люди сходят с ума, я не из их числа.
ДЕНЬ. 100
ДЕНЬ. 101
На посланника часто нападают за плохие новости. Вы много услышите обо мне: люди скажут вам, что я лжец, обманщик, мошенник, сумасшедший и даже убийца. Люди скажут вам все что угодно, потому что я несу плохие вести, потому что я посланник. Я тот, кто должен предупредить вас об кончине этого мира и собрать избранных, которые будут строить новый мир. Если вы хотите жить, вы должны игнорировать клевету. Вы должны верить мне. Вы должны следовать за мной.
– Всё произошло в точности так, как он и предсказал в самом начале. Только подумай, – Иоанн закрывает книгу, откинув её на другой конец кровати. – Какой была твоя первая мысль об Иосифе? О чём подумала, когда тебе рассказали детали дела? – Ничего хорошего, – Эйприл присаживается на угол кровати, где сейчас лежала книга с эмблемой «Врат Эдема». – Я не знаю, каким именно словом можно описать предводителя секты. – Псих? – Кажется, на его лице можно было заметить ухмылку. – Да, – кивает девушка в ответ. – Как он и говорил, – Иоанн отводит взгляд на стены, на которых красовался отсчёт времени, проведённого под землёй. – Ты веришь в то, что он псих, но не веришь в то, что он предсказал наступающий Коллапс. Как это? – Знаешь, – Эйприл с опаской продолжает смотреть на своего собеседника. Она знает, что за любое слово в адрес обожаемого им брата может увидеть перед своими глазами мужской кулак. И пусть за всё то время, что они под землёй, Иоанн так и не поднял на неё руку, но девушка была уверена, что всё дело в её молчании. В том, что она сторонилась бывшего Вестника Долины Холланд, – если бы у меня был ядерный арсенал под рукой, я бы тоже вещала о грядущем апокалипсисе на каждом углу. Эйприл поджимает губы, ожидая реакцию Иоанна. Не прошло и секунды, но было видно, как эмоции охватили его изнутри. Пусть он и старался сдерживаться. – Как я уже говорил, – Иоанн нервно сглатывает, это бросается в глаза его собеседницы, – я слишком много выпил. Мой организм отвык от алкоголя в крови, поэтому слишком… дало в голову, понимаешь? Я не понимал, что несу. Никакого ядерного арсенала у округа не было. – Поэтому на планах бункера твоего братца значилась ракетная шахта? – Эйприл явно переступает должную границу, но и остановиться не может. Планы, о которых она говорила сейчас, их показывал Илай, который учувствовал в постройке бункера для Иакова Сида. Илай… Боже, хорошо, что он почил этот мир до того, как его объяло праведное пламя. – Поэтому у бункера твоей сестрицы был крытый полигон, по размеру похожий на размеры ракетного отсека бункера Иакова? – Кажется, она заметила, как ладонь Иоанна сжалась. – Поэтому у твоего бункера я помню шахту, подозрительно похожую на ракетную? И поэтому я слышала звук… будто кто-то выпустил… боеголовку, – она сглатывает на последнем слове. – Даже если и так? – Иоанн пытается казаться расслабленным, но нервозность голоса его выдаёт. – Факт того, что Иосиф услышал Голос раньше, факт того, что мы приехали в округ после написания книги, – Иоанн метнул взгляд и характерный жест в сторону брошенной ранее книги. – Это факты, на которые привыкла полагаться полиция. Ты остаёшься полицейской даже после того, как весь чёртов мир сгорел. Так полагайся на факты, помощница. Иоанн поднимается, а Эйприл почему-то зажмуривает глаза. Но буквально сразу открывает их, когда её подбородка касаются холодные руки и грубая ткань кофты, которую сегодня решил надеть Сид. – Ты всё поймёшь. Рано или поздно, но поймёшь, – шепчет он на непростительно близком расстоянии от её губ. Уже через мгновение дверь закрывается со скрипом.ДЕНЬ. 102
«…Но никто не шел по той дороге в бедном пригороде Рома, штат Джорджия. Здесь не было ни грузовиков с мороженым, ни машин социальных служб, ни даже полицейских патрулей. В любом случае, в этих местах люди не совали нос в чужие дела(ссоры), даже когда это происходило на у всех на виду…»
– Пригород, в котором мы жили, был худшим в округе Флойд, штат Джорджия. Слова излишне, народ, проживающий в нём… Он не был сплочён. Все боролись за копейки, которые там платили. На момент моего шестнадцатилетия в пригороде Ром был максимальный порог людей, живущих за гранью нищеты. Всем было плевать. – Не могло быть такого, чтобы абсолютно всем. Кто-то ведь должен был заметить избиения со стороны вашего отца? – Эйприл протягивает вилку с наколотыми бобами на неё ко рту.«…Голова Иосифа была обращена к ухоженному, по крайней мере по местным стандартам дому тихой, доброй вдовы. Он считал это благословением, пусть и маленьким. С другой стороны ему пришлось бы смотреть на дом другого соседа, который даже по местным меркам был настолько обветшалым, что был просто отвратителен для глаз. Когда они были младше, вдова пекла им пирожные, вероятно, из-за жалости к ним. Мать детей не была хорошим поваром. Она не была и любящей матерью. Но сейчас вдова больше ничего не пекла, потому что умирала от рака…»
– Когда я получил на руки одну из первых копий «Слова Иосифа», первое, о чём я спросил, – старушка. Я был совсем мал и не помнил её. К сожалению, она скончалась до момента моих осознанных воспоминаний. Иаков описал мне её, как единственного человека, которому было не всё равно на нас и нашу судьбу в этом городе. Это возвращаясь к твоему вопросу. – Почему она не обратилась куда-либо? Есть ведь специализированные органы? – Человек, узнавший о том, что у него раковая опухоль, хочет провести последние дни в спокойствии, а не на вечных опросах адвокатов. Я думаю. – Неужели… никто? – Брови девушки сводятся к переносице. – Об этом позже.
