***
— Вы совсем там оборзели? — выслушав, вскочил Лешка. У того в голове не укладывалось зачем нужно было вызывать именно Черепа на квартиру к журналистке, — Знаешь, я думал, что ты просто борзеешь, но теперь мне кажется ты не борзеешь, ты с ума сходишь? — Ты можешь дослушаешь? — он чуть дёрнул носом. — Парни сказали, что девчонка твоя родственница, — он потряс сигаретой над пепельницей, — Давыдова Александра Александровна. Лешка застыл. Внутри происходило нечто странное и непонятное. Похожие чувства он ещё не испытывал. Он так и знал, так и знал! Саша. Эмоции находили волнами. За несколько секунд он прочувствовал весь их спектр. От злости, до желания защитить. Последнее было более чем описуемо. Давыдов даже понимал, почему Череп чуть в штаны не наложил, когда понял, что она и есть дочка самого Нагана. Кто им дал право вообще трогать его сестру. Его сестру! Если уж отцу насрать, то он встрянет, еще как встрянет, что близко не подойдут. Кажется эти слова буквально отдавались эхом в его голове. Отчасти это была его вина, что он потерял все координаты Саши тогда. Ведь было время, когда они вполне хорошо общались. Однажды прислав открытку, когда Саше было лет пятнадцать, а Лешка уже во всю фарцевал, заканчивая академию, она ответила, словно стараясь выговорится. Болтали так они около трех месяцев. А потом и когда в Афганистане оказался переписывались. Саша рассказывала ему о том, что происходило в школе, кто ей нравился, а он рассказывал об академии, где он тогда учился. Саша была хорошим собеседником, только в один день все прекратилось, когда они поссорились. А из-за чего он уже и не помнил. И сейчас это выглядело как усмешка, ведь поругались они как раз таки из-за отца. Леша поднялся и подошёл к окну, расстегивая верхние пуговицы на рубашке. Руки в буквальном смысле чесались. Глаза бегали по соседнему дому, кой был отлично виден из окна. Он никогда не любил технику этих людей. Лешка считал отдельным искусством умение договариваться и был за принятие именно таких мер. Но отправлять к девчонке бригаду Черепа было слишком, даже не знай, что Саша его сестра. Поджав искусанные губы, он обернулся. — Черепу привет от меня передашь, — он закурил сигарету. — Отца без меня встреть.***
Стучаться в квартиру Наумова перед работой и после уже начинало входить в привычку. Ну нахамила, бывает, только чего это он пропал на столько? Но за дверью никого. Снова. Саша медленно прыгала с одной ступеньки на другую. Мысль, что Сережа ее просто уехал, уже начинала засиживаться в голове. Это было бы хорошо, но не в его методах, да и сказал бы наверное. Но ее наблюдательность не давала ей этого утверждать. Девятки Сережи во дворе не было также. Отойдя от окна, она присела на ступеньки, нервно поглаживая коленки. На душе было не хорошо. В квартиру не хотелось возвращаться от слова совсем. По телу прошли мерзкие мурашки отдающие холодом. Время близилось к пяти. На небе не было ни единого просвета. Саша, услышав шаги на этаже ниже, поднялась, отходя выше по лестнице, чуть выглядывая. По лестнице, держась за перила шагал парень в расстегнутом кожаном пальто. Давыдова, глянув в окно, заметила чужую машину. Наверное на нем и приехал этот парень. Маленькая надежда, что он идет к Сереже и сможет что-то рассказать про него, проскользнула у нее в голове. Но парень, опустив темные очки, не стал подниматься выше, а остановился около ее двери нажимая на кнопку звонка. Саша стиснула зубы и пыталась как можно меньше издавать посторонних звуков. Ей хватило вчерашних гостей, на этот раз она так не попадется. Не дождавшись ответа, парень ушел. Кого-то он ей напоминал. А Саша выскользнула к окну, отмечая, что БМВ было как раз его. Дождавшись пока он уедет, Саша вернулась в квартиру. Утром замок поменяли, но остатки бардака все-таки остались. Откинув ботинки, Давыдова, не раздеваясь, прошла в зал, думая о том, кто к ней решил прийти. Думая о том, куда пропал Сережа. Оставался только один вариант — это идти к нему в офис. Вариант не самый отличный, учитывая, что приезжала она туда один раз и то на машине. Пальцы нервно стучали по столу, а затем ладони ударили по нему. После чего Саша подскочила к окну. Пусто. Запорожец и белый москвич. Ничего. Но Саша все равно не могла найти себе места. Все не так просто и Саша это понимала. Понимала и то, что с анонимкой от нее не отстанут, а Сережа явно не просто так пропал. Сигарета снова оказалась во рту, а спички полетели на стол, мысленно подмечая, что если она будет курить с такой скоростью, то наверняка разорится. Парень отчетливо кого-то ей напоминал. Но кого, та даже предположить не могла. Разглядеть с другого конца лестничной клетки не вышло. А определять людей по затылку она так и не научилась. Хотя с такой интересной жизнью пора бы уже. Вчера она все-таки достала те свертки с револьверами, взяв один из них. Револьвер системы Наган образца 1895 года. Слова отца сами всплывали в голове буквально картинками. Именно на нем Сашу и учил стрелять отец. Мама всегда говорила ей в детстве, что он хотел мальчика, а родилась Саша. Из ее рта это звучало как упрек. И упрек этот мать словно сувала ей, чтобы Саша еще больше отца терпеть не могла. Но девушка как раз и пыталась доказать родителям, что она достойна, что она лучшая. Ничего из этого не вышло. Отец, как оказалось, еще до рождения ее успел сделать ребенка на стороне, а после развода вообще переключился с нее, вспоминая лишь на каникулах, кои она всегда проводила в Ленинграде с бабушкой и дедом. Сейчас же обида прошла, осталось лишь неуважение. Давыдова сидела на софе, положив ноги на стол, и крутила револьвер в руке. Любовь к оружию действительно передалась ей от отца, но боялась она этой любви как огня. Тонкие пальцы сжали рукоятку, а указательный палец переместился на пусковой крючок. С прищуром та оглядела комнату. Но зазвонил телефон. В это время обычно звонила мать. Не выпуская из рук оружие, она вышла в коридор. Надо быть сильнее.***
