Истина - лучшее благо

Одинокий, ты на пути к самому себе! И на этом пути ты минуешь самого себя и пройдешь мимо семи своих искусителей! Ты будешь сам для себя еретиком, и колдуном, и прорицателем, и безумцем, и скептиком, и нечестивцем, и злодеем. Ты должен сжечь себя в своем собственном пламени: как иначе хотел бы ты обновиться, не обратившись сперва в пепел!

      В среду вечером Пауль снова отправился к матери, чтобы забрать детей. Он ожидал чего угодно. Очередного скандала, ультиматумов, слезных увещеваний, просьб, но мать совершенно спокойно открыла ему дверь и пустила в дом. Они прошли в гостиную. Фрау Хирше указала ему на стул и сама села напротив. — Наверное к лучшему, что ты вчера ушёл, не закончив наш разговор. У меня было время все обдумать. Тебе уже не 17 лет, ты сам решаешь, как тебе жить, тут я ничего не могу поделать. Я лишь надеюсь, что это какое-то временное помутнение для вас обоих, которое постепенно пройдёт.       Пауль хотел возразить, но мать остановила его. — Позволь мне договорить. У меня только одна просьба. Пожалуйста, не проявляйте друг к другу никаких знаков внимания при детях. Я не хочу, чтобы Эмиль видел, что между вами происходит. Лучше привози их ко мне, если ты приглашаешь к себе Рихарда. — Мам, он уже не маленький. Он прекрасно все понимает. И он уже знает, что между нами происходит, — Пауль сложил руки на груди. — Ты понял, о чем я. — Если бы на месте Рихарда была какая-нибудь девушка, ты бы тоже завела со мной такой разговор? — Это другое! — Почему? — Пауль! Прекрати! — мать раздраженно повысила голос. — Мне и так тяжело смириться со всем этим! — А тебе придётся, — он наклонился и упёрся предплечьем в накрахмаленную скатерть. — Потому что это — моя жизнь! Я устал от этих глупых сомнений и страхов. Я такой, какой есть. Но я все ещё твой сын, и надеюсь, что не перестал им быть для тебя, — последняя фраза прозвучала с горечью.       На глазах фрау Хирше выступили слезы. — Ох, родной! Ну что ты такое говоришь! Конечно же, ты — мой сын. И всегда будешь им. А я все ещё твоя мать. Я люблю тебя и забочусь о тебе. Я просто очень переживаю за тебя и за детей!       Пауль встал, обошёл стол и опустился перед матерью на корточки. Он обхватил одну из ее ладоней и посмотрел в глаза. — Мам, это правда мой выбор. Пожалуйста, попытайся понять. — Ох, Пауль, — она погладила его по волосам и, помолчав немного, словно борясь с собой, сказала: — Я постараюсь, но не жди, что это произойдёт так быстро и легко. И все-таки подумай над моими словами. Лучше привози детей ко мне. Ты бы все равно стал делать это чаще, если бы у тебя появилась девушка. Разве я не права? — Права, — Пауль вздохнул и опустил голову. — Но я бы делал это по другой причине. Не каждая девушка бы смогла сразу принять чужих детей, а Рихард обожает Эмиля и Лилли. — Знаю, знаю! Можешь не нахваливать мне его, — она вздохнула и покачала головой. — Давай пока не будем развивать эту тему. Время все покажет. — Хорошо, — Пауль сжал ладонь матери и поднялся. — Я сейчас накрою на стол, — она стёрла влагу под глазами и тоже встала. — Позовёшь Эмиля? И проверь Лилли.       Фрау Хирше развернулась, собираясь уйти на кухню, но Пауль окликнул ее. — Мам! Спасибо.       Она подошла и, грустно улыбнувшись, ласково потрепала его по щеке. — Ты всегда был и будешь моим сыном. Я не отвернусь от тебя.       Ужин прошёл спокойно. После Пауль потеплей укутал дочь, собрал детскую сумку, и они, одевшись, все вместе вышли из дома. Фрау Хирше проводила их до машины. Пауль устроил Лилли на заднем сидении в специальном кресле и велел Эмилю сесть рядом с сестрой и пристегнуться. Уже тронувшись с места, он увидел в зеркале заднего вида стоявшую на подъездной дорожке мать. Подняв воротник и обхватив себя руками, она смотрела им вслед. Он прислушался к ощущениям внутри и понял, что ему стало легче.       На обратном пути в машине царило молчание. Даже Лилли притихла, поддерживая задумчивую атмосферу. Пауль был занят размышлениями над словами матери, а Эмиль боялся начать разговор. Когда они подъехали к дому и припарковались, мальчик решился. — Пап, — тихо позвал он. — Ты сердишься на меня? Прости, пожалуйста! Я не буду больше ничего рассказывать бабушке!       