Шесть монет

      — Здесь «b». А в следующем варианте — «с».       Юри даже не вздрагивает, когда неожиданно, над самым ухом, раздаётся мужской голос. Лицо всё так же нейтрально-расслабленно, он лишь внимательнее вчитывается в вопросы коллоквиума.       — Эй, можешь мне верить. Я на ноутбуке Олега Витольдовича посмотрел.       Юри и бровью не ведет. Не то, чтобы ему так уж была нужна помощь Виктора, но почему бы иногда и не воспользоваться подсказками? Благодаря им Юри уже сдал на отлично несколько срезов, из-за чего получил бонусом тихую зависть одногруппников.       Тонкие бесплотные пальцы легко ложатся на его запястье, пронзая кожу острыми иглами замогильного холода. Чувствовал ли Юри прикосновения Виктора? Нет. Никакого привычного давления на кожу, ничего, что сказало бы ему о касании. Лишь холод.       — Юри, — вздыхает Виктор, пристраиваясь на расположенный рядом подоконник. — Я знаю, что ты меня слышишь и видишь. Сколько можно притворяться?       Ответом служит негромкий скрип ручки по бумаге. Юри ас в игнорировании.       — Не будешь меня замечать — я буду тебя отвлекать.       В помещении несколько раз мигает свет, вызывая неодобрительный гул голосов. Юри не может не хмыкнуть.       — Нет? — Виктор задумчиво потирает подбородок, слегка хмурясь. — Может быть тогда так… — Стопка бумаг на столе преподавателя разлетается неожиданным порывом ветра.       — Да что такое! — возмущается мужчина, наклоняясь под стол за рассыпанными бумагами. — Вроде же и сквозняка нет, окна закрыты.       — Полтергейст, Олег Витольдович! — тут же доносится с задних рядов. — Сначала свет, потом бумаги — это знак.       — Тише там! — обрывает преподаватель, наконец разгибаясь. — Какой ещё полтергейст? Пишите лучше коллоквиум, времени не так много осталось. Не отвлекайтесь.       Юри не отвлекается. Он очень сосредоточен на вариантах ответа в очередном задании.       — Хм… Может, мне тебя поцеловать?       Перед ним возникает лицо Виктора, с тянущимися к нему губами.       — Прекрати! — взвизгивает Юри, отшатываясь.       Вскрик неожиданно громко звучит в аудитории, отражаясь от высоких бледно-зелёных стен. Все взгляды прикованы к Юри.       — Господин Кацуки?       Юри становится ярко-пунцовым.       — И-извините… Это… я не Вам, Олег Витольдович. Это случайно.       — А кому же? — сухо интересуется мужчина, оглядывая с неодобрением Юри. — Чем Вы вообще занимаетесь на занятии? Вам не нужно время для ответов? Так сдайте работу. Нет? Тогда попрошу Вас впредь более серьёзно отнестись к заданию и не отвлекать остальных, иначе я буду вынужден Вам указать на дверь.       Оставшаяся часть занятия проходит в тишине и спокойствии. Виктор не мешает, а Юри так смущен, что вообще не может поднять ни на кого взгляд.       Звонок звучит долгожданным избавлением. Юри, сдав листок с заданием, закидывает тетрадь в сумку и, поколебавшись, извлекает из одного из боковых карманов наушники и вставляет их в уши. Хороший способ отгородиться от внешнего мира. И от Виктора в частности. Благо, тот понимает намек и остаётся в аудитории, предоставляя Юри хоть какую-то свободу и личное пространство.       