ДЕНЬ. 103
«…Жадность людей уничтожает все: леса, океаны, их собратьев. Люди убивают, они отравляют, они развращают. Людей не волнует, умрут ли другие по ту сторону света, пока мы обладаем новейшими технологиями; их не волнует, то что будет растоптано множество нещасных, если они могут заправлять свои машины дешевым бензином…»
– Я не понимаю, – Эйприл стоит у шкафа, пытаясь развесить постиранные вещи. – Сначала он говорит о том, что жадность и погубит людей. Вся эта техника, и власть имущие. Но ведь вы сами?.. – Девушка оборачивается к Иоанну, который сидел на полу, сложив голову на кровать, и смотрел в потолок. – Это точное описание вас самих. Вы отобрали земли для своих нужд, не желая делиться с теми, кто пошёл против ваших взглядов. – Это не так. – Это так, и не смей убеждать меня в обратном. В этом писании Иосиф описал себя из будущего. Не более. Эйприл замечает, как Иоанн насупился, по расположению его бровей и слегка заострённым скулам. Второе, конечно, отчасти потому что он очень похудел за время их заточения в бункере, но факт того, что сказанное девушкой не нравится Сиду, не стоило отметать.«…Мы тыкаем пальцами и смеемся, называем их слабыми, простодушными неудачниками Мы оскорбляем их и призываем присоединиться к жуткому карнавалу безумного поглощения…»
– Как и твой старший брат, – Эйприл усаживается на пол рядом с Иоанном, принимая то же положение, что и он. Не хватало лишь книги для воссоздания полноценного образа. – Он тыкал в людей, называя их слабыми. – Тебя он таковой, кстати, никогда не считал, – бывший адвокат словно мастерски игнорирует прямой укор в сторону Иакова Сида. – Даже, когда я проваливала испытания? – Она поворачивает голову, чтобы рассмотреть эмоции на лице шатена. – Да, даже тогда. Ты сделала в округе больше, чем кто-либо из сопротивления, – он также поворачивает голову. – Даже больше, чем кто-либо из моих ребят, если брать весь масштаб твоих действий. Боже, да ты одна из немногих, кто дошёл до финальной точки в испытании Иакова и смог спустить крючок. – Не напоминай, пожалуйста. – Как скажешь, – Иоанн вновь отводит взгляд на потолок и поднимает книгу так, чтобы она была перед глазами. Для Эйприл всё было понятно: каждый из них лишь прикрывается за маской понимания. На деле же пытается больнее уколоть собеседника своей фразой. Итог прост, девушке становилось всё больше интересно: на какой главе книги они схлестнутся в драке или же вновь окунутся в пламя внезапной страсти.«…Если вы тоже мечтаете восстановить изначальную красоту и гармонию мира - если у вас есть вера и стремление - присоединяйтесь ко мне, и вы переживете катаклизм, который на нас обрушился. Жить снова в Садах Эдема. Как и жили раньше».
От книги исходит характерный хлопок, что заставляет Эйприл обратить внимание на её обладателя. – Забавно, но я знаю, что даже, если ты не примешь его слова, не впустишь Бога в своё сердце и придёшь к Новому Эдему, он примет тебя. – Почему ты так уверен, что твой брат жив? Он мог попасть в аварию, как мы. На них могло упасть дерево, или же бункер бы уже был заперт к моменту их приезда, – Эйприл слегка привстаёт, что подложить собственную руку под голову. – Когда-нибудь ты поймёшь, что он не просто человек, помощница.
ДЕНЬ. 104
«…Я верю, что это потому, что в последнее время мой брат Иаков все больше стал конфликтовать с нашим отцом. Мы были разделены не только возрастом. Он также был смелее. Он был первым, кто прыгнул в грязные водоемы, быстрее всех отправившись к приключениям в других районах, несмотря на других детей, которые отмечали эти районы как свою собственность. Он также был тем, кто по возможности крал конфеты, рискуя получить суровое наказание, просто чтобы мы могли поесть немного сладкого и утешиться в нашей жизни. Конечно, он был вором, но я восхищался им, как современным Робин Гудом лесов разбитых домов, разбитых дорог и заросших садов. Мы привыкли к перепадам настроения нашего отца, к его перегару, его маниакальным проповедям. Мы даже привыкли к его ударам и ударам его ремня. Но он начал избивать нашего младшего брата Иоанна. Иаков был силен и решителен, и я каким-то образом мог запереться внутри себя во время избиения. Но Иоанн был еще маленьким и таким чувствительным…»
