***
Витя Глинский всегда отличался чутьем к крайне любопытным ситуациям. За счет этого он часто попадал в разные неурядицы, но зато строил на этом шикарную карьеру. После окончания московского журфака на пару с Давыдовой, он вернулся в Петербург, где дела у того стали идти крайне хорошо. Он работал на телевидении, в отделе новостных, с постоянными выездами и командировками. Ему нравилось это, до жути на самом деле. Правда шел он иногда по головам, что считал обыкновением, к которому не нужно относится как к чему-то постыдному. Он и не думал, что ведет себя эгоистично. Вполне так, как заслуживает того профессия, как бы это мерзко не звучало. Каждый идет, как может. Все-таки не всем так везет, как Сашке в семье академиков рости. Ему не повезло, отец все запивался, а мать на мизерную зарплату на заводе работала. Но опять же — каждый пробивается, как может. Оттого-то Сашку осуждать за те бандитские выходки, которые она стала писать, он не имел права. Ей, как и ему самому, тоже нужно на что-то жить. — Витя! — кричала стажерка Наташа, — Там на выезд тебя вызвали! — запыхалась она. — Что случилось? — спокойно спросил он, раскладывая бумаги на столе. — Редакцию «Ведомостей» обстреляли! — Наташа пыталась отдышаться, оперевшись на стол. — Твою ж, — вскочил Глинский, подхватывая папку со стола. Редакция Сашкиной газеты. Он ведь все знал с самого начала. Знал, кто такой Наган, знал всю его группировку, но не рассказал, решил, что тем самым он не станет втягивать в это Сашу. Видимо плохо знал он Сашу, если рассчитывал, что та просто успокоится после всего этого. А ведь он сам по глупости где-то потерял копию анонимки. Глинский был в командировке в Москве, а когда приехал копии не было, даже деньги были не тронуты. Все казалось чересчур странным. Только что в итоге? Взял и в очередной раз подставил Давыдову. Только не считал нужным говорить. Думал, ведь, та и сама все знает. Почему не спросил? Не проверил, не убедился, что все под контролем. И сейчас, наверное, что-то похуже, явно. В машине сидеть было невозможно. Впервые за долгое время ему было страшно к чему он приедет. А все потому что его вина в случившемся тоже была. Все началось еще в середине апреля, когда Саше только-только подкинули, а начальство так и заставляло пестрить яркими заголовками, в кабинет начальника телерадиокомпании «Петербург» заявились очередные объявленные «Бизнесмены». Явление не редкое, к нему уже все привыкли, да и просьба вполне обычная — прокрутить рекламу. После договоренности, пленку отдали в отдел монтажа, а затем все дружно забыли о таком маленьком инциденте, который повлек за собой странную череду событий. Ведь после того как пленка поступила в прокат и закрутилась на канале «Петербург» к ним снова заявились представители «новых». Только уже не те, которые были до этого, а конкуренты, которые пришли выбивать из несчастных репортеров, чтобы те убрали пленку из проката. Закончилось все стрелкой этих двух товарищей прямо на пороге телекомпании. Глинскому должно быть было бы без особой разницы, он выездной, а в самой редакции долго не засиживается, разве что в кабинете со своей группой. Отсняв материал по пустующим полкам в магазинах и очередях, он коротал время за очередным перечитыванием той анонимки. Стажерка Наташа перебирала отснятый материал, а оператор Гера уже ушел к монтажникам. Только под конец дня, он узнает, что его группу отправляют в Москву в командировку в срочном порядке. Бросив все как есть все разъезжаются по домам и спустя три часа уже вылетают в Москву. На кой черт, ему неизвестно до сих пор. Ощущение было таким, словно специально. Снимать о том, какой кризис у них происходит не только в стране, но и в белом