***
— Нет ты мне, блядь, объясни! Кто тебе что запрещал? Вот кто? Лешка же понимал, что до такого состояния вряд-ли бы и Саша доводить его стала. Точнее, не ее это конек напрямую доводить, она ж хитровыебанная, да и друзья у нее такие же были. Но у нее натура проще — она отмолчится и будет свое вытворять под шумок, а вот Ник. Ник же свое вынесет в голове, а потом шандарахнет этим же, да с такой силой, что пошатаешься и грохнешься. Однако, стоило заметить другое, что вряд-ли бы Саша, да и Ник в принципе тоже, стали бы выносить это на публику. Иначе бы Хрусталев с перепуга и не увез Сашу куда подальше, чтобы перед папашей обдолбанная не светилась. Но папаша оказался добросовестным, сразу заметил это поведение. Выяснил, что к чему и также добросовестно пошел вставлять свои нравоучения уже во всю взрослому сыну. В его возрасте у него уже Саша была, про Лешку не знал правда. Да и не дай бог у Лешки ребенок появится. Продолжение династии поломанных судеб, не иначе. — Сажать на наркоту ее нахрена было, ты мне объясни? — Да никто никого не сажал! — Возмущался Лешка, — я предложил, она согласилась! — Я тебе многое рук спускал, ты сам знаешь, но это уже крайность, перебор! — Ударил по столу отец. — Сажать на наркоту Сашку я тебе не позволю! Лешка аж дернулся. Ник вроде бы прикрывал его, говорил же, что сказал, мол не знает чья наркота. А оно так все. Вот так. Сам догадался? Конечно сам, Лешка знал это и понимал, собственного отца он дураком никогда не считал. Только проблемы, как клубок, накручивались одна за одной. Сам виноват, Хрусталев предупреждал главное. А он что? Да надоело ему кого-то слушать, а себя на эти мысли не хватало, что поразительно. Все, пора закругляться. Ни черта не соображает. Виски сдавило, даже хуже, чем после похмелья. А что это было? По-сути похмелье. Только странное какое-то. Ломка это выходит. Простая и обыкновенная. Отвык он от такого. Отвык. Потому что к хорошему в принципе быстро привыкаешь, вот такая уж особенность хорошего. — Да кто ее заставлял?! — А вот это меня уже не волнует, кто и как ее заставил! Своей головой пора думать и за свои поступки отвечать! — Да что ты делаешь из меня недееспособного! — Был бы ты дееспособным, всякую дрянь в себя бы не толкал и людям не предлагал! Люди своими мозгами в твоем возрасте уже соображают! Нет, пора закругляться. В самом деле распоясался он в разные стороны. Аж стыдно становилось. Чем он снова хуже? Сколько можно выносить все это? Все полетело, едва эта Александрия херова появилась. Бросать ее к чертовой матери надо. И героин надо. А то неблагородно как-то. Кокаин и тот получше. Снова в грязь плюхнулся. Надоело. И в авторитете упал и за Сашку огребал сейчас. А она почему села? Ну умер и умер. Лешка думал в начале, если кто-то у Саши появится, значит с Ником не сойдутся больше, никому не придется мозги вправлять. Думал он. Лучше бы не думал, ей богу. Как-то не очень хорошо все его умственные процессы кончаются. Судьба выходит у них у всех такая. А пацана, однако, жалко, помер из-за судьбы чужой получается? — Все, уматывай, видеть тебя не могу. Он вскинет рукой, Лешка поднимется, снова возьмет в своей манере пиджак со стула. Нет, ну почему его так? Могли и помягче сказать. Помягче. А ни черта мягче. Это мягче раздражало его вообще до жути в последнее время. Особенно это «мягко» от Александрии. Протвино. Повелся на всю эту ажурность и красоту, понимая, что характера у девчонки для него нет. Ну есть мозги, не сказать, что дура, но обычного человеческого характера в ней не было. Была только лишь эта мягкость, которая перетекала в бесхарактерность. Решите все за нее, а от нее в ответ будет лишь глупое трепетание ресничками. Вот и весь интерес. Он удалился довольно быстро и легко. Едва стоило ее развернуть под себя, так сразу надоело. Нет, бросать ее к чертовой матери вместе с героином. И с Хрусталевым мириться. Уже чтоб наверняка. Девчонки в этом деле, может быть и ни к чему. Ну ладно, с таким раскладом там и Саша ни к чему, но от нее в последнее время зависело много. Прикроет за собой дверь и столкнется с Лизкой-юристочкой. Хорошая девка, че говорить. Трещит правда без умолку, когда дело ее касается. Тоже правильно, понятно же, что не дурочка, но мозги выносить у нее явный талант. Бесят его такие правильные, слово матом не скажут. Удивительно, но Ник ведь был похожим в этой ситуации — вечно голубая кровь. Но в том-то и отличие, когда ты кровь голубая и когда просто правильным казаться хочешь. Это Лешку сильнее всего бесит. Лучше по-простому, с искренностью какой-то. Только он ведь и сам эту искренность спрятал куда подальше. Зачем от людей этого требует, если в ответ сам ничего подобного сделать не сумеет? А ему и плевать, что не сумеет. Раз он не может, пусть они могут. — Я вас, вообщем-то и искала. Ник Феликсович с вами? — Мне говори. — Я документы передать хотела. — Гордо прижимая папку говорила Лизка. — Там пара подписей нужны с нашей стороны, а сразу после документы уже имеют юридическую силу. Главное, не испортите ничего. А потом и отправлять можно. — Знаю, не гунди. — Забрал папку он. — Все? — Все. — Поджала губы она, а затем развернулась на пятках и пошагала в сторону черного выхода, через который она возможно и зашла. — Ах, и еще, документы верните завтра, там еще пару нюансов. — Хорошо-хорошо, — отмахнется Лешка, — иди давай. Она его бесила, она его раздражала, но эта раздражимость скорее восхищала. Характера, конечно, в ней полно было, не то что в соседке, которой даже предлагать долго не стоило, уже прыгнула. Ну поломалась хоть бы ради приличия. А искусствовед она никакущий оказалась. Даже он, с дырявой головой и пропитыми мозгами больше знал и помнил. Его бесило абсолютное незнание своего же дела. Вон, Хрусталева разбуди, он тебе закрытыми глазами сыграет один из концертов Вивальди. Нет, конечно, не все были такими озабоченными как Ник. Но пустотелость его бесила. Он хотел людей, знающих то, что им нравится. А что ей