***
— Ник, ты же не просто так их сослал в область, верно? Лешка все понимал, а потому вопросы ползли в голову сами собой. Нездоровая движуха, учитывая, что позвонили с больницы и сказали, что отец пришел в себя. План шел через одно место. Сослать Сашку в Кингисепп было лучшим решением, по мнению Хрусталева. Так, ее отсутствие имело пользу, но та заваруха, которая начиналась, явно не пошла бы ни ей, ни парням на пользу. Учитывая, что после стрелки, придется ехать к отцу, который уже явно в курсе, что Лешка крепко общается с нелюбимой дочкой, начал воротить свою игру, которая почему-то вполне приносила плоды. Только сам, Александр Павлович так не считал. Он знал с самого начала, что у Саши обостренное чувство справедливости, а потому жить с папкой-законником в нормальных сама бы не стала. Дураком к своим почти семидесяти годам он не был, а потому знал, что девкам в таком мире лучше и не жить, сам рассчитывал, что если Сашка будет в контрах с ней, то тогда к ней не подкопаются. Нелюбимая дочка, оттого и безынтересная. — Конечно не просто, — говорил Хрусталев, — Заваруха полная, гляди того нас и самих за жопу возьмут, — но Давыдова этот ответ не особо успокаивает. — Че ты ломаешь? — тянет сигарету зубами прямо из пачки, — Так и скажи — из-за отца! — Лех, ну че ты как девка истеришь? — тянет Никита, — Сам подумай! Стрелка с Московскими, а еще и неадекватный мент, — все это было конечно по факту, — И Саня тут со своим кавалером, с полным арсеналом документов, на которых мы все в Нижний-Тагил при желании нашей доблестной милиции! — Дело не в Сане, Кит, — выдыхает дым Алексей, — Дело в отце и в этом ебаном менте! — Никита лишь вздыхает, потому что повторять о том, что мента они обязательно найдут больше сил нет, — Я не верю, что отец такой тупой и не выкусил, что эта шваль такое замышляет… — Штиглиц, я тоже не верил, что твой отец способен заказать родную дочь своему же родному сыну, — отмахивается он. — Про то, что это Саша, он скорее всего не знал, — кидает Лешка, — А вот мент… Сашка Наган был из самой настоящей криминальной династии. Отец — вор домушник, при этом не плохо орудовавший картами, дед вообще был карманником. Все сложилось чуть иначе только из-за того, что отца посадили, когда Сашке было всего-то годик, а мать умерла от пневмонии. Так он и рос. Но это все равно перло из него подобно фонтану. В школе воровал деньги в раздевалке, рано закурил. Елизавета Ефимовна боролось с этим как могла. Скрывала от него, кто его настоящие родители, отмазывала сколько могла, женила его на аспирантке НИИ. Только не вышло ни черта. Когда он наконец сел в тюрьму, где ему довольно ясно объяснили о его происхождении и о том, что семейный уклад не выбирают. Тут то до него дошло, кто он, кто его настоящие родители и кем он должен быть. Когда вышел, сыграл свадьбу, уехал в Москву не рассказывая о прошлом. Ведь, до этого он сидел почти десять лет, залетев по краже в девятнадцать лет. Родилась дочка, но чуть позже окажется, что из-за его Ленинградских похождений у него есть и сын. Когда Сашке, его дочери, будет шесть он снова сядет, но по нелепой случайности его отмажут. Вину повесят на приятеля-смертника. У того была опухоль и все равно бы он долго не прожил. Зато Наган даже увильнув от преследования Ленинградского УГРО спрятал все награбленное. Ловко управлялся с пистолетами, любил их, словно женщин. Его банду не могли поймать почти восемь лет. За это время он успел развестись, попробовать вкус победы от награбленного и стать вполне известным в Ленинградских кругах личностью. Тогда-то его и решили короновать, когда его дядя вышел из северных лагерей. Мол, должен занять место в их династии. Так он и стал вором в законе по нелепой случайности. Только вот после этого и посадили его на пять лет. Срок смягчили, в медкарте всплыли никогда не тревожащие его заболевания. Когда он вышел, на дворе конец восьмидесятых. Нашел