Девушка услышала характерный выдох, когда из уст Иоанна вырвалось его собственное имя. Её пронзительный взгляд изучал мужчину, который сидел в противоположном конце столовой, отдающей синим светом. Она не понимала: такая реакция от болезненности воспоминаний или же от чего-то, что она не знала? – Я не помню ничерта из этого. Опять же только по рассказам братьев, – Иоанн, по всей видимости, решил дать огласку столь важной отметке в книге, – и матери. – Матери? – Эйприл поджимает под себя ноги, всё ещё с интересом смотря на собеседника. Она прочла эту книгу в совокупности пять раз. Первый ещё на острове Иосифа, последующие от скуки уже здесь. И их мать… мать братьев упоминалась мимолётом, её судьба не была раскрыта. – Я думала, вы не виделись с ней после ареста. – Иосиф не виделся, – Иоанн откладывает книгу, поднимается с насиженного места на полу и направляется кухонной тумбе, метаясь от неё к холодильнику – который, к слову, работал на последнем дыхании. Готовую пищу в скором времени будет негде хранить, придётся разделять пайки так, чтобы они не оставались «на завтра» – сопровождая каждое своё действие стуком приборов друг о друга. – А я вот как-то решился посмотреть в глаза той женщине, что допускала избиение родных сыновей. – Так, выходит, она жива? – Нет. Покончила с собой в камере, – он говорит об этом с излишним спокойствием, что только настораживает Эйприл. – Из-за… вашей встречи? Ответ на своё вопрос девушка не получает, вместо этого Иоанн ставит перед ней стакан с красновато-вязкой жидкостью, отдающей спиртом. – Попробуй, – заключает мужчина, пройдя мимо и сев на диван. – И что это? – Эйприл даже не знает, на что столь возмущённо реагирует: на отсутствие ответа на заданные ей вопросы или на командный тон Иоанна. – Я бы назвал это: кровавая Мэри пост-апокалипсиса. Сложно подобрать рецептуру, когда у тебя всё в банках. Но, – он делает глоток, – думаю, у меня получилось. Попробуй. Эйприл морщится, словно в недоверии к собеседнику, но всё же решается сделать глоток столь странного напитка. На деле всё оказалось не так мерзко, как выглядело. Если не учитывать количество проспиртованного алкоголя, который присутствовал в напитке в чудовищном, как ей показалось, проценте. – Сколько и чего ты туда влил? – Она слегка прокашлялась, когда щёки налились непривычным для холода бункера румянцем. – Хрен его знает. На глаз. Броди хотелось задать ещё несколько вопросов по рецептуре и коктейльным навыкам Иоанна, однако, краем глаза заметив открытую банку томатов, перехотелось. Алкоголь приятно отдавал по стенкам нутра, остальное было неважно. – Думала, ты загубил все запасы алкоголя ещё в первые дни, – девушка откидывает голову на спинку стула, повернув её так, чтобы собеседник был в поле видимости. – Брось, – Иоанн делает глоток. – Чтобы осушить запасы Ричарда в этом плане, не хватит и семи лет. На него было больно смотреть. Те слова о том, что старик Сид начал избивать маленького Иоанна, сильно сказались на состоянии уже взрослого. Странно было осознавать сочувствие, которое нарастало внутри всё больше с каждым глотком излишне горячительного напитка. Взгляд падает на книгу, лежащую чуть поодаль от Иоанна, и Эйприл разочарованно выдыхает. – Что? – Мужчина замечает подобный жест, выпустив вопрос непонимания в воздух. – Ты делаешь то, что не одобрил бы твой брат. Ты пьёшь, чтобы заглушить образовавшуюся трещину боли, хотя это не твой метод. Это, скорее, подходило Иакову. Именно в случае с рыжим Иосиф закрывал глаза на выпивку, – Эйприл не замечает, как её стакан пустеет, а следом и стакан в руках её собеседника. – И как мне справляться с тем, с чем справиться я не в силах? – Несколько секунд он пристально смотрит на девушку, а после поднимается. Нарастающее чувство страха где-то внутри посетило Эйприл, но лишь до момента, пока бывший Вестник региона не взял в руки её опустевший стакан и не направился к открытым консервным банкам. – Обычно ты справлялся сигаретами, – Эйприл поднимает голову, наблюдая за его движениями, – проследить это легко: по количеству окурков в местах, где мы пересекались. А в том доме у озера? Я выкинула несколько мешков, Иоанн, – по имени. Приближенному к святому. Когда она в последний раз произносила его вслух? Губы словно обжигало. – Ты прятал эту привычку от Иосифа, очевидно, но он не глуп, и всё понимал. И принимал, пусть ты даже этого не видел. Но… как не трудно догадаться, под землёй особо не покуришь. Нет запасов, да и если бы были, то я, скорее, тебе голову бы проломила за такое решение. – Да, было бы неприятно погореть, когда уже спасся от плачевного финала, – она слышит усмешку в его голосе. – Ещё вариант. Простой до безобразия: секс. Очевидно, что в моменты особого напряжения, ты уединялся со знакомой нам обоим блондинкой. Я хоть и не выходила из комнаты в те дни на острове твоего брата, но перешёптывания охраны слышала прекрасно. Например, когда Депо было перехвачено сопротивлением, у вас произошла встреча с Иосифом в его кабинете, а потом охрана мило шушукалась о том, насколько прекрасное настроение сегодня у Холли. В этой жизни её радует, – Эйприл осекается на полуслове, – или радовало лишь одно. Это ты, Иоанн, – от очередного упоминания имени того, с кем девушка теперь заперта под землёй, она невольно сжимает губы. – Очевидно, что этот вариант подошёл бы нам лучше всего, – Иоанн ставит свеже заполненный стакан перед девушкой, но не спешит на удобное для себя место, остаётся стоять и смотреть на собеседницу, будто пытаясь что-то уловить. – Но я не буду пользоваться своим положением, силой или… – его взгляд метнулся на стакан. – Неважно. Иосифа здесь нет, вечером я отмолю