В центре бушевала молния, настоящая гроза с искрящимся огнем, а по бокам стояли волшебники с вытянутыми палочками и засасывали необузданного зверя, который защищал ребенка с невероятной силой. На полу лежали обуглившиеся тела, начинающие сыпаться пеплом не от жара, а от темной энергии, которой нужны были жертвы.       Среди прочих лиц он узнал приемных родителей, тех, кто занимался устранением магических катастроф и тех, кто, кажется, никогда его не любили и даже побаивались. Позади них появился мужчина в багровой мантии — директор школы наблюдал за произошедшим инцидентом, а подле него Северус — с ужасом и сожалением в глазах они смотрели на пятилетнего Юнги и перешептывались. — Закон велит уничтожать таких детей, — проговорил Северус как констатацию факта и в упор смотря на директора, догадываясь о его замыслах. — Аурелиус Дамблдор тоже был ребенком, — монотонно ответил Альбус, делая шаг ближе и подступая к огню, даже не опасаясь, что тот его заденет. — Который был использован Гелертом для достижения своих целей, ровно как и этот ребенок может быть использован Томом для достижения его целей. — Сэр, что вы хотите этим сказать?       Дамблдор только плотно сжал губы и вступил в пучину, которая разошлась по его велению и обступила напуганное дитя, что ревело взахлеб. Завидев пожилого мужчину, Юнги поменял свой фокус внимания и замолчал, с интересом рассматривая его. Директор поднял ребенка на руки и вышел из эпицентра пожара, начался снегопад. Он осторожно прикоснулся палочкой к его вискам и в глазах невинного ребенка проскользнула прозрачная пелена, искажающая воспоминания и восприятие. Он видел занавес снега, вихрь снежинок и горящие рождественские огни. — Дети никогда не должны страдать от того, кем были рождены и кем являются. Северус, это всего лишь ребенок, и не ему платить за грехи взрослых. Не ему расплачиваться за то время, в котором мы живем. — Вы же знаете, это преступление, — прошипел Снейп, косо смотря на волшебников с Министерства. — При всем уважении, сэр, ваши личные счеты…       Альбус поднял руку, веля замолчать и поставил Юнги на землю. Тот потянулся к снежинкам, что представлялись пеплом и начать визжать от восторга. Так было легко вторгнуться в разум незащищенного и исказить его восприятие. — Этот мальчик пойдет в школу и будет защищен. А когда придет время, — он замолчал и посмотрел по ту сторону дома, где за обломками стен стоял силуэт. Лицо мужчины освещали редкие вспышки и угасающие языки, которые обнажали вид на уродский шрам поперек. — Поверьте, он будет исцелен. — Альбус кивнул тени и та испарилась. — Проследите за тем, чтобы все случилось вовремя. — Профессор, я способен вас недооценивать, но порой также и недопонимать, — скептически произнес Снейп, наблюдая за ребенком. — Эффект бабочки, Северус — уточнил директор, вгоняя того в еще большее смятение. — Есть несколько концовок, но только одна дорога. А что если вовсе не вступать на эту дорогу? — это был риторический вопрос, не требующий ответа.       А дальше Мин переместился в ту знаменательную дату, с которой, по его мнению, жизнь перевернулась вверх дном. Он увидел кабинет директора, консилиум деканов, лучшего друга с маховиком времени и Чимина, благородно решившего взять на себя вину. Он узрел те детали и те слова, без которых бы правда казалось мелкой и неважной, без которых поступки друзей выглядели предательскими и лживыми, без которых было проще воспринимать по-своему ситуацию и верить в то, что проще и удобнее. Оказывается быть центром чьих-то жизней вовсе не приятное дело, а ответственное и неблагодарное.        В кабинете остался только Чимин и Альбус, они долго смотрели друг на друга, а затем директор положил на стол маховик времени, что ранее принадлежал Намджуну. — Сэр, вы уверены, что столь мощный предмет должен находиться в моих руках? — он не препирался с подарка, а благодарно принял его и начал рассматривать, никогда не подозревая о том, что когда-нибудь тот попадет к нему. — Что я буду с ним делать? — Я уверен в том, что в нужное время он окажется в нужных руках и сыграет свою роль. Как бы грубо не звучало, но каждому отведена своя роль. И вам, Пак Чимин, придется сыграть свою. Механизм не будет работать, если не собрать все детали. — Вы явно знаете что-то больше, — скептически ответил Пак, не понимая взаимосвязи и не любя шарады. — Увы, — он разочарованно пожал плечами — Я говорю лишь то, о чем догадываюсь. Мы с вами еще много раз встретимся, но каждый раз как в первый.       