***
Проводив взглядом машину брата, Саша отошла от окна, присела на диван и закурила сигарету, обдумывая все события, за пару дней. Итак, что у них есть? Бешенный мент, озлобленные бандиты, а еще эта анонимка чертова. Если рассуждать логически, то анонимок не поступало примерно с момента покушения. Хотя, может и поступало. Она в квартире-то была от силы недели две назад. Можно, конечно, сходить проверить ящик. Только сейчас это особой информации не принесет. Еще и мать приехала. Наверняка уже в курсе всей этой каши, которую разгрести Саша не может. Потому что та и так была в курсе. С самого начала, когда мужик странный названивал им в Москву и орал, чтоб те свою дочку нерадивую угомонили. Было это еще в начале апреля. Собственно, тогда Татьяна и приехала, чтоб разобраться, что случилось и зачем вдруг Сашка про отца расспрашивать стала. Только толку-то Сашке указывать. А теперь Татьяне казалось, что стоило и указать. Если в августе девяносто первого не смогла, то сейчас могла бы, только снова не смогла. Тут уж и грудью на амбразуру закидайся, все равно концов не найдешь. Особенно с ее-то папашей. Вообще, удивляло, что Наган ушел от дел. Даже Татьяну, которая уж больше семнадцати лет в разводе уже была. Сильно, видать, нынче в Питере пугали. Только вот Сашку вообще похоже ни огонь, ни вода не берет. В этом плане, Татьяну даже гордость за нее брала. Только вот Саше совсем уж не до гордости сейчас было. Нервно выкуривала сигарету, она недокурив ее, вскочила, начиная натягивать кеды. Все-таки стоило проверить ящик. — Ты куда? — За сигаретами, — отмахивается Саша. «Врет, как дышит», — Думалось Татьяне, когда та закрывала за дочерью дверь. Только, что Сашке скажешь-то? Давно уж сама себе указ. Полная пачка сигарет так и оставалась лежать на журнальном столике, явно намекая на то, что Саша темнит. Только Сашка уже во всю бежала вниз к ящикам, нервно натягивая рукава олимпийки на ладони. Где правду-то сейчас искать? Саша не знала. Дернула дверцу ящика. Пусто. С горя хлопнула ей, да так, что по всему подъезду прошлось эхо от хлопка. Обидно, Саше вдруг стало до жути обидно. Какой был смысл этих анонимок? Как они вообще были связаны между собой и между покушениями? Логическая цепочка не строилась. Кого-то не хватало. Соображать об этом Саше приходилось уже последние сутки. И ни к какому логическому выводу придти она не могла. Выходить из подъезда не хотелось. Потому она решила вновь подняться на поленницу, как в детстве, присесть на подоконник, разглядывая зелень в соседнем окне. — Саша, стой! — слышит она на лестнице, — Поговорить надо… Сережа. Саша так и стоит не оглядываясь, цепляясь за деревянный поручень. Его в этой логической цепочке, как раз таки и не хватало. Именно он объявился, едва анонимку поймала. Давыдовой казалось, что в этой ситуации анонимка и Сережа, как две параллельные прямые, не пересекаются от слова совсем. Ладно, разбежались и слава богу. Саша понимает, что все это было, потому что она просто не знала куда бежать. Почти от скуки. В любом случае этот странный союз не имел бы никакой взаимопомощи и понимания. У Сережи тачки, перегон из заграницы. У Саши журналистика, редакция и снова переписывание текста, потому что редактору, коим тогда еще был Ольховский что-то снова не понравилось. Но даже это во всяком случае было лучше, чем продолжать находится с Сережей. Потому что главной причиной было то, что отчасти она повторяет за матерью. Сходится при собственных амбициях и мозгах непойми с кем. После покатушек с Лешкой, она действительно об этом задумалась. Задумалась и о том, а что вообще связывало ее с Наумовым. Разве что только детство, когда на многие вещи было плевать. Но тот факт, что по сути сошлась она с ним из-за откровенной нужды, гнобил Сашу. Развернувшись на пятках, Саша глянула на Сережу. Зря, конечно, она тогда это задумала. Вот теперь, как снова все вылилось. Почему-то в этот момент она даже обрадовалась, что мать дома и вернется она в случае чего вернется не в пустую квартиру. Параноя, как в тот момент в августе девяносто первого. — Не буду я тебя трогать, я по делу, — шагая на пару ступеней выше, — По поводу анонимки. Сашу словно током дернуло. Это что вообще? Это, как? Как он-то знает? Не уж-то у бандитов про Давыдову и вправду уже слухи ходят? Нет, бред, тут явно что-то другое. Вдруг стало неистово страшно. И даже не из-за того, чего она испугалась вначале. А сколько всего уже произошло, как ее потрепало с того момента, когда она случайно встретилась с Наумовым и перекурить решила. После этого, даже курить бросить захотелось. Откуда про анонимку знал Наумов? Откуда? Если про нее знают буквально те, кого она по пальцам пересчитать сможет. И более чем уверена, что выгоды им это точно не принесет никакой. Да и вреда в целом тоже. Вон, Глинского аж в звании решили повысить и в командировку в Москву сослать. Красота же. Только саму ее пару раз чуть не убили. А так ничего страшного. — Ну говори, — равнодушно пожимает плечами Саша. — Прям здесь? — А ты что стесняться вдруг стал? — кусая вновь губу, говорит Давыдова, — Вон, в поленницу пошли, если так хочешь. Уговор тот и вправду выполнил. Молча дошли до поленницы. А Саша даже успела обрадоваться, что