Амортенция

      Мокрые звуки разносились по коридору, разбавляя звенящую тишину пошлостью и вульгарностью. Вечно серый и почти черный кирпич в отблесках луны наполнялась свечением и отбрасывал силуэты двух слитых друг в друге фигур. Они повстречались прям здесь, на этом месте — один, охваченный злостью и обидой, а второй сомнениями. Младшему хватило одного взгляда, чтобы сорваться и вжать парня в холодные стены, наплевав на закон и опасность ситуации. Кровь прилила к мозгу и ему нужно было выплеснуть эмоции: если не магией, кулаками и криками, то рьяными и жадными поцелуями. Именно сейчас его одержимость и звериное желание взяли вверх над рассудком.       С небывалым запалом и пылкостью Чон прижимался к телу Тэхёна и пожирал его шею поцелуями и покусами, доводя страсть до боли. Он так забвенно наслаждался им и отыгрывал накопившуюся внутреннюю боль, что окончательно потерял себя в плеяде чувств — все смешалось воедино: вожделение, скорбь, гнев, непонимание и самоунижение. Тэхен прилагал усилия оборвать поток спонтанных и неуместных ласк, отталкивая настойчивого парня рукой в грудь, но спустя пару жалких и безуспешных попыток бросил затею.        Если мысли были заняты разговор Юнги и треском собственных розовых очков, осколки которых уже сыпались и наносили раны, но Тэхен по-прежнему старался задержать их и вставить обратно в оправу. Больше не получалось: просачивающаяся правда слишком жестко хлестнула по сознанию и заставляла оглянуться на ситуацию, в которой он стал жертвой любовного насилия от ранее тихого и скромного в своих желаниях парня. Нельзя было отрицать, что Чонгук стал зависим от общества и внимания Кима, с каждым днем трогаясь умом и спуская внутренних демонов. — Подожди, — прохрипел Тэ, отворачивая голову и вырывая искусанные губы из череды успевших надоесть ласк. Он любил быть близким с Чонгуком, но все это больше походило на домогательство и безудержный сухой голод. Внутри все переворачивалось и начинало подташнивать, на глазах встали немые слезы.       Наверное, их близость всегда была такой: скомканной, невнятной, требовательной и бесчувственной — а понимание пришло только сейчас, когда он впервые изнывал и хотел закрыться от такого напористого и грубого Чонгука. Казалось, у него дома все было иначе, более по-настоящему что ли. А может, это было лишь плодом его воображения — как и их отношения. — Тебе раньше нравилось, разве ты не этого хотел? — прохрипел нечеловеческим голосом Чонгук, пугаясь столь неожиданного и низкого тона. — Чтобы я был смелее, напористее, ответственнее? Разве вы все не хотели, чтобы я был таким, каким вы хотели меня видеть?       Ким громко вдохнул, набирая побольше воздуха в легкие и рывком откинул от себя парня, вытирая слюну с губ и чувствуя себя дешевым использованным предметом. Чон лишь усмехнулся и замотал головой, пытаясь сбросить наваждение и морок. — Что на тебя снизошло? — Хотел бы я и сам знать, — он развел руками и отвернулся, испытывая к себе ненависть. Все казалось сном: таким нереальным и туманным, он то помнил себя, то забывал; то просыпался, то вновь погружался в марево. И с каждым днем сладкая пелена вокруг него только сгущалась, не давая возможности нормально продохнуть. Он боялся своей привязанности к Тэхену, боялся постоянно испытывать к нему влечение и ненормальное желание владеть. Он был ослеплен неведомой ранее влюбленностью. — Просто нуждаюсь в тебе. Нам забрал мою палочку, он считает я не достоин. И я не знаю, что мне делать. Просто когда утопаю в тебе, становится немного легче.       Тэхен не решался прикоснуться к его плечу и поддержать в трудную минуту отчаяния. Он видел перед собой совершенного иного человека — или он был всегда таким, и только Ким смотрел на него сквозь призму своего искаженного восприятия. Он запутался не только в себе, но и в своих чувствах. Кажется, только сейчас до него стал доходить истинный смысл слов Юнги — все, что он так долго пытался скрыть и спрятать, выползало наружу. Да, он был нарочито слеп и нарочито глуп, предпочитая думать, что в жизни есть место сказке и мечте о вечной любви. Однако, сладкая ранее пилюля сейчас резала горло.       