murder husbands

Мутные цвета, всё смазанно серое. Прошло не более нескольких часов с момента, когда ко лбу Торда приставили дуло пистолета. В тёмных коридорах не было ясно, сколько сейчас времени, но это и не нужно было ему. Знал, что ночь эта будет длинной. Конвой сзади и спереди уже не так напрягает уставший разум, как сначала. Единственным, что отвлекало от безрадостных мыслей, была боль от натирающих наручников. Видимо, такие цепляют на действительно плохих норвежцев, иначе почему края такие острые, и Ларссон уже чувствует, как на порезах остаются сразу застывающие капельки крови? До допросной недалеко, как он понял по начавшим встречаться полицейским с преступниками. Что удивительно, его не толкают, не давят физически, а лишь садят за стол и цепляют наручники к столу. Странно привычно себя чувствует Торд в этом помещении, будто заходит сюда раз в несколько дней, хотя, казалось бы, впервые видит всё здание. Изнутри. Напротив сел именно тот парень, что его повязал. Он несколько минут просто листал личное дело Торда, как тот без интереса успел заметить, и молчал. Ларссон отвёл взгляд к большому зеркалу на стене, откуда точно чувствовались ещё несколько настойчивых взоров. Столько внимания и всё одному ему. Ну да, немного двинутый мальчишка, ну да, опасный серийный убийца и всё такое, но столько людей? Он, конечно, не мог их видеть и лишь невольно рассматривал стесанные о бетон крыши щёки и разбитую губу, однако такое пристальное внимание не могло не быть замечено. М-да, не сильно-то его и помотало, а он-то думал, что хотя бы нос разобьют. В голове проносились ещё с десяток мыслей, но уже далеко не таких спокойных и чуть разочарованных. Ларссон прикрыл глаза. Не дожидаясь, пока на него начнут давить, а это совершенно точно бы произошло, он негромко произнес: — Да, я их убил. Всех их. Парень поднял глаза от документов, теперь внимательно следя за Тордом, а тот и вовсе подпёр щёку ладонью. Почему он вообще должен всё это рассказывать, подтверждать? Ах, да, потому что он чёртов псих и должен объясняться. Ларссон ещё пару минут помолчал, кажется, утратив внимание своего допрашивающего. На самом деле, он просто пребывал в прострации и не вполне мог контролировать себя после такого мощного всплеска адреналина. Ужасное чувство, когда, даже спустя несколько часов, тебя легонько потряхивает и заставляет сжимать руку в кулак, чтобы не выдать дрожь. — Макс Стерлсон, Говард Хаверди и Эшли Ларгрин. Им я вскрыл вены. Помню, тем летом мы с мамой поехали на озеро Мичиган.. – на лице проскользнула тёплая улыбка, но она вмиг погасла, уступив место ещё большему безразличию. Парень напротив поднял бровь, а после нахмурился. Снова молчание. Ларссон боле не проявлял эмоций, просто рассказывая: кого, где и как он убил в Норвегии. Наверное, стоит поблагодарить его феноменальную память, которая сейчас как никогда подкидывала новые картины с тем, как он проводил время со своими родителями. И так отвратительно глупо их потерял. Его вина. Закончив, он опустил голову, так и не открыв глаза. О том, чем же он занимался в Англии, они не смогут его расколоть. Стоит лишь придумать отмазку. — А куда делся второй? – спустя несколько минут тишины произнёс полицейский, наверное, заполнив наконец протокол. — Убил его и расчленил так, что вы и косточки не найдете, потому что закопал их по всей Норвегии, – Торд поднял голову, неожиданно издевательски улыбаясь и кривя губы. Допрашивающий ещё пуще нахмурился, однако ничего больше не сказал, наверняка думая о том, как можно будет из него всё вытащить. Не дождутся. Том будет в порядке. — Исходя из каких соображений вы выбирали жертв? – заполнив форму чистосердечного, устало спросил парень. — Наобум. Захотелось, – предупреждая