нравилось? Давид Микеланджело? Так ведь она даже и легенду о нем не вспомнила. Тоже, блин, искусствоведша. Даже эта Лизка могла похвастаться тем, что свой диплом красный не купила, а вполне заслуженно вызубрила. Да и черт с ними с девками, надо думать о насущном. — Вообще-то, я не закончила. — Снова прервала она его мысли. — Договора имеют юридическую силу ровно с того момента, как из дополнительно заверит нотариус. С этим проблем нет, но по правилам, должны присутствовать обе стороны заключения. Я, конечно, могу это сделать за вас, но что со второй стороной? По правилам… — Да засунь ты себе эти правила куда подальше, — фыркнул Лешка и пошел к выходу. — Порешаем. Но Лизка дернулась, фыркнула, подняла гордо голову и ушла в противоположном направлении, хоть ей и было идти нужно все-таки в одну сторону с Лешкой. Ее беленькая восьмерка стояла почти рядом с черным входом, с торца от главного входа. А его машина стояла ровно перед главным входом. Один хрен переметнутся, он знал это и понимал. И их неоспоримый контакт отчасти выбесил. Молча переметнулись, он к своей, а Лизка к своей машине и разминулись на этом. У всех свои дела и не дай бог лишний раз встретится. И раз уж Хрусталев ее притащил, пусть Хрусталев и разбирается. Хотя… Помирится ли он так с ним вообще? Нет. Надо нормально, а он… Не получается у него нормально. В голове каша, тянет то к одному, то к другому.***
Утренний прохладный, влажный воздух и впрямь казался ледяным. Пусть уходит, в самом деле. Она отомстит, а дальше… А дальше планов на жизнь у нее не было, только одна сплошная чернота. Она думала чернота была раньше, а нет оказывается, только сейчас. Тогда вообще все хорошо получается было, а сейчас вот чернота. Тишина в этом месте была удивительной. У них на бабушкиной даче всегда шумно было, то от трассы, то от железной дороги, хоть она и была достаточно далеко от их поселка. Проснулась она одна, от странного ощущения, словно ее всю сковало и что-то давило. С трудом она откашлялась, выпила воды, от которой желудок противно скрутило, а потом вышла на улицу, босиком стоя на деревянном крылечке. Ощущать все таким холодным было словно продолжение сна. Единственным шумом сейчас будет — шум мотора где-то очень даже вдалеке. Скоро звук приблизится, Саша угадает, что будет Ник. Она прижмется щекой к холодному косяку. Голова горячая, четко чувствовала жар в глазах. А все-таки Никуш красивый. — Саш, ты чего стоишь тут? Замерзнешь ведь, давай в дом, — хотел было потянуть ее Ник за плечо. — Нет, стой. — Что-то хотела сказать она, но снова задумалась. Ответ на свой вопрос она и сама нашла, как выяснилось и без Ника. Мысленно представила все, что могло случится. В целом, она знала его уже приличный кусок времени, чтобы судить, что вряд-ли бы он ей сказал слово против. Не в том смысле, что не стал бы спорить с ней, нет, спорить бы с ней он как раз таки стал. Но вот вопрос, который так трепал почему он ушел тогда, когда она была маленькой, волновал в последнее время даже сильнее всего, что волновало раньше. Да, маленькая. А как назвать еще себя в шестнадцать лет, когда ты и половины не прошел всего того мерзкого опыта, что прошел к тем годам, что сейчас. Он не скажет ей. Точнее… Он уже сказал, что Лешка что-то имел против их. Что Лешке-то? С чего он-то решать это должен? Почему Ник так просто смирился с этой ситуацией, что ему что-то запретили. Ну да, выходит Лешкино слово для него важнее его собственных ощущений. Хоть бы раз эгоизм включил. Почему все так? Почему у нее совершенно не выходит жить как-то по-человечески, как все? Она заставляла признаться себе. Заставляла, но язык не поворачивался сказать это в холодной тишине. Искала всех похожих на одного. А теперь? А теперь снова что-то не получается из-за семьи? Потому что Лешка, блядь, сказал что-то? Даже отец такого себе не позволял, что удивительно. Она злилась, она начинала злиться на всех. Виноватыми казались ей практически все. И она. Она-то в главной роли! Наивная дура, волосы на себе рвать хотелось. Губу со злости прокусила. Стыдно за прошлую себя, за наивную себя. Нет. Сейчас она не будет такой, ни за что не будет. Пора становится взрослой, брать ответственность за свои поступки и отомстить. Отомстить за правду, отомстить за Женю, который на самом-то деле, был не плохой заменой, пусть и не идеальной. А вот он, он-то идеальный, был, ровно как и в прошлом, хотя все-таки поменялся, чуть изменился, но это даже лучше было. Взрослее как-то. Вот и ей взрослеть надо. Выходить из тумана полного падения идеалов. И ведь пали они даже не со смертью Жени, а с момента изнасилования. — Что? — Ничего, проехали. — Как-то сдавленно сказала Саша. — Если уж начала, то говори до конца. Саша поджала губы так совершенно по-детски, по-обиженному. Нет, не может. И выяснять ничего не хочет. Язык, подвешен, снова доказывать хочется, скандалить откровенно. — Хорошо, — начала Саша. — Почему ты так слушаешься Лешку? Он задумался, но лицом подавал лишь то, что он совершенно не слышал этого, прислоняя ладошку ко лбу. — У тебя жар, пошли в дом. — — Кто он такой, чтобы это решать? — Я с ним чуть ли не с яслей, он мне, как брат, а значит ты мне, как сестра, понятно? Я не могу так сделать, пойти против — это что-то вроде предательства. — Это не так работает! — Дернулась Саша, вскакивая. — Пусти, мне с ним поговорить надо — Сядь! — Вскипятился вдруг Ник. — Ты сделаешь только хуже. И вообще, ты говоришь это из одиночества, из-за того, что Женя твой умер! — Причем тут он?! — Крикнула она в ответ. — Значит все то, что было, пока Лешка в армии тоже — брехня? Значит и сейчас все, что ты делаешь — брехня? Сколько раз я сказала, что я не любила его, я воспринимала его как друга, как друга — понимаешь? — Друзья, знаешь ли, не спят. — Ну а че ты тогда так трясешься за Лешку? Я говорила тебе всегда и все, что думаю, говорила. Я ни с кем так не говорила, как говорила с тобой, но тебя заело, как пластинку! Хрусталев, ты душнила! — Я душнила? — А