Александр Павлович был жестким и властным человеком. Поблажек он не допускал даже к собственным детям, а говорить про подчиненных и смысла не было. В аэропорту его ждали неизменно сын, Юрий Николаевич, его верный друг и товарищ по кличке Лысый, его адвокат Федор Емельяныч, пару человек из братвы и охрана. Не здороваясь, компания пошла к машинам. Оказавшись в одной машине, Лешка лишь покусывал щеку изнутри, слушая как Лысый рассказывает произошедшее за его отъезд. Сам Наган заметил нервозность сына и его недовольство. Настораживало только то, что тот обычно, не боясь, высказывает свое недовольство, а теперь гордо молчит. Младший Давыдов же был на грани. Лысый промолчал про то, что как раз девчонка-журналистка была его сестрой. Промолчал и про то, что он отправил к нему Черепа, зная увлеченность своим делом того. Но Лешка не был настолько дураком, чтобы лезть на рожон. Он решил, что будет молча ждать приезда в ресторан, где и будет происходить дальнейшее обсуждение всего этого. Также он помнил, с какой брезгливостью рассказывал его отец о том, что Саша закончила журфак и вернулась в Петербург. Зная отца, тут было однозначно что-то не так. Нет, он подождет, прощупает почву и сделает аккуратно. Прям как на работе. — Что-то ты больно задумчивый сегодня, Лешка, — ухмыльнулся его отец. — Спал плохо, — буркнул тот и отвернулся к окну. Давыдову нужно было отрыть каждую маленькую деталь о ней. Но он помнил лишь момент фотографии, которая лежала в одном из дальних ящиков отца. Почему же он прятал фотографию от всех, тоже хороший вопрос. Нужно было через кого-то отыскать информацию про Сашу, где и что она сейчас. Только через кого? Буквально все в случае чего могли сдать все отцу. А чувствуя его напор и поведение, это было очень не кстати. В ресторане тот старался вести себя как обычно — не подавать виду. Тема о журналистке была резко закрыта после приезда еще одного знакомого Александра Павловича. Знакомым был никто иной как генпрокурор. Лешка чуть сморщился, заметив того в штатском. Видеть каждый день надоедало. Хотелось более характерных развлечений, чем постоянные развлечения в клубах. Ему было скучно жить, получая все по щелчку пальца. Однако, цену развлечениям Давыдов знал, выполняя свою работу на отлично. Да и парней под своим покровительством он держал под жесткой дисциплиной. Только одно не устраивало Алексея. Это то, что он был просто тенью своего отца, который появился только спустя пятнадцать лет его жизни. Но в такие моменты он старался утихомирить свой пыл. В конце концов отец вытащил его из-под расстрельной статьи, но он оказался в Афганистане. И лучше бы он отсидел в такой ситуации, нежели повторять то, что было в Афгане. Лешка с силой затушил сигарету в пепельнице. Он ненавидел своего отца и уважал одновременно. Однако же Лешка не знал, что раздражало его больше — то, что он был до невозможности на него похож или то, что отец так нагло бросил Сашу. Нет, она сама выступала против отца и на это она имела полное право. Кому охота папку-зека иметь? Он и сам не был бы рад в ее возрасте такому положению. Но ведь и узнал он, когда сам был по уши в рэкете. Выходит и впрямь, как нагадали, будет Лешка типичным из их поганого рода. Если и впрямь поганый. Эта мысль изначально была в его голове. Он всегда чувствовал себя тем, кого нужно избегать, кого нельзя считать за белых людей. Это Хрусталев — голубая кровь в его глазах. Но не он. Он, словно на всю жизнь, — униженный и оскорбленный. И Сашу в такой ситуации он точно понимал. Однако, он — не Саша. Ему выгодно быть сыном Нагана, как бы противно или неправильно это не было. И уж смириться с тем, что папаша не очень-то и любил его.***
— И долго мы так сидеть будем? — начинала ныть Саша, сидя за столиком дешевой забегаловки и теребя салфетку. Кафе «Весна» на перекрестке улиц было достаточно популярным среди людей. В час пик оно обычно наполнялось несколькими десятками людей. Возможно, все это происходило из-за удачного расположения, возможно из-за некой доступности. Все-таки кафе было скорее среднего класса. Серая плитка на стенах, такие же невзрачные столики, вечно уставшие продавцы. Но среди знающих людей, это кафе пользовалось популярностью из-за того, что тут было спокойно проводить переговоры любого рода, вплоть до откровенной нелегальщины, после коих все-таки следовало дать на лапу хозяину «Весны». Однако, чаще всего тут все было мирно. Поэтому Ольховский и решил, что звать сюда информатора будет отличной идеей. Ведь не стрелку они тут забивают, как любят нынче делать, а просто — встреча. — Прекрати ныть, — фыркнул на нее Ольховский, записывая что-то в тетрадь. — У тебя сколько аванс в этом месяце? — Не больше твоего, — та наконец достала бумажную салфетку из подставки, начиная складывать из нее что-то несуразное. — А если в цифрах? — он закусил конец ручки. — Две пятьсот, — Саша разглядывала самолетик. — Ну и по мелочи, я уж не помню. — Давыдова остановила свой взгляд на серой столешнице и снова начала. — На какой хрен мы вообще сюда притащились?! — откинулась та назад на стул. Женя лишь тяжело вздохнул, заканчивая писать в тетради. Аккуратно положил ее на стол, оставляя ручку на нужной странице. — Ты хотела статьи по-масштабнее? — Саша нахмурилась и кивнула головой. Пару дней назад они крупно спорили о том что стоит писать. Все-таки на две пятьсот много не проживешь, нужно выживать за счет эффектных статьей. Работать с Ольховским оказалось не так страшно, как думала Саше сначала. Женя был так же заинтересован в статях, как и Саша, потому наверное они смирившись, стали работать чуть усерднее. — Про кресты писать будем. Давыдова ненадолго замолчала, пытаясь переварить информацию. Идея ей казалось то сумасшедшей, то волшебной. — Ты головой не ударился случайно? — Да ты понимаешь какой материал будет! — он достал пачку того же «Космоса». Мелкая деталь слишком зацепила Давыдову, — После февральского побега-то! Саша задумалась, вспоминая февраль. Двадцать третьего был побег, а спустя пару дней она уже писала про заказное убийство прямо посреди города. Кажется это было убийство