Через две недели Альбус был безоружен Малфоем в астрономической башни, и убит Северусом по личному приказу. Юнги переместило дальше, в момент разговора Минервы и Намджуна в преддверии сочельника. Тот был мокрым и ледяным, держащим в руках дневник. Его зубы стучали, а на лице отражалась такая невыносимая боль, что казалось, он скоро не выдержит и сдастся. — Мой мальчик, — нежно проговорила женщина, накидывая плед на опущенные плечи гриффиндорца и по-матерински его обнимая. — Хватит убегать от правды, вы прекрасно знаете, ему не помочь. — Альбус был убежден в обратном, иначе зачем он так старался? Зачем пригрел под крылом Юнги и замешал столько людей в его секрет? Пока у меня есть силы, я буду стараться защитить Хогвартс, чтобы Юнги… — Альбус вел игру, ведомую только ему, но вы, дети, не обязаны играть в по ее правилам, — прискорбно выдохнула Минерва, зная, насколько больно бьются авторитеты и мечты. Он знал, что делает, и я буду верен ему.       Он вышел из кабинета и бегом направился по коридору, заглушая эмоциональную боль физической. Как вдруг перед ним оказался мужчина в черной мантии и тем же проглядывающим шрамом. Ким остановился и вытянул палочку, однако, таинственный мужчина еле шевельнул губами, и гриффиндорца поразило оцепенение. Затем незнакомец перевел взгляд на Юнги, будто его видел, отчего тому стало некомфортно и страшно. — Я знаю, ты меня слышишь, Юнги-я, — прохрипел низкий баритон, отчего по кожи парня прошлись мурашки. Хотел бы он вынырнуть, но пока не мог. — Я застрял здесь как белка в колесе, не знаю, что мне делать и как спасти тебя, вас. Но я обещаю, что придумаю и мы встретимся. Просто позволь случиться тому, что должно и не убегай. Прости, что не сказал раньше, но я люблю тебя и всегда буду любить. Прощай, встретимся по ту сторону…       Намджун вышел из оцепенения, но человека уже не было. Он растерянно огляделся и обнял себя за плечи, ощущая приближение чего-то неминуемого. Затем вернулся в кабинет бывшего директора и попросил поместить часть своих воспоминаний в пробирку, не зная, зачем он это делает, но точно убежденный в своей правоте.       Юнги вытянуло из омута: он ударился спиной о стеллаж, настолько приложенная силы была великой, и глубоко задышал, жадно хватая воздух и встревоженно смотря на по сторонам. Северус сидел за столом и что-то писал, уже не обращая внимания на мальчишку, казалось, прошла вечность. Мин вытер мокрое лицо руками и шаткой походкой направился к директору, толком не осознавая произошедшее. — Зачем? — тихо простонал он, присаживаясь в кресло и обреченно смотря на Снейпа, запутавшись еще сильнее. Его не покидало чувство, что за ними наблюдают и все время наблюдали. — Зачем вы мне показали?       Северус приподнял бровь и удивился, откладывая записи. Ясно было одно: никому кроме Юнги не было ведомо, что в тех воспоминаниях, составленных сначала Дамблдором, а потом дополненных Минервой по личной просьбе того. Все, что он увидел, останется сугубо в его воспоминаниях. — Чтобы вы поняли, что зло не всегда абсолютно, как и добро. Нет чистого добра, как и нет чистого зла — это всегда баланс, который каждый перевешивает в нужную ему сторону. Отчего-то Дамблдор верил в вас, верил, что даже несмотря на обскура внутри, в вас есть что-то от добра. Каждый поступок имеет в себе от добра и от зла, главное — разглядеть за этим человека и понять, почему он так или иначе поступил. — Вы говорите про моих друзей? — шепотом уточнил Мин, осознавая, в какую степь клонит директор — Не станьте тем, кто поставит кресты на их могилах, — предупредил Снейп. — Вы обладаете силой, которая может уничтожить все и всех, держите ее в узде, иначе повторится день, когда умерли ваши родители.       Больше он ничего не сказал и вытворил ученика за дверь, оставляя наедине с самым страшным врагом — самим собой. На него навалилось все, а как вылезти или продохнуть — он не знал. Не знал как самолично справиться с грузом ответственности и знаний: жить как раньше он не мог, а по новому еще не умел.

