Амортенция

Сокджин потушил свечу и закрыл личный дневник, готовясь ко сну. Последние события сильно выбивали его из колеи и заставили призадуматься о реальности происходящего. Если когда-нибудь он усомнится в трезвости своего ума, то сможет вернуться к записям и пережить жизнь заново. По крайней мере, оставление мыслей на бумаге помогало справиться с душевным недугом и одиночеством. Казалось бы, в его жизни появились люди, даже близкие, но в башне старост он оставался один. Каждую ночь, когда потухал свет, Джин оставался наедине со своим гнетущим и пожирающим одиночеством, осознавая, что если с ним что-то случится: заметят не сразу. Он приоткрыл ставни окон и впустил морозный воздух, слыша одним ухом как завывают волки по ту сторону Черного озера. К сожалению, о некоторых этапах судьбы он никогда не забудет — и частичная глухота тому подтверждение. За дверью послышались шебуршания, не думая, волшебник вытащил палочку и наставил на замок. Через минуту любые попытки взломать дверь или пройти закончились - неумелый вор отступил. Это показалось достаточно странным старосте: он неспешно и осторожно приоткрыл дверь, которая легко поддавалась вперед без каких-либо усилий. На пороге сидел Намджун, уткнувшись носом в колени и тоскливо поглядывая на лестницу. Джин опешил, такого ночного гостя он точно не ожидал, да видимо еще не в совсем трезвом состоянии. Джун поднял на него невинные глаза и расплылся в улыбке, выглядя как побитый щенок на паперти, что вызывало только чувство жалости. - Ты пьян? - жестко спросил староста, облокачиваясь об дверной проем и складывая руки на груди, тем самым выражая свое недовольство. - Если только чуть-чуть, - ухмыльнулся Нам, изображая жестом количество выпитого. Он поднялся и встал напротив друга так, что смотрел ему прямо в глаза и самодовольно улыбался. На самом деле за притворной улыбкой крылась большая боль и утрата — его глаза были разбиты и больше не сверкали, словно его больше ничего не радовало. Джун никогда не пьет в одиночестве — и это был тревожный звоночек. - Можно мне войти? - шепотом спросил Нам, опуская стыдливо взгляд и понимая, что ведет себя не правильно. Возможно, такой поступок только навредит и без того хрупким отношениям, но он катастрофически нуждался в компании. Джин только лениво махнул рукой, все равно не рискуя бы отпускать того в таком состоянии бродить по коридорам. Кто знал, на какие подвиги тогда бы решился юный герой. Намджун шаткой походкой направился к кровати и аккуратно присел на нее, боясь побеспокоить порядок. Он был изможден эмоционально и вымотан физически: не прошло и пары дней как его выписали с больничного крыла, о чем говорило разукрашенное лицо. Конечно, Джин был в курсе. Но правда для него отличалась: они просто подрались из-за прошлых ссор. В обще, именно такая информация была сказана всем причастным и особо волнительным, детали бы не сделали лучше и точно бы послужили почвой для будущих конфликтов. Ему казалось, что только находясь в башне, можно было закрыться ото всех проблем и отгородить себя от реальности. Почему-то здесь он ощущал себя защищено и уютно: так, словно зная, что его пригреют и обнимут. Блуждая в ночи в одиночестве, Наму нужна была поддержка и помощь. Да, он был сильным волшебником и еще более сильным человеком снаружи, но внутри оставался маленьким ребенком, который нуждался в любви. В затуманенную голову лезли обидные слова Юнги, его взгляд полный презрения и обиды, а здесь — все затихало и становилось спокойно. Словно одним присутствием Джин делал лучше, просто садясь рядом и кладя руку на колено. - Я не знаю, что мне делать, - простонал Джун, поворачивая лицо к парню и позволяя ему увидеть скупую слезу. - Мне кажется, это конец. Он никогда не простит меня. - Юнги был тем человеком, ради которого ты все это делал? - шепотом