кто? Я же тебе не напомнила, как ты киданул меня! — Я киданул тебя, потому что мне так сказал Лешка! — Прекрати приплетать моего брата! Почему ты не сделаешь так, как хочешь? Ему об этом знать не обязательно! Хрусталев чуть усмехнулся, отошел к окну, глядя куда-то в даль, лишь бы с Сашей взглядом не пересекаться. Но она не отходила. Уж такая требующая ответов у нее была натура. Что тут думать? Ник сам выдумал проблему, по крайней мере так считала Саша. И от своего она не отступала, ей хотелось понять всю причину его отказа. Все равно тащилась за ним, выясняя все это. Он тоже за ней таскался, тоже вытирал ей сопли, когда она была разбита до такой степени, что представить даже сейчас было страшно. Он ведь, помог. Никто не помог, а он помог. Глаза защипало, а тело в очередной раз ударил озноб. Она сжала губы. Она и без того слишком много сказала, слишком лишнего. А теперь. Вдруг снова бросит? Вдруг снова послушается Лешку, которому самому бы не мешало думать над тем, что и куда он сует. — Я не могу так рисковать. — Заговорит он. — А если он и общаться запретит нам? Ты понимаешь, что это в его силах? — А над ним кто? — Над ним Наган только а дальше все, господь бог только. — Сглатывая ком в горле, говорил Ник. — Папа мне никогда ничего не запрещал, мне все можно было. Он Златоверхова всегда слушал, говорил, у меня глаза были такие, каких у детей никогда не бывает. Такие сразу за жертву рождены. А он и жалел, знаешь, жалел. Удивительно даже. — Бормотала в жаре Саша. — Папа? — Ну не сразу же он таким стал для меня. — Глядела Саша на него, как на последнюю надежду в этом мире, хвататься за него была готова. — Он в детстве любил меня сильно, как мать не любила. Ник взглянул на Сашу, в то время как у нее мурашки по спине пробежали после взгляда такого странного. Он смотрел на нее крайне странно, как казалось Саше. Его же удивляло то, что Наган вообще мог кого-то любить. Однако, стоило учесть, какая глобальная «чистка» была в их кругах после его относительно выздоровления. Для самого Ника, в отличие от Лешки, он никогда не был чем-то основательным и авторитетным. Сам себе хозяин. Просто расценивал как тех, у кого просто чуть больше власти, чем у него. Это нормально. Всегда найдется тот, у кого прав будет больше, такова жизнь. За Сашу тогда прилетело многим, много людей поменялось тогда. И ведь, Наган знал позицию Хрусталева, знал даже то, что он Лешку подбивал его место занять. Это все было в передачу, когда произошло покушения. Конечно Ник это понимал. Знал, что все это передали. Но ведь он ничего не сделал ему за это, однако ощущение, что проблемы из-за этого у него могли возникнуть не покидали его. Возможно, Наган это взял на счет того, что Никита заставлял Лешку своей головой думать. Это только возможно. Что было на деле, Ник не знал — Удивительно. — Скажет он, но вдруг дернется, разворачиваясь ровно на Сашу. — Не смотри так на меня. У нас ничего не может быть, понимаешь не может! — Ты сам себе это придумал! — Воскликнет Саша, хватаясь за его ладони, начиная горячо шептать. — Давай… — видимо ее и впрямь охватывал жар. — Давай это будет наш маленький секрет. Давай? И об этом никто не будет знать, кроме нас двоих, давай? — Умоляла она. — Что дело до Лешки? Он и сам делает, все, что пожелает. Ник… Почему она так липла к нему? Она и сама не знала. Ни к кому так не липла, как липла к нему. Но держалась достаточно благородно, как казалось Нику. Разглядывала его, пялилась буквально в самый упор, что взгляд уже становилось довольно тяжко выносить. — У тебя жар, лучше померь температуру. Ты вполне могла заболеть и… — Прекрати сейчас об этом! — Хватилась за его предплечья Саша. — Ты сам сказал, что я тебе нравилась. Нравилась тогда, когда мне пятнадцать было. Так вот… — он дернулся, уводил глаза от нее, — послушай! Я тебя так любила тогда, я так и никого не смогла полюбить кого-то еще, как ты мне нравился тогда. Только ты слинял, я писала тебе, звонила… — Я знаю! — Воскликнул он, в ответ хватаясь за нее. — Знаю! И письма те, я тоже получал. Только ответить не мог, я Лешке слово дал… — К черту его слова, Ник, к черту, я прошу тебя! Если один раз так вышло, то почему долго выйти и во второй? — Чуть не плакала она. — Ну поцелуй меня тогда, хотя бы в последний раз. — Я не хочу в последний, Саш. — Чуть горбясь над ней, говорил Ник. Саша закрыла глаза. Закрыла глаза, прижимаясь к Хрусталеву, снова держась ладошками за предплечья, в то время, как она почувствовала, наконец, его руки на себе. Сначала на плечах, а потом по шее, а затем и на челюсти. Ей нравилось, ей жутко нравилось все это, потому что именно этого ей и хотелось. Уткнуться сначала в шею, вдыхая запах. Саша его выучила, кажется. Сигареты, ментоловые, Саша похожие курить начинала, потому что он тоже ментоловые курил. Ей так хотелось тогда походить на него. Духи, дорогущие, наверное. У него всегда ведь все дорогущее было. Манера такая, на себя не скупиться. А через секунду и губы его, едва носами столкнуться. Перебирает волосы ее и Саша глаза еще больше открывать не хочет. Пусть так будет, пусть так. Пусть ей будет представляться, что все хорошо. Потому что всем хорошо сейчас. Кому от этого плохо может быть? Прижимается ближе, руки кажется за спиной соединить может. Звук подъезжающей машины снаружи из-за тонких деревянных стен будет слышно вполне отчетливо. Он, словно на прощанье, губу прикусит, отпрянет, вздохнет, проводя пальцами по худой шее. выглянет за шторку, пока Саша, словно под действием наркотика, будет стоять с закрытыми глазами, втыкая в потолок. Гудок и она испуганно откроет глаза. Почему все кончилось? Кого только приехать угораздило? Она подойдет на ватных ногах к Хрусталеву около окна, проведет пальчиком по линии от плеча до локтя, пока тот будет вглядываться в окно. Лешка приехал, Саше это все равно ничего не давало, кроме обиды какой-то глупой, за запреты эти глупые. Хрусталев отойдет от окна, быстро дойдет до кухни, а потом вернется, всунет