Юри идет в столовую. Он припозднился, и почти все столики уже заняты, а длинная очередь из оголодалых студентов убивает последние крохи энтузиазма. К счастью, он замечает взмах рукой за одним из столиков — Пхичит. Облегчённо улыбнувшись, Юри направляется к другу.       — Давай, присаживайся, — кивает Пхичит, указывая на свободный стул. — Я нам ещё по салатику с чайком взял к бенто. Ты же не против?       — Нет, совсем нет, — Юри усаживается напротив, притягивая к себе поднос с едой. — Спасибо, что место занял. Не знаю, что бы я без тебя делал.       — Совсем бы пропал, — фыркает Пхичит. — Кстати, вот, держи. Это тебе.       Юри с удивлением смотрит на стопку бумаг с напечатанным текстом.       — И? Что это?       — Пьеса для новогоднего вечера. «Двенадцать месяцев». Ты же у нас в театральном кружке, — как ни в чём не бывало поясняет Чуланонт, пожимая плечами. — Я твой текст выделил жёлтым. Ты — профессор естественных наук.       Юри требуется несколько секунд, чтобы полностью осознать слова друга.       — Что?! — изумляется он. — Ты же говорил, что участие в самодеятельности просто для галочки. Какая пьеса, Пхичит? Я не давал своего согласия.       — Юри, прекрати паниковать, — вздыхает Пхичит. — Ты не можешь полностью игнорировать деятельность клуба, в котором состоишь.       — Но ты говорил, что мне ничего не нужно будет делать! — не унимается Юри. Он действительно очень зол на друга.       — Так разве это «делать»? Пару строчек расскажешь про весну и травку, которая зеленеет. Всё! Тебе даже петь не придётся…       — Петь? Это ещё и мюзикл? — скулит Юри. — Да я по-русски едва говорю, какое петь?       — Так тебе и не нужно. Говорю же, просто несколько строк текста. Остальные будут петь и танцевать.       Пхичит отодвигает поднос и кладёт свою руку поверх руки Юри, мягко сжимая. Нежный, успокаивающий жест, полный заботы. Вот только Юри не уверен, что это ему сейчас поможет. Он взволнованно поднимает взгляд от их сцепленных на столе пальцев только затем, чтобы увидеть входящего в столовую Джей-Джея. Сердце пронзает яркой вспышкой боли: они так и не поговорили с того злосчастного вечера.       — Нельзя замыкаться, тебе нужно больше общения. Новогодний спектакль — прекрасная возможность. Чем не повод создать новые совместные воспоминания, как говорят у вас в Японии? — Пхичит наконец замечает нервозное состояние Юри. Пройдя взглядом по залу, он недовольно поджимает губы, выражая презрение. — А, этот явился… Забудь о нём. Он не достоин тебя.       Забыть. Проще сказать, чем сделать. Юри и сам не знал, что происходит сейчас между ним и Жан-Жаком. Ясно было одно — их отношения не закончились тогда в клубе. Слишком сильно его сердце билось в груди, когда он встречал короткие смущённые взгляды Леруа. Кто-то из них должен сделать первый шаг.       — Я сам разберусь, Пхич, — Юри поднимается из-за стола. — Знаешь, с постановкой это не такая и плохая идея. Я прочитаю текст. А теперь извини, скоро лекция. Мне ещё подготовиться нужно. Встретимся вечером.       Кивнув на прощание, Юри скрывается из вида, смешавшись с толпой студентов.