так и не выложила диктофон из внутреннего кармана. Кассету правда надо бы поменять. Но сойдет и так. Если что, она и перемотать сможет. Поднимается на выступ вслед за Сережей и ровно, как в детстве, прыгает на подоконник. Правда ноги теперь не болтаются, а наоборот, упираются в пол. Теперь вообще все иначе, не как в детстве. Сережка теперь не такой хороший, Саша уже не такая нудная со своим правильно и не правильно. И про отца, в какой-то степени, она наконец узнала. Пусть не так, как хотела и может быть не совсем то, чего хотела. Но, что вышло, то вышло. Искося глянет на Наумова, который уже весь измялся и пытался поджечь сигарету. Саше противно уже и глядеть в его сторону, хотя бы потому что, про анонимку знает. И молчит ведь, что знает. Сказал, мол про нее говорить. — Ну? — Зажимая кнопку «play», тянула Саша. — Вообщем, — сглотнув комок в горле, — Ты не подумай, Саш. Мы же знакомы с пеленок, у меня и в мыслях не было к тебе там ну… Подкатывать, короче. «Ага, значит еще и это специально» — Говори, у меня дел куча, — торопила его Саша. — Это я подкидывал анонимку с деньгами, — Давыдова опешила. Казалось, что внутри что-то перевернулось с ног на голову и полетело вниз, громко ухая. В ушах звенела подъездная тишина. Как это Сережа подкидывал анонимку? Как?! Мозг Саши упорно не хотел принимать это. Но, как вообще так вышло-то? Получается, он связан с Вавиловым? Как же вдруг противно ей стало, что с самого начала ничего не поняла. И ведь даже подозрения не возникало. Собственная наивность раздражала, но теперь хотелось добиться окончательного ответа. Узнать все с самого начала. Даже факт о том, что все было враньем не волновал. Ей нужно было знать правду. Любой ценой. Сережа лишь со страхом в глаза смотрел на нее. Сам натворил, а теперь боится. Кого? Давыдову? Хотя, удивляло его все-таки то, что она его и вправду сейчас не придушила. Саша держалась крепко, обдавая лишь возбужденным взглядом, полным интереса и нетерпения. — Дальше, — холодно спросила Саша, в глубине души откровенно нервничая. — Что дальше-то? — Бешено оглядываясь по сторонам, говорил Сережа. — Откуда я знал, что ты и вправду дочка бандитская? — Причем тут это? — А притом! — вскрикнул вдруг Наумов, — Когда Макса грохнули… — Калинина? — соотносила даты в голове Давыдова. — Да! — зыркнул тот. — Нас всех просадить должны были, а эта сука сказала, что отмажет и крышу окажет, если только эту анонимку подкину и тебя мониторить! Я не мог отказаться, понимаешь, не мог! А когда попытался, месяц в «Крестах» харчи казенные прожрал! — на вид, тот уже с ума сходил, — Лучше бы отсидел, честное слово! — вплетая пальцы в пряди волос, — Саш, прости… — Не сходи с темы! — отрезала его несвязные бормотания Саша, — Кто?! — подходя к нему, говорила она, — Кто он, я тебя спрашиваю??! — Сходя на истерику, бормотала уже Саша. — Я не знаю! — крикнул Сережа, — Я не знаю! Поэтому и продолжал! Он сам меня находил, сам все передавал, — от взгляда Саши ему становилось еще страшнее, — Я труп! Понимаешь? Некогда грубая фигура Наумова сжалась. Выглядел он как-то сломанным, помятым. Саша видела в очередной раз себя и возможно в глубине души даже сочувствовала Сереже. Но только лишь потому, что слишком давно его знает. Будь он чужим, ей было бы, наверное, не так обидно. Сейчас, когда словно по живому резали, о морали не думалось. Только вопросы сыпались один за одним. Мысли превратились в какую-то кашу. Она понимала, каково сейчас Сереже, но и помочь никак не могла, потому что по сути ее положение отчасти еще хуже. Ответственность не за одну себя. Но ведь это был его выбор. Все-таки, Наумов наверняка мог что-то предпринять? На этот вопрос он имел ответ. Его соблазнили легкие деньги и крыша. Все-то караулить Сашу, которая никогда не была ему противной, подкидывать анонимку. Деньги уже были его инициативой. Потому что кому сейчас легко жилось? Видел ведь, что не легко, поэтому и пытался как-то совесть себе заткнуть, что помогает. — Ты писать стала не по анонимке, — сглотнув ком в горле, Сережа продолжал говорить. — Он тогда решил, что это из-за меня. Засунул в Кресты и не объявлялся больше, — Закусывает губу и отворачивается. — Крыса я самая настоящая! — Ты опознать его сможешь в случае чего? — Саша понимала, что Наумов и сам большего не знает. Было бесполезным его трепать и тратить время. — Да, смогу, — крепкие плечи дернулись. — Один хрен труп, меня твои бандиты в живых не оставят. — Раньше надо было думать, — Саша нервничала не меньше. — Я придумаю что-нибудь, — уже отключив запись на диктофоне, Саша заговорила спокойнее. Саша выдавила это из себя, словно это не было такой простой фразой. Не могла она просто так кинуть Наумова, когда все вскрылось. Теперь уж и выступать смысла нет. Он никогда ее и не любил, а она уж и подавно. Только лишь младенческая дружба, которая была последним основанием, по которому Саша соглашалась на все это. Потому что Давыдовой не хотелось быть предательницей. Не хотелось плюнуть на все то, что они прошли вместе. Сереже тоже. Ведь не будь этого, сознался бы он в том, что происходило на самом деле? Будь Саша — не Сашей. Не согласился бы. Потому что Давыдова заслужила хоть каплю правды. А совесть имеет свойство иногда просыпаться, что удивляет Наумова. — В каком смысле? — Какой им смысл убивать тебя, сам подумай? — подошла Саша к Сереже, глядя прямо в глаза. Сереже даже убежать от Сашкиного взгляда хотелось. — Странно, что это ты меня успокаиваешь, — Словно намекая в очередной раз на тот обстрел, говорил Сережа. — Когда все закончится, я уеду и тебе советую. — Мне-то зачем? — С такой славой, грех в Питере тухнуть, — Саша чуть улыбнулась. — Ладно, я пойду, ладно? — попятилась она назад, стараясь убежать от взгляда. И в этот раз он отпустит ее уже надеясь навсегда.***