Пауль устало вздохнул и повернулся к сыну. — Я не сержусь. И ты не должен ничего скрывать от родных, самых близких тебе людей. Просто мне надо было заранее с тобой поговорить. Это и моя вина тоже. — Я пообещал Рихарду и не сдержал слово. Он теперь будет мной недоволен. — Да, это плохо. Тебе придётся извиниться перед ним. Мы сами собирались поговорить с бабушкой, чтобы она не восприняла это все так резко. — Но почему она так расстроилась? Она же хорошо знает Рихарда. Он — классный! Я не понимаю… — Твоя бабушка росла в совсем другое время. Тогда мальчикам нельзя было встречаться друг с другом, как и девочкам. Вот она и переживает. — Но Рихард сказал, что теперь все изменилось! Бабушке нечего бояться. Ты ей это объяснил?       Пауль горько усмехнулся и потрепал его по волосам. — Если бы все было так просто, сынок, люди были бы гораздо счастливее. Многие до сих пор очень плохо реагируют на такие вещи. Давай пока не будем поднимать эту тему при бабушке? Дадим ей время привыкнуть. И лучше не говори об этом со своими друзьями. Не подведешь меня? — Ни за что не подведу! Честно! — мальчик серьезно посмотрел на отца. — И подумай, что ты скажешь Рихарду.       Эмиль тяжело вздохнул и буркнул: — Правду. ***       Нойманна доставили в Шверин утром в пятницу 19 ноября и поместили в изолятор временного содержания под усиленной охраной. В городе сильно похолодало, температура опустилась почти до нуля, зато в участке было жарко. Каждый отдел гудел как пчелиный улей, смакуя новости о поимке маньяка. Майер ходил напыщенным индюком, будто это была его собственная заслуга, и давал интервью всем журналистам подряд. Он даже пообещал премию всем шестерым, если дело будет оформлено как надо. Первый допрос планировалось провести в тот же день в три часа. — Я убью его, — Тилль расхаживал по кабинету. — Увижу его и придушу голыми руками. — Ты про Нойманна или про Майера? — попытался пошутить Рихард. — Я серьезно, — Тилль кинул на него сердитый взгляд. — У меня все кипит внутри. — Поэтому его пойду допрашивать я, — решительно проговорил Пауль. — Я с тобой, — Рихард достал папки и бланки допросов из выдвижного ящика и нашёл диктофон. — Спасибо, парни! — в голосе Тилля сквозило облегчение с толикой разочарования. — Тогда я займусь остальными бумагами. Дайте знать, как прошло.       Они приехали в изолятор без пятнадцати три. Нойманна привели в комнату для допросов пять минут спустя. Он был спокоен и казался довольным собой. На одни вопросы охотно отвечал, других избегал. Про цифры на лбу жертв лишь пожимал плечами и говорил, что это ерунда и в них нет никакого смысла. В ответ на вопрос о сердцах жертв загадочно молчал и улыбался. А при упоминании жемчужин пришел в восторг и через каждое предложение спрашивал: «Вам понравилась моя задумка?». Он менял показания на ходу, добавлял выдуманные детали, а потом вовсе начинал говорить, что его задержали без причины. Рихард сжимал кулаки и стискивал зубы. Ему хотелось разбить Томасу лицо, но он держался. — Как вы убили Лауру Вернер? — О, так это вы привели меня к ней, детектив Ландерс. Вы не слишком лестно отозвались о мои способностях в том интервью, и девушку настроили против меня. Похоже, вы — мой соучастник.       На лице Пауля не дрогнул ни один мускул. Рихард в который раз восхитился его выдержкой. Если его напарник серьезно настраивался на работу, то всегда действовал как настоящий профессионал. Чтобы не сорваться, Рихард встал и отошёл к дальней стене. За столом напротив Нойманна остался сидеть Пауль. Они были в изоляторе уже два часа. Допрос превратился в фарс. Пауль устало потёр глаза, выключил диктофон и посмотрел на Томаса. — Что вы знаете о чёрном человеке? Вы как-то с ним связаны. Можете не отриц… — Как ваш приятель? — перебил его Нойманн, улыбаясь. — Ему можно отправить открытку в больницу? — Ублюдок! — прошипел Рихард и дернулся в сторону Томаса, но Пауль жестом остановил его, снова