ღღღ

      Большой палец нерешительно замирает над глянцевым экраном. Уже в который раз Юри набирает и стирает сообщение, так и не решаясь его отправить? Вот и сейчас. Он давно должен быть на парах, а не сидеть на подоконнике туалета и страдать о бывшем, как какая-то девчонка-малолетка. Юри вздыхает и, так и не отправив сообщение, открывает галерею телефона: красивое улыбающееся лицо Джей-Джея и рядом его смущённое, но счастливое…       Дверь резко распахивается, протестующе звякнув металлической ручкой о кафельную плитку стены, и в проёме появляется невысокий худощавый парень с копной светлых волос и презрительным взглядом ядовито-зеленых глаз.       Юри весь сжимается. Общение со скандально известным Юрием Плисецким не входило в его планы. Парень, хоть и был первокурсником, но уже заполучил репутацию отбитого на всю голову гопника, и от него все старались держаться подальше. Если кто и пытался сблизиться, то натыкался на неприкрытую агрессию.       Выйдя из кабинки, Юрий молча споласкивает руки, и Юри очень сильно надеется, что его не заметили. Хотя как не заметить растянувшегося на подоконнике парня с рюкзаком? Он уже готов счастливо выдохнуть, когда Плисецкий повернулся к нему.       — Ты!       В несколько шагов блондин оказывается рядом. Стоит так близко, что Юри отстранённо замечает золотые крапинки в ярко-зелёных глазах, задумываясь о том, как такая ангельская внешность может сочетаться с поистине дьявольским характером.       — Ненавижу педиков!       Что? Плисецкого не устраивает его сексуальная ориентация?       — Я видел вас тогда, за клубом, — поясняет парень, — это отвратительно. Ты с этим гандоном канадским… Ненавижу его! И тебя!       Юри пытается отодвинуться, но сзади только холодное заледенелое окно, а не спасительная дверь. Он вынужден слушать Плисецкого. Тот же, распаляясь, продолжает кричать.       — Ты думаешь, я верю в твои победы на тестах? Верю, что какой-то узкоглазый япошка, едва говорящий по-русски, может учиться лучше меня?       Юри предпочитает не отвечать, надеясь, что гнев русского гопника иссякнет сам собой, и ему таки удастся выбраться живым и здоровым из туалета.       — Я узнаю, как ты это делаешь, и тогда…       Входная дверь снова распахивается, и в помещение заходит высокий тёмноволосый парень в кожаной косухе и берцах.       — Юр, ты скоро? — интересуется вошедший, окидывая их взглядом.       — Да, сейчас, Бека. Встретил тут одного… Поговорить нужно было. Прости, что заставил ждать.       Плисецкий выходит вместе с парнем, даже не оглянувшись, а Юри так и застывает на подоконнике, не в силах пошевелиться.       Что за безумный день? Сначала Никифоров выставил его дураком, потом Пхичит пристал со своим спектаклем, а теперь вот и Плисецкий. От нервного напряжения виски стянуло словно веревкой, и Юри решил не идти на последнюю лекцию, а просто прогуляться по городу, надеясь успокоиться и освежить голову.       Питерские улицы встретили привычной серостью и накрапывающим дождём. Юри глубже натянул капюшон любимой синей куртки и зашагал по мостовой, направляясь к шумному проспекту. На самом деле, идти было совершенно неважно куда, только бы подальше от универа, от толпы снующих туда-сюда студентов.       Юри настолько углубился в свои мысли, что очнулся только в одном из питерских скверов. Тихое уединённое место, чей сонный покой нарушают лишь легкий шёпот неизвестной речушки в колыбели гранита, да редкие, пронзительные крики ворон. И всё же, что вывело его из задумчивости?       Юри огляделся. Вновь этот звук. Звук бесконечной печали — детский плач.       — Дядя… Дядь… — робкий, чуть гнусавый из-за слёз голос. — Ты можешь отвести меня домой? Я играла в парке и потеряла свою мамочку. Я зову, но её нигде нет… Ты мне поможешь?       Перед ним стоит кроха. Большие синие глаза и заплаканное покрасневшее личико в обрамлении тёмно-русых растрепанных волос. В руках кукла, а на тонких плечах хлопковый сарафан.       Юри чувствует себя неуютно в своей теплой куртке и обмотанном вокруг шеи шарфе.       Несколько бесконечных мгновений они смотрят друг на друга, прежде чем Юри срывается с места. Бежит, не разбирая дороги, перепрыгивая деревянные лавки и каменные бордюры, ступая прямо в грязное зеркало луж, пока не оказывается вновь на проспекте. Там, окружённый сотнями спешащих людей и мерным гулом мегаполиса, он наконец останавливается, чтобы отдышаться.       Да что за?! Сначала Виктор, теперь девочка. Стоило ли уезжать из Японии, обрывая все связи, если и здесь, в Питере, всё продолжается?       Даже здесь мертвые продолжают преследовать его.