вопросы о том, какого хуя вообще он начал убивать людей, Торд перевёл тяжёлый взгляд на него. Жаль, что на этого парня не действует устрашающая сейчас аура Торда. Тот только покачал головой и встал. — Хорошо, раз мы с этим так быстро разобрались, – он зашёл за спину Ларссона, отчего тот мгновенно напрягся и замер выжидательно. — Не волнуйся, я просто отведу тебя в карцер. Парень отстегнул наручники от стола и потянул их на себя, заставив Торда тоже встать. На секунду промелькнула мысль сбежать, однако она вмиг погасла. Некуда ему бежать, незачем. Лучше уж останется здесь, чем будет коротать года на воле, где у него нет дома. Том наверняка уже отвернулся от него и не придёт – в отличие от Торда он более предусмотрелен и точно не захочет засветиться своими отличительными глазами на камерах полиции. И снова коридор, длинный, длинный коридор. Ещё более темный. — Тебя засекли в аэропорту. Рано или поздно мы найдём и твоего дружка, так что тебе лучше рассказать всё, если соврал, – предупреждающе тихо произнёс конвоир, ведя его за наручники сзади. Но Ларссон только мрачно упрямо молчал, даже не оглядываясь по сторонам. Если на что он и способен, так это на молчание. Пошёл он. В этом угрюмом молчании они дошли до решёток камеры, куда Торд без вопросов зашёл и устало откинулся на камень за койкой, слыша скрип замка. Ну, значит, поиграли и хватит. Пусто и отрешённо. — Можно вопрос? – хрипло раздаётся со стороны камеры, когда его тюремщик усаживается за стол около и принимается за новые документы. Что он всё время заполняет? Ларссону это не особо интересно, но на мысли всё же наводит. — Задавай, – кивнул еле заметно, не отрываясь от бумаг. — Почему вы дали ей умереть? – тихий голос разбил тишину карцера. На этот раз она затянулась. Мужчина поднял тяжёлый взгляд на него, немигающе смотря несколько секунд. — Мы просто.. мы не успели. Если бы он прознал, что мы из полиции, то ничего бы не вышло, – полицейский поджал губы и нахмурился, с видимым трудом опуская взгляд обратно и продолжая писать. — Вы почти самостоятельно убили человека! – Торд подскочил на ноги и набросился на решетку, до боли сжимая в руках прутья и сожмуривая глаза, чтобы не было так больно держать пораненными ладонями железо. — Как вы можете после этого называться борцами за справедливость?! Полицейский поднял на него серьёзный взгляд и процедил: — Слушай, малец, это ты убил столько людей своими руками, а не мы. Ты же ещё совсем мальчишка, какого чёрта вообще ринулся убивать людей? Сиди и молись, чтобы в тюрьме сокамерники не задушили тебя во сне, – мужчина зло сверкнул глазами на младшего и поднялся, громко хлопнув его папкой. Ларссон только с остервенением стёр набежавшие слёзы и сел обратно, уже не желая выходить на контакт. Он небрежно разворошил волосы, чтобы они встали в привычные и успокаивающие рожки, и больше не повернулся на последующие слова. — Суд завтра вечером. Посиди здесь, охладись пока, – мужчина подошёл к выключателю и щёлкнул им, мгновенно погружая небольшую комнату во тьму. Последним, что он кинул совершенно пренебрежительно, было: «Мальчишка». Ещё несколько секунд слышались его отдающиеся эхом шаги, а после здание погрузилось в тишину. Торд запустил в волосы руку и больно сжал. И позволил себе судорожно сглотнуть вновь и вновь накатывающие слёзы. Как же он блядски устал. До самого утра он не мог уснуть, оставаясь в одном положении, но он мог попытаться и днём, потому что все внезапно забыли, что к ним перевели первоклассного маньяка. Никто не трогал его вплоть до самого вечера, когда был назначен суд, и это время он провёл чертовски продуктивно. Порыдал. Успокоился. Снова порыдал, сетуя на то, что копы забрали всё колюще-режущее, иначе бы он вскрылся. Снова