Амортенция

— А это ловко ты придумал, — прошептал Юнги, пробираясь на корячках между кухонными плитами вслед за парнем, который ориентировался здесь как у себя дома.       Тэхен больше не хотел убегать, ровно как и не хотел сражаться с ученицей, поэтому идея спрятаться казалась верным решением. Никому не придет идея искать на кухне — здесь нагромождена посуда, много непонятных шкафов и складов с едой, бродят сонные и ворчливые эльфы, а главное — здесь особо никто никогда не гуляет в ночные часы. Идеальное прикрытие, чтобы выйти из воды сухим, так предполагал пуффендуец. И только поэтому он сунул палочку за пазуху, даже не рассчитывая ее применять, ведь сама мысль сражения против своих была ему противоестественна и чужда. — И поживиться можно, — докинул Юнги, на ходу приоткрывая ящики и заглядывая внутрь. После выпитого алкоголя знатно бурлило в животе от голода.       Ким шикнул и неожиданно ударил слизеринца по ладони. Мин побагровел от наглости и в ответ толкнул парнишку в спину, тот покачнулся и удержал равновесие, а дальше продолжил путь так, словно ничего и не произошло. Юнги закатил глаза и пробубнил под нос что-то невнятное.       Они медленно продвигались через мешки с картошкой и казаном, по которому стекал жир с вечернего ужина. Мин нечаянно задел тот плечом и вляпался в остатки еды, брезгливо фыркнул и незаметно вытер край рукава о подол мантии Кима, все равно та тащилась за ним и изрядно мешалась под ногами.       Конечным пунктом движения оказался огромный склад, располагающийся в самом конце за дубовыми дверьми. Они заползли внутрь и закрылись на увесистый засов, моментально погружаясь в полумрак и холод, и только единственный лунный луч сквозь небольшое окно освещал заставленные полки с пропитанием. Юнги удовлетворительно присвистнул и шмыгнул носом от перепада температур, без обогрева им точно не обойтись. Ким замотался в мантию и присел на ящики, поджимая к себе ноги и внимательно наблюдая за Юнги, походящего на шкодливого кота. Откопав где-то бутылку рома для пропитки тортов и кровянку, он присел рядом и смачно присосался к бутылке.       Некоторое время они молчали, и только чавкающие звуки в перемешку со стуком зубов разбавляли обстановку. Мин протянул парнишке бутылку крепленого и застарелого рома, чтобы тот согрелся. Тэхен некоторые время смотрел на напиток и сомневался: поперек принципов и возраста стоял собачий холод, забравшийся под кожу. Можно было бы воспользоваться палочкой, но это последнее о чем мог бы подумать волшебник. Порой ему вовсе хотелось позабыть, кем он является. Все-таки нехотя Ви принял бутылку и сделал осторожный глоток, после поморщился и еле сдержал наступающий кашель, в горле запершило. Юнги невольно простонал и махнул рукой, жалея, что не находится в привычной компании: тоска по Паку сразу взяла над ним вверх и засела навязчиво в голове. Только сейчас, находясь почти в одиночестве, ему удалось осмыслить перепалку в выручай-комнате, и картина мира стала складываться не в самый приятный пазл. Именно от этого он оттягивал запланированный разговор и намеренно тянул время, не желая знать правду. Ему казалось, что он догадывался, но боялся признаться себе в этом и поверить в то простое, что лежало на поверхности. Иначе его жизнь вновь изменится.       Тэхену было неловко сидеть с Юнги: он ощущал те негативные эмоции, которые тот испытывал рядом с ним и все еще не понимал, по какой причине его чуть ли не силком потащили за собой. Юнги никогда не нравился Тэхен, и об этом знали все, поэтому сам факт их совместного времяпровождения казался нелепым и глупым. На пуффендуйца накатывало чувство страха и беспомощности: неизвестно, сколько нужно просидеть в мерзлоте и когда их обнаружат, если обнаружат. Одно он осознавал четко — в Хогвартсе больше нет безопасного места. Скорее всего, никогда и не было, но именно сейчас это ощущается особо остро. — Слушай, — первым не выдержал Тэхен и заговорил, перед этим набираясь храбрости и делая пару глотков, быстро закусывая колбасой и давясь от горечи напитка, — я ведь не такой наивный, как ты думаешь, — его голос был серьезен и внушителен, — была ведь причина, почему ты меня выдернул?       