бизнесмена Макса Калинина. Того застрелили прямо на лестничной клетке около его квартиры. Тогда Саша довольно хорошо разобралась и расписала ситуацию. После этой статьи ей даже премию дали. Но сейчас ее будоражило все-таки другое. Ведь именно после этой статьи ей прислали что-то вроде угрозы, а затем уже и анонимку, ближе к апрелю. Можно ли считать это началом конца? Возможно, но нужно было разбираться именно с корнем проблемы, а не анализировать, когда все началось. — Середина мая! Очнитесь, Евгений! — пощелкала она пальцами. — И что? — он выдохнул дым. — Цикл статей, ты только представь! Давыдова легла на руки, тяжело вздыхая. Ольховский говорил, что сейчас придет его знакомый, который как раз и поможет с материалом. После погрома в начале месяца все было относительно тихо. Казалось, жизнь отчасти вернулась в прежнее русло. Или Саше так хотелось думать. Отчасти, спасибо стоило сказать Ольховскому, который оказался заядлым трудоголиком, а так как им следовало работать в паре, то Саша автоматом занималась тем же. Старая схема, пытаться забыть про свои проблемы под навалом работы. Именно сейчас эта схема сработала так же как и раньше на отлично. Но тревога стала одолевать вечером. Наумова в последний раз она видела также чуть больше трех недель. За это время привычка стучать уже действительно выработалась, как бы поздно она бы не приходила домой. Видимо Саша действительно вляпалась по самые уши. Через пару минут так ожидаемый Ольховским «человек» наконец пришел. Но тот особо разговорчивым не оказался, вопросы приходилось буквально выжимать. Это был один из охранников. Грубые пальцы нервно крутили сигарету золотого руна. Слишком уж тяжёлый взгляд был у человека. Попытаться разговорить его все-таки получилось, охранник начал отвечать на вопросы Ольховского. Саша же едва успевала записывать, но про себя подмечала, что новой информации он не рассказывал. Про переполненные камеры и различие между заключёнными было бы слишком глупо рассказывать. Что в тюрьме, что на воле, в России сейчас было голодно. А под конец, он молча протянул Евгению два дела и удалился. Ольховский же, проводив взглядом старшего, потянул за собой Сашу и пошагал из забегаловки. — Вот какой смысл был в этом охраннике? — возмущалась Давыдова. — Он нам ничего нового не рассказал! — Да черта с два, — останавливаясь около пустого фонтана на площади, начал Женя. — Главное, что он принес нам это! — он помахал папками. — А остальное мы и в архиве найдем. Саша чуть прищурилась на солнце, задумываясь об этих папках. Что-то тут было не чисто. Слишком довольный вдруг стал Ольховский. — А что там? — без какого либо стеснения, потянулась она к папкам, на что Женя ловко поднял их над своей головой, пользуясь тем, что Давыдова была чуть ниже его. — Ну не на улице же! — Саша закатила глаза в собственной манере, а потом чуть удалилась от него, обиженно взглядывая. Ходить пешком становилось привычно. Особенно, когда денег стало не хватать. Сегодня же было приятнее идти по улице. Солнце начинало светить по-летнему. Саше даже хотелось верить, что все наконец налаживается. Но сейчас все напоминало скорее затишье перед бурей. Страх бывало находил порывами. Только сейчас она начинала задумываться, что действительно хотела бы пожить ещё. Что ей следовало ожидать? Ведь, думать, что те люди просто так успокоятся, было глупо. В издательстве уже никого толком не было. Лишь недавно пришедший сторож щелкал семечки, отбрасывая кожуру на бумажку. Рядом шумело радио. Саша молча поднималась за Ольховским по лестнице, погруженная в свои мысли. В архиве же странное молчание сохранялось. Но архив всегда казался Саше достаточно уютным местом. Жёлтые папки, старые выпуски журналов и газет давали особую атмосферу этой комнате. Бросив сумку на стол, Женя сразу забрался на стул, роясь на верхней полке среди папок. Сама Давыдова перелистывала материалы дела, которые передал им охранник. — Ты такими темпами труды Герцена и Чернышевского найдёшь, — поднимая глаза на Женю, который быстро пролистывал папки и откидывал ненужные. — Хочешь социализм восстанавливать? — Не дай бог, — буркнула она, дочитывая дело. — Найди журнал за конец февраля, там как раз про этот побег, — Давыдова помахала папкой, а сама полезла к другому стеллажу. Материал находился с трудом. Но и прошлых статей было мало. Нужно было что-то поистине интересное и будоражущее. Время перевалило за шесть. За окном было удивительно светло. Ольховский же думал не меньше об этом. То что у него с трудом были добыты частично материалы дела о двух побегах было конечно неплохо, но только этого было мало. Тот прочитал пару набросков и выписок из статей. Дело не продвигалось от слова совсем. Казалось, еще чуть-чуть и полетят искры от их возгласов. — Вот бы нам в саму тюрьму попасть, — заявила вдруг Саша на объявленном Ольховским перекуром, — Посмотреть там все изнутри, сфотографировать! Женя втянулся дымом, мысленно подмечая, что это как раз и было то, что нужно. Стоило подключать старые связи, которые сильно не хотелось вспоминать. — Не знал, что ты срок хочешь получить? — Ты совсем? Я же для материла! — Я попробую, — сказал тот, поджимая губы, — А сейчас домой иди. А Саша, послушавшись, надела кофту, забрала сумку и вышла из архива. Сил спорить с Ольховским не было. Да и добавить больше было нечего. Оставалось только забрать вещи и пойти домой в надежде на лучшее. На улице было приятно свежо. Небо уже становилось темнее, а солнце пропало совсем.***
