Первый шедевр

(Прошел год) -Никки, ты счастлива? – тихо спрашивает самый прекрасный в мире голос. Я задыхаюсь от его звучания, моя кожа покрывается мурашками.       Тонкие пальцы переплетаются с моими, в желудке порхают такие знакомые бабочки. Легкий ветерок обдувает лицо, и кроме его голоса не слышно больше ни шороха. -Сейчас? – мой голос кажется каким-то другим, счастливым. Я не узнаю его, но прекрасно понимаю, что он прекрасен. Прекрасно все: великолепная река и широкий, массивный мост, зеленая трава и пышные шапки деревьев. Мы словно в каком-то сказочном царстве, где даже воздух пахнет чем-то неземным и восхитительным. -Да, - парень поднимается на локоть и заглядывает ко мне в глаза. – Именно сейчас, в этот момент. -Я безгранично счастлива, - улыбаясь, шепчу я, утопая в карь его карих глаз. Он так прекрасен в свете солнечных лучей, его лицо такое идеальное. Губы кажутся сочными и такими желанными, а волосы притягивают к себе. Как устоять перед этим таким близким моему сердцу красавчиком? -Это не правда, - его пальцы касаются моего лица, доводя этим до приятной дрожи. – Ты не можешь быть счастлива в этот момент, его недостаточно. -Логан, - я закатываю глаза. – Мне достаточно того, что ты здесь. Только ты делаешь меня счастливой; только ты способен спасти меня, когда я начну падать.       Губы парня дергаются в легкой усмешке, а сам он игриво касается своим носом моего. -Только не говори мне, - как всегда шутит брюнет. – Что я твой личный сорт героина! -Но это так, Эдвард! – тут же восклицаю я.       Филипп смеется и сжимает мои щеки, «наказывая» меня за нарочно произнесенное не правильно имя. -Моя наркота, - шепчу я, запуская руки в его волосы и притягивая красавчика ближе к себе. Он даже не думает сопротивляться, мягко впиваясь в мои губы с нежным поцелуем….       Срываюсь и резко сажусь, открывая глаза. Дыхание сбито, а пульс зашкаливает. Долго сижу, пытаясь прийти в себя, но это так сложно. Безумно тяжело вернуться в ужасную реальность после такого сна. Сна, который выбил меня из колеи. Целый чертов год я пыталась смириться с происходящим и жить одним днем, но этот сон…. Я клялась себе не плакать по пустякам, но сейчас я обхватила коленки и всхлипываю. Черт, почему же так больно? Почему такая прекрасная вещь причиняет такой океан агонии?       Сэм тихо сопит рядом, и я даже радуюсь тому, что ее сон такой крепкий.       Сегодня это был не кошмар, но я все равно не могу спать. И так целый год. Целый год без нормального сна, целый год мучений в холодном поту и криков, год ужаса. Я просто не хочу думать обо всем, через что мы с Сэм прошли. Но мы справились, мы сделали это. Война по-прежнему длилась, правда теперь уже было не ясно, кто за что борется. Бои двигались из зоны в зону, люди гибли. Мирное население истреблялось «новофашистами» (так мы называли наших врагов), хаос и беспредел охватил страну вдвойне. Нет, дело даже не в частых дизентериях, голоде, инфекциях, взрывах, выстрелах и т.п. Дело в людях, которые захватывали и грабили территории, а затем беспощадно расправлялись с большинством жителей. Каждый вздох мог быть последним, каждый закат все ловили себя на мысли, что могут не увидеть рассвет.       Нас слишком сильно истребили, но мы все же пытались выживать. Борьба за независимость или какой-то ее след продолжалась, но наших военных часто не хватало для защиты городов, отдаленных от зоны боевых действий.       Вчера радио оповестило, что «новофашисты» прорвали защиту нашей армии и перестреляли четверть населения Холиввела. Этот город недалеко от нас, эти люди были ни в чем не виноваты. Монстры просто пытаются стереть нас с лица земли, и пока что у них это получалось лучше, чем наши держат фланги.       Я поднялась с кровати, вытирая лицо, но все еще не успокоившись. Это слишком, я просто схожу с ума.       Этот год сделал из меня кого-то другого, и я теперь не знала девушку в отражении. Бесспорно – она стала сильнее морально. Но это не говорит о том, что ее нельзя сломать. Сломать можно всего несколькими словами, действиями, событиями.       Острые скулы, холодные глаза, исхудавшее тело и неопрятный вид – вот, во что я превратилась. Мозоли с рук не стереть, как и, наверное, лицу не вернуть прежний лоск. Многое пришлось пережить, и многое мы с Сэмми пытаемся забыть. Многое хочется вычеркнуть с памяти, как и многое хочется изменить.       Бреду на улицу, где стоит небольшой самодельный умывальник с бочонком, и умываюсь, чищу зубы. Все еще спят, что немного меня настораживает, пока я не смотрю на часы. 06:10, отлично. Я когда-нибудь посплю больше пяти часов в сутки?       Расчесываю волосы с особым пристрастием, после чего сгребаю их в конский хвост на затылке. Затем готовлю скромный, но и богатый одновременно завтрак. Гречка с помидорами – просто целый пир, по сравнению с концом зимы, когда голод ощущался острее всего.       Мы с Сэмми работали в лазарете, пройдя быстрый курс основ медицины от местных врачей и медсестер. Пришлось учиться всему на лету, потому что рук катастрофически не хватало. Но благодаря этой работе мы не только помогали людям, а еще и получали еду на половину зарплаты. Но даже нам приходилось туго из-за проблем с поставками, вечными кражами грузов, военными действиями и потерянными фургонами с едой.       Саманта проснулась ближе к 8, и я была рада ее выспавшемуся и хоть немного счастливому лицу. Свои переживания я закопала глубоко внутрь, чтобы не тревожить ее, так что завтракали мы, болтая о солдатах в лазарете. Сэм доказывала мне, что красавчик Лео Джонсон запал на меня, а я отказывалась в это верить. Странно вообще, что мы разговариваем на такие детские темы, но, черт возьми, нам нужно жить! А жизнь и состоит из таких простых мелочей, как, например, разговоры о красивых парнях.       После завтрака я надела легкий халат с красным крестом, после чего накинула кофточку на верх и мы с Сэм отправились в лазарет. Там уже было довольно шумно, ведь многие проснулись.       Сэмми первым делом побежала к парочке любимых «пациентов», начиная расспрашивать их об самочувствии и радуясь поправке парней. Она – самый солнечный человек на земле, который дарил тепло, не смотря ни на что. Жаль, что я ни капли не похожа на нее в общении. Моя племяшка более легкомысленна и открыта, нежели я. В госпитале ее так и называли «местное солнце».       