сына, который оказывается тоже уже имел проблемы с законом. Старые друзья решили вписать его в круги по-авторитетнее. Так все и завертелось. Машина остановилась около больницы. Хлопнув дверью, Лешка выходит из машины. Противится. Не хочет разговаривать с отцом, ведь, он во многом винил именно его. Давыдов долго думал об этом. Может быть, не встреть он тогда отца, в девятнадцать лет, может все и иначе бы сложилось? Будь он под фамилией матери дальше может и не глядели на него так косо? Может и добился бы он всего сам, будь он под фамилией Говоров дальше. Он ведь действительно любил и уважал отца. Только вот так за одно неловкое движение может все разрушиться, как карточный домик. Заходят на пару с Хрусталевым в больницу, накидывают белые халаты на плечи, обходя человека, охраняющего отца. Платная палата, где Александр Павлович лежал один. В том, что у отца хорошие условия, Лешка не сомневался. Проходит в палату, идет к окну, а Ник садится на диван перед кроватью. Наган оглядывает сына с некоторым удивлением. Тот вырос в его глазах довольно быстро. Времени обдумать у Александра Павловича было предостаточно. То что дети сблизились — он знал еще до покушения. Сначала это раздражало, втянет Лешка Сашку еще не пойми куда, уж лучше вообще не общаться, как он делал это последние лет десять. Но когда случилось покушение, он наконец узнал в какую кашу вмешалась его младшая дочь. И дело было даже не в том, что она одно время встречалась с комиссаром. Он приказал убить своему же сыну родную дочь. Сашке действительно не повезло больше всех. Каша заварилась страшная. И в ней был замешан и добрая половина Питерской братвы, и милиция, и даже люди с Москвы. «Талант» — называл Сашку про себя дочь. Лешка был обижен. Еще бы, на его месте он бы и чего похуже вытворил в его то возрасте. — Лешка, ты правильно поступил, — прерывает тишину он. Штиглиц лишь закурил у окна. Одобрение почему-то бесило. Почему-то только сейчас Александр Павлович задумался о детях, на которых он плевал и даже их использовал в своих целях. Может все не так уж и плохо? — И что щас? — усмехается Лешка, — Может и меня закажешь? — Будешь много верещать и тебя закажу, — ворчит тот, — Разнылся хуже девчонки! — Я хуже девчонки? — выпячивает шею он, — Ты родную сестру меня убить заставить хотел! — Не убил же, мозгов хватило, — Отрезает Наган, — Сашка то где? — Чисто из принципа не скажу, — фыркает Лешка. — Угомонись, — тянет отец, — Виноват, попутал, старый, — закашлявшись начал он, — На покой уж пора. — Уехала Сашка по делам, — говорит Хрусталев, — Вы лучше вот что скажите. — Поднимается с дивана Никита, — Что за мент вам подсунул досье Сашкино? — Левак какой-то, — чуть приподнявшись, говорит Александр Павлович, — Лысый его провел, надеюсь сука эта там же на погосте. Значит, даже сам Наган не знал, что за мент был тогда. Все это заходило в самый настоящий тупик. Куда бежать, что делать, понятно не было совсем. Тупик — живой и настоящий. ПО кому из Давыдовых еще не стреляли? Да, во всех. И в Сашку, и в Лешку, и даже в самого Нагана. Больше живых Давыдовых не было. Ну если конечно Лешка никого не нагулял, а Сашка не залетела. Жизненно необходимо найти всех. И информатора Сашки, и того, кто заказал их всех, что было просто нереальным. — Что делать будем? — вздыхает Ник, — Кто тогда нас всех заказал? — Всех? — охает Александр Палыч. — Всех, — холодно говорит Лешка, — Сначала в Сашку, потом в тебя, а потом в нас, — он наконец успокаивается. Все-таки, обида оставалась, но нужно было жить дальше, не глядя назад, особенно тогда, когда каждый день может стать последним… — Аську то, за что? Асья. Когда он называл так Сашу, ей было от силы года четыре, она в прямом смысле ходила под стол. А сейчас? Сам скинул с себя эту обузу. Думал, Сашка не мальчишка, девочка, оттого он и бросил затею с ее воспитанием. А зачем? Надька все-таки умная женщина, с высшим