А Лешка кажется давно не был так чем-то озадачен. Сделав гениальный ход, взять на себя задачу найти информацию про журналистку, он понимал одно, что в случае чего жизнь девчонки будет висеть как раз на нем. Ведь в его планах было как раз немного прочистить себе дорогу в более влиятельные круги, но при этом оставить в сохранности журналистку. Ее роль довольно влиятельна при совокупности всех деталей. Но чем дольше следили за ней поставленные им люди, тем больше он разочаровывался в своем плане. Во-первых, работает она сейчас не одна. Отправить в отдел кадров человека, который бы узнал, что происходило там последние пару месяцев, было не так сложно. И то, что большая часть материала выпускалась под двумя фамилиями, немного усложняло ситуацию. Однако, Давыдов не отчаивался, ведь Саша паралельно выпускает одиночные статьи. у Лешки оставалось чуть больше двух недель. Хорошо, если бы она просто писала то, что нужно им, но это Саша. Такой ерунды могло не пройти. Бэха, в народе боевая машина воров, стояла около парадной, а из окошка торчала лишь рука с дорогими часами и сигаретой между пальцев. Время близилось к девяти и сам Лешка уже начинал сомневаться, что встретит Давыдову. Сделать планировалось все максимально аккуратно. Но опять же, это был только план. За время слежки, он составил примерное время ее прихода домой. По его расчетам, Саша должна была уже прийти, потому следуя по графику, скорее всего она снова задержалась на работе, ибо жизнь у нее не была особо насыщенной и состояла из двух точек — дом и работа, работа и дом. Оставалось только ждать и действовать по отработанной схеме. Тот зовет ее к машине и просит ему помочь, ну, а дальше по ситуации. Схема казалась гениальной. Только что он планировал делать потом? Лешка решил про это не думать, рассчитывая, что рассосется само, но в то же время понимал — не рассосется. А в арке он заметил знакомый силует. Лешка был на готове, чуть сжимая пальцами руль. Только вдруг раздалось пиликанье телефонной трубки. Он не успел. — Да, алло! — со злостью отвечал Давыдов, наблюдая за тем, как Саша заходит в парадную, — Славян, ты совсем ебанулся мне по пустякам звонить?! — переходил на крик тот, — Вы, блять, как дети малые, — сестра удалилась из вида. Весь план пошел насмарку. Он ненавидел, когда все получалось не так, как хотел он, — Сейчас приеду, — сказал Алексей, заканчивая звонок. Трубка полетела на сидение рядом. Психуя, он ударил по рулю. Не стесняясь в выражениях, Давыдов развернул машину и выехал из двора.***
— Ленка приехала! В отличие от Саши, у Удальцовой все вполне хорошо складывалось. Только теперь она не Удальцова, а Морозова. Та провела свой медовый месяц в Ялте и сейчас добрая часть коллектива собралась в туалете, разговаривая то с Ленкой, то друг с другом. Отчасти, Саше нравилось быть в такой толпе, в такие моменты было проще почувствовать себя живой. Ленка была крайне радостной, рассказывая о своем отпуске. Та кому-то дарила разные привезенные из заграницы подарки, параллельно спрашивая как обстояли дела за ее отсутствие. Узнав, что Ольховский теперь работает вторым журналистом с Сашей, та засмеялась. Сашке же стало даже чуть обидно. Мнение за две недели о Жене кардинально поменялось. И то, как это высмеивалось казалось обидным. Но то, как он женился на дочери директора газеты и спустя полтора года развелся, и в последствии понижен из-за этого же, помнить будут долго. Девушки стояли, смеялись, рассказывая о том как это все происходит теперь. — А пусть Саша сама и расскажет, — хлопнула в ладоши Юля, подталкивая ту к центру. — Ну и как, — Ленка кивнула головой в ожидании ответа, — Нормально, — Саша не знала как расценивать работу с Ольховским, — Работаю на валерьянку. — Ой, я же тебе тоже привезла кое-что! — Лена начала копаться в пакете. — Валерьянку? — хихикнул кто-то из девушек. — Почти, — Саша улыбнулась, — Это чай, — она разглядывала яркую коробку, — Успокоительный! Компания хором засмеялась. Всё-таки что-то было в их коллективе светлое. Саша эти моменты на самом деле очень ценила. В действительности, она и вправду работала на валерьянку, только увы не из-за Ольховского. Дальше день шел как обычно, без каких либо казусов. Скучно, как сказала бы сама Саша. Статья про кресты редактировалась Ольховским, у нее же оставалось только расписать заказное убийство посреди ресторана «Премьер». Она посмотрела на бумагу с выпиской из отчета милиции. «Премьер» в последнее время звучал у Саши подобно проклятью. Радовало то, что она работает не на телевидении и ей не нужно каждый раз выдвигаться к таким «сюрпризам». Бизнесмен Иван Мальцев, двадцати семи лет отроду. У Саши промелькнула мысль: «А если Наумов точно так же убрали, а она даже не знает?» Та отодвинула лист с начатой статьей и закурила сигарету. Работы в последнее время становилось куча. Платили бы за это еще, цены бы им не было. Хотя, молодых парней, которые вдруг пачками начинали уходить на тот свет, было жалко. Но Саша то как раз понимала, чем занимаются они, а вот люди, по ту сторону листа, не всегда. Странная все-таки профессия — журналист. Ольховский сидел за столом рядом и разбирал материалы другой статьи. Стол был заложен фотографиями. О какой хорошей жизни может идти речь, если в редакции даже должность фотографа убрали, аргументируя это тем, что репортёры сами могут фотографировать для материала? Вот и возились они теперь с проявкой фотографии. О чем думали сверху, сокращая такое количество людей? Видимо только о своей выгоде. Саше было отвратительно на душе. Комок стоял в горле, а мысли превращались в какую-то кашу. Почему все это происходило именно с ней? Кто в этом виноват? Саша считала, что именно она сама, ведь почему-то именно ей досталась эта анонимка, а теперь она получает по башке. Давыдова чувствовала себя беспомощной. Жизнь превращалась в какую-то беспросветную тьму. Саша глянула на Ольховского в надежде найти ответы на свои вопросы. Но он ничего бы ей не сказал. Женя всегда казался ей каким-то жёстким человеком, который делает что-то только для своих целей. Но Саша не считала это за отрицательную черту. Скорее наоборот, хотела быть похожей. Сама она была слишком мягкой, потому и реагировала так. Она легла на стол, чуть хлюпая носом. — Саш? — тот встал из-за стола. Саша же уже начала корить себя за минутный порыв, и потому промолчала. Он опёрся бедром о стол Саши, выхватывая уже дописанную статью, — Ты из-за этого бандюгана что ли? Саша быстро вдохнула, растирая по лицу слезы и выхватила статью. — Тебе-то какое дело? — она встала из-за стола, отходя к