Поздоровавшись с уже такими родными коллегами, я тоже начала обход, останавливаясь у каждого своего «пациента». Перевязки, обработки и просто поднятие настроения – это все, что я могла дать этим бедным парням. -Ты сегодня прекрасно выглядишь, - подметил Лео Джонсон, о котором мы болтали с племяшкой утром. Он улыбался, не смотря на то, что испытывал невероятную боль. -Спасибо, - я присела к нему на кушетку, усмехаясь. – Ты тоже шикарно выглядишь, герой. -Какой я герой? – он натянуто усмехнулся, после чего издал стон. -Не каждый накроет собой товарища и получит осколок в живот, - я заботливо поправила парню прическу, относясь к нему как к близкому человеку. Если честно, то каждый здесь был близким. -Как и не каждая будет флиртовать с инвалидом, - он чуть заметно усмехнулся, но в этой улыбке было столько боли. Помимо осколка, парню еще и оторвало кисть одной руки. Это не могло оставить равнодушным никого. -И где тут ты видишь инвалида? – я наиграно вскинула вверх бровь. – «Лео младший» работает, что еще нужно?       Сработало, он рассмеялся, хоть и это было ему больно.       Единственное, что смогло отвлечь меня от смеха Лео, это звук прибывшей почты. Одна из дежурных медсестер так привычно дунула в свисток, поставив на пол пакеты с бумагой. -Прости, - шепнула я, покидая Лео и направляясь к почте. Все мы собрались вокруг и стали так привычно раздавать письма для всех в госпитале, выкрикивая имена и бегая от койки к койке.       Меня кидало в дрожь, холод сковывал позвоночник. Страх, этот чертов страх либо не получить ничего, либо получить что-то, чего получать не хочется.       Это чувство в груди, оно всепоглощающее. Ты не можешь думать ни о чем больше кроме страха, пока не прочитаешь чертовое письмо.       Боковым зрением вижу, как медсестра Ким сгибается пополам, начиная рыдать. В ее руках – скомканный лист. Думаю, это оповещение о смерти ее жениха, о котором она без перестану тараторила. Забываю, как дышать, сердце обливается кровью. Она не единственная, кто плачет по этому поводу и так каждый день. Каждый день кто-то узнает о том, что случилось. Каждый чертов день кто-то умирает.       Отдаю письмо Рою Спрейбери и обнаруживаю следующим письмо для Николь Андерсон. Шумно сглатываю и сую письмо в карман дрожащими руками, затем ко мне подходит Мюриэл и протягивает еще одно письмо. Оно отправляется в карман, и я даже не смотрю на отправителей. Слишком страшно, слишком.       Когда письма заканчиваются, я тихонько сажусь в уголке холла, прячась за ширмой, и достаю конверты. Саманта возникает из неоткуда и садится рядом, мы обмениваемся тревожными взглядами, и я наконец-то читаю, от кого пришли письма. Протягиваю Саманте письмо от моей сестры и ее мамы, а сама принимаюсь за конверт от Лиама, чувствуя, как сердце бешено колотиться.        Сэм достает свою часть письма (Челси всегда писала нам по отдельному письму, такой уж она была) и возвращает мне «мою половину».       Внутри все замирает, когда перед глазами появляется текст. Лишь увидев знакомый почерк, я почувствовала волну облегчения и принялась читать: «Привет, моя Ник-Ней!       Думаю, ты поседела, пока ждала мой ответ. Я по себе знаю, каково это: когда замирает сердце, а кто-то сует тебе конверт. Еще хуже, когда письма совсем нет. Малышка, со мной все в порядке. В смысле.… Да, я цел, почти здоров. Второе воспаление легких немного выбило меня из строя, но я обещаю лечиться. Никки, я знаю, что сейчас начнешь плакать, так что прошу тебя, не думай об этом. Лекарства есть, в лазарете мне оказали помощь. Не плачь, Николь, не нужно. Ты единственная, кому я могу вылить душу, и я благодарен тебе за это. Но прошу тебя – не плачь. Не из-за меня, Ник-Ней.       Родная, я просто молюсь, чтобы с тобой все было хорошо, и ты прочитала мои корявые словечки. Ты ведь в порядке, правда? Скажи мне, прошу. Я сойду с ума, если через неделю не получу твой ответ. Я, правда, двинусь, Никки. Ты единственное, что связывает меня со здравым смыслом. Наверное, ты уже устала читать подобные сопли.… Но… Никки, в моей голове столько мыслей, столько всего.       Погода сегодня солнечная, жарко как никогда. Я жалею, что рядом нет речки, такой, как возле нашего университета. Так что представляй меня мокрого, сидящего в окопе с ручкой и листком на коленях. Если хочешь, то представляй меня голым, я разрешаю. Прости, но в моих мыслях ты сейчас нежишься на нудистском пляже далеко отсюда, за гранью реальности. Абсолютно голая и с улыбкой. Какой же я извращенец, верно?       Мне сейчас так страшно, Никки. Нам передали, что планируется наступление. Не то, чтобы мы были не готовы… нам просто больше нечем готовиться. Оружие на исходе, пули тоже. Все почти закончилось.       Рядом со мной сидит Эйдан, воле него Ник. На их лицах столько печали, никто даже не может улыбнуться. Каждый понимает, что ситуация критическая, подкрепление будет не скоро, но в защиту становиться нужно. Подставлять грудь, защищать своей жизнью. Николь, не смей! Я знаю, что ты уже плачешь, прекрати! Просто кто, если не я? Кто, если не они? Нам дорог наш дом, дороги такие мелочи. Почему-то сейчас можно думать только о том, что я не хочу, чтобы какой-то там фашист топтал мою землю. Не хочу, чтобы какая-то гнида села за дедовский стол, не хочу, чтобы его ноги топтали наш сад у дома, ломали деревья, которые я посадил. Мне дорога моя мать, и нет даже сил вынести, что какая-то сука будет бить ее по щекам, наматывать косы на руку, а ее руки, что несли меня в колыбель, будут стирать гаду белье, стелить этой суке постель. Не хочу, чтобы отец в гробу переворачивался, не хочу, чтобы дорогую мне девушку, взяли силой, зажав в углу, чтобы распяли ее вчетвером, обнаженную на полу. Не хочу, чтобы она досталась этим псам, в стонах, ненависти, крови. Все, что я свято берег сам.… Всею силой мужской любви… Я не могу навек отдать фашисту с ружьем. Не мой дом, не мать, не тебя, не Лекс и Сэмми, слышишь? Ты должна меня понять, понять и простить за нелепую в будущем смерть.       Все, что я свято зову родиной – все это мое, больше ничье. И никто больше ее не спасет, если я не стану в защиту. Никки, никто чертового фашиста не убьет, если я его не убью. И пока я не убью всех, кто угрожает, я не могу даже говорить о своей любви. Пусть, фашиста убил мой брат, друг, или сосед – это брат, сосед и друг мстят, а мне – оправдания нет. За чужой спиной не сидят, из чужой винтовки не мстят. Раз гниду убил кто-то другой – это он, а не я солдат…       Понимаешь, это чудовищно и правильно одновременно. Я должен убивать этих грёбанных «новофашистов», чтобы не я, а он на земле лежал. Не в моем дому чтобы стон, а в его по мертвым стоял. Так хотел он, а не я, и в этом его вина – пусть горит его дом, а не мой, и пускай не ты будешь плакать, а кто-то другой. И пусть выплачется не моя, а его родившая мать, не моя, а его семья понапрасну будет ждать.       