посмотрел на Нойманна и улыбнулся в ответ одними губами. В глазах его застыл темный лёд. Его лицо вдруг показалось Рихарду маской Арлекина с венецианского карнавала. — Мы пока не говорили вашей бабушке за что конкретно вы задержаны, — вкрадчиво проговорил Пауль, наклонившись к Нойманну. — Как думаете, если сообщить ей об этом в красках, ей не станет плохо? У неё крепкое сердце? Лицо Тома мгновенно переменилось, нижняя губа задрожала. — Вы не посмеете! — О, поверь мне, я посмею, — улыбка Пауля стала зловещей. — Я бы с удовольствием провернул нож у тебя в печени, но это было бы слишком гуманно. Советую тебе просто сознаться во всем и спокойно сесть в тюрьму на пожизненное. Тогда мы, возможно, даже поможем твоей бабушке переехать. Представляешь, что скажут ее соседи, когда узнают всю твою историю? В маленьких городах люди любят устраивать травлю.       Рихард смотрел на эту сцену во все глаза. Он давно не видел Пауля таким. Когда они только познакомились, Пауль показался Рихарду простым славным парнем. Но очень скоро он обнаружил, что его новому приятелю не чужды маленькие безумства. Рассудительность и благоразумие сочетались в нем с духом авантюризма и озорства. Иногда он в мгновение ока превращался в насмешника, словно кто-то переключал в нем внутренние настройки. В такие моменты он даже грешил сарказмом, порой злым и обидным для окружающих. Он хорошо умел вычислять чужие болевые точки, но никогда не позволял себе использовать этот навык в отношении самых близких друзей. Когда в его жизни появилась Агнет, он стал гораздо мягче, особенно после рождения Эмиля. А теперь Рихард воочию наблюдал возвращение того самого Пауля, с которым его свела судьба много лет назад. Сейчас его напарник мгновенно вычислил слабое место этого ублюдка и теперь жестко на него надавил. Искусный блеф! — Хорошо! Я все понял. Такие у вас теперь методы, да? Угрозы? Я буду говорить только в присутствии своего адвоката! — тон Нойманна стал капризным. — Это ваше право. В понедельник будет проведена психиатрическая экспертиза. Повторный допрос мы проведём в четверг. На пятницу назначены следственные эксперименты. Подпишите здесь.       Том взял ручку и поставил подпись, неловко орудуя закованными в наручники руками. Рихард позвал надзирателя. — Он придёт за вами! — вдруг зло выплюнул Томас. — Он знает всё о вас. Вы не скроетесь! ***       Вся неделя прошла за подготовкой дела Нойманна. Психиатрическая экспертиза показала, что он вменяем. Ему светило пожизненное в тюрьме строгого режима. Бумаг было море. Когда в четверг после обеда Рихард с Паулем снова подъехали к изолятору, перед входом толпились журналисты. Они разглядели даже пару логотипов крупных федеральных каналов. — Черт! Этот урод решил покрасоваться. Наверняка попросил адвоката сообщить прессе, — Рихард вздохнул, накинул капюшон куртки и обмотался шарфом так, что торчал один нос. Пауль последовал его примеру. Они вышли из машины и быстрым шагом направились ко входу. Несколько местных газетчиков, все-таки узнав их, тут же бросились наперерез. Остальные, как рой пчёл, последовали за коллегами, окружив полицейских. Со всех сторон посыпались вопросы. — Никаких комментариев до суда, — громко сказал Пауль. — Герр Ландерс, вы вините себя в смерти Лауры Вернер? — тощий журналист в дорогом чёрном пальто сунул ему под нос микрофон. Пауль не успел ничего ответить. Рихард отстранил назойливого репортера рукой, взял напарника за локоть и потащил ко входу. Оставив позади этот зверинец и оказавшись внутри, они выдохнули.       