образованием, воспитает, родители на самый крайний случай. Девочка, ей же и так сойдет. А теперь что? Вот теперь то Асечка и устроила бандитские разборки, которые, казалось, устроить можно, только по великому таланту. А кто сказал, что Сашка не талантлива? Он то помнил, с какой гордостью читал письмо от матери, которая писала, что Сашенька получила разряд. Сравнивать детей у себя в голове глупое занятие, но Александр знал, что Сашка ни за что не уступит в своих уменьях Лешке. Порода? Может быть, но скорее характер. И оба этот характер получили из-за своих жизненных препятствий. А чем они плохи? Характер ведь… — За то, что и ты! — вскакивает Лешка. Взбалмошный характер, прям как у него в молодости. Сам ухмыляется, видимо гены не пропьешь. Понимает Лешку, как себя, только, что он ему скажет? Собственная гордость не даст. Но все-таки какой-то отцовский страх за детей внутри есть и просыпается. Мнения своего он не поменяет, а поведения тем более. Считает, что так воспитает лучше. Только, кого воспитывать, все выросли. Издалека он прекрасно понимает, что Санька выросла с комплексом несправедливости. Поэтому и надо продолжать держать ее на расстоянии. Пусть пишет в свое удовольствие, все что хочет. Так сказать, для удовольствия любимой дочки не жалко.***
— Слыш, Ольховский, — говорит Саша, — Папка то не заругает, за бандитских дочек? Снова давит на больную мозоль. Знает, что обидел ее, знает, почему она давит, но в ответ сказать ничего не может. Ждет не дождется, когда доедет до Кингисеппа, чтобы просто не слушать, что говорит Давыдова. Издевается. А главное, ей это нравится. Делает это с таким же рвением, как он целовал ее утром. Саша даже не будет отрицать того, что ей нравится это делать. Черт возьми, делает это с таким садизмом, словно от этого зависит ее дальнейшая судьба. Только, что она хочет добиться этим? Ответа. Она ненавидит, когда тот молчит всю дорогу. А что ему сказать, если башка трещит из-за похмелья, а еще из-за того что он вытворил уже ответа. Наверное, Ольховский не жалел. Но все-таки переживал, Сашка наверняка поэтому и мотает нервы. — Сань, ты в печенках уже сидишь, — холодно отвечает он. А Сашка понимает, что тот снова хитрит. Не пальцем выколота, тоже изучает его. Оттого то и продолжает клевать его, чтобы он хоть как-то прореагировал. Почему Женя позволяет с собой вытворять это? Давыдова и пытается понять. Ведь, наверное Наумов бы никогда так себя не повел. Он казался Саше самым настоящим хамлом. Пусть к Жене тоже за словом в карман не полезет, но Сережка бы ей точно уже двинул. Не дура, тоже все прощупала, как и щупает сейчас. Хочет узнать границы, которые почему-то с каждым разом, то близко, до далеко. Она не может понять Женю, совсем не может. Оттого и пристает, как пиявка. Прикасаться к себе не дает, но упорно желает диалога. — А ты только и можешь, что рожу каменную корчить! — снова начинает Давыдова, — Ты ссыкло! Удар ниже пояса, к которому Женя не был готов. Машина останавливается, да так резко, что они оба чуть не летят в стекло. Ольховский и сам знает, что ссыкло, но ведь, было ли оно так на самом деле? И сейчас он срывается. Срывается так, как никогда не мог себе позволить. Плевав на самообладание и спокойствие. Ему больше никто не указ. Ни отец, ни Палыч, ни какая еще было шваль. Сам решит. И добьется, чего хочет. Потому что Саша — не Маринка, идейная. Поворачивается, глядит на ошарашенную Давыдову, а потом думает, что при таком раскладе, он еще больше напугает Сашу. Боится. Подступиться сложно, оттого и манит. Потому что Саша тот еще аттракцион, со своими неизведанными подоплеками. Но не может. Хватает ладонью за щеку, глядя в глаза. У Давыдовой красивые глаза, он заметил это давно. Оттого хочется заткнуть рот своими же губами, чтобы та просто прекратила говорить. — А еще раз сказать слабо? — кидает вызов он, ухмыляясь так, что у Саши ползут мурашки по спине. Молчит. Еще