***

Пару дней спустя.        Чимин смог сидеть на кровати — это было прорывом в лечении за несколько дней, тем не менее, любое движение отдавало не только пронизывающей как шипы болью, но и дальнейшей ломкой ребер. Нехитрое дело: срастить кости, которые постоянно двигаются из-за движения диафрагмы. Каждый день повторялся как в кошмарном сне: тебе в ручную переламывают ребра, поют гадким отваром, что больше на отраву походил, и так снова и снова. Он потерялся в количестве дней и времени суток: ему нужны была темнота и холод, тело постоянно бросало в жар и лихорадку. Он кричал по ночам, практически выл и звал к себе, хоть кого-то, чтобы на душе не было так прискорбно и одиноко.       Только правда была суровой: Намджуна выписали через день; Тэхен забегал вечерами с Чонгуком и снова убегал, погруженный в любовь, о которой Пак сожалел. А самый желанный гость ни разу не появился на пороге. Так он остался совершенно один наедине со страданиями, погруженный в вечный омут терзаний и личный ад. Самое отвратительное было превращаться в орла и обратно в человека, чтобы кости зажили равномерно, как и срослись бы крылья. Никто не представлял всю ту боль и скорбь, через которую он проходил один.       Сегодня был очередной день из череды повторяющихся, полу бледный Пак лежал на подушках, переставая ощущать свое тело, и смотрел на улыбающуюся пару, которая становилась одновременно его отдушиной и персональным ночным кошмаром. Тэхен без умолку говорил о новостях, каждый раз принося конфеты и всевозможные сладости, которые Пак не ел, рядом с ним сидел молчаливый Чонгук и пожирал взглядом того.       Однако, в этот раз привычный уклад жизни изменился. На пороге появился Юнги: он стоял там несколько минут, переминаясь с ноги на ногу, пока не был обнаружен гостями. Неловко потупив взгляд и выглядя как побитый щенок, он прошел и встал напротив больничной койки, смотря под ноги и не решаясь посмотреть на Пака.       Попрощавшись, пара молодых любовников удалилась под возмущенный взгляд Юнги, который не одобрял публичное проявление чувств и считал данный тандем весьма специфическим и странным: слишком Чон был в нем жеманным и одержимым, а Ким слепым.       Так они остались только вдвоем во всем больничным крылом. Мин поднял взгляд и посмотрел на блеклую тень от привычного Чимина — это убивало: видеть как пострадал и страдает не виновный человек. Ему было жаль, что он не пришел раньше, что не извинился и втянул Пака во всю историю личных разбирательств. Ему нужно было время все обдумать и осознать. — Ты как? — шепотом спросил Юнги. — Мадам Помфори говорит: танцевать все-таки буду, — усмехнулся Чимин, разглядывая белые промокшие простыни, а не лицо самого долгожданного человека. Он не хотел встретиться со взглядом того и понять, как тому плевать. По крайней мере, именно так ему и казалось. — Конечно! Ты задолжал мне танец на следующее Рождество! — быстро выговорил Мин, дабы разрядить обстановку, но получилось сконфужено и нелепо.       