Новый герой

      Альфа — Я сделан из такого вещества.       Центр — Тургеневские женщины.       Ночь темная и дремучая. Только луна красиво блестит в воде канала. Рождение через полное уничтожение. Она устала падать, падать, убивая себя каждый раз до такой степени, что будущее лишь мыльная вода, что так мутна. Ник вернется. Вернется и заявит, что планирует съезжать. А еще с ней хочет говорить Лешка, и заедет он также на днях. Нет, конечно, уговаривать пожить еще не в ее компетенции. Ничего не скажет, только уныло промолчит. А что она сказать-то может? Вякнула свое — «подумай». Значит, следовало искать работу. Куда только она приткнется? Саша сейчас и не журналист даже, а так хрен пойми кто. Она и до Ольховского была хер пойми кем. Это с ним она стала капельку разумнее. А сейчас что? Ничего нет. Саша пустышка, ничем не примечательна. На балконе сидеть нет сил, даже с тем условием, что уже утро. Сон всегда такой сумбурный, когда ничего не делаешь. Потому что она слишком одомашнилась. Ей самой стыдно, кем она становилась, стыдно перед Ником, что она оголила всю себя перед ним, показывая все свои шрамы. Снова глупое желание доказывать, на что она способна, что она снова сможет всем показать свою силу. А показывает только собствннную слабость.       Слишком часто Саша задает себе вопрос, что же ей, черт возьми делать. Нечего ей делать. Она неприкаянная, она чужая и чужая со всеми. На кухне просидит еще дольше. Часы пробьют десять. В целом, можно докопаться до Хрусталева. Поднимается, заходит в спальню, где Ник спит, уткнувшись лицом в подушку. Пьяный сон, он беспробудный, Саша знает. Садится на кровать, дергает за плечо, на что он недовольно стонет. Дергает сильнее, упорно, что подтверждает серьезность ее вопроса. И разрушение спокойного похмельного сна. Он снова застонет, вытягивая руку из-под одеяла, а затем развернет голову. Вчера, когда Хрусталев поддавался на все провокации Давыдова, он и не думал, что на утро так будет хреново. А надо было.       — Тебе что надо?       — Найди мне работу, а? — Вздыхает Саша.       — Прям щас? — Зевнет он.       — Нет, ну не прям щас, — Засмущается Давыдова. — Может у вас какая будет?       На этой фразе Хрусталеву резко перехотелось спать. Голова хоть и гудела, но было это уже фоном. Куда она там собралась тащится? Хотя, логично, он же сам вчера объявил, что съедет. Нет, это Лешка все карты сбил. И Хрусталева и Сашу взбудоражил. А из-за чего? Потому что надумал снова что-то. Черт. Сашу тоже можно было понять, на чужой шее сидеть она не захочет, характер уж такой. Только не хотела ведь она такого. Не тянуло ее к этому никогда, а наоборот бежала. Хрусталеву было не особо приятно наблюдать это падение. Он и сам через что-то похожее прошел. Но разве кому-то хочется желать то плохое, что было у самого себя? Нет, ну… Некоторым конечно хочется и осуждать за это тоже нельзя. Свобода слова и печати, как завещала перестройка. Только лишь перестройка не удалась.       Но у Саши была совершенно другая идея и мысль. Она просто чувствовала, что обязана втиснуться в это. Обязана чтобы что? Сама не особо понимала. Лишь одна вещь заставляла ее сейчас жить — это отомстить за Женька. Но кому мстить? Некому. За этот месяц она точно ощутила, что помогать ей может и будут, но все-таки с переменным успехом. А про Ольховского напоминать никому не стоит. Она сделает вид, что все уже и хорошо. Так будет наверное правильнее. Но в голове все равно нет ничего конкретного. Есть только смазанные факты. Хотя, на время, когда Ольховский работал с ней, она действительно отчасти преобразилась. А сейчас она одна. Это резало Сашу ещё больше и сильнее, чем больше времени проходило. Почему так и за что, она все равно не поймет. Сделать ее сильнее? Ей не нужна сила такой ценой. Ей бы и Ольховский без силы сошел.       — Вот живется что-ли плохо тебе? Работу ей подавай, — Уткнулся в подушки Ник, — Вот приедет твой братец, у него и спрашивай.       — А он когда приедет?       — Сашок, я не знаю, — жалостливо протянул Ник, проводя ладонями по лицу, — ну что ты распсиховалась сразу?       — Так ты съезжаешь… — Захлопала Сашка глазами.       — А…ну да. — Поджал губы Хрусталев. — Я же не завтра съезжаю, в самом деле, — наконец принял вертикальное он, а затем уже и за плечи приобнял, — Ты где работать хочешь?       А куда она хочет?       Саша не знает. Саше вообще мало чего сейчас хочется. Этот месяц не сильно успокаивал ее. Да, прошел месяц, за этот месяц она выпотрошила себе мозги до такой степени, что вообще ничего не хочется. Она не может найти места. Ей вообще кажется, будто бы ей во всей вселенной места не будет. Она одна. С этой мыслью было легче смирится в шестнадцать лет, чем сейчас. И наверное не Ольховский тогда разбил ее, а факт, что она все-таки ничтожна и одна. Ну одна и одна, черт с ним. Она мечтала о свободе? Чем одиночество не свобода? Это свобода, только чересчур выматывающая. Противная свобода. Именно поэтому ей и хотелось втиснуться хоть куда-нибудь. Находится в какой-то глупой системе, чтобы чувствовать свою надобность.       Так, ладно. Ночные сопли, из-за резкого переезда Хрусталева пора было прекращать. Ну да, ну заобщались за этот месяц, но все это просто очередной выкидон ее пошатанной психики. Хотя… Может все-таки сходить на телевидение? Хотя бы попробовать. Нет, надо все-таки попробовать. Вот прям сегодня и сходит. Это чуть взбодрит Давыдову. Заставит поверить в что-то великое. Прям, как на первом курсе журфака.       — Ты же сегодня едешь там на свою «работу»? — Саша показывала пальцами кавычки.       — Нет, наверное. Выходной! — зевнул он. — А что такое?       Вот же натура, а! Сразу подвох замечает. Саша поджала губы. Нет, пока не будет говорить. Может сглазит? Вздохнет, поднимется, долго соображая, где же валяется ее диплом с трудовой. Кстати, с редакции притащил их как раз Хрусталев. Ну и ладно, притащил и притащил, спасибо она за это сказала, ни чем больше не обязана. Нет, обязана все-таки. Ей целый месяц можно сказать сопли подтирали, а она все равно в тихушку все делает? Кто ей Хрусталев вообще? Друг брата, который кстати за этот месяц только один раз после взрыва тачки Никовской объявился. Ладно, она всегда родне не особо сдавалась. Она вообще никому не сдавалась, это так, редкий случай, когда ей из чистого энтузиазма помогают, единичный случай. Скоро Хрусталеву надоест, он сам ее кинет и даже с новым годом не поздравит.       В какой-то момент, Саша задумывалась, зачем все-таки Ольховский ей помогал. И ответ ей пришел буквально в ту же секунду, как она об этом задумалась. Он, в целом, как и сама Саша, мечтал о хорошей карьере. Он ведь этого даже не скрывал, хоть и говорил о ее безумстве. Выходит, он и сам был безумным, раз разыгрывал такую драму. Или не был… Саша не понимала, но понимала точно, что карьеризм был в целом отличительной чертой Ольховского. А она, так по-глупому, не веря слухам, все-таки и подумала об искренности. Маринка ведь тоже была частью его карьеризма. И Саша часть карьеризма. Вот и завел карьеризм в могилу, называется. Но все-таки, это было хорошее время в жизни Саши, когда ее вполне ценили и понимали. Она была нужной, а это иногда важнее всего понимать, чтобы иметь желание жить. И пускай так. Пускай так, что Давыдова вообще придумает некоторые факты, но об этих фактах написано не будет. Ей тоже нужно будет жить. Как-то выкручиваться. Поэтому ей и придется сделать такой странный шаг. Перешагнуть через это, как можно быстрее. А факт мщения надо пока отложить. Но это пока.       — Я тогда чаю налью, пожалуй. — Скрестив руки, говорила Саша.

