Истина - лучшее благо

Взгляни, вот яма тарантула! Не хочешь ли взглянуть на него? Вот сеть его: тронь, чтобы она задрожала. А вот и сам он выползает: привет тебе, тарантул! На спине у тебя — черный треугольник, примета твоя: знаю я также то, что в душе у тебя. Мщение в душе твоей — куда ужалишь ты, там вырастает черный струп; яд твой заставляет душу кружиться!

      Я наблюдал за ней весь вечер. Боже, она была так прекрасна, и в радости, и в гневе. А теперь стала еще лучше в лунном свете с этими распахнутыми в небо глазами. Я склонился над ней и разглядывал ее как завороженный. Вот она, сцена, достойная кисти живописца. Дева, лежащая у воды, окруженная буйной зеленью, словно Офелия с картины Миллеса.       Я с благоговением дотронулся до ее лодыжки и медленно повел кончиками пальцев вверх. Тело ее еще хранило тепло. Я чувствовал это даже через перчатку. Дойдя до тонкой ткани юбки, я на секунду остановился. Сердце мое затрепетало в предвкушении. Это особенный вечер. Это первый раз, и для нее, и для меня в каком-то смысле. Я скользнул под подол пальцами, а затем резко задрал юбку двумя руками прямо до груди, сразу оголяя ее живот и полные бедра. Самое драгоценное было скрыто от меня ее нижним бельем. Я снял ее трусики и, не удержавшись от искушения, засунул их в карман. Эта славная вещица поможет мне освежить воспоминания холодными одинокими вечерами.       Я гладил ее бедра, а взгляд мой скользил от ее притягательного лица к шее, покрытой багрянцем, и обратно. Топорная работа. Но я сделаю ее лучше. Я достал скальпель и, ласково погладив ее бархатистую кожу, сделал надрез. На молочно-белом холсте проступили капельки крови, словно драгоценные рубины. Я почувствовал жгучее возбуждение, поселившееся в груди и перетекавшее вниз. Подняв взгляд к ее лицу, я увидел, как в белках ее глаз отразилась луна. Я слегка развел ее ноги и просунул палец во вход, но натолкнулся на преграду. Нет, я должен сохранить эту милую деталь! Пожалуй, сегодня я пойду другим путем. Она не хотела меня впускать, но я был заботлив и нежен, несмотря на дикое желание. Я подготовил ее и сделал первый толчок. О, это ни с чем не сравнимое ощущение! Я никогда прежде не чувствовал себя лучше! Я был на вершине блаженства! Мне понадобилось всего несколько минут, чтобы достигнуть кульминации. Я даже потянулся к ней за поцелуем, но вовремя остановился. Пусть это будет наш маленький секрет.       Ночь была так прекрасна. Вода тихо плескалась у берега, а где-то вдалеке кричал козодой. Этим вечером я чувствовал невероятное единение с миром. Я был его центром, он вращался вокруг меня. Жаль, что не я оставил первый алый росчерк на коже моей возлюбленной, зато я подарил ей радость любви, и теперь она наслаждалась звездами на небе. На прощание я любовно погладил ее по щеке. Не скучай по мне, моя милая нимфа! ***       Рихард проснулся задолго до выставленного будильника. Утро воскресения, но сегодня он должен быть на работе. Виски сдавливала легкая боль после вчерашнего. Он раскрыл глаза и уперся взглядом в трещину в побелке, покрывавшей высокий потолок. Это не его кровать и не его квартира. Он повернул голову и увидел торчавшую из-под одеяла копну каштановых волос. Помимо головной боли сразу навалилось раскаяние в собственных поступках. Рихард встал, нашарил в валявшихся на полу джинсах пачку сигарет и зажигалку и подошел к окну. Раскрыв форточку, он глубоко вдохнул утренний июльский воздух, чиркнул зажигалкой, прикуривая, и затянулся. Небо над Швериным было ясным, солнце взошло не так давно. В выходной на улицах не было ни души и стояла тишина, которую ненадолго нарушила проехавшая мимо одинокая поливальная машина. День обещал быть жарким. Погода эта удивительно контрастировала с настроением Рихарда, на душе которого скребли кошки. Он опять наступил на те же грабли. Хотя это было даже хуже, чем раньше. До этого он старался не повторяться. Правило было простым: никогда не пересекаться с бывшими.       