Не суди меня строго, не плачь. Ты же знаешь, что я просто должен защищать тебя. Я должен стоять до последнего, я должен.… Не важно, что я еще должен. Просто, прошу, жди меня. Как обещала жди, чтобы у меня было к кому возвращаться, чтобы я хотел выжить.       Я сейчас сижу, и просто не знаю, что еще сказать. Справа от меня так непривычно пусто.… Вроде бы и небо такое же голубое, и воздух пропитан свинцом.… Но позавчера наш лейтенант и мой друг Кейси Миллс не вернулся из боя. Знаешь, мне стало его не хватать именно сейчас… когда он не вернулся из этого чертового боя. Он ведь любил не в такт подпеть, любил помолчать, он не давал мне спать, всегда с восходом вставал.… А вчера… не вернулся из боя. Я не могу перестать повторять себе это. Представляешь, вчера по ошибке я окликнул его, мол «Кейси, давай покурим». А в ответ – тишина…       Знаешь, теперь в землянке столько лишнего места, столько лишней тишины. Мне даже кажется, что это не он, а я не вернулся из боя.       Теперь лейтенант я, теперь я вместо него выкрикиваю приказы. Но это никакая не честь, а что-то горькое и такое… Мне просто больно понимать, что он не вернулся. Нам всем больно, Никки. Я каждый раз в письмах упоминал Кейси, но теперь я больше не смогу этого делать… Эйдан просто сходит с ума, как и остальные… Мы всегда кого-то теряем и всегда это так же тяжело, как и впервые. К смерти не привыкнешь.       Ник-Ней, прости, мне просто нужно было рассказать кому-то о том, что твориться у меня в черепушке, о чем я думаю постоянно. Да и я привык рассказывать тебе все до мелочей. И почему ты вообще терпишь меня? Я же сумасшедший, я сошел с ума на этой войне. У меня даже не дрожит рука, когда я нажимаю на курок, и я безумно ненавижу себя за это. Ненавижу думать о том, сколько жизней погубил.… Но если бы не я, то они бы меня. Это единственное, что разрешает мне себя кое-как оправдать.       Сколько мы с тобой пережили, Никки? И сколько еще нам терпеть все это? Когда я тебя увижу?       Ха, Ник-Ней, ты ведь мне вчера снилась! Мы лежали на траве возле реки, болтали о чем-то и дышали полной грудью. Мы были теми подростками, которые ненавидели преподавателей, показывали им «факи» и спали на последних партах. Как же мне не хватает той парочки, которая существовала до войны….       Я так соскучился. Я так, черт возьми, соскучился по тебе! Мне уже даже кажется, что я забываю, как ты выглядишь. Забываю, как пахнет твоя вкусная еда. Еда – вообще больная тема. Я помню, какой цвет твоих глаз, но, кажется, забываю их чертовски красивый узор! Мне страшно. Боюсь, что больше никогда тебя не увижу. Раньше мы были неразлучны, но этот год…. У меня ломка по тебе, Андерсон. Знай, мне не хватает того, как ты злишься и бьешь меня, как мучишь или взъерошиваешь мне волосы. Не хватает твоего смеха, криков и писка. Не хватает тебя целиком. Даже твоего храпа, как когда ты болела, не хватает! Храп Эйдана отбивает любое желание спать, а твой смешил меня. Даже сейчас я улыбаюсь, за что спасибо.       Как жаль, что у меня заканчивается бумага. Это письмо большое, но не думаю, что ты будешь против. И да, напиши мне что-то не менее масштабное. Расскажи, как там Сэм, как Керолайн. Как дела у мистера Винчестера? Как работа в лазарете? Ты еще не вышла замуж за какого-то красавчика героя? И вообще, расскажи как ты. Напиши о всех мыслях, о каждой вещичке, которая тебя беспокоит.       Никки, жди меня. Жди меня, и я вернусь. Только очень, очень сильно жди. Когда становиться грустно – все равно жди меня. Не плачь, будь сильной. Жди, даже если тебе надоело ждать, даже если надоели мои письма. Прошу, жди, только жди, даже если все остальные устанут ждать. Жди меня, и я вернусь всем смертям назло.       Однажды я обниму тебя и поблагодарю за то, что ты спасла меня. Спасла тем, что умела ждать как никто другой.       Я бы исписал для тебя весь мир, но сейчас у меня только три листа бумаги, так что прости.       Передавай привет всем, обними всех и, пожалуйста, вытри слезы. Улыбнись, Ник-Ней, все будет хорошо. Я вытащу тебя, мы справимся, все однажды закончиться.       Николь, я, правда, безумно скучаю. Не верю, что стал таким сентиментальным. И да, я знаю, что ты улыбнулась. Спасибо!       И да, прости за все волнения и переживания, которые я тебе причиняю. Поверь, я волнуюсь за тебя не меньше…       Маленькая просьба: сообщи, если слышала что-то о моей маме. От нее вторую неделю нет писем, я безумно волнуюсь.       Целую,       Лиам»       Прижимаю лист бумаги к груди и всхлипываю, то ли от счастья, что он жив, то ли от всего, о чем он написал. Каждое письмо, каждая строчка – только переживший подобное знает, сколько весит обычный клочок бумаги. Сколько в нем боли, эмоций и насколько он бесценен.       Саманта положила голову ко мне на плечо, тоже тихонько плача. Иногда эти потоки просто невозможно остановить. -Он жив? – тихо спрашивает Сэм. -Слава Богу – да, - отвечаю я, улыбаясь сквозь слезы. – Жив, Лиам жив. -Это самое главное…       Я так и сижу около пяти минут, пытаясь прийти в себя после письма. Сэм зовет Ким, так что она оставляет меня. Лишь тогда я достаю письмо от сестры и начинаю его читать, забыв как дышать. Размытые капли на бумаге, словно от засохших слез, и как никогда колючий почерк настораживают меня:       «Моя малышка Николь, - в ушах звенит нежный сестренкин голос.       Привет, солнышко. Со мной все хорошо, я в порядке. Прости за то, что это письмо выбьет землю у тебя из-под ног. Прости, прости…       Мои руки дрожат, я еле пишу и ничего не вижу из-за слез. Еще раз прости меня, Никки. Я пока не осмелилась написать об этом Сэм, так что тебе решать, когда ей сообщить. Это слишком тяжелая ноша, но ты справишься. Вы справитесь. Все будет хорошо.       Помнишь, прошлое короткое письмо? Малышка, я не могла писать. Прошу, пойми меня. Прости, что я тянула две недели. Прости, что я плохая сестра.       Вчера погибла Дженнифер, мать Лиама и теперь мне совсем плохо. Так одиноко. Я здесь одна без нее. Прошу, сообщи об этом Лиаму, ведь не факт, что он получит «черный конверт».       Дженнифер нет, я разбита. И наконец-то я… Я скажу это, больше молчать нельзя. Вчера было ровно две недели, как я схоронила зятя твоего. Он умер от пули, но боролся за свою жизнь до последнего. Никки, он умер у нас в госпитале, умер на моих руках.       Я не могла рассказать об этом раньше, просто не могла… Я просто не представляю, как мне дальше жить. Единственное, что сдерживает от броска под пули – ты и Сэм. Я не могу вас оставить, не теперь, когда Джо нет…       Прости меня, сестренка, что я так глубоко ранила тебя. Прости за это признание. И прости за отсутствие сил на продолжение этого письма.       