Осколки памяти

Вашингтон. Февраль, 1965. То, что говорил его новоизбранный президент, звучало... правильно. - И если все получится – а сомнений в этом нет! – Макнамара говорит, к концу следующего года все закончится. - Это... очень быстро, сэр. - Но? Линдона Джонсона нельзя было провести, списав залегшую между бровями Америки складку на прищур от яркого солнца из окна Овального кабинета. Альфред сгорбился на стуле перед ним, хмурый, вертел в руках карандаш. - Я с вами согласен, – он поднял глаза. – Если отступимся сейчас в Индокитае, потом обязательно придется вмешиваться куда-нибудь еще, потому что они не остановятся, - его челюсть напряглась при этих словах, а карандаш опасливо треснул. – Я сам сто раз это проходил! Но... я думал, что услышу эти слова скорее от Голдуотера. - К счастью для тебя, в этом кабинете их говорю я, - президент усмехнулся, повернувшись в кресле. Дымящаяся сигара описала в воздухе полукруг. Альфред хмыкнул. Победа на выборах прогремела на всю страну – её эхо будет отдаваться еще долго. И все-таки... - А «Великое общество»? Что станет с ним? – Америка разогнулся. – Если мы увеличим воинский контингент, разве нам хватит на... - Все воплотится. Даже не сомневайся в этом, - увидев, что тень сомнения в глазах Америки не рассеялась, Джонсон встал, обошел стол и подошел к нему. Положил руку на плечо. – Ты вернешься через полтора года – максимум два, не больше, и глазом моргнуть не успеешь – и не узнаешь свой дом. Не будет несчастных. Не будет обездоленных. Мы обещали тебе, помнишь? Альфред не заметил, как заулыбался всплывшей в сознании картине. Его люди будут счастливы. Они столько прошли ради этого. - Но вся наша мечта – помнишь ту прекрасную мечту, Альфред? – она может пойти прахом, если мы не защитим себя... И других. Еще более несчастных и обездоленных. Ты когда-нибудь видел ее? Джонсон повернулся к столу и достал из папки фотографию, протянул ему. Девушка-азиатка, черные гладкие волосы сплетены в низкий