Когда сакура в Италии зацветет

Непоседливый ребенок, в очередной раз пробегая мимо и чудом не задевая вытянутые в проход ноги, споткнулся на ровном месте и упал. Личико скуксилось. Хана закрыла глаза. Раз, два… Грянул плач.  — Упал, сладенький пирожочек, да? Упа-ал, — засюсюкала пожилая итальянка у иллюминатора. — Ну что же ты! — укорила Хану. — Помоги мальчику!  — У мальчика есть родители, — равнодушно сказала она по-японски и щелкнула кейсом наушников. Музыка Hidden Citizens оказывала эффект антидепрессантов. День не задался с утра. Киоко позвонила в восемь, когда сова-Хана могла либо спать, либо ненавидеть мир. Отказ от поездки по причине высокой температуры выбил из колеи. В любое другое время Хана пожелала бы подруге выздоровления, но в тот момент смогла процедить холодное «ясно» и отключиться. Проявлять участие было выше ее сил. Менять планы она не стала. Хана нуждалась в передышке, если не хотела присесть на пару лет за тяжкие телесные. Ее окружали идиоты. Это не было новостью еще со средней школы, но Хана рассчитывала, что в международной компании процент дебилов будет поменьше. Что ж, ее коллеги были хорошими специалистами, но, боже-дай-ей-сил, невозможными придурками. Киоко выдержала пятичасовую эфирную тишину перед тем, как попытаться связаться с ней. Хана отключила звук. Она любила Киоко, несмотря на ее страсть к «розовым очкам», но не готова была говорить с ней прямо сейчас, даже понимая умом, что подруга не виновата в собственной болезни. Доводы рассудка — одно, а иррациональная обида — совсем другое. Хана себя знала. Чтобы не испортить отношения с одним из немногих терпящих ее людей, лучше было ненадолго ограничить общение. В половине третьего Хана села в самолет. Без десяти четыре он всё еще не взлетел — ждали какого-то конченого пассажира. Не из простых, раз задержали целый рейс. Хана таких презирала, а конкретно этого уже ненавидела: из-за больной спины она не могла долго сидеть в одном положении, так что в общественном транспорте всегда стояла, а дома и на работе пользовалась ортопедическими стульями. В самолете, увы, ни один из вариантов не прокатывал.  — Экстремально прошу прощения! Звучный голос перекрыл музыкальный проигрыш. Хана открыла глаза и осторожно выглянула в проход, надеясь, что ошибается…  — Привет, Хана! — радостно поздоровался опоздавший пассажир. — Экстремально рад тебя видеть! На ней скрестились десятки кровожадных взглядов. А Хана не могла оторваться от приближающегося человека. Белоснежная улыбка, смуглая от загара кожа, выгоревшие до белизны волосы… Сасагава, мать его, Рёхей.

Я не смогла его остановить, прости, Хана-чан!

Хана была не в настроении прощать. Пока Сасагава устраивался рядом и возился с ремнем, она пролистала сообщения от Киоко. Картинка вырисовывалась следующая: Рёхей явился навестить сестру, та, слегка дезориентированная из-за температуры, рассказала, как некрасиво получилось с Ханой, и Рёхей решил составить ей «экстремально приятную компанию!». В отличие от брата, Киоко Хану знала и предвидела реакцию на сюрприз, но уговоры на Рёхея не подействовали. Он твердо вознамерился заменить сестру, что означало…  — Нет, — вслух произнесла она. — Ни за что. Он не испортит ей отпуск. Хана намеревалась хорошенько оторваться в компании горячих испанских парней, что исключало спутника мужского пола. Горячая мозолистая ладонь легла на ее колено — голое, Хана обрядилась в шорты. Она набрала воздуха для гневной тирады…  — Не бойся, Хана, — подбодрил Рёхей. — Я рядом. …и стиснула зубы. Рука, которую Хана немедленно стряхнула, вернулась обратно, стоило самолету оторваться от земли, и с силой сжала. Сасагава выглядел так, словно вот-вот отдаст концы: зажмурился, беззвучно шевелил губами, на лбу выступили капельки пота. Хана попыталась скинуть его ладонь, но где там: хватка у него была медвежья. Пришлось терпеть. А потом слушать частые-частые вдохи-выдохи.  — Ты прикалываешься надо мной? — не выдержала она. — Правда боишься летать?  — Не боюсь! — тут же запротестовал он. — Это специальная дыхательная гимнастика по методу Мастера! Самолет слегка тряхнуло. Рёхей позеленел.  — Ну-ну, — не скрывала она скепсис. — Глотни водки, успокойся.  — Я не пью алкоголь, — ответил он сипло. И заерзал. — Мне нужно отойти… Оказалось, Сасагава скрывал от нее неодобрительную ауру старушки-соседки. Пошевелив отекающими ногами, Хана мысленно прокляла всё и всех и прикрыла глаза в надежде подремать. У нее почти получилось, когда плеча коснулись.  — Простите за беспокойство, синьорина, — обратился бортпроводник. — Вы знакомы с мужчиной, который сидит рядом с вами?  — Смотря зачем спрашивают, — буркнула она по-японски. Склонила голову набок и с жутким акцентом спросила на итальянском: — В чем дело?  — Тот мужчина вот уже двадцать минут не покидает туалет, — произнес стюард, тщательно выговаривая слова. — На просьбу выйти отвечает на другом языке, и нам не удалось открыть дверь самостоятельно — кажется, он держит ручку с той стороны. Не могли бы вы попытаться поговорить с ним? Понять, что происходит? Возможно, ему нужна помощь.  — Разве что психиатра, — отмахнулась она. Воображение нарисовало Киоко с умоляющим взглядом.  — Ладно, ладно, — сказала она мысленному образу. — Только ради тебя. Ее, разумеется, не поняли, но, когда она встала, перевод не понадобился, и Хану проводили к нужному месту со всеми почестями.  — Сасагава, — позвала она, раздраженно треснув дверь. — Ты там живой?  — Мне экстремально стыдно, Хана, — донеслось изнутри. — Ненавижу самолеты!  — Ну и зачем тогда приехал? — вздохнула она, потирая переносицу. Дверь открылась, сильная рука молниеносно втащила ее внутрь. Никто не успел среагировать: ни она, ни бортпроводник. Замок снова был опущен, а она — распластана на твердой груди.  — Наша семья не могла подвести тебя, Хана, — сказал реально бледный Сасагава. — Ты поддерживаешь Киоко с самого детства. Мы оба тебе обязаны. Если один из нас не смог что-то сделать, второй обязан его подменить. Святая простота. Хана даже расслабилась, перестала протестующе отталкивать его (не то чтобы в туалете хватало места для маневров). Ох уж эти благородные порывы.  — Дайте нам пять минут, — крикнула она стюарду. — Мой спутник просто боится летать. Я успокою его, и мы выйдем.  — Я не боюсь!.. — громко и, главное, по-итальянски начал Рёхей. Пришлось прижать ладонь к его рту, глуша окончание фразы.  — Мне не нужны проблемы, — сказала Хана четко. — Я не хочу быть задержанной в Барселоне, потому что ты отказываешься признать свой страх. Так что просто возьми себя в руки, сядь на место и веди себя прилично следующие полтора часа, ладно? Пока ждем самолет, купим тебе снотворное. Он вроде понял: кивнул, чуть отодвинулся от двери. Но стоило ей потянуться к ручке, Рёхей сполз на колени, обнял ее, уткнувшись головой в живот, и с искренней мукой в голосе признался:  — Не могу! Хана застыла. Поискала внутри былое раздражение, но нашла зарождающуюся жалость. Большой и сильный мужчина, терпящий поражение от того, что не мог контролировать — своей фобии. Должно быть, ужасное чувство.  — Ну-ну, — сказала она с теплотой, ероша короткие волосы. — Это ничего. Тебе просто надо отвлечься. Он поднял полный отчаянной надежды взгляд.  — Как? Хана не знала, что побудило ее склониться и чмокнуть обветренные губы. Но это сработало: серые глаза удивленно расширились, рот приоткрылся. Зрелище было уморительное, и Хана улыбнулась. Он застыл при виде этой теплой улыбки. Глаза сверкнули решимостью. Вмиг поднявшись, он склонился и поцеловал ее сам: жадно, жарко. Так, что ослабли ноги, и рука на заднице оказалась своевременной поддержкой. Рёхей вжал ее в небольшую раковину, та больно уперлась в поясницу. Тогда Хана вцепилась в край, подтянулась, обхватила ногами бедра Сасагавы и повисла на нем, целуя глубоко и требовательно. Давненько она не переживала этот грохот пульса в ушах и пульсацию между ног. И когда мозолистые пальцы пробрались за пояс шорт (белье она не надела), Хана гортанно застонала, нетерпеливо подаваясь вперед. Думала ли она, что присоединится к клубу 10000 метров*? Еще совсем недавно, нет. Но теперь Хана была готова согласиться с любителями экстремального секса: бодрит, очень бодрит. И хотя они ограничились петтингом — более того, односторонним, — ощущения