Рихард обернулся и проверил, не проснулась ли девушка. Сейчас ему больше всего хотелось оттянуть неизбежный разговор. Свои вчерашние действия он оправдывал навалившимся за последние месяцы напряжением на работе. Поэтому пошел вчера в бар. Поэтому позвонил Катарине, номер которой просто забыл удалить ранее. Молодец, Рихард! Так держать! Во рту было кисло, то ли от похмелья, то ли от привкуса всей этой дерьмовой ситуации. Вместе с раскаянием пришла тоска. Ему в следующем году исполнится 33 года. Возраст Христа. Пора бы задуматься о том, чего он добился в жизни. В голову полезли извечные экзистенциальные вопросы, все чаще посещавшие его в последнее время. Идет ли он к чему-то или плывет по течению? Чего ему хочется? В чем смысл его существования?       В данный момент по-детски наивно хотелось настоящего домашнего уюта и тепла, которых у него никогда не было. Сначала из-за проблем в семье, а теперь из-за собачьей работы, без которой он, к сожалению или к счастью, не мыслил себя. Еще 10 лет назад он бы посмеялся над этим желанием. Теперь же хотелось приходить домой после выматывающей работы туда, где тебя ждут, где волнуются о тебе, где царит уют, где не вытягивают душу и не устраивают истерик, где тебя полностью понимают и принимают. Наверное, так обстоят дела у Шнайдера и у Пауля… Пауль. Вот единственный человек, который полностью понимал и принимал его в этой жизни. Рихард всегда по-доброму завидовал тому семейному теплу, которое царило у Пауля дома. Когда он приходил к ним в гости, его всегда встречали как родного. Они быстро нашли общий язык с Агнет, которая сама стала ему хорошей подругой. Маленький Эмиль обожал сидеть у него на руках. После этой мысли Рихарда охватило отчаяние. Теперь в том доме все стало совсем по-другому. Неужели в этой жизни никому не дано просто быть счастливым и всегда нужно страдать?       В голове вдруг всплыло воспоминание. Пауль наконец познакомил его с Агнет, о которой говорил, не переставая, последний месяц. Они уже съехались, и Пауль, только закончивший академию и поступивший на службу, сделал ей предложение. Рихард был у них в гостях, поздравил будущих супругов, а потом они с Паулем вышли курить на балкон. — Тебе повезло! Она чудесная. — Да! Надеюсь, что она любит меня так же сильно, как я ее. — Я в этом не сомневаюсь. Она смотрела только на тебя весь вечер, а ведь я — такой красавчик!       Пауль рассмеялся и ткнул его локтем в бок. — И мы понимаем друг друга с полуслова. — Эй, я тоже понимаю тебя с полуслова! — уворачиваясь, воскликнул Рихард.       Пауль посмотрел на него, кивнул, а потом снова направил взгляд вдаль. На улице было уже темно, и их фигуры освещал свет, лившийся из окна зала. Рихард повернулся к Паулю и, разглядывая его профиль, проговорил: — Ну тогда ты просто везунчик. Вытянул счастливый билет! — и с ехидной улыбкой добавил: — Среди других счастливых билетов.       Пауль покосился на него, но на этот раз с серьезным выражением лица, снова глядя вдаль, глухо проговорил: — Знаешь, она — единственная женщина, которую я мог полюбить в этом мире.       Рихард в ответ лишь пошутил, что моногамия — это не про него, но не стал комментировать фразу Пауля. Тогда она показалась ему какой-то патетически наивной. Говорить так в 25 лет? Но теперь она вдруг выплыла на гребне волны воспоминаний. Странная фраза. Может, человеку действительно выпадает только один шанс? И Рихард просто еще не встретил того самого человека? Или где-то уже пересекался с ним, но не обратил внимания? А что, если он встретит, а потом потеряет, так же как Пауль… Нет. В этой жизни ему, видимо, суждено было умереть холостяком. Рихард тяжело вздохнул и прекратил спровоцированное внезапной любовной интрижкой самокопание. Каких-то полчаса сомнительного удовольствия, и потом целый день паршивого настроения. Оно не стоит того.       В этот момент Катарина потянулась, раскрыла сонные глаза и, увидев Рихарда у окна, с улыбкой проговорила: — Привет! — Привет! — проговорил Рихард. — Чудесное утро! Иди ко мне!       