***

      Она возненавидит журналистику. Она назовет ее основным проклятием ее жизни. Это то, что в данный момент Саша больше всего ненавидела в своей жизни. Журналистика и убила по-сути и Женю, и ее саму. Винить профессию, конечно, последнее дело, но что делать после того, когда тебя вновь убили? Когда вновь напомнили, что ты отродье и право жить, как все нормальные люди не имеешь? Растоптали и уничтожили. Ей хотелось сейчас выкинуть к чертям этот диплом журналиста прямо в малую Неву, на набережной которой, Давыдова стояла прямо сейчас. «Это нечестно, это несправедливо!» — кричал ее мозг. Саша облокотилась на каменные перила, вглядываясь в темную воду Невы. Это была жирная точка в судьбе Саши-журналистки. Больше она туда не вернется. Ни-ко-да. И так будет правильно, потому что идти против судьбы иногда оказывается очень дорого. Как например ребенка потерять. Сможет ли она еще детей иметь? Не хочет думать. Если и так, то это все-таки не главная проблема сейчас.       Когда она только зашла в здание телерадиокомпании, она и не думала, что все закончится так премерзко. Саша помнила, где находится канцелярия. На втором этаже, на лево. Лучше бы вообще забыла про это и про существование диплома тоже. Саша взволнованно поднималась по ступенькам, оглядывая каменные стены. Слепая надежда на лучшее будущее жила в Саше. Наверное, кроме этой надежды у нее сейчас не было ничего. Только надежду разобьют, как когда-то и веру разбили. Ну и черт с ней с верой. Она пройдет с десяток кабинетов, пока не упрется в тупик в виде такой же каменной стены. Повернется и увидит приоткрытую дверь с замызганной табличкой «канцелярия», а затем и бумажку с низу, о том, что обед у них с часу до двух. Сейчас было двенадцать. Давыдова, осторожно прошла и с виду все было хорошо.       Это «хорошо» продолжалось ровно до того момента, как ее не начали оформлять. До этого ее диплом оглядывали со всех сторон. Благо имя ее секретарше ничего не сказало. Позже, она набрала номер и пришел какой-то странный мужчина. Возможно, Палыч говорил именно про него, а как выяснится потом — именно про него. Но суть не в этом. Пока Саша крутила ручку, а секретарша переговаривалась с этим Романенко, который и был на той визитке и записулькой от Палыча. Ну ладно, Давыдова рассчитывала, что она и на словах сможет объяснить кто она и откуда. А лучше бы молчала, на самом деле. Конечно, к такому выводу она придет чуть позже, когда уже будет стоять на набережной и вглядываться в Неву, но сейчас Саша именно это и ляпнула.       — А где вы раньше работали? — Спросит Романенко, разглядывая ее документы.       — В «Ведомостях», — ответит Саша.       — А уволились почему?       Саша, можно сказать, села в лужу на этом вопросе. Что ответить? Что из-за нее убили человека, потому что они на пару писали непонятную ересь про местных бизнесменов, бандитов и прочую нечисть? Знала бы она, какой бесполезной будет ее писанина, даже на журфак бы не пошла. Надо было слушать маму — идти на филфак, если уж на что-то большее мозгов и таланта не хватило. Сейчас стоило все-таки обострить свой талант, раз уж на прослушивании в театральный его не хватила. Мать наверное до конца жизни бы припоминала ей тот казус, когда Сашенька, как выражалась тогда: «по-приколу», сходила, прошла первые два этапа прослушивания, а на последнем завалилась, потому что застеснялась она это псевдо-интервью давать мастеру. Да и черт с ним с театральным, еще бы что вспомнила. Надо было вообще тогда, как Хрусталев в институт культуры. Зато никаких бандитов и полная свобода мысли. Почти, как завещала перестройка.       — Так сложились обстоятельства. — Скажет она, неловко улыбаясь.       Этот ответ не удовлетворил его. Романенко о чем-то зашептался с секретаршей.       — Мы не можем так рисковать, — начал тот. — Поймите правильно, связи с криминалом в нашей работе не приветствуются.       — Хорошо, спасибо.       Саша сгребла документы и вышла из кабинета, даже не дослушивая. Нет смысла стучать в закрытые двери. Связи с криминалом! У нее на лбу что-ли написано, кто она, под кем ходит, с кем чаи гоняет и с кем терки имеет? Теперь Саша плотно ощущала момент, когда все идет против нее. Она так и стояла на Песочной набережной, упорно не соображая, что с ней хочет вытворить судьба, если она есть конечно. После всего произошедшего за пару месяцев и в судьбу можно поверить. Но обдумывать прошлые месяцы ей не нравилось. Ей была противна прошлая ее версия. Наивная, доверчивая, глупая. Версия, которая решила, что анонимка — это круто. А еще и с Наумовым загулять за круто считала. Самой становилось противно, как она похабно купилась. Видимо и вправду с голодухи на все была согласна. Как можно было так низко пасть? Она же нормальная, умная, ну подумаешь тощая, но не дура ведь! А поступила и купилась на все это, как дура. Как дура, вроде Удальцовой.       Интересно, так она вела себя с Сашей, потому что это тоже было нужно Наумову, которому это было нужно, потому что зассал он в «Крестах» сидеть? Саше стало еще противнее. Отец говорил ей довольно часто в детстве, что наказание нужно принимать с гордостью. Теперь Саша понимала, что во многих ситуациях отец был прав. Прав, когда перестал общаться с ней. В какой-то степени, он ведь лучшего ей хотел. Хотел, чтобы не тыкали, как сегодня, чья она дочка, чтоб не причисляли к тем, кого она сама терпеть не может. Своеобразное право выбора. Собственный максимализм бесил. Ей вообще хотелось оборвать все контакты с прошлой жизнью. Похлопав по карманам, она не обнаружила сигарет из-за чего разозлилась еще больше и сильнее. Она ведь в буквальном смысле сбежала из дома. Почаевничала с Хрусталевым. Тот, ничего не подозревая, ушел себе спокойно в ванную, а Саши и след уже простыл.       Талант сбегать у нее был довольно явным с самого детства. Сколько бы она не сбегала — ее ни разу не поймали. Зато мать всегда ловила, а уже от нее мелкая Саша ловко получала по ушам. Но это было в детстве, когда ориентиры более или менее ясны. А теперь вообще ничего не ясно. Жизнь с ног на голову перевернулась и в конце концов стало совершенно не понятно, как жить после. Саша переключилась с Невы на дорогу, облокачиваясь на каменные перила. Домой не хотелось по одной простой причине — чувствует себя надоевшей всем. Артистка театра и кино с постоянными истериками, пропажами, таблетками. Самой смешно. Какой же Саша считала себя дурой в такие моменты. Курить все-таки хотелось сильнее. И подойти кроме как к бежевой девятке, она не придумала лучше. Окно было опущено, а внутри сидели слишком типичные парни. Раньше бы Саша испугалась, струсила. А сейчас ей плевать как-то. Никто ей не указ. Ей надоело бояться.       — Мальчики, сигаретки не найдется? — Нагнулась она к ним.       В ответ те прервали свой разговор и глянули на нее, словно она была живым трупом или еще кем по-хуже.       — Это ее Центровые ищут? — Спросил водитель у своих пассажиров.        "— Что значит ищут?» — Думая, она выгнула бровь.       — Что, не курите что-ли? — Встряла снова Саша       — Как думаешь, если мы ее притащим, нас Васильев хоть зауважает? — Спрашивал сзади, которого Саше не получалось разглядеть.       — Конечно зауважает. — Закончил водила, — Где только эту дуру их искать?       Саша чуть нахмурилась, удивляясь и удивляясь с каждым разом все сильнее. Кого ищут не ее дело, конечно, но какая-то солидарность к этой инкогнито фигуре. Она ведь и сама можно сказать относится к такой. Парень молча высунул сигаретку, поджигая ее. Саша схватила и попятилась назад к столбу. Интересно конечно люди в Питере живут в последнее время. Саша выкуривала сигарету, слушая, как переговариваются парни в девятке. Знакомые фразы: центр, пацаны с Мойки. А на Мойке что? Премьер на Мойке ведь стоит. Так, не надо ей такого удовольствия. Давыдова уже и уходить планировала, попятилась назад. То-есть, права она в своих истеричных высказываниях по поводу судьбы? Нет, ей хотелось, чтобы не оправдалась. Чтоб все это кошмаром оказалось, а она снова проснулась, когда все хорошо. Может и не все хорошо, но хотя бы Ольховский живой.       — Эй, стой! — Крикнул ей водила, когда Саша остановилась, как вкопанная, — Ты не знаешь где Бронницкая находится? Да мы с Васильевского острова, плохо центр знаем. — Вешал лапшу на уши он. Но ведь, Бронницкая улица тоже не маленькая. Не обязательно ж ее дом им нужен.       — Два раза повернуть от Технологического института. Ну метро, понял? — Заворковала Саша.       — Спасибо! — Отвечал он. — Может подвезти? А то ты тут давно пасешься что-то?       Так. Если она согласится, то в целом и подозрение ей и получится отвести от себя. Заодно и до дома доберется быстро. Логично? Логично.       — Да, — Саша чуть улыбнулась, — Мне как раз до Технологического института, вот совпадение! — Докуривая сигарету, говорила она, уже садясь на заднее сидение.       Кого только она обмануть пытается? Ай, да и обманывать ведь по сути и не кого. Выйдет около метро, а потом уже и до дома дойдет дворами. Черт разберешь, что там у них происходит. Поймать ее не получится. Да и представится не Сашей, а Машей — студенткой Технологического института было очень даже умно. Вряд-ли эти откровенные быки, поймут студентка ли биофака она или все-таки нет. Зря что-ли она пол жизни провела с этими чертовыми биологами-академиками? Мать, кажется, даже в скандале могла эту генетику припомнить. Маша — студентка биофака! Саше и самой было смешно от того, что она выдумала, но продолжала врать и врать. Врать, что она сейчас на третьем курсе. Ну подумаешь, сбросила два-три годка. С ее телосложением ее и за школьницу можно было успешно принять.       — И как оно на биофаке?       — Интересно, а как вы думаете? — Саша держалась доблестным уровнем, словно она барышня тургеневская, — Вот, например, вы знали, что пол ребенка от мужчины зависит?       — Нет, не знали! — Удивлялся водила. Саша даже его имени запомнить не пыталась, ведь машина уже остановилась около метро, — Может свидимся еще, Маша?       — Жизнь долгая, может и встретимся, — Закрывая дверь, отвечала Саша.       «Да не дай боже с такими еще встретится!» — Думалось тогда Саше. Теперь она плотно ощущала себе цену. Цену своим шрамам, потраченному времени и просто знаниям. А может и жизненному опыту и наблюдениям. Петербуржские дворы всегда завораживали ее. Думалось в них приятно. И даже так, она все равно не хотела уподобляться кому-то, тратить время, отдавать всю себя. Она обижена, вновь, как в детстве. И Петербуржские стены только напоминали ей об этом. О, как приятны они были ей сейчас. Как и пасмурное небо, которое вдруг появилось. Даже если это будет дождь, она все равно обрадуется. Обрадуется мокрым волосам и каплям на кофте. И все это будет напоминать о том, что она еще жива, а значит зачем-то она еще нужна этому миру. Пусть даже по глупой причине, но нужна. Это заставит жить. Точно так же, как и раньше.       Идти от метро до дома от силы заняло минут пять, даже прогулочным шагом. Нет, все-таки дворы оставались такими же, как и раньше. Дети так же играли, о чем-то весело перекрикиваясь. Даже игры, судя по всему, остались такими же. Так видна ли разница между поколениями? Разве люди в одном возрасте не мечтают об одном и том же, затем осуждая за свои же мысли в других людях? Когда она наконец дошла до нужного дома, она все-таки заметила опять же ту же самую девятку. Точнее, не только ее, а еще несколько машин. Вот черт а, никакой свободы в этой жизни у Саши не будет. Тотальный контроль, без права на свободу. С этим тоже нужно смириться? Нет, ни за что. Если она ушла, ее не было все-то несчастных три часа дома — это еще не значит, что нужно ставить на уши пол Питера. В первые она была согласна с Лешкиной фразой, что Ник та еще истеричка. Хотя, кто знает, может это вообще сам Лешка все устроил. А может вообще причина в другом? Может журналистика снова аукается?       Не дай боже еще раз эта журналистика появится в ее жизни. Из принципа газеты она уже не читала. Может так, конечно и не правильно, но тем не менее — ей все это надоело. Свободный человек она в самом деле или нет? Прижимая сумку к себе Саша выглядывая из-за угла. Так. Надо бы обойти дом, посмотреть, что там. Ни одно окно ведь во двор не выходило. Главное — не подавать виду. А если и встретить тех громил с Васильевского острова, придумает что-нибудь. В первый раз что-ли? Нет, конечно. Выскочив, она заметила совсем закрытый балкон и окна. Такие же закрытые. Это было отчасти странным, ведь как минимум, на солнечной стороне, было невыносимо без открытых окон, особенно лето. Какой можно сделать вывод? Хрусталева дома нет. Может они это вообще его пасут, а не ее, верно? И куда тогда идти?       Саша вновь поправила сумку и пошла обратно к метро. Поедет в Премьер. Больше некуда все равно. По пути купит сигареты и проедет две станции метро. А если отца встретит? Извинится перед ним, наверное. Теперь она понимала куда больше, чем в апреле. Странное прозрение напало, да, именно напало, на Сашу. За нее заступились в какой-то степени, ведь это она должна была быть на месте Ольховского. А ей повезло. Или же кто-то действительно боится к ней проявить более опасные шаги. Ладно, черт с ним с шагами. Кто парадную-то пасет? Черт. На парадные у нее теперь точно паранойя. Хотя, логично же. У кого паранойи не будет? Лучше уж перестраховаться.       