Любовь не может возникнуть на пустом месте. Не может мальчик, считавший отношения с девочкой единственными верными, внезапно полюбить того, кого другом толком не считал. Не может он отвергнуть его, а потом через секунду целовать и клясться в чувствах. Не может на второй день отношений приехать в родительский дом и приставать ночью. Не может не знать ответа на банальный вопрос: «Кто мы друг другу и что ты ко мне испытываешь?». — Ты хотя бы раз был искренен со мной? — полушепотом спросил Тэхен единственное, что его интересовало. Может, среди той фальши, было хоть что-то настоящее. — Или только когда называл странным, ненормальным парнем из библиотеки, с дерева? — Что ты говоришь? — Чонгук обернулся и уставился на того с непониманием, даже толком не расслышав вопроса: в ушах был шум. — Что между нами? — это были последние слова надежды, которые еще что-то решали, значили. — А что ты хочешь чтобы было? — наивно и по-детски протянул младший. — Только скажи, и я… — Заткнись, — резко выпалил Ким, без злобы и грубости, и схватился за голову. Слезы подступали и начинали душить, захотелось закричать так, чтобы разодрать горло и барабанные перепонки. Он больше не хочет жить во лжи.       Их разговор был прерван внезапно появившемся патронусом кота. Оба переглянулись с немым вопросом на губах, сначала не догадываясь кому тот мог принадлежать. Таким способом передачи информации они редко пользовались внутри стен школы, особенно в нынешней обстановки. По коже пробежался холод от предчувствия вновь надвигающейся опасности. Ночь действительно обещала быть затяжной. А затем Чона озарило: — Юнги! — он властно схватил Тэхена за руку и рывком побежал за котом. На лице заиграли тени неподдельного беспокойства и даже тревожности. В одночасье парню стало обидно, что столь настоящие эмоции принадлежали не ему.       Что происходило дальше — напоминало личный ночной кошмар Тэхен: крики, драка и выяснение отношений. Он не успел моргнуть, как был жестко отброшен в сторону склянок. Упал так знатно, что расцарапал полностью руки и ладони в попытках подняться. Вся одежда пропиталась едким запахом, стала влажной и мерзкой к коже. Он валялся где-то на земле, ошарашенный и сбитый с толку; напуганный ребенок, не понимающий, почему происходит драка. Хотел было подняться, но кажется, силы окончательно его покинули, смог только привстать и снова позорно поскользнулся, еле сдерживая слезы и кусая губы. Кровь напитала ночную рубашку и стала струиться по вечно ледяному кафелю, заполняя грязные щели, которые невозможно было отмыть. Его взгляд был направлен на бездействующего Чонгука и молча вопрошал: «Почему ты просто стоишь?». Кажется, в этой постановке, ему была отведена роль зрителя, которому забыли выдать программу.       Внимание всех было переключено на схлестнувшуюся пару: некогда друзья, почти любовники, сейчас почти враги. Для Чимина это стало красной тряпкой, спусковым механизмом, чтобы пойти наперекор чувствам и поступиться собой. Наверное, он должен был кинуться к другу, поднять его и вытереть хлынувшую кровь из носа — так было правильно, однако, его мысли были заняты иным человеком. Теперь все крутилось вокруг него, менялись лишь обстоятельства и люди. И порой Пак ненавидел себя за эту уязвимость и жалость: чтобы он не делал, но отцепиться от Юнги уже не мог.       Чимин ударил его как тогда летом и нисколько об этом не пожалел. В данном жесте не было злобы или горечи, скорее отчаянное желание защитить и обозначить границы. Им не впервые было выяснять отношения на кулаках, только сейчас они выяснили не свои, а чужие отношения. Юнги ловко упал в руки позади стоящего Чонгука, который при всей своей детской смелости превратился в наблюдателя: просто смотрел на происходящее и не предпринимал никаких действий. — Ублюдок, — прошипел Мин, сплевывая слюну с кровью на пол и отмахиваюсь от рук младшего. Он грубо хлестнул его по пальцам и вырвался, вытирая губу рукавом и смотря на Чимина. — Прости, — шепотом выпалил тот, отшатываясь назад и смотря на то мракобесие, что они устроили. Кажется, это было точкой невозврата — хватило всего лишь двух неуравновешенных слизеринцев, чтобы превратить все в хаос.       