Круспе отвернулся к окну, скривился и, зная, что не сможет оттянуть неизбежное, начал заготовленную речь: — Послушай, прости меня, но я думаю, что вчерашнее было ошибкой…       Собственно, это все, что он успел сказать, потому что после этих слов в него полетел будильник, а потом и все, что попадалось под руку разгневанной Катарине. Она кричала на него так, что стены тряслись. Он каким-то чудом успел натянуть джинсы и, подхватив рубашку и пиджак, выбежал из квартиры. Выйдя из подъезда, он едва успел уклониться от полетевшего ему в голову горшка с растением, который Катарина сбросила на него из окна. Горшок ударился об асфальт и раскололся, вывалив землю и корни наружу. Рихард глянул на него и вздохнул. Вот она, его личная жизнь. Разбитый горшок. И виноват в этом прежде всего он сам. — Какая же ты мразь! Видеть тебя больше не хочу! — крикнула Катарина, захлопывая окно. М-да, лучше уж так. Видимо, Рихард отделался малой кровью. Он еще успеет заехать домой перед работой. ***       Из старого телевизора с тусклым кинескопом, накрытого вязаной белой салфеткой, глухо раздавался голос ведущего местных новостей. — На прошлой неделе мы уже рассказывали о чудовищном преступлении, совершенном 21 июня на берегу озера неподалёку от Гёрслова. Благодаря слаженным действиям криминальной полиции преступник был сразу же пойман. Им оказался 35-летний житель Шверина Рудольф Беккер, работавший в автомастерской в районе Ноймюле, близко знавший жертву и сразу же признавший свою вину. 6 июля он предстанет перед судом, где ему будет вынесен приговор. Следите за подробностями на нашем канале. — Ох, дорогой! Выключи этот ужас! Я пережила войну и голод не для того, чтобы на старости лет слушать такие вещи. — Конечно, бабушка! Хочешь, я заварю тебе чаю? — проговорил мягкий голос.       Ухоженные руки с тонкими бледными пальцами и аккуратными овальными ногтями потянулись к выключателю. Раздался щелчок, и экран погас, сузившись до узкой светящейся точки. ***       Уже под конец рабочего дня, когда участок начал пустеть, Рихард отправился в курилку на первом этаже. Пауль решил составить ему компанию. Зажав сигарету двумя пальцами, Рихард прикурил, затянулся, прикрыл глаза и затем, резко выпустив дым через нос, помассировал висок. Пауль блуждал глазами по его лицу. — Ну как вчерашний поход в бар? — Я уж думал, что ты тактично промолчишь и не спросишь. А ты под конец дня не выдержал, — приоткрыв один глаз, ответил Рихард. — Ты даже не представляешь, как трудно было держаться, чтобы не прокомментировать твой помятый вид, — улыбнулся Пауль. — Вообще, это ты виноват! Я же тебя звал с собой, — наигранно возмутился напарник. — Ты же знаешь, я был с детьми, — Пауль сложил руки на груди и укоризненно покачал головой. — Лучше бы принял мое приглашение, и пришел к нам.       Рихард вздохнул и, кисло проговорив «зря я тебя вчера не послушал», принялся рассказывать, как «радужно» началось его утро. — Черт, теперь лучше не попадайся Вернеру на глаза, — выслушав его историю, заметил Пауль.       По иронии судьбы сразу после этих слов дверь курилки скрипнула, и на пороге появился рывшийся в карманах Франц Вернер. Пауль чертыхнулся, отворачиваясь. А Рихард снова прикрыл глаза. Вот она, вишенка на торте этого дерьмового дня. Катарина наверняка уже позвонила ему и пожаловалась. Вернер работал в отделе экономических преступлений и был родным братом Катарины. Рихард познакомился с ней в прошлом году, когда она пришла в участок навестить брата.       Франц, уже нашедший в кармане пачку сигарет, наконец поднял голову, и уставшее выражение на его лице сменилось злостью. Он засунул пачку обратно в карман и, выставив указательный палец, громко проговорил: — Послушай, Круспе! Держись подальше от моей сестры! Я предупреждаю тебя один единственный раз! — Не волнуйся, я не заинтересован в отношениях с ней, — флегматично протянул Рихард, медленно открыв глаза. — Тем более, я не заставлял ее, она сама согласилась снова со мной встретиться. — Только не надо перекладывать ответственность на нее, — прошипел Франц. — Я молюсь Богу, чтобы она не разочаровалась в мужчинах окончательно после того, как ты с ней поступил! — Ничего, я думаю, что кое-какие приятные воспоминания обо мне у нее остались.       