прощение. И все в плюсе, да? – Кроме боли, что терзает тебя, – её руки тянутся к стакану, но вытатуированные останавливают её. – А тебя? Что терзает тебя? Ты молчала два месяца, неужели нечего сказать, кроме внезапного любопытства к «Слову Иосифа»? – Верно, – девушка поджимает плечами. – Кроме одного: мне не интересно «Слово». Я прочитала его пять раз. Мне интересно узнать: каким видишь его ты. И Иосиф. Что он закладывал в некоторые из своих слов, сказанных здесь. Ты знаешь больше моего. – И всё? – Его холодная рука всё ещё продолжает удерживать руку девушки так, что, казалось, она чувствовала каждую льдинку, находящуюся в стакане. – Почти. Твоя мать… Тебя ведь задел не момент с избиениями, в которых ты был жертвой, а момент с матерью. Почему? – Только после этих слов Эйприл Иоанн отпустил её. Но рука осталась на уровне её глаз, в этот раз словно приглашая девушку. – Бесишь, – Эйприл нравилось слышать настолько простые слова от того, кого выбрали Вестником Божественной воли. – Бесишь своей проницательностью даже под сорока процентами алкоголя, – он садится на уже насиженное собой же место на диване, позволив девушке сесть напротив. – Моя обида – это, скорее, совокупность факторов. Ты права насчёт матери, но и избиения… Дело в том, что ты, наверное, знаешь про смену матерей в моей жизни. И каждая, – девушка замечает, как рука Иоанна сжимает стакан в ней, – была лишь немым и безвольным свидетелем, либо участником этой бойни. – Ты словил своеобразный джекпот, – Эйприл просовывает ноги под плед, которым был накрыт диван. – Можно сказать так, а можно сказать, что они были недостойны воспитывать ребёнка, – он отпивает напиток, слегка поморщившись. – Я бы никогда не ударил своего. – Брось, – Броди почему-то невольно поджимает губы, – ты человек, который навязывал свою религию большей половине округа, некоторой части штата и даже Америки. Если бы твой ребёнок пошёл против твоего мнения, предположим, касающегося религии, ты бы поступил, подобно Дункану-старшему. – Нет, – Иоанн качает головой. – Это очевидно. И не нужно спорить, – девушка поднимает книгу с пола и протягивает её бывшему Вестнику. – Давай закроем эту тему и пойдём дальше.ДЕНЬ. 105
ДЕНЬ. 106
«…Я прозрел. И как это случилось, наш отец никогда больше не избивал нас: несколько дней спустя две машины, одна из полиции и другая из социальных служб, остановились перед нашим домом. Учителя в школе Иоанна заметили следы ремня, перекрещивающиеся на его спине, и немедленно вызвали службу защиты детей, которую заставили отправить чиновников в Ром для расследования. Они осмотрели нас. Шрамы на наших спинах показывали одну и ту же картину трижды. Мы забрались в их машину...»
– Я помню эту картину, – произносит Иоанн, откладывая книгу на край стола. – Как меня осматривали. Сначала медсестра школы, после полицейские, а потом трижды в детском доме. Ничего более детально я в своей жизни не запомнил. – Однажды мне поручили допрос мальчика, на котором нашли следы от пряжки ремня. Глубокие. Это был худший диалог в моей жизни, а его слёзы я запомнила навсегда. Он любил своих родителей, и, даже, несмотря на постоянные избиения, не хотел от них уезжать. – Я не помню своих желаний. Помню лишь лицо матери, которую заталкивали в полицейскую машину. А я сжимал в руках деревянный самолётик, который отдал мне Иаков. Единственное, что мы смогли забрать из дома.«…Мой отец умер в федеральной тюрьме в Атланте ближе к концу своего приговора. Много лет спустя, когда я начал проповедовать, я столкнулся с бывшим заключенным, который вспомнил его – Безумного Старика Сида, как он был известен тогда. Бывший заключенный сказал мне, что он умер в тюрьме от падения с лестницы. Был ли это несчастный случай? Сложно сказать. Но я помню, что проповеди моего отца могли быть очень раздражающими. Я не скучаю по маме. Она уже была призраком, когда мы все жили под одной крышей. Сегодня она, должно быть, несомненно, рада быть вдали от человека, который разрушил ее жизнь. Возможно, она уже мертва. Или скоро будет, как и все остальные…»
– А ты? – Женский голос резко прерывает внезапно нависшую тишину. – Ты скучал по матери? – Да… наверное, да. До определённого момента. Понимаешь, я был слишком мал и примерял её образ на Элеонору, нашу вторую мать, и на ту женщину, которую всю оставшуюся жизнь звал матерью. Это прошло, когда я решился посетить женскую тюрьму Атланты по одному из дел, которое выпало. Я уже собирался уходить, как вдруг увидел её на переговорах с кем-то. Не смог отпустить этот момент и пришёл снова. И вот тогда всё. Разочарование. Полнейшее. – Что ты сказал ей при встрече? – Как сильно ненавижу её, – Иоанн разводит руками. – Из-за того, что она подчинялась этому тирану и привела меня туда, где я стою сейчас. – В бункер посреди апокалипсиса, – Эйприл выдавливает на лице улыбку, вспоминая, как любой их диалог приходит к одной и той же фразе, что прозвучит и сейчас. – Неужели тебе так не нравится моё общество? – Перестань, – он отшучивается, поправляет волосы и продолжает чтение.