Намджун покачал головой и помог бедному парнишке подняться с пола, находя где-то на столе чистую тряпку и помогая ему убрать кровь с лица и одежды. Он усадил его как куклу на стул и быстро осмотрел. Тэхен не сопротивлялся и не подавал никаких признаков заинтересованности: его тело обмякло, а стеклянные глаза смотрели на Чона. Ему хотелось заплакать, но он лишь улыбнулся и истерично засмеялся, обращая на себя внимание.       Наконец-то все успокоились и остановились от махания кулаками, повернулись к пуффендуйцу. Чимин накрыл глаза ладонями, понимая, какую огромную ошибку они совершили и понимая, как сильно виноват в том, что даже не попытался остановить Юнги. Наверное, все можно было решить мирно. Наверное, ему вовсе не стояло применять Амортенцию. В эту секунду он ощутил себя самым никчемным волшебником в мире и самым мерзким другом на планете. — Кто-нибудь объяснит, какого черта здесь происходит? — нарушил тишину Чонгук, так смотря на Тэхена, будто тот заранее знал ответ. Он попытался к нему подойти, но цепкая хватка Юнги его остановила. — Эй, не приближайся к нему! — в голосе Мина не было приказа, скорее предупреждение. Общее настроение было заразительно, поэтому ноты гнева передались и младшему. Атмосфера недосказанности стала его раздражать. Он грубо сжал друга за предплечье и взглядом показал, что его не стоит трогать. — Какого Мерлина вы творите? Юнги, ты как с цепи сорвался и зачем набросился на Тэхена?       Впервые за эти минуты вакханалии, Чонгук подошёл к своему парню и осторожно отгородил его от внимания Намджуна, как бы закрывая от всего мира. Слишком поздно, слишком не актуально оказалось внимание. Тэхен безмолвно повел плечами и понурено опустил голову: он все прекрасно понял. — Да, расскажи ему Чимин, — почти безмолвно проговорил Ким, но этого было достаточно, чтобы его расслышали. На глубоком вдохе он поднялся и осмелился столкнуться взглядами со всеми: набрался внутри смелости и отважился посмотреть самому большому страху в глаза.       Пака как холодной водой обдало, он отчаянно усмехнулся и отрицательно закачал головой, поворачиваясь к Юнги и, как бы странно это не звучало, ища у него поддержку и понимание. Оказавшись в западне, он не хотел говорить, не хотел видеть равнодушие Тэхена, не хотел быть свидетелем разборок. Ему просто хотелось постоять в стороне и молча принять на себя все удары.       Мин сжал кулаки и чертыхнулся. В этом ворохе он постепенно начинал терять себя и сходить с ума от разрывающих эмоций и противоречий. Еще полчаса назад ему хотелось выставить Пака на всеобщий суд, десять минут назад думалось ответить ему на удар и избить до состояния полусмерти как раньше, а сейчас хотелось только защитить и прикрыть своей спиной, взять рассказ на себя и уверять Тэхена в наилучших побуждениях. Он запутался, и в первую очередь в том, каким волшебником был и казался. Юнги уже не понимал, чего хотел добиться и какими методами — все выходило совсем не так, как планировалось, но и остановить произошедшее уже было невозможно. Наверное, Тэхен был прав, назвав его трусом — только и мог кричать громче всех, а потом прятаться и позволять ситуации взять вверх. Лучше бы он тогда сел в поезд.       Когда ненависть отступила, Мин осознал, что натворил. Он мог бы подождать, мог все обдумать, мог посоветоваться, но поступил так, как привык — рубанул с плеча и позволил другим разбираться с последствиями. Года идут, его жизнь меняется, только он в ней остается прежним и совершенно никак не учится работать над ошибками. Своей спесью сейчас он рисковал потерять тех единственных людей, которые были рядом. Однако, сделать с этим он уже ничего не мог: не решался, не умел — как разница, просто не хотел.       Чимин думал рассказать правду и сознаться в содеянном, но смотря на лучшего друга, терял дар речи и вертел головой, прикусывая губу. Ему недоставало смелости посмотреть в глаза и признаться в самой большой ошибки в своей жизни. Он знал — стоит ему только признаться, и все будет кончено. Тэхен его не простит, в этом не было сомнений.       