одна граница, которую ощупала Саша. Только, она не подумала о том, что ей придется делать после того, как она зайдет за них. Как ты будешь разгребать все то, что заварила? Пожалуй, это она не знает до сих пор. Заварила ведь она не мало. А главное, сколько людей затянула. Стыдно подумать. И сейчас стыд вдруг наступил на пятки. Что она будет делать, когда она наедине с Ольховским, а вокруг в радиусе нескольких километров никого? Просчиталась, в очередной раз. Противная мысль, что Саша всех затянула в какую-то задницу, опять бьет по мозгам. А Женя лишь читает страх в ее глазах. — Нет, — мямлит она. Прям, как в детстве, когда боишься рассказать стих перед классом. — Повтори, — чувствует ее дыхание на ладони. Она боится. Он это чувствует. — Ты ссыкло, — шепчет она. И целует, что Саша снова не может пошевелится. Не как раньше, с нежностью и какой-то боязливостью, наоборот, резко, напористо, словно доказывает. Давыдова чуть не задыхается своим вздохом. Но все он только представит. Сашка так и будет испуганно глядеть на него, Женя так и будет отчитывать себя в голове, за то, что он то не сделал, то наоборот хватить. Отпускает, с толчком, что Саша с пару секунд сидит в этой же позе. А что ей сказать? Сама пристала, сама и получила. Вполне по заслугам. Только, что ей делать то с Ольховским в действительности? Она ведь не особо то и хочет знакомится с его отцом-прокурором, пусть и в отставке. Страх к милиции в Сашу был заложен куда-то под корку. — Приедем, поговорим. Даёт время и себе и Сашке, которая уже и не рада была, что наговорила кучу этой ерунды. А когда за стеклом виднеются знакомые дома снова дурацкая ностальгия. Он кажется начинает ее ненавидеть, хоть воспоминания лезут и приятные. А бесят они лишь только потому, что больше не повторятся. Заезжает в двор, который был ему знаком, как свои пять пальцев. Разворачивает машину, под взгляды всего двора и долго сидят в машине, слушая гул снаружи. Ему все это осточертело. Он не хочет идти к отцу и выяснять, что с Сашей он не спит, что Саша, может и бандитская дочка, но сама никак не связана со своим отцом. Весь вчерашний разговор с ним заставил его нажраться, как последнюю сволочь. Потому что отец прокурор, потому что отец такие лица видит сразу. Он не сказал, кто его напарница, он просто представил, что будет. Просто отец решил, что Саша — его новая шлюха. Знал бы отец Сашу получше, явно бы сказал наоборот. Ольховский и так не был ни у кого в особом доверии. А тут такие классные выходы в свет, в малиновом пиджаке, с пистолетом в кармане и ключами от девятьсот сорокового Вольво в руках. — Пойдем? — осторожничает он. Саша кивает и выходит из машины, а Ольховский с пол минуты думает и выходит за ней, словно специально хлопая дверью, чтобы на него глянул весь двор, а затем наваливается на крышу и закуривает сигарету. «Красота» — Думает он про себя. Давыдова же глядит на него, как баран на новые ворота. Знает, что тот может выкинуть все что угодно. Подходит, встаёт рядом. Евгений подаёт ей пачку Мальборо, на что Саша аккуратно достает сигарету и тоже закуривает ее. Зачем ее брат отправил их в Кингисепп? Ведь, при желании, это все можно найти и без них? Странно, потому и боязно. Что-то происходит помимо них, только что? Саша не знает, подозревает во всем отца, но, почему тогда в него тоже стреляли? Кидают окурки почти в один момент, а затем идут молча к подъезду. Женя здоровается с бабушками около подъезда. Те почему-то охают, но он знает почему, поэтому его мало интересует это. Поднимается на третий этаж, Саша стоит за ним, ждёт. Давит на звонок. Вздохнет тяжело, а затем зайдет в открытую дверь. — Имя фамилия, отчество, дата рождения, место рождения, — едва зайдя, слышит Давыдова, когда в ее спину что-то упирается. — Бать, ты чё совсем, — заслоняя собой Сашку, говорит Женя. — Ты чё старый ополоумел? — начинает ворчать его мама, — Здравствуй, Женечка, проходи, — мило