подоконнику. Действительно. А какое дело было до Саши Ольховскому? Ведь он сам портил ей жизнь добрые три года, пока он работал редактором. Ольховский сам не вызывал у той никакого доверия. И вдруг Женя решает, что эта тактика плоха? Он знал, Саша не дура и на такое не купится. Понять ее было даже чуть проще. Он находил их похожими, но чем не знал. Потому что именно Саша пробуждала этот детский интерес к миру. Тот чиркнул зажигалкой, поджигая сигарету, а затем передал Саше пачку. Та аккуратно достала сигарету, зажимая ее губами. Он вспоминал подобную практику в работе следователем, и возможно к Саше нужно было подбираться так же осторожно. Через мгновение он подпалил ей сигарету. Кабинет наполнился дымом. — А всё-таки? Саша с ухмылкой глянула на Ольховского. В глаза буквально читался вызов «ты мне все равно не поможешь». Но Женя был упертым. И одного взгляда хватило, чтобы Саша поняла, что тот настроен решительно. Казалось, будто он читал ее изнутри. Что Давыдова стоит полностью нагой и тот видит каждый ее изъян. — Я же говорю, тебе это будет интересно, — слезы уже высохли и та снова нацепила маску молчаливой и решительной. — И почему же? Ольховскому хотелось настучать самому себе по голове. Ведь весь интерес пробудился ещё больше на рынке. Слишком странные чувства проснулись в тот момент у Жени. Он видел в ней себя. Такого же загнанного жизнью в условия, похожие на игру на выживание. И посмотрев, что терпит та, буквально на следующий день он подал на развод. Он больше не видел смысла в том, что изначально делал ради выгоды. Он испугался, что больше никогда не сделает то, чего искренне хотел. — Потому, — бросила она, отворачиваясь в окно. — Хахаль тебя твой обижает что ли? Слишком резкий и больных вопрос. Глаза снова чуть защипало, а грудь сдавило. — Сбежал мой хахаль, — стальным голосом сказал она. — Скоро месяц будет как не видно не слышно про него. — Ну и дурак. Бычок полетел в жестяную банку-пепельницу. Ольховский развернулся к столу, собирая листы. Саша же смотрела, пытаясь найти подвох. Но Женя не собирался делать никакого подвоха. Ему стало жалко Сашу. — Я отнесу, — тот поднял листы и вышел из кабинета, оставляя Сашу одну. Кем ты стала, Давыдова?***
Shortparis — Эта ночь непоправима Ольховский оказывался не таким уж и занудой, как представляла себе Саша. Та хохотала над очередной шуткой, пока сам Женя перебирал какие-то папки. В последнее время Саша стала часто задерживаться на работе. Это началось практически сразу, как того перевели на место второго репортера. Только это казалось странным, ведь после того как Ольховский развелся с дочкой Палыча, тому наверное лучше было бы просто уволить его, а не заполнять пустующие кадры, дабы Евгений не мозолил ему глаза. Но как сказала недавно Ленка, тот знал как Саша постоянно ругалась с Ольховским и причин для этого было множество. Видимо Петр Павлович решил так отомстить своему бывшему зятю. Но Ольховский обладал отличным талантом оставлять работу на работе, а все остальное за порогом редакции. Поэтому как оказалось, Женя в обычной жизни не вел себя так ужасно и придирчиво. Он был милым. По крайней мере так считала Саша в данный момент. И дыру внутри он затыкал куда лучше Сережи. За окном давно стемнело. Время было около одиннадцати. По сути, Саша могла спокойно уйти домой пару часов назад и заниматься своими делам. Только что она называла своими делами? Ходьба по квартире и выкуривание сигарет? Это надоело до тошноты. Потому что квартира в последние пару месяцев напоминала Саше одиночную палату в психушке. Для полной картины не хватало только крашенных стен и отсутствие каких-либо столовых приборов кроме ложек. Сейчас Саше поистине было просто на душе, особенно после того как Женька достал из нижнего ящика бутылку «Столичной». На что Саша еще больше удивилась, выгибая бровь. — Можешь же, когда хочешь! Ольховский разлил «Столичную» по граненым стаканам, утащенным из буфета. И все-таки его поведение несло какой-то подвох. — А вот и Саня, — сидя на софе в другом углу кабинета, начал Ольховский. — Кто ты такая, чтоб тебя добрая часть братвы знала, а другая искала? Саша, чуть пьяно улыбнулась, а затем оперлась на ладошки. Лицо полностью закрыли волосы. Что могла ответить Саша? Знала ли она сама, за что ее ищут? Нет, конечно, если говорить в общем, то тогда знала. Журналист всё-таки профессия нынче не особо безопасная, но что было взято за конкретику? Не сдаст ли впоследствии ее Ольховский со всеми потрохами той же братве? — Ну много же чего в последнее время пишем, — она заправила волосы за ухо. Ольховский встал. — А если на чистоту? — ухмыльнулся в своей манере тот, — Ты мне лучше сразу скажи, я до правды все равно докопаюсь. Саша засмеялась. Но не как от шутки. Смех был странным, похожим скорее на истерику. — Иди у братвы спроси, раз так интересно, — Саша поднялась на локтях. Она просто хотела выйти из кабинета. Выйти и убежать туда, где все перестанут называть ее, то бандитской дочерью, как в школе, то чьей-то подстилкой. Чем она заслужила такое отношение? Ничем. А потому бунтарство Саши буквально орало о ее недовольстве. Голова была ватной, а по спине прошлись мурашки, едва Ольховский схватил ее за предплечья, дабы она не ушла. Слезы молча покатились по щекам. Беззвучно. В кабинете вдруг стало настолько тихо, что было слышно как жужжат лампы, а в коридоре этажом ниже храпит сторож. — Пусти. Ольховский испугался, глядя на реакцию Давыдовой. Именно такой он ещё не видел ее. Как-то по-настоящему поломанную. Это не была та Саша, которая с упорством доказывала ему, что статью можно выпускать, невзирая на жаргонизмы, не та, которая любила спорить о правильности письма. Это чужая Саша, сломанная. И такой она была ровно тогда, когда только пришла в их редакцию. С бегающими глазенками и вечно оглядывающаяся. Ольховский видел похожих людей только когда служил в армии. В Афганистане людей ломало точно также, просто ему повезло больше. Но Саша не была на передовой и никогда не отправлялась репортёром в горячие точки. Дело