Сашка подорвалась, что было мочи. Она сейчас была буквально перенасыщена информацией, что казалось ей прямо сейчас нужно будет подорваться и куда-то бежать, дабы обдумать и решить, что делать дальше. Потому что после этого ей было еще более непонятно, что и зачем это происходит. Непонятно было и зачем этот мент следил за ней, зачем поставил к ней Сережу, который уже и сам был не рад, что согласился. Хотя, был ли у него выбор — соглашаться или нет? Наверное, не было. Давыдова так и думала, что не было, поэтому и обиды на Наумова не было. Радовало, что все разъяснилось, по крайней мере в их отношениях. Не радовало лишь пожалуй наличие всего остального. Еще и Ольховского утащили. Даже обсудить пока на эмоциях не было с кем. Все это нервировало. Зайдя в квартиру, Саша сдернула кеды и сиганула вдоль по коридору, глянув на телефон на тумбе, а затем пошла в кухню к матери. — Мам, ты провод телефонный не возвращала? — Нет, — коротко ответила она, — Сигареты-то купила? — Купила, — выходя обратно в зал, Саша плюхнулась на диван, крутя оставленную пачку сигарет на столе. Даже сигареты в горло не лезли. Глядя в одну точку, ей хотелось понять, за что конкретно за ней так увязались. Что она успела за свои двадцать лет натворить, что ее уже так жаждят прибить и убрать со страниц газет? Какая-то страшная вина селится вновь в Саше. Голова и плечи опущены. Кажется, она уже совсем без сил. Куда бежать и что делать она не понимала. Побежать к телефонной будке, потому что мать услышит? Все равно не знает, куда и кому звонить. Тихо поднимется, пройдет до телефона, возьмет черную записную книжку, долго проглядит на нее, а затем сядет на узкую софу рядом. В целом, можно было пойти и обзвонить все те телефоны, которые ей надавал Лешка. Глядишь, где-нибудь и найдет его. Перелистывает страницы, а потом открывает корочку. Среди этих кучи номеров, глаз все равно ни на что не падает. «Сашке, от Глинского.» — Гласит надпись. Вот бы снова, как раньше, по одному лишь звонку собраться по-солдатски, дождаться машину и вновь поехать описывать первой эти новости. В целом, сейчас тоже такое возможно, только лишь дел как-то стало куча, да и не звонит Глинский больше. Черт его знает почему. У Саши на уме была только мысль, что это из-за ее роли в этой Питерской кутерьме. Противно, конечно, но постоянная ностальгия и оглядывания назад начинали бесить Давыдову. Чиркнув спичкой о коробок, она вновь закурила сигарету, прижимаясь затылком к стене. В последнее время, дела и вправду пошли чуть лучше, хотя бы из-за появлении крыши в лице брата. Только спасет-ли это, когда по ней в очередной раз решат пострелять или по роже съездить пару раз? Наврядли, гарантия, конечно, слабенькая. Ладно, Саша снова себе талдычила о том, что стоило брать себя в руки. Поднялась с софы, расправила вытянувшиеся коленки на джинсах, вновь пошла к двери. Парадокс прямо какой-то, когда мать едва-ли рядом, из дома ей всегда хочется бежать! — Я до будки телефонной! — крикнула Саша, уже захлопывая дверь. «Премьер, квартира Лешки, можно еще Нику конечно…» Подъездная дверь с хлопком закрылась за Сашей, которая неслась, ничего не замечая на своем пути, но резко остановилась, замирая перед машиной. Значит и машину еще оставили? Оставили. Подумав с пару мгновений, Саша побежала прочь от машины, чуть попятившись назад. Мысленно уже хотелось отругать себя за излишнюю дотошность, но почему-то считала обязанной позвонить. Двор был отчего-то пустым. Даже дети вдруг пропали. Только машины гудели, как положено. Так же положено не было солнца. Только серое-серое небо, которое было слишком обычным для Петербурга. Черная записная книжка под мышкой, телефонная будка выглядывает из-за угла. Пальцы почему-то дрожат, когда уже в будке, она раскрыв нужную страницу, кидает монеты в таксофон, а затем набирает сначала номер телефона из Лешкиной квартиры, а потом и из Хрусталевской. Но ни в той, ни в другой не отвечают. Только «Премьер» остался. Достанет монеты из кармана, зажимая трубку плечом. Гудки идут и кажется, будто бы они отдают эхом. Дозвониться. Она обязана дозвониться. Потому что иначе Саша не знает, что будет делать. — Алло? — слышится мужской голос. Давыдова чуть обрадовалась, что трубку хотя бы взяли. Пальцы задрожали, роняя записную книжку. Присев на корточки, Саша подняла ее, отвечая в трубку. — Алло! — крикнула она, поправляя листы в блокноте, — Можно Лешу Штиглица? — голос все молчал, — Или нет. Если его нет, может Никиту позовете? — Но молчание так и висело, — Передайте, что это Саша Давыдова! — голосила Саша. Только голос охнул в удивлении. — Саша! — крикнули на той стороне провода, — Саша, ты