успокоился. И уже после методично доводил себя до мысли, что сразу после перевода в тюрьму он задушится наволочкой. Сильно ныли порезы, оставленные Варгом, а проткнутая насквозь ладонь начала кровоточить. Интересно, они оказывают медицинскую помощь преступникам? Вдобавок ко всему, в камере было холодно. Очень холодно, будто здесь вообще нет теплоизоляции. Оно и ясно, если вместо окна в стене вырезана дыра с решётками. К вечеру к Ларссону зашёл какой-то новый мужчина, отчего он мгновенно напрягся и выпрямился, внимательно следя за всеми движениями посетителя, словно у него вовсе и не болели рёбра, руки, ноги, живот от голода и голова от холода. — Здравствуй, Торд. Я представляю тебя сегодня на суде в семь часов вечера по времени Осло, – мужчина развернул прежнее место допрашивающего к решеткам и, подвинув ближе к Ларссону, сел. — Моё имя Иосиф Гэнг. Адвокат. Он выглядел дружелюбно, но Торд кожей чувствовал исходящее от него напряжение и угрозу. Наверняка он просто завалит Торда на этом суде, а не будет его защищать. Рогатый отвернул голову, так и не встав с койки. — Ну и имечко, – пробормотал Ларссон, плотнее запахиваясь в куртку и прижимая колени к груди теснее. Она уже не грела так сильно, как раньше, и вообще он начинал основательно замерзать. Если всё-таки лечат преступников, то придётся им вылечить ещё и простуду. — У тебя здесь холодно, – будто в ответ его действиям кивнул мужчина и осмотрелся тщательнее. Затем перевёл обратно взгляд на Торда. — Совсем не кормили? И не выпускали? – он пристально вгляделся в серые глаза, наверное найдя что-то для себя: — Что за звери, я им об этом статью из свода законов зачту, – злобно прошипел адвокат, уже смотря в сторону окна под потолком камеры. Тут в дверь один раз стукнули и с размаху открыли: явился его допрашивающий. — Джозеф, какого черта?! Вы решили не только посадить мальчишку, но и заморозить его насмерть? – адвокат поднялся и грозно нахмурился. Мужчина только бровь поднял, как и Торд, явно не ожидавший поддержки. Как же давно он не был в Норвегии. Действительно ли всегда здесь были такие сочувствующие юристы? — Переведите его в помещение, где он не умрёт до суда. И дайте человеку еды! – мужчина хлопнул папкой с личным делом Торда по железному столу, отчего по комнате прошёлся шумный хлопок, и Ларссон сильно вздрогнул, зажмурившись. Только спустя несколько секунд он заметил, что взгляды скрестились на нём. Поджав губы, он накрыл голову капюшоном и спрятал лицо. Зачем сейчас всё это? Зачем этот парень пытается его отсюда вытащить, если все равно посадят в ещё худшее место? Зачем вообще бороться, если в конце концов он всё равно умрёт здесь? Они напоминают ему Пола и Патрика. Только больнее от этого, ведь больше он их не увидит. Джозеф медленно перевёл взгляд с пацана на своего коллегу. — Ко всему сожалению, мы не можем сделать это, Ио, – он пожал плечами беззаботно. Из их предыдущего диалога Ларссон знал, что тот не считает Торда достойным всего того, что озвучил Гэнг, так ещё и имеет абсолютно противоположную точку зрения. С его стороны точно поблажек ждать не придётся. — Это ещё почему?! — Потому что этот малец, – он кивнул на сжавшегося под курткой Торда, – убил тридцать человек голыми руками в одиночку и, во-первых, его нельзя сажать с кем-то в камеру, – он загнул палец, – во-вторых, его наказание уже началось, – загнул второй. Торд нахмурился, вслушиваясь в их разговор, но продолжал хранить молчание. Ладно, раз всё так, то он и здесь посидит. Есть время на свои мысли и рефлексию. Глядишь, выйдет отсюда словно уже отсидел двадцатку. Останется только, в принципе, отсидеть эту двадцатку. — Мы – служители закона, и не можем устраивать здесь самосуд, – прошипел яростно Иосиф, подойдя вновь