Прошу, не обрывай свои вены. Прошу, смирись. И прошу – живи. Береги себя и Сэм.       Безгранично тебя люблю,       Твоя сестра.»       Вдох, выдох, нехватка кислорода. Я зажимаю рот ладонью, чтобы не кричать. Слезы льются по щекам, языки пламени облизывают мое сердце. Кажется, оно сгорает. Я чувствую каждый его громкий, ноющий и болезненный удар. Чувствую, как кровь закипает. Кислота словно прожигает легкие, воздух просто отсутствует в холле. Мне так больно. Так, черт возьми, больно, что легче умереть. Легче сдохнуть, лишь бы не читать этого письма. Лишь бы не знать, что….       Джо. Я, почему-то, вспоминаю, как он улыбается. Вспоминаю его радостное лицо, вспоминаю наши совместные минуты. Внутри словно выжигают пустоту, и она меня поглощает. В пустоте прячется боль, а за болью всплывают воспоминания о том, как мы с Джо ругались. Я ненавидела себя за каждое косое слово, каждую мысль. И больше всего на свете я хотела к Джо. Я хотела, как в детстве выпрыгнуть к нему на руки, повалить на кровать и защекотать. Хотела, чтобы он поборол меня и начал мучить, а я чтобы пищала «Сестренка, спаси меня!». Но его больше нет. Джо нет.       Не знаю, как остановиться. Как взять себя в руки, как перестать плакать. Слышу, как меня кто-то ищет, но не отзываюсь. Сэм говорит, где меня найти и за ширму заходит Дин Винчестер. Увидев мое состояние, он опускается передо мной на колени, забывая, зачем искал. Его руки забирают у меня письмо, притягивая к себе. Я прижимаюсь и начинаю всхлипывать, плача до истощения.       Не знаю, сколько мы так сидели, но определенно прошло не меньше часа. Дин говорил, что ему очень жаль, ведь прочитал письмо. Я не знала, как сказать Саманте. Сестра права – это слишком тяжелая ноша.       Мистер Винчестер взял на себя эту ношу, за что я была ему благодарна. Он пообещал, что как только представится момент – он скажет Сэмми о том, что она наполовину осиротела и постарается подобрать нужные слова.       Дин ушел за чаем, пока я сидела, не шевелясь. Пустота, она всегда приходит после агонии и долгих слез. Тело кажется бесполезным мешком ваты в такое момент.       До сих пор не могу поверить, что.… Нет, не могу. Все это – какой-то дурной сон. Не может же жизнь бить с такой силой, правда? Или… может?       Слышу резкий звон разбитого стекла, затем еще один и еще один. Это возвращает меня в реальность.       Спустя секунду, позади слышится еще один звон, после которого рядом со мной падает небольшой металлический предмет. Я вскакиваю, выбегаю из своего «укрытия» и вижу, как с таких же предметом начинает валить густой дым. Дымовые шашки, это определенно они. -Сэм! – кричу я, двигаясь в сторону кухни. Дыма становится все больше, дышать все тяжелее, как и видеть. – Саманта, Сэмми!       Страх пронзает меня, но единственное о чем я могу думать – моя племяшка. -Сэмми! – визжу я, пока все суетятся, кричат и паникуют. – Сэм! Саманта Джонас! -Никки! – слышу я, замирая. – Никки, ты где? Никки! -Саманта! - я направляюсь в сторону звука ее голоса. – Сэмми! -Я возле перевязочной! – кричит Сэм, и я тут же меняю курс. – Никки!       Я ускоряю шаг, несколько раз спотыкаясь и кашляя. Мы с Сэм перекрикиваемся до тех пор, пока я не врезаюсь в нее и не обхватываю в костоломные объятия. Что, черт возьми, происходит? -Никки! – паникует малышка. – Что происходит? Что это?       Резкий залп выстрелов разливается по холлу. Все визжат, я тут же падаю на пол и тяну за собой Саманту. Мы лежим, прижавшись к земле, и я стараюсь прикрыть Сэм собой. Материнский инстинкт – сильная штука, он двигает нас на подвиги ради спасения тех, кого мы любим больше всего на свете. -ВСЕМ ЛЕЧЬ НА ПОЛ! – кричит какой-то мужчина, перекрикивая все визги и стоны. Скорее всего, у него рупор, поэтому голос такой громкий и устрашающий.       Дым начинает быстро растворяться, и я сама удивляюсь такому повороту. Я вижу, как все лежат на полу, некоторые застыли, подняв руки.       Больше десятка мужчин с автоматами начинают расхаживать по залу и стрелять во все стороны, пугая нас. Я кричу, Сэм тоже. Сердце, кажется, провалилось в пятки из-за страха. -ЕСЛИ ХОТИТЕ ЖИТЬ, - мужчина с темной внешностью и густой бородой кричит в рупор. – СЛУШАЙТЕ НАШИ КОМАНДЫ!       Еще несколько выстрелов и криков, после чего один из мужчин убивает нескольких раненных. -ЗАТКНИТЕСЬ! – верещит тот. – ИНАЧЕ ВЫ – СЛЕДУЮЩИЕ!       Все заткнулись, разрешая слезам безмолвно струиться по щекам. -Нам нужна еда, - заявляет в рупор мужчина. – Ты, блондинка с хвостом, вставай!       Ким поднимается, дрожа и безмолвно плача. -Иди сюда!       Она медленно идет к мужчинам, и тогда один хватает ее за щеки и сжимает их. Я вижу, как трясутся ее коленки и руки. -Принеси все, что у вас есть, - приказывает ей мужик. – БЫСТРО! -Но у нас ничего…. – плачет она, за что мужчина бьет ее по лицу и та падает. -Я. Сказал. Принеси. Еду! – рычит гнида, и я еле сдерживаю порыв кинуться к бедной Ким и помочь ей встать. Девушка всхлипывает, затем поднимается и под дулом автомата идет на кухню. За ней следуют четверо «новофашистов». -Только еда? – вдруг, обращается один из мужчин к тому мужику, что с рупором. – Серьезно, Джим?       Джим коварно улыбается и кидает взгляд на замерших на полу девчонок и женщин в белых халатах, включая нас с Сэмми. -Ты прав, - он вскидывает вверх брови. – Можно и поразвлечься.       Мой желудок сжимается после этих слов. Страх пронзает каждую клеточку тела. -Милые дамы, - ехидно начинает мужчина. – Прошу вас подняться с пола.       Мы медленно встаем, я толкаю Сэм к себе за спину. Нас сгоняют в одну кучу и рассматривают как вещи. -Выбираем, джентльмены, - заявляет в рупор темноволосый.       Саманта цепляется за меня, прячась от бесцеремонных взглядов, и мое сердце пропускает один удар, когда высокий громила останавливает взор на нас. -Майор, мне бы ту, что прячется, - довольно заявляет он и тут же двигается к нам. Все расходятся, боясь за свои шкуры, оставляя меня и Сэмми один на один с этим громилой. -Нет, - хриплю я, загораживая Сэм. – Нет, не ее, пожалуйста! -Уйди с дороги, - мужчина кидает на меня обозленный взгляд. – Или прикончу тварь! -Не трогай их, сукин сын! – раздается на весь холл голос мистера Винчестера, который тут же делает шаг в нашу сторону, становясь впереди.       Щелчок, выстрел. Мы визжим, а Дин падает на пол, обхватывая ногу руками. -Следующая будет в голову, - предупреждает один из гнид. -Нет! – мой визг заливает холл повторно, когда громила тянется рукой к Сэм. – НЕ ТРОГАЙ ЕЕ!       