где? — А это кто? — Это? — странная пауза, — Это отец твой, Саш. Не узнала? — Давыдова дернулась, в испуге роняя трубку, — Саша, поговорить надо. Саш? Только Саша, словно ошпаренная выбежала из будки, чуть не запнувшись и чуть не распластавшись на асфальте. Она не ожидала услышать отца. Она не хотела слышать отца. Слишком обидно после всего, что случилось. Потому что именно сейчас ей было страшно увидеть его, поговорить с ним. Хватит, довольно. Сколько можно унижать ее тем, что она бандитская дочка? В Саше заиграла обида. Мало того, что он чуть было не убил ее, а сейчас просто поговорить хочет? Абсурд. Давыдова слышать о нем не хочет. В голове был только шум. На ватных ногах она дошла до трамвайной остановки, села на лавку, запуская пальцы в пряди волос. Издевательство. Все это выглядело, будто сама вселенная подбрасывает ей очередные проблемы. Зачем он ее ищет? Зачем? Столько лет было плевать, а сейчас вспомнил? Нет, она на это не пойдет. Страшнее было бы, если он сейчас и вправду ее найдет. Трамвай на удивление приехал пустым. Только пару человек в самом начале сидели молча. Саша зашла в трамвай, нервно оглядываясь сторонам, словно за ней уже следили. А может и вправду следили. Давыдова не особо и понимала куда едет. Хотелось лишь самого факта исчезнуть. Билетик не дали. И тут что-ли дефицит? Состояние странное. В себя она приходит, когда рядом с ней садится какая-то бабулька разворачивая газету, то и дело задевая задумавшуюся Давыдову. Чуть проморгав, она удивительно вгляделась в газету. Ее «Ведомости». Что ее могло удивить? Глаза только бегают по строчкам, как завороженные. Чуть дергает на себя страницу, да так, что бабулька рядом охает, но не противится. Что это еще значит? Почему этот чертов Вавилов даже здесь объявился и спокойно дает интервью газете? Коломенский к слову пишет. Действующий редактор, как Ольховского убрали, так встал он. Очень интересно, конечно, особенно то, про что он рассказывает. Про нее блин! Про то, что оказывается разногласия у них улажены, а его роль в той статье — сплошная мистификация. Главное, льстит так же, как и тогда по зиме, когда говорил, что не делал ничего противозаконного. Разногласия, черт его подери, улажены. Какие к черту разногласия, если по редакции, судя по всему, по его указке стреляли? Тогда, в целом понятно, почему редакцию так быстро отремонтировали. Специально что-ли? Все специально. Но какая у него была цель? Видимо прикрыться перед криминальной стороной, раз те не особо нашли, что предъявить Саше. А у него тогда какие претензии к ней? Давыдова не понимала. Глаза бегали. Бабулька недовольно глядела на взъерошенную Сашку. Дочитав до середины, она все равно не понимала о чем так разглагольствует Вавилов. Только бабулька уже встала с места, а Саше ничего не оставалось, как пошагать вслед за ней. — Милочка, да что ж вы делаете? — взбунтовалась в недовольстве бабулька, через которую Саша и читала газету. — Извиняюсь, — отклонившись от бабульки, пробормотала Саша, — Теть? А теть! А газета свежая? — Да только что на рынке купила, — отвечала та, пока Саша следом шагала за ней, выходя из трамвая. — Ты чего там такого увидела-то? Перепуганная, будто черта увидала! — Хуже, теть, — вздыхает Саша, — Журналистка я. — А, ну забирай тогда, — свернув газету, бабулька подала ее Саше. — А то все про своих Гайдаров, да про Чубайсов, — вздыхала та. — Ну ты пиши там, пиши! — Спасибо! В конце концов Саша так и осталась стоять посреди площади с газетой «Ведомостей» в руках. И внутри вдруг стало так до противного пусто. Сейчас, она понимала, что все гораздо глубже, вся это проблема проросла глубоко корнями и последствия тех дел, она будет еще очень долго собирать. «Писать-писать» — крутилось у нее в мозгах. Давали бы ей еще писать, ведь на данный момент, писать ей толком-то и не разрешалось. Где азарт? Где журналистское расследование, прямо, как во времена ее учебы в Москве? В заднице. Не будет больше ничего честного и правдивого, только писанина по бумажке. Давыдовой было противно от самой себя. Даже закурить с психа не могла, все дома оставила. Теперь же, когда одной мыслью было то, что отец ее может найти, домой не хотелось возвращаться совсем. Что там Женя говорил? Мол, вместе им держаться надо? Ну значит можно и чуток на шею сесть, раз ему так хочется поважничать. Номер Ольховского она все равно не знала. Оттого-то и приняла решение шагать до него пешком. Идти было в целом не далеко, да и ходьба немного освежала мысли. Завтра уже можно будет вернуться в редакцию, выпустить, как планировалось, пару статей. Только проблема с анонимкой никуда не денется. Нужно было вспоминать самые мелкие подробности. Анонимка, затем появляется Наумов где-то на месяц, потом Ольховский к ней в отдел переводится, свадьба Удальцовой, Сережа пропадает в Кресты, снова анонимка… Стоп. Как анонимка могла слаться без Наумова, если он в Крестах был? Значит, за него это делал кто-то другой? Но кто? Двойник? Подражатель? Саша закусила губу, глядя вниз на асфальт. Значит в этой цепочке еще больше людей? Значит, что значит. А если не только Вавилов? Может это вообще не Вавилов. Но кто тогда? Кому вообще это нужно. Давыдова и без того с самого начала считала, что