ближе. — Быстро пошёл и нашёл ему горячей еды, придурок. Сейчас же! – прорычал он, тыкнув в грудь пальцем, и под фырканье Джозефа вытолкнул его за дверь. Мужчина потёр переносицу, а после всё же вернулся на своё место. — Для начала нам с тобой нужно выбрать стратегию твоей защиты на суде, – он перешёл к делу, наконец перестав излучать ауру гнева, и улыбнулся. — Так как ты идёшь навстречу следствию и уже написал чистосердечное признание, это можно использовать в качестве бонуса, – Торд вздохнул, немного ослабив хватку на коленях. Как никак, ему нужно было это. Он пересел ближе к адвокату, но опустил лишь одну ногу ниже, другой все прижимаясь к себе. Этого будет достаточно для хорошего расположения собеседника. Ларссон предпочёл молчать, слушая предложения юриста, и кивать отрицательно или положительно. Будет только лишней проблемой, если он откроет рот и закашляется так, что весь участок услышит, или захрипит вообще не в силах что-либо сказать. Мужчина остался с ним на протяжение всего времени до суда, составляя компанию и, кажется, самостоятельно нанявшись его личным психологом. В любом случае, разговорить Торда у него всё равно не вышло. Где-то через час пришёл тот самый Джозеф и с фырканьем оставил на столе тарелку с горячим супом и чем-то ещё, что Торд не разглядел поначалу, а после забил хрен и просто ел. Он слушал то, что придётся ему говорить исходя из дела, которое составили норвежцы здесь, и довольно устало улыбался от того, какая вкусная оказалась еда. Будто последний обед, который подают в тюрьмах перед смертной казнью. На самом деле, казнь в Норвегии отменили давным-давно, но сегодня Ларссон планировал устроить дебош и заставить их хотеть убить его. Это он умеет лучшего всего. — Уже без пятнадцати семь, – когда в комнату повторно зашёл Джозеф за грязной посудой и отнёс всё обратно в гробовом молчании, Иосиф Гэнг внезапно взглянул на наручные часы и поднялся. — Нам уже пора. Джо оставил мне ключи. Веди себя хорошо, иначе я стукну тебя шокером, – парень улыбнулся, джикнув молнией оружия. Торд закатил глаза, но ничего не сказал. Ему уже нечего терять, так что это бы его не остановило, если бы он хотел сбежать. Гэнг медленно отворил решётку, однако, вопреки предупреждениям Джо, что этот мелкий тот ещё проныра и наверняка захочет сбежать первым же делом, хотя такие возможности ранее предоставлялись, а он ни в какую, всё равно нужно следить за ним тщательно. Торд послушно вышел, держа руки в наручниках перед собой. В то время, когда Иосиф смотрел на него, он видел только грустного мальчишку, парня, опустошённого до конца, не убийцу. Это было странное чувство. Он знал, что Торд убил кого-то из знакомых Джо. Но Торд совершенно не выглядел как тот, кто мог бы без колебаний занести над кем-то нож и убить. Он бы не решился. *** — Всё прошло не так плохо, а? – Иосиф толкнул локтем до дна выпитого Ларссона, сейчас выглядевшего как мертвец. Чистосердечное действительно смягчило приговор, однако и на треть его не отменило, так что около своих двенадцати лет жизни Торд должен провести в соответствующем учреждении. Дебош устроить не получилось лишь потому, что Ларссон попросту забыл об этом. Все мысли, когда он стоял перед судом присяжных, были заняты борьбой со сном, который сильно накатил после тёплой еды. Иосиф в основном говорил за него, но это не слишком помогло – всё было на поверхности и чистосердечное подтверждало это полностью, так что суд не длился больше нескольких часов, как представлял себе Торд. В отличие от тех судов, которые он видел в Англии по телевизору, этот суд не длился несколько дней. Никого из семей пострадавших там не было, возможно, решили не поднимать волнения, а возможно, что никто не захотел участвовать в судебном