градусник, осадит за плечи на диван, в то время, как Саша так и будет хлопать глазами от всего произошедшего. Ей впервые этого хотелось. Ей наконец чего-то захотелось. Закрывая глаза, она чуть млела от происходящего. Даже ломота в теле чуть заглушалась. Удивительно. Она ведь этого и впрямь хотела. Не снова чьи-то шаги, на которые она не знала, как ответить. А хотела! И даже попросила! И ведь сделал он это с ее разрешения, а не потому что ему на ум пришло. Ей было это настолько не в привычку, что Саша готова была за запястья себя щипать. И ведь ущипнет, понимая что изначально она не хотела, чтобы все вышло именно — Что с ней? — Услышит она от Лешки, который уже заглянул к ней в комнату, в то время, как Ник уже отобрал градусник. — Температура, — подожмет губы он, — нормально, бывает. И снова утащится сам, на пару с Давыдовым от нее на кухню. Саша останется одна и будет долго думать, зачем она упросила его это сделать. Неведома ответственность вдруг взвалилась на ее плечи. Словно она не целовалась, а целое бремя на себя взвалила. Из ответственности и страха. Женя ведь влюбился и помер. Ей было жутко страшно, что подобная ситуация повторится, особенно когда приехал Лешка. Теперь Саша понимала их отношения куда лучше, а потому ее начинало смущать куда сильнее, чем раньше. Раньше все было, как за стеклом, будто бы она в аквариуме, а сейчас. Сейчас, эмоции слишком яркие, четкие, что даже любая мелочь дается с такой силой, что психика выдерживала с трудом. Возможно от наркотиков, а может очки розовые свалились. — Что будем делать-то? Хрусталев, едва присел на табурет, уже вдохнул от вопроса. Когда он будет думать своей головой? Ему бы очень хотелось, чтобы Лешка в кое-то веки решал вопросы сам. Именно по этой причине Наган его и отказался его короновать. Да и правильно, еще больше ярлыков было бы. — Что ты успел уже сделать? — Для начала, отец узнал, что Саша употребляет. Ник только усмехнулся. — Я предупреждал. — Это уже не играет никакой роли! — Резко ответил Лешка. — Это ты настучал? Он откровенно заводился сейчас из-за каждой мелочи. Значит ломка, как и у Саши. Ну, значит плюсы от того, что вскрылось перед Александром Павловичем вся эта кутерьма, были. Глядишь бросит и станет куда адекватнее ситуацию оценивать. Нику это было только на руку, но стучать он бы точно не стал, унизительно как-то. — Мне зачем? — Спокойно отвечал Ник, — ты мои отношения со своим отцом знаешь. Единственное, что он у меня спросил, с кем на тот момент жила Саша, я ответил. Дальше уж извини, ты сам на вертел. Давыдов скрестил руки. Да, он знает, все он знает. Никита и впрямь не стал бы говорить и жаловаться, не его это манера. Только сейчас Лешка немного в досадном положении, которое его раздражает. Нет, отец стучать не станет, среди парней эти слухи не распространяться, однако личность его в глазах отца пошатнулась. Теперь точно ограничат его. Это раздражало, его в последнее время вообще все раздражало. Странные провалы в памяти, эта Александрия херова, наркотики, втык от отца. В голове такая каша, что Лешка готов был на стенку лезть, в надежде хоть как-то проветрить мозги. Только каша все равно останется. — Эта… как ее… — Морщился он, вспоминая что-то. — Юристка эта… — Лизавета? — Ага, — соглашался Лешка, — заехать просила с документами порешать что-то. — Он замолчал. — Подъехать надо, порешать, желательно сегодня. — Он завел пальцы между волос. — Подъедешь? — Выходя на крыльцо, спрашивал Давыдов. — Подъеду, — закуривая сигарету, говорил Ник. — Ты со мной? — Да, — также нервно глядя по сторонам он шел к машине. — Что Саша? — Ломает ее что, — выдохнул дым Ник. — тебя тоже смотрю. — Он поднялся. — Что смотришь? — Если ты… — Если я! — съязвил он. — Надоел! Сами разберемся, без тебя! — Разберетесь? Ну ты да, разберешься! А если разбежитесь? Ты мне что делать в такой ситуации скажешь? Я вас как делить должен буду? — Заверещал он. — Вот когда разбежимся, когда и будешь думать! Лешка открыл дверь, навалился на нее, глядя в мокрую траву под ногами. — Мэлса ты поэтому так резво убить добро дал? — Да, поэтому, — честно отвечал Ник. — Кто-то еще в курсе, что это я за всех сказал? Лешка усмехнулся. — Да все уж в курсе, что это ты. Только не все в курсе почему. Да и не обязательно им это знать. Мертвый и слава богу. — Садился он за руль. — Ты с ней спал? — Нет. — Садился вслед за Лешкой в машину он. — Врешь? — Нахрена? — И вправду… — Хлопнув по рулю отвечал Лешка. — Учти и прими следующее, что если об этом узнает кто-то еще, мы все станем еще уязвимее, понимаешь? Едва они поймут это, такая каша заварится. — Я знаю. — Отвечал он. — Я поэтому ее к чертовой матери сюда и увез. Чтобы с Москвичами разобраться без нее. — Тоже верно. — Машина выезжала на трассу. — С нашими тоже молчком. — Я понял. — Отвечал Ник, словно нашкодивший ребенок. — Перед нашими она об изнасиловании уже заверещала. Калистрат идиот, все знать ему надо. — А кому это в ущерб даже если они все и узнают? — Пытался анализировать Лешка. — С одной стороны все по-понятиям, с другой, почему это сделал ты, а не я? — Подстрахуемся, скажешь, что был в курсе и не успел? — Так и сделаем тогда. — Соглашался Лешка. — Обижать будешь, то мне плевать будет, сколько мы там дружили. — Я знаю!***