доме? Точно бред, но ведь для этого и отправили. Только анонимка после этого дня пропала. Витя знал, что пока их не было в Питере, те предприниматели снова вернулись, но уже с приличным количеством людей, обнесли студию, да и в целом устроили кавардак. На глаза к Саше после этого он появляться совершенно не хотел, а видя, что она выпускает в последнее время, так вообще становилось не по себе. Саша действительно начинала производить фурор в некоторых кругах. Конечно, судить, что это именно его вина в произошедшем глупо. Витя с самого начала пытался вбить Давыдовой в голову, что та играет с огнем. Как итог — не вышло. Вина была лишь в том, что он вовремя не спрятал копию и растрещал всем кому надо и не надо с расспросами о ней. Лучше бы сразу подошел и сказал: «Во смотрите, пишите, а главное элементам криминальным сообщите, чтоб уж они точно знали, а то небось читать не умеют, газет не покупают!» «Идиот», — Вот что крутилось у Глинского в голове. К месту где располагалась редакция уже съехалось доброе количество машин. Выйдя из пятых Жигулей, он прикинул общий масштаб всего того, что совершили налетчики. Ни одного целого стекла, даже двери и те были изрешечены. Кого-то уже опрашивала милиция, кого-то увозили на скорой. Всех выводили из здания. Отправив Геру снимать здание, Витя отчаянно пытался найти глазами Давыдову. Заметил секретаршу Леночку, про которую он частенько слышал от Сашки. Подбежав к ней, он повернул ее к себе. Та выглядела не так эффектно как раньше, все-таки рэкетирским подстилкам необходимо выглядеть подобающе, туш растеклась по щекам, а нижняя губа все тряслась от плача. Чего реветь, ему было неясно. Терпеть он слезы не мог. Сашка вон, в какие бы они задницы не попадали, никогда не ревела. В «Бутырке» на пару сидела с ним, но не ревела. Да черт с ней с «Бутыркой», сейчас и вправду назревало что-то крупное. Нутром чует. А себе после таких ситуаций уж точно приходится учиться доверять. — Давыдова где? — сходу спросил Глинский. — Да черт ее знает, — продолжила хлюпать Леночка. На той были лишь легкие царапинки, видимо она попала в то счастливое число, кто толком не пострадал, — Ненормальная! — смысла слушать истерику Усольцевой не было. Значит Давыдовой тут нет. Что же, события поворачиваются как нельзя странно. Она не могла просто так пропасть, не могла. Пришлось переключиться, опрашивая свидетелей. Нудные вопросы, по типу: а что вы слышали, а что вы видели. Все равно никто не разберется, даже смысла ковыряться нет. Милиция тоже делать ничего не будет, им так же нет никакого прока от этого. Круговая порука из денег и связей. В последнее время он стал относиться проще к таким вещам, ведь бороться против этого равно кидаться грудью на танк — бессмысленно и глупо. Закончив все, они ожидали хоть какого-то нелепого заключения от милиции, коротая время за сигаретой. Подозрительно все это, даже как-то чересчур.***
Обостренное чувство справедливости обычно проходит к двадцати годам, когда человек окончательно знакомится с реальным миром и познает, что справедливости как таковой нет. И только малый процент людей остается с ним на всю жизнь. Это чувство похоже на зависть, так же давит и насилует человека изнутри. Только зависть как чувство гораздо проще решить, чем это. Круговая порука, не иначе. — Мы живем, под собою не чуя страны, — словно в детстве Саша стояла на табуретке, — Наши речи за десять шагов не слышны, — затем она спрыгнула и плюхнулась на диван. — А где хватит на полразговорца, — там помянут кремлевского горца, — закончил за нее Женя, закрыв книгу в ее руках, — Мы занимаемся какой-то ерундой! — выхватил тот у нее книгу из рук. — Предложи для начала что-то, — ответила она ему. — Вернуться