Шесть монет

      Юри нервно сжал лямку рюкзака, замерев перед коричневой входной дверью. Глупо, конечно, было волноваться, когда он уже здесь, стоит у порога нужной квартиры, но беспокойство, тем не менее, охватило его, скользнув неприятной волной вдоль позвоночника и сжав леденящими пальцами страха горло.       — Смелее, — подбодрил стоящий рядом Никифоров, — звонок не кусается, да и мой тренер тоже.       Принимая незримую поддержку, он кивнул и вжал пластиковую кнопку звонка, слыша, как за стеной раздались мелодичные переливы. Спустя несколько мгновений дверь приоткрылась достаточно, чтобы Юри увидел в просвете нахмуренное мужское лицо с кустистыми бровями и щедрыми нитями седины по вискам.       — Алексей Николаевич! — Юри постарался улыбнуться как можно более радушно. — Здравствуйте! Мы созванивались по поводу интервью для студенческой газеты. Про вашего ученика, Виктора…       — Я помню. Входите, — прервал Мишин и открыл дверь шире, приглашая войти.       Юри оказался в небольшой прихожей, где, быстро скинув куртку и надев домашние тапочки, проследовал дальше по коридору, в гостиную.       — Ого, у Вас тут интересно! — он не смог сдержать восторженного восклицания, когда оказался в большом светлом помещении. Центр комнаты занимали небольшой обеденный стол и мягкие стулья, вдоль стен стояли столь же уютный диванчик и высокие деревянные шкафы с открытыми полками, на коих красовались всевозможные награды и почётные грамоты.       — Не ожидали, молодой человек? — несколько самодовольно хмыкнул мужчина, проследив за взглядом Юри. — Да… Вот они награды, творческие достижения мои и моих учеников. Как-никак полвека уже за плечами тренерской работы.       — Да… Это впечатляет, — благоговейно выдохнул Юри, присаживаясь по настоянию хозяина за стол, где уже были расставлены блюдца с печеньем и заварочный чайник. — Но всё же я бы хотел поговорить об определённом Вашем ученике. О Викторе Никифорове.       — Мой звездный мальчик… — печально отозвался Алексей Николаевич, разливая по кружкам чай. — Понимаю. У меня много было учеников за все эти годы, все они блистательны и талантливы, все не раз занимали вершины пьедесталов победы, всех люблю, но… Витя был мне как сын.       Расположившийся было на диване Виктор охнул и излишне театрально прижал руку к груди.       — Я ведь его совсем малышом взял. Помню, как привели ко мне на каток такого тонкого, хрупкого, волосы ещё эти были длинные. Совсем как девочка. Только вот в глаза глянешь — стальная решимость и упорство. Мне тогда подумалось, что с таким-то взглядом из мальца должен выйти толк. Как видите — не прогадал.       — Чемпион мирового уровня, — согласился Юри.       — Его рекорды ведь так и не побили ещё. Уж не знаю, радоваться мне или огорчаться этому. Три года как… Да… — на этих словах Юри испытал острое, пусть и иррациональное чувство вины. Было морально тяжело наблюдать за поникшим от горьких воспоминаний мужчиной, за скорбной тенью, что легла поволокой на доселе ясный взгляд. И ведь не скажешь, что вот он, Никифоров, сидит рядышком, на диване. Тренер же продолжил: — Почему интервью именно сейчас? Информации достаточно в интернете, Витя был медийным человеком.       — Мне интересен взгляд коллег, друзей, тех, кто знал его лично, — пояснил Юри. — Награды, титулы, достижения… Они прекрасны, но только ли этим был Никифоров? Что он был за человек? Что из себя представлял? Его мечты, стремления? Я хочу собрать эти крупицы информации, впечатления людей о нем, пока они ярки, чтобы… — он замялся, не зная как продолжить. Чтобы Виктор увидел свет и покинул, наконец, бренную землю? — Думаю, что его пример способен вдохновить многих, показать, чего способен достигнуть человек при должном стремлении и мотивации.       — Боже, Юри!.. — проскулил откуда-то с дивана Виктор. — Я сражен.       — Думаете, студ. газета способна это сделать? Вдохновить? — усомнился Алексей Николаевич.       — Вполне, — не моргнув глазом соврал Юри. — А теперь расскажите мне о своих воспоминаниях. Вы упомянули, что Виктор был вам как сын?       — Да, — тихо засмеялся тренер. — Сын. Любимый и такой… беспокойный в то же время. Думаю, что большей частью седины я обязан именно Виктору.       — Дядя Лёша! — насупился Виктор. — Юри, не верь ему. Он старый уже, путает много. Я очень милый и покладистый.       Если его и услышали, то никак не подали виду: Юри с интересом задавал различные каверзные вопросы и записывал ответы на диктофон, а Мишин с пылким энтузиазмом отвечал, подкрепляя свои слова многочисленными фотографиями и вырезками из газет. Виктор лишь закатил глаза — таким его помнили окружающие?       — Ну и напоследок. Если бы Вы охарактеризовали Виктора Никифорова одним словом, то это было бы… — спросил Юри, бросив быстрый взгляд за окно — грязно-серые сумерки окутывали город.       Мужчина задумался, откладывая старый альбом с фотографиями, потер подбородок.       — Ребёнок, — наконец сказал он. — Взрослый ребёнок, — и, заметив легкое недоумение гостя, продолжил: — Со временем эмоции притупляются, сглаживаются. Нас учат не открываться миру, навязывая социальные нормы. Проявлять эмоции для мужчины? Это странно. Но Витя… Он был как бы вне этого. Одинаково ярко реагировал на хорошее и плохое, всё удивляло его, волновало, находило отклик. Он брал эти эмоции, пропускал через себя и, дополнив, возвращал назад, сражая зрителей. Чистый артистизм. Одна последняя программа чего стоит…       — «Stammi vicino»? Это очень проникновенно и печально. Об одиночестве, — предположил Юри, поднимаясь из-за стола       — О поисках любви, — поправил тренер.       — О разочаровании, — заметил Виктор, поднимаясь вслед за Юри. Весь разговор он практически не вмешивался, позволяя Кацуки самому делать выводы, и лишь под конец не выдержал. Он скользнул тенью за парнем, замерев в прихожей. Наверное, следовало что-то сказать пафосное, о последних словах, о всеобщей любви, но не хотелось бередить прошлое. Отболело.       — Что ж, — улыбнулся Юри, протягивая на прощание Алексею Николаевичу руку, — спасибо за интересную беседу. Приятно было пообщаться.       — Удачи, молодой человек, — пожал руку тренер. — Не сомневаюсь, что Вы напишете прекрасную статью.       — Спасибо, — искренне поблагодарил Юри.

ღღღ

      Они шагали по ночным улицам Питера. Юри кутался в шарф, спасаясь от осеннего ветра, и задумчиво оглядывал яркие витрины магазинов, а Виктор просто шёл рядом, не нарушая молчания.       — Давай погуляем? — неожиданно предложил он, останавливаясь. Юри с удивлением оглянулся.       — Идём, — бросил Виктор, сворачивая на одну из улочек. — Не хочу в общагу, когда такая ночь. Есть одно место, которое я бы хотел тебе показать, Юри, здесь недалеко.       Юри не стал спорить. После мнимого интервью он чувствовал себя неприятно уставшим. Мишин оказался общительным приятным стариком, с богатым жизненным опытом, что немного смущало. Врать такому не хотелось.       — Куда мы? — полюбопытствовал Юри, следуя за блондином. — Проспект не в этой стороне.       Виктор лишь отмахнулся, загадочно улыбнувшись. Пройдя несколько дворов, он наконец остановился у какого-то старого дома, взглянул вверх и лишь потом посмотрел на Юри:       — Высоты не боишься? Нам вверх. Поверь, это того стоит.       Юри не успел возразить, когда призрак ловко уцепился за железную лестницу и стал быстро по ней подниматься. По-видимому, вопрос был риторическим и не требовал ответа. Вздохнув, Юри вцепился в лестницу, пробуя её на прочность, тряхнул пару раз и лишь затем стал осторожно подниматься.       Виктор уже стоял наверху.       — Прости, подал бы руку, но сам понимаешь, — извинился он.       — Да я уж как-нибудь сам, — отозвался парень, ступая на твердую поверхность кровли. Пока он ничего не видел примечательного, кроме собственно пустой и грязной площадки и вентиляционной трубы. — И? Что здесь необычного?       — Ночной город, — Виктор подошёл к краю и махнул рукой, подзывая Юри. — Вид на набережную, на Неву. Я часто сюда приходил раньше.       Юри встал рядом, благо край крыши был приподнят относительно остальной поверхности, свежий сырой ветер ударил в лицо, кусая за щёки. Внизу — свечки фонарей и суетливые прохожие, поодаль — тёмная лента реки и огоньки разводных мостов. Юри втянул прохладный, с примесью тины и влажного камня воздух, позволяя ему наполнить грудь, насытить кровь кислородом и прояснить мысли.       Вдали прогудел корабль.       Виктор шагнул назад, указал на неприметную в тени короба доску.       — Присаживайся, отсюда видно развод мостов да и теплее.       — Теплее, это, конечно, хорошо, — кивнул Юри, следуя совету русского и потирая замерзшие пальцы. — Здесь красиво, спасибо, что показал это место.       — Мёрзнешь? — нахмурился Виктор. — Подожди. Посмотри за скамейкой слева, за выступом.       Юри нагнулся, пошарил рукой.       — Вино?! — изумился он, вытаскивая запрятанный пакет со стеклянной бутылкой и пластиковыми стаканчиками.       — Да, — довольно улыбнулся Виктор. — Чтоб согреться. Не волнуйся, оно не старое, можно пить. Гоша иногда тоже сюда ходит, обновляет.       Юри лишь пожал плечами на это откровение. Открыв бутылку, он плеснул содержимое в стаканчик, пригубил — фруктовые нотки букета опалили рецепторы.       — Недурное вино, — вынес он одобрительный вердикт, прислоняясь к стене и наблюдая за движением на реке. Тепло постепенно разлилось по его телу.       Думал ли он, что будет когда-либо сидеть на крыше, попивая вино с призраком и наблюдая за разводом мостов?       Виктор вновь стоял на краю. Мягкое естественное свечение шло от его прямой фигуры, и Юри невольно залюбовался этой картиной. Захотелось стать таким же свободным и бесстрашным, не вечно робеть и смущаться, а смело смотреть вперёд, пренебрегая трудностями.       — Мне жаль, что тебя не застал летний ливень. В июльскую ночь на Балтийском заливе. Не видела ты волшебства этих линий, — продекламировал Никифоров отрывистые строчки, не спуская задумчивого взгляда с Невы. Юри едва ли осмеливается дышать. — Тихо звуки по ночам до меня долетают редко. Пляшут буквы — я пишу и не жду никогда ответа.       Сердце трепещет в груди, стучит, колотится, отдаваясь взволнованной дрожью рук. Кажется — прикрой глаза, и всё исчезнет. Юри смотрит, впитывая всей душою происходящее: черноту ночи, мягкий свет фонарей, рокот волн в сыром воздухе и, конечно, зыбкую фигуру у края крыши.       — Мысли-рифмы. Свет остался, остался звук — остальное стёрлось. Гаснут цифры, я звонил, чтобы просто услышать голос. Всадник замер, замер всадник, реке стало тесно в русле. Кромки-грани, я люблю, не нуждаясь в ответном чувстве.       Тишина, которую никому не хочется нарушать. Виктор возвращается назад, пристраивается на самодельную скамейку, Юри же молчит, поглощенный эмоциями.       — Ну, как тебе ночной Питер?       — Чудесно, — соглашается Юри, а затем подозрительно щурится на призрака, застигнутый внезапной мыслью. — Ночь, Нева, вино и стихи… Скольких ты сюда уже приводил?       — Хм, — Виктор прижимает руку к губам в задумчивом жесте, — много? Виноват, Юри, это место для поцелуев. Ты меня раскусил. Но ведь оно действует, согласись?       — Ты ужасен, — отзывается Кацуки, поднимаясь и направляясь к лестнице. — Это действует только на девушек, чтоб ты знал. Вот меня не тронуло совсем.       — Совсем?       — Совсем-совсем. Ни на йоту. Нисколечко! — кричит Юри, уже стоя на земле. Алкогольный кураж помогает намного быстрее спуститься по шатающейся лестнице. — Но ты ещё можешь реабилитироваться — проводишь меня в общежитие?       — Я тоже там теперь живу, — фыркает Виктор в ответ.       — Надо же! — усмехается Юри. — Ну веди тогда, Казанова. Я следую за тобой.       Вздохнув, Виктор сворачивает в тьму очередного двора. Юри не отстаёт.