Пауль метнул на него укоризненный взгляд. Рихард просто не мог не лезть в бутылку. А Вернер, кажется, взбесился от последней реплики. — Ну и тварь же ты! Кинуть ее дважды! Ты вообще имеешь представление о нормальных отношениях или просто трахаешь все, что движется? — громко выпалил он. — Так, я думаю, нам всем нужно успокоиться, — попытался воззвать к голосу разума присутствующих Пауль.       Вернер бросил на него злой взгляд. Он уже не мог остановиться. — Защищаешь своего красавчика? Бегаешь за ним как собачонка! Слушай, Круспе, да тебе нужно присмотреться к Паулю, он как раз теперь свободен.       Пауль побледнел. А Рихард, который уже собирался спустить ситуацию на тормозах, не говоря ни слова и не выпуская сигареты изо рта, резким отточенным ударом впечатал кулак прямо в нос Вернера. Голова того неуклюже запрокинулась, и из носа сразу хлынула кровь. Франц согнулся, заливая плитку на полу красным, и прохрипел: — Сука! — Можешь написать на меня рапорт, — бросил Рихард, отправляя окурок в урну, развернулся к двери и утянул Пауля за собой.       В коридоре Пауль остановил его: — Зачем ты с ним так? Он просто из-за Катарины взбеленился. Ты же его знаешь. Тем более ты сам подбросил дрова в костер. — Да, и это действительно был мой косяк, — сказал Рихард, разворачиваясь к Паулю, — но он не имел права впутывать тебя. Я никому не позволю так говорить о тебе. ***       Поднявшись по старой широкой лестнице на третий этаж, они остановились около приоткрытой обшарпанной двери. Пропуская Рихарда вперёд, Пауль мельком бросил взгляд на табличку с пожелтевшей бумагой с именем покойной хозяйки. «Фрау Бауэр». В коридоре, облокотившись о дверной косяк, стоял полицейский. Он с любопытством наблюдал за работой Олли, который прибыл двадцатью минутами ранее, и попутно излагал собственные мысли по поводу окружающей обстановки. Когда мужчины переступили порог, он наконец прервал очередной рассказ и, повернувшись к вошедшим, радостно воскликнул: — Привет, ребята! Унылый понедельник, да? — Привет, Арне, — улыбнулся Пауль и пожал парню руку. Рихард ограничился кивком и сразу прошел в зал. Пауль последовал за ним. Немногословный Олли, вынужденный слушать болтовню молодого полицейского, поднял страдальческий взгляд на новоприбывших коллег. Он кивнул им в знак приветствия и вернулся к работе. Расположившись коленями на аккуратно расстеленной на полу газете, Олли раскрыл прозрачный пакетик и аккуратно сложил в него с помощью пинцета пару мелких осколков, найденных на ковре. — Я почти все закончил. Тут ничего необычного кроме этих осколков. — А почему вас вообще сюда вызвали, парни? — подал голос полицейский, все так же стоя в дверном проеме. — Старушка умерла своей смертью, вроде как. Дверь была заперта изнутри. — Ее сиделка, которая приходила по утрам, сказала, что фрау Бауэр чего-то опасалась перед смертью, — ответил Пауль, не став уточнять детали. — Сиделка, конечно, думала, что у старушки стало плохо с головой под конец жизни, но потом все же решила исполнить последнюю волю погибшей. И вот мы здесь, — добавил Рихард, оглядывая зал.       Сегодня утром, когда Рихард и Пауль пришли на работу, их уже ждала высокая сухая женщина лет сорока. Она представилась Урсулой Экхофф и сказала, что ее работодательница, Этель Бауэр, скончалась у себя в квартире вечером 1 июля. Но перед смертью оставила записку, из-за которой Экхофф и пришла в отдел убийств. Сиделка сообщила, что старушке было 85 лет, детей и родственников у нее не было. Жила она замкнуто, гости к ней не приходили. Где-то за месяц до смерти госпожа Бауэр начала вести себя странно. Постоянно шептала «он придёт», а за три дня до этого взяла с сиделки клятвенное обещание, что та выполнит ее последнюю просьбу после смерти. Последней просьбой оказалась написанная на бумажке фраза «позвони в отдел убийств». Экхофф сначала хотела просто выкинуть бумажку, но затем засомневалась, начала переживать, не спала несколько ночей, и в итоге пришла в полицию.       