Будь у меня сердце

      Они плыли уже более недели, и капитан распылялся в извинениях перед принцем за внеплановую задержку, а Владыка хитро ухмылялся и весело шутил с матросами, болтая всякие глупости и рассказывая грубые истории, от которых у Лань Ванцзи вяли уши. Это было невыносимо. Он был невыносим.       Дни текли медленно, словно вязкая патока, погружая в себя с головой и не давая продохнуть. Лань Ванцзи, воспитанный в окружении строгих учителей, прививающих мальчику терпение и рассудительность, стремительно терял контроль над собой и своими чувствами, застигнутый врасплох таким простым фактором, как время. Оно изводило его, но более всего била по нему не монотонность, а то, насколько непривычной и эмоциональной она являлась. Его монотонностью стал Вэй Ин. Он был везде и постоянно, буквально повсюду и всегда, заполняя пространство своим громким голосом, вычурно яркой улыбкой и действиями, ни в какую не вяжущимися с тем образом мысли принца Лань, какой был у него до встречи с безумным Владыкой.       Монотонно — одинаково и непрестанно, заставляя Лань Ванцзи обратить внимание только на него и больше не отвлекаться. Он ошивался подле Ванцзи, каждую секунду превращая его жизнь в сущий кошмар. Совершенно бесстыдно шутил и запевал портовые песенки, следуя за принцем по пятам; метал косые взгляды и ухмылялся чему-то своему, видимо, божественному, не иначе. Владыка славился тем, что губил моряков, но Лань Ванцзи тщетно пытался понять, почему из всех возможных способов ему достался самый долгий и бессмысленный, похожий на бесконечную пытку.       Но хуже всего было то, что помимо ожидаемого раздражения, Лань Ванцзи чувствовал нечто, что разгоралось в груди со скоростью самого быстрого фрегата. И это отвратительное ощущение стремительно захлёстывало его всего и сулило скорый срыв, но только, какого именно вида он был, принц не понимал, а всякие догадки отметались так же скоро, как и пресловутый Вэй Ин появлялся в зоне видимости после секундного отсутствия. И как же трудно было признать, что Ванцзи добровольно к этой пытке тянулся, с замиранием сердца ожидая нового каприза Владыки.       «Это наказание», — бранился Лань Ванцзи, закрывая глаза ладонями.       Наказание за то, что никогда в Богов не верил и им не поклонялся, а был упрям в своём стремлении выветрить из своей жизни всякий запашок или отдушину этой бесовщины, коя заковала многие тысячи людей по всему свету в невидимые кандалы собственных причуд. Принц Лань знал, что так он привлекает к своей персоне ненужное внимание, не появляясь на храмовых служениях, как его брат, Лань Сичэнь, но даже измученный слушками он не собирался переступать через своё закостенелое «я» и вскрывать зажившие почти раны.       Всю свою жизнь он провёл в безверии, упрямо игнорируя все голоса со стороны, наставляющие выдумкам о Богах. С самого детства, когда маленький принц был вынужден уехать учиться в далекую холодную деревеньку на краю Гусу, он испытывал неприязнь к той религии, которая забрала у него мать и оставила одного в глухом захолустье, населённом людьми с крайне суровым каверзным характером, именуемыми себя его учителями и наставниками. Многие из них в прошлом были монахами, он это знал. Они редко заговаривали с ним о Богах, в отличие от столичных воспитателей, но принц Лань уже тогда чувствовал в них что-то такое, что наталкивало на мысль о истинной маске веры. Если настоящие последователи их религии выглядели именно так, то Лань Ванцзи, помнящий прозрачный светлый образ матери, никогда не станет верить. Иначе это приведёт к одному из двух исходов, о которых он думал с содроганием.       Лань Ванцзи видел ужасные вещи. И все они накрепко связаны с тошнотворной мыслью о существовании Богов.       Но сейчас… он увидел иное.       Он отличался от всего, что имело прочную ассоциацию с жестокими вымышленными Богами их религии.       Он топит корабли? Он убивает моряков, утаскивая на дно к своим собственным костям? Он — кровожадный Владыка Морских Вод?       Но кто же тогда… прямо сейчас танцует босыми стопами по грубым деревянным доскам, смеясь так звучно и игриво, а глаза его блестят неистово и чисто литым серебром? Кто же тогда напоминает ребячливое дитя, вышагивающее по тонким перилам над глубокой пучиной? Кто же… манит к себе одним лишь взмахом волос и тонкой-тонкой ухмылкой, едва ли заметной в сумраке угасающего вечера, но такой яркой и лишь для него одного… для Ванцзи?       Он ли тот, чья воля и сила безграничны, а жестокосердие, переплетённое с больным азартом, не ведает предела?       