процессе. Отчего-то государственный адвокат пытался защищать его довольно хорошо. Он пытался и Торд мельком успел его поблагодарить. Поначалу его хотели отдать в тюрьму для особо опасных, где бы он заново учился социализироваться в обществе. Он даже слышал споры об этом нескольких человек за решёткой того самого карцера, куда привёл его Джозеф. Однако что-то пошло не так, чего он точно не знает, и попал он не на остров, а на побережье. Здесь тоже не было плохо. Он будто жил в общаге опять, только на этот раз были не Пол и Пат, которые иногда оставляли ему завтрак или конспекты, а были не меньшие преступники, нежели он сам. Он встретил здесь несколько насильников и педофилов и, честно, каждому из них он хотел въебать. Вору женских сумочек тоже. Удивительно то, что всех посадили в одном месте. А как же то, о чём говорил Джо, разве Торд не опасен для общества в принципе? Ебучие лицемеры. Строгий распорядок дня, понатыканные скрытые камеры, досуг. Последнее более менее успокаивало от всё не отстающих тревожных мыслей. Когда выйдет, то никто из прежних друзей о нём и не вспомнит, даром, что его суд показывали только по норвежским новостям, решив не объявлять его международным преступником. Интересно, как там Эдд и Мэтт? Забыли уже, что у них в друзьях был несколько месяцев назад надоедливый рогатый норвежец? А Том? О нём, если честно, Торд боялся думать. Нельзя давать себе ложную надежду. Он просто пытался забыться в сигаретах, бильярде и физических упражнениях, когда всплывали мысли о чёрных глазах. Благо, здесь был приличный спортивный инвентарь и не ограничивали в саморазвитии: иначе бы Торд не выдержал здесь и пары месяцев. Прослыл молчаливым и мрачным, так к нему никто и не лез. Мало ли, зарежет тебя ночью, а обвинят кого-то другого. Все его сторонились, но сигареты предоставляли исправно, потому он не жаловался. Прошло уже чуть меньше полугода. За это время Торд ни с кем не общался особо, но завел кучу знакомств, через которые получал кое-что. Он проводил дни в камере-квартире, коротая время просто смотря за другими заключёнными. Когда все были заняты своими делами, он переключался на окно и следил за падающим снегом, который вплоть до мая продолжал падать. Теплее никак не становилось. Как самый младший, он мог увильнуть от тяжёлых общественных работ, обходясь только лёгкими, кои заканчивал довольно быстро и шёл курить. В один из тёплых дней, когда он сидел на подоконнике и читал, парни навели шум. Наверное, опять играют в карты, подумалось Торду. Но после они все распределились по комнатам, будто спрятавшись, а Ларссон, как самый любопытный храбрый норвежец, вышел посмотреть, что же там происходит. В коридоре, откуда всех заключённых поставляли по квартирам, был шум. Какой-то новенький пытался упираться от своего наказания и наотрез отказывался заходить, чуть ли не устраивая драку. Ларссон вмиг потерял интерес. Он уже закрывал дверь, когда мазнул взглядом по бейджу полицейского, что заломил руки парню за спиной. Питер Ганске. Торд усмехнулся, подняв глаза, чтобы проверить действительно ли этот Питер милый. И сердце замерло где-то в горле. А затем забилось в тысячу раз быстрее. Торд застыл, так и держась за железную ручку оцепеневшей рукой. Он смог поймать взгляд этого человека, случайно скрипнув дверью, и тот незаметно подмигнул. Торд судорожно вздохнул и захлопнул дверь в квартиру. Скатившись по двери вниз, еле дыша от волнения и того, насколько покраснело его лицо и уши, он ловил на себе взгляды выглянувших сокамерников. Однако он не обращал на них внимание, даже не стараясь привести дыхание в норму, просто на повторе воспроизводил момент, когда увидел его. В полицейской форме, прижимая буйного парня к стене, был Томас Риджуэлл.