Я пытаюсь оттолкнуть его, но он хватает меня за волосы, и как бы я не старалась вырваться – он откидывает меня как тряпичную куклу на пол. Я пытаюсь подцепить его ногами, лишь бы он не касался к заплаканной Сэмми и получаю ногой в живот. Сгибаюсь пополам, пока Сэм отходит к стене. -Пожалуйста, - рыдаю я. – Не трогай ее, пожалуйста!       Громила хватает Сэм за руку и тянет на себя. Затем его рука обхватывает ее за лицо и тот демонстрирует друзьям «свой приз». -Красивая, правда? – он ликует. -Кинк, ты совсем рехнулся? – кричит кто-то из мужчин. – Ей от силы 16 лет! Педофилизмом решил заняться? Тебе мало нормальных баб? -Сколько тебе лет, сука? – спрашивает мужик. -Пя…Пятнадцать, - врет Сэм, скрывая год своей жизни.       Громила выругивается в слух, после чего тянет малышку за волосы и заставляет визжать. -Отпусти ее, - говорит еще кто-то. – Серьезно, чувак. Трахни ее подружку.       Громила опускает взгляд на меня и я вижу, как загораются его глазки. - Тоже вариант, - он закусывает губу и отпускает Сэм. -Нет! – визжит Сэм, пытаясь его остановить. Но она так же успешно падает на пол после удара, как и я. Холл заливает наш плач.       Громила хватает меня за волосы, поднимая с пола. Его руки шлепают меня по лицу, в то время как вновь кидающуюся к нам Саманту хватает кто-то из мужчин и блокирует ее действия. -Вы похожи, - подмечает громила, разглядывая меня. – Даже очень. Храбрые сестренки, верно? Я отдеру тебя на глазах у твоей малолетки! Хотя, Сэм мне вовсе не сестра. Если им так угодно думать, что Сэм моя сестра, что,ж, пусть так.       Я пытаюсь вырваться, но ничего не получается. Он слишком сильный. Остальные тоже начинают выбирать жертв, хватая самых симпатичных медсестер за волосы, бросая их на пол.       Меня тянут куда-то к выходу, другой мужчина ведет следом брыкающеюся и визжащую Сэм.       Мое тело безвольно кидают на кушетку, я пытаюсь вырываться, но громила хватает мои руки. Сэм кричит, вырывается, но все тоже тщетно. Ее заставляют смотреть на все это. Громила пытается меня усмирить и раздеть, но ему не удается это самостоятельно.       Я кричу, кусаюсь, брыкаюсь и делаю все, чтобы вырваться, хотя знаю, что не смогу. Но и покориться не в моих силах.       Сукин сын бьет меня по лицу, заставляет заткнуться, но ничего не помогает, даже его грубая сила.       Вдруг, раздается несколько выстрелов, после чего громила падает, наваливаясь на меня. Я кричу, захватчики бьют тревогу.       Удерживающий Сэм мужик кидает ее на пол, затем прячется и начинает стрелять в ответ.       Начинается перестрелка, пока я пытаюсь скинуть с себя тушу этого жирдяя. По мне струиться его кровь, и я кричу то ли от отвращения, то ли от страха и ужаса. Сэм кидается ко мне, и помогает «выбраться», после чего мы забираемся под кровать.       Огонь не прекращаются, и уже не понятно, кто в кого стреляет. Я замечаю, как в здание, один за одним, перекачиваясь и прячась за стенами, вбегают парни в знакомой форме. Но их гораздо меньше, и пусть они убили нескольких «новофашистов» - этих гнид все равно больше.       Один из наших падает, затем второй. Я понимаю, что пятеро против 12 – лишком мало. Теперь их трое. Затем…. Падает еще один. Двое.       Огонь прекращается, начинаются переговоры. -Сдавайтесь, сосунки, - кричит в рупор мужик. – Вас все равно меньше, вы и так не жильцы! -Сосни мой член! – кричит кто-то в ответ и его голос кажется мне знакомым. Перестрелка возобновляется, и захватчики один за другим падают, что причиняет какую-то радость.       Затем, кричавший парень делает неудачный маневр и его подстреливают. Второй видит это и кидается к товарищу, тоже нарываясь на пулю.       Первый парень падает прямо возле койки, под которой мы с Сэм прятались. Нет, только не это. Я задыхаюсь со страху, понимая, что победа не за нами.       Вдруг, парень оборачивает голову к нам, и я забываю, как дышать. Его глаза тоже увеличиваются, когда он видит меня. -Мэтт, - чуть слышно шепчу я, пытаясь не закричать.       Мэтт Даллас. Парень, разбивший мне однажды сердце. Моя первая любовь и первый во всех смыслах парень.       Он чуть заметно качает головой, говоря этим «молчи».       Главный из захватчиков двигается к парню, упавшему после Мэтта. -Твой член сосать ты предлагал? – начинает разборку темноволосый, но я ничего не слышу.       Мир сконцентрировался на Мэтте. -Никки, - чуть слышно произносит Мэтт, медленно пододвигая правую ногу ко мне. – Кобура на ноге.       Я оглядываюсь и, понимая, что на нас никто не смотрит, дрожащей рукой тянусь к ноге парня и достаю небольшой, но такой тяжелый пистолет.       Парень головой показывает, чтобы я подала его ему. Я чуть сдвигаюсь вниз и передаю пистолет Далласу, тут же прижимаясь к земле.       Пользуясь моментом, Мэтт резко садиться и начинает стрелять. Никто не успел среагировать, никто не успел даже обернуться – 5 тел пали на землю, продырявленные насквозь.       Пистолет вывалился из рук Мэтта, после чего он сам завалился на пол, начиная кашлять кровью. -Мэтт!       Я не знаю, откуда у него взялись силы на «последний рывок», но истекающий кровью парень спас наши жизни. -Мэтт, все будет хорошо! - я дрожащими руками попыталась остановить кровь. Пуля прошла сквозь печень и вышла. Даже я осознавала, что ему не жить. -Как всегда оптимистка, - он улыбается краешками губ, расслабляясь. -Не смей думать иначе, - я срываю простынь, после чего пытаюсь зажать ею кровотечение с обеих сторон. Ничего не получается, Мэтт бледнеет на глазах. Я более чем уверена, что его печень разрушена.       Саманта тоже пытается помочь, но затем садится рядом и смотрит на меня полными слез глазами. Она понимает, что это все. Мы не можем ему помочь. -Потерпи, Мэтти, - плачу я. -Андерсон, остановись, - приказывает тот. – Мне больше не больно, уже нет.       Я всхлипываю, а тот тянет руку к моему лицу. -Ты спас мне жизнь, - шепчу я, шмыгая носом. Обхватываю его руку и притягиваю ее к своему лицу. -Если бы не увидел тебя, - прохрипел парень. – У меня не хватило бы сил на еще один рывок… -Не надо, не говори, - стала умолять я, ведь парень задыхался на каждом слове собственной кровью. -Прости меня, - вдруг прохрипел парнишка. – Прости.… Я изменил тебе… -Мэтт, забудь, это в прошлом! – начала я, но он не дал завершить: -Изменить тебе – моя самая большая ошибка. Прости… -Я простила, - мой голос дрожит, как и его слабеет. – Я больше не злюсь, Мэтт. -Береги се…       Парень замер, а его глаза медленно застыли. Мой вой разнесся по всему холлу. -Мэтт, - прорыдала я, хватая его за лицо. – Мэтт, не покидай меня! Мэтт, прошу! Мэтт! Даллас не открывал глаза. Жизнь покинула его, Мэтт больше не с нами. -Ладно, спи, - я коснулась лица парня, рыдая. – Спи, Мэтти, спи…       Склонившись, я положила голову на грудь мертвому спасителю, начиная рыдать с новой силой….       