Ночной воздух Саша до жути любила. И даже ждать Хрусталева на крылечке в очередной раз не так уж и нудно. Холодно правда до жути, сидела в свитере, который тут нашла и в олимпийке. Только все равно замерзла. Пусть так, но ей бы понять, бросит ли он еще раз. Хотелось бы понять. Да только Саша не знает. Этого даже сам Ник не знает, что там говорить про Давыдову. Сейчас вообще не то время, для той любви, про которую они начинались в книгах. Сейчас любовь — это вечное зажимание, что-то грязное, по зауголкам и вообще не имеющее ничего общего с тем, чего бы она желала. Однако, стоило признать, что свои желания она запихивала куда подальше. Их не должно быть. Надо потерпеть. И сделать так, как было бы правильно. Потому что сейчас правильнее быть одной. То, что полгода назад, ей было удобно быть хоть с кем-то, не значило, что сейчас была точно такая надобность. Да, ей нравился когда-то Хрусталев, но это было так давно, что кажется, будто в прошлой жизни. Фары ослепят в кромешной темноте. Теперь всех тех звезд, которые Саша рассматривала, ожидая его, было не видно. В глазах, в целом, замелькало. Голова болела, конечно, сильно. Она уже сотни раз успела пожалеть, что согласилась на все эти Лешкины уговоры. Ничего, бросает ведь. Нужно было сразу понимать, что будут такие последствия. Вот в чем ее главная проблема. Она сразу не понимает последствий. А было нужно. Фары, наконец, погасли, а Саша разглядела, что приехал Ник. Да и кто к ней приедет сейчас кроме него? Никто. Все отсеялись в один момент. Вот такой вот парадокс. Она одна и все прошлое и впрямь разрушилось почти до основания. Обидно? Лишь отчасти. Все-таки хотелось, чтобы вся эта мерзость из-за нужды осталась в прошлом. — Саш, ну что за привычка дурацкая? Саша чуть вздрогнула. — Вставай. — Саша встала. — Все? — В дом иди, тогда все. Саша вздохнула. Ей бы хотелось хоть как-то разбавить все то, что она наговорила ему, что заставила себя целовать. Ужас. В какой-то степени, ей было стыдно за эту выходку. Сколько лет она пыталась себя воспитать, быть под стать матери-академику. А что в итоге? Все равно к отцу вернулась? Ну, так оно и выходило каждый раз, когда она становилась совсем уж никому не нужной. Кто берет? Отец берет. Сама ведь презирала таких, как он. А сейчас? Сейчас она уяснила одно, если миром правят деньги, то деньги для нее отныне не пахнут. Они скорее путеводитель, приятное сопровождение. Никому не нужна ее правда. Правда нужна только ей самой. И себе она ее вполне доказала: что честной журналистики не было и будет только вот с такими вот жертвами и потерями, что нужно было сразу примыкать к сильному. В Москве ведь так и делала, когда с Пашкой дружила. Дружила, да только не особо спасло. — Наверное, ты прав, это действительно бредовая идея, — начала Саша, едва они остановились на веранде. — Это действительно глупо и будет только во вред нам обоим. Ник чуть усмехнулся, скинул пиджак на кресло и закуривая, сел на это же кресло. Саша кусала губы, пока он даже виду не подавал о том, что думает. Совершенно не поймешь. Саша вообще не могла его проанализировать. С ним вообще не получалось быть такой же, как со всеми. Каждый божий раз говорила какую-то ерунду, которую с кем-нибудь другим вряд-ли бы и сказала. — Долго думала? Она захлопала глазами. — Лешка ничего не сказал, — начал он. — Единственное, просил, чтобы не светились перед остальными, если ты работать с нами еще хочешь. — Никита потряс сигаретой над консервной банкой, пока Саша так и стояла, будто в гостях, в углу веранды. — И сейчас, когда все сложилось более чем на твою сторону, ты начинаешь ломаться? — Саша молчала. — Ты любишь свободу и дистанцию, я знаю… — Я не это имела в виду. — Перебьет его Саша. — Ты боишься. — Да, но… — На счет своей смерти я ничего не гарантирую, это вообще не мне решать, но и как этот твой Сережа, я пользоваться тобой ради денег не буду. — Откуда ты про него знаешь?! — Саша чуть испуганно поджала плечи. — Я все знаю. — Самодовольно произнес он. — Да ладно тебе, будто бы я предъявляю? Саша чуть помялась, подошла и села на соседнее кресло, пусть лучше она так и не выглядела. — Сережа был мудаком, но я сама виновата, с голодухи купилась. Я в том состоянии могла и как та девчонка в песенке комбинации, за колбасу замуж выскочить. — Хрусталев смеется. — Смешно тебе, а мне аж противно становится, когда вспоминаю. Все-таки хорошо, что вы меня тогда нашли. — В твоем возрасте пора бы относится куда проще к некоторым вещам. К сексу, например. — Если ты про это, то спала я только с Ольховским. Мэлс не в счет, это срок и неуважение даже на зоне. — Саша тихонько встала и подобралась к Никовским Мальборо на столе. — Понимаешь, переспать — не значит любить друг друга, а любить — не значит трахаться с друг другом. — Он передал эту странную пепельницу из консервной банки. — Главное, что в голове, а все остальное… Оно смазанное. Даже мораль, ее понятие настолько растяжимое, что представить страшно. И ведь даже она у каждого своя! — Ты к чему этот диалог ведешь? Я все равно не стану себя оправдывать в тех ситуациях. Как и мать, например. Предложить выйти замуж за насильника, гениально! А потом знаешь что? Говорит: «Ну не вышла же». Действительно! — Она снова закурила сигарету. — Видеть ее не могу. — Она в Москве, ты в Питере. Все добились чего хотели? — Не совсем. — Саша поднялась. — Ей нужно знать про меня все, абсолютно. Ума не приложу, что ей говорить про то, чем я занимаюсь сейчас. Она села на подлокотник кресле, где сидел Хрусталев. — Она в курсе того, что случилось? — Нет. — Тогда соври, что работаешь там, где и работала. — Я боюсь другого. Что будет, если она узнает, что я буквально работаю на отца? — Саш, тебе десять? У тебя своя жизнь, у нее своя. — Пожалуй, ты прав, — отвернется она. — Нет, подожди. — Уронит сигарету в пепельницу и развернется к Хрусталеву. Опять жар в голове и снова Саша сама устраивает эту демагогию сама. Саша проводит по шее и останавливается где-то на линии челюсти и целует. И куда дольше, чем днем. Теперь вряд-ли кто-то мог приехать. И отлично. Ее никто не остановит и не помешает. Даже сам Ник, кажется не против, провел по руке. А затем Саша сама испугалась. Нет, она жуткая трусиха, в самом прямом значении. Поднимется, сглотнет ком, проведет пальцами по губам. Ей нужно время, чтобы признать полностью все. Все, к чему она была готова раньше, но не сейчас. Ей казалось так правильно. Правильным кидаться так. Но ведь тогда, в шестнадцать она именно этого и желала. Ей стало вдруг противно. Противно от самой себя. Похожее ощущение использованности у нее было после изнасилования. Грязная и порочная. В тот момент кожу с себя содрать хотелось. А сейчас? Ну, стесняется. Бывает. Уйдет молча в комнату им ляжет спать.***
