Истина - лучшее благо

Радость жаждет вечности всех вещей, жаждет глубокой, глубокой вечности!

      Суд над Нойманном состоялся 23 декабря и стал самым шумным событием года для Шверина. Его освещали все федеральные СМИ. Заключительное слушание решили не откладывать до нового тысячелетия, чтобы успокоить родственников и местных активистов. Томас умудрился превратить заседание в собственный бенефис, однако присяжные были настроены категорично. После оглашения приговора о пожизненном заключении в тюрьме строгого режима зал взорвался гулом голосов и вспышками фотокамер. Присутствовавшие на процессе Тилль и Пауль договорились с охранниками и покинули здание через черный ход, избегая толпы зевак и репортеров. — Он думает, что вписал себя в историю, но его ждет забвение, — покачал головой Тилль. — Ничего, он поймет, что такая жизнь хуже смерти. Мешки писем и потоки журналистов очень быстро иссякнут. ***       В полдень в сочельник в соборе Святого Павла состоялась месса в память о погибших девушках. Внутри яблоку негде было упасть. Пауль с Рихардом и Шарлоттой пробрались сквозь толпу горожан и встали у одной из колонн. В первом ряду вместе с родственниками жертв сидела Эльке, которой чудом удалось избежать страшной участи. После того как хор пропел «Аллилуйя» и был зачитан отрывок из Евангелие, священник выступил с короткой проповедью. Рихард привычно разглядывал собравшихся, подмечая любопытные детали, когда вдруг услышал знакомые слова, прозвучавшие с кафедры:       «Истина — лучшее благо. Но помните, что нет ее там, где нет любви. Истину может узреть только тот, кто умеет сострадать, кто помогает ближнему, кто любит искренне и не требуя ничего взамен…»       Пауль взглянул на него. Рихард тайком нашел кончики его пальцев и мягко сжал. Попрощавшись с Шарлоттой, они начали пробираться к выходу. Когда они оказались на ступенях собора, Пауль окинул взглядом украшенную к Рождеству улицу и спросил: — Ты готов? — Ты же знаешь, она не устоит перед моим обаянием, — Рихард поднял воротник и закурил. Пауль улыбнулся и покачал головой. — Тогда поехали. Завезешь меня в отдел. Шнай просил его сменить как можно скорей. И пожалуйста, обязательно купи две банки персиков, я даже красным их обвел в списке. — Не волнуйся. Я возьму все, что нужно. Во сколько тебя забрать? — Я позвоню. ***       В семь вечера они подъехали к дому матери Пауля. Фрау Хирше открыла дверь и удивленно замерла: — Рихард… Пауль не сказал, что будет не один. — Здравствуйте, — Рихард улыбнулся и протянул ей букет роз. — Надеюсь, вы не против моего визита. — Ох, спасибо, — она растерянно приняла цветы. — Нет, я… я рада. Что же мы стоим на пороге. Проходите! — она отступила, пропуская их в дом. — Я пойду поставлю цветы, а потом помогу с пакетами. Эмиль уже заждался. Пора наряжать елку!       Когда они занесли все пакеты в дом, Пауль повесил куртку на вешалку, нервно одернул рубашку и вздрогнул, почувствовав горячее дыхание у себя над ухом: — Прекрати переживать. Все замечательно.       Из гостиной высунулась голова Эмиля. — Пап! Рихард! Ну чего вы так долго? Я бы сам давно начал, но бабушка не разрешает, — мальчик притопнул ногой. — Идите сюда! Я уже гирлянду распутал.       Вечер прошел в традиционных рождественских хлопотах. Нарядив елку, они помогли фрау Хирше с праздничным ужином. К девяти вечера стол был готов, но еще нужно было уложить раскапризничавшуюся в манеже Лилли. Женщина хотела отнести ребенка в кроватку, но Рихард остановил ее: — Я сам.       Он взял малышку на руки и пошел к елке. Та сразу отвлеклась на огоньки гирлянды и успокоилась. Фрау Хирше, следившая за ним, перевела взгляд на сына и увидела, каким влюбленным взглядом он смотрит на другого мужчину. Она вздохнула и, подойдя к Паулю, сказала: — Вы ведь останетесь на ночь. Я постелю вам в гостевой, там кровать побольше, чем у тебя в комнате.       