Вечер подкрался незаметно, эти адские несколько часов оказались позади. Они были слишком тяжелыми морально, и я до сих пор не могу отойти от состояния страха. Мои колени трясутся, руки дрожат.       В госпиталь вернулась суета, медсестры стали оказывать первую помощь вновь раненным, так же, как и вытирать кровь, подсчитывать утраты. Было слишком много работы, чтобы думать о чем-то еще, слишком много хаоса и слез.       Мистер Винчестер, храбро защитивший нас с Сэмми, слава богу, остался жив. Но еще несколько минут, и он потерял бы слишком много крови. Пуля зацепила артерию, но я не хочу думать о плохом. На сегодня хватит, ведь он жив, а это – главное.       Никогда не думала, что будет так тяжело вновь отпускать Мэтта. Мэтта, который перечеркнул все плохое о себе в моей памяти. Мэтти, который остался у меня в памяти героем.       Его хотели скинуть в яму ко всем остальным, но я не дала этого сделать. Я плакала, молила и кричала до тех пор, пока надо мной не сжалились и не выкопали яму для Далласа у сосенки на поляне возле реки. Это самое малое, что я могла ему дать. Самое малое, что я вообще могу сделать для человека, благодаря которому была спасена не только моя жизнь, но и честь.       Вечер подкрался незаметно, и мы с Сэм удалились домой. После кружки чая, малышка быстро уснула, ведь переизбыток эмоций просто истощил ее.       Укрываю Сэмми и целую в лоб, не зная, как быть дальше. Я просто понятия не имею, что сделает с ней известие о смерти… ее отца. Я не могу так просто взять и разрушить ее и так хрупкое равновесие. Не могу, и не могу разрешить Дину сделать это. Но и правду скрывать тоже бессмысленно.       Рано или поздно Сэм поймет, что письма третью неделю не приходят не просто так. Она – не ребенок, к сожалению. Ее нельзя провести.       Заправляю прядь волос за ухо племяшки и понимаю, что сейчас начну плакать так громко, что разбужу Саманту. Прижимаю ладонь ко рту, хватаю по пути телефон, несколько листов бумаги и ручку.       Бегу на улицу, дальше сама не осознаю, как оказываюсь на любимом склоне у реки. Сажусь на траву, смотрю на луну и плачу, пока не чувствую опустошение. Смотрю на небо, пытаясь найти там хоть один ответ на тысячу вопросов в моей голове, но звезды ничего мне не отвечают. От этого становится только хуже.       Только после опустошения, мои руки отыскали на траве небольшую досочку. Разместив ее на коленях, я положила поверх лист и включила фонарик на телефоне. Руки стали автоматически писать текст, пока мысли сами по себе выкладывались на бумагу. Я часто писала письма Лиаму ночью, сидя здесь. Телефон сейчас только на это и годился – был камерой или фонариком, не больше. И то, если нет перебоев с электричеством, и мне удается его зарядить.       «Дорогой Лиам, - несколько капель слез упали на лист, размывая чернила.       Ты всегда оправдываешься передо мной за то, что на твоих руках уже много крови. Если честно, то я немного осуждала тебя за все слова об убийствах и чести в письмах, но не подавала вида. Осуждала…. До сегодня.       Лиам, они не люди. Ты прав, они больше не люди. Это чудовища. После сегодня я окончательно убедилась в этом. И я больше не осуждаю тебя, слышишь? И никогда не стану.       Сегодня эти суки расстреляли половину раненных ребят в нашем лазарете, причинили слишком много вреда и хотели, как ты выражался, распять каждую из медсестер на полу.       Мои запястья в синяках, тело в ссадинах, Лиам. Я вырывалась, я не собиралась сдаваться. Лучше умереть, чем отдаться кому-то из этих тварей.       Все случилось так быстро, но дрожь не проходит до сих пор. Представляешь, здоровяк хотел «распять» мою Сэм. Я не могла просто так дать сделать это, я боролась за нее. Затем за себя. Здоровяк увидел, что Сэм еще ребенок, и взялся за меня.       Представляешь, эта сука хотела, чтобы Саманта смотрела на то, как он меня насилует. Он и его дружок заставляли ее делать это, они заставляли нас кричать от безысходности и боли.       Наша борьба была бы бессмысленной, если бы не парни. Пятеро парней, пятеро наших вовремя расстреляли 18 «новофашистов», Лиам. Мэтт Даллас спас мою шкуру, Лиам. Затем истек кровью на моих руках…       Черт возьми, я не могу остановить слезы. То ли от того, что мне было так страшно, то ли от того, что Мэтт умер, то ли…. Мой зять Джо. Лиам, я не верю, что его больше нет. И я не знаю, как мне признаться Сэм об этом, тем более после сегодняшнего. Она не заслужила такой боли. Она не заслужила этого чертового океана агонии, который пожирает сейчас меня.       Лиам, это не люди на нас пошли войной. Они не люди. Это просто твари, не стоящие звания человека.       Они убили моего зятя, отобрали у меня семью, дом, сломали жизнь, психику. Чуть не отняли честь, причинили океан боли. Эти люди не достойны жизни, и у меня есть все причины безгранично ненавидеть их.       Так что Лиам, убей их. Убей каждого, кто станет у тебя на пути. Убей за свой дом, за погибших родителей, за всю ту боль, страдания. Убей за меня.       Убей эту гниду, чтобы и, правда, он, а не ты на земле лежал. Не твоему дому чтобы стон, а в его по мертвым стоял. Пусть горюет его дом, а не твой, и пускай исплачется не твоя, а его ждавшая подруга. Пусть не твоя, а его семья ждет домой солдата попусту! Лиам, сколько раз увидишь его – столько раз его и убей. Обещай мне. Обещай, что убьешь «новофашиста», а не он тебя. Обещай мне невозможное.       Лиам, это была не описка. Прости меня, что я так сообщаю тебе это.… Но… Сестра написала, что схоронила твою мать. Прости меня за эти новости, прости меня за боль. Прости, что именно я сообщаю тебе о том, что ты теперь сирота. Прости, прости, прости.… И прости, что весь лист в потеках от моих слез.… Прости.       Я не могу дышать, Лиам. Грудь что-то сдавливает, и оно словно высасывает из меня жизнь. Я не знаю, каково это – искренне улыбаться. Я забыла, что такое тепло. Что такое здоровый сон, нежность. Я не помню, что это такое – позитивные эмоции. Прости, но я сломлена.       Я понимаю, что мне нужно искать силы для того, чтобы просыпаться каждое утро. Не для себя, конечно, а для сестры, для Сэмми…. Для тебя.       Но я так не хочу больше чувствовать эту боль. Не хочу, мне слишком больно. Впервые мы осознаем, что такое смерть, когда теряем близких людей. Я уже теряла не раз. И я больше не вынесу.       