Центр Петербурга казался Саше уж чересчур вычурным. Особенно в том месте, где находился Премьер, будь он не ладен. Прошагав от станции метро, Саша уже успела выкурить пару сигарет, а затем остановилась прямо перед дверью разглядывая охранника, который упорно не хотел ее пускать. Ее блин! Саша злилась в этот момент, почти до крайней своей точки.       — Слушай ты, козел дранный! Ты хоть знаешь кто я и к кому я иду?       — Вас тут таких идущих пруд пруди.       — Вот если ты меня не пустишь, я не знаю, что я сделаю, а про то, что с тобой сделают твои начальники я вообще молчу!       — Ну вот молча и разворачиваясь, а у Александра Павловича частный прием, сказал никого не пускать. — Важничал тот.       — Да плевать мне на его частные приемы, индюк! Ты хоть знаешь, кто я ему, а? — Тыкала пальцем Саша       — Да плевать я хотел, кто ты там ему, хоть дочка. — Хохотнул он на пару с таким же шкафом рядом.       — У него ж дочка в Москве, нет?       — Здесь, перед тобой, имбецил, ты, херов!       Саша воспользовалась моментом и проскочила между ними, а те и сами не сориентировавшись поскакали следом за ней. Слишком самоотверженно, учитывая, что спустя зал, почти перед самым кабинетом, ее схватили под мышки и потащили назад. Залы, даже в сумраке казались чересчур яркими и дорогими. К чему такая блаж? Золотые люстры и стены, покрытые вместо краски или обоев самой настоящей тканью. В Москве на квартире, где Саша жила лет так с девяти-десяти, была похожая ткань. Как выяснялась, дореволюционная. Мыть их было, конечно ужасно, но зато плакаты цеплять на булавки было довольно удобно. Заступорившись на тканях, она все равно продолжала дергаться. Так Саше и пришлось думать о том, как все-таки ей быть. Заорать? Но она ведь не знает кто в кабинете. Может вообще никого нет? Снова в ситуации, из которой она не знает, как выходить.       — Вот что за мужики пошли, а? — Послышался голос за спиной. — Ну хоть бы поблажку сделали, что девчонка.       Сашу развернули за собой. Ну да, отец. А кого она встретить ожидала? Хотя, так даже лучше. Есть шанс доскрестись до правды от того, что происходит в действительности хотя бы у парней. Сыграет в выигрыш, ведь теперь и правда подтверждая все слухи и догадки, подмазавшись к отцу, у нее есть такой же шанс пробиться в нужные круги. А именно они так и были нужны Саше. Хотя бы для того, чтобы отомстить. Потому что сейчас — это пока что единственная цель, которая живет в Саше вместе с ней самой. Глянула своим привычным взглядом, поджимая губы. Саша молчит. В глазах читается все неприятие этой ситуации.       — Что стоим-то? Человека отпустили и пошли откуда пришли! — Гаркнул на них Александр, — Что стоишь, ребенок? Пошли, расскажешь чего пришла.       То, что он был настроен довольно-таки доброжелательно, уже радовало. Саша молча прошла через все блестящие залы, отражаясь в окнах витрин. Затем, пошла в кабинет, который открыл ей Наган, а затем и сам зашел, кивая мужику, оставаться снаружи. Телохранителя что-ли завел? Саша усмехнулась даже как-то. Хотя, она бы и сама на его месте завела. Она бы и на своем месте его завела, что там говорить. Он прошел до окна, закурил, а затем сел за стол. Саша принюхалась. Родопи? Удивляло, что он курил до сих пор именно их. Слишком знакомый запах ударял Сашу в детство. А мать ведь тоже их курит. Только в Петербурге все что угодно, но только не их.       — Полная парадная быков, с улицы пасут, — начала она, — даже заходить не стала. Что я больная совсем?       Саша села ровно напротив, разглядывая полированный стол. Нет, абсурд какой-то. Кто-кто, а отец уж и подавно ее слушать не будет. Да и помогать какой прок ему? Никакого. Саша снова заправила прядь за ухо. Волосы чересчур быстро отросли. Но с психу, так и теребила ее. Что у них там вообще происходит? Почему ей не могут напрямую сказать? И не скажут. Сама знает. Не бабское это дело, как говорится. Да плевать она хотела, чье это дело. В журналистике пробилась, чтобы никто на ее пол не смотрел, значит и тут сможет. Сможет, но только для чего? Отомстить? Так далеко заходить, чтобы просто отомстить? Да, просто для того чтобы отомстить. А как по-другому?       — Ты с чего решила, что тебя ищут?       — А меня парни с Васильевского острова подвозили. — Нагло улыбнулась Саша и сама потянулась к сигаретам, — Искали, как к Обводному проехать. Ну два плюс два сложила — улицу мою ищут, наврала чутка.       Она наклонила голову на бок. Проверить он что-ли ее решил? А он даже и скрывать не будет, что проверяет. Саша знала эту манеру с самого детства. Оценивающую.       — И о чем же ты наврала?       — Стала не Сашей, а Машей — студенткой биофака, — трясла сигаретой над пепельницей она, — Эти яйцеголовые даже и не задумались о таком. Слышала только, что девчонку ищут. Вышла на технологической, до парадной дошла, а там это чудо.       — Так может не к тебе?       — А к кому? Окна все закрыты. Дышать нечем, если закрытыми оставить. А Хрусталев никуда сегодня не собирался! Значит его уже в квартире нет!       — Ладно, все. — Закончил он, — Ты всегда хорошо мыслила. Так не все мужики в наше время-то могут.       — Хвалить пытаешься?       — Согласен, хвалить надо было в детстве тебя. Ну, что было — то было.       — Да, — соглашалась Саша, — Ты извиняй там если че не то было. Я там с выводами переборщила кое-где. Мир?       — Саш, тебе двадцать с лишним лет, ты до сих пор играть будешь в «мирись-мирись, больше не дерись»? — Саша снова отмолчалась, — Ладно. Умная, сама догадалась, что тебя ищут. — Чуть хохотнул Александр Павлович, — Потеряли тебя, короче говоря.       Саша наморщилась в недоумении. Потеряли? Кто? Кто вообще мог ее потерять? Слишком странные ощущения напали на Сашу. Ее не нужность была понятна ей лет так с восьми-девяти, когда она два года жила в Петербурге. По-идее с отцом, по факту с бабушкой. Странное время.       — Ну не привыкли мальчики, что ты натура творческая, свободная, гуляешь где хочешь, когда хочешь и во сколько хочешь. — Вздохнул он. — Куда бегала-то?       — На работу хотела устроится. — Говорила честно Саша, — Не взяли, сказали: — личности, связанные с криминалитетом не приветствуются в нашей работе. А, как ты выразился «мальчики» к себе брать не хотят!       — Возьмут. — Оборвал ее он, — Что думаешь, проблема? Проблема потом будет, если уйти захочешь. Наигралась в борца за справедливость?       — Наигралась. — Задавила окурок в пепельницу Саша.       