это как-то слишком много чести к ее персоне, раз происходит такое. Потом уж свыклась, но какое-то странное чувство одолевало ее. Что-то не так, что-то все равно не сходится. Кто этот враг, который так ясно обозначен во всех книгах? Как же сложно… Саша была готова на стенку ползти, только хотя бы каплю разобраться. Ощущение, будто бы все катилось, как снежный ком. Нарастало и нарастало с каждым оборотом. — Саша! — слышит она где-то с богу, — А ну стой! Видимо, Ольховского Саше искать не приходится, он и сам ее нашел. Остановился, разглядывая, словно не около часа не видел ее, а пару месяцев так точно. Видел в ней то, за что сможет удержаться в этом мире. Потому что она слишком похожа на него самого. Похожа так, что хочется блевать от того, какие черты в нем могут проявится. Карьеризм его бесил, но только лишь в нем Ольховский находил утешение. Сашин карьеризм бесил его еще больше. Раздражал, вызывал ненависть, руки чесались только лишь от мысли, что ее кто-то тоже поломал. Кто-то, как и его, однако. Почему интересно? Он знал почему. Знал, что аж самому становилось противно. Ему не нравилась зацикленность на Саше. Так не было ни с кем, он понял, он признал проблему, только все это напоминало ему маньячество. — Ты что тут делаешь? — Тебя, вообщем-то, ищу, — остановилась Саша, разглядывая, подбежавшего Ольховского, — Курс дела немного изменился, — Повернув обратно на дорогу, сказала Саша. — Я уж понял, — хватая за плечо, он дернул ее к дому, проходя в щель между домами. — Куда твой братец мог по одному только сообщению удрать? — А-а, так вот что ты тут делаешь! — А ты думала у меня к твоей бандитской родне высокие чувства? — А кто тебя знает, а? — Хорошего ты мнения обо мне! — возмутился Ольховский. — Так, ладно, сейчас зайдешь, все расскажешь, — останавливаясь перед подъездом, сказал он. Учитывая его соседей, стоило и вправду помолчать. Не то чтобы он боялся. Просто раздражало лишнее внимание. Оно никогда не заканчивалось ничем хорошим. Саша шагала через две ступеньки, пока Женя шел медленным шагом за ней. Странно, почему не могут разойтись? Хотя, с Сашей пора привыкнуть к беспокойству. Молчание снова повисло, только макушка Саши с каким-то дурацким хвостиком, который уже спустился. Вдруг остановится, что Сашка неожиданно впечаталась в него спиной, вздрагивая от руки на ребрах. — Ты что делаешь? — сглотнув ком в горле, спросила Давыдова. — Я? — удивленно произнес Ольховский, — Я вообще дверь открываю, — он достал ключи из кармана. — Заходи. В квартире было чуть душно, но стоило учитывать, что Ольховского неделю не было дома. Быстрым шагом он прошел в зал, открывая окно нараспашку, пока Саша села за стул, перед рабочим столом в углу. Как-то стоило рассказать, что случилось. Ольховский чувствовал Сашку, которая буквально была чем-то в очередной раз шокирована. Что на этот раз? Он развернулся, а она лишь тяжело вздохнула. — У тебя есть сигареты? — спросила Саша, перед тем, как начать разговор. — Держи. И началось. И про то, что Сережа оказывается не так был прост с самого начала. Темная лошадка, как Ольховскому и казалось, едва он его заметил. Потому что такие обычно целей великих не имеют. Даже в криминале, они серая масса. Чересчур типичен был Наумов, для такой нетипичной Саши. Хотя, не сказать, что она расстроилась, узнав этот факт. Даже наоборот, обрадовалась. Нашла как его оправдать и довольна. Так и хотелось тыкнуть и съязвить, да только уже не ясно зачем. Вся язвительность ушла куда-то вдаль, оставляя, наконец, холодный разум. Но все-таки ясно одно, что Наумов был такой же пешкой, раз пошел плакаться. Видимо совесть замучила, что сильно удивляло. Потому что сейчас совесть — слишком относительное понятие. Все это знали, понимали, да только обыкновенные человеческие нужды душили сильнее. Иначе бы и сам Женя на предложение Сашкиного брата не согласился. Иначе может быть и Саша бы на Сережкины уловки не кинулась. — Я одного понять не могу, ты как на него наткнулась вообще? — Мы же друзья детства вроде как, — Проговорила она, выкидывая фильтр от сигареты в окно. — А там… — Вспоминая свое положение в апреле, Саша заметно помрачнела, — Колбасы я хотела! — Комбинация вспоминается, — хохотнул Женя, присаживаясь бедром на подоконник. — Меня смущает другое, — Саша вскочила, подсаживаясь на подоконник. — Как нам анонимку продолжали посылать, если сначала он в крестах после Ленкиной свадьбы сидел, а потом Вавилов вообще не появлялся рядом? — Стоп, — Ольховский задумался, — То-есть, перед обстрелом не он ее сунул? — Сережа в любом случае не бог, да и не шумахер. Сам понимаешь, не один человек явно стрелял! — Явно не один… — тихо проговорил Женя. — Понимаешь, в апреле тогда вообще больно много знати к нам сувалось, — Вспоминал он. — Искали, кто это писал. Вавилов к слову тоже — И ведь узнали? — Узнали! — Саша глянула из-под лобья, — А ты думаешь меня из-за развода понизили? Нет, Саш, Маринка сама ушла! Я все говорил, что должна быть какая-то журналистская тайна. Да и что бы они сделали с тобой? — Женя кинул фильтр, подобно Саше, — Ну я и не раскрыл. Палыча плотно взяли тогда, а я уж и сам ушел. — И зачем? — Так жалко, что такая движуха и я не в курсах! Значит и сам Сережа не был нацелен сдавать Сашу, раз тогда то и дело скакал за ней, забирая ее с редакции по всяким идиотским причинам. Саша отвернулась, задумавшись вновь на эту тему. Знал значит все, а потому и прятал. Знал, что если такие люди за ней следят, то все не просто так. И действительно не просто так. Она поджала коленки руками. Ей было страшно. Страшно во всей сущности, унижаясь и обнажая этот страх.