в редакцию, там наверняка до сих пор милиция, — начал Ольховский, — Расскажем им о наших предположениях, — возмущенно он дернул плечами, — Пускай посадят кого надо! Это покушение, от шести до пятнадцати! — на что Саша лишь рассмеялась. — Ты сам понял, что сейчас сказал? — возмутилась Саша. — Я предложил! — А я отказываюсь от твоего предложения! — отрезала Давыдова, — Насрать всем на твое покушение, кому ты нахер сдался, Жень? — не стеснялась она, — Твои менты нас и сдадут тем, кто нас заказал! — С какого хера они мои?! — А мои они с какого хера? Сам сказал, я — дочка бандитская. У нас классовое разногласие! Ольховский лишь фыркнул с нескрываемым возмущением. Делать действительно было ровным счетом нечего. Теперь он точно понимал всю нелепость своего положения. Но кто стоял за всем этим? Кому именно они перешли дорогу? — Сань, ты в курсе, что на твоего папашку покушение было вчера? — Саша нахмурилась, — Сводку я вчера сдавал, думал тебе там наворуют чего на стороне, — Ольховский глядел на Сашу. Давыдова вдруг оцепенела. Все складывалось иначе, чем она думала сначала. Внутри вдруг что-то грохнулось. Если это не отец портил ей планы, то все ее представление буквально рушилось как карточный домик. Что бы он не делал, он оставался ее отцом. Светлые воспоминания все равно были и давали Саше веру в то, что человек может быть действительно хорошим. Но Давыдова наивна и проста как ромашка, а потому она каждый раз спотыкалась на людях. — Почему ты раньше не сказал? — поджала губы она. — А было когда? — она набрала воздуха, а затем шумно выдохнула. Саша замолчала. Погрузилась в странный транс, в котором она просто сидела и смотрела в одну точку. Она устала, она устала как любой живой человек. Казалось, что она лишь игрушка, ее роль ничего не значит в этой стези. Сил не было даже рыдать, как это делала она раньше. Просто сплошная пустота. Ничего больше. Какой же дурой чувствовала себя Саша в этот момент. На нее словно обрушилось понимание всего того куда она ввязалась. И Женьку ввязала. Почему он за ней ходит по пятам? Сложно сказать. Но вместе было явно легче. Только что-то подпирало внутри, до жути давя. Может быть он тоже как-то замешан тут? Только не похоже на то, что Ольховский больно хочет наделать Саше проблем, в последнее время это она их создает. Правда не только ему, а доброй половине Петербурга, а также брату и Никите, которые словно отважные рыцари обещали, что теперь она под их крышей. Только крыша оказалась дырявой. Саша глянула на Женю. Он сидел и докуривал пачку сигарет, волосы снова растрепались, а сам Ольховский выглядел крайне задумчивым. Он словно почувствовал взгляд Саши, сжал губы и отбросил бычок в пепельницу. Зачем он за ней таскался? Зачем она вообще ему нужна? По мнению Саши, у Ольховского все было крайне хорошо, все-таки женитьба на дочке Палыча имела свои плоды. Наверное из жалости, ведь после долгого времени он вдруг смягчился, словно провинился перед ней. Давыдова не знала как относиться ко всему этому и пускала на самотек. Что в итоге? Бегают от бандитов, под пулями тоже вместе. — А что ты теперь пялишься? — повторяет Саша сказанные ею же утром слова. — Ничего я не пялюсь, отстань, — фыркнула Саша, вскакивая с софы, но Ольховский ловко перехватил ее за локоть, но того словно дернуло током. Он отпустил руку Саши, поднимаясь к окну, на что она испуганно глянула на него. Что было в тот момент в голове у Ольховского известно только ему самому, ведь внутри у него происходило что-то явно невообразимое. В этот момент ему так отчаянно захотелось поцеловать Давыдову, что внутри кажется поселились те самые бабочки, про которые он наверное читал только в книгах. Почему он этого не