«…Мой отец умер в федеральной тюрьме в Атланте ближе к концу своего приговора. Много лет спустя, когда я начал проповедовать, я столкнулся с бывшим заключенным, который вспомнил его – Безумного Старика Сида, как он был известен тогда. Бывший заключенный сказал мне, что он умер в тюрьме от падения с лестницы. Был ли это несчастный случай? Сложно сказать. Но я помню, что проповеди моего отца могли быть очень раздражающими. Я не скучаю по маме. Она уже была призраком, когда мы все жили под одной крышей. Сегодня она, должно быть, несомненно, рада быть вдали от человека, который разрушил ее жизнь. Возможно, она уже мертва. Или скоро будет, как и все остальные…»
– Их я помнил чётче, чем родных родителей, – мужчина морщится, закинув голову на подушку. – Они, действительно, были словно из теле-шоу? – У Эйприл возникает желание сесть рядом и, словно по-матерински, обнять его. – Почти. Всё, что было для людей, всё, что было напоказ, – да. Остальное, то есть наши спальные места, наш быт, наше существование и их общение с нами – это было ужасно. Дальше об этом и говорится. И всё это чёртова правда. – Тебе было пять, – девушка заправляет несколько локонов Сида, сильно отросших, за его ухо. Смотрит с трепетом, которого ему сейчас и не хватало. – Шесть, если быть точнее. На тот момент уже шесть. И я не в праве говорить, что мне жилось плохо, но, твою мать, – казалось в нём буквально вскипел огонь, – заставлять шестилетку раскидывать сено, когда он еле держал в руках эти вилы? – Иди сюда, – Эйприл сводит рыжеватые брови к переносице и протягивает навстречу Иоанну свои раскрытые руки. Он не понимает. Некоторое время просто смотрит, но после ныряет в этот омут объятий, с теплотой подготовленных девушкой. Она не понимает, почему это сделала. Из-за истории и фактов, что рассказал Сид? Или ей просто надело величать его «врагом»? Всё возможно. Дыхание Эйприл замирает, когда голова Иоанна тихо ложится на её плечо. Шею отдаёт горячее дыхание, а его массивные руки сжимают хрупкую талию. Это был момент, наполненный трепетом и той теплотой, которой Иоанну не хватало. Девушка это чувствовала. Чувствовала из-за его реакций.ДЕНЬ. 107
«…Двое или трое из нас стояли позади мусоровоза и болтали. Мои коллеги рассказывали о своих сексуальных подвигах и мечтах. Я говорил о Голосе. Через некоторое время они устали от моих разговоров и пожаловались, и я снова был уволен…»
– Тебе не кажется забавным, что его увольняли за малейшее отклонение от привычного образа жизни? – Иоанн продвигает книгу к девушке, пытаясь доесть свой паёк. – Нет, – Эйприл лишь разводит руками, откинувшись на стуле, и смотрит на картину сожжённого мира, отпечатанного на страницах книги. Самое примечательное здесь – табличка. Табличка с надписью «Санта-Моника». Больше она туда не попадёт. – Это нормально. Люди боялись, и я их понимаю, – девушка останавливает взгляд на своём собеседнике. – Я бы тоже постаралась избавиться от тебя, если бы ты замаячил рядом. – Ты кофе со мной пошла пить, – он отводит вилку на уровень глаз, разводя руки, словно сказал что-то, что было очевидно, но девушка этого не замечала. – Просто напоминаю. – Тогда ты был другим, – она поджимает губы. – Мне нравился Джон Дункан, и, стыдно говорить, но тогда, после нашей прогулки, я думала о том, что было бы, если бы я пригласила тебя зайти со мной в отель. – И что было бы? – Иоанн откладывает вилку и еле заметно подвигает тарелку, внимательно смотря на девушку. – Думаю, я бы не устояла. Джон Дункан… он очень интересный персонаж, – Эйприл останавливается и возвращается в нормальное сидячее положение. – Иоанн Сид – грёбанный сектант, которого бы я с большой радостью засадила за решётку. Жаль они сожжены. – Но ты всё ещё меня хочешь, не так ли? Мужчина резко встаёт. Так, что стул, на котором он сидел, падает. Эйприл сглатывает, и ком в горле не даёт ей возразить. Иоанн обходит её со спины и кладёт свои руки на её плечи. Кофта, которую девушка нашла этим утром, не даёт ей почувствовать холод его рук. Но позволяет чувству тревоги вернуться. Напомнить о том, что она никогда не будет в безопасности. – Не забывай, Эйприл, – имя. Боже, она вновь слышит своё имя, которое начинает казаться чем-то выдуманным, – у тебя есть своё место в новом мире. И та мысль, что оно может быть по правую руку от меня, имеет место быть. С этими словами он покидает комнату.ДЕНЬ. 108
«…В тот день я также понял, что Голос говорил со мной в последний раз. Больше нечего было сказать. Все было в моих руках. Я никогда больше не буду сомневаться в своей судьбе. Я был готов. Мое избиение от этих трех головорезов, которые скоро станут не более чем пылью, было моей коронацией, моим помазанием Отца…»