Только Ольховский понимал, что вмешался во все это гораздо раньше, а не когда он сам перевелся к ней отдел. Это было скорее стечением обстоятельств. Судьба, так сказать. А может просто захотелось именно тогда отстоять Давыдову, не зря все-таки полтора года статьи за ней правил и отправлял. Вырастил можно сказать. Саша молчала. Скорее для того чтобы признать что все может быть и вправду просто так. Иначе, как еще объяснить, что она тут сидит у него в квартире и думает, когда же ее мочканут. — Ты специально что-ли? — Специально что? — В отдел перевелся? Тебя и не понижали, я догадалась! Ты сам! Сам ушел! — взвизгнула вдруг Давыдова. Ольховский застыл. Специально выходит. Специально. С самого начала специально. Сам того не понимая, удивляясь над собственным поведением это и вправду было все специально. Хотя, пусть думает, что специально. Он бы и сам хотел думать, что специально. Потому что будь это специально, для карьеры ему было гораздо правильнее сдать Сашку с потрохами и вообщем-то не напрягаться, жить, как и братец его, собственно говоря. Выходит, он честнее? Возможно. И этот факт отчего-то грел душу и напоминал, что тогда он точно на верном пути. — И что? — спокойно произнес Ольховский, чуть ли не сталкиваясь с Сашей носами. — И что? — Пораженно спросила она, — Ну вот раз ничего, тогда и сам думай, что тогда этот мент в редакцию приехал и интервью раздает! — Тыкая на газету, проговорила громко Саша, — Полюбуйся! Коломенский твой любимый пишет! — Намекала та на нового редактора. Евгений дернулся с подоконника за газетой, с откровенным удивлением в глаза читая все то, что там понаписали. Действительно, зачем? Зачем он приехал и для чего? Какие еще улаженные конфликты. Все это звучало, как откровенная насмешка. Ольховский хотел было поверить, что это шутка, но слишком правдиво. Слишком по-настоящему, что аж зубы сводит. Значит и в редакции сейчас не все ровно. Приедут на пороховую бочку, которая то и глядишь — взорвется. Ведь наверняка все буйство стояло сейчас там. Можно, конечно, приехать и Коломенского к стенке прижать, потому что какого черта он брал у этого идиота Вавилова интервью — вопрос такой тяжелы, что Ольховский сейчас не в состоянии думать кроме как о том, как в редакцию идти и слушать про все это. Саша глянула на него с сжатыми губами в тонкую линию. Она думала точно так же, Женя это знал. Просто знал. Но все-таки понимал, что в этой ситуации Саша будет опираться на его мнение. Все-таки, с Коломенским работал он, а не она. А потому, одернув газету у Ольховского, Саша взглянула уже с вопросом в глазах. — Ну и как тебе? — Замечательно, — быстрыми шагами, Ольховский ходил из одного края комнаты в другой. — Мне кажется, все очень даже ясно! Очень даже! Саша глянула взглядом полным скептицизма. — И? — Что и? — схватил тот Сашу за плечи, — Может быть и правда за покушением стоит не он? Давыдова задумалась. Такой расклад конечно мог быть, но он не нравился Саше от слова совсем. Если это было бы так, то проблемы бы не решались разом, как ей мечталось. Но кто тогда? Кому она еще успела насолить? Даже в Москве она не смогла насолить такому количеству людей, как в Питере. Самой, кажется, противно от этого. Хотелось уже хоть каплю покоя, посидеть вновь на балконе, закурить ментолового Салема, а не эти горькие Мальборо, от которых Давыдову уже временами подташнивает. Даже по ночам статьи исправлять, потому что Ольховскому снова что-то не понравилось, было не так противно, как сейчас сидеть и думать, кто же стрелял и в их, и в папку. Весь ее творческий порыв скомкался в этот беспорядочный бег. Может, лучше бы и не находил ее Лешка? — Я и не говорила, что стопроцентно он! — заявляет Сашка, дергая плечами. — Кто угодно, если на то пошло. Просто в этой ситуации с анонимкой он имеет место быть! — Хорошо, — кивает головой Ольховский. — Кто? — Женя Викторович, если бы я знала, я б к тебе не приперлась! — срывалась Саша. — Обидно даже как-то… — Давай по делу — мы не знаем ни черта! Лешка скинул нас обоих, а мы даже не знаем почему! Так что предлагаю подождать там, в редакцию сходить можем, — Рассуждала Саша. Но Ольховского как-то не очень радовал этот вариант. Причин для этого была масса. Одна из них была той, по которую такую ерунду стали писать в газете. Излишняя коммерциализация уже стала привычной, как и реклама неведомой красной ртути, которой лечились все вожди кремля, на последнем развороте газеты. Нужно же было на что-то жить? Поэтому сейчас волновал сам факт появления и примирения. Конфликт тогда поднялся на всю редакцию, как у Сашки тогда менты на проходной уперли удостоверение и выперли вон из прокуратуры. Саша вообще довольно весело жила зимой. Сначала удостоверение отбирают, потом дежурит около крестов наблюдая за захватившими работников тюрьмы ради побега. Лишь весна у нее выдалась