сделал? Наверное испугался, ведь доверие Саши завоевать и без того трудно. Мама всегда говорила ему, что тот слишком много думает и все проблемы у него только из-за этого. Отец же считал, что это наоборот хорошо. А сам Женя готов был залезть в петлю от того, какой ему казалась Саша. Он был убежден, что Саша одна такая. Такая же невообразимая и волшебная, словно ведьмой из средневековья. Она сводила с ума с такой силой, что Ольховский думал, что он сошел с ума. Кровь в венах стыла, а сердце начинало танцевать канкан. Женя сейчас считал себя самым настоящим трусом, но потерять Сашу из-за его глупых порывов хотелось еще меньше. Он вспомнил сон, где она была такой же необыкновенной. В грудь ударил жар, а Ольховский полез к сигаретам, чтобы хоть как-то просветлить разум. Только те, как назло, закончились. Все вокруг начинало раздражать. Он не хотел ничего. Ничего кроме Саши.***
В комнате стоял устойчивый запах табака. Снова собрание ближнего круга, снова Алексей, подобно клоуну — в центре внимания. Радовало то, что рядом был Хрусталев и несколько парней, работающих на него. Зубы скрипели от злости. — Я тебя еще раз спрашиваю, — повышая голос начал Григорий Леонидович, — Что за хер давал тогда документы, после чего Наган сказал убить твою сестру? Лешка с ума сходил. Информация, что документы были подделаны и отцу попала не та «Саша Давыдова», буквально била по вискам. Не могло тогда быть всего этого. Видел он этого мужика тогда в первый раз, но к новым лицам у отца он привык и удивляться было особо не чему, кто знает откуда этого перца достали. Смущало другое, почему отец так легко поверил всему этому? Почему даже ни капли сомнения не промелькнуло у его отца. Да, фотографию поменяли, но неужели его это тоже не смутило? Слишком много противоречий было у Давыдова в этот момент. — Первый раз я его видел, — отчеканил тот. Вдруг в кабинет Григория Леонидовича зашел какой-то паренек, передал бумажку и вышел вон. Давыдов проводил взглядом паренька, а затем посмотрел на дядю Гришу. Тот снова глянул с опаской на Лешку с Никитой. — У тебя редакцию сестры изрешетили, — он сел напротив за стол, — Сестру там к слову твою не нашли, — капля ликования, а затем яркое осознание того, что ее и забрать могли, — Ты не злись так, мы же до истины докопаться хотим, — Лешка покивал головой. — Меня другое смущает, Григорий Леонидыч, — вдруг высунулся Хрусталев, — Придумать, зачем убивать Нагана задача не сложная, — рассуждал он, — Зачем устраивать всю показуху с дочкой его? При том раскладе, что рассказывали вы нам, Сашка тут вообще никаким боком не приплетается. Лешка глянул на Никиту. После его слов в зале наступила тишина. После пары минут раздумий, молчание все-таки прервалось. — А если этому перцу черта с два не сдался отец, а нужна была Сашка? — по кабинету прошлись вздохи, а кто-то даже не скромничал в выражениях. — А что с ней? — Дядь Гриш, вы бы видели, что эта журналюга пишет, сами бы ее убрать сказали! — выкрикнул кто-то из молодых. — Ты за базаром следи, не на рынке, — отрезал он, — Ты у нас тоже не за заслуги перед комсомолом сидишь, — паренек сжался, — Штиглиц, ты же сказал следишь за ней? — Слежу, — как будто хвастаясь, ответил Давыдов, — Только мало ли, что она написала до моей крыши. — Мы так до бесконечности рыться будем, — вдруг начал мужчина возраста Григория Леонидовича, — Нам надо искать того, кто досье фальшивое положил. Разговоры продолжались бы еще очень долго, если бы старшие не отправили Лешку с Никитой искать Сашку. И судя по всем прогнозам поиск предстоял долгий. Ведь при таком раскладе она могла быть где угодно. После такого, Давыдова была словно запуганный зверек, металась из угла в угол, ища спасения. У