Время заглянуть правде в лицо – этот ад никогда не закончится, пока не умру я. Боль всегда будет, мне придется с ней жить, если моя жизнь вдруг не оборвется.       Ты даже не представляешь, насколько ты мне нужен сейчас. Нужен всегда, Лиам. Мне нужен мой лучший друг. Мне нужен хоть кто-то, кто скажет мне «держись».       Не смотря на все мои слова выше… Я держусь, Лиам. Я держусь, ты же меня просил. И я жду тебя. Жду, даже когда не приходят письма. Жду, даже когда мне невыносимо больно. Жду, когда теряю веру во все. Жду сейчас, и всегда буду ждать. Помни это и возвращайся. Возвращайся живым, Лиам.       Безгранично люблю тебя,       Ник-Ней.»       Прижимаю письмо к груди и ложусь на траву. По щекам безвольно скатываются слезы. Откуда в человеческом организме столько воды? Не знаю, но перестать плакать очень трудно. Но я должна это сделать. Я должна быть сильной ради тех, кого я люблю. Успокаиваюсь ближе к полночи. В мыслях крах; глаза рассматривают созвездия. Начинаю думать о непозволенном, вспоминаю глаза Логана.       Но Хендерсон ненадолго задерживается в моих мыслях, так как я уверена, что парень в безопасности. Он жив и здоров, за него не стоит беспокоиться.       Вдруг, вспоминаю о родных серых глазах и острых скулах. Пытаюсь вспомнить улыбку Лиама, но не получается. Вместо этого я вспоминаю фразу из его письма о том, что готовится наступление. Вспоминаю, что у них туго с боеприпасами. Вспоминаю, что он писал письмо с такой искренностью, словно оно последнее. Желудок сжимается, а ком подходит к горлу. -Где ты? – чуть слышно спрашиваю я, пока моя рука непроизвольно тянется к звездам. – Скажи, что с тобой все в порядке. Пожалуйста, пусть с тобой все будет в порядке…. *** -Никки, я за тобой не успеваю! – Саманта пыталась догнать меня, но я, почему-то, еле подавливала желание вообще кинуться прочь отсюда, бежать куда угодно, только не в госпиталь. Но работа никуда не денется, а путь у меня только один.       Сэм догоняет меня почти у самого госпиталя, и мы вместе заходим внутрь. Увиденная картинка заставляет меня застыть: несколько мужчин с камерами расхаживают по госпиталю, словно у себя дома. -Что, черт возьми, тут происходит? – спрашиваю я у проходящей мимо Ким. -Несколько иностранцев берут интервью у пострадавших, - Ким закатывает глаза и корчит рожицу. – Не спрашивай. -Зарабатывать деньги на горе? – я несколько раз моргаю, пока по моему телу растекается волна злости. – У них что, вообще нет ни стыда, ни совести?       Ким пожимает плечами и уходит, пока я, «дыша огнем», смотрю на этих сволочей. Не знаю, почему я так зла на них. Каждый пытается нажиться на войне, если у него есть возможность. Но, черт возьми, у людей должно быть что-то святое?! -Мисс, - один из мужчин обращается ко мне и поворачивает на меня камеру. – Скажите несколько слов для новостей канала «ENews». -Что, простите? – я делаю несколько шагов врепед, сжимая кулаки. Сэм хватает меня за локоть, но я резко выдергиваю руку. – У вас, черт возьми, есть какая-то мораль? Люди гибнут, а вы зарабатываете на этом деньги!? -Это моя работа, - мужчина пожимает плечами. – Мисс, улыбнитесь хотя бы, покажите несокрушимость духа вашего народа. -Иди нахрен, сука! – я показываю в камеру «фак». – Убери отсюда свою ебливую камеру и больше не смей показываться здесь, урод! -Мисс, вы в порядке? – намекает на мое психическое нездоровье репортер. Я не выдерживаю и кидаюсь к нему, выбиваю из его рук небольшую камеру и толкаю мужчину в грудь. Он не ожидал этого, так что попятился назад. -Вы больная! – кричит мужик, тут же кидаясь к своей камере. Она, к сожалению, уцелела. -Убирайтесь прочь отсюда! – кричу я на весь холл. – Вы, вы, и вы! Все свалили, ублюдки! Прочь! -Мы заплатили за съемку здесь! -Мне до задницы, убирайтесь отсюда! -Никки! – ко мне подбегает старшая медсестра миссис Оконнел. – Эй, тише! Успокойся, что на тебя нашло? -Какого хрена эта падаль тут делает? – фыркаю я. Медсестра кидает на меня злой и устрашающий взгляд. -Никки, они заплатили и не снимают никого насильно, - миссис Оконнел сложила руки на груди. – Нам нужны деньги, ты сама это знаешь. Так что заткнись и иди работать! -Но как вы не понимаете! – возражаю я, немного понизив голос. На глаза тут же наворачиваются слезы. – Это мерзко! Они зарабатывают на нашем горе! -Я передумала, - отрезает старшая медсестра. – Ты сегодня не работаешь. Иди домой, поспи и отдохни. И чтобы сегодня я тебя здесь не видела! Андерсон младшая, проследи за своей тетей! -Но… -Никаких «но», Николь! Сегодня нет нагрузок, ты здесь не нужна. Иди отдыхай!       Миссис Оконнел еще раз опалила меня строгим взглядом и ушла, оставляя с открытым ртом. Я еще несколько секунд смотрела ей в след, пока вновь не почувствовала прилив ярости. Развернувшись, я зашагала прочь из лазарета. -Никки! – окликнула Саманта, догоняя меня. – Никки, погоди, прошу тебя! -Сэм, у тебя выходной, занимайся своими делами. -Никки, что на тебя нашло? – Сэм хватает меня за руку, заставляя остановиться. -А тебе не стало мерзко? – словно выплевываю я. Голова Сэм опускается под весом моего рычания. -Никки, не сгоняй злость на других, пожалуйста, - чуть слышно произносит Саманта. – Я понимаю, почему ты на взводе. Я знаю, что тебе больно. Но другие не заслужили такого отношения. -Прости, - мои плечи опускаются под грузом вины, пока я сдуваюсь как пробитый шарик. – Я.… Прости, Сэмми. -Никки, с ним все в порядке, - Сэм кидает на меня взгляд, полон надежды. – Он жив, слышишь? Не накручивай себя, пожалуйста. Я чувствую, что с ним все хорошо. -Три недели, - я качаю головой, словно пытаюсь прогнать плохие мысли. – Сэм, три недели нет ответа. -Лиам не впервые «теряется», - Сэм ободряюще трет меня по предплечью. – Никки, с ним все в порядке. Вот увидишь. Скоро у тебя в руках будет очередное огромное письмо. -Надеюсь… -Эй, перестань, - Сэм обнимает меня, становясь на носочки. – Перестань, прошу тебя. Не думай о плохом. -Я постараюсь, Сэм. Спасибо.       Малышка натянуто улыбается, и я понимаю, что это ее первая улыбка за две недели. Две недели, которые она пыталась смириться с моим признанием о смерти своего отца. Эта новость разбила ее, так что я старалась по крупицам собрать мою Сэм обратно. Хотя… Скорее всего, это она собирала меня. Мы восстанавливали друг друга, если это можно так назвать. -Я пойду, - Сэм отстранилась. – Возьму наш пай с едой на неделю. Ты справишься со злостью, или мне стоит волноваться? -Иди, - я натянуто улыбнулась. – Я в порядке, обещаю. -Ладно.       Мы с Сэмми разошлись в разные стороны. Она вернулась в госпиталь, а я почапала домой.       