Юнги немного обомлел и нервно усмехнулся, недооценивая паренька: тот был не так прост, как мог показаться. Все-таки разговор состоится именно сейчас, чему Мин был не так сильно рад, находясь еще не в нужной кондиции. Он не знал, с чего начать, а главное — как быть тактичным, что ему вовсе не свойственно. — Чонгук мой лучший друг, — честно признался тот, выбирая тактику правды и прямолинейности. — Именно поэтому ты считаешь, что можешь затыкать ему рот и решать, что ему лучше, а что нет? — такой наглости от тихого мальчика никто не ожидал.       Юнги подскочил с места, не ожидая выпада в свою сторону. Наезжать и выпытывать должен он, а не его отчитывать. Как этот юнец вообще осмелился пойти на него с такими грубыми обвинениями? Мин раздул ноздри и сжал кулаки, остерегая себя от греха. Тэхен посмотрел на него невинным взглядом и хлопнул ресницами, и только слегка приподнятый уголок губы выдавал его истинную личность, скрытую от глаза публики. — Кем ты себя возомнил? — злобно огрызнулся Юнги, — знаешь младшего не больше месяца и считаешь, что можешь зазнаваться? По сравнению со мной, ты просто жмыр!       Оскорбления не выдержал уже и Тэхен, он подскочил и вплотную подошел к тому, с кем когда-то пытался наладить связь. Тема обсуждения Чона была для него болезненной и слишком личной, за него он мог любому горло перегрызть и показать свои отнюдь не пушистые лапы. — Я хотя бы его не бросал из-за собственных проблем и всегда был рядом! А что ты сделал? При первой сложности решил сбежать на хогвартс-экспрессе, — Тэхен прекрасно осознавал силу сказанного вовремя слова.       Юнги как обдало холодной водой, он отшагнул назад и растерялся. Откуда он знает? Холодный пот выступил на его лице от противной мысли: захотелось сплюнуть все то гадкое, что вертелось на языке. Он горько прижался к бутылке и заглушил внутреннюю боль алкоголем. Чего он ожидал собственно? Чимин был лучшим другом этого едкого чудака, что не умел держать язык за зубами, и ясное дело — делился жизнью. Оправдание никак не помогло унять нарастающее отвращение и презрение ко всему окружающему. — Зато ты оказался рядом, да? Как удобно, не находишь? — процедил Мин и уже порывался схватить малого за грудки, но отдернул себя. — Что ты хочешь этим сказать? — Тэхен прищурился, желобки на его висках напряглись. Он вытянулся по струнке и, кажется, задержал дыхание. — Интересно выходит: Чонгук начинает встречаться с Ланой, а в следующий момент уже души в тебе не чает, — сладостно протянул Мин, расплываясь в едком оскале. Победа была почти в его руках, осталось только расколоть неправдоподобную игру чудака и устроить всеобщее линчевание. Он почти гордился собой и тем, каким хорошим другом в своей голове был. — И? — с усилием выдавил тот и сжал челюсти до скрежета зубов. Он хотел закрыть уши руками, хотел убежать и больше не слышать ядовитых слов. Не хотел, чтобы очки трескались и не хотел признавать правду, о которой сам в глубине души догадывался. — Ему всегда было на тебя наплевать, — прошептал Юнги в плотно сомкнутые губы Тэхена, получая удовольствие от такого издевательства. — Откуда взялась такая преданная любовь? Неужели так понравился поцелуй? — с наигранным любопытством продолжил Мин, не в силах остановить игру или уже открытое издевательство. — А нет, подожди. Кажется, тогда он сказал тебе не приближаться к нему? — Откуда ты.? — Тэхен опешил и опустил голову вниз, отчего кучерявые волосы упали на глаза и скрыли проявившиеся слезы. — И как ты это сделал? — поверх вопроса кинул Юнги, даже не удосуживаясь ответить. Тактично, как он планировал, не получилось. — Сделал что? — его агрессия и злость перешли в отчаяние и скребущую тоску. Тэхен почти сдерживал подкатывающийся поток слез, почти сдерживал всхлип, так и норовящий сорваться с уст. Ему стало душно и жарко находиться в тесной каморке наедине с этим человеком. — Не прикидывайся, я все равно тебе не верю, — фыркнул Мин, где-то на задворках трезвого сознания понимая, что начинает перебарщивать. — Не заливай мне про искреннюю любовь. Мой Гуки, он не такой. Да ты и сам это знаешь, так ведь?       