говорит та, — На работе так говори, только и может девочек пугать! — Ничего страшного… — тараторит Саша, когда Ольховский начинает тянуть ее за собой в ванную, — Это чё такое? — шепчет она уже там. — Это батя мой, — говорит Женя, включая воду, — Он с выкидонами, не парься, — отмахивается тот. «Хороши выкидоны» — думает она про себя. Сашку чуть не огрели тростью, имя и фамилию, она так и не сказала, но и не планировала, узнают кто, ещё хуже будет. Да и сам Ольховский это знал. Выходят из ванной и идут в кухню. Саша уже не знает, что и ожидать, может и вообще застрелят такими темпами. Жмется к Женьке. А тот прекрасно знает почему, но этот жест лишь тешит его самолюбие. Антонина Семёновна выходит из кухни, говорит, что хочет сбегать до магазина. Из радио на холодильнике поет Пугачева. Едва дверь закрывается, Виктор Федорович, отец Женьки заходит на кухню. У Сашки по спине аж мурашки побежали. Видимо, напугать он точно может. — И зачем приехал? — опираясь на стол, говорит он, глядя на Женьку, — Я вроде все сказал, а ты тем более… Прошлый приезд Женька запомнил на долго. Отец долго выносил ему мозги, по поводу развода, тогда Женька не вытерпел, сказал, что плевать он хотел и на него и на его нравоучения. Он не жалел, наоборот, показал характер, доволен собой. — Мы, собственно, по другому поводу приехали, — решила перенять удар на себя Саша. — Всю жизнь за счёт девок выезжаешь, — дёргает за пиджак он, — Ты думаешь, я не знаю с кем ты водиться стал? — Какие ты слова знаешь, ужас, — тянет Женька. — Ты не паясничай, — фыркает он, — Говори же за чем тогда? А зачем он приехал? Потому что так сказал Штиглиц и Хрустальный. Получается, Ольховский теперь буквально в их «компании»? Возможно, но пока только лишь формально и из-за того, что Сашка сестра Штиглица. Нет, ему нужно узнать про судьбы тех трёх генералов. И Сашке нужно. Тот глянул на нее, а мурашки снова прошлись по спине. Красивая. Только, почему она в итоге и замешана больше всех в этом? Ведь именно из-за нее Женя полез во все это. Развелся с Маринкой, сам себя понизил, разругался с собственным отцом в хлам, пошел в самую обыкновенную братву. Хороша, Саша, раз из-за нее вытворяется такое. — По работе, сказал же? — до жути льстиво улыбаясь, сказал Женька. — А дочку Нагановскую ты с собой за компанию взял? Саша сжала зубы, что было сил. Снова. Она снова тень отца, она снова бандитская дочка. Противно. Даже хамить не хочется, всё-таки, ведь она и вправду дочь Сашки Нагана. Почему? За что она его дочь? Почему она должна разгребать грехи своего отца с самого детства? Даже Лешку никогда не травили так, как его. Потому что Лешка всё-таки мальчик, дал в морду и все поняли что к чему. А Саша? И Саша в морду давала. Она до сих пор помнит, какой был скандал, когда Сашка разбила нос Мэлсу Устинову, сыну большого партийного работника. Ее чуть не выгнали из школы, но после этого мальчишки не больше не трогали. Доказала свою важность. Тогда ее спасла учительница физкультуры, Марья Петровна. За заслуги перед школой ее оставили. С какой же брезгливостью глядели на нее учителя и дети. Хочется заплакать, как в детстве. Но не может. Странная пустота внутри аж давит. — А ты чё людей по их родителям меряешь? Бесит, жутко бесит. В нем просыпался собственник, самый настоящий собственник, который, кажется, мог натворить кучу проблем в периоды своего безумия. Такого не было с Маринкой. На Маринку ему вообще было фиолетово. Потому что Саша не такая. Она другая. Другая, а поэтому и нравится. Саша ловила его странные взгляды и не понимала. Зато Женя понимал. Понимал и то, что действительно начинает сходить с ума и вести себя, как дурак. Саша же не понимала, что это значит. Привыкла, что все по факту, но к факту она не была готова. Боится. Боится и отношений и самого Женьку. Сколько она работала, он всегда был неподступный, как скала. То и дело отправлял статьи переделывать, бывало