Пауль посмотрел на нее и рассеянно кивнул, не веря собственным ушам. Когда женщина вышла, он приблизился к Рихарду. — Ты слышал? Или у меня галлюцинации? — А я тебе говорил, что все пройдет отлично, — Рихард улыбнулся, баюкая Лилли. Оглянувшись и проверив, что мальчика тоже нет в гостиной, он наклонился к Паулю и коротко поцеловал его.       Ужин прошел в теплой и уютной атмосфере. Рихард вел себя абсолютно непринужденно: болтал с Эмилем, рассказывал веселые истории и расхваливал рождественский штоллен, приготовленный хозяйкой. Фрау Хирше сдержанно улыбалась и осторожно расспрашивала их про дальнейшие планы. После того как Эмиля отправили спать, Пауль, поерзав на стуле, сказал: — Мам, Рихард переехал ко мне.       Женщина, сидевшая напротив, отложила чайную ложечку и посмотрела на них. — Вы хорошо все обдумали? — она нервно сжала салфетку в руке. — Абсолютно, — ответил за Пауля Рихард. — И у нас даже было время, чтобы убедиться в том, что это правильное решение. Мы уже три недели живем вместе. — Но Эмиль ничего мне не сказал… — фрау Хирше растерянно переводила взгляд с одного мужчины на другого. — Прости, — Пауль виновато взглянул на нее. — Я просил его пока сохранить это в секрете. Не обижайся на нас. И у меня еще одна новость: меня отправляют учиться в высшую полицейскую академию. Мне дали хорошую стипендию. — Вы переедете в Берлин?! — Нет. По крайней мере пока. Первый год обучения пройдет у нас. — Что ж. Думаю, это хорошие новости, — после недолгого молчания проговорила женщина. — Я рада за вас. *** — Нет, ты что, тоже считаешь, что во мне сильное женское начало? — Шнай возмущенно обратился к Шарлотте после очередной шутки Тилля по этому поводу. Она только замахала рукой, потому что не могла прекратить смеяться.       Рихард кинул ему в руки сверток: — Держи, это от нас. Под цвет глаз.       Шнай подозрительно посмотрел на него, разорвал блестящую бумагу и вытянул наружу серо-голубой шарфик. — С Рождеством! — отсалютовал ему бокалом Пауль. — Да вы издеваетесь! — Кристоф рассеянно развернул шелковистую ткань. — А мне кажется, тебе пойдет! — хихикнула Ули, выхватила шарф и повязала его Кристофу на шею.       Дверь зала открылась и Олли занес новую порцию поленьев для печки. — А где Флаке? — спросил у него Пауль. — Увидел соседскую кошку на заборе. Его теперь в дом не загонишь, — Олли упал в кресло и закинул руки за голову. — Кстати, комнаты всего две, — Тилль обвел присутствующих взглядом. — Кому-то придется спать на кухне, а кому-то на чердаке. Хорошо, что я его утеплил весной. — Думаю, чердак займем мы, — улыбнулся Рихард и приобнял Пауля. — Но нам нужен хороший матрас. — Матрас есть. Но предупреждаю: здесь очень хорошая слышимость! — Тилль поднял палец вверх. — Мы это учтем, — промурлыкал Рихард, глядя на своего возлюбленного. Пауль хмыкнул и легонько чмокнул его в губы. — Эй! Хватит устраивать разврат. Вы тут не одни! — проворчал Шнай. — Тоже мне, блюститель морали! — Пауль закатил глаза. — А кто еще полчаса назад обжимался со своей женщиной на кухне, хотя вас двоих послали за вином? — А ты за нами шпионил?! — Это и дураку понятно. Вас не было минут двадцать, хотя кухня за стеной! — О, вы не представляете, сколько у меня есть историй про настоящий разврат! — Лотте хитро прищурилась. — Но, чур, спальня — наша! — Я думала, мы будем тянуть спички! — воскликнула Ули. — Как же хорошо, что я взял с собой палатку и спальник, — прикрывая глаза, проговорил Олли.       Умиротворенный Флаке, который еще не знал, что ему придется спать на кухне, стоял во дворе с пушистой рыжей кошкой на руках и смотрел, как кружатся в оранжевом свете фонаря маленькие снежинки.