Тэхен отвернулся и сжал кулаки: скольких усилий ему требовалось, чтобы переступить через себя и взглянуть на ситуацию без обиды и пожирающего изнутри гнева. Ему стоило быть выше своих эмоций и примитивных реакций на оскорбления. Его явно пытались вывести из себя, и ему ничего не стоило нацепить одну из масок и притвориться равнодушным. Однако, именно сейчас сдерживаться давалось с трудом: он не мог совладать с чувствами и взять себя в руки. — Послушай, — ответил Ви, выдавливая каждую букву, пытаясь сделать голос спокойным и отчужденным, — я люблю его еще с первого курса, и твои обвинения оскорбительны для меня. Я никогда бы не посмел тронуть того, кем живу и дышу. — Чушь, — отмахнулся Юнги, даже не желая слушать и вникать. — Мне плевать на твои чувства, я хочу знать, почему мой лучший друг стал одержимым … — он проглотил последнее слово и поморщился. — Кем? — Местным чудилой, — стыдливо произнес Юнги, осознавая, что последнее было лишним.       Тэхен истерично рассмеялся и облокотился спиной на стеллаж, нащупывая что-то рукой и хватаясь за рукоятку предмета. Ему всегда было плевать на мнение окружающих о себе: пусть болтают сколько угодно, сколько угодно оскорбляют и унижают — он все стерпит и проглотит, ему нет дела до их существования, нет дела до пустых людей, питающихся чужими эмоциями. Только сейчас все было иначе, он как никогда ощутил сердцем всю боль острого слова. Захотелось завыть, а потом сложиться клубочком и заскулить в собственный хвост. Он никогда не считал Юнги другом, но и не считал «чужим» для себя.       Мин тяжело выдохнул и прикрыл лицо руками: в очередной раз, он все испортил — можно же было поговорить нормально. Только он хотел сделать попытку начать диалог нормально, как Тэхен крепко ухватился за чугунную сковородку и поднял ее вверх. Глаза Мина округлились, он выбросил вперед руки, готовый принимать жесткий удар, грозящийся стать последним. Тихий парень с виду, а сковородку держит так уверенно и свирепо, что Юнги не на шутку испугался. — Давай-ка не горячись, — с нервной усмешкой прошептал он, сглатывая и косясь на единственное скромное окошко. Луна скрылась за пунцовыми облаками, и в каморке пропал свет. Мин еле слышно ругнулся.       Что происходило дальше больше напоминало вакханалию и отрывки невнятного рассказа. Несмотря на дубовый заслон, дверь слетела с петель и грохнулась в мешки с мукой, поднимая вверх пшеничную взвесь и накрывая помещение белым туманом. Юнги отшатнулся на бочку и грохнулся на картошку, становясь скорее случайным наблюдателем, чем активным участником. Тэхен, словно и ожидая гостю, сразу выставил вперед чугунную поверхность сковороды, и заклинание невиданным образом отразилось и улетело на кухню. Взрыва не последовало. Флора громко цокнула и схватилась руками за стену, гневно смотря на парней и обдумывая план мести. В воздухе все еще витали снежинки муки, напоминая собой о пурге, разбушевавшейся за стенами замка.       Девушка выставила вперед палочку, смотря на орудие Тэхена и начиная громко смеяться. Он остался невозмутим: только уголок губ слегка дернулся, а затем он резко нанес удар по дверному косяку и, висевшие кое-как балки повалились прям на Флору. Чтобы защищаться не обязательно было владеть магией и использовать палочку — быть неожиданным гораздо более эффективное средство. Ким был посредственным волшебником, зато смекалкой был не обделен. Юнги, все еще валясь враскорячку на мешках, ахнул и схватился за бутылку с алкоголем, переживая за ее целостность больше, чем за свою жизнь. Его одновременно пугал и восхищал пуффендуец, выглядящий опаснее любого пожирателя.       