уточнил Джин, теряясь. Он привык видеть совершенно другого капитана: сильного, непоколебимого и решительного, а не подавленного и убитого. Казалось, они поменялись ролями. Нам кивнул, и староста притянул его к себе, повалив на кровать и заключив в нуждающиеся объятия. В этот мгновение все стало на свои места: картинка сложилась и от этого в голове стало ясно и понятно. Иногда Джину казалось, что Джун безумен до идеи и безрассуден - так и было отчасти, но теперь он выглядел человеком с весомыми причинами. Благородным волшебником в глазах старосты: надежным другом и верным до помощи. - Наверное, я жалок в твоих глазах, - простонал гриффиндорец, утыкаясь носом в родную шею и чувствуя аромат свежего хлопка и морозной зимы. Ему так хотелось порой быть слабым и беззащитным, хотелось раствориться в чужих руках и утонуть в человеческом тепле. Понять, что для кого-то ты важен и кто-то поймет и примет тебя безоговорочно. - Никогда не был и не будешь, - пресек Джин. Он приподнял лицо Нама за подбородок и заглянул в его отчаявшиеся и потухшие глаза. Глаза, нуждающиеся во спасении и помощи. Глаза, что смотрели на него с мольбой и трепетом. Тогда Джин оставил короткий и нежный поцелуй на губах, как бы мысленно крича о том, что всегда будет рядом, а затем смахнул слезы с ресниц и крепче прижал к себе. - Давай попробуем, - раздались ласковые слова подле уха, и Нам неуверенно посмотрел на него, теряясь в размышлениях. - Я про нас, - уточнил Джин, - может получится. Мы эффективная команда , - усмехнулся, вспоминая про их героические похождения. Намджун слегка отодвинулся и наконец-то пришел в сознание, как после затяжного сна. Он повертел головой, стараясь понять, а не послышалось ли ему вообще, но решительный взгляд друга говорил об обратном. Джин был именно тем, кто всегда знал цену словам и попросту ими не разбрасывался. - Не надо из жалости..., - Джун повторил сказанные слова в ванне старост и прикусил губу, до конца не понимая мыслей парня. Джин только рассмеялся и махнул рукой, намекая на нелепость догадки, а после резко переменился. Теперь он со всей серьезностью и ответственностью смотрел на друга: он любил его в детстве, ненавидел в подростковом периоде, а сейчас просто утопает в нем, погружаясь на самое дно. Чувства, которые он так только остерегался и сторонился, наконец-то накрыли с головой и не оставили больше шанса для раздумий. Увидев его сегодня: побитого, слабого и беззащитного, Джин в одночасье принял решение - быть рядом вне зависимости от того, кем они приходятся друг другу. Потребность в Джуне стала как кислород: когда его мало - плохо, когда много - мучительно. Но теперь, кажется, они были повязаны и не только судьбой. - Я просто хотел и хочу быть всегда рядом с тобой, - ответил он и оставил непринужденный поцелуй на лбу Нама, проявляя высшую степень уважения и благоволения. - Я доверю тебе, Намджун, - ему показалось, что это именно те слова, в которых так нуждался гриффиндорец. - Значит вместе? - Джун расплылся в улыбке и сцепил их руки, преподнося к щеке и мягко проводя по коже словно ласкаясь по-кошачьи. Они слились в крепком поцелуе, наполненным трепетом первой любви и желанием навсегда запечатлеть его в памяти. В поцелуе, положившим начало для цветения крепких чувств, для начала чего-то грандиозного и осознанного. Они прижались друг к другу, утопая в опьяняющей эйфории и желая завладеть друг другом, когда страсть настолько велика, что хочется погрузиться в человека и раствориться в нем, превращаясь в единое целое. Их стало одолевать несгораемое притяжение друг к другу. - Я хочу, чтобы эта ночь была одна из немногих, которую мы проведем вместе, - прошептал Нам и стал рассыпать поцелуи по лицу и шеи парня, одаривая его вниманием и трепетом. Так, будто пытаясь упиться в один момент и заполучить все и сразу.