А все-таки Петербург в конце семидесятых не давал ей покоя. Почему мать тогда так легко ее скинула почти на два года? «Личную жизнь устраивать» — Ответила бы повзрослевшая Саша. А восьмилетняя Саша бы так не ответила. Она еще верила в это слепое возвращение родителей и в то, что когда-нибудь, обязательно, все будет будет хорошо. В подростковом возрасте это будет частой причиной скандалов. Это будет и причиной, по которой в лето перед девятым классом она проведет в полностью в Ленинграде, а так же и почти весь девятый класс. Такие вылазки ей позволялись, только когда отец выходил. А выходил он не всегда на долгое время. Максимумом был как раз таки возраст с восьми до одиннадцати. Почему мать так сделала? Наверное, потому что мало кто готов взять женщину с ребенком. Вот и ее академик хренов к такому не был готов, хотя у самого был сын, как помнилось Саше, возраста примерно, что и Лешка.       Но она хотела забыть Петербург, как страшный сон. Особенно, когда приехала в Москву доучиваться в десятом классе, а после и в институте. Она хотела забыть все, забыть, что было в Петербурге. Жить, как все нормальные и приличные люди, а не как с отцом, на кухне учится в карты играть, а потом идти с ним непойми куда, непойми зачем, слушать непонятные разговоры, которые Саша, наверное, начинала понимать только сейчас. Ну или как ее в девять лет чуть в карты не проиграли в один из таких походов. Она многое забывала. Мать говорила ей, что все плохое почему-то либо совсем невозможно вспомнить, либо помнишь поминутно. Саша помнила все книжки, которые читала в том возрасте. Она помнила почти каждую цитату. Но вот это, она помнила лишь по дневникам бабушки, которая писала чаще с Сашкиных же разговоров. Хотя… Нет, Саша все-таки помнила это. Помнила и чифир, который ее с таким усердием учил варить папаша.       Выходит, что мамкина скрипка, была не таким уж и сильным наказанием, которое продолжалось даже в Ленинграде. Только в тот момент еще и фортепиано подключилось. Но это уже с бабушкиной подачи. Почему они так старались, а Саша все равно оказалась вот в этом всем по самые уши? Судьба может и вправду. Но стоило сказать, отец, как мог, но все-таки любил ее. Таскался с ней почти всегда. Мозг вычеркивал многие моменты, как раз таки после многих скандалов, но все-таки они оставались жить. Жили и будут наверное жить. Ни мать, ни отец, не казались Саше хорошими. Матери нужна была идеальная дочь, которая вполне могла пойти по карьерному пути, похожим на ее же. Отец, в целом, хотел того же самого. Но все-таки хотя бы не скинул ее, как скинула мать, когда завела себе нового мужика.       Предательство чистой воды. И даже не потому, что с отцом не сошлась снова. А потому что ее на мужика променяла. Обидно было почему-то до сих пор. Наверное, Саша злопамятная, она и сама была готова признать это даже в ситуации с Ольховским. Да, она такая, да. Но она не собирается постоянно терпеть, как ее обижают. Она привыкла, что если сама не позаботится над своим комфортом — следовательно никто не позаботится.       — Пацанам не говори только куда я шлялась. — А что секрет такой великий?       — Ну просто не говори, жалко что-ли? — Протянула Саша.       — Ладно, не скажу, — пообещал он. — Как мать?       Мать вспомнил, надо же. Саша поджала губы. Не знала, как там мать. Удивительно, но даже не звонила ни разу. Хотя, куда звонить-то? Ладно, черт с ней. Она и не хотела ей звонить. О чем говорить только? Что снова по дурости попала в больницу? Что выкидыш успела схлопотать? Про выкидыш вообще кроме Хрусталева никому и не обязательно знать. Он-то при не совсем подходящих обстоятельствах узнал, а лучше бы и не знал. Она и одна справится. Найдет, кто Ольховского убил и… Тоже убьет? Но тогда она и сама станет такая же, как и отец, как и быки его. Убийцей. Только по закону ведь не накажут, знает, что не накажут. Вот тебе и самый гуманный суд в мире, будь он не ладен.       — Без понятия, — спокойно ответила Саша. — В Москве, наверное.       — Так и живет со своим академиком?       — Ага.       «Ему-то блин какое дело?» — думалось Саше. Нет, сломать себя в такой ситуации и вправду сложнее всего.       — Вообще, это мне перед тобой извиняться надо, а не тебе. — Саша выгнула бровь.       — Ты про то, что чуть не заставил Лешку меня убить? — Равнодушно спросила она. — Мне плевать. В любом случае, ты не знал.       Нет. В самом деле Саше было обидно. Многие не понимали Сашиных отношений с матерью. Отсутствие отца в нашей стране — это дело несколько привычное. Более удивляются, когда отец вполне нормальный человек и благоразумно занимается воспитанием своего ребенка. И дело было не только в том, что ее кинули на три года. Обида жила и за то, что ее упорно сводили с Мэлсом. Быть может, если бы не это, ей бы и не пришлось дружить с Пашкиной компанией, лишь бы для того, чтобы ее не трогали. Саша таила вообще довольно много обид, но сейчас не время их показывать. Ей нужно найти, кто убил Ольховского, а потому она вывернется, как только сможет, но найдет, кто его убил. Это ее долг, пусть и выдуманный. Да, пусть она не убьет его, но она должна знать, она хочет посмотреть в глаза тому, кто устроил весь этот шабаш с анонимкой, которая, можно сказать, испортила ей жизнь.       — Сентиментально. Тогда сделаем вид, что ничего и не было. — Саша же почему-то глядела в окно, избегая взгляда, — Я же в свою очередь все-таки попытаюсь засунуть тебя к парням. Хорошей роли не планирую, но в теме будешь.       — Спасибо.       — Рано пока. — Снова обойдет кабинет он. — Пожалеешь ведь. Ты, ведь, не такая. — Улыбался краем рта он.       Такая — не такая. Не их дело. У Саши есть цель, значит она не видит препятствий. Не такая она. А какая она? Она ведь никому не нужна искренняя, с ее собственным мнением и наполнением, что складывалось в нее годами. Кто полюбит ее уже сломанную и раздавленную жизнью? Никто. Совершенно никто. Да и нужды в этом нет точно такой же никакой. Задавит уже вторую сигарету, а потом долго проглядит в окно. Нет, так совершенно невозможно. Заниматься самоедством становится невыносимо. Кто подкинул анонимку останется открытым вопросом даже сейчас, хотя и прошло больше четырех месяцев. Хотя, правильнее сказать будет, не кто подкинул, а кто стоит в целом за ее созданием. Потому что если она найдет кто создал ее, то и найдет, кто убил Ольховского. Но если и мстить анонимщику, то как минимум за себя. За свои шрамы, за свои душевные потери. За ребенка, который так и не родился. Почему-то сейчас этот ребенок будоражил даже больше чем сам Ольховский.       — Лизка тебя воспитывала на пару с матерью. И скрипка, и фортепиано…       — Почему ты ее никогда матерью не называл?       — Потому, — Начнет он, — Потому что то не мать она мне. — Саша нахмурилась. — Вот ты думаешь, что мать тебя по дурости родила? Знаю, так думаешь. Еще и обижаешься на нее. Я тоже обижался. Моя мать Лизкиной сестрой была младшей, вот она то и свелась с отцом моим. А он в кругах воровских уж очень известный был. Медвежатником мастерским был. А его отец, шулером был таким же известным. Династия уж такая. Мать в родах померла, а меня в детский дом. Даже взять не взяли, хотя своих так и не родили. — Саша так и будет сидеть в прострации.       