и сам переделывал, что бесило Сашу. А сейчас? Как ей реагировать на него сейчас? — Еще скажи, что она не такая! — И скажу! — Я все понимаю, но я пока тут сижу, — спокойно говорит Саша, — Если не можете помочь, значит дальше пойдем, — отрезает она. — На номера, — кидает записную книжку тот, — Найдешь сам кого надо. Следующий час проходит однообразно. Листают телефонную книжку, пытаясь найти нужные телефонные номера. Обводит нужные карандашом, захлопывает блокнот и идут перекурить на улицу. В голове каша от цифр. Идут до ближайшего ларька за сигаретами. А затем долго курят на детской площадке, когда дети уже ушли. Время перевалило за девять, бабушек около подъезда уже не было. Двор опустел. Давыдова сидит на качелях, медленно покачиваясь на железных качелях, которые изредка противно скрипят. Задавать себе вопрос нравится ли ей Женя уже невозможно. Она не знает. Зато сам Женя знает. От этого Саше и мерзотно. Что она может дать в замен? Откровенно ничего. Она просто холодная кукла. Качели в очередной раз противно скрипнут, а Ольховский откинет фильтр куда-то в траву. А может действительно в этом нет смысла?***
— Значит так, — голос раздается в зале эхом, — Кто знал, что журналистка — это моя дочь, жду оправданий, — Лешка чуть сглатывает от такого напора, все-таки, он тоже знал и не сказал, — а кто оправдываться не собирается, прошу сразу на выход. — Ну Александр Палыч, — поднимается Костик, но тот обрывает его. — В крысу играть вздумали?! — глядит на них, — Так вот, я такой херни вам не спускаю, поняли все? Поняли. А когда из зала наконец выходят несколько человек, тишина режет слух еще сильнее. Лешка стучит пальцами по столу. Хорошую зачистку провела Саша своей персоной, просто отличную. Но главным, кто все знал, но молчал с самого начала и был Лысый. Только, того как раз таки и убили, а самого Нагана затронуло рикошетом. Интересная ситуация, которая не давала Лешке покоя, ведь, он прекрасно понимал, что стреляли то, как раз таки по отцу, только Лысый неудачно встал. Вот, что значит судьбу не обманешь. Вопросы поднимаются сами собой. Конечно, почти за трехнедельное отсутствие произошло не сильно много, но все-таки что-то, да и произошло. Особенно после больничного разговора, когда отец сам обмолвился о том, что хочет сдавать свои права на Питер. И не на кого попало, а на Лешку. Признаться, Алексею это очень льстило, к тому же, планы Никиты, как раз таки имели место быть и шанс осуществиться. Лешка был доволен. Хрусталев и подавно. Своеобразный серый кардинал этой игры, все рассчитав, понимал, что при таком раскладе, поднимутся они довольно сильно и быстро. Только сначала все-таки стоит поставить в известность Сашку, все-таки ее доля в этом бизнесе будет существенной. Нахрена их было отправлять их в Кингисепп вопрос до сих пор большой. Все-таки, не надо появляться Саньке на стрелке с московскими. Обсудят спокойно ввоз и вывоз наркоты без нее. Паренек ее, конечно, и понадобился бы, но переживут. Дефицит в людях пока что исчерпаем. Не ее это дело все-таки. Пусть копается себе спокойно в бумажках на чистой работе. Хотя, можно ли было назвать ее работу журналистки чистой? В любом случае, надо ограждать ее от этой херни. Если у папаши не получилось, значит у Лешки получится. Он своих не забывает и старается не бросать. Всю грязь он уже прошел. И драки в лесополосе, и беспорядочную стрельбу, и стрелки с чеченцами. Выжил? Значит и тут выживет. Просто вариантов других не было.«И кто бы что не говорил — я буду жить»
— А теперь, когда акция невиданной щедрости окончена, — пауза длиться через чур долго, — Я ухожу, — гордо говорит он, — А мое место, займет, — Лешка встает по отрепетированной схеме, — Мой сын — Леша Штиглиц. Хрусталев более чем доволен. Лешка главный, весь Питер их! Это возбуждает лучше любого наркотика. Его расчеты сработали даже лучше, чем он планировал. Игра началась, а капиталам следовало бы приумножаться только от одного их упоминания из его рта. Теперь то все иначе будет. Точно, все иначе. Хлопает по плечу довольного Лешку, а сам, ка***