Однако Флора была не промах. Она выкинула невербальное заклинание и доски повисли в воздухе, после чего довольно расплылась в улыбке и захлопала в ладоши. — Признаюсь, ты меня поразил! — воскликнула она, быстро моргая и смотря на парнишку как на младшего брата: с жалостью во взгляде и ушлым замыслом, — но время игр закончилось, надоел.       Она фыркнула и еле заметно взмахнула палочкой, шепча что-то под нос. Сковородка накалилась и выпала из рук Тэхена: он громко вскрикнул и отдернул ладонь, бегло оглядывая небольшой ожог. Девушка торжественно взвизгнула и со всей жестокостью и злостью, что присущи дамам ее пылкого возраста, наставила на Ви свое оружие. Она бы не стала чураться заклинаниями и с легкостью бы использовала все непростительные, отыгрываясь по полной. Флора никогда не была добродушной девочкой с искренним сердцем, скорее хладнокровной и жесткой стервой, которой окончательно сорвало крышу после объявления свободы для всех тайных и скверных мыслей. Она ощутила вседозволенность и защиту своего рода, позволяя себе полный беспредел. Флора без раздумий приняла темную сторону вместе с сестрой, провозглашая себя святыми, чьей миссией было избавить школу от грязной крови.       Как вдруг Юнги огрел ее по голове бутылкой и лишь пожал плечами, наблюдая за тем, как бессознательное тело расстилается по усыпанному мукой полом. Они пересеклись с Тэхеном взглядами и некоторые время простояли в тишине, наблюдая за тем, как Флора медленно дышит. — Она же все-таки девушка, — выдавил из себя Ким, отрицательно качая головой и потирая затылок. Складывалось ощущение, будто он и сам был не уверен в своих словах. — Лучше она, чем мы, — отмахнулся Мин и вышел из кладовки, оглядывая место происшествия и присвистывая — с утра гномы придут в ярость. — А я честно признаться, уже подумал: ты меня собираешься огреть. Как ты ее услышал? — он рассмеялся и смахнул с плечей остатки пшеничного апокалипсиса. — Я и не слышал, — с каменным спокойствием ответил Тэхен, наблюдая за быстро сменяющейся мимикой Мина. Безусловно, он шутил и никогда бы не посмел поднять руку на человека вне зависимости от того, что он наговорил и сделал. — Почувствовал, — добавил тот и услышал выдох облегчения рядом с ухом.       Перед выходом Тэхен все-таки достал палочку под возмущённые крики Юнги и применил чары, возвращающие каморке изначальный нетронутый вид. И только крепко спящая внутри ученица, облитая алкоголем, могла вызвать подозрения. Покидали кухню они уже глубоко за полночь. Молча волоклись по коридору и по очереди зевали. — Я хоть и странный, — сквозь зубы отозвался Тэ, поправляя сбившиеся кудри и потирая усталое и измученное лицо. С него было достаточно приключений за последнее время. — Но не заслуживаю твоей ненависти и нелепых обвинений, — его слова мигом окрасились серьёзностью и пониманием сказанного. — Если ты сомневаешься, то лучше спроси своего лучшего друга. Это было глупо — бросаться на меня с обвинениями и оскорблениями. — Сам понял, — буркнул Юнги, закатывая глаза и пристыжено опуская голову. Переборщил, раскаялся, извинился в своих мыслях. — Если хочешь проявить заботу и заинтересованность, то дам совет как — не лезь в чужие отношения. У тебя вроде свои есть, — грубо произнес Ви. — А я и не спрашивал твоего совета, — поверх его слов перекрыл Юнги, засовывая руки в карманы и ускоряя шаг. — Раз так, спокойной ночи, — обиженно кинул Тэхен и, развернувшись ушел.       У него скребло на душе. Все задвинутые подальше мысли нещадно прорывались наружу и обещали накрыть волной паники. Ему стало чертовски одиноко и неуютно среди каменных стен: захотелось разделить с кем-то свою тревогу и опасения. Захотелось поговорить об отношениях, захотелось порываться и почувствовать себя действительно нужным. Именно поэтому он направился на поиски Чонгука, еще не зная, что ему уготовила ночь.