Квартира находилась в старом доме практически в самом центре Шверина, недалеко от собора Святого Павла. В отличие от скромного убранства остальных комнат, зал был обставлен антикварной мебелью и изобиловал предметами старины. Неизвестно, входила ли в обязанности Экхофф уборка помещения, но если это было так, то свою работу она делала плохо. Старинные часы, статуэтки, шкатулки и даже яйцо Фаберже на массивном дубовом комоде были покрыты толстым слоем пыли. Пауль скользнул взглядом по деревянными ручками, лак на которых уже давно покрылся сетью кракелюров, и прислушался к своим внутренним ощущениям. С того момента как он переступил порог этой квартиры, его не покидало необъяснимое чувство тревоги. Хотя на первый взгляд ничего необычного в квартире не было. Никаких следов борьбы или кражи каких-то ценных вещей. Казалось, что все находится на своих местах.       Покосившись на патрульного, который начал рассказывать им очередную сплетню, Рихард легонько потянул Пауля за рукав и отвел его в сторону. Они встали у противоположной стены, на которой висела картина в пожелтевшей раме. — Слушай, — заговорил Рихард, понижая голос, — я, конечно, не верю во всю эту сверхъестественную фигню, но старуха умерла четыре дня назад. А ты помнишь, что с тобой случилось тогда, ну… когда мы сидели все вместе. Как думаешь, это как-то связано?       Пауль нахмурился и задумчиво покачал головой. — Понятия не имею, — и уставился в пол, делая вид, что его внезапно сильно заинтересовал ковер. Ему не очень хотелось возвращаться к этой теме. Рихард тогда не стал его допрашивать, но Пауль знал, что рано или поздно друг снова вспомнит о произошедшем.       Рихард пробормотал «Боже, о чем я вообще говорю?!», и нервно зарылся рукой в отросшие волосы, зачесывая их назад. — Забудь, это был глупый вопрос, — сказал он Паулю, а потом скользнул взглядом по стене вверх и застыл, глядя на картину.       На высокой скале стояла одинокая фигура, обращенная спиной к зрителю и лицом к востоку, где разгорался рассвет. В руках мужчина держал чашу, из которой потоком лился жидкий огонь. И все небо на картине горело тем же огнем, что струился из чаши. На минуту Рихард выпал из этого мира. Он почувствовал, как в его груди рождается согревающее тепло. Перед глазами вдруг разгорелось пламя и языки его взмыли в небо. Но огонь этот не пугал, а наоборот, притягивал. — Рихард! — позвал Пауль. Тот оторвался от картины и взглянул на коллегу рассеянным взглядом. — Теперь ты меня пугаешь! Что с тобой? — Да так, задумался… Интересная картина. — У меня от нее мурашки, — проговорил Пауль. — Хотя ничего особенного на ней не изображено. Странное ощущение… Словно какой-то благоговейный страх. Как в церкви в детстве. Давай уйдем отсюда, мне вообще как-то не по себе в этой квартире, — чуть тише добавил он.       Рихард кивнул. Но когда Пауль уже развернулся, чтобы что-то сказать Олли, Рихард протянул руку и провел пальцем по покрытой пылью выцветшей надписи на раме внизу. «Н.К. Рерих. Зороастр. 1931 г». Картина покачнулась, и из-под рамы выпал пожелтевший конверт. Пауль обернулся на шум. Полицейский в коридоре с любопытством вытянул шею. Олли подошел, и подцепив рукой в перчатке край конверта, аккуратно поднял его и перевернул. На обороте была надпись: «В отдел убийств криминальной полиции Шверина». Все трое переглянулись. ***       6 июля выдалось жарким. Был разгар каникул, на улицах то тут, то там раздавались детские крики и смех. Тилль со Шнайдером отправились на заседание суда, желая поскорей узнать, как много им еще предстоит работы с этим делом. Они вышли покурить на крыльцо, ожидая, когда привезут обвиняемого. Перед крыльцом уже толпились журналисты и зеваки. «Слетелись, как мухи» с досадой проговорил Тилль и сплюнул. Дело стало резонансным из-за кровавых подробностей