Он присел на край кровати и оперся руками на колени, переводя взгляд на окно, где виднелось звездное полотно. Повисло молчание, казалось, будто они не могли нащупать привычную нить общения или вовсе потеряли ее концы, забывая как дышать рядом друг с другом. Юнги ощущал тотальную вину, что давила на его грудную клетку и заставляла таращиться в пустоту, лишь бы не видеть страдания Пака, а Чимин считал, что потерял то единственное, что было между ними. — Ты меня ненавидишь? — дрожащим голосом спросил Пак.       Юнги поднял на него глаза, полные удивления и прикусил губу. В самом деле, он так увлекся собой и самобичеванием, что позабыл про близких людей, на который переложил ответственность и сделал крайними просто за то, что им было не все равно. Однако, взгляд Чимина — тяжелый, уставший и изнеможенный говорил об обратном. — Вовсе нет, — протянул Юнги и пододвинулся ближе. — Ты злишься?       Ему казалось парадоксально странным, что в такой ситуации Чимин считает себя виноватым и думает только о том, как Юнги поведет себя с ним. Наверное, Мин пытался намеренно не замечать, насколько стал небезразличен Чимину. Дружба между ними пугала, а что-то невидимое, проскользнувшее в «Кабаньей головое», и вовсе вызывало трепет и ужас. Проще было не задумываться, но поступки говорили сами за себя: он был готов защищать того ценой своей жизни. — Больше нет, — ответил Мин, смотря на Пака с легкой улыбкой и осознанностью. За эти несколько дней он вырос и стал спокойнее. Необдуманная злость только сожжет и без того разрушенные мосты. Он не мог потерять еще одного человека из-за эгоизма и глупости. — Юнги, я хотел, — честно признался Пак и впервые поднял на него глаза, сталкиваясь с неоправданным ожиданием. На него смотрели не с презрением, а с заботой и переживанием. Смотрели так, как он и в сладких снах представить не мог. — Я обещал докопаться до правды и сделал это. Прости, что ты узнал все таким образом, — процедил он со стоящей виной в горле. — Я не могу обижаться на тебя, Чимин, — честно признаться Мин. Как бы сильно он не старался, но отношение к Паку никак не менялось, он не мог на него злиться, не мог винить и не мог презирать. Не после того, что тот для него сделал. — Скажи, — взмолился он, ища в друге поддержку и успокоение: — почему я могу простить тебя, но не Джуна? — Потому что ты его любишь, — как что-то понятное произнес Чимин, признавая истину. — Любимые делают нам всегда больнее, ты попросту не ждешь от них… — он даже не смог выговорить слово «предательство», не считая его таковым.       Юнги пожал плечами и выудил из кармана что-то переливающееся при попадании лунных лучей, как бы желая доказать Паку обратное. В его ладонях блестело украшение на серебристой цепочке. — Поправляйся, мне не хватает тебя, — шепотом произнес Юнги и надел подвеску на шею Чимина, в центре которой покоился адуляр. — На учебе слишком скучно, да и трезво, — добавил он, совсем вгоняясь в краску.       Чимин приложил руку к камню и вопросительно посмотрел на Мина: это был их камень, что однажды они сделали на алхимии. Камень, отданный Паком специально для Юнги. Камень, с которого началась дружба, а для Чимина кое-что большее.       А затем Юнги наклонился и оставил короткий поцелуй в уголке губ. Такой невинный, легкий и свободный, и такой сильный, желанный и трепетный для Чимина. Он прекрасно понимал: Мин делает это из жалости и заботы, но сердце все равно бешено билось.