***

      Ночь медленно двигалась к рассвету: стрелка часов перевалила за 4 утра. За окном продолжала завывать вьюга, сильные порывы ветра отчаянно хлестали по окнам, наполняя гостиную гулом и еле уловимым камерным пением. Огонь не горел, единственным источником освещения служил одинокий кандилябр на стене, света которого хватало только на столик и половину замшевого дивана.       Дубовая дверь издала душераздирающий стон и стукнулась о стену, после чего раздался не менее громкий и отборный мат. Изнеможенный и промерзший ученик остановился в проходе и устало облокотился на косяк, начиная громко дышать и заполняя комнату своим присутствием. В подземелье было холодно, а он все никак не мог отогреть, кажется, отмороженные конечности. — Дверь закрой, дует, — раздалось эхом откуда-то из темноты. Голос был жестким, сухим.        Ни проронив ни слова, Чимин повиновался и прошел в глубь гостиной. Встал напротив кресла, в котором виднелся силуэт, вгляделся в знакомые черты и отчаянно выдохнул, накрывая лицо руками. Ему захотелось рухнуть прям здесь на колени и разрыдаться от ноши на плечах — он был изнеможен до предела, голова гудела от постоянных терзаний и сомнений. Очередная погоня, очередной разговор и он смело сможет заказывать себе койку в больницу Святого Мунго. Ему хотелось пасть в родные объятия, чтобы его пожалели и пригрели у сердца, погладили по голове и сказали, что впереди ждут только светлые времени, а ему больше не нужно притворяться сильным и каменным. Однако вместо этого он развернулся и также молча разжег камин без волшебства. Рухнул на диван и повернул голову к Юнги в поисках поддержки и понимания. Тот сидел, поджав колени под себя, и даже не смотрел в его сторону. Крутил в трясущихся руках бокал с вином и таращился в одну точку: под его глазами залегли синие и глубокие мешки, в которых сказывалась годовалая усталость. Пак поджал губы и пододвинулся ближе, только сейчас подмечая, что на столике подле стоял второй бокал, предназначенный для него. Под ложечкой засосало, он не подал виду беспокойства и нехотя прикоснулся к напитку, сомневаясь, а в состоянии ли его тело воспринимать сегодня дозу спиртного.       Сделал мелкий глоток и покривился: вино отдавало приторным вкусом кардамона и меда, словно кто-то нарочито разбавил его сладостью, или оно успело забродить. Было не вкусно, но горячо — согревало, поэтому осушил пол бокала и прилег на подушку. В это время Юнги ни сделал ни одного глотка — переживал и размышлял, краем глаза наблюдая за поведением Чимина. Впервые ему стало по-настоящему страшно: он не позволял ни одной мысли проникнуть в воспалившееся сознание, гнал все догадки и старался сохранить тишину в голове. Страшно было думать. Страшно было смотреть близкому другу в глаза и видеть в них то, от чего он пытался тщательно закрыться. Он ведь знал правду, давно знал, но не мог ее принять и поверить. — Устал? — нежный шепот раздался рядом с ухом: Мин склонился к изголовью так, что их головы почти соприкасались. Они распластались на мягких мебельных подушках и погрузились в атмосферу полусна. — Скорее замерз, — также тихо и лениво отозвался Пак, — нас гнали до совятни по сугробам почти в одних пижамах. Эта ночь явно не войдет в список самых лучших, — его голос был похож на мурлыканье.       Мин мягко сглотнул подступающий к горлу ком и прикоснулся к руке Чимина: так острожно и щепетильно, будто опасаясь, что тот отдернет ее или растворится в мираже сновидения. В самом деле, кожа была ледяная. — А какая войдет? — ему просто хотелось разговаривать ни о чем, как в былые времени и позабыть обо всем на свете. Притвориться на мгновение, что ничего не было. Притвориться, что кроме них в мире никого не существует. — Та, в которой ты поцеловал меня, — честно признался Чимин и скрепил их пальцы вместе, довольствуясь каждым моментом. На душе так противно заскребло, стало тревожно.       