***

      Время близилось к ужину, однако, гостиная Слизерина по-прежнему пустовала. И дело было отнюдь не в завернувшихся студентах, а в нежелании тех проводить свободное от комендантского часа время в четыре стенах. Поэтому даже непогода была приятной альтернативой и причиной лишний раз избежать долгих вечеров в сырости и унылости среди крыс, обсуждающих политику и законы нового порядка в школе. За возможность лишний раз подышать воздухом и не быть арестованным за этом хватались все, кроме двух молодых телом, но старых душой учеников, которые нагулялись вдоволь. Прошло всего пару дней с выписки из больничного крыла, и Чимин лишний раз не совершал необдуманных перемещений и похождений по коридорам, сейчас его ближайшим другом стал диван и настойка на травах и снятия болей в ребрах, что саднили при вдохе. Он вяло перелистывал талмуд по зельеварению, быстро нагоняя материал и разбираясь в темах также хорошо, как и в своих пяти пальцах. Огонь с камина приятно согревал ноги, напоминая о беззаботных и теплых временах. Отдых в одиночестве длился недолго: дверь гостиной чуть ли не слетела с петель, и в помещение вихрем влетел разгневанный Юнги. Он был полностью припорошен снегом, что торчал только красный сопливый нос, которым он шмыгал и юрко оглядывался по сторонам в поиске жертвы. В руках его покоилась стопка писем. - Эти паршивцы, - сквозь зубы процедил Мин, до скрежета сжимая свежую стопку бумаги. - Малолетние мародеры, совсем стыд и совесть потеряли. Никакого уважения к старшим! Пак залился звонким смехом и сразу схватился за бок, снижая темпы и переводя взгляды на что-то менее уморительное нежели как заснеженный гном, посылающий на всех проклятья. Юнги стал отряхиваться от, как ему показалось, горы снега, что была везде и даже в штанах, попутно раздеваясь на ходу. Остановился он на футболке и тонких брюках, тотчас ныряя к Чимину под плед и переплетая их ноги, дабы погреться обо что-то теплое, плевая на морали и приличия. От такой наглой выходки Пак покраснел и только едва двинулся. Ощущение холода чужого тела не то, что было неприятно и промёрзло, а скорее вызывало детский восторг и умиление. Раньше их отношения трудно было назвать тактильными, зато сейчас никто из них не чурался лишних прикосновений. - Опять Чонгук? - тихо спросил Пак, откладывая в сторону ненужный учебник и переключаясь на более интересное. - Только они снюхались с Тэхеном, как оба вышли из-под контроля. Пронырливее пикси стали. Чтобы они так на уроках старались, как на мне. Видите ли им надо было опробовать новое заклинание, а я что в мишени заделался? Не будь я придавлен снегом, надраил бы зад - обоим! - последнее слово парень подчеркнул интонацией, лишний раз выказывая свое недовольство союзом. - Хватит ворчать, а то на домового эльфа становишься похож, - Чимин усмехнулся и получил пяткой по ляжке за болтливый язык. Юнги укутался в плед по нос и встрепенулся, высовывая только руки с письмами и прищуренными глазами смотря на адресатов. Пачка была толстовата, почерк неразборчив, а желание читать мемуары и вовсе отсутствовало. Он так поступал всегда - копил письма несколько месяцев, пока Филч не делал замечание про захламленную совиную башню, а потом еще долгое время хранил их в тумбочке, не решаясь прочитать, словно сам факт вызывал в нем отвращение. На первых десяти конвертах стоял адрес дома, дальше письма из банка Гринготс о задолженности за летний период - об этой части жизни ему хотелось умолчать, оставшиеся он уже не стал смотреть и апатично швырнул пачку в камин. Огонь вспыхнул с новой силой и заставил Пака вздрогнуть от неожиданности. Вначале Чимин хотел отпустить язвительную шутку, но деликатно промолчал, кидая беглый взгляд на друга и подмечая его истинные эмоции, скрытые за маской шутливости и гримасой недовольства. Было то, что невозможно скрыть от близкого - глаза, кричащие от боли и отчаяния. Его мир внутри давно сгорел и только угольки дотлевали, распространяя по организму ядовитый дым. Пак хотел бы знать, насколько тому тяжело, хотел бы разделить с ним ношу и бремя ответственности, но знал - ему не позволят. Его даже на порог не пустят, никого не пустят - есть такие вещи, через которые волшебник должен пройти сам. И смерть не была исключением, а именно понимание того, что твое время закончилось и ты ничего не можешь с этим сделать. Юнги храбрился, забивал свою голову любыми мыслями и действиями, лишь бы не думать лишний раз о своей судьбе. Одно дело понимание своей сущности, а другое принятие. Так вот, у него были проблемы сразу с двумя пунктами. Как вообще можно понять то, что ты умрешь и принять это? Однако, все таки было кое-что - смирение и безразличие. Если это нельзя изменить, тогда зачем стараться и подвергать себя эмоциональным пыткам? Если все решено за него еще в день его рождения, тогда что он решает? Наверное, Юнги был еще слишком юн, чтобы осознать все сполна. Слишком молод, чтобы осознавать страх и кидаться в муки самобичевания. А может, его отрешенность и эмоциональная худоба говорили за себя. Тем не менее, сидя рядом с Паком он позволил себе прикосновения и жесты, которых чурался в обычной жизни просто потому, что он был таким человеком. И дело было не в каких-то чувствах или открытости души, а в понимании того, что Юнги больше не нужно строить воспоминания, не нужно их сохранять, чтобы о ком-то помнить, - а Чимину нужно. Наверное, такими маленькими но значимыми жестами, Юнги старался загладить недоплачиваемый долг, чтобы после него осталось больше хорошего, чем плохого. - Ты как? - шепотом спросил Чимин, тщательно рассматривая лицо сокурсника в тенях от пламени и подмечая мимолетные изменения, произошедшие за неделю - отстранённость во взгляде, всегда плотно сжатые губы и наморщенный лоб. Он был напряжен. - Хочешь посплетничать? - кинул Мин, - а потом мы выпьем вина, порыдаем в подушку и заплетем друг другу косички, - это не было злыми словами, а скорее ироничными. Он кротко усмехнулся и закатил глаза, подчеркивая ненужность вопроса. Лезть к нему в душу - не лучшее решение. Только отдернув себя и свой скверный характер, он все же сдался под пристальным взглядом и продолжил более спокойно: - не хуже чем после тролля по трансгрессии. Я каким-то магическим образом все еще учусь в Хогвартсе, так что и с этим справимся. Юнги как всегда все превратил в шутку и отмахнулся рукой, надеясь что его оставят в покое и дадут самому разобраться. Теперь это только его личная война, в которой близкие могут только пострадать. И расплачиваться только ему - хотя бы на такое умное заключение, как Юнги казалось, хватило ума и зрелости. - Помнишь, мы видели один сон, - Пак выпрямился и пододвинулся ближе к другу, говоря более чем серьезно. Юнги резко посмотрел на него: зрачки увеличились, а грудная клетка сильнее раздулась. Он отчаянно выдохнул, медленно качая головой и вжимаясь спиной в подлокотник дивана. Бежать было некуда: только он предпринял попытку дернуться, как Чимин перехватил его руку за запястья и пригрозил взглядом. Он как некогда был серьезен - это и пугало. - Нет, - Мин попытался вырваться, но хватка была крепкой. У него свело челюсть только от одной мысли. Никто и никогда не должен больше рисковать ради того, кому больше не помочь. - Это бессмысленно. Ничего не изменить. - Нельзя повлиять на итог, но на процесс то можно. Юнги, подумай сам, никому не выбраться из этой войны безучастным, но кого-то можно хотя бы защитить, поэтому мы должны попытаться. Когда-то я ввязался в это необдуманно, сейчас же я говорю с полнотой серьезности и понимаем, - Чимин прекрасно знал, что то был не сон, а будущее. Их разговор все равно приведет к его логическому исходу, как бы Мин не противился. - Тебе не нужно идти со мной по этой дороге, ведущей в никуда, - напомнил Юнги, начиная заводиться и вскипать на Чимин из-за его непроходимой прямоты и тупости. Нельзя просто так разбрасываться своей жизнью и рисковать ради того, чья жизнь нисколько больше не стоит. А потом его осенило: он вообще не понимает мотивов друга. - Зачем тебе это, Пак? К сожалению, фраза была брошена метко и грубо с лицом полным жалости и будто отвращения к самому себе. Чимину стало неприятно, неужели Юнги не догадывается? Будто все его последние действия были бессмысленны, и он попросту был все время рядом и подставлял плечо. Словно все его слова были брошена на ветер, а о попытке поцелуя в Кабаньей голове и вовсе позабыли, если бы это было важно только для него. Может, все было действительно так - Юнги считал с недавних пор его другом, но не задумывался о большем. И тут до Пака снизошло озарение, что Юнги и не должен был об этом задумываться, потому что состоит в счастливых и взаимных отношениях, о чем говорило кольцо на пальце. Он сам себя загнал в ловушку. - Потому что ты мне нравишься. Сказал и не подумал. Слова нашли ответ сами и не задержались на языке, ему казалось это настолько очевидным и простым, что молчать не было смысла. Чимин не из тех, кто будет томно вздыхать и любоваться портретом любимого. Он видел в признание спасение и упокоение души, считал важным поделиться этим с дорогим человеком. - Ты идиот, - без зазрения совести выпалил Мин, оторопев от услышанного. Пак громко и истерично рассмеялся, продолжая одной рукой держать друга, а второй прикрывать стыдливые глаза. А чего он ожидал? - Как тебе мог понравиться человек, который ненавидел тебя всю осознанную жизнь? У тебя проблемы со зрением или мне покрутиться? Я же только, что и делал, так это причинял тебе боль, - Юнги также начинало прорывать на смех. Ситуация не была комичной, но они смеялись вместе и понимали, что никто их не пристыдит за откровенность. - Наверное, я мазохист, - тот повел плечами и взъерошил пепельные волосы, исподлобья смотря на друга и видя на его лице приятную улыбку и принятие слов. Он не ждал в ответ объятий или ответных признаний - было бы глупо расчитывать на то, что принадлежит другому человеку. Когда из взгляды пересеклись, Юнги слегка покраснел и вздохнул от вспыхнувших воспоминаний, которым было не место. Его голову занял пикантный сон и неведомое в Кабаньей голове, когда он не смог отстраниться, а просто выжидал следующих действий. И казалось бы, ему должно стать стыдно и совестливо за такие мысли и раздумья, но ничего подобного не было. Наверное, впервые в жизни, Мин захотел быть честным не только к себе, но и близким людям. Определённо, у него есть какие-то эмоции по отношению к Чимину, но еще непонятно какого характера. И Юнги захотел это проверить, чтобы четко определиться. - Поцелуй меня. Прозвучало как раскат грома среди белого дня. Чимин поднял на него полные удивления глаза и замер, не веря своим ушам. Внутри него все содрогнулось, а земля вокруг, кажется , зашаталась. Недолго думая, он быстрым движением притянул Мина к себе и крепко обнял, зажмуривая глаза в попытках совладать с желанием. В мыслях звучала мантра: "я не могу так поступить, я не могу так поступит", его нравственные ориентиры рушились. И дело было не в том, что в душе он порядочный человек, а в том, что он уважал Юнги и его чувства к другому человеку, уважал Хосока. Что будет с ним, перейдя он дорогу и столкнувшись потом с каменной стеной и разочарованием? Желание было максимальным: сводящий с ума запах, близость и тепло тел и сбитое дыхание под ухом, но пока им еще управлял ясный рассудок. - Ты будешь жалеть, - с болью в голосе прошептал Пак и сжал тело друга так, будто тот был спасательным кругом. Он боялся отстраниться и понять, что больше не может держать себя в руках. - Я буду жалеть, если не попробую, - четко и смело выдает Юнги и слегка отстраняется так, чтобы взглянуть на трясущегося и мокрого от волнения и тревоги Чимин. Они смотрят друг на друга с легкой ухмылкой на лицах, Чимин прислоняется лбом ко лбу друга и еле заметно прикасается к кончику носа своим - особый вид поцелуя, дарящий искреннюю любовь и привязанность. То, что скрепляет не хуже драки. Мин проводит ладонью по щеке Чимина и прикрывает глаза, забыв, как правильно дышать, - ему слишком хорошо и по-домашнему тепло в душе, ему безопасно. Появляется ранее неизведанно чувство - желание утонуть и раствориться в человеке, стать с ним единым целым. А потом Юнги сдается и принимает ситуацию: он притягивает Пака и нежно целует, едва разлепляя губы. Такой томный, жеманный и долгожданный поцелуй - проявление всей заботы и трепетного отношения к друг другу. Он целует его как неопытный юнец целует самую драгоценную розу, боясь ей не понравиться. Чимин чуть раскрывает пухлые губы и позволяет углубить поцелуй, который сразу срывается на жадный и глубокий. Изголодавшись, он стонет в раскрытый влажный рот и прижимает Юнги к себе как самое ценное в жизни. Мажет губами и проявляет настойчивость, стараясь запомнить момент как можно дольше - открывает глаза и видит перед собой раскрытого и уязвимого парня, который активно ему поддается и притягивает ближе за волосы. Ему сносит крышу окончательно. На одно мгновенье они становятся едины не только физически, но и духовно. По щеке Чимина скатывается одинокая слеза и теряется в вихре акта проявления чувств. Он последний раз позволяет своим губам исследовать дорогой ему рот и медленно отстраняется, оставляя после себя тяжелое дыхание и одурманенный рассудок. Больше нельзя - не остановится, не сможет сдержаться и точно пожалеет. Как ошпаренный он встает и прикасается к зацелованным губам как к чему-то важному. Мин медленно открывает глаза сквозь морок и хмурится, не до конца осознавая, что больше нет теплых и пухлых губ, что способны согреть мороз в душе. - Нам нужно идти на ужин, - с заиканием и придыханием выпаливает Пак и быстро растворяется, словно его и никогда не было. Впопыхах уносит свое разгорающееся тело и немеющее желание, что отзывается судорогой в ногах. Так много чувств, так много мыслей - хочется сбежать. - Чимин, - выдыхает Юнги и осматривается в попытке остановить того, но лишь мотает головой и откидывался полностью на диван, охваченный чем-то новым и ураганным. Его определено будто сбили с ног.