Саша забегала глазами. Она не рассчитывала узнать такое. Узнать, что бабушка и дедушка оказывается не родные ей. Но ведь они любили ее, как родную. Воспитывали, когда обоим родителям отчасти плевать было. Это казалось ей чем-то непостижимым. Они ведь старались, почти, как и мать, чтобы она не оказалась там, где отец. Саша и сама была за, училась, что было мочи, старалась. Да только не удалось ничего. Удивляло другое. Если в Москве это было только лишь слухом, больше шуткой, то в Петербурге это было более чем реальностью. Ее клеймили не просто бандитской дочкой, а еще и тем, что она неизвестно в каком поколении такая. Выходит и вправду? Это сдавило Сашу еще сильнее. Видимо и вправду против судьбы не попрешь. Как же ей было противно в этот момент. И ведь понимала, что ничего сделать и изменить уже вряд-ли сможет. Так хотя бы шанс живой остаться есть, а там? Продолжи она зависать с этой анонимкой, ее бы и саму, уже на пару с Ольховским убили.       — Почему они никогда не говорили?       Почему? Слишком много вопросов почему у нее было с самого детства. Зачем мать тогда сбросила ее почти на три года, а вернула, когда уже с этим Валей жила? Выходит и вправду никогда до правды не докопаться. А как до нее докопаешься, если ей врали с самого начала. А сейчас вскрывается это. Стоило сказать отцу спасибо, он хотя бы не врал, а просто недоговорил, что все куда глубже, чем казалось ей сначала. Ее заслуженно травили. Точнее не травили, а называли, кем она и являлась с самого начала — бандитской дочкой. Она бежала от этого клейма. Бежала в Москву, где пыталась всеми силами выбить себе место под солнцем. Только сначала все разрушил Мэлс и только по этой причине ей пришлось уехать из Москвы. Так бы она ни за что не вернулась. А если бы и не вернулась, может быть и Ольховский остался бы живым, пусть и без нее. Потому что у всех из-за нее проблемы, этого нельзя было отрицать.       — А зачем? — Улыбнется он. — Ты же вон, Тургеневская барышня. И скрипку им и фортепиано. На медаль шла же?       — Нет у меня медали, загуляла я в десятом классе.       — Серьезно? — Удивится он. — Удивляешь. Из Москвы из-за этого же слиняла?       Нет уж. Причину, по которой уехала она теперь уж точно не скажет. Сказала уже одному, теперь неизвестно как в Москву приезжать будет. Хотя, зачем приезжать? Вовсе не приедет еще да и дело с концом. Да и в самом деле. История имела логический финал под названием смерть. И слава богу, в общем-то. Неизвестно сколько бы она еще жила и боялась вот так, что он может за ней вернуться и по сути никто за нее не заступится. Мать ей долго не верила. Наверное, и до сих пор не верит, но Саше теперь это ни к чему. Сказала уже один раз, спасибо большое, теперь точно за собой будет порок чувствовать. На заданный вопрос отвечать не захочет. Возможно, потому что это и вправду из-за того, что она «загуляла». Но будет это скорее из-за того, что ей вполне хватило реакции Лешкиных парней, на то, как они узнали, что это Хрусталев Мэлса убил. Опять же — важен не факт, важна причина. Как и причина, за что она родилась в такой «династии». Надо было себя беречь, быть может не продлила бы этот род бандитских дочек. Родила бы ребенка от Ольховского, а там уже как причина, по которой к ней никто не будет подходить. Ребенок то чужой. Кто замуж возьмет с чужим ребенком?       Мать так же думала, а потому и скинула Сашу на деда с бабкой. А в итоге что? Никому ненужная Саша Давыдова. Даже ничего общего с идеалом из ее юности нет. Разбилось все и впечаталось осколками. Почему так больно? А черт его знает. Саше уже даже смешно от самой себя, что она продолжает удивляться тому, как ее жизнь носом по асфальту елозит. Привыкнуть бы пора, а она тут стены голыми руками рушить пытается. А она и привыкает. Только все-таки вопросы про Москвы ей неприятны. Не хочет отвечать, а потому молчит. Но Молчать долго не пришлось. Лешка, так вовремя вбежит, начиная недовольно вопить. Саша даже улыбнется. Кабинет сразу чуть оживился и перестал выглядеть, как комната ожидания в крематории. Хрусталева только нет. Куда делся-то?       — Ты куда сбежала? Тебя по всему Питеру ищут, а ты тут сидишь? Надо же, сама еще и приперлась сюда!       — А куда мне идти? Я че знаю, почему у вас полная парадная быков ваших?       — Так а че ушла? Спросила бы!       — А что спрашивать, если в парадной из таких везучих только я, да Хрусталев.       — Да? А что живешь-то тогда с ним? Жить негде или еще что по-веселее?       — Ты кого ревнуешь? Хрусталева? Так у меня планов не было, считай весь твой!       — Чего?       Саша даже и не отрицала то, что вполне возможно, что так прособачится они могли еще очень долго. И ведь дело было даже не в том, что она сбежала. Хотя, можно ли назвать это побегом? Она просто сходила куда хотела, а теперь еще за это получает по полной программе. А за что? Саша не понимала и не хотела понимать. Она вообще ничего не чувствовала. Чувствовала только лишь то, что этот разговор начинал ей надоедать. В какой-то момент все было так, будто бы Давыдова находилось в аквариуме. Хрусталев только почему-то не появлялся и это Сашу начинало напрягать. Вполне возможно, те и вправду из-за него могли в парадной находится. Вполне. Это и начинало напрягать. Еще и Лешка верещит. Нет, она точно с ума сойдет скоро.       — Шага уже ступить без вашего контроля херова нельзя!       — Ты могла сказать! Просто сказать! Оставить записку на крайняк, если так торопилась! — Ударил ладонями по столу Лешка. — Ну что ты молчишь, а?       — Хочу и молчу! — Фыркнула Саша, — В честь чего, вообщем-то, такая истерика?       Лешка отчего-то и сам замолчал вдруг. Задумался, оглядел кабинет, поджал губы, засунул обратно руки в карманы пиджака. Ладно, главное нашли, с остальным разберуться по пути.       — Поговорить надо, пошли.       — По-поводу поговорить, — вдруг начал Наган, — В Выборг едете с ней.       В кабинете на минуту повисла тишина. Для начала удивилась сама Саша. Куда ее везти. Зачем везти? Затем удивился и Лешка, который чуть сигарету не уранил, которую в надежде успокоится он пытался поджечь почти с самого захода в Премьер. Во-первых, Сашу втягивать в это ему не было прока — Лешка считал, что куда больше толку от нее в журналистике. Но вскрылась другая, пугающая Лешку вещь. Саша уволилась, едва она поднялась на Хрусталевский буксир. «Он на нее плохо влияет» — Считал Давыдов. Того и глядишь, Саша позволит самодеятельность и по-круче. Хотя, может это она влияет на Хрусталева плохо, раз он и сам уже устраивает самодеятельность. В любом случае, вместе им находится пусть и было полезным, но ровно до того момента, как отец заявил это. И ведь ясно, что с Сашкиного согласия, если уж не с просьбы.       