Тогда почему Лань Ванцзи видит бледного, но так отчаянно желающего хоть ненадолго притвориться живым утопленника с искрами смеха, тонущими в посмертной печали, в глазах?       На все эти вопросы принц, увы, не знал ответов. Но он желал узнать хоть каплю из огромного моря тайн, что потопили юного Вэй Ина и соткали из него нового Владыку. — Как ты стал Божеством? — спросил он у морского духа, когда они сидели в каюте. Здесь было тепло и сухо, а ещё пахло целебными травами, которые покоились в сумке у кровати. Он заговорил первым, нарушая слишком хрупкую в обществе Владыки тишину, и словил лучезарный серебристый взгляд. — Довольно просто, — хмыкнул юноша, покрутив в руке гребень. Он сидел на кровати, утопая в мехах, скрестив ноги, и неторопливо расчесывал длинные чёрные волосы. — Я попросил об этом у Богов. — Ты говорил с ними? — Лань Ванцзи сидел напротив, в кресле, и его ресницы дрожали. — Ну конечно же! — рассмеялся Владыка. — Как бы я попросил их о чём-то, не случись у нас разговора, Лань Чжань? Я же говорил, что ты странный.       Лань Ванцзи предпочёл промолчать, стерпев очередную насмешку. Он не хотел лишних склок, а ещё больше не хотел распалять неуёмное эго Владыки, поэтому принц просто выразительно глянул в сторону рассевшегося на его кровати юноши. — Знаешь, я счёл это возможным. Ну, то, что называют перерождением в духа. Когда умер, — продолжил Владыка, усердно распутывая колтун. — Вот. К тому же, я очень хотел жить, и Боги оценили моё рвение. Они дали мне выбор. — Какой? — Смерть и последующая реинкарнация в простого человека, ведь я был почти безгрешен при жизни, или… — он сделал драматичную паузу, прикрыв глаза. — Перерождение в морского духа. Я уж было согласился на второе, но затем они озвучили мне список моих ограничений, ха. — Ограничения… у Божества? — Лань Ванцзи был удивлён. Они же всесильны, вольны… — Да, мой милый Лань Чжань. Именно так, ограничения, целый список ограничений! Но, поразмыслив, я всё равно согласился. Был юн и очень запальчив, а если уж мне взбрело в голову стать великим Морским Владыкой, то так тому и быть. Хотя иногда я всё же жалею о том, что больше выбора у меня нет и не будет.       На языке Лань Ванцзи крутился ещё один вопрос, который он всё время пытался задать, но останавливался, так и не озвучив. Если Владыка был тем самым приёмным ребёнком в королевской семье Цзян, утонувшим десять лет назад, то почему он не захотел в дальнейшем встретиться с близкими после перерождения? — Владыка… Вэй Ин, после смерти ты встречался с семьёй? — поразмыслив, всё же осмелился спросить принц Лань. Выражение лица Вэй Ина сразу же приобрело тёмный оттенок, словно мыслями он вернулся в тот праздничный вечер своего семнадцатилетия. — Поверь мне на слово, я бы хотел ещё хоть раз увидеться с ними. Однажды я расспрашивал духов севера и востока и узнал, что мои родители погибли не так давно, но их души уже переродились. А вот… мои сестра и брат… о них я не слышал ни слова. Мне известно, зачем ты ездил в Юньмэн. Ты видел моего брата? — Видел. — А сестру? — Нет. Она вышла замуж за принца Цзинь и уехала в Ланьлин. — Ах, чтоб этому павлину пусто было! — сразу же разразился руганью Владыка, гневно отбросив гребень в стену каюты. — Чуть я на тот свет, так он сразу прибрал её к своим начищенным до блеска ручонкам. Куда смотрел А-Чэн… — Король Цзян очень грустит по тебе. — Правда? Что же, я тоже грущу по себе и своей безвременной кончине. Если бы он хоть раз выбрался в море, так может и узнал бы, как сильна наша общая грусть. Но, честно, Лань Чжань, я понимаю, почему он не выходит в море. — Почему же? — Боится. Возможно, меня. Или того, что это вдруг окажусь не я, а кто-нибудь другой на месте Владыки. Он боится разочароваться или потерять надежду — уж чего больше, вот этого не знаю. — Но… — Но всё же, Лань Чжань, давай не будем о прошлом и грустном. Я уже умер. Ты ещё нет. Но мы прекрасно ладим, верно? — Верно, — с выражением, кое появлялось на его лице во время беседы о божественных существах, ответил Лань Ванцзи. — А знаешь, что ещё? — Что? — глупо моргнув, вторил принц и слегка напрягся, наблюдая за тем, как вмиг повеселевшая бестия спускает босые ноги с кровати и выпрямляется во весь высокий рост.       Сердце в груди тревожно затрепетало, стоило Владыке приблизиться на шаг. И ещё один. В каюте плавно покачивались висящие на цепочках канделябры с зажжёнными свечами, тени предметов неторопливо двигались вслед за ними, скользя по мебели и одеждам. Вэй Ин купался в золотистом свете и ловил на себе следы теней, изящной походкой подбираясь к креслу. Его широкие рукава были подвязаны у локтей чёрными лентами, а развязанный пояс свободно болтался на бёдрах, сползая вниз лазурными змеями ткани. Он был необыкновенно хорош собой, такой небрежный и живой. Ванцзи тяжело сглотнул, сжав подлокотники, но не шелохнулся под взглядом хищника, коим его одарили.       