Когда жар спадет, в голове у Саши поселится одна только мысль. Мысль о том, что это все специально, что она обманывает всех. Но ведь и журналистика была по-сути тем, что всех обманывает? Она поджала губы, задернула олимпийку на плечи и поежившись прошла на кухню. Саша теперь не журналистка и это сейчас главная. Может быть, правда, и в самом деле то, что является самым главным в этой жизни. Только сильнее правды только деньги. А с деньгами проблем быть не могло, если она плотно обоснуется в компании Лешки и Ника. Да, первая любовь, да, может быть она и в правду любила его сейчас, но ей важно отомстить. И пускай это настолько странная манипуляция, но только она сейчас хоть как-то подстраховать ее. Ник не бросит, он не того помета человек. Ник вообще хороший, она знала. Просто, трепало ее, что она так пользоваться им планирует. В ней просыпалось что-то давно забытое, что-то такое, что не являлось бы таким и хорошим. Темная натура выходила наружу. Она усмехнулась. У всех вышла. Разве дикое желание зарабатывать у Ника, разве то, что Лешка киллером одно время работал — это не темная натура? Вполне темная. И вот игра в борьбу за правду была лишь светлым желанием доказать, что Саша по честному живет и жить хочет. Ну проиграла, бывает. Зато отомстит вполне по правилам. Да, пусть выглядит это так, словно мстит она за Ольховского. Нет, не за Ольховского. За себя в первую очередь. И за жизнь, которую он у нее разрушил. Ольховский скорее одна из частей той жизни и, в целом, невинная жертва, точнее даже просто личность, попавшая под разнос. Но стоило сказать спасибо в другом. Если бы не анонимка, у нее не было всего того, что есть сейчас — Ник вернулся и никуда деться от нее не сможет. Вот теперь реальная слабость имела место быть. Любовь — это вообще сплошная слабость, вот что она точно понимала. Потому что она пропускала какую-то важную часть их жизни из-за вот этой вот наркоты. Да, умер Женя и что теперь на наркоту садится? Конечно, сейчас, когда прошла неделя, как она здесь на даче, стало уже куда легче. Только где Ник-то? Как уехал вчера, так и не приехал. Стоило признать — она волновалась. И опять же злилась на себя из-за недостаточной искренности. Заставлять себя вести так, как хочется на самом деле, после огромного времени надевания на себя маски проблематично и невозможно. Зато мозги, почти в любой ситуации оставались холодными. Она заварит чай, когда чайник, наконец, закипит на электрической плитке. Ладно, ее предупреждали в самом деле. — Эй? — Застучит кто-то в окно. — Кто? — Заглянет Саша через мутноватое стекло веранды. — Ой. — Не ойкай! Дверь открой лучше, — стоял под дверью Калистрат. Нет, ну чуяла же, случилось что-то. Иначе почему он уехал на столько? — Что случилось? — Едва открыв дверь, даже не пропуская Калистрата, спрашивала Саша. — В дом пусти, — Саша пропустила, закрывая на защелку дверь. — Присядь. Саша нахмурилась, села в кресло около, ногу на ногу взбросила. Сигареты кончались правда. Благо на еду падкой не была, единственное, что действительно бесило, что она и впрямь похудела еще сильнее, что кости тазобедренные давили, когда на животе лежишь. Но это так, вполне терпимое. Из ломки была только температура, а вскоре и она пропала. Да, ломало, но жить будет. Чего только Калистрат приехал? Саша трясла ногой, явно нервничая, даже скрывать не планировала. — Ну? — Повязали всех в Кресты, — спокойно начал он. Давыдова чуть вскочила, опираясь на подлокотники. Какого хрена вообще? — А ты тогда что тут делаешь?! — Вскричала она. — Сядь! — Сразу видно самый старший был в их компании. — Я к матери ездил, ты вот здесь была. Из «Премьера» всех забрали. Саша тяжело вдохнула воздух, подскочила и ходила их одного угла веранды в другой. Так вот почему Ник не приехал. Отлично, было, проходили. Что ей на этот раз предложат? — А Наган? — Да в Комарово, как обычно в таких ситуациях и бывает. Удивляло то, как он был спокоен. Точнее, разочарован в том, что сложилась такая ситуация он все-таки был, но вот психовать, как например, Саша, он не психовал. Она не понимала для чего он приехал, ведь вполне возможно, что чисто чтобы проверить. Однако, это было не так. Он прекрасно знал зачем приехал и Сашу было нужно отчасти подготовить к этой новости. Ведь, посмотрев на то, как Саша завелась только лишь с одной новости о «крестах». Прождав около пяти минут, Саша, наконец, угомонилась, снова села в кресло и закурила сигарету, которых у нее оставалось лишь три штоку. Ладно, судя по всему, ее забирают отсюда. Ну или заставит привезти еще. Зря приехал что-ли? Не навсегда же их в Кресты забрали. Как забрали, так и выпустят, если не смогут предъявить чего посерьезнее. — Еще что? — У нас на днях должны быть переговоры с парнями из Москвы, они к нам сами приедут. — И? — Че и? Ты поедешь разбираться, из главных только ты и осталась. Наган добро дал, сказал, что ты сама на работу просилась. Саша откинула голову назад, прижимаясь макушкой к стеклу. Отлично, теперь ее затягивают в реальные дела. Она затянулась сигаретой и бросила ее в консервную банку. Так, переговоры с какими-то Москвичами на ее памяти уже были. И к слову, тогда-то она и видела в Мэлса в последний раз. И слава богу, что в последний. Сидеть за одним столом с тем, кто сделал все это не хотелось совсем. Видимо другие Москвичи, раз Мэлса уже убили. И разбираться видимо придется тоже ей. Сказать, что в этот момент, она реально испугалась за всю ответственность — ничего не сказать. Ей страшно. Как с ними общаться вообще? Давыдова не знала. И помощи просить не у кого. Только Калистрат и прочая мелочь. Однако, даже она знала куда больше ее. — И почему я? Ты понимаешь, что я вообще даже не в курсе дела? — В курс дела я тебя введу. Но кто кроме тебя поедет? Ты сестра Штиглица, дочка Нагановская. Более чем авторитетно звучит. — Авторитетно? Мне о чем с ним вообще разговор вести? — Вопрос с наркотой