купить можно всё,
только жаль, что не улыбку твою.
Единственный спутник – тишина. Наверное, к ней привыкла Эйприл, блуждая по пустоши нового мира уже который месяц. Сегодня всё изменилось. Тишина сменилась ворчащим Вестником пришедшего апокалипсиса. Честно говоря, в какой-то момент Броди даже подумала: как она прожила с этим человеком почти семь лет под землёй и не сошла с ума? Тяжело. – Сколько ты провела в Новом Эдеме? – Резко его возмущение о пришедшей жаре сменяется на вопрос по существу. – Достаточно. – И насколько тебя поразила радиация? – Хороший вопрос. Он заставляет Эйприл остановиться и посмотреть на Иоанна. Он ни разу не был в окрестностях Уайттела дальше некогда их общего дома, но прекрасно знал, что Иосиф выбрал радиационную точку для нового прибежища. – Не думаю, что сильнее, если бы я осталась под одной крышей с тобой, – она кивает и идёт дальше, пробираясь через наросшие кустарники. – Конкретно в Новом Эдеме радиационный фон приемлем для проживания, а вот чуть дальше… – Эйприл вспоминает стену, за которую лучше не заходить. – Скажем так, радиация и Блажь – плохая смесь. – Это и дураку было понятно. Дураку. Но не семье Сидов, что сливала свою разработку в реки округа. С другой стороны именно пары Блажи в воздухе позволили земле восстановиться быстрее, если верить знающим людям, с которыми успела пообщаться бывшая помощница. – Неужели даже мысли не возникло вернуться? – Иоанн останавливается у реки, смотря на возвышающийся бункер вдалеке. – Куда? – Девушка вздыхает, садясь на песок. Немного отдыха им не повредит. – В наш дом, – кажется, только сейчас бывшая помощница замечает пробившуюся седину на волосах Иоанна. – Я ждал, правда ждал, – он садится рядом, постелив на песок такое старое и потёртое пальто с самолётами. – А ты просто забыла? Променяла меня на… слепую веру? Они поменялись местами. Это становилось всё более очевидным. Раньше Эйприл была той, кто показывал свои эмоции и негодование, а вот Иоанн… Как бы девушка не возражала ему, он всегда всё сводил к одному – к своей вере в Отца. А сейчас он зовёт эту веру слепой. Слепой, пустой и ненужной. Через какой Ад нужно было пройти, чтобы вот так просто забыть то, во что ты верил последние осознанные годы? – Что он тебе говорил? – Мужчина опирается на собственные колени руками и смотрит на Броди. – Как заставил прийти к этому? К чему? Логичный вопрос, который может возникнуть моментально. Вот только взгляд Иоанна говорил о многом. Всю дорогу он осматривал кожаное одеяние Эйприл, которое она собственноручно сделала из шкур убитых животных. – Ничего из того, что бы не говорил мне ты, – девушка виновато отводит взгляд. – Возможно, он просто смог добраться сюда, – палец в кожаной обёртке касается виска, пробившись сквозь рыжие волосы. – А я не смог? – Ты, скорее, пытался проникнуть в сердце, чтобы я перестала метать в тебя кухонные ножи. Эйприл слышит усмешку со стороны, а после видит перед собой руку, всю в татуировках. Иоанн поднялся и, удерживая в руках своё пальто, приглашал продолжить путь. Что им скажет Отец, когда они достигнут бункера? Это загадка даже для Эйприл. Она знает лишь о том, что Голос вновь посетил Иосифа. Вновь поведал свой замысел. И Отец снова встанет на путеводную точку. С Иоанном было приятно молчать. В этот момент сердце предательски оттаивает, напоминая бывшей помощнице шерифа о том, кем она была для этого человека и какое место он когда-то занимал в её сердце. Напоминая. Ровно до того момента, пока Сид вновь не откроет рот и из него не польётся Уныние. Он до сих пор не избавился от него. Печальное зрелище. – Кстати, – осматривая взорванную дверь бункера, Иоанн оборачивается к Броди, с тоской смотря на её одежду, – Уолтер… Он ведь жив, да? – Да, из него вышел прекрасный охотник, – с улыбкой Эйприл обходит бывшего Вестника Долины и проходит в тёмное помещение бункера. Она не знает, куда идти. Отец может быть, где угодно. Уолтер – один из немногих людей, не обходящих Эйприл стороной в Новом Эдеме. Даже в этот путь бывший помощник шерифа смог достать для неё лодку. Хорошую лодку. А вот община... Она всё ещё ловила на себе гневные взгляды некоторых членов общины, слышала перешёптывания за спиной. Конечно. Она, возможно, убила их родных, и так просто простить? Это невозможно. Невозможно, если не верить Отцу. Он сказал, что скоро всё образуется, и Броди получит заслуженный отдых от подстрекательств со стороны. – Рад за него, – она, кажется, даже прочувствовала улыбку сквозь волны его голоса. Кажется – ключевое слово. Ведь даже внешняя