Но ведь она против такого. Против! Стоило вспомнить, какая она была перепуганная в начале мая и Алеша совершенно не понимал, как она докатилась до такого. Он проходил через что-то такое, но в нем это было изначально. Не хотелось кого-то марать, а особенно достаточно близкого, в таком. Куда ей эти разборки, она же девчонка? Но в Саше все равно было нечто куда сильное, чего не было у многих парней в его подчинении. Нет, ему стоило узнать, кто ее подтолкнул на такое. Хрусталев? Если Хрусталев, то он чистой воды, голову ему открутит и плевать он хотел на то, сколько пройдено у них вместе. И даже дело не в том, что это не бабское дело. Дело все-таки было в том, что она сестра его, сестра! А это все-таки отчасти прибавляло ему ответственности за нее. Хотя, какая ответственность, она взрослый человек. Но даже при этом, она умудряется что-нибудь, да вытворить. Талант не пропьешь, по всей видимости.       — Какого черта? — Развернулся Лешка на пятках.       — Обыкновенного. — Серьезно говорил он. — Хотел власти? Получай, но на пару с ней.       — Какой на пару? Мы же так не договаривались?       — Считай договорились. — Лешка в упор глядел на Сашу, которая даже глаз не подняла, так же стеклянно глядела вперед, — Все, иди куда ты там хотел.       Лешка кажется дар речи потерял. Саша же вообще это никак комментировать не будет. Поднимется, дернет Лешку за предплечье и потянет в коридор. Она не особо и хотела афишировать свои отношения с Лешкой отцу, хотя, он про них и так знал. Понимал, что общаются. Но комментировать то, зачем она попросила это все-таки рано или поздно пришлось. Едва дверь захлопнулась, а Саша продолжила идти на выход, Давыдов уже совсем потерял всю логику этой ситуации. Говорить при всех он тоже не будет, как и по всей видимости и Саша. Она целенаправленно шла вон из ресторана, крутя пачку сигарет между пальцев. Лешка уже едва поспевал за ней, едва перехватив на крыльце и развернув на себя он наконец подумал о том, что и сам не выходил на контакт больше месяца. А как выходить-то? Она как уехала с Хрусталевым, так и сама не выходила. Видимо тепличные условия создал, раз она так замечательно сидела у него на шее.       — Ну?       — Что ну? — Дернула руку Саша, — Хрусталев говорил, что ты поговорить со мной хотел.       — Ну да, — Уже чуть спокойнее отвечал Лешка, подпаливая и себе и Саше сигареты. — Ладно, не при них, — Снова дернул ее в сторону машины он. — Ты, вообщем-то, чего от Хрусталева не съезжаешь?       Саша усмехнулась. Его действительно волновало только то, что было между ней и Хрусталевым? Да ничего между ними не было. Общение на уровне коммунальной квартиры. Хотя, нет. Он хорошо готовил, а в коммуналках, как Саша испытывала на своей шкуре, не готовят. Коммуналки вообще довольно премерзкая вещь, учитывая, что ровно до одиннадцати с матерью она жила именно там. Так что неизвестно где еще хуже было, с отцом по неопознанным квартирникам или с матерью в коммуналке. Лучше, конечно с бабушкой и дедушкой было, что уж говорить. Но и с Хрусталевым было тоже вполне замечательно. Кормил, книжечки читать давал, а под конец и вовсе скрипку принес. Не жизнь, а малина! Но Лешка находил подвох в такой жизни, когда же сама Саша ленилась его искать.       — Так он же сам сказал, что съезжать будет. — Отвечала Саша, выкуривая сигарету, уже сидя на переднем сидении в Лешкиной Бэхе, — А я здесь останусь.       — А, да? — Удивился он, — И как, съезжает?       — Да нет вроде пока… — Отвернулась к окну, стряхивая пепел, — Мне выгонять его что-ли?       Лешка и сам озадачился. Ну живут и живут в целом.       — А сама чего не съезжаешь?       Саша на этом вопросе задумалась и еще сильнее. Вся квартира напоминала ей о прошлом. О той глупой Саше, которая верила в правду и действительно сможет что-то поменять. Гиблое дело, как выяснилось. А еще в парадной Женю убили. Ходить каждый раз и думать, что вот на этом-то самом месте? Нет, к чертовой матери такое развлечение, уж лучше дальше скитаться непойми где. Работу-то она в журналистике так и не нашла. Зато с бандитами-то как легко! Вот прям пришла, сказала и сразу нашла. Хорошо это она выдумала, Лешка и сам удивлялся, как легко отец просто взял и сказал, что с ними. И ведь слова против сказать не сможет. Иначе совсем дела плохи пойдут. Надо с Ником поговорить. А нет. Разругался он снова с ним, на фоне всей этой пропажи.       — Не хочу там жить, — Саша ответила уже со сменившимся голосом.       — Ну ладно, — решил сменить тему Алексей. — Куда пропала?       — Да так, погулять вышла, немного надолго.       — Ясно.       Она не хочет говорить, что было на самом деле, а потому Давыдову это еще больше давало почвы для того, чтобы обвинять Хрусталева. Но он ведь и сам эту шумиху поднял. Значит что-то и впрямь было? Но Ник с усердием доказывал все те часы, что ничего не было. Точнее было, но как обычно. А ну работу просила. Тогда в целом все ниточки сошлись. Саша ничего не скажет, потому что признавать свое бессилие она не привыкла, значит придется вести ее в Выборг.       — Если тебя он обидел, ты…       — Никто меня не обижал, все нормально, — заверяла его Саша, — Я не могу сидеть без дела. Из редакции я уволилась, работы у меня нет и брать никуда не берут. Что я делать должна?       — Ах ну да, гениально идти просить к отцу взять на работу, гениально, Саш! Я с твоей гениальности хуею! Ты понимаешь, на что он мог тебя подписать? — Саша захлопала глазами, когда Лешка снова стал выходить из себя. — А меня ты знаешь, что он на это все и подписал? Вот на киллерство это херово! Ты понимаешь, что он и тебя мог на это подвязать, Саша! Понимаешь? — Повышал градус он.       — Я все равно осталась с вами, не подвязал ведь. — Спокойно отвечала она.       — Ага, это он щас не подвязал, а потом подвяжет! Поймет, что ты на крепком кукане и все, и в полном распоряжении!       — Да что ты орешь?       — А то и ору, что ты вроде башкой думать умеешь, а ведешь себя, как дура!       Лешка замолчал, а Саша так и сидела, обдумывая все сказанное им. Саше было плевать. Она хотела отомстить. Она хотела быть другой, сильной и той, кто может наконец дать отпор. И даже если бы случилось так, как пугал ее Лешка, ей бы было плевать. Ей хотелось доказать, что она тоже что-то может. Что она тоже может быть плохой. Только кому? Кому она нужна теперь? Ольховский, который казалось единственный любил ее не за что, и тот погиб. А теперь? Какой прок от нее вообще? Лучше бы она умерла в самом деле. В глазах до противного защипало. Нет. Она просто напросто ненавидела себя за этот поступок, ненавидела. Почему он умер, а она живая? Ему-то теперь ничего решать не надо, он умер, а она живая. Живая и должна жить как-то дальше. А как? Как жить дальше, если ничего не понятно?       — Что с тобой? — Просит вдруг Лешка, глядя, на согнувшуюся Сашу.       — Нормально все со мной. — Отрезала она, — Хрусталева-то куда дел? Вроде все вместе шарахаетесь.       — Да он там еще на другом конце Питера ищет тебя, — Саша чуть встрепенулась, — да позвонили ему наверное уже, что нашли тебя.       Саша выпрямилась, проводя ладонями по лицу.       — Ну ладно, хорошо. — Она глянула на Лешку, — Домой отвезешь?       — Куда денусь? — Чуть улыбнется он.       Пол дороги они промолчат. Саша будет думать лишь о собственной неблагодарности, Лешка же о том, что перегнул палку. Только на душе будет препротивно. Саша понимает, что делает это ради глупой попытки разобраться, кто же убил Женю. И наверное, если бы не эта сумасшедшая идея, она бы и вправду наложила на себя руки. Только об этой идее никто не узнает. И это будет вполне верно, ведь… Она и сама осуждает себя за нее. Мстить и убивать все равно слишком страшно звучит в ее голове. Звучит, будто она упала до такой же низости убить человека. Она не такая. Это подтвердил даже отец. А потому она совершенно не понимает, что ей делать. Жить по минимуму — одним днем? Но она привыкла к планетарным масштабам. А теперь? Все плохо теперь, уже точно.       — Ладно, ты извини, если там если перегнул где, — Начал Лешка.       — Забей, — сказала Саша, — он вполне мог это предложить.       — Но не предложил.       — Да.       — Это и хорошо, — то ли себя, то ли Сашу пытался успокоить он.       Нет, ему не нравилась этот расклад событий, совершенно не устраивал. Потому что Сашу вряд-ли бы стали считать за что-то серьезное. Да и какая от нее работа? Постоять в сторонке и вся работа. Хотя, так даже лучше. Быть может испугается, перехочет и не надо будет ее с собой брать. Только Саша была вполне принципиально настроена. Она и не собиралась сходить с намеченного пути хотя бы потому, что она хочет все-таки разобраться с анонимкой. И она разберется. Надо в бандитизм открытый полезть? Полезет! Потому что она должна отомстить на Женю. Пусть не так буквально, но хотя бы найти кто это. Для личного самоудовлетворения, как минимум. И плевать ей на опасность. Что ей терять? По-сути, уже ничего. Ей даже терять не чего, только саму себя. А себя, в периоды самоненависти, очень даже и хочется потерять именно самого себя.       — Когда едем в Выборг?       — Послезавтра, — он подожмет губы, а потом вдруг развернется, схватив Сашу за предплечья. — Скажешь Хрусталеву, чтоб он от тебя не съезжал.       Саша захлопала глазами. Он ведь сам был против, чтобы они в одной квартире находились. Быстро, однако, планы у Лешки меняются.       — Почему?       — Покачену, — он надуется, — вдруг ты еще чего надумаешь?       — Да не надумаю я! — Дернулась она, — Делаешь из меня сумасшедшую, честное слово!       Алешка только вздыхал. Он и сам был в таком состоянии, когда винил всех. Когда бегал с места на места, в надежде найти хоть где-то спокойствия. Он-то ее понимает. Только Саша сама не особо понимает своего состояния. Он в таком состоянии в заказниках оказался. Жалеет на самом деле сильно. Саша в итоге в их компашке оказывается. Что хорошего? В будущем может поймет, в какую ерунду заходит, а сейчас… Сейчас ей вообще понимать из принципа ничего не хочется.       — Нику сама объяснять будешь за каким хером ты к нам полезла. — Заявил Лешка, уже отпустив сестру, а затем полез к сигаретам. — Может он тебе хоть мозги вправит. — Бормотал он себе под нос, в надежде, что она не услышит.       Точнее, она услышит, но ничего не скажет. Она вообще поймет, что молчать гораздо удобнее, чем постоянно закусываться. Да и с кем? С Лешкой? Он вроде пока ничего не сделал ей. А врагов в каждом видеть довольно дурная привычка. До эта привычка, скорее как больная мозоль. Она выйдет из машины, когда же Давыдов долго просидит в машине под окнами. Ему тоже нужно было подумать. Или снова поехать нюхать? Если бы Ник узнал, он бы пришиб его на месте. Вроде же бросил, а нет снова. Но в этот же раз точно под контролем? Вот точно? Нифига не точно. Он сам в себя не верит. Поэтому, как он может осуждать за ее посредственное нахождение в реальности из-за этого стресса, когда он же и сам не может из него выбраться? Не может осуждать, а потому он и сам больше дает себе слабины. Потому что уверен, что Саша, в отличие от него, поднимется, встанет на ноги. А он? А ему даже не хочется приходить в реальность.       Саша, сглотнув ком в горле, поднималась по лестнице в парадной. Она понимала, что заходит как раз таки на тот уровень, из которого выбраться уже не получится. Знает, все прекрасно понимает, да только останавливать себя даже не будет пытаться. Она клейменая, она меченная. И если уж она из самой настоящей династии, то может стоит принять свою участь, как таковую? Перестать сопротивляться? Но это не в ее характере. В ее характере бороться за себя, но теперь это словно было в прошлом. Когда она поднялась, она замешкалась перед дверью. Ну виновата, ну сбежала ничего не объясняя. Тыкнет звонок, опираясь на него. Волосы заслонят лицо, а Саше еще больше захочется закрыться, спрятаться и больше никогда не вылазить из этой «норки». Дверь откроется, а Ник даже внимания не обратит. Просто запустит Сашу и обратно уйдет на кухню, когда же она так и продолжит стоять в коридоре, словно ожидая другой реакции. Молчаливый укор, какой был например у матери. Терпеть его не могла. Лучше бы на нее орали, ей богу. Скинет кеды, пройдет в зал, скинет сумку, а потом грохнется вниз лицом на диван.       — С тобой что? — Заявит удивившийся Ник.       — А с тобой?       Ник вообще предъявы не поймет, подойдет к дивану, сядет с краю, так и продолжая курить.       — Со мной?       — Ну да… — Саша поднимет наконец голову, — Ты же обиделся?       — Серьезно? — Выгнул бровь он, — Нет, ты, блять, серьезно! — Поднимется он, в то время, как Саша уже сядет на софе. — Обиделся!       Саша же не понимала его метаний и продолжала с какой-то глупой невозмутимостью наблюдать за ним.       — Разве нет?       — Ты больная что-ли? — Задавит недокуренную сигарету в пепельницу, походившую на жестяное блюдце. — Ты думаешь мне делать больше нечего? — Он вздохнет, — Нет, ладно, ты сбежала, уж не знаю там зачем, твое дело, но ты и прям решила, что я щас обиделся?       — Да, я так решила! И что?       — Ты когда в следующий раз что-то решишь, меня спросить не забудь, а то вдруг я там еще что-то сделал! — Он тяжело выдохнет и сядят рядом, — На покури, — Подаст пачку он.       — Лешка сказал, мне самой говорить, — начала Саша. — В общем, послезавтра я с вами еду.       Хрусталев задумался. То-есть уговорила все-таки? Ну ладно, ее дело, конечно, но она же не вписывалась в это. Наблюдая за ней последний месяц, он уже здраво оценивал, что с каждым днем Саша все больше ломается. Ломается и превращается в куда более противную версию, хотя отголоски старой, как например в этой постоянной мнительности, что ее кинут и на нее обидятся, она все-таки проявлялась. Он бы хотел понять почему она такая, хотел, но боялся, что это зайдет куда-то чересчур далеко, как с изнасилованием и Саша вовсе шугаться начнет. Хотя, не похоже, что это больно в ее характере.       — И еще, — выдохнет дым она, — он сказал, чтоб ты не съезжал.       А вот это уже по крайней мере чуть удивило Ника.       — Ты же не съедешь?       — Нет, не съеду.       — Обещаешь?       — Обещаю.