– Думаешь, так и было? – Произнесла девушка, сплюнув зубную пасту. – Мне был интересен этот момент. То есть… Голос не говорил с ним до момента попадания в Монтану? Ведь после он вещал, как минимум, трижды при мне, что слышал голос. Плюс пророчество о смерти рыжика, – Эйприл через зеркало замечает, как Иоанна передёргивает от подобной клички своего старшего брата. – И твоей тоже, – она улыбается. – Всё сбылось, если так подумать. Её всё ещё задевало пророчество, что было уготовано Иоанну. То, из-за которого он здесь, а не похоронен под слоем грязи. Эйприл не понимала, почему её бесит это. И почему именно она сейчас в бункере с Сидом младшим, а не его главная подстилка. – Да, он начал чаще слышать Голос после того, как мы поселились в лачуге на центральном острове. Чем ближе к Коллапсу, тем чаще. – И в последние дни? – Эйприл обтирает рот полотенцем и поворачивается лицом к собеседнику. – Да. Перед… перед арестом Бог рассказал ему о том, что будет через семь лет, – книга в руках Иоанна захлопнулась, а сам он собирался покинуть комнату. Ведь все утренние процедуры по умыванию были завершены. – И что он сказал? – Дал две развилки. И… если бы ты только сказала нам «да», господи, помощница, скольких проблем бы ты нас лишила. Ты даже представить не можешь, насколько всё было бы прекрасно. – Не могу, – она пожимает плечами, следуя за Вестником. – Не можешь, – с этими словами он и закрыл в бывшем штабе Датча.ДЕНЬ. 109
«…Они превратили невинного ребенка в чудовище, искусное в сокрытии и полное подавленного гнева. Благодаря бесконечным допросам его родителей и ряда проповедников-фундаменталистов, Иоанн развил необычайный талант, которым он мог показать другим лицо, которое они хотели видеть. В глазах своих инквизиторов он стал святым, чистой душой. Для всех он был надежным человеком, настоящим другом и доверенным лицом…»
– В каком-то смысле ты стал прообразом своих родителей, – отмечает девушка. – Ты знал, что в округе тебя описывают лаконично… «Инквизитор». – Да. По сути, мои обязанности именно так и выглядят со стороны. Выглядели, – Иоанн не мог смериться с тем, что теперь всё будет иначе. – Забавно, но ведь Иоанн-Креститель делал то же, что и я. Но его все боготворят. – Ваши дурачки тебя тоже боготворят. Но сравнивать себя с Иоанном-Крестителем – глупо. Только не говори, что руководствовался этим, когда получал приставку святости к своему имени? И Иаков… Эйприл касается своей верхней губы большим пальцем руки, смотря в сторону. Она пропускает ответ Иоанна мимо ушей. Слишком много совпадений, Сиды ведь не могли всё продумать до таких мелочей. – Иаков… – Она вновь обращает свой взгляд на собеседника. – Скажи, вы говорили когда-нибудь о том, как он умрёт? – Пару раз, – мужчина решает накрыть свои плечи одеялом. – Когда впервые услышали свою судьбу и, когда услышали, что причина нашей смерти, рыжая девчонка, что бегает по округу, отнимая землю. – Вы обсуждали обстоятельства?.. – Она подцепляет свою губу коготком, внимательно наблдая за его реакцией. – Нет, а что? Я думал, мы будем обсуждать мою незавидную судьбу, честно говоря, а не моего брата, которого ты так бесцеремонно убила на вершине горы. – Самой высокой горы округа. Ты всё ещё не понял? – Нет, – Иоанн хмурится. – Лестница Иакова тебе ничего не говорит? Вы примерили на себя эти образы… слишком буквально. А Иосиф, кто в этой истории? – Спаситель, – с этими словами Иоанн вновь открывает книгу.«…Для всего мира он был Джоном Дунканом, человеком, рожденным в зажиточной семье, унаследовавшим небольшое состояние, когда умерли его родители. Для всего мира он был преданным сыном, который оплакивал их с достоинством на похоронах. Ибо он был искусен в крокодильих слезах. Иоанн был человеком в маске. Он носил шелковые галстуки, как полицейские под прикрытием носят бандитские расцветки. Он ненавидел общество. Он знал лучше, чем кто-либо другой, что его основы были глубоко погружены в болота нищеты; это общество не могло бы процветать без бедных детей в пригородах таких городов, как Ром, Атланта и многие другие. Тот факт, что никто не знал о его внутреннем гневе, сделал его еще более опасным. Он хотел посмотреть, как все рушится, он хотел, чтобы мир горел. … Когда мы воссоединились, Иоанн даже ненавидел себя. Он ненавидел свое жалкое детство и взрослую жизнь в равной степени. Он жил жизнью прямо из бульварного романа, пристрастился к сексу и наркотикам, устраивал модные вечеринки с участием известных актеров, пресловутых гангстеров, полицейских и федеральных судей…»