Юнги отхлебнул вина для храбрости и поморщился, глаза стало жечь. Кажется, он никак мне мог набраться сил для настоящего разговора или вовсе не хотел. Между ними все было так прекрасно в последнее время, а отношения с Чимином были тем единственным оплотом спокойствия и надежности — убежищем от всех невзгод. — Порой так сложно поступить правильно, — Юнги стал размышлять вслух на пониженных тонах, начиная ритмично поглаживать ладонь Пака, — Каждый раз сомневаешься, а что значит «правильно»? Может, мое «правильно» отличается от общепринятого «правильно». И что произойдет, если я поступлю правильно? Одно я могу сказать точно: я поступил правильно, когда поцеловал тебя.       Чимин простонал и обернулся к парню: заглядывая в его глаза и видя в них сомнение и вселенскую печаль. За те минуты они впервые встретились взглядами, и одновременно осушили бокалы. Юнги хотел отвернуться, бросить все и уйти немедленно, зарыться под одеяло и провалиться в завтра, но продолжал смотреть на Пака и колебаться. Он не должен был пить вино с сывороткой правды, подаренное Джуном на Рождество, но все равно жадно пил — иначе бы и слова не проронил. — Я хочу поцеловать тебя каждый раз, когда мы рядом, — ответил Чимин, — но каждый раз останавливаю себя, потому что думаю — это неправильно. В моем мире, это не правильно, но так желанно. — Почему хотя бы раз мы не можем поступить так, как хочется? Не задумываясь о морали, долге и выборе? — заныл Юнги, до боли сжимая руку друга и преподнося ее к своим губам. Он говорил вовсе о других вещах. Ему казалось, все было миражом — последним сладостным сном, после которого наступит забвение. — Потому что это делает больно близким нам людям, — почти беззвучно сказал Чимин, жадно поглощая глазами Юнги. Его мир поплыл, наполняясь розовыми теплыми оттенками и искаженными фигурами. Ему думалось, он плывет, а рукава волн нежно ласкают его холодное тело. — Нам тоже больно, — Мин раскрыл ладонь друга и приложил к своей щеке, прикрывая веки и, кажется, мурча от минутного удовольствия. Он знал, что может позволить себе кусочек рая перед залежным адом. Просто хотел насладиться тем драгоценным, что скоро может потерять. Юнги еще не знал, что будет, когда правда раскроется, но точно знал — ему хотелось продлить это мгновение единения чуть дольше, побыть немного жадным эгоистом. — Скажи, если бы все было иначе, то ты., — Пак захлебнулся на словах и прикусил губу, понимая, что затрагивает слишком личную и болезненную тему. Подсознательно он ощущал, что грядет что-то бесповоротное и страшное. Такие разговоры никогда не затеваются перед рассветом. В интонации Юнги было слишком много скорби и отчаяния — весь его вид казался задушенным обстоятельствами и загубленным мыслями. — То у меня был бы шанс?       В одночасье Юнги пожалел, что разделил напиток — из него стала порываться та правда, которую он хотел сдержать. То, во что он до последней секунды отказывался верить. Поэтому он притянул Пака за впавшие щеки и поцеловал — горько, мокро и жадно до одержимости. Так, как обычно целуют возлюбленных на вокзале перед долгим расставанием. В тот поцелуй были вложены и отданы все чувства, от которых он сгорал ежеминутно. Юнги вцепился в Пака как в спасательный круг, притягивая того за шею ближе к себе и оставляя руку под челюстью, сквозь кожу ощущая пульсацию сонной артерии. Чимин промычал и закатил глаза, уносясь в плеяду безумного танца, с каждым движением проталкивая язык все глубже. Его обуревал лютый голод по сухим губам друга, словно в них он смог бы найти пристанище своей души.        Они целовались так отчаянно и болезненно, что перехватывало дыхание. Держались друг за друга и громко стонали, разделяемые каким-то столиком. Первым не выдержал Юнги, одной сильной хваткой для его худощавого тела, он рывком усадил Чимина к себе на колени, как ему когда-то снилось. Запустил свои горячие ладони под его пижаму и прильнул к голой спине, проводя по ней подушечками пальцев и цепляясь за плечи. Пак вжался тазом в бедра парнишки и схватил его за волосы, обнажая острые зубы и оставляя на губах пару мелких ссадин. Думалось, их ничего и никто не сможет заставить оторваться друг от друга. И