было совершено в другом. Но в чем? — Ага, разбежался. А Саше было отвратительно. В глазах читалось лишь «Что воля, что неволя — все едино». Даже если бы ее сейчас взяли в плен, она бы все равно не изменила поведения, не делая даже попытки на побег. Это пугало Женю. Его не пугали бандиты, про которых с недавнего времени он часто пишет. Его не пугало отчасти ничего в последнее время. А вот пустота в глазах Давыдовой казалась похожей на смерть. — И что ты мне сделаешь? Ольховский усмехнулся. А потом действительно отпустил Сашу, но закрыв собой проем, он повернул ключ, а затем прокрутил его между пальцев и засунул в карман рубашки. — Ничего, — улыбаясь с наглым выражением лица, сказал Женя. Саша вздохнула, глядя на Женю. — Знаешь как ты меня достал? — стуча пальцем по горлу. — По самое не могу! — Знаю, — он подпалил сигарету, — А потому интересуюсь, где твой азарт, Давыдова? — он поднялся. Саша замерла. Дистанция не сократилась, но напор чувствовался даже на расстоянии двух метров, — То побитая приходишь, то от одного лишь слова из кабинета бежишь, — он поднялся, выдыхая дым, — А у меня может быть интерес, как у журналиста к журналисту, — Женя подошёл чуть ближе. — Где ты такой материал достала? — Я кажется тебе говорила, что это не твое дело? — А я тебе сказал, что этот ответ меня не устраивает, — Расстояние сокращалось с каждым шагом. Саша подняла руку, то сжимая, то разжимая кулак, — Или слабо? Саша усмехнулась. Ольховский решил взять ее на слабо. Ей было смешно, если бы не так больно. Она не должна говорить про это кому-либо. Хотя бы для того, чтобы у этих людей впоследствии не было проблем. Только Ольховский был как раз из того же разряда, как и Саша, что ищут себе проблемы сами. И Саша психанула. Она побежала к своем столу, открывая ключом нижний ящик, где и хранилась последнее время анонимка, где хранилась не только она, но и ряд статей по ней, где находились ее личные расследования, но по какой-то причине, они лежали в столе. Ольховский смотрел на нее не отводя глаз. Папки рухнули на стол. — Получай, — она поднялась, чуть растрёпанная с красными глазами, — Открой дверь, до ларька схожу проветрюсь. Женя кинул ключ Саше, находясь в нетерпении от того, что он увидел. — Последний вопрос можно? — глянул он на Давыдову в олимпийке, открывающую дверь. Та кивнула головой, — Скажи, что Наган не твой отец. — Мой. После этого Саша буквально выбежала из кабинета, а Женя, подобно обречённому, сел за папки. Зачем он вообще спросил у нее про это? Кто тянул его за язык? Интерес. Вот он виновник этого концерта. Только напор был подобен настоящему следователю. Говорил ведь отец, на кой черт на журналиста пошел, шел бы, подобно ему, на следователя. Только Женька не хотел. Его интересовали обе стороны конфликта, а не одна лишь правая сторона закона. С того времени воды утекло много. Пользуясь смазливой внешностью и выработанным характером, он легко добивался чего хотел. Делал так как было нужно, но увы не всегда как хотел. Может быть в этом и была его ключевая ошибка, но думать об этом он не решался. Ведь даже для того, чтобы его приняли в «Ведомости», он женился на глупой Маринке, дочери директора газеты. Его план работал прекрасно, пока в середине сентября в отдел под его редакцией не пришла Саша. Вот она-то в его понимании и была олицетворением свободы. Ту, в отличии от него, приняли с легкостью. Саша была внучкой заслуженного работника образования. Возможно, не промолви ее бабушка за нее слово одному важному человеку в министерстве, Сашу бы навряд ли взяли на такое редкое место. Ведь после института только, пусть и работала журналистом во время августовского путча, «сырая», как называли новеньких уже устоявшиеся журналисты с карьерой. Только Саша очень даже хорошо оправдала надежды, работая чисто и без казусов. Казусы начались только в апреле. Сначала к ним пришли самые настоящие бандиты. Правда это было не в апреле, а еще в феврале. Те доблестно объявили, что теперь «Ведомости» — это их подконтрольная территория. Но если с этим разобраться получилось хотя бы образно, то в апреле началась какая-то несуразная ересь. «Новые русские», как называли теперь бывших рэкетиров, приходили один за одним. Перерыли архив, обшмонали всю редакцию, а потом… Потом он застал Палыча за очередной стопкой водки. На этот раз пришли уже к Давыдовой. А дальше все само как-то закрутилось. Развод, понижение, побитая Сашка. Как бы не намекал, как бы не выворачивался, подобно ужу на сковороде, та молчала как партизан. Конечно тому были причины, Женька очень часто придирался к Саше, но благими намерениями, он доблестно просрал ее доверие. Почему он к ней так сильно придирался? Да потому что отработанный план, еще со времен школы, по завоеванию девичьего внимания не сработал. Та лишь отнекивалась, витала в своем мире, а на корпоративы вообще не ходила, что оставалось для Ольховского настоящей загадкой. Конечно, после понижения, Саша открылась с другой стороны. Показала себя как отличный журналист, не только в одиночку, но и в паре. Только странная стала Сашка. Перестала спорить, говорила коротко, тихо и по существу. Все это Ольховский связывал с тем, что именно в тот день, когда его перевели к ней в партнеры, она пришла побитой. Внутри заиграли какие-то странные чувства. Он мигом по своим старым каналам нашел того хахаля Сашки, но каково его огорчение было, что тот три дня как находится под следствием, а потому чисто физически не мог оказаться рядом с Давыдовой. Значит случилось что-то другое. Следственную цепочку Ольховский составлять умел очень даже хорошо, а потому и связал это все с теми бандитами. Нет, не потому что больше было некому разукрасить Давыдову. А потому что как раз с их прихода все и началось. А потом углубляясь, он и вышел на отца Саши. Все сходилось до мелочей. Только сегодня всю тактику он разнес к чертям собачьим. То ли ждать надоело, то ли водка в голову ударила. Зато Саша с полуслова поняла, что не было плохо. А может и было. Слишком грубо. Как-то по-ментовски. А Саша