Лешки же не укладывалось в голове, чем она всем так насолила. Сначала отец, который не вспоминал ее, как-будто она была темной страницей в его биографии. Теперь эти бандиты. Она ведь даже ровным счетом не успела кому-то испортить жизнь. Или же все-таки успела? Наума он старался не брать в счет, любовные утехи Саши его не волновали от слова совсем. Написать про кого-то статейку, чтобы после нее испортить человеку жизнь. Что же такого нужно было написать? В машине стало чуть спокойнее. Присутствие Никиты рядом тоже чуть придавало спокойствия. Ненависть он испытывал уже скорее не к отцу, ведь он, услышав его вопли, не стал искать более покладистого убийцу, а остановился, пусть и ненадолго. Ему хотелось найти этого чертового урода, который подменил досье. Ему не должно было сойти это с рук. Отношение к отцу было слишком странным. При всем том, что Сашу он все-таки не убил, чувства не особо поменялись. Радовало то, что теперь хотя бы не его объявляют зачинщиком покушения. — И где нам сейчас искать ее, — Никита щелкнул зажигалкой и передал ее Лешке. — Да хоть где, — пожал плечами Давыдов, — Натура творческая, хер поймаешь! — Давай так — пытался рассуждать Хрусталев, — В коммуналку они вряд ли пойдут. — А могут и пойти, — перебил его Лешка, — Ладно, найдем как-нибудь, главное чтоб живые были, — чуть обессилев, сказал он, — Знаешь, я только сейчас начал задумываться о том, какая же скотина все-таки мой отец. Никита чуть не выронил сигарету. — Я ведь правда думал, что он искал меня, горд был, — он отвернулся к окну, — Да срать он хотел на меня и на Сашку. — Чего это тебя на философию поперло? — хохотнул после услышанного Ник. Он знал всю эту историю с самого начала. Знал, что Лешка мечтал найти отца и даже нашел. А на остальное пришлось закрыть глаза, ведь он их отмазал, когда их впервые приняли за валютную спекуляцию. Хрусталев понимал, зачем он держит их обоих при себе. Ведь все то, что он наделал за условные годы нужно было кому-то оставлять, а Лешка был самым удобным. Он ведь не Сашка, которая задавала слишком много вопросов и спорила по пустякам. — Еще скажи — «Ну я же говорил!» — парадируя интонацию, ответил Лешка. — Что было, то было, сейчас уже ничего не изменишь, — вздохнул Ник, — Даже в коме нам проблемы создает, черт блять. — Как думаешь, поднимемся? — глянул он на друга. — Куда денемся, — улыбнулся он Лешке.***
За окном темнело, а музыка из магнитофона лилась подобно колыбели. Возможно от скуки или от всего произошедшего, делать не хотелось ничего, а потому, взяв первую попавшуюся книжку, Саша легла поперек кресла и перелистывая страницы, коротала время. Женя же сидел за журнальным столиком и ковырялся в бумагах. Время катилось медленно, но верно подобно снежному кому. Каждый думал о своем и в этом было что-то похожее на спокойствие. Но Женя отчаянно чувствовал, что то, что произошло сегодня ещё явный не конец на сегодня. А чуйке стоило начать доверять, все-таки года подходили. И словно по желанию, звонок в дверь. Саша лишь вздохнула и ровно села. — Сходи в глазок посмотри, а, — протянула она, — И ствол возьми, — она махнула рукой в сторону стола. На журнальном столике помимо бумаг лежали два ствола. Конечно у Жени по поразительному совпадению возникало все больше вопросов к Давыдовой, после того как он стал находится с ней гораздо чаще чем раньше. Он вообще можно сказать познал за эти пару месяцев Сашку с другой стороны. Пока по всему отделу ходили слухи, что Давыдова спала с кем-то из самых важных бандитов города, хороши сплетни Удальцовой, он сам восхищался идиотизмом тех уток, Женя подобно серому кардиналу выслушивал ту, после чего делал свои выводы, которые не переставали его удивлять. Но