были просто превосходные. Настолько, что она откровенно наплевала на провожающие их взгляды. Остаток пути до Барселоны Сасагава был бодр и свеж, пока Хана дремала на его плече. В аэропорту Эль-Прат они перекусили, купили таблетки, и Рёхей без возражений выпил двойную дозу, когда они устроились в самолете до Тенерифе. Не прошло и получаса, как он захрапел. Хана после оргазма была настроена на мирный лад и даже не взбесилась, просто уложила голову на его плечо и под убаюкивающие раскатистые звуки скользнула в сон. Полный свежих впечатлений разум подкинул эротичное сновидение, в котором Хану, успевшую оценить размер Рёхея, ждало самое тесное знакомство с его «младшим братом». …Сасагава оказался потрясающе вынослив. Стоит ли говорить, что до испанцев за все семь дней она так и не добралась? ***  — Ты и Рёхей, — повторила Тсуна недоверчиво. — Вау. Разве он не слишком, э-э-э… энергичен?  — Я нашла применение его энергии, — невозмутимо сказала Хана, потягивая коктейль. Махнула сквозь стекло слезающей с мотоцикла Киоко. — Теперь я понимаю, что именно ты нашла в своем итальянце. Савада отставила напиток подальше.  — Что же? Хана выдержала паузу.  — Большой член. Тсуна звучно хлопнула ладонью по лбу. Она почти привыкла к манере Ханы называть вещи своими именами, но всё же порадовалась, что предусмотрительно не пыталась пить смузи. Теперь, когда шокирующее заявление прозвучали, можно было замаскировать смущение глотком.  — Вот и я, — сказала Киоко, кидая сумку на стул и приземляясь следом. — Что обсуждаете?  — Большие члены, — ответила Хана скучающе. Смузи попал не в то горло. *** Хана давно поняла, что «серьезные отношения» — брак, быт, дети — не для нее. Слишком самостоятельная, эгоистичная и ленивая. Она хотела постоянного партнера: секс для здоровья, редкие совместные походы куда-нибудь, когда друзья заняты или нужно явиться с парой. Родне, опять же, предъявить, чтобы не молили богов послать ей мужа. Увы, при ее минимальных запросах подходящий человек никак не находился. На жизненном пути попадались крайности: либо неразборчивые бабники, либо ищущие домашнюю рабыню мудаки. Один такой назвал ее «мужиком в юбке», что было обидно, но в целом правдиво: мозгами Хана зарабатывала больше множества знакомых мужчин и при желании в отношениях могла выступать спонсором. Убираться она не любила, готовила только по необходимости, а свободное время тратила на саморазвитие и карьеру. И скоро стала жертвой банального недотраха. Бегать по клубам в поисках разового секса было лениво и брезгливо, ситуация грозила превратиться в патовую. Она планировала оторваться в отпуске… и неожиданно встретила свой идеальный вариант. Рёхей не успевал ей надоесть, часто уезжая по делам своей странной компании. Он говорил за двоих, не реагировал на ворчание, если она была не в духе, вытаскивал на всякие аттракционы и квесты и неизменно дарил дурацкие мягкие игрушки — призы за первые места. Он храпел, но замолкал, если стукнуть посильнее, и не будил ее по утрам, хотя сам вставал на пробежку. И он готовил: не слишком разнообразно, но съедобно. А пыль и легкий беспорядок не замечал. Когда шесть месяцев спустя Хана оглянулась по сторонам, оказалось, Рёхей почти переехал к ней. Он носил классические костюмы и в них казался особенно внушительным, однако улыбался беззаботно, будто ему по-прежнему шестнадцать. Под пиджаком скрывал двойную кобуру, выходил из комнаты, когда ему звонили, и никогда не снимал перстень-печатку*. Подозрительно похожий на перстни Тсуны и Гокудеры. Мозг Ханы работал слишком хорошо, чтобы не собрать воедино все факты и оговорки.  — Я вернулся, Хана! — крикнул Рёхей от порога и явился минутой спустя, сияя, как рождественские ели на улице. Подхватил ее за бедра, закрутил. — Смотри, что я тебе привез. Вопрос, крутящийся на языке, — настало время расставить все точки над i — остался незаданным, когда она увидела бархатную коробочку. И ее содержимое.  — Что… это?  — Розовый алмаз, — бесхитростно ответил Сасагава. И неожиданно серьезно спросил: — Выйдешь за меня? ...правда подождет. Ей только что сделали предложение, от которого невозможно отказаться.