С каждым словом, что отпечатывалось на губах Иоанна, Эйприл всё больше зарывалась в кокон… скорби? Именно эта энергетика исходила от мужчины, и ей становилось не по себе. Это странно. Она читала «Слово», не думая о том, как Иоанн пережил этот период своей жизни, но сейчас, когда всё это исходит от него, она понимает. Понимает и принимает. – Ты не был похож на наркомана в нашу встречу. Иначе я бы даже не заговорила с тобой. Не переношу их, – произносит девушка, тут же вспоминая образ Веры. К ней тянуло, и это было странно. – Тогда я был неделю в завязке, может быть, чуть больше. Точно помню, что не употреблял три дня до появления Иосифа на пороге моего кабинета, – Иоанн склоняет голову на бок, будто что-то выискивая. – Что ты испытал… когда увидел его? – Брови хмурятся. – Он рассказал о своих впечатлениях, но ты… ты ведь должен был что-то почувствовать, когда услышал его имя. – У меня сердце забилось чаще, – мужчина поднимается и буквально падает рядом, по левое плечо от Эйприл, зарываясь в кокон из одеяла, который она соорудила ранее. – Я будто нашёл то, что потерял очень давно. – Ты говоришь словами Иосифа, – Броди оборачивается к мужчине, который решил поселиться рядом. – Я же хочу услышать твои. Если бы я хотела услышать про Коллапс, про Голос, про… вас, наверное, я бы обратилась к нему. Но я спрашиваю тебя, Иоанн Сид. Что ты почувствовал, когда увидел своего брата на пороге? – Ненависть, – он подкусывает нижнюю губу, посмотрев вниз, на Эйприл. – И примесь облегчения. – Почему? – За три дня до его появления я устроил вечеринку, в надежде, что непроглядная скорбь исчезнет, что вся эта музыка и светодиоды помогут мне, – Иоанн закрывает глаза. – Не помогло. Я подошёл к барыге, который присутствовал там, взял таблеток двадцать со словами, что это для друзей, а после заперся в ванной и глотал одну за другой. Но… как видишь я здесь после всего. Он приподнимает подбородок, отводя взгляд в сторону так, чтобы борода не мешала разглядеть борозду на шее, а после приподнимает руку. Два заживших шрама, некогда оставленных вдоль руки. – Боже, – Эйприл придвигается ближе и, продолжая обнимать себя, стучится в его грудь, - откуда у тебя такое рвение убить себя? И почему ты раз за разом выживаешь? Это начинает надоедать, – в её голосе слышен смешок. Подобные шутки обычно выводили Вестника на новую ветвь разговора. Но не сейчас. Сейчас Иоанн открывает глаза, полные сожаления за то, что он сказал сейчас. Он нервно сглатывает. Броди слышит это. И после мужчина поднимает руку к V-образному вырезу на кофте, стаскивая его вниз. Уныние. Он демонстрирует ей свой грех, в очередной раз предостерегая. – Я помню, – тихо шепчет девушка. Её пальцы же сами тянутся к вырезанным на груди буквам. Кто это сделал с ним? Всегда было интересно. Глядя на грех каждого из сектантов, даже на Иосифа, глядя на тату, что украшали их тела, она всегда понимала, что это дело рук Крестителя. Его след читался на тату, на шрамах. Но вот с ним… Все его руки были вытатуированы различными знаками, а это Уныние… Неужели он сам вырезал его? Эйприл касается гласной буквы и тут же чувствует, как холодные пальцы Вестника Долины касаются её подбородка, заставляя оторвать взгляд от злополучных букв и обратить на голубые глаза, заполненные болью. Без шуток, иногда Эйприл думала о том, что Иоанн имеет настолько выразительные глаза лишь по причине вселенской скорби, что таится в них. В этот момент он поддаётся вперёд, вновь обжигая своим дыханием её лицо. Так теплее. Поцелуй. Пусть Эйприл и пыталась скрыть этот факт от себя самой, но становилось всё более очевидным, как сильно она желала вновь ощутить его губы на своих. Вновь прикусить до крови, что после оставит след на её подбородке или щеке. Сид, наконец, отпускает ворот своей кофты, вогружая руки на талию девушки и притягивая её к себе, заставляя полностью отдаться ему. В его полный контроль. Иоанн Сид искусный манипулятор – это отмечали все, в том числе и его старший брат, написавший книгу. Он манипулятор, а она попала в этот сладкий плен. Рука, вытатуированная грехами, сжимает женскую талию до боли. Приятной боли. А после резко отпускает, и мужчина забирает Эйприл в объятия, в которых они и засыпают.ДЕНЬ. 110
ДЕНЬ. 111
«…Некоторые были искренними, другие - нет. Несмотря на наши грандиозные планы, наше сообщество также привлекло завистников, людей, которые мечтали о власти и хотели проявить свое господство. Однажды один из интриганов, мечтавших узурпировать меня, исчез после того, как мы выгнали его. Что с ним стало? Мы не знали. Но его исчезновение было предлогом для стука властей. Они пахли кровью. Полиция нашла нас и допросила нас. Без доказательств они пытались тайно обвинить нас в убийстве пропавшего человека. Я объяснил, что все в мире скоро умрут, поэтому мы не были заинтересованы в такой отвратительной мести. Все умрут, кроме тех, кто присоединился ко мне. Слухи - мощное оружие. Они могут осуждать невинных, разрушать репутацию. Даже сегодня наши враги распространяют этот яд среди слабоумных. Меня не волнует такая клевета или те, кто в нее верит. Эти люди не могут быть спасены. Они те, кто подчиняется голосу своих хозяев, которые верят всему, что говорят газеты и телевидение. Они кланяются властям. Они умрут без понимания; им скажут, что нечего бояться до самого конца. Сегодня мы извлекли уроки из своих ошибок, и Иоанн гарантирует, что те, кто присоединяется к нам, имеют чистые намерения. Но в то время, чтобы спасти нашу общину, у нас не было другого выбора, кроме как покинуть Ром».