правда была веселее всех тех сплетен, которыми буквально кипел отдел. Потому что Давыдова и вся та ситуация происходящая с ней и с ее братом напоминала что-то настолько странное и страшное, что то начинало увлекать и заманивать в свои сети. Хотя ему и Давыдовой хватало без ее братьев рэкетиров, папаш авторитетов и прочих зацепившихся, она и так была чем-то до жути затягивающим, но сейчас не об этом. Взглянув в глазок, Ольховский чуть выдохнул, а затем убрал пистолет в карман брюк. — Там к тебе твой рэкетир пришел, — произнес он, после чего мысленно себя долбанул, потому что все это наверняка было слышно за дверью. — Пошли его нахер, — спокойно ответила та. Чересчур спокойной она была. — Слушай, я с ним сплю или ты? — А я с ним и не сплю, — после чего послышались шаги. — Говорила мне мать, сначала думай — потом делай, — проворчала она, подходя к двери. — И правильно говорила! — Может он сам уйдет? — но после этой фразы вместо постоянной трели в звонок послышался долбеж в дверь. — Сомневаюсь. — Если ты мне не откроешь, я выломаю дверь! — крикнул Наумов за дверью. Сашке окончательно надоел Наумов. Мысли о нем казались противными, а момент, когда она повелась на все эти красивые шмотки и дефицитную еду, она проклинала. После того, как она познала маленькую часть красивой жизни и окунулась в ее некрасивое закулисье, продолжать что-то с Сережей не хотелось. Потому что она хотела более высоких отношений, а не буквальную бытовую проституцию, на которую голодная Саша вполне соглашалась, зря что ли в шестнадцать на скрипку купилась? «Ничему жизнь не учит», — думала она про себя, а затем прислонилась к холодной стене виском, глядя на Ольховского. С точки зрения морали, даже тот был настроен более разумно к Саше, чем Сережа со своим показать красивую жизнь и поселить в койке как девочку для потрахушек. Эта мысль была Саше так противна, что в горле встал комок. — С Лехой Штиглицем спишь, да? — орал тот, — Мальчиков покруче любишь? — Давыдова закатила глаза и, психанув, открыла дверь. После чего тот ошарашенными глазами оглядел и Давыдову и Ольховского, со скуки начавшего крутить барабан Нагана. — Слушай, если ты сам знаешь, что я сплю с Лешкой, че ты ко мне пришел? — серьезно произнесла Саша, пока Женя рядом пытался не выдать смеха, потому что происходящее его более чем забавляло. — Так ты шлюха выходит?! — орал Сережа на весь подъезд. — Шлюха-шлюха, смойся только, достал, — после чего Саша захлопнула дверь, давая возможность Ольховскому на смех. — Сань, а ты можешь! — сев на софу, тот глядел на Сашу. — Да я ваще женщина-талант, — отмахнулась она, пытаясь не обращать внимание на возгласы за дверью, но после очередного крика Саша снова открыла дверь и продолжила говорить с Ольховским, — Слушай, если он щас не уйдет, я ему башку отстрелю! — Стреляй, — подхватил Женя, — Леха отмажет! — Так вот слушай, дорогой, — начала Давыдова, услышав хлопок двери внизу, — Я тебе не шлюха — это во-первых, во-вторых, я тебе щас башку отстрелю, понял! — наставляя пистолет на него. Наумов оторопел от такой Саши. Видимо месяц — это действительно очень много. — То есть мне еще повезло, когда ты яйца обещала отстрелить? — Саша повернула голову. А около подоконника стоял собственной персоной — Гриф, чье присутствие чуть обрадовало Сашу, ведь для нее это значило, что брат ее все-таки ищет. — О, Гриф, — Саша опустила пистолет, — Ты за нами? — Ну не за ним же? — Махнул он в сторону замолчавшего Сережи, — Смойся мальчик, не отсвечивай, — того словно пробило током, он дернулся в сторону лестницы на верх, — Давай-давай, а то правда нажалуется брату своему мало не покажется, — Сашка же убежала за сумкой. — Она че сестра его? — тот вытаращил глаза. — Не твое это дело, — глянул он в сторону открытой двери в квартиру, где во всю собиралась Давыдова, а через мгновение, подхватив Ольховского за локоть, она с важным видом захлопнула дверь и пошагала вниз по лестнице. — Чао, мальчик! — кинула вслед Сашка, удаляясь из подъезда. Так Наумова еще не посылали никогда.***