Владыка подошёл вплотную и склонился над принцем. Чернильные пряди упали тому на колени. Глаза цвета пасмурного неба оказались чрезвычайно близко к глазам цвета полуденного солнца. Встреча была неизбежной, роковой и рискованной. Лань Ванцзи успел лишь глотнуть потеплевшего воздуха, прежде чем его губы почувствовали холод.       Принц словно попробовал снега. Казалось, кружевные снежинки закружились перед его лицом и осели на губах. Чужое дыхание стало для Ванцзи зачерпнутой и осушенной чашей воды из горного родника. Владыке не нужно было дышать: он был мёртв. Вэй Ин просто гонял воздух через лёгкие, пытаясь в поцелуе получить живого тепла. Он целовал медленно и осторожно, вводя в транс трепетно ласковыми касаниями губ. Те, отливающие мертвенной синевой, были мягкими, а на вкус — Лань Ванцзи попробовал, проведя по ним кончиком языка, — как роса поутру после молочного тумана. Теперь принц мог хвалиться тем, что отпил самой красивой улыбки на свете.       Секунды утекали подобно разлитому по столу кувшину вина, но Владыка не отрывал своих ледяных губ от губ принца, а глаз — от его глаз. Ванцзи лишь на мгновение прикрыл глаза, как чужой язык вдруг скользнул меж его расслабленных губ, принеся с собой холод и порочность. Лань Чжань чувствовал, как он двигается, касается нёба и вьётся вокруг его собственного, подобно песчаной змее. Кажется, он потерялся в счёте мгновений, секунд, минут, ощущая лишь их поцелуй и стылые ладони в своих волосах. Его морозные пальцы пропустили пряди, потянув несильно, а затем спустились к щеке и тронули нежно самыми подушечками.       Владыка провёл большим пальцем по прямой скуле, а затем, словно в спешке, отпрянул, разорвав тонкую паутинку слюны между их губ. Лань Ванцзи чувствовал, как горит алым его горячее от касаний лицо, и видел своё румяное отражение в глазах напротив. Этот короткий миг стал наваждением, лишь картинкой, мелькнувшей в серебристом сумраке, а затем расплавился накалённым металлом и стёк по длинным пальцам и запястьям, спрятавшись в рукавах.       Вэй Ин развернулся на носках и тенью прыткой лани ускользнул из каюты, растворившись в веселье подвыпивших матросов. Принц Лань Ванцзи остался в кресле, безмолвно изучая узор рисунка на ковре.       После Владыка перестал монотонно донимать его, скрываясь из виду всякий раз, когда принц пытался догнать исчезающий образ морского духа. Ванцзи ловил себя на мысли, что всё ещё чувствует на своих губах привкус росы, моря и свободного ветра.       Корабль плутал по морю, а дни стали казаться длиннее без взглядов и улыбок Владыки, который всё так же не хотел отпускать их, его, но и встретиться лицом к лицу с тем, кого поцеловал, не желал. Однако, в конце концов, даже Боги проигрывают.       Лань Ванцзи поймал Его за запястье в пылающем свете утренней зари. Владыка взмахнул высоким хвостом и рукавами, подражая своему другу, ветру, но не успел растаять в тени общих кают, а застыл изваянием, прямо как тогда, в отрочестве, когда матушка-королева ловила его за руку во время ночных вылазок из дворца. Владыка смиренно проследовал за принцем к тихому месту у кормы и залез на леер, как в тот недалёкий вечер. — Я больше не стану задерживать вас, — хмуро буркнул он, краем глаза наблюдая за белой фигурой восточного принца. — Отпустишь? — спросил принц без особого чувства. Он застыл рядом, положив ладони на леер совсем рядом с ладонью Владыки. — Отпущу, — кивнул коротко, улыбнувшись уголком губ. — Впредь все корабли Гусу в целости будут пересекать западные воды, принц Лань. — Благодарю, Владыка, — вырвалось почтительное и холодное, как кожа этого потонувшего юнца. — Есть лишь одно условие. — Какое? — Ваше Высочество должно будет выходить в море единожды в год. — Я согласен.       Подул прохладный ветер. Владыка показался принцу потерянным в собственных мыслях, облаками несущихся по своду его разума. — И, Лань Чжань… — он обернулся и посмотрел ему в лицо, слабо улыбнувшись. — Знай вот ещё что: будь у меня сердце, будь у меня чувства и жизнь, я бы обязательно полюбил тебя.       И, оторвав ладони от леера, спрыгнул вниз. Исчез недосягаемой химерой под пылающей восходящим солнцем водой, мелькнув украденной с корабля красной лентой среди брызг. — Земля! Земля! — в ту же секунду закричали дежурные матросы.       Так Лань Ванцзи расстался с Владыкой Морских Вод, заранее зная, что разлука их будет длиться год.