В этот раз допрос шёл четко по плану. По-видимому, после разговора с адвокатом Нойманн сменил тактику и решил дать чистосердечное признание, рассчитывая хоть на какие-то поблажки, что в его случае было практически невозможным. Однако он упорно перемежал скрупулезные описания убийств рассказами о тяжелом детстве и личных трагедиях, рассчитывая давить на жалость в суде присяжных. Его адвокат, герр Фишер, лысеющий мужчина лет сорока в плохоньком костюме, очевидно, предоставленный государством, почти все время молчал, делая пометки в своём блокноте, и порой шокированно поглядывал на подзащитного, смаковавшего очередную деталь кровавых преступлений. Когда допрос подошёл к концу, Фишер отозвал Пауля в сторонку, чтобы уточнить какие-то нюансы грядущего процесса. Рихард собирал бумаги, периодически поглядывая на Нойманна. Томас выглядел безмятежно и улыбался, хотя ещё десять минут назад в красках рассказывал, как собирался разбить Эльке голову молотком, а потом подвесить ее на металлических крюках в старом сарае. — У тебя есть девушка? — Томас, не отрываясь, следил за Рихардом. Тот проигнорировал его вопрос, но Нойманн ничуть не смутился. Он, видимо, решил напоследок вывести полицейского из себя. — Если бы я специализировался на мужчинах, то начал бы с тебя. Такого как ты сложно сделать ещё красивей, но я бы попробовал, — тихо проговорил он и, не добившись нужного эффекта, после небольшой паузы продолжил: — Или начал бы с твоего напарника, у него великолепные руки. Эти вены и косточки на запястьях…       Взгляд Рихарда тут же метнулся к лицу преступника, сверкнув серо-голубой сталью. Вот оно! Нойманн довольно улыбнулся. — Такой умный, благородный. У него, наверное, очень горячее и вкусное сердце.       Губы Рихарда сжались в тонкую нить, а в глазах заплясало синее пламя. Нойманн, насмешливо смотревший на него, вдруг почувствовал тепло на груди. Он опустил взгляд и увидел, что его галстук горит. Он вскрикнул и вскочил со стула, пытаясь загасить его скованными руками. К нему тут же подскочил адвокат. Пламя погасло, оставив на ткани кривую дыру с чёрными краями. — Это все он! — воскликнул Томас, в смятении глядя на Рихарда. — Он хотел поджечь меня! — Я сдал зажигалку вместе с оружием. Можете проверить, — Рихард развёл руками.       Фишеру не очень хотелось разбираться в произошедшем. Он что-то тихо прошептал Томасу на ухо, чтобы тот немного успокоился, а потом вызвал надзирателя. Нойманна увели, а следом за ним вышли адвокат и полицейские. Толпа репортеров уже поредела, и они беспрепятственно ее преодолели.       Всю обратную дорогу в участок Пауль задумчиво молчал. Рихард, хорошо зная эту его особенность, не беспокоил его разговорами. В шесть вечера они поднялись в отдел, чтобы положить документы и кассеты из диктофона в сейф. Сегодня Рихард должен был остаться один на ночное дежурство. Как только они вошли, он закрыл кабинет изнутри на ключ и вопреки всем правилам, закурил прямо в помещении, приспосабливая чайную чашку с отбитой ручкой в качестве импровизированной пепельницы. Он едва успел сделать первую затяжку, как Пауль выхватил сигарету и затянулся сам. — Я дурно на тебя влияю, — усмехнулся Рихард. — Ты меня сегодня впечатлил. Не забуду его лицо, когда он принялся тушить свой галстук. — У меня руки чесались, — Рихард забрал сигарету. — Я был бы не против спалить его дотла. — Прекрасно тебя понимаю, — помолчав немного, Пауль добавил: — Эти способности, они ведь усиливаются. Ты почувствовал? — Да. Но мы их еще плохо контролируем. Во всяком случае, я. — Это может быть опасно. — Я никогда не причиню тебе вреда, — твердо проговорил Рихард. — Ни тебе, ни детям. — Я знаю. Просто будь осторожен и не навреди сам себе, — Пауль перехватил его ладонь, снова чувствуя потоки энергии, перетекающие между их разумами и сердцами. — Как думаешь, это с нами теперь навсегда? — Рихард смотрел на него, забыв о тлеющей между пальцев сигарете.       Пауль хотел спросить, что он имеет в виду: их способности или эти волшебные ощущения от их связи? Но его вдруг остановил банальный страх перед ответом, который мог повлечь за собой еще больше пугающих вопросов. Что, если речь про ощущения? Что, если эта связь однажды внезапно исчезнет, и он станет Рихарду не интересен? А вдруг Рихард с ним только потому, что между ними сейчас пульсирует это тепло? Вдруг эта любовь призрачна, и она — лишь красивая завеса горькой реальности? Снова сомнения. Пауль опустил взгляд и промолчал, но Рихард ухватил его эмоции. — В чем дело? — обеспокоенно спросил он. — Нас ещё ждёт встреча с этим черным человеком, если Нойманн не врет, — избегая говорить полную правду, Пауль снова посмотрел на него. — Риш, я очень за тебя боюсь! Остался один ты. Я не выдержу, если с тобой что-то случится. — Не волнуйся. Я буду осторожен, — Рихард успокаивающе сжал его ладонь. — Останешься завтра у меня? — С удовольствием. Я сам хотел напроситься.       