и поставками — это раз. Во-вторых, делить то, чем Мэлс занимался. — Саша нахмурилась — Рожи не корчи, его ты точно уж знала. — Ну знала. Ты сам, кажется добивался узнать, откуда я его знаю. — Она скрестила руки. — И все? — Нет, не все. — Продолжал Иван. — Если не выпустят, надо будет в Москву ехать. Ком в горле на одно упоминание Москвы. Нет уж, пусть в Москву как-нибудь без нее. Хотелось, чтобы их выпустили при таком раскладе, как можно скорее. Она поднялась, еще раз прошлась по веранде, меряя ее шагами. Восемь туда, восемь обратно. Хотела плотно зацепиться в братве? Да, пожалуйста, получай. Саша уже пугалась собственных желаний. Быстро собирая все то, что успела тут нажить, она выбегала вслед за Калистратом и садилась в машину. Странная красная девятка. Видно, что машиной пользовался не он один, однако Сашу это толком не волновало. Ее волновало то, что ей делать с таким подарком судьбы, когда на тебя сваливается буквально ответственность за весь криминальный Петербург. И главное в один день, по щелчку пальца. Как выяснилось, забрали их ровно в тот же день, когда Саша и видела их обоих в последний раз. Калистрат говорил, что выпустят их дай бог суток через пятнадцать. Дальше задерживать права не имеют, но произойти может все, что угодно. Однако, в какой стране они все живут? Случится может все, что угодно. Сашу именно это напрягало. Ладно, они пацаны бывавшие, выдержат. А ей тут как? — И насколько долго это будет продолжаться? — Зависит как вести себя там будут. Ну и от тебя тоже. — Отлично. Она отвернулась к окну и почти до самого приезда к ее квартире, которую она не могла видеть ровно также, как и два месяца назад. В голове произрастала самая настоящая паника. Она не справится. Она знает, что не справится и знает также то, что все они решили, что кроме нее это некому делать. Саша вдруг начинала жалеть себя. Она прекрасно знает, что ни один мужик слушаться ее не будет, даже обращая во внимание то, что она Нагановская дочка. На улице явно холодало, в олимпийке уже было холодно. Стоило бы купить пальто. Ладно, купит. Ей и впрямь сейчас придется каждый день наряжаться, как в последний. Это не в ее манере. Это все вообще не по ее. Она так не любит. Только кого сейчас волнует ее мнение? Волновало бы, не сделали бы ее бандиткой. — Завтра в десять за тобой заеду. — Саша кивнет. Она справится. Справится, потому что другого варианта у нее просто нет. Запах в подъезде затхлый, но холодный. Медленно поднимется, все так же разглядывая парадную. Крутит ключи между пальцами. Остановится перед дверью, долго разглядывая почтовый ящик. Так все и начиналось. Заглянет в почтовый ящик, который от старости уже давно открывался без ключа. Десять писем от матери. Логично, ее не было здесь почти два с половиной месяца. Удивляло, как она еще не приехала проверять ее. Хотя, это дело времени. Саша открыла дверь квартиры и бросила письма на софу около телефона. Ей плевать. Ровно так же, как матери было раньше плевать в детстве на нее. За все то молчание в детстве, за все те года, в которые она просто скидывала ее деду с бабкой, хотя чаще всего она оставалась с отцом. Позже ответит, не сейчас. Сейчас нужно хорошо подумать над тем, что ее могло ожидать. А что ее могло ожидать? Тоже самое, что и в мае, только в мае она не одна так разъезжала, а теперь одна. Ладно. Оставалось надеяться, что связь между Крестами и всем остальным Питером отлажена и Саша сможет в случае чего советоваться. Заварит чай, подожжет сигарету и будет долго глядеть из большущего окна в зале. Ничего, у людей вон все хорошо. Наумов снова не выеживается и ездит на своей старой машине, даже девчонку размалеванную за собой таскает. Ну красота, все у всех хорошо, только Саша, как гребаный Дубровский, мстить собирается. Осталось в окно залезть к этому менту и сказать: «Спокойно, Маша, я вас убивать пришла.» Смешно, Саша даже улыбнулась. Сигаретку бросила, не желая наблюдать за такой свистопляской под окном. А остаток вечера она потратит на уборку, которая сможет отчасти успокоить ее. За такие бурные месяцы времени на это уйдет много. Однако сейчас ей было это на руку. Успокоится хотя бы, отвлечется, развеется за половой тряпкой, пусть и звучит это маловероятно.***
Встречи в Премьеры обычно проходили до жути одинаково. Саше даже успевает наскучить это. Сейчас она сидела и ждала, когда к ней придет очередной человек, который, как выяснилось, платит им каждый месяц. За что? За крышу. Везучая Саша оказывается, если ей все эти развлекаловки просто так устраивали. Она сидела, трясла сигаретой над пепельницей. Одна она не была, Калистрат обещал, что всякий раз с ней кто-нибудь будет. Нет, не потому что в Саше сомневался тот же Лешка, который отправил ее сидеть вместо них сейчас. А потому что она девчонка, черт их подери. Не справится она мол одна. Ну, это тоже дело времени. Она устала, а это только лишь первый день. Зато пальто купила красное, куда лучше, чем ее прошлое. Оно висело сейчас в шкафу у дверей. Послышался стук в дверь. На отцовском месте ведь сидит. А ему что? В Комарово он, у него все хорошо. Только вот на Саше все это висит. Поправила воротник и крикнула входить. Гелла, который вроде как числился здесь охранником, открыл дверь. — А что никого посерьезнее нет? Соплячка какая-то, — откинул ее фразами низенький мужик, лет так сорока на вид. Бросал всю эту желчь он своим то ли телохранителям, то ли просто коллегам по цеху. Саша же виду не подала, что ее это смутило. Все-таки, не в дырявых ботинках она здесь, а в целом под стать. Достойна, наконец, этого лоска. — Ну вы бы думали, что говорите, взрослый человек же. — Захлопала глазками Саша. — Александра Александровна, младшая дочка Александра Павловича, — выставив ладошку перед ним, через минуту Саша снова прошлась вокруг них. — Мне обрисовали ситуацию с которой вы сюда должны придти. И на вашем месте, я бы так не хамила. Ну же, кому из нас двадцать лет? Мужик замялся. — Извиняюсь, дорогуша. — Он приподнял