богатой на родственничков. Ладно, что там говорить Ольховский и сам развязывался с похожей причиной всю весну. — Ты уверена, что нас еще из нее не выперли? — Куда они выпрут? За их копейки работать-то никто не хочет! — Пожимала плечами она, — Не неси чушь! — Тоже верно, — Вздохнул он, думая дальше. Если на то пошло, Палыч бы его и раньше выгнал. Только не выгнал. Маринка ведь нового мужика нашла, а не он. Палычу отчасти жалко было Женю, но и при нем уже сам Женя находится не смог. Он бы не выпер его, это уже однозначно. А Сашу… Сашу он бы выпер только лишь в том случает, когда она бы стала себя вести подобно Юльке: писать статьи лишь по готовому. Кто грязную работу будет делать? Верно, никто. Для этого есть Саша. Ее же можно отправить на рынок, где сейчас мягко сказать не спокойно. Но Сашка сама не против, нужно было признать это сразу. Саша же по другому не могла. Ей хотелось заткнуть эту дырку внутри себя хотя бы работой, чтоб не замечать этой душевной пустоты, как уехала с Москвы. И заткнула. Заткнула так, что стало еще хуже. Но разве у нее был другой выход, как не справляться? Нет, не было. А потому справится она обязана.***
Лешка стоял чуть ссутулившись, в то время как Хрусталев стоял около окна, словно он и не участвовал в этом всем. Да, общаются они с Сашкой, только отцу знать необязательно. Саша была с этим согласна. Все были довольны и согласны. Только вот Наган оклемался и стал интересоваться Петербуржским раскладом дел. И каким-то образом и на Сашку набрел. Набрел так, что ее нужно было найти ему с сию секунду, а это было отчасти невозможно. Во-первых, Лешка надеялся, что та хоть куда-то, да ушла. Во-вторых, мать ее находилась сейчас с ней и той тоже было совсем не на руку такое возвращение. Не на руку оно было всем, честно говоря. И даже не обида Саши. А факт, что ее могут втянуть, как его самого в отцовские схемы не то что бесил Давыдова — пугал. Мухи отдельно — варенье отдельно, отец сам так говорил. Тогда почему он вдруг встрепенулся так? — Я не знаю где она может быть, — легко говорил Алексей. — Мы ее сами-то еле как поймали в тот раз, — оттягивает, как может, — Хрусталев свидетель! — Поймали ведь? — безапелляционно произнес Александр. — Ты взял ответственность за нее, так и отвечай! — Отвечай? — хлопнул по столу Лешка. — Не думаешь, что опоздал немного? Или забыл, как ты мне ее кокнуть приказал? — Штиглиц! — одернул его Хрусталев, — Мы не знаем где она, — тот стоял около окна, — И искать по всему Питеру ее слишком глупо. — Тоже верно, — довольно спокойно произнес он, — Только раз ты не в контакте с ней, что ж она в Премьер-то названивает? Стоп. Лешка остановился около стула, сжимая спинку стула. Какого черта она звонила? Что случилось вообще? Заперли дома, сказали сидеть ровно, а Саша, словно по обыкновению какому-то липнет туда, куда не надо. И как ее отмазывать сейчас? — А я почем знаю? — Ну вот приведи и спросим все! — напирал он. Значит, Сашу конкретно ему увидеть надо. И уже ничего похоже не спасет. Развернет их Наган и отправится вместе с ними на квартиру, до которой Лешке оставалось только надеяться, что та и тут применила свой талант сваливать когда нужно и когда нет. Потому что сейчас это было ой, как нужно. Мысленно, ему уже представилась картина всего этого ужаса, который наверняка развернется там. По спине пробежал холодок, а в горле встал комок. Нет, надо сделать так, чтобы не поехал. Что-нибудь придумать, чтобы и не было ему даже нужды еще спрашивать ее. Но что такое бы выдумать-то? Лешка не знал. Лешка вообще в последние дни не в то русло плыл, то и дело пытаясь выглядеть в окошко эту филфакнутую Полину этажом выше. А тут дела в итоге решать приходится стратегической важности. Только Полину-то он так и не нашел, дела решались очень уж плохо, а из хорошего было только то, что рисовать снова стал. Но тут уже стоило филфакнутой спасибо сказать, хорошо так бумаги на голову скинула. — Захочет — сама придет! — отрезает Алексей. Только в том-то и дело, что не захочет. Это и сам Александр знает. Не придет Аська даже под дулом пистолета. Скорее сама его переставит после такого. Потому что не даст себя Сашка никому в обиду — будь то соседский пацан или родной батька. Бойкая, за это он и оценивал ее. Рассчитывал, что смогут существовать порознь, Татьяна старалась, чтоб не дай боже вообще пересеклись. Только было бы эффектно? Эффектно это только сейчас, когда Саша откровенно и продуманно отрицает такой образ жизни. Лешка и сам иногда в периоды просвета отрицает его и то по Хрусталевским наставлением. Это же он вечно давит, что надо уходить из криминала в чистый бизнес. Начальный капитал есть и без отца, только отделиться в случае с таким покровительством невозможно. Особенно, когда он снова вернулся и свои права диктует. Кроме, как слушаться вариантов нет. Подчиняться. Беспрекословно. Как в армии. — Мы поехали, — дергая за предплечье Лешку, начал Хрусталев, — Объявится — сообщим.***