Они улыбнулись друг другу. Пауль постарался отогнать тоскливые и пугающие мысли. Рихард положил руку ему на щеку и ласково погладил, с удовольствием отмечая, как его возлюбленный прикрывает глаза и сам тянется к нему. Ещё пару недель назад он бы в панике отстранился, опасаясь, что их застанут, даже при том, что дверь была заперта. Он стал гораздо смелей и раскованней, когда они оставались наедине, что только подогревало фантазии Рихарда. Возможно, пришло время перейти к самому вкусному? Он улыбнулся своим мыслям. — Я вижу, о чем ты думаешь! — Пауль ткнул его в плечо, пытаясь удержать серьезное лицо. — И о чем же? — соблазнительно протянул Рихард.       Пауль наклонился к нему, но вместо страстного поцелуя быстро чмокнул в щеку и схватил ключ со стола. — Потерпи до завтра! Не скучай! И будь осторожен! ***       Шнай, уже вторую неделю валявшийся в больнице, готов был лезть на стенку. Начиналось-то все хорошо. Ранение было легким, здоровью ничего не угрожало, и Крис настроился на то, что эти две недели будут для него своеобразным отпуском. В конце концов он его заслужил. Навестившие его еще в первый понедельник в обед Флаке и Пауль обнаружили Шная в палате вполне довольным жизнью. Тумбочка рядом была завалена фруктами, а на его скуле красовался не стертый до конца след от помады, свидетельствовавший о визите Ули. После радостных приветствий и пятиминутного ворчания по поводу порезанного бока, Кристоф спросил про Нойманна. О поимке маньяка Тилль сообщил ему по телефону. С того момента ему по очереди звонили коллеги и рассказывали про то, как идет дело.       Первые пять дней были еще ничего, если бы не таблетки, которыми пичкали врачи. Но потом дни слились в одно сплошное стерильное полотно, пахнущее лекарствами, и пребывание Криса в этом вынужденном оздоровительном заточении скрашивали только визиты Ульрики, родственников и коллег. В пятницу с утра он позавтракал, походил по больничному коридору, посидел в общем уголке со старичками, смотревшими какую-то викторину по телевизору, съел очередной банан, поглазел в окно и поплевал в потолок, лежа на своей кровати. Все дела были переделаны, а на часах был только полдень. Оставалось последнее средство. Крис перевернул подушку прохладной стороной, немного взбил ее и, спустя десять минут борьбы с собой, уснул.       Мрачный коридор. Справа череда факелов. Слева тянулись старинные, местами сколотые барельефы, изображавшие сцены жизни какого-то древнего народа. Правители с длинными волнистыми бородами, быки, боевые колесницы, копья и стрелы. Шнайдер медленно пошёл вперед, рассматривая изображения. Внезапно стены расступились, и он оказался в большом круглом зале. По всему периметру зияли проходы, подобные тому, из которого он вышел, а по середине покоился огромный чёрный камень. Помещение напоминало зал для какого-то ритуала. Кристоф поднял голову вверх и увидел, что купола нет, а над головой лишь чернота, а когда опустил взгляд, то увидел босую девушку в белой ночнушке, стоявшую к нему спиной. Он осторожно подошёл к ней и тронул за плечо. Она вскрикнула и развернулась к нему, выставив вперёд руки в защитном жесте. В глазах ее был ужас, который сменился удивлением, когда она увидела Шная. Взгляд Кристофа тут же упал на тельца, торчавшего из-под широкой лямки ночной рубашки. — Шарлотта? ***       В пятницу Рихард, отоспавшись после дежурства, занялся приготовлениями к вечернему визиту Пауля. Тот обещал приехать к нему вечером часам к восьми. К семи ужин был готов, простыни на кровати перестелены, а Рихард вышел из душа вполне свежим и бодрым. Еще оставалось время на мелкие дела. Однако, когда он переодевался в чистую одежду, в квартире внезапно погас свет. Опять выбило пробки! Натянув футболку и штаны, Рихард на ощупь прошел в коридор. Он нашарил на тумбочке фонарик, давший совсем тусклый свет из-за давно не менявшихся батареек. Зажав его в зубах, Рихард открыл двумя руками трудно поддающийся замок щитка и проверил автомат. Все было в порядке. Глянув в глазок, он понял, что в подъезде тоже кромешная тьма. Света не было во всем доме. Такое уже бывало пару раз в этом году. Оставалось только ждать электриков. Он вернулся в комнату и набрал Паулю сообщение, попросив его позвонить, когда подъедет, или захватить с собой фонарик. Затем Рихард пошел на кухню и, покопавшись в верхнем шкафчике над плитой, достал три длинных парафиновых свечи и спички. Положив фонарик на стол, он зажег две свечи и поставил их в стеклянные стаканы. Капля, упавшая с его мокрых волос, затушила третью. Он потёр фитиль подушечками указательного и большого пальцев, убирая лишнюю влагу, и снова чиркнул спичкой. Веселый огонёк заплясал перед глазами, притягивая к себе все внимание и завораживая. Фонарик мигнул и погас.       Оставив одну свечу в кухне и проверив, надежно ли она стоит в стакане и нет ли вокруг того, что может загореться, Рихард забрал две другие. Вторую он поставил на стол в гостиной, а с третьей пошел в спальню. Устроив ее на прикроватной тумбочке, он лег на кровать с телефоном в руке. От Пауля пришло ответное сообщение: «Понял. Скоро буду. Целую». Рихард положил голову на подушку и прикрыл глаза, чувствуя сладостное предвкушение встречи.       Ему снился странный сон. Он понимал, что спит, но глаза его были закрыты. Ему было жарко. Он слышал легкое потрескивание. Открыв глаза, он увидел потолок, освещенный оранжевыми всполохами и медленно покрывавшийся копотью. Вокруг стелился едкий дым. Он поднял левую руку и увидел, как кожа на ней горит и покрывается волдырями, которые тут же лопаются, обнажая мясо. Странно, ему совсем не было больно или страшно. Он подумал, что его нервные рецепторы просто отключились, иначе он бы давно потерял сознание от болевого шока. А потом он вспомнил, что это просто сон. Но почему тогда он чувствует запах собственной паленой плоти? ***       Пауль вернулся домой в семь. Он провел двадцать минут в душе, тщательно приводя себя в порядок, а когда вышел, прочитал сообщение от Рихарда. Ответив на него, он надел чистую одежду и посмотрел на себя в зеркало. В глазах читалась решительность и небольшое волнение. Пройдя в зал и мельком бросив взгляд на часы с кукушкой, показывавшие без двадцати восемь, он достал из шкафа бутылку хорошего французского коньяка, а затем пошел в коридор одеваться.       До поворота к дому Рихарда оставалось два перекрестка, когда Пауль на несколько секунд почувствовал адскую боль в левой руке, словно ее сунули в печь. Он отвлекся и пропустил зеленый свет. Сзади посигналили. Он уже выжал сцепление, чтобы тронуться с места, когда услышал сирены. С боковой улицы вылетела пожарная машина. Внутри у Пауля все похолодело. Он вдавил газ до упора, стараясь не отставать от пожарного расчета. Машина свернула туда же, куда направлялся и он. И тогда Пауль увидел зарево пожара и дым. На месте уже была одна пожарная машина. Он свернул к тротуару и выскочил из автомобиля. Подъезд Рихарда, последний этаж! Его квартира!       Пауль бросился к подъезду, но его перехватили двое пожарных. — Вы в своем уме? Вам туда нельзя! — Там мой друг! Пустите! — Из подъезда всех эвакуировали. Проверьте, может ваш друг здесь.       Пауль пошарил глазами среди жильцов, но не увидел Рихарда. Пожалуйста, только бы он успел выйти! Раздался звон. Стекла на верхнем этаже лопнули от высокой температуры и из оконных проемов начали вырываться языки пламени. Пауль словно сквозь сон услышал, как пожарный, спешно разматывавший шланг от второй машины, прокричал напарниками: — Давайте быстрей! Там и так только пепел останется! — Рихард! Нет! — Пауль снова бросился к подъезду, но его остановили две пары крепких рук. Он рвался туда что было сил, не обращая внимания на крики и попытки его успокоить, а потом упал на колени, глядя как пламя, вырывавшееся из окон, взмывает в ночное небо.