дипломат. — Здесь оговоренная сумма, какую мы с вашим отцом обговаривали. Саша кивнула. — Пересчитаем? Он от этого почему-то не на шутку перепугался. Саша открыла дипломат, а перед ней не меньше сотни тысяч зелеными. Хорошо покрывают видимо. Но стоило и учесть, что вот этого вот мужика она довольно часто видела по телевизору, как представителя Питерского предпринимательства. Глинский говорил, что на нем по меньшей мере держится Апрашка. А это уже довольно крупное обязательство. И такую крышу для этого заведения, конечно надо иметь. Значит, на пацанах еще и рынки? Хозяева прилавков в основном кавказцы, но продавцы — сплошь ленинградская интеллигенция, потерявшая работу в результате либеральных реформ, это не московские рыночные хабалки, на которых Саша уже успела наглядеться в Москве. А в Питере у нее не так много денег было сначала, чтоб по рынкам шарахаться, а потом как-то чересчур много. — Ну что же вы так. С вашими родственниками у нас вполне доверительные отношения. — В том-то и дело, что с родственниками, а не со мной, вот парадокс какой, — лепетала Саша, пересчитывая пачку за пачкой. — Ну ладно, не обманываете вы меня. — Чуть улыбнулась она. — Стал бы я обманывать таких людей! — Воскликнул он. — До свидания. — До свидания. — Бросила она в ответ. «Вот урод», — уже про себя, заявляла Саша. В какой-то степени такое отсутствие людей для нее породило массу времени, чтобы подумать над тем, что она успела натворить. Посидеть на наркоте, признаться во всем Хрусталеву, даже поцеловаться с ним. Почему-то для нее это был крайне важный пунктик в голове. Почему она так боялась за это? Боялась, что посмеются над ней? Но ведь он испытывал к ней ровно тоже самое, что и она. Да и почему ей не бояться? Он бросил ее тогда, а сейчас боится того же самого. Ее изнасиловали, а она снова боится так же упасть. Боится. Главное, ощутить, что за нее могут заступится. Главное, ощутить, что она сама за себя может заступится. Сможет. Иначе для чего у нее тут охранник и пистолет с глушителем под фальшивой стопкой бумаг. Где-то после обеда придет Калистрат. Им пришлось свыкнуться с обществом друг друга. Да, надоедало, но выхода как такового не было. Только привыкать. Со связью все действительно оказалось хорошо, письма вполне нормально доходили и доставлялись своим получателям. По рассказам, там вообще люди определенного слоя, коим они в целом теперь и были, жили лучше чем на воле. Уж такой закон. Тюрьма сейчас — это не та тюрьма, которая была еще тогда, когда отец по тюрьмам ходил, — Я в Крестах был, — начнет только что зашедший Калистрат, — малявы держи, — бросит несколько писем на стол перед Сашей. Саша жадно схватилась за письмо. Калистрат чуть усмехнулся, но сел на диван под картиной и стал сортировать письма. Видимо еще кому-то отправляли они их. Логично, если подумать. У всех семьи, родители, девчонки, может быть. Распаковала, кинула конверт и отошла к окну вчитываясь. Закусила сигарету и подожгла зажигалкой, которую она тогда одолжила и не вернула. Первой строчкой была странное сокращение «Н.Х» и двоеточие. Хрусталев значит, Саша сразу догадалась. МиМ глава 13, страница 177, 15 строчка снизу А затем сразу началось повествование от Лешки, где он сообщал, что москвичи будут в пятницу. Просил, чтобы сразу после того, как они приедут, Саша ехала на свиданку в «Кресты». И то, что свиданку они выбили еще перед их приездом. Значит завтра. Давно она в «Крестах» не была, с февраля, после того побега, получается. Эту зашифрованную «МиМ» Саша мигом разгадала. Мастер и Маргарита, что там гадать. Он ей и подарил тогда ее, перед самым этим странным расставанием. Ладно, эта книжка где-то в столе — Что-то говорят? Калистрат приподнял голову. — Да нет, просили в ответ накатать что-нибудь. — Ты им писать будешь? Иван кивнул. — Хрусталеву напишешь, что я все поняла. Лешке, что завтра я буду. — И все? — А что перед ними разглагольствовать? Вдруг еще кто-то кроме нас прочитает? — Тоже верно. — Согласился он. — Я тогда поехал. Калистрат ушел. Затем и Саша ушла из «Премьера». Надела пальто и помахивая сумочкой почти сразу села в такси. Серенькая волга доехала довольно быстро, а молчаливый водитель уже смог порадовать ее. Как она успела превратится в такое? В такую даму, девчонкой назвать себя язык не поворачивался назвать? Она поправила красную помаду, пока Волга стояла на красном на перекрестке. Машина остановилась почти перед самым подъездом. Саша протянула купюру, подтянула к себе сумочку и вышла из такси на свежий воздух. Серое, уже осеннее небо. И как-то не верилось, что скоро пройдет полгода. За спиной послышался звук клаксона. — Сдачи не надо. — Проговорила она в открытую дверь, когда этот молчаливый водитель. Саша развернулась. — Тебе что? — Обратилась она — Может встретимся где-нибудь, погуляем? — Прости, но теперь мы разноклассовые. Ты не обижайся, но вытаскивать за свой счет, как ты мечтаешь, я тебя не буду. — Но я ничего не говорил и… — Начал было оправдываться Наумов. — Гуляй. — Презренно фыркнула Саша. Сейчас ей хотелось только лишь проверить то, что подослал ей Ник. Какую эту фразу он зашифровал? Скинет каблуки, бросит пальто на диван и будет искать среди стеллажей нужную ей книгу. Психанет, не сможет найти. Закурит сигарету, обойдет квартиру и вспомнит наконец. Она же ее прятала. Возила за собой и каждый раз прятала в столе на замке. Где ключ только? Пальцы дрожали от нетерпения. Ключ-ключ. Точно. В тумбе, рядом с софой в коридоре. Саша отбросила письма, достала ящик и выложила все из него на темно-зеленое сиденбе. Нашла! Саша чуть не завизжала. Побежала в кабинет, прокрутила ключ в ящике под столешницей и в самом дальнем углу найдет книгу. Красная кожаная обложка, золотистые буквы и коротенькая маленькая подпись: «На память». Закусив губу она искала нужную страницу. И когда нашла чуть осела, на стул, разворачивая книгу перед серым светом. Романтик, все-таки он. Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих!