Апельсин

      Пятница: легкое благоухание белых цветов орхидей разносится за несколько метров от дороги. Помимо него, в воздухе стоит странная разряженная атмосфера, словно жара не оставила после себя не единого глотка свежести.       Зной не оставлял сил у Наранчи. Накинув на голову, так хорошо подвернувшуюся под руку, джинсовую куртку, он хвалил себя в сообразительности взять в подобную жару такой неподходящий предмет гардероба. Но даже она не влияла особенными способностями, которыми могла хоть как-то облегчить его состояние: чёрный цвет куртки совсем не отражал солнечных лучей. Однако не смотря на этот печальный нюанс, куртка так же обличала его образ таинственностью, не менее необходимой в этот момент, чем спасение от жары.       На его лицо падала тёмная тень, из-под которой глядели его зоркие фиолетовые глаза на всё происходящее вокруг него. Девушки в легких пастельных платьях кружат вокруг своих партнёров, соревнуясь между собой в кокетливости. Намеренно споткнувшись и ударившись об асфальт коленками, одна из темноволосых девушек (Наранча гордо про себя отметил совершенное различие между ней и его ангелом) пропищала что-то невразумительное от мнимой боли, и благодарно охнула, когда близстоящий крепкий, но несколько бледный парень, взяв её поперёк туловища, продолжил свой путь уже с грузом на руках, в виде тела девушки. Он выглядел так, будто она для него весит не больше школьного портфеля. Тот парень хорош собой — подумал Наранча, — был бы он девушкой, может быть тоже специально споткнулся, чтобы такой силач потаскал его на руках. Ему и в голову не пришло завидовать тому парню, зачем ему такая легкомысленная дурочка, когда у него есть ангел?       Ах, интересно, разрешила бы она поднять себя на руки? Они бы тоже могли бы пойти на пляж. Вот здорово! Только она и он. С горечью размышляя, что не выглядит крепче, чем тот парень, и возможно, на деле, окажется слабее него, он в своих фантазиях, будучи окрепшим и сильным, торжественно брал на руки её стройный стан, не чувствуя ни грамма тяжести. Какого ощущать её тело в своих руках? На этот вопрос пришли слова Фуго сказанные на этой неделе. Гнусные, противные слова! У него и не было мыслей о том, чтобы владеть ею! Он что, похож на тех ребят, с которыми он учится в заведении? На неё и не падал его похотливый взгляд.       Наранча усмехнулся: способен ли он вообще на такой взгляд? Естественно нет, он не способен так такую вульгарную вещь, уж слишком непорочна его душа — вот, что он считал.       Все эти бесплодные попытки выстроить цепь логичных выводов и убеждений привели его к другой мысли — он скучал по ней. Последний раз он видел её лицо утром, на перерыве между занятиями, она выглядела чем-то озабоченной и опечаленной. Её огорченный лик стоял перед его глазами. Если бы он мог развеселить её! Взять за руку и сказать ласковое слово, подбодрить её, сказать, какая она прекрасная, даже когда печальная. Стать её рабом…       Откинув голову назад, он медленно считал минуты. Она должна скоро была выйти из здания, и они пойдут вместе. Конечно же, в косвенном понятии. Наранча всё ещё планировал новый план для штурмования неприступной цитадели под именем «ангел», и не был морально готов заявить о себе. Что говорить? О чем говорить?       Но, как же будет приятно вновь увидеть её прямо сейчас.       Забывшись, Наранча совсем потерялся во времени, и заметил её прямую фигурку лишь тогда, когда она скрылась за углом перекрестка. Незадача. Впопыхах, придерживая куртку, он умчался быстрым шагом за её удалившейся спиной.       Дорога была уже до дыр заученна им: повернуть на перекрестке направо, идти прямо, пока не увидишь малеванный жгущим глаза желтым цветом небольшую пристройку, свернуть вновь направо, и вуаля - её прекрасный особняк воздвигнется перед его глазами. Слежка за ней стала для Наранчи совсем уж рутинным делом. Однако каждый раз совершая это необходимое дело, он чувствовал себя вуайеристом, словно делает что-то не вполне законное. Проходя мимо нищенского района, где он и сам когда жил, минуя набережную, он иногда смеялся над ней: она даже не представляет, что кто-то каждый день ходит с ней по пятам до самого дома, наивный ангел!       Свернув за угол, вслед за ней, он поддерживал необходимую дистанцию: не хватало ещё ему набраться забот объясняя её родителям почему он думает, что вторгаться в жизнь человека, весьма неординарным способом, очень здорово. Остановившись у столба, он ждал пока та не зайдёт во двор, и уйдет лишь тогда, когда он услышит её очаровательное «Я дома!» и хлопок двери.       Её фигура дошла почти до высоких бежевых ворот украшенных по бокам от дверцы выкрашенными в цвет золота пастями львов, пока она не обернувшись, громко вскрикнула:       — Джефри!       — Как поживает сеньорита? — слабо улыбнулся мужчина в синем рабочем костюме, судя по лейке в его руке, соседский садовник, размышлял Наранча, наблюдая за этой сценой. Хоть он и почувствовал себя большим вуайеристом, начав подслушивать, его любопытство было неукротимым.       — Довольно не плохо, — отводит глаза… возможно лжет, — Вы выглядите замечательно, Джефри. Надеюсь, у вас всё хорошо. — прежде чем задать следующий вопрос, она нервно провела загорелыми пальцами по спутавшимся прядям волос, пытаясь придать себе как можно больше уверенности в голосе, лишь бы не дрогнуть, — Простите, а Фуго ещё не пришел домой?       — Дорогая сеньорита, я пока находился во дворе господина, не видел ни как Фуго заходил домой, ни как выходил.       Криво улыбнувшись, она попрощалась с ним, обернулась вновь к воротам, и тихо зашла в дом.       Кажется Наранча стал свидетелем чего-то безумно личного и неожиданного. Неужели… нет… Не может того быть. Какое глупое, смешное совпадение! Это многое объясняет: её влюбленность, к примеру, может, они были друзьями раньше? Может, за этим кроется что-то другое? Но… что? И почему это заставляет его злиться? Ранит его ножом ревности, нанося беспощадные удары. А он просто задыхается своей же кровью, пытаясь сохранить трезвый разум.       Слишком много Паннакотты Фуго в последнее время.       Как же больно любить!       Вернувшись домой, к себе в убогую квартиру, Наранча просидел в мыслях весь день, пока не наступила ночь.       Неужели нет способа заставить её полюбить его? Как же признаться ей в своих чувствах? Нельзя же взять, и просто сказать, что он до гроба любит её! Должен быть способ сказать ей всё.       Сжимая губы в тонкую линию, он ломал пальцы и вздыхал. Бессонница и странные фигуры в темноте не уступали место сну, и Наранча долго ворочался в надежде уснуть. Почему всё так сложно? Угораздило его влюбиться в девушку, которая любит своего друга детства (как предполагал Наранча). Если бы всё можно было разрешить одним действием. И он приходил к выводу, что признание в любви будет единственным выходом из его положения. Он возьмет себя в руки и признается. В понедельник же! Без отлагательств! Кто он: трус или герой?       Самодовольно хмыкая и подбадривая себя, Наранча морщился от лунного света просачивающегося сквозь окно. Печаль вновь накапливалась в его сердце: что если Фуго прав? Что если он вовсе не любит её, и вообще, такой же как и его те ребята со школы?       Просто гормоны шалят.       Наранча и не заметил, как слезы начали собираться в уголках глаз. Несправедливо. Зачем Фуго вообще сказал эти слова? Его ненависть имеет какую-либо почву? Не может быть, что из-за того случая.       Рассуждая в сомнениях, он устал думать о том, о чем, скорее всего, никогда не узнает наверняка.       Вечер пятницы выдался особенно сложным для эмоционального парня, не привыкшего заботится о своих чувствах так много. Впав в царство Морфея, Наранча забыл на какое-то время о своих терзаниях, и всё чего он ждал от этого мира — наступления утра.       На следующее утро, проснувшись в скверном настроении, он не чувствовал никакого эффекта от сна — такой же усталый, как собака. Он с ужасом ожидал своих выходных всю неделю. Единственно, что как-то могло его развлечь в эти дни — ночевка у Бруно. Сплетни, белое вино, приставка — составляющая такого вечера.       Подойдя к небольшому зеркалу в ванной, Наранча поспешил осмотреть себя. В надежде увидеть плохого парня, который одним взглядом вызывает микроинфаркт у девушек, он, впрочем как и всегда, потерпел разочарование: на него глядела побитая жизнью собака с фиолетовыми глазами. Он не выглядел так, как того бы желал. Нет той мужественности в нем, которая есть у его товарищей, не смотря на их крайнюю неординарность. Ну и что это за лицо неудачника? Он ещё удивляется, почему его вообще стороной обходят! Кинув на себя в последний раз полный презрения взгляд, Наранча со злостью ополоснул лицо водой. Этого хватило, чтобы немного остудить свой пыл.       Сегодня он не будет заниматься традиционным субботним самобичеванием. Ему нужно было расслабиться. Слишком много бессмысленных переживаний — они не имели той ценности которую несли события произошедшие в прошлом.       Накинув на плечи свою старую подругу — джинсовую куртку, ему пришла мысль, что давно пора купить новую. Нынче девушки сильно превозносят внешний вид. Он ни разу не видел, чтобы Фуго одевал одну и ту же одежду. Возможно, это и есть секрет его очарования? Может… ему тоже стоит позаботится о себе?

      — Малыш Наранча! Как оно, дружище?       Вошедший в дом парень, крепко обнял Бруно.       — Если я — малыш, то ты — старушка. Да как всегда, кстати, классно выглядишь, — бодро сказал Наранча, передавая свою куртку Бруно.       — Grazie, — добродушно похлопал Наранчу по плечу Бруно.       Дом, который снимали Абаккио и Бруно — был одним из лучших в районе, в котором они жили. Дом выполненный в стиле модерн, выкрашенный в не вычурный телесный цвет; что бросалось в глаза — огромный балкон, держащийся на небольших тонких колоннах. Сам же балкон был любовно обставлен фиалками, по желанию Абаккио. Перед домом — вымощенная дорожка, одна из развилок вела в беседку, другая — к выходу из участка. Участок был покрыт ковром травы, которую еженедельно стриг либо Бруно, либо Абаккио.       Одним словом, Наранчу восхищала их способность поддерживать дом в таком хорошем состоянии. Да, когда-нибудь он тоже будет жить в таком доме. Если доживет…       Бруно разливая по тонким бокалам белое вино, смеялся над чем-то — сегодня у него было хорошее настроение, в отличии от внешне не показывающего свою подавленность Наранчи.       Сидя в полной темноте, они продолжали играть в играть в приставку. Наранча не был хорош в подобном занятии, ему редко выпадала доля держать джойстик в руке. Это его не особо огорчало — он мог в любой момент прийти к Бруно, чтобы наиграться вдоволь.       Свет от плазменного экрана мягко падал на лицо Бруно — Наранча подумалось, что тот выглядит слишком уж веселым для того, кто недавно рассорился со своим бойфрендом. Хотя… кто его знает?       — Ей, ты сейчас на меня кинул такой странный взгляд, будто со мной не всё в порядке, — Бруно предложил бокал наполненный наполовину вином.       — Забей, скорее всего это я не в порядке, поэтому ты так решил.       Отхлебнув глоток вина, Бруно не разрывал зрительного контакта с ним.       — Ты хочешь сейчас об этом поговорить?       — Не особо. — Наранча вслед за Бруно, сделав пару глотков вина, взял джойстик в руки вновь.       — Ты не хочешь со мной разговаривать?       — Это смущает. — потер щеку Наранча, опустив взгляд, он чувствовал, что сейчас он всё расскажет, о девушке, о Фуго, о всем.       — Ты совсем перестал мне доверять, — Бруно отвел глаза с Наранчи на блестящее стекло бокала перед его лицом.       В душе Наранча начал жалеть его: у него сейчас не самые лучшие времена, не стоит его нагружать пробле…       — Как ты понял, что ты влюбился?       В заинтересованности, Бруно лукаво улыбнулся, так же смотря на вино в своем бокале. Наранча мысленно наградил себя пощёчиной — этого не должно было случится. Хоть и Бруно не выглядит расстроенным, он почувствовал волну трепета поднявшегося в нём. Грянет гром.       — Это так важно для тебя? — он попросту набивал себе цену, изо всех сил стараясь окрасить безразличие к этой теме. На самом деле он хотел поговорить на эту тему.       Наранча потупил свой обеспокоенный взгляд на своих руках. На шрамах и царапинах. На тех демонах, которые оставили эти шрамы. Он не хотел отвечать. Он вообще не хотел об этом говорить!       — Давнее дело, я постараюсь вспомнить, как это всё было. — он на какое-то время замолчал, что-то обдумывал, словно фильтровал, что стоит рассказывать, а что нет, — Когда впервые увидел того человека. У меня не было особых чувств к нему. Мы же говорим о первой любви? Или о какой? — Получив кивок на первый вопрос, он продолжил: — Я знал, будучи студентом в лицее, что первая любовь провальная. Обычно я не проявлял особых, возвышенных чувств к кому-либо. Думал, что просто неспособен любить, знаешь, есть люди с травмами, которые требуют любви, но не могут её дать взамен; полагал, что я один из таких. Мне и до сих пор кажется, будто я не даю столько любви, сколько дают мне. Я часто задумывался на счет этого, но я так и не нашёл ответа на интересующий меня вопрос. — сделав несколько глотков, он уставился в экран телевизора: — Так, это было лирическое отступление, прощу меня извинить, — со смешком произнес, — Так вот, когда я увидел того человека, я подумал, что тот выглядит как псих, и был насторожен к тому, мало ли, что можно от них ожидать, сам понимаешь. Мы часто пересекались, и так получалось, что он мне много рассказывал: о науке, историях, которые когда-то слышал. Я был сражен способностью того человека так интересно преподносить неинтересные истории, и я науку особо не жаловал. Но в один зимний день, когда человек рассказывал мне ещё одну историю, я присмотрелся к нему, и понял, что мог бы всю жизнь слушать его красноречивые рассказы. Знаешь, чем всё кончилось? — Бруно загадочно посмотрел на Наранчу. В удивлении рот Наранчи приоткрылся, и лишь глаза выражали его немой вопрос: — Я бросил лицей и перевелся в другой. Потому что я начал испытывать неприязнь к тому человеку, странно, да? Моя любовь замаскированная под ненависть. Я начал испытывать к нему неприязнь, испугавшись своих чувств. Новых, прошу заметить.       — Ты жалеешь?       Искренне рассмеявшись над вопросом, Бруно ответил:       — Я сам устроил для себя драматичное представление, где актером играл я сам. Сейчас для меня это как детское ребячество. И потом, я бы когда-нибудь встретил любовь всей своей жизни, если бы остался в лицее? Я тоже не могу дать себе ответа на этот вопрос… — последнее он прибавил практически шепотом, словно не хотел вовсе говорить эту фразу. Наранча поставил для себя галочку «расспросить Бруно о ссоре с Абаккио», но не сейчас, может когда они будут слишком пьяны, для укрывания секретов друг от друга.       — Погоди, кажется я понял, зачем ты спрашиваешь. — Испугавшись того, что Бруно воспримет его вопрос, как его переживание насчет отношений между Абаккио и Бруно, он выжидающе посмотрел на него.       — О боже, ты влюбился? И кто же она или… он?       — Бруно!!! От кого, от кого, но от тебя! Конечно же, нет! Как тебе такое в голову только пришло?! — Наранча завопил, закидывая руку за спину, пытаясь отыскать подушку, которая в дальнейшем окажется отличном средством для показания своего крайнего возмущения. Бруно лишь театрально показывал невыносимую боль, которую приносили ему удары подушки, пытаясь как меньше смеяться.       Становилось весело. Это веселье помогало забыть, что ему придется вновь вернуться домой, в обитель тех страшных фигур и отчаянья. Туда, где не будет весело.       Надо ещё выпить.       Спустя несколько проигранных раундов в игре и бокалов вина, которое вскоре, перестало употребляться этично с бокалов, Наранча заливал в себя алкоголь уже с горлышка. Сладкий вкус приятно сводил нижнюю челюсть.       — Отличное вино.       — Крендель, оно лучшее в Неаполе! Выбирал профессионал. Угадай, кто?       — Пф, естественно — Абаккио.       В ответ Бруно лишь растерянно мигнул глазами.       Наранча положил свою ладонь тому на коленку, в подбадривающем жесте. Он собирался вторгнуться в то, что его никаким боком не касалось.       — Я видел недавно Абаккио, — он неотрывно смотрел на лицо Бруно, пытаясь прочесть эмоции. Бруно напрягся, — Какого чёрта на этот раз? — Наранча совершенно не хотел мириться с тем фактом, что его товарищи в раздоре.       Накрыв ладонь на коленке своей ладонью, Бруно уже не был в том расположении духа, что бы до этого вопроса.       — Если бы я знал, что это было — я бы тебе мог ответить на этот вопрос.       Они оба замолчали. В комнате наступила гробовая тишина, только фоновая музыка из игры нарушала идеальную тишину. Наранче стало страшно: что если Бруно разозлился? Он как всегда лезет куда не надо, а потом огребает все синяки себе.       Послышались сдавленные всхлипывания. Наранча ощущал себя в роли злодея, отобравшего весь солнечный свет на земном шаре. Кто тянул его задавать вопросы, интересующие только его? Все дни, проведенные в постели, когда он твердил самому себе говорить меньше, прошли мимо него. Он оплошал. Бруно, закрыв ладонями лицо, попытался успокоиться: так отвратительно перед кем-то расклеиваться. Наранча смотря на него, быстро разлагался внутри. Прошептав прости, он обнял его поперек торса, поглаживая горячую, даже сквозь ночную рубашку, спину.       Остановить время и подумать. Делать как меньше ошибок. Потому что, его дерьмовая голова не учится на ошибках. Как паразит, просто существует за счет других, и никакого толку. Он и есть паразит.       Наступила следующая неделя, и все собранные чувства тепла, которые сберег Наранча для этой недели, растратились как только он встал с постели. Понедельник не предвещал ничего хорошего, как и остальные дни недели. Опять выживать. Опять молча смотреть на ангела, набираясь терпения. Опять бороться с Паннакоттой Фуго. Может он сбежит на этот раз? Сбежит вообще из этого грязного Неаполя? Его осенило. Он никогда не думал о побеге из города. Начнёт новую жизнь. Нет! Он сбежит из Неаполя с прекрасным ангелом. Да, вот это другая песня. Начнет новую жизнь! Может, они поженятся там, заведут семью и будут счастливы. Какие планы, вот только насколько осуществляемые они?       Возвращаясь, со школы, он неспешно брел, мечтая о его счастливом, светлом будущем. Отвлекшись на знакомое «Гирга!» произнесенное с превосходством и строгостью в голосе, он приготовился услышать в свою сторону немного нелестных слов и какую-то важную информацию.       — В чем дело, Паннакотта Фуго? — раздраженно смотрит на фигуру Наранча, ещё ждать пока тот дойдет до него, пока скажет то, что он хочет сказать. Слишком много мороки ради одного человека, к которому его чувства ненависти и любви неуравновешенны.       — Во-первых, я не рад просто так подходить к такому куску дерьма, подобному тебе, а во-вторых, я не смогу сегодня присутствовать на твоих дополнительных занятиях, — увидев вопросительное выражение лицо напротив себя, он прибавил, — тебя не касается. Я приду поздно, занести кое-какие свои записи по тригонометрии, тебе пригодится. Я приду в одиннадцать часов вечера.       — Не хочешь прийти ещё позже?       Схватив за ворот футболки Наранчу, он ровно сказал:       — Я приду в то время, какое я посчитаю сам нужным. Ты меня хорошо слышишь, Гирга?       — Нет, можешь приблизится к моему лицу ближе? Мне так будет проще ударить как можно сильнее по твоему милому личику. — Фуго отпустил Наранчу, поправив свой костюм и рукава рубашки, он торопливо ушел в противоположную сторону по-английски.       Редкостный ублюдок.       Его не покидали двойственные чувства: он был одновременно рад и нет встрече с Фуго. Неужели Бог услышал его молитвы, и он сегодня не будет мучится ожиданием, когда Фуго покинет его квартиру? Да, ему придется с ним ещё раз встретится, но он даже его на порог не впустит. Одиннадцать часов вечера — детское время, если быть откровенным с самим собой. Порой, Наранча приходит домой только в это время.       Любопытство взяло вверх: почему Фуго не придет на занятия? Свидание?! Ради свидания отменять урок? Вот богомерзкая сволочь! А может… он опять играет в ресторане? Тогда почему преподаватель сказала, что Фуго свободен в понедельник, и значит, здесь что-то совсем другое… Как много тайн таит в себе этот человек?       — Даже если тот играет сегодня, — Наранча с теплом подумал, — Пусть дальше играет, лишь бы не совался ему на глаза раньше положенного вечера.       У Фуго хорошая техника игры — Наранча не спорит, он вообще не спорит с очевидными фактами. Тот прекрасный пианист. Он бы сказал тому в лицо, если бы был безумным или если бы ему угрожали стволом. Радуясь, внезапному хорошему настроению, он решил расслабиться сегодня в хорошей компании: дешевое пакетированное вино.       Ближе к восьми часам вечера, он решил, что нужно поскорее сходить в ближайший маркет. Собравшись впопыхах, Наранча сгреб накопившуюся мелочь в карманах джинс: к сожалению, или к сомнительному счастью, ему не хватало денег на пиво. Этот факт расстраивал. На улице поднялся западный ветер, возможно, к ночи будет буря.       Выйдя в подъезд, он только сейчас заметил, как сильно стемнело на улице, из-за заполонивших небо тёмных туч. Закутавшись покрепче, он вошел в темноту сумерек.       За время проведенное в круглосуточном маркете больше получаса из-за проблем с выбором более-менее качественного вина (Наранча был крайне предусмотрителен к такого рода вещам, после неудачной покупки, закончившейся плачевно) и очередью, стемнело окончательно и он подозревал, что путь назад по полной темноте в небезопасных закоулках, являвшиеся эпицентром преступлений, не предвещает ничего хорошего. Кого это пугает, — романтично пронеслось в голове Наранчи, — когда вокруг такая прекрасная атмосфера ночи?       Чем дальше он уходил от маркета, тем меньше оставалась света, который мог хоть как-то осветить дорогу. Лишь, редкие фонари, как гротескные гиганты светили своим холодным светом. Ветер начинал сильнее завывать. Нечего было так копошиться и тянуть до последнего поход в магазин!       Проходя мимо фонарного столба, Наранча осмотрелся вокруг: ни-ко-го. Кроме какой-то странной фигуры с чемоданом на углу. Пытаясь уловить очертания подозрительной фигуры в темноте, он терпел крах. Только когда свет фонарного столба упал на фигуру, Наранча понял, что лучше бы уносил все свои конечности подальше отсюда, пока не поздно: парень в сером костюме, держа маленький блестящий чемоданчик, неспешным шагом удалялся в неизвестном направлении. Ни кто иной, как Паннакотта Фуго.       Этот придурок его точно преследует.       Быстро скрывшись за первым углом, он начал размышлять: он так хорошо вырядился, может был на свидании? С кем? Зачем? Почему Наранча вообще интересуется этим?        Но всё же, было до чёртиков интересно. Возможно, он играл в ресторане, раз взял чемодан. Остается только догадываться.       Сердце бешено колотилось от страха. Наранча надеялся, что Фуго даже не обратил на него внимания, уж больно ему хотелось не быть замеченным им.       Отлично сидящий на фигуре Фуго костюм подействовал на Наранчу уколом зависти. Да, неудивительно, почему он пользуется популярностью у представительниц слабого пола. Для полноты картины не хватало только папиросы меж губ — с желчью вынес для себя Наранча.       Не смотря под ноги, он оказался в каком-то неизвестном ему до этого момента, месте. Вокруг сплошные пустые картонные коробки и мрак. Перехватив покрепче подмышкой вино, Наранча побрел дальше, в надежде найти выход.       Ночью было намного холоднее, чем днём, и плотная куртка ни как не спасала.       Фуго, наверное, уже ушёл и он мог бы пойти назад, чтобы спокойно пойти по освещенной дороге. Наранча не хотел проблем. А в таких местах проблемами прямо-таки веяло, что прибавляло грозе всех старшеклассников не детского страху. Кто в трезвом уме будет вообще шагать домой по таким темным уголкам? Не факт, что вообще до дома дойдешь.       Далеко-далеко гудели моторы автомобилей, катившихся по мостовой. А тут тишина забиравшая все надежды. На любовь. На светлое будущее. Она словно открывала глаза Наранче на его жалкое состояние. Ничтожество, и пятьдесят ты будешь так же стоять и надеяться на своё счастье? Не всем жизнь дана для того, чтобы радоваться мелочам. Кто-то же должен отбывать тут и за свои грехи в прошлой жизни.       Тишина шептала и шептала на ухо. Призывала поклонится ей. Наранча очарованный ночью смотрел на эти коробки, которые уже не казались такими пустыми: они кишат мглой и страхами.       Наранча отвернулся от назойливого шепота.       Совсем не чувствуя ног от холода, он решил поспешить домой. Там по крайней мере, не так уж и холодно.       Сделав пару шагов в сторону цветной полоски света, падающей от фонаря, его на мгновение пробирает ужас от крика за его спиной. Женский, мычащий крик. Кому-то плохо?       После оцепенения у него слегка закружилась голова. Со страхом в сердце он подошел к звуку; ему показалось, что звук идет за следующим поворотом, где вообще нет света и стоял крепкий запах сырости.       Пот не останавливаясь лился по вискам. Коленки ощутимо тряслись. Так и знал, чёрт возьми! Так и знал! Просто магнит для проблем. Ходячая катастрофа.       Вытянув шею за угол, он чуть не выронил тетрапак из подмышки. Перед его глазами престала крайне отвратительная сцена.       Невысокий мужчина лет тридцати, лицом проходившим на химеру, крепко держал за запястья молодую студентку, прижав её к кирпичной стене. Во её рту тряпка, служившая кляпом. Она громко мыча, пыталась высвободить руки из плена насильника. Сам же мужчина, расстёгивая пуговицы её рубашки, похотливо смотрел на открывшуюся кожу груди под бежевым лифчиком. Резко положив ей на грудь руку, он шально рассмеялся.       — Моя девочка. Моя девочка. У тебя такое милое лицо. Давай то, что сейчас произойдет, будет только между нами, хорошо? Я знаю, ты умная. Никому не рассказывай! Моя сладкая девочка!       Послышались женские всхлипы.       Приступ тошноты настиг Наранчу. Слегка согнувшись, ему стало нехорошо. Перед ним стоял выбор — стать спасителем этой несчастной девушки, или обречь её на вечную травму, несмываемый позор?       У него было мало времени на размышления! Если уходить — то прямо сейчас! — кричал его внутренний голос. И жить с этим грузом всю жизнь? Плевать, если даже сдохнет, как грызун от рук этого больного насильника. Ему нечего терять — Наранча уже наполнился уверенностью. Пусть он станет героем хоть для себя. Да, чёрт возьми, он только мечтал стать героем! Вдохновить себя. Ни какой-то тип из телевизора, который записал альбом, и теперь колесит по всему миру и собирает деньги. Нет! Он устал… пусть умирает героем, спасшим эту девушку. Она никогда об этом не узнает. Ну и ладно. Сейчас время действовать. Время стать героем.       Быстро опустив на бетонную поверхность пакетированное вино, он выбежал за угол, нанося хук по лицу опешившему мужчине. Его глаза выражали некоторую отсталость в развитии и смесь неуверенности и шока. Наранча и сам испугался, когда нанес ему удар. Может стоило убежать?       Голова мужчины отскочила в противоположную сторону от девушки; он отступил на шаг от неё. Пока она в безмерном потрясении наблюдала за тем, что происходило перед её носом, девушка даже не думала двигаться. Наранча нашёл время, чтобы крикнуть ей:       — Безмозглая курица! Беги отсюда, дура!       Растерянно хлопнув глазами, выпачканными в потекшей туши, она быстро метнулась в сторону выхода из этого страшного места.       Наранча обернувшись обратно в сторону мужчины, он сравнил свои и его возможности.       Поражение было гарантировано.       Он слишком много думал для того, чтобы драться с этим выродком; ему требовалась горячая голова, полная ярости, каждая его мысль должна была быть пропитана ею. Однако в его голове был лишь хаотичные мысли: о той девушке, об его странном положении, и всё это приправлялось какой-то песней из 80-х, играющая на заднем фоне его разума.       Мужчина зло зыркнул на него, стерев ленту крови струившийся у него из левой ноздри.       — Защитничек приперся, — проговорил он своим грубым голосом. Наранча подумал про голос Фуго, тот тоже грубый, но несколько мелодичнее и приятнее.       Наранча слишком много думал. Слишком. Он подумал о Фуго: тот скорее всего придет, и не обнаружит его дома. Что же он, интересно, будет делать? Просто оставит то, что нужно на полке? Какие у него будут предположения насчет его отсутствия в квартире на тот момент?       Мужчина приблизившись к парню, ехидно посмеялся:       — Я бы трахнул ту девку, если бы не ты! А теперь, ты стоишь тут. Что ты мне предложишь? Своё юное тельце, м?       Наранча в страхе словно проснулся: ему нужно уносить ноги, если он не пошутил. Но голос в голове шептал, что если тот не трус, пусть дерется с ним как мужчина и не забывает себя. Он тут, чтобы стать героем!       Быстро сократив расстояние между ними, он нанёс удар по челюсти, и ещё один — тот никогда не забудет эту ночь. Мужчина теряет равновесие и слегка отшатывается, всё же удары не достаточно сильны, и мужчина намного превосходит по комплектации тела его. Наранча выглядит совсем мальчиком по сравнению с ним.       Мужчина с выпадом наносит удар кулаком в живот выдохшемуся Наранче. Его пробивает молниеносная боль, прошедшая по всем нервным окончаниям. Тотчас он со стоном рушится спиной на холодную землю.       Даже если он проигравший — он всё равно останется героем.       Наранча с вызовом в фиолетовых глазах посмотрел на мужчину; его руки онемели от ударов, и сейчас он просто раскинул их по бокам от своего туловища. Мужчину только разозлил такой взгляд. Наклонившись к нему, он стал наносить удары по его лицу.       Один за другим, и ещё, и ещё!       Герои не чувствуют боли. Наранча тоже перестал её чувствовать после нескольких первых ударов. Ему показалось, будто кожа распухла, подобно вате под водой.       В какой-то момент мужчина, плюнув в сторону слюну, прошептал, что-то вроде «сосунка» или «щенок» и ушел шаркающими шагами.       Лежа на холодной земле, он подумал, что не так уж и плохо заснуть прямо тут. Если кто-нибудь придет, то скорее всего испугается трупа и уйдет. Было бы смешно…       — Если бы я умер, — разнеслось в тишине.       — Я бы умер героем, — разбитыми губами прошептал Наранча.       — Но не сегодня…       Он приподнялся на локтях с пыльного бетона: это оказалось намного труднее сделать, чем он представлял, пока валялся. Лицо невыносимо горело после ударов. Неужели его прекрасное лицо превратили в бифштекс? Если бы он мог улыбнуться — он бы улыбнулся. Скорее всего, уже перевалило за одиннадцать и Фуго потопал домой в своем крутом сером костюме. Значит, им предстоит увидеться не на этой неделе. Это радовало.       Нечеловеческими усилиями поднявшись на ноги, он держась за шершавую стену, поплелся на выход.       Он чуть не забыл о вине… Угол в котором он оставил тетрапак, оказался пустым. Мало того, что избил, так он ещё и вино украл. Подонок!       У Наранчи явно не задался день. Вместо того, чтобы проводить время в компании дешевого вина, он провел его в битве с насильником.       Это лучше, чем совсем ничего.       Ему не понравилось собственное ощущение: почему дерясь с этим мужчиной он чувствовал себя сильнее, чем когда-либо? Наранча бы с натяжкой назвал это боем. Больше похоже на добровольное избиение.       Хотя, кому какая разница, когда уже всё прошло? Он — герой.       Не помня себя, он добрался домой ближе к ночи. Полностью вымотанный для каких-либо переживаний и размышлений. Для того, чтобы трястись под одеялом в ожидании следующего дня. Бог мог дать ему лишь одно вознаграждение — крепкий сон… с участием его ангела. Где они бы вместе прогуливались под дождем, держась за руку, а в кульминации его сновидения — она бы наклонилась к нему, а тогда.! А потом.!       Наранча бы мог витать дальше в своих нежных девичьих мечтах, если бы его взгляд не столкнулся с часами на стене гостинной.       Чёрт! Чёрт! Чёрт! Лучше бы он дальше лежал там… — закусывал опухшие губы Наранча.       Часы показывали, что время близится к одиннадцати.       Наранча в ужасе распахнул дверь ванной. Он молился на то, что выглядит не так уж и страшно, как себе нафантазировал. Накрыв руками глаза, чтобы отдалить момент испуга от своего лица в отражении зеркала, он ощутил сильную боль, когда только коснулся левого века. Всё плохо, хах?       На счет раз, два, три:       На него глазело красное лицо с кровоподтеком на правой скуле, разбитой нижней губой и расцветшей фиолетовой гематомой на левом веке. В голову пришло привычное сравнение с побитой собакой.       Может Фуго не придет сегодня? Наранча не испытывал никакого желания получить оскорбления по поводу его состояния сегодня вечером. Он слишком вымотан. Слишком. Чувствуя, что неприятный ком начал щипать горло, Наранча дрожащей улыбкой улыбнулся самому себе: он просто притворится, что того нет дома. Подумаешь, не увидятся неделю! Фуго как-нибудь обойдется без него…       Выйдя в темный коридор, он не включая свет, направлялся в гостиную. Ему нужно переждать, пока Фуго не уйдет, если он, конечно же, вообще придет. Кто знает эту тёмную лошадку?       Накрывшись с головой под тонким пледом, он свернулся калачиком и упал на бок. Вот-вот отрубится от этого жёсткого мира. Этому миру действительно нужен герой. Тот, который будет нашем спасителем от внешний вредителей. А что, если ты сам злодей? Неужели тебя придется дисквалифицировать из этой игры под названием «жизнь»? Нет — подумал Наранча, — возможно, злодеи тоже своеобразные герои. Что если Фуго тоже герой? Наранча посмеялся над этим вопросом, заданным невидимым собеседником под одеялом.       Было смешно, пока он не услышал громкие, властные стуки в дверь его квартиры.       Наранча судорожно подумал, что может не включать свет, открыть дверь, накрывшись пледом. Так Фуго ничего не заподозрит.       Сойдя с дивана, он, всё так же накрывшись пледом, прихрамывая, пошел открывать дверь. Остановившись перед дверью на секунду, он слегка задрожал, и прочистил горло. После драки у него был необыкновенно осипший голос. Дверь казалась пропитанной всеми его переживаниями и он подумал, что Фуго сейчас стоит в противоположенной стороне от него. О чем тот думает, когда смотрит на поверхность двери? Наверняка ему неприятно находится в его квартире и вообще рядом с ним.       Положив ладонь на блестящую во тьме ручку двери, он вдохнув как можно больше кислорода в легкие, быстро дернул за неё. Дверь со скрипом отворилась.       Перед ним предстал растрепанный и уставший Фуго в том же костюме, с тем же аккуратненьким чемоданчиком в его крепкой руке. У него словно был не лучше день, чем у Наранчи.       Наранча тупо смотрел из своего маленького отверстия в одеяле на фигуру Фуго: да, подлецу всё к лицу… Усталость на лице Фуго превращалсь в его привычную насмешливую улыбку:       — Сегодня, если я не ошибаюсь, точно не Хэллоуин. Я думал подыграть тебе, но одумался. Знаешь, когда тебе дверь открывает человек в одеяле, полностью окруженный темнотой, пробирает холодок.       — И тебе доброго вечера.       Фуго подозрительно осмотрел ещё раз темную фигуру Наранчи:       — Ты болен?       — Нет… то есть, да, я немного простудился. — нервно ответил он.       — Мне так не кажется. — Фуго толкнув в темноту закутанного Наранчу в одеяло, одновременно зайдя вместе с ним в квартиру.       — Что ты делаешь, мать твою? — возмущенно прошептал Наранча, на крик не хватало сил. Фуго закрыв за собой дверь, включил основной свет в коридоре. Наранча болезненно поморщился и зажмурил глаза от черных мушек перед глазами. Фуго произнес звук похожий на «вау», слегка приподняв брови в удивлении. Не желая унижаться перед тем, Наранча поспешно закрыл щелку одеяла и прихрамывая ушел в гостиную. Придурок! Просто хочет посмеяться над ним! Он не клоун в цирке и даже не дворовая собака, над которой можно знатно поиздеваться. Он просто человек. Господи, кого он обманывает! Он сам считает себя собакой! Столько сравнений с ней! Ах!       Наранча рухнул на диван. Плакать вовсе не хотелось, как он фантазировал до его прихода. Испытывал лишь ужаснейший дискомфорт и стыд. Фуго же успел заметить его гематомы? Задавая этот вопрос, он ощутил, как резко с него сдернули его щит от внешнего мира — одеяло.       Наранча с такой же быстротой прикрыл своё лицо.       — Оставь всё, что ты хотел оставить, и проваливай отсюда. — вполголоса произнес он, — Пожалуйста! — более жалобно прибавил он в конце.       — Мне конечно, не особо интересно, как ты так умудрился «заболеть». Но выглядишь ты отвратительно и убого. — тихо говорил уставший голос Фуго. — Я сейчас приду, буквально через пять минут.       Фуго бесшумно встал с дивана, и направился к двери. Хлопок — и она закрылась за его фигурой.       Куда он ушел? Что это было, вообще? Наранча приподнял голову, кажется, теперь нечего скрывать. От этого Паннакотты Фуго никакие секреты не скроешь — с тоской подумал Наранча. Он даже не подозревает, что пережил Наранча. И вряд ли когда-нибудь вообще узнает.       Скрипучий звук двери послышался примерно через пять минут. По ощущениям Наранчи — целый час.       Он только сейчас заметил его чемодан у дивана. Значит, тот действительно ушел с намерениями вернуться обратно. Что вообще у него в голове творится?       — Смотри, что я тебе принёс. Благодарности держи при себе, усек?       Наранча болезненно поморщился, когда Фуго поднёс к его щеке кубик льда. Испуганно проследив за эмоциями на лице напротив, он не смог уловить презрения и озлобления на нём. Это неправильно. Это неправильно! Что он себе позволяет?!       — Прекрати этот цирк Фуго, я и сам могу позаботится о себе, — дернул фиолетовым глазом он.       Фуго приблизившись к его лицу, грозно сказал:       — Будь благодарен, если бы я был уверен в том, что ты можешь сам о себе позаботится, я бы оставил тебя тут. Но, понимаешь, у меня есть задание — подготовить тебя к экзаменам. А ты скорее всего, задумал пропустить занятия, чтобы не являться на свет уродцем перед своей милой сеньоритой, так? — Наранча даже с побоями очень хорошо показывал все свои эмоции.       — Спасибо, — Наранча в конфузе опустил глаза на свои красные руки, - Фуго.       Фуго со снисходительной улыбкой вновь положил тающий кубик льда на его скулу.       Кажется, Фуго не такой уж и Люцифер, хах?