только Мин спустился вкрадчивыми и обрывистыми поцелуями на шею, нежно покусывая тонкую кожу и проводя по ней языком. Ему сносило крышу от запаха и вкуса пота Чимина, будто тот был сладостным нектаром, а он опьяневшим и заколдованным. Изучал каждый сантиметр ключиц и яремные ямки, сдерживая себя от того, чтобы оставить отметины. Сдерживался, чтобы не сорвать с него ничтожно тонкую пижаму. Под чавкающие звуки любования, его руки переместились на торс и медленно накрыли приставшие соски. Чимин ахнул и выгнулся в спине, наконец-таки отключая голову и отдаваясь случаю. Он не сможет остановиться, даже если сильно захочет — рубикон был пройден, а уровень напряжения накалился до предела. Он изнывал и трясся в горячих руках Юнги, чувствуя себя личной игрушкой для утех. А Юнги попросту не мог себя отдернуть и прекратить поедать влажное, готовое и желанное тело Пака, будто то было единственным нектаром в засуху. Ему хотелось его трогать, гладить, кусать и ласкать во всех непристойных местах. А от вида сбившихся волос, покрасневших щек и опьяненного взгляда уносило крышу окончательно — он расплывался от стонов и звуков, что так горячо и грязно срывались с уст Чимина. Ему хотелось утопиться в них. Знал бы Юнги раньше, что Чимин так желанен ему и сексуален. Сейчас он был в шаге от того, чтобы разложить сокурсника на диване в общей гостиной и согрешить так, как никогда не грешил в жизни. Только рядом с ним он ощущал свое мужское начало, ощущал не только физическую близость и желание, разливающееся внизу, но и духовное слияние. Наверное, Юнги так сильно вожделел Чимина, как никого в своей жизни — и от этого ему не было совестно или стыдно. Сейчас ничего не существовало, Пак выбил все ненужное своими звонкими всхлипами и сбившемся дыханием. Он буквально содрогался каждый раз, когда Юнги прикасался к его вставшим и болезненным на прикосновения соскам, не забывая перед этим облизнуть пальцы и добавить пикантности к ласкам. Их губы вновь нашли друг друга и слились в потоке в перемешку с привкусом крови. Они сходили с ума вместе, не зная как остановиться. Дрова в камине почти прогорели, а вьюга на улице закончилась, через окно проглядывалась луна.       Мин приоткрыл глаза, просыпаясь от дурмана, и внимательно рассмотрел Чимина — если сейчас он себя не заставит, то зайдет так далеко, что утром пожалеют оба. Он чуть сбавил темп и дотронулся губами до мочки уха, перемещая руки вновь на шею Чимина: такую мокрую, покрасневшую и хрупкую. А затем он слегка сжал ее, заставляя Пака прикрикнуть от неожиданности. Кажется, ему понравилось. — Скажи, — Юнги подал голос, говоря шепотом прям в ухо другу и надавливая большим пальцем на сонную артерию, но делая это с некой деликатностью и теплотой. — Что бы ты со мной сделал, если бы узнал, что я причинил вред Тэхену?       Чимин замер, переставая дыша, а потом посмотрел на Юнги с ужасом во взгляде. Однако, Юнги не нужен был его ответ, он наконец-то настроился на разговор. Вернее, он больше не мог сдерживать свой внутренний крик. — А что я должен сделать с тобой, когда узнаю, что ты сделал с Чонгуком?       Чимин упал с колен на пол и прижал руку к груди, смотря на родного человека снизу вверх. В одночасье у него оборвалось все в душе, а в голове больно запульсировало. «Он знает»! Юнги встал и оперся руками на планку камина, сжимая ее до боли в костяшках. — Я больше не мог смотреть, как Тэтэ плачет, — он сразу стал оправдываться дрожащим голосом, срываясь чуть ли не до всхлипа. — Я просто хотел, чтобы он был любимым. — Что ты сделал?       Пак молчал. Он нервно и тяжело вздыхал, собирая по кусочкам разбитое сознание и упавшее тело. Желание сняло как рукой, осталось только сожаление. А потом его взгляд пал на бутылку вина и пустые бокалы. Мысль сокрушительно поразила голову как гром среди ясного неба. Его умело провели вокруг пальца. Он поднялся и поправил прическу, поглядывая на Юнги украдкой как собачонка смотрит на разгневанного хозяина. Мин старался держать себя в руках: он все еще отказывался верить. — Амортенцию.