Иоанн замолкает. Пальцами он перебирает рыжие волосы, что переходили в блонд. И эта тишина пугает. Пугает, казалось, не только девушку, лежащую на груди Сида, но и его самого. Об этом говорило его сердце и то, как быстро оно билось. – Тебе страшно? – Он решает заговорить. – Я не понимаю, почему ты не боишься? Ни в один из моментов, когда мы виделись, я не видел в тебе страха, если не считать, конечно, Троя. Но… я не уверен, что эмоции, пылающие в твоих глазах, можно было принять за страх. – Когда я убила Веру, – Эйприл сходит на шёпот, а рука, перебирающая её волосы, останавливается, – я передала все её слова Марку. На что он сказал лишь одно: героизм. Синдром героя, который должен всех спасти, всем помочь и остаться победителем. – Только что я прочёл тебе то, что ты восприняла не так, как написано, не так ли? – Да, – голос девушки дрогнул, но она продолжала со спокойствием обводить что-то на кофте Иоанна. – Я думаю, вы убили того неугодного паренька. – Так и было, – признаётся Сид, а Эйприл замирает. – И даже поле этого ты продолжаешь лежать здесь, что-то вырисовывать. Я иногда не понимаю, – вновь шёпот, – человек ты или машина, не способная на проявление эмоций и чувств? Только Гнев, и всё. – Я… – она хотела что-то возразить, но Сид прервал. – Ты только что прочла и поняла, что мы убили того беднягу, – он срывается, скидывает с себя Эйприл и поднимается на ноги. – Я убил твоего ближайшего друга, а после этого ты приняла меня. Я один из тех, кто устроил этот чёртов апокалипсис, – он указывает в сторону двери. Вновь признание, но в этот раз не под действием алкоголя. – Я убил твоего драгоценного Датча, – официальное имя сменяется прозвищем, чтобы сильнее уколоть её. Она это понимает. – Датча?.. – Когда мы с Марком зашли сюда, здесь было пусто. Мы поговорили, – Иоанн облокачивается на стержень кровати. – Затащил тебя. Его всё ещё не было. Времени тоже. И я запечатал бункер, – мужчина разводит руками, на что Эйприл лишь выдыхает. Больше всего она боялась сейчас услышать признание в том, что Сид выгнал старика на радиоактивную землю или же поступил, как с Марком. Но… всё проще? Или так только казалось. – А после… Помнишь стук? – Он наклоняет голову. – Тот животный стук по люку, – получив положительный кивок, он продолжает. – Я тут же побежал к камерам, проверить, что это. – Ты сказал, что это был олень. – Это был Ричард. На последнем издыхании, судя по всему, дополз до своего любимейшего бункера. Когда мы выйдем отсюда, его тело будет в паре метров от люка. Волки слегка оттащили его для удобства. Эйприл хаотично хлопала глазами. По факту: убийство ли то, в чём сейчас признался Иоанн? Да если и так, то не первое, что он проносит на своих руках. Но Датч… он был как отец в этом округе для юной полицейской. Да. Лучшее описание. Но… она вновь готова его простить? – Ему ведь нельзя было помочь? Двенадцать дней под радиацией? – Нет, нельзя, – его губы сжимаются в тонкой полоске. – Неужели ты не хочешь избить меня? Убежать? Хоть что-то сделать? Боже, – Иоанн подносит руку ко рту. – Назови меня мудаком, как ты любишь. Хоть что-то. – Я… – Эйприл в защитной позе обнимает себя, словно пытается отгородиться от того, что сама не готова признать. – Я пойду спать. Завтра новый день и новая глава. Она встаёт, но уйти далеко не удаётся, ведь Иоанн хватает её за руку, притягивая к себе. – Хоть что-то, – еле слышно шепчет он, вдыхая воздух в женские губы. – Хоть что-то, – повторяет мужчина более настойчиво. – Я не готова признаться даже себе в том, что чувствую к тебе, а ты говоришь?.. – Зелёные глаза покрываются пеленой. Солёной пеленой, что щиплет засохшие глазницы. Эйприл машинально моргает, а слеза скатывается по щеке. Иоанн ослабляет хватку.ДЕНЬ. 112
«…Я внимательно изучил карту, мой взгляд задержался на Монтане — и так я нашёл его. Название, напечатанное крошечным шрифтом, название, что я никогда раньше не слышал, но которое было очень многообещающим: округ Хоуп…»
– Как это было на самом деле? – Девушка изворачивается голову, сидя на полу. – Он проснулся с чёткой мыслью. Что нам нужна надежда, а после… Думаю, понятно, почему мы выбрали Монтану.ДЕНЬ. 113
«Мы без проблем обосновались в округе Хоуп. Благодаря Иоанну и его приличному состоянию, мы обзавелись землёй и фермами без всяких хлопот. Местные были дружелюбны. Как мы и думали, они привыкли к подобным пришельцам, которые спасаются бегством от тисков порочного общества. Иоанн быстро установил связи с руководством городов долины. Всего за несколько месяцев он наладил дружеские отношения со всеми мэрами, шерифами и другими важными людьми. И за эти же несколько месяцев он узнал все их грязные секреты.»
– Мэрами… Шерифами… – Эйприл буквально прерывает его и смотрит с явным непониманием. – Уайтхорс и… – Девушка пыталась вспомнить имя. – Вёрджил, – Сид помогает ей. – Да, они все относились к нам хорошо, пока я не предъявил права на землю, а Иаков не начал действовать своими методами. Тогда, во время делёжки регионов, они буквально начали плевать в нас, называть психопатами. Твоему дражайшему шерифу было абсолютно плевать, что я выкупил землю под строительство ранчо, плевать ему было и на то, что лесопилка по бумагам так же принадлежала мне. – Осталось в округе то, что не принадлежало тебе? – Да, – соглашается он. – На тот момент достаточно много. Если брать нынешнее положение: мне не принадлежал лишь Фоллс Энд. – Но ты пытался забрать его силой. – Верно подмечено. С каждым новым словом Иоанна, в голове Эйприл сеялось сомнение. Честно говоря, она всё чаще возвращалась к их разговору в момент, когда мир ещё не пылал огнём. В момент, когда Сид спросил: уверена ли Эйприл в том, что верно выбрала сторону? Она сомневается. Сомневается, но, может быть, лишь по причине того, что Иоанн – её единственный союзник под землёй.ДЕНЬ. 114
«Если ты дочитал до этого места, то надежда еще жива. … Лишь немногие смогут спастись. И ты заслуживаешь быть в их числе. Я знаю, что заслуживаешь. Точно так же, как они заслуживают смерти, ты заслуживаешь спасения. Мы — одна семья, а я — ваш Отец. Вместе мы придём к Вратам Эдема».