обходила редакцию уже в пятый раз, не зная к чему придет. Она не доверяла Ольховскому, зато он ей очень даже интересовался. Кажется он уже и так все знал, а от Саши требовалось лишь подкрепить его рассуждения. В ларьке она взяла еще один флакон водки и сигарет. На конфеты бы все равно не хватило. Поэтому, завернув все это добро в олимпийку, она наконец решилась зайти обратно в редакцию. В конце концов она видела вещи и пострашнее. Только Давыдова теперь боялась правды, ибо больше всего достается именно за нее. Тихо пройдя мимо спящего охранника, она поднялась по лестнице, а затем завернула в кабинет, замечая читающего Женю. Но услышав шаги, он не оторвался от чтения. Саша поставила бутылку, а затем подкурила сигарету, глядя на ночной Петербург. Что она могла сказать по поводу этого? Подкинули анонимку, а за статьи деньги платят? Смешно. Но то что к ней приходили бандиты, обшмонали квартиру, а потом в страхе убежали, когда посмотрели в ее документы, звучит не то что смешно, а как выдумка. — Приди с этим в ментовку, их бы всех по этапу, лет на пятнадцать, — он потряс одной папкой, а затем встал, также закуривая сигарету, подошел к окну. — Только это меня скорее по этапу, а не их, — она сбросила пепел, — И это в лучшем случае. — Саша поднялась. — Ты думаешь они ничего не знают в ментовке? — Ольховский тяжело вздохнул, — Да все они знаю, прикрывают просто. В воздухе повисла тишина. Саша не знала, что ей сказать в свое оправдание, а Женя, подобно ей самой, стоял обдумывая всю эту ситуацию. Ведь здесь не просто желтая пресса. Здесь именно то, за что можно уже получить пулю от братвы. И Саша это также более чем понимала. А что мог сказать Ольховский? У того похоже кончались слова. Он сам-то не знал, что делал бы на месте Саши. Пошел бы в прокуратуру? Бред, из фактов тут ничего нет, все надо проверять. Да и пошлют они тебя куда подальше. Милиции нынче вообще ничего не надо, а потому надеяться на нее очень глупо. Да и не будь они оба журналистами, все равно бы понимали сколько теперь заказных убийств. Убийц директоров заводов найти не могут, а будут тут думать о какой-то журналистке? Бред, самый настоящий. Да и Сашу было ему отчасти жаль. Она сделала все то, как завещала профессия, донесла людям правду, а теперь отвечает за это, как будто бы все то, про что она писла, делала как раз-таки тоже она. — И что ты хочешь теперь делать? — начал тот. Саша подошла к столу, открывая похожую бутылку водки. — Хочу нажраться и сдохнуть, — сказала Саша, выпивая прямо из горла. — Ну, — Ольховский отобрал бутылку, — И будешь завтра весь день пахнуть запахом перестройки? — сказав это, он сам чуть отхлебнул из бутылки. — То есть тебе закон не писан? — Это чтоб тебе меньше досталось. А затем они оба рассмеялись. Только смех этот был странным и отдавался в глубине души эхом. Саша не знала куда ей бежать, а Женя… Женя хотел побежать вместе с ней, хоть как-то помочь, заглаживая вину за год постоянной ругани. Вариантов было не особо. Но один заманчиво манил Ольховского. И если он сработает, то шанс выйти из воды станет огромным. А затем он поймал себя на странной мысли. Зачем он это делает? Ответ был странным — надо. Что стояло за этим «надо»? Ответа на вопрос не последовало. Ольховский решил просто молча нажраться, как это делала сейчас Саша. Но одно он решил точно — как раньше он не сделает больше никогда. Саша же смотрела в одну точку. Ольховский узнал все, даже то, чего не находилось в ящике стола, даже то что она не могла рассказать. Связи — это все-таки действительно важная вещь. И как раз связи Жени ее пугали. Чего стоил тот охранник из крестов. Про остальное стоило промолчать, потому что представлять, что еще может скрывать Женя, ей не особо хотелось. Ведь отчасти, кандидатура Ольховского всегда была скрытной. Только одного Саша понять не могла. Зачем? То ли она просто перестала верить в искренность событий, то ли во всем этом и правда был какой-то подвох. И Саша не сдержалась. — Зачем? Вопрос прозвучал как гром среди ясного неба. Ольховский чуть дернулся, а затем обернулся, оглядывая Сашу. Кажется теперь она решила поиграть в игру «Выкладывай все, что есть». Похоже Саша поймала его с поличным, а на воре, как говорится, и шапка горит. — Захотел. Сказав это, у Жени прошли мурашки по спине. Говорить правду для того было чем-то непостижимым раньше. Слишком страшно. — Просто так? — Считай как хочешь. Саша промолчала, уже ничего не задавая в ответ. А через пару минут пошла спать следом за Ольховским на софу в углу. Сон был странным, беспробудным и темным. Утром ей даже на мгновение показалось, что она дома. Но скрип софы и шуршание рядом разбудили ее. Это снова был Женя. Увидев его, Саша отвернулась обратно, в надежде, что ей дадут поспать. Но не вышло. Тот тряхнул ее за плечо. Саша села, заглаживая растрепанные волосы назад. Он молча протянул ей стакан воды, буркнув что-то про то, что скоро начнет приходить народ. Осушив стакан, Саша снова задумалась о своем. И думать было настолько мерзко, что казалось вокруг все было таким же отторгающим. Удивляло и то, с каким пониманием стал относиться к ней Ольховский. С утра все шло по такому же сценарию как и обычно. Проверка сводки, затем заполнение отчета, о вчерашнем выпуске. Похмелье все-таки ударило в голову. Полдня Давыдова провела как в тумане. Не заметила она, что и сам Ольховский куда-то смылся. Но той это было отчасти на руку. Вчерашнюю ночь хотелось забыть. Хотелось вообще забыть про эту рукопись, но та, словно живой упрек, лежала в нижнем ящике стола. За все в этой жизни нужно отвечать — вот одна из заповедей ее детства. Как разобраться с этим? Уже после обеда Ольховский появился в редакции. Взбудораженный чем-то, он, казалось, снесет все на своем пути. Связи — это то, что Ольховский считал залогом успеха. Именно ими он и решил воспользоваться, когда прочитал весь материал у Давыдовой. Бежать в этой ситуации ему казалось глупым, следовало делать что-то другое. Именно поэтому он не придумал ничего умнее как позвонить старому другу