улыбка на лице Иоанна Сида не всегда передавала его реальные чувства. Они пробрались через все этажи, Отца нигде не было, по всей видимости ещё не пришёл. И вот Иоанн остановился возле столовой. Он тут же нырнул в помещение, а Эйприл осталась ждать у арки. Первая мыль – он возьмёт перекус, и они вместе найдут, где переждать. Нет. Глупо было так думать. В вытатуированных руках появляется коричневая бутылка с этикеткой пива, выпущенного ещё до бомбёжки. – Ты ведь бросил пить, – заботливо отмечает она, склонив голову к дверному косяку. Он бросил. Бросил пить три года назад. Можно предположить, что в тот момент, когда в бункере Датча не осталось и банки с алкоголем? Нет. В один из дней Иоанну стало тошно от своего отражения в зеркале: оно всё больше напоминало ему погибшего брата. Оно всё больше напоминало. А он всё больше давил на груз вины Эйприл. Давил, словно искусный психолог. Давил, заставляя её старые раны разорваться. Именно тогда из глаз девушки впервые вытекли первые слёзы не от Унылых рассказов жизни Иоанна, не от какой-то внутренней борьбы, а от слов. Слов человека, которому ты доверил своё сердце. После первой капнувшей на металлический пол слезы Иоанн вылили весь алкоголь и больше не притрагивался к нему, даже выйдя на поверхность. – И снова начал в тот момент, когда ты променяла меня на этот сраный Эдем, – улыбка, врезающаяся в самую душу. Он так привычно разворачивается и следует к барной стойке. – Ты не можешь так говорить, – она не понимала. Не понимала, как он мог оскорбительно отзываться о «деле всей его жизни». – Могу, – крышка отлетает в сторону, когда открывашка касается горлышка бутылки. Иоанн прокручивает её в руках, а после смотрит на Эйприл. – Я единственный, кто может так выражаться. – Бог не прос… – Плевать мне на Бога, как ты не поймёшь? – Глоток. Приятный вздох. – Плевать, и всё тут. Я потерял веру в него. – В какой момент? – Броди оглядывается, тяжело вздыхает и садится напротив так, чтобы заиметь опору в виде стены. – В какой? – Иоанн недоумевающе смотрит. Будто она должна знать ответ, но… Возможно, его бы с лёгкостью знала прежняя Эйприл Броди, но явно не та, что сидела перед ним. – В тот, когда жизнь превратилась в сражения-сражения-сражения. – С кем? – С собой, – он делает ещё один глоток. – С саранчой, что не перестаёт наступать. Ваше сопротивление сменилось грязными рейдерами, а Джозеф*, – она слышит, как имя Отца, вырвавшееся из уст бывшего Вестника, теряет священную приставку. Это знак. Дурной знак, – только и делает, что твердит о том, что мы должны выстоять, должны бороться за правое дело Господа. К чёрту это! – Ты груб. – А ты мила. Резкая смена ветви диалога, милая улыбка – его главное оружие. Главное оружие Иоанна Сида, которое он использовал при каждой их ссоре под землёй. И это работало. – Знаешь, с чем я ещё устал сражаться? – Его каштановые волосы касаются той же бетонной плиты, которая выступала опорой и для Эйприл. – И с чем? – Со своим Унынием, – его глаза касаются барной стойки, словно прячась от взгляда Эйприл. – С тем, что план Господа состоит в том, чтобы я потерял всех, кто был мне дорог. Джейк, здравомыслящий Джозеф и… ты. Эйприл хотелось сказать, что он не терял её, накрыть эти слегка дрожащие руки своими, но звонкий голос не дал. Отец. Он появился в проёме незаметно. – Необходимо чем-то жертвовать, если хочешь хороший финал, – ставший родным голос проносится с характерным эхом по обеденному помещению. Усталый взгляд цепляется за бутылку на столе, а после касается Иоанна. – Ты ведь из тех, кто хотел праведный исход, разве нет? – Хотел, но какую цену я должен заплатить, чтобы прийти к нему? – Иоанн демонстративно поднимает бутылку в воздух, словно салютуя Отцу, словно не понимая значения того самого слова. Праведный. – Осталось немного, – руки Иосифа тянутся к барному стулу и, поставив его так, чтобы оказаться между ещё двумя присутствующими, садится. – Когда я подводил тебя? Когда Бог подводил тебя? Он обещал тебе старость в новом мире, если ты… – Если я впущу любовь в своё сердце и бла-бла-бла, – отпускает Сид младший, недвусмысленно глядя на помощницу. – Эта слепая любовь привела меня к этому, – Иоанн обводит помещение рукой с бутылкой. – Эта любовь даже не поняла, что всегда являлась ей, – улыбка. Эта улыбка, заставившая Эйприл отвести взгляд. Каждый раз, когда её ушей касалась фраза про возможный исход для Иоанна, Эйприл ставила на Холли. На то, что глуповатая блондинка станет неким катализатором всей скопившейся в мужчине боли. И даже, когда, казалось