Кто-то должен был взять ответственность и начать непростой разговор, поэтому роль модератора взял на себя Намджун. Он был единственным непричастным человеком, сохранившим рассудок. Встав между двух сторон, он с сочувствием кивнул Чимину и начал: — Чонгук, дело в том, что твои чувства к Тэхена обманчивы. Тебе может казаться, что ты его любишь, желаешь, жить без него не можешь, но это все вранье. Ты находишься под… — Прости меня, Тэхен-а, — Пак прервал его и бросился вперед к другу, не зная как исправить ситуацию. Кажется, сейчас он был готов пойти на все, лишь бы заполучить прощение и понимание. — Я думал, что делаю благое дело. Думал, я так делаю тебя счастливым, — он задыхался от слов сидящих внутри, задыхался от раскаяния и внутренних мучений, которые только сейчас прорвались наружу. — Под чем? — встрял Чонгук, уставший наблюдать за цирком. Он вопросительно посмотрел на парня и положил руку ему на плечо. — Под Амортенцией! — выкинул Юнги и устало рухнул на стул, хватаясь за голову. — Это не может быть правдой, мои чувства к Тэхену… — Лживы, — закончил за него Ким и нежно накрыл руку парня своей. Сколько боли, любви и трепета было в этом незначительном жесте, словно он смог вложить все свои чувства в одно прикосновение. Тэхен аккуратно сжал руку и снял ее со своего плеча, обрывая все, что когда-то было между ними. — Ты никогда не любил меня, все это было лишь действием зелья. — Нет, я… — слова давались ему трудом. Чонгук не мог поверить в правду и не мог ее признать, продолжая с одержимостью смотреть на Тэхена с желанием овладеть и присвоить себе. Он попытался прикоснуться к нему и прижать к себе, но был грубо оттолкнут самим Тэхеном, которому данный поступок дался через боль. — Каким я был глупцом, раз поверил в собственное счастье. Разве такой как ты когда-нибудь мог полюбить такого как я?       В нем перегорела душа. Казалось, он стал жалкой тенью самого себя — измученный и такой наивный, раз поверил в сказку, о которой давно мечтал. Сам загнал себя в свою же ловушку обманутых чувств. Тэхен устал обманывать самого себя, устал быть слабым и глупым, устал быть тем, кто вечно понимает и принимает. Впервые в жизни, ему захотелось подумать о самом себе — побыть эгоистом. Захотелось громко закричать и начать бить себя о грудь, чтобы как-то обратить внимание на свою внутреннюю боль. Ему надоело быть правильным мальчиком, грушей для битья и просто хорошим мальчиком, имя которого трудно запомнить. Ему больше не нравилось быть удобным.        Ему стало дурно находиться здесь: уже было нечего обсуждать и прощать. В нем перегорело то, единственное, ради чего он продолжал улыбаться. Бесконечные разговоры надоели — все и так было понятно, лишними словами он сделает себе еще хуже. Стало нечем дышать, захотелось выбежать. Карты выложены на стол, его расклад почти проигрался сполна — наступило подходящее время, чтобы уйти. Видеть, какими глазами на него посмотрит отрезвленный Чонгук даже в мыслях не возникало. — Не мог, — Тэхен ответил за парня и направился к двери. Лишние секунды причиняли ему боль. — Прошу, постой. Мы можем все обсудить, — взмолился Чимин и бросился к другу, чуть ли не падая к его ногам от отчаяния.       Перед его лицом возникла палочка, остановившаяся в паре миллиметров от переносицы. Ее хозяин как некогда был серьезен и убедителен. Из-под кудрявой волос, упавших на глаза, на Пака смотрел совершенно незнакомый волшебник — жесткой, отрешенный и убитый горем. Кажется, он самолично убил все то светлое, что так любил в его инопланетянине. И тогда Чимин заплакал — так неприкрыто, откровенно и искренне, прислоняясь лбом к концу палочки. Его ресницы задрожали только от одной мысли, что если Тэхен переступит порог, то он окончательно его потеряет. — Ты обещал мне, помнишь? — шепот неприятно отразился в ушах и заставил обессилено выдохнуть.       