Вчера я отправила уже четвертое письмо Лиаму, а его ответа все не было. Сейчас это было единственным, о чем я могла думать. А мысли вели меня только в одно русло: он не выжил после наступления. Его больше нет. Отвечать больше попросту некому.       Иначе, стал ли бы он так долго молчать? Я знаю, что есть много причин чтобы не писать мне, такие, как отсутствие возможности, боевые действия. Или же письма могли просто не доходить, такое тоже бывает. Но я, как всегда, думала только о самом худшем – его убили.       Дома меня встречает Керолайн, только что вернувшаяся с работы на плантации. Ей тоже дали отгул по состоянию здоровья. Кер выглядела ужасно, подцепив посредине лета простуду.       Сделав ей чай из сушенных листьев липы, я укрыла подругу и удалилась к себе.        Недолго думая, я схватила мыло и полотенце, после чего спустилась к реке.       Летом с гигиеной было гораздо проще, черт возьми. Река теплая, чистая. Никогда не думала, что опущусь до такого, но выбора у меня особо нет.       Кое-как я вымыла голову мылом, затем намылила тело, абсолютно не стесняясь ничего. Сюда редко кто спускается, все ходят к более удобной зоне для купания, нежели я и Сэм. Мы ходим к руинам моста, потому что это место, почему-то, свято душе.       Лучи солнца грели мою кожу, пока я лежала на траве, натянув обратно майку и самодельные шорты. Я пыталась ни о чем не думать, просто наслаждаясь теплотой и тихим пением птиц. Сейчас не было слышно ни стрельб, ни взрывов, от чего на душе становилось еще теплее.       Не знаю, сколько я валялась на траве, но волосы уже высохли и их раздувал ветер. Наверное, Сэм волнуется за меня, так что я поднялась и направилась домой, в университет. Решив сократить дорогу, я пошла не по склону, а через небольшой парк, обминая корни деревьев и наслаждаясь более громким пением птиц. Вдруг, позади меня послышался хруст. Я застыла, прислушиваясь. Кто-то перезарядил автомат, заставив меня замереть на полу вздохе. -Подними руки, - приказал хриплый голос, и я тут же послушалась, поднимая дрожащие ладони вверх. – Я не причиню тебе вреда, обернись.       Сердце, кажется, провалилось в пятки, а я приросла к земле. -Нам просто нужна помощь, - продолжил хриплый голос. – Не бойся. -Вы направили на меня оружие, - дрожащим голосом произношу я. – И хотите, чтобы я вам помогла? -Я не выстрелю в тебя, - тут же ответил он, и я, почему-то, поверила. – Это просто мера предосторожности. Обернись, и прошу, помоги нам.       Воздух покидает мои легкие, но я все же, медленно оборачиваюсь. Опять застываю, а сердце пропускает один удар.       Передо мной стоит парень в потертой, истрепанной военной форме, весь грязный, мокрый и измученный. На его правой щеке красуется небольшой шрам, а глаза смотрят на меня с шоком и волной радости одновременно. -Никки? -Эйдан?       Произносим мы почти что одновременно. Руки парня тут же опускают автомат. -Это правда ты? – он впивается в меня глазами, словно не верит, что я реальна. -Эйдан, - все, что говорю я, не выдерживая и кидаясь к нему. Мои руки смыкаются вокруг шеи Эйдана, а он прижимает меня к себе за талию. Волны радости растекаются по всему телу, пока я обнимаю парня со всех сил. Он жив, черт возьми, жив. Как же я рада его видеть! Эти эмоции не описать словами! -Ты жив, - шепчу я.- Жив! -Ты тоже жива! – он смеется, но это, скорее, истерический смех. – Никки, как я рад тебя видеть! Прости за ствол, прости! Я не узнал тебя! -Все в порядке, - я отпускаю парня. – Чем помочь, Эйдан? Что случилось? Где… И тут я осознаю главное – Лиама с ним нет. -ЭЙДАН, ГДЕ ЛИАМ?       Эйдан опускает глаза, словно от чувства вины и я чувствую, как сжимается мой желудок, обливаясь "кислотой". Нет, не смей мне говорить, что он мертв, Эйдан! Нет! -Эйдан? -Идем быстрее, нам нужна помощь, - все, что отвечает парень, хватая меня за руку и заставляя спускаться обратно к реке. Я забываю, как дышать, следуя за ним.       Мы спускаемся к самому мосту и заходим на вторую сторону. Эйдан говорит по дороге о том, что на них напали, что их подраздел разбили в нескольких километрах от города, а им чудом удалось сбежать, спастись. Говорит, что слышал по рации о подкреплении, но сам его не видел. Он лепетал столько, что я мало что поняла, но рада была слышать голос Эйди. На песку под развалинами моста я увидела четырех парней. Безусловно, они прятались, поджидая опасность с любой стороны.       Затем, я поняла, что двое из четверых наклонились над телом еще одного парня. Я застыла на месте. -Нам нужно доставить его в госпиталь, - Эйдан тоже остановился, понимая, что я все поняла. -Это.… Это Лиам? – дрожащим голосом спросила я, прижимая дрожащую руку к губам.       Эйдан коротко кивнул, становясь еще мрачнее. -Лиам…. – еще раз шепнула я, кидаясь к парням -Лиам! – воскликнула я, падая на колени рядом. – О Боже, Лиам!       Бледное влажное лицо, закрытые глаза. Казалось, мое сердце на миг остановилось. -Лиам! – я схватила его за лицо руками, углубляясь в истерику. – Лиам, открой глаза, слышишь? Лиам, это я! Никки здесь, родной! Прошу!       Но он даже не шевельнулся. Слезы полились градом по щекам. -Никки? – парни переглянулись, словно узнали меня после того, как я назвала имя.       Наверное, Хемсворт рассказывал им обо мне.       Стиснув зубы, я взяла себя в руки и приложила пальцы к его сонной артерии, пытаясь нащупать пульс. -Пульс! – воскликнула я, как ненормальная. – Я чувству пульс! Медицинский опыт взял вверх, и я стала руководить не только процессом, но и собой. Я должна спасти его, он не может меня покинуть. Не сейчас, когда я его нашла. Я не сдамся, черт возьми.       Я тут же кинулась к нему, начиная вдыхать в его легкие воздух. В голове сразу же прокрутилась инструкция из книги, все признаки походили на бледное утопление. Искусственное дыхание рот в рот, нажимы на сердце, счет нажимов, нажатие на язык, чтобы он выплюнул воду. Опять искусственное дыхание.       Я, словно одержимая, все считала и вдыхала в него воздух, все нажимала на его грудь, пока Лиам не начал кашлять. -Слава Богу! – выдохнула я, тут же переворачивая его на бок. Облегчение растеклось по венам, когда он сделал резкий вдох после кашля и распахнул глаза. -Эй, - дрожащим голосом начала я, чувствуя слезы на щеках. – Лиам, слышишь меня? Дыши, родной! Ты дома!       Он взглянул на меня, и это было подобно тому, как прозревший слепой впервые смотрит на солнце. Мои губы расплылись в действительно счастливой улыбке. -Ты дома, - еще раз повторила я, хватая Лиама за руку.       Он жив, мой лучший друг жив. Я просто не могла поверить в свое счастье…