Татьяна Буланова — Как бы не так Ольховский, кажется, уже ввел в себя эту привычку, наблюдать за спящей Сашей, подобно зависимости. Прижимается к холодной из-за открытого окна стене, наблюдая, как та сильнее кутается в одеяло. Но не знает, что Саша давно уже проснулась, когда услышала хлопок двери. Знает, что тот глядит на нее, оттого на душе беспокойно. Какие черт возьми у него мотивы? Что он хочет от нее? Странные эмоции, ведь, в какой-то мере пройдено вдвоем было не мало: и стрельба, и преследования, и полная неизвестность. Прямо, как сейчас. Давыдовой вроде и нравится, что Женя может вести себя так, давая ей полную независимость. Он что, любит ее? Разве, он вообще может кого-то любить? Саша так считала всегда. Ольховский был кем-то вроде каменной древнегреческой статуи, такой же неподступной и какой-то загадочной, что-ли? А теперь, она и не знает, как на него реагировать. Целуется он, как в последний раз, чувственно так, словно всю душу из нее высосать хочет. Только, все это было порывами, словно уже действительно держаться надоедает. Честно говоря, у самой Саши тоже катушки слетали. По-человечески как-то хотелось, а не так, отношения по зауголкам выяснять. И ведь не попадается, что давно проснулась. Хочется добиться, что от нее хочет Женя, выпытать. И все ее безмолвие сохраняется ровно до того, как телефон зазвонит. Перепугавшись, та чуть с кровати не падает, но Ольховский уже уходит из комнаты. О чем-то тихо говорит, да так, что Саша вообще ничего не услышит, а затем сорвется она сама. Встанет с кровати и пошлепает голыми пятками по полу до кухню, выпьет стакан воды и долго простоит, глядя на его спину. Видимо позвонили не очень удачно, оглядывая ссутулившегося Ольховского. Саша стоит чуть завороженная, волосы стекают по оголенным плечам, а из-за ночнушки, она кажется еще более прозрачной. — И че ты стоишь там, — хрипло спрашивает Ольховский. — А че нельзя? — фыркает она, продолжая стоять на своем. — Нельзя, — усмехается он. — Зато тебе все можно, да? — Твой брат звонил, сказал нам до конца недели тут тусоваться, — закуривая сигарету, говорил Женя. — Отлично, — дергается Саша. Дуется и ничерта не понимает. После всего, что произошло вспоминается Москва, вспоминается, почему она уехала из нее и не возвращалась даже на праздники. Саша ненавидела Москву и на то были свои причины. Долго сидит на кровати, соображая, что ей делать теперь. Женя только глядит на ее спину. И вроде, молчать Саша не может, но и язык не поворачивается. Ольховскому не обязательно знать о том, что случилось. Все равно ничего не изменит, а Саше как-то надо дальше существовать с мыслью, что в августе ее изнасиловали девяносто первого. «Противно, противно, противно», — эта фраза отчетливо повторяется в голове. И ведь, мама не просто так переживала за нее, волновалась, где она ночует и как обстоят дела. Раньше, Саша не понимала этого, а теперь? Понимала, только через чур с противным опытом. Вдруг, чувствует руку на своем плече из-за чего по спине бегут мурашки. В глазах чуть защипало. Чертова Москва, чертов Витька, который позвал ее тогда на дискотеку. Сглатывает комок и молчит. Не обязательно об этом знать, тем более Ольховскому. Он же откровенно издевается над ней, втирается в доверие. Что он преследует, черт его подери? Вскочит, натянет привычный свитер, который носила до того, как связалась с этими чертовыми криминальными элементами и заделает волосы в хвост. Снова отросли, а потому и стали противно лесть в глаза. Противно. А еще противнее, что Саша не выдержала. Поплясала под дудочку и стала писать, что ей говорят. Где твой журналистский кодекс чести? Прости, крошка, но ты продаешься! — Я за сигаретами. Ольховский и сказать ничего не успевает. Видит, что полная