Квартира как всегда пахла знакомым запахом сигарет и странной пустотой, которую описать было невозможно. В зале собралась вся та бригада, подчиненная Давыдову и Хрусталеву, да парочка людей, присутствие которых было обязательным. Режущая тишина стояла в комнате. Лешка психовал, это было видно сразу, но беспочвенным беспокойство не было. Отзвонились все, кроме Грифа, на которого даже не возлагали надежд. Опаздывал он уже на половину часа и был единственным, кто возможно знал о нахождении Саши. Грифа отправили в квартиру Саши, куда Давыдов запретил приходить сестре. Потому что местонахождение Саши должно было варьироваться, а также потому, что наличие немного истеричной натуры Наумова могло поломать некоторые его планы. Но что должно было случиться, то должно было случиться. В двери дружной компанией показались и сама Сашка, из-за которой было собрано все это, и Гриф, выслушивающий нескончаемую речь Давыдовой, и даже Ольховский, которого Лешка все никак не мог выцепить. Ну прям картина Репина «Не ждали». Первым впечатлением на происходящее было то, что Сашка удивительно не собачилась с Грифом, видимо уже кому-то, наконец, что-то отстрелила. Разглядывать Ольховского уже было вторым занятием после того, как Сашка оказалась в зале на пару с Женей на диване посередине комнаты. Все живы и относительно здоровы, не считая ладошку у Сашки. Давыдов хоть чуть-чуть успокоился. Саша неожиданно для себя развеселилась. Видимо странный совет отца, который он давал ей, когда в очередной раз потащил Сашку стрелять, все-таки работал. Через оружие можно было легко выпустить пар. Ведь странным желанием на нее давило желание пострелять. Снова ощутить холодную рукоять в руке и курок под пальцем. А потом внутри что-то перемкнуло. До нее наконец стало доходить во что она превратилась. Формулировки кто почему-то не всплывала в ее голове, ведь чувство неприязни к самой себе словно захлестнуло ее. Да не только к себе, скорее ко всему окружающему. Она и не думала, что доживет до такой точки невозврата. — На кой хер ты домой к себе поперлась? — строго произнес Лешка, после чего Саша зажала подлокотник дивана целой ладошкой. Она ненавидела, когда он говорил в таком тоне. В эти моменты Лешка до жути напоминал их отца, такого же властного и жестокого, что Давыдова вновь себя чувствовала маленькой нашкодившей девочкой. — Куда нам идти надо было? В коммуналку? — тихо произнесла Саша, — Ты птица вольная, летаешь где хочешь, хер найдешь, — Алексей запустил ладонь в волосы, наконец снова приводя их в беспорядок. — Ладно, сейчас не об этом, — вздохнул он, — Ты помнишь тех, кто к тебе приходили тогда квартиру потрошить? — Давыдова сморщилась. Конечно она помнила как ей разбили последние надежды о свободе слова. Лишь Женя удивленно глянул на нее, ведь он единственный был не в курсе этой ситуации. — Так ты же сказал они вообще исполнители были, а за это им уже свое всучили? — Саша действительно не понимала, зачем он припомнил все это. — Видишь ли, то что отца заказали, ты в курсе, — Саша кивнула, — Есть подозрения, что за всем этим стоит один человек, — Никита словно почувствовал напряжение и перевалил внимание на себя. — Их ищут, — начал Хрусталев, — Но из-за того, что вашу редакцию изрешетили, теперь появились некоторые трудности. — И что ты мне предлагаешь? — Будем ловить на живца, — Ольховский зажал губы. Ему не