и сослуживцу Боре Родничку. Странная кличка закрепилась за Родниковым еще со школы, а потому среди людей ясного полета, он был известен как раз-таки под ней. Не сказать, что Родничок занимался голимым криминалом. Он скорее был составляющим одной большой иерархии, но опять же только по определенным случаям. Большую часть времени он просто работал водителем, как раз-таки у представителя именно того рода, который как раз и интересовал Евгения. Боря знал практически все слухи Питерской братвы. Поэтому договорившись с Родничком, Ольховский решил узнать масштаб проблемы. Встреча была назначена в пять в клубе, как раз, когда из редакции уже можно уйти, а Родничок еще ждет, когда поедет встречать своего начальника из здания рядом. Оставалось только забрать Сашку и поскакать на Лиговской. — Собирайся, пошли, — опираясь двумя руками на стол Давыдовой, протараторил Женя. — Как обычно, — буркнула она, дочитывая материалы другой статьи. Все это казалось Саше до ужаса нелепым. Жизнь сама расставит за тебя приоритеты, пусть и не совсем, когда ты этого ждешь. Только слишком уж непонятным оставался для нее Ольховский. Его мотивы были непонятны ей до сих пор. На прямые вопросы он не отвечал и воспринимал их скорее за упрек. Но теперь это казалось все слишком непонятным. Поднимать связи у братков из-за нее вообще казалось странным, к тому же идти из-за этого на Лиговской. — Зачем тебе только это надо, — стоя на остановке, без какого либо упрека, наконец сказала Давыдова. — Захотел, — он отбросил сигарету перед приближающимся трамваем. Короткий, но непонятный ответ прозвучал от него. Только для самого Жени это не было просто ответом. Это было наконец то, что он делал по совести и своим чувствам, а не как раньше, по странному расчету, как бы лучше пристроиться. И делать именно так ему начинало более чем нравится. Странная улыбка появилась на его лице. Саша искося глянула на того, повисая на поручне. Пейзаж за окном был удивительно веселым, как и полный трамвай. Оставалось надеяться, что те доедут и электричество не перекроют, как это любили делать в последнее время. Лиговской проспект всегда был особым местом для торговли. И сейчас он действительно был очень насыщен количеством людей. То и дело открывались какие-то забегаловки, кафе и бары. Потеряться тут было очень легко, поэтому Саша старалась не отставать от Ольховского, который шел стремительным шагом в глубь толпы. Через пару минут такого забега, перед Сашей предстал клуб. Та остановилась, разглядывая вывеску, но половить ворон ей не дали, Женя ловко подхватил ее за предплечье и потащил вглубь клуба. Яркие разноцветные огни гуляют по разгоряченной толпе: девушки в коротких юбках с ярким макияжем, парни, ведущие себя вызывающе, по отношению к этим самым девочкам, иногда даже используя либо дорожку, либо ампулу клофелина, который этим девочкам и не нужен. Последние и не противятся — им это нужно, доставляет удовольствие, когда к ним относятся, как к конченным шлюхам. Сильнее им, наверное, нравится только кокаин и клей. Бармен протирал стаканы белоснежным полотенцем, зная, что к нему могут подойди те, кому явно не нужен безалкогольный коктейль или элитный «Hennessy». Ведь в этот клуб вообще процентов тридцать пришли не для «путешествия». Здесь в принципе алкоголя мало, зато много вещей для другого опьянения. Для наркотического опьянения. И он прекрасно понимает, что его ждёт. Но в этой стране либо убиваешь ты, — в конце концов, есть тоже хочется, и пусть эти деньги нелегальные, и пусть они добыты чужой зависимостью, — либо убивают тебя. Но отчасти Ольховского радовало то, что сюда они пришли не нюхать, как минимум потому, что, во-первых, нюхать в таких местах было подобно смерти, а во вторых, в этом клубе стабильно происходят облавы на этих самых наркоманов и тех, кто побогаче отпускают, те дают взятку — а гордая милиция не вписывает их в протокол. Такой уж уговор был у братвы с легавыми. Те дают им немного половить нищих наркоманов, коих развелось нынче как мух, а другим предоставляются привилегии за кругленькую сумму. Собственно, этот бизнес явно покрывал все расходы, поэтому разочарований в этом не было никаких. Ведь «новые русские» тоже кумарятся, а потому и был этот клуб разделен на два яруса. Один так сказать для простых людей, а другой уже для высшего общества нового поколения. К слову именно туда и нужно было Жене. Родничок уже ждал того за дальним столиком. Саша чуть поежилась, разглядывая его. Типичный персонаж нового времени. Женя же вел себя принципиально — пожал руку тому, отодвинул два стула и сел напротив него. Саша, кивнув головой, так же села за круглый белый столик. — Как зовут-то тебя, журналистка? — оценивающе оглядывал тот Сашу. Та сжала губы, переминая кисти под столом. — Саша… — он опустил голову в ожидании чего-то еще, — Давыдова. — Знакомая какая-то фамилия, — Родничок подкурил сигарету, переключаясь на Ольховского — Ну выкладывай, — усмехнулся тот. На что Женя наконец перестал копаться в дипломате, а затем вытащил лист и передал его Родникову. — Ты знаешь что-то про них? — он чуть прищурился. — Знаю, — тот чуть поменялся в голосе, отодвигая лист, а затем откинулся на спинку стула, — Больно далеко ты заполз, Ольховский, — Боря вернулся в прошлое положение, подзывая того к себе, — Весь Питер на этих трех фамилиях держится, — он тыкнул в лист, а затем перестал говорить шепотом, — А ты тезка наверное, Саш? Давыдова же знала всю ситуацию и без этого братка. Доказательств хотел только Ольховский. И он их вполне получил. Не ожидал только лишь того, что все настолько далеко зашло. А ведь статьи-то продолжают выпускаться уже под их двумя фамилиями… — Да, — уверенно начала Саша, — тезки, — улыбнулась она. — Ну мы пойдем, — Женя поднялся, хватая Сашу за плечо, дабы та встала за ним, — Спасибо, Борь, — он махнул рукой и развернувшись пошагал чуть впереди Саши. — И тебе не хворать, — буркнул он. А для Ольховского картина теперь стала более чем ясной. И еще более ясно стало то, что назад пути явно уже нет.