убийства. Некоторые газеты даже называли Беккера несостоявшимся маньяком. Тилль отгородился от толпы, поставив перед собой Шнайдера и временами отворачиваясь в сторону, чтобы никто из журналистов не узнал его и не обратился за комментарием. В этот момент подъехала служебная машина. Из нее вышли двое конвоиров и раскрыв заднюю дверь, вывели Беккера. Сначала его руки, скованные наручниками спереди, дернулись, словно в попытке заслониться от вспышек камер, но потом он выпрямился и, задрав подбородок вверх, гордо прошествовал внутрь здания. Шнайдер затушил окурок и проводил Беккера сердитым взглядом.       Суд назначили так быстро из-за давления общественности. Журналисты вцепились в это дело мертвой хваткой, смакуя подробности жизни Беккера и выдумывая новые сплетни. Тилль с Кристофом постарались как можно тщательней подготовить документы, и теперь все шло по накатанной. Заседание продлилось два часа. Судья, очевидно, уже думала над принятием решения заранее, потому что перед оглашением приговора она удалилась всего на десять минут. Беккера приговорили к 10 годам лишения свободы. Суд постановил вывести материалы об увечьях, нанесенных трупу, в отдельное уголовное дело. К этому Тилль со Шнайдером тоже были морально готовы.       Родственники посчитали приговор несправедливым. Отец убитой вскочил с места и начал кричать о несправедливости и продажности системы. Приставам пришлось вывести его из зала. Сестра Габи, Марта Шварц, сидела рядом с рыдающей матерью, склонив голову и обхватив себя руками за плечи. Затем она медленно встала и пошла в сторону выхода, не видя ничего вокруг и натыкаясь на людей, но остановилась у самого выхода, облокотившись плечом о стену, словно ей стало плохо. Несмотря на духоту, на ее плечи был наброшен легкий черный пиджак. Шнайдер, наблюдавший за девушкой, решил подойти к ней, чтобы узнать, не нужна ли ей помощь. Конвоиры повели Беккера, которого на улице все так же ждала толпа, через зал. И в тот момент, когда Шнайдер оказался в метре от Марты Шварц, а Беккер поравнялся с ней на выходе и повернул лицо в ее сторону, она подняла голову, выхватила из-за пояса сзади тонкий кухонный нож с острым лезвием и, замахнувшись им, с криком резко опустила руку. Конвоиры не успели среагировать, зато Кристоф дернулся вперед и толкнул ее в плечо. Нож, нацеленный в шею, изменил траекторию и рассек Руди плечо. Тот дернулся, но не смог сильно отстраниться в такой толпе. Женщины завизжали. Шнайдер выбил нож из руки Марты и, обхватив ее поперек пояса, оттащил, брыкающуюся, в сторону. — Ублюдок! Убийца! Ты поплатишься за ее смерть!       Услышав шум, судья вышла из своего кабинета и теперь кричала на приставов: — Кто ее досматривал?! Вы все получите выговор!       Беккер был бледен и напуган, его била дрожь. «Тоже мне, маньяк», — подумал Тилль. И это только подтверждало его мрачные подозрения. Судья права, нужно заводить второе дело. ***       В самом темном углу чердака здания, стоявшего напротив суда, материализовалась неясная тень. Высокий человек в черном медленно подошел к слуховому окну, стараясь не попадать под солнечные лучи, и посмотрел вниз, на толпу, стоявшую у входа. Он жадно втянул носом воздух и облизнулся. О, да! Ненависть, отчаяние, злость… Отголоски этих чувств сладкими капельками осели на длинном узком языке. Так далеко, так мало, он так голоден. Но он здесь не для этого, он пришел посмотреть на своих врагов.       В этот момент из здания вывели Беккера, закованного в наручники. Один из конвоиров прижимал к его плечу марлевую повязку, пропитавшуюся кровью. Затворы камер защелкали с удвоенной частотой и со всех сторон посыпались вопросы. Материал обещал быть сенсационным по местным меркам. Толпа оживилась, выплескивая наружу смесь эмоций. Фигура на чердаке жадно задышала. Но что это? О, вот так подарок! Вот он, тот кто накормит меня и послужит мне.       От него веет смертью, он пропитан ей. У него в груди клубится чернота. Плевать на врагов, он посмотрит на них позже! Сейчас ему нужен он.