Некогда миролюбивый волшебник, который не мог наставить палочку в опасности на сокурсницу, сейчас ее наставлял на некогда лучшего друга. Тот, кого он любил и кому верил больше всех, сейчас причинял самую большую боль. Тэхен сгорал изнутри не из-за лживых чувств или вскрывшегося обмана, а из-за предательства от того, от кого в последнюю очередь ожидаешь подобного. — Ты заставил меня поверить в мечту, чтобы что? Чимин, ты насильно влюбил в меня того, кого я полюбил с первого взгляда, прекрасно зная, что Амортенция не создает любовь, а лишь наваждение? Ты заставил меня поверить в фальшивку! Ты же не мне хотел помочь, а себе, так ведь? — Я не мог смотреть на твою боль, не мог смотреть, как ты мучаешься. Прошу, — Чимин еле сдерживал всхлипы и не находил в себе сил посмотреть на друга: он еле стоял на ногах и единственной опорой служила палочку, все еще подпирающая голову. В какой-то момент ему захотелось, чтобы с нее слетело заклинание. — Зато сейчас я счастлив, — Тэхен ухмыльнулся глупой мысли и наконец-то убрал оружие, понимая, что ничего не сделает. Кишка слишком тонка нанести удар по тому, за кого готов его принять. (Даже сейчас) — Чимин, сделай то, что когда-то обещал мне, но на этот раз сдержи слово: не лезь в мои отношения. Не лезь в мою жизнь больше, пожалуйста       А затем он ушел: так беззвучно и быстро, словно его и вовсе никогда здесь не было. С уст Пака сорвался подавленный всхлип, после чего он громко закричал, не опасаясь быть услышанным, и с дуру ударил по каменной кладке кулаком, расшибая костяшки в кровь и уже крича от резкой боли. Его слова ознаменовали конце: Тэхен просто прогнал его из своей жизни и велел больше не соваться.       Чимин, находясь в состоянии апатии и отрешенности, обернулся к наблюдателям и зажал рот рукой. Безразличие — именно то чувство, с которым он столкнулся в глазах Юнги. Сейчас ему хватало своих проблем со своим другом и драма Пака его пока что не сильно задевала и волновала. Не найдя ничего лучшего, он обернулся орлом и вылетел из кабинета, скрываясь в лучах рассвета. — Мне нужно его вернуть, — неразборчиво пробормотал Чонгук и направился вперед, устремляясь последовать за Тэхеном по обыкновению, но Намджун крепко сжал его плечо и жестом усадил на стул, чуть ли не вжимая в него до хруста костей. — Ты причиняешь мне дискомфорт, — прорычал тот, пытаясь вырваться. — Так необходимо, потерпи. Нужно снять с тебя действие зелья, это не самое приятное занятие. — Что вы все заладили? Мерлинова борода, я действительно обожаю Тэхена. Мне нужно с ним поговорить, отпусти меня, иначе я… — Чон осекся, вспоминая, что его палочку отобрали еще в ночи. — Сделаешь что? — усмехнулся устало Юнги. — Спасибо потом еще скажешь!       Спустя пару минут поиска и наведенного беспорядка противоядие было все-таки найдено. Стояло сказать спасибо Горацию, который оставил с прошлого года некий запас антидота к любовным зельям из-за чрезмерной заинтересованности в ней у безответно влюбленных учеников со шалящими гормонами и страхом быть отвергнутым. Прошлый курс отличился особыми чувствами к зельеварению, поэтому каждый второй знал о том, что следует сделать, если съешь не те шоколадные конфеты. — Насчет три, — проговорил Нам и обменялся с Мином понимающими взглядами. — Три!       Чонгук не успел и спросить, как его рот был с силой открыт, а мерзкое противоядие вылито вовнутрь. Его напичкали лекарством как какую-то животину. Пару секунду ничего не происходило, друзья отпустили его и отошли назад, не представляя, когда эффект должен наступить. А потом Чона вырвало прямо на кафель в кабинете, в котором через час должен состояться урок. Юнги обреченно выдохнул и закатил глаза, а Намджун опустился на корточки подле младшего, кладя руку ему на колено и заглядывая в глаза. — Герой, ты как?       Его снова вырвало чем-то зеленым, а затем он отключился, повиснув на руках у подхватившего его Намджуна. — Уберись здесь, я отнесу малого в спальню, а потом мы поговорим, — в грозном тоном проговорил Нам и ушел.       Так Юнги остался совершенно один. Пожалуй, эта была самая долгая ночь, сменившаяся рассветом, который не принес облегчения.