нравилась эта тактика с самого начала. Ведь это значило, что нужно не просто быть на виду, но еще и вести себя крайне вызывающе. — Хрусталев, ты башкой поехал? — захлопала глазами та. — А тебе я смотрю палец в рот не клади — откусишь? — Правильно думаешь, — произнесла она, — Может мне к нему в гости зайти, так чай попить? — Шикарная идея, я считаю, — Давыдов ответил за Ника, — Ты главное кавалера не забудь, а то как? — Ольховский закусил губу, наблюдая за перепалкой. — Давайте без кавалеров, — закуривая, начал Женя. — Она Наумову чуть башку не отстрелила. — А что он ко мне приставать начал, что ему больше всех надо? — Ну почему же, — пожал плечами он, — Доделать надо было. — Угомонитесь, — Ник уже перестал язвить, — Вам всего-то надо обычной жизнью жить. — Как просто! — По поводу материала на это время, — начал Давыдов, подхватывая папку со стола, — Все здесь, — Алексей дал папку Ольховскому, — Все понятно? — Все, — ответил за Сашу Ольховский, — Мы по своим квартирам тогда расходимся? — Да, — смотрел он куда-то в пол и засунул руку в карман, — У тебя права есть? — Ольховский кивнул, — Вот вам тачка на первое время, — Алексей вложил ему ключи в ладонь, — Это моя старая, — тот приобнял его за плечо, — И за ней, — указывая на Сашу, начал он, — Следить. Ольховский нутром чуял, что на него возлагают какие-то странные надежды. Ведь Штиглиц что-то явно замышлял на него. Но Жене сегодня не суждено было узнать ответа на все эти волнующие вопросы. Машина, которую как выразился Лешка ему дали на время, была ничем иным как серо-голубой восьмеркой. Ольховский готов был визжать от радости как ребенок. Поэтому обхватив руль пальцами, он ощутил трепет в душе. Сашка рядом спокойно ждала, когда тот наконец придет в себя от навалившей радости и закурила сигарету. Ее никогда не впечатляли машины, пусть и водить она умела. В салоне лежали какие-то вещи на заднем сидении, а в бардачке на переднем сидении лежали кассеты. — Поздравляю, Ольховский, тебя с тачкой, — улыбнулась она ему. Женя лишь улыбнулся в ответ, разглядывая Давыдову. Главное не привыкнуть слишком быстро к хорошему, а то падать будет чересчур больно. Чтобы не начать снова свои странные муки по Сашке, Ольховский все-таки завел машину и выехал из двора. — Сейчас на заправку заедем и Палычу потрезвоним, — Женя уже начинал планировать ближайшее будущее. — А Палычу-то зачем? — уже выходя из машины, начала Саша. — Ну не в разбитую же редакцию мы завтра пойдем, — он полез во внутренний карман и протянул купюру, — Залей бензина, я пока позвоню. Ольховский ушел к телефонной будке. Саша быстро управилась с заправкой машины и отогнала ее ближе к телефонной будке, а затем перелезла на заднее сидение, растягиваясь на нем. Тело ломило от усталости, а глаза так и закрывались. Но Женя продолжал стоять в будке, чем начинал нервировать Сашу. Ольховский вообще вел себя, по мнению Саши, слишком странно. То пялился, то в открытую убегал от ее взгляда. Что происходило с ним оставалось только гадать. Через мгновение он наконец повесил трубку и пошагал в сторону машины. — Завтра едем на телевиденье, — оттараторил Женя, стараясь смотреть только на дорогу. — Зачем это еще, — зевая, спросила та. — Приютят пока ремонт, — проговорил он, — И вроде как опрашивать нас всех будут. — Это плохо? — спросила она, словно Ольховский знал. — Не знаю, — держась за руль, ответил он, — Но на виду будем точно. Оказавшись в родной квартире одна, Саше словно полегчало, а с души свалился камень. Она скучала по квартире ее бабушки и деда, словно родные стены действительно помогали. Перекурив одну сигарету на балконе, пока на улице еще бушевали белые ночи, Саша поняла, как раньше она хорошо и спокойно жила.