бы, напрямую Иоанн признавался ей, Броди косилась в сторону проходящей мимо Холли, многозначительно кивая Вестнику Долины. – Хорошо, – продолжает Иоанн. – Я впустил. Я попытался побороть своё гнетущее Уныние, но петля вновь и вновь появлялась на моей шее, завязываясь всё крепче. Неужели это и есть праведный исход, к которому я должен был прийти? После этих слов взгляд зелёных глаз касается шеи, обтянутой в свитер. Свежая борозда. Это нескончаемый груз. – За жизнь нужно бороться, ты ведь это понимаешь? – Отец вздыхает. Вздыхает, понимая, какие события привели их в это место. – Зачем мне нужна такая жизнь? Для кого? – Для оставшихся в живых людей? – Эйприл не выдерживает, прерывая даже Иосифа, который собирался ответить на вопрос брата. – Хватит быть таким эгоистом. Подумай о других. – Много думала о других, стоя посреди острова Отца и принимая решение? – Иоанн смотрит исподлобья. – Напомню, что во всём виновата ты, милая. – Хватит, – Отец вскипал в несвойственной ему манере. – Пойдём пройдёмся у шахты, Иоанн, – он встаёт, с надеждой смотрит на брата и, когда тот встаёт следом, с облегчением выдыхает. – Эйприл, поспи. Думаю, ты устала. Поговорим на рассвете. Оба Сида покидают помещение, Броди же остаётся сидеть. Некоторое время, словно обдумывая тот монолог, который лилися из уст Иоанна. Должна ли она винить себя в том, что с ним происходило? Нет. Это Уныние. И только оно. Девушка поднимается. Вмешиваться в диалог между братьями – бесполезно. Нужно найти прибежище на эту ночь. Броди долгое время ходит по этажам, где видит брошенные второпях вещи, кровати, заплесневевшую еду, оставленную из-за экстренного переселения. Всё это перед глазами, но до сих пор нет места для ночлега. Она сама не понимает, как ноги приближаются к кабинету. Серому кабинету, лишенному освещения. Дверь поддаётся, и перед ней прекрасный уютный офис бывшего Вестника этого региона, сохранённый под слоем семигодичной пыли. Конечно. Никто бы не посмел сюда ступить без разрешения Иоанна. Единственное, что выбивалось из общего антуража – небольшое ведро с водой, которое наполнялось по капле, падающей с потолка, раз в несколько часов. Эйприл садится в кресло и не успевает заметить, как засыпает. Две капли, ударившие по носу, заставляют Броди невольно поморщиться через несколько часов и открыть глаза. В горле сушит, а желудок предательски урчит. Наверное, только сейчас она понимает, что всё, что она выпила за день, – три глотка воды и чашка чая у Ким, а всё, что съела, – небольшое яблоко. Миновать малое пространство, чтобы вернуться туда, откуда она пришла. На кухню и обеденную зону. Бобы отправляются на плиту, а бутылка с водой оказывается в руках Эйприл. Хорошо, что выживальщики не заглядывают в столь крупные бункеры из-за опаски перед эдемцами. Хорошо. – Отопление до сих пор работает, накидку хоть сними, – хрипловатый голос, раздавшийся из угла, заставляет Броди встрепенуться. – Не спишь? – Единственное, что она способна выдавить. – Ждал того, кто сможет что-то сделать с этими проклятыми бобами, – в памяти всплывает сцена, где Иоанн устроил пожар в бункере Датча, пытаясь сварить бобы. – В бункере? – Девушка вооружается ложкой. – Где сейчас только три человека? – Ага, – Иоанн поднимается, медленно подступает к Эйприл, остановившись за её спиной. – Серьёзно, снимай этот балахон. Руки медленно касаются застёжек, выточенных из дерева. Эйприл поддаётся, но лишь из-за того, что действительно жарко и остаться в штанах и заправленной майке – неплохой вариант. Как Иоанн любил говорить: под землёй Бог не видит. Он не отходит. Остаётся стоять. В сознании Броди создалась идеальная картина, в которой он учится, как правильно варить пресловутые бобы, но понимает, что ошиблась, когда Гордыни на лопатки касаются чужие руки. – Что ещё он сделал? – Голос проносится над самым ухом. – Многое, – рука перестаёт помешивать бобы. В голову лезут неприятные воспоминания исповеди Эйприл перед Отцом. – Многое, – она выключает плиту и отходит, стараясь сбежать от рук Иоанна Сида. Рассыпает бобы по двум тарелкам, протягивая одну из них мужчине. – В тебе есть только четыре греха, милая, – он застывает, взяв тарелку. – Ты всегда говорил лишь про Гнев, – грудь жжёт. Жжёт тот самый выцарапанный грех. – Гнев, – кивает Иоанн. – Гордыня, – он делает шаг навстречу, касаясь женской лопатки. – Зависть, – правую ногу обжигает. Обжигает от воспоминаний. – И похоть, – над самым ухом, заставляя узелок внутри предательски взвыть. – Расскажешь мне, от скольки из этих грехов Отец успел очистить тебя?