Ненависть играла в Лешке по паре мотивов, которые не всегда были понятны даже ему самому. Собственная наивность бесила, как и собственное поведение. Лучше бы он сейчас снова был нищим, как до встречи с отцом. Лучше бы добился своего честным трудом, картинами, талантом. Ах, талант. Давыдов был буквально заложником нужды и таланта, основной проблемой которых являлось то, что они совершенно не сходились. Они были, как две параллельные прямые — никогда не пересекались. За свою жизнь он убил ровно троих по заказу. Не считая того премерзкого случая при Сашке. Жук сам на себя руки на ложил и своих повалил. Слишком абсурдный поступок. Ровно троих. Он мог заниматься передачей картин за границу, все равно музеи грабились достаточно варварским способом, он мог и сам делать копии и продавать их нужным людям, которые наверняка бы оценили его по достоинству. Точнее, ценили в годы студенчества. Сейчас, его картины были откровенным творением в стол. С восхищением на них смотрели только двое человек в его жизни — это Саша и мать. Но по обыкновению, в его жизни было парадоксальным число три. Значит, будет и третий. Третий раз. Вроде бы и ждет с саперским терпением, когда этот третий раз начнется. Пропустить? Нет. Боится. Сейчас хотелось только лишь отвлечься от этого мракобесия в жизни на что-то другое. В итоге и сидит так в машине уже кажется второй час, выкуривая одну сигарету за другой. Ощущение, что точно случится. Оно одолевало. Прямо, как ночь перед праздником в детстве. Ворочаешься всю ночь, выжидаешь. Только итог иногда не сильно радует. Благо Хрусталев всегда вовремя оставлял его одного. За что Давыдов всегда был благодарен ему. Пообещал больше не рукоплескать, как в прошлый раз и сидел в машине перед подъездом. Летний воздух выгонял из дома, о чем уж говорить. Он был приятен. Листья, еще ярко-ярко зеленые, трепыхались на ветках. И все вроде бы прекрасно. — Эй! А ну стой! — крикнул тот из открытого окна, видя шагавшую Полину. — Полина?! Только оглянулась-то не она, а девчонка рядом. Мерзко хихикнув, она поджав сумку поскакала к машине, пока та, что по студенческому показалась ему Полиной, осталась загадочно стоять около парадной. Эта девчонка, которая все-таки и оказалась Полиной, была слишком льстивой и прилизанной, хоть и была очень похожа на другую Полину внешне. Лешке начинало казаться, что он сходит с ума. Объяснить все это недоразумение оказалось проще, чем ему казалось в начале. Как оказалась, Полина эта, старшая сестра той, что сбросила ему стопу из сочинений на голову. Полина смутилась за сестру, изрядно покраснев. — Твою же дивизию! — заорала она, оглядываясь на сестру. — Ты что выкинула мой студенческий?! — Услышав всю эту историю от Давыдова начала орать настоящая Полина, — На голову такому человеку! — Ну, я же не виновата, что ты убираться не умеешь и он в твоих бумажках валялся. — Совершенно спокойно отвечала эта не-Полина. — Здравствуйте, гражданин вор чужих студенческих! — Тебя как зовут по-настоящему, глядишь и прощу! — она помялась, глядя куда-то вниз. — Александрия я, — буркнула девчонка. — И тоже филфакнутая? — Нет, — та говорила все тише и постоянно мялась, — На искусствоведа в «Штиглица»… Лешка замер. Вот и третьи раз. Самый настоящий третьи раз. Везде искать магический подтекст ему нравилось, потому что с такой жизнью можно и в бога поверить, за что он уже и не осуждал никого из своих парней. Но Александрия и вправду была слишком загадочно-волшебной. Потому что с нормальными людьми вряд-ли знакомятся, потому что кидают на голову стопу бумаг. Получается Саша она тоже третья? И в Штиглица она учится. Пусть не художник живописец, но искусствовед. Даже лучше! — Сашка выходит? — Я не Сашка, я Александрия! — наморщила нос она, — Это имя древнегреческое, ясно вам? — Ясно-ясно! — во всю радовался он, — Александрия! А, дорогая Александрия? А на каком вы курсе учитесь в Штиглица-то? — А вам какое дело, достопочтенный без понятия, как вас там зовут? — Лешка я, — открыл наконец дверь он. — Я там же учился, вот совпадение! — Правда?! — Королева сменила язвительность смущенной улыбкой. — А научите меня рисовать? Меня по живописи не аттестовывают, представляете? У меня по всем зачеты, кроме этой живописи треклятой! — Во-первых, не рисовать, а писать, — решил по-умничать Давыдов. — У тебя Кравцов живопись ведет? — она кивнула. — Да приходи хоть сейчас, попробую помочь. — Сейчас я не могу… — оглянулась она на сестру. — А давайте завтра? Пожалуйста! — Для тебя в любое время для и ночи, — улыбнулся в ответ он. — Ну все, завтра жду. Александрия кивнула и довольно убежала в парадную. Лешке вдруг стало так легко, так хорошо. Наверное, так просто было ему только еще во время учебы в академии. Александрия казалась лучом из той жизни. И все-таки хорошая она. Ну или хотелось ему так думать. Улыбается еще так смешно морща нос. Смешная она. Конечно, он мог уже тысячу раз пробить про нее все. Только хотелось хоть раз в жизни все по-человечески просто. Чтобы все было постепенно и решалось, как бы само. Какая-то радость спустя столько лет поселилась в Душе у Давыдова. Даже пейджер захотелось отбросить и не читать совсем. Потому что было слишком хорошо, даже какая-то слепая эйфория. Самореализации в той среди ему и правда не хватало. Заслужил, выходит? Но Лешке как-то не верилось в это. Все равно казалась ему собственная личность такой премерзкой, что хотелось, чтобы кто-кто, а новая знакомая о ней не узнала совсем. И постарается он уж на славу.