пачка сигарет лежит на его столе и понимает, что Саша нихрена не за сигаретами пошла. Выскакивает в след за ней, но в открытую не идет. Засовывает руки в карманы джинсовки и идет за почти разогнавшейся Сашей. Как же ей было противно. Продалась, она продалась. Прав был Глинский, мутит Саша не по-детски. Может ей еще с отцом помириться? Заходит в телефонную будку и набирает номер Лешки. Нет, она еще мозги ему проест. Что ей ударило в голову? Почему она просрала главную цель своей жизни — не допустить беспредела, который исходил от ее отца? На мгновение поняла, что это невозможно. Но вот, написать статейку по поводу того, как же все-таки открылось казино «Золотое руно» она обязана. Хотя бы немного подпортит кое-кому карьеру. Прям, как ей в Москве. — Ты что оборзел там совсем? — кричит Саша. — Слыш, тебе русским языком сказали не высовываться, — повторят на другом конце провода Штиглиц, — Я же тебя не к отцу отправил! — Еще бы ты меня к нему отправил! — Ну вот и сиди спокойно, — тянет Лешка, — Тебя кто ввязываться просит? — Совесть, Лех, совесть! — Засунь ее в задницу! Тот бросает трубку, а Саша чуть не кидает телефонную трубку в стену. Отлично, брата можно сказать коронуют, а она тут сидит в глухомани, да еще и с Ольховским. Дела круче некуда. Что за странный транс, в котором она подписалась на все это? Про генералов все равно ни черта не узнали, зато просиживать в Кингисеппе неделю — это то, в чем она нуждается. В Питере она хотя бы могла обмануть себя тем, что пишет правду, пусть и по заказу, а здесь? Тьма сплошная. Еще и отец оказывается не до конца умер. Даже матери не похвастаться такой сплетней. Остается только хлопнуть дверью в телефонной будке, и напороться на Ольховского Может, он больной? Или маньяк какой, раз бегает за Сашей по пятам? Нет, он точно маньяк, пусть и спорит сейчас с каким-то парнем. Проходит и встает за этим широким парнем, который был на голову ниже, чем Ольховский. Засунет руки в олимпийку и будет презренно оглядывать их двоих — Я не собираюсь тачку под такое везти, — отрезает Ольховский. — Ну по братски, — тянет парень, — Слыш, ты че тут уши греешь? — А ты че пристал, бычара? — Саня, домой свали, — говорит Женя, сильнее сжимая ключи в ладони. — Телка что-ли твоя? — Слыш, телка это твоя бычья девушка, а я таким не занимаюсь! Хамит, что нравится Ольховскому до белых пятен в глазах. Приобнимает за плечи и кажется показушно хочет уйти. На что «Бычара», как прозвала его про себя Саша, разворачивает их двоих. Женя лишь закатывает глаза. Доказать свою надобность что-ли хочет? — Жек, ну че ты, — парень нахохлился подобно воробью, — Договоримся, но ты нам позарез нужен! — Ладно, — вздыхает он, — Сегодня в через часа два прискачешь, скажешь куда едем… Парень повеселев начал обнимать Женю, а затем через мгновение убежал. Саша дергается, скидывает руку, а затем глядит с недовольством на Женю. Фыркает и идет в сторону подъезда. Ольховский кажется и без всего понимает, что так она далеко не уйдет, все равно ключей у нее нет, а потому спокойненько идет к подъезду, помахивая ключами. Веня — он же Веник, едва встретив Женю уже снова начал втягивать в откровенную муть. Просил для вида съездить с ними на стрелку, мол, девятьсот сороковое Вольво добавляет авторитета. Стал давить, что раньше он и на дела по-круче лез, а тут просто для вида постоять не может. Не выдержал, согласился. А ведь, он всего лишь планировал проследить за Санькой… Сашка стоит в подъезде, на лестничной клетке перед квартирой Жени. Тот подходит, открывает дверь, а та заползает в след за ним во внутрь. — Купила сигарет? — кидает полную пачку ей в руки Женя. — Купила, — фыркает она. Ольховский лишь усмехнется, заберет у ее сигареты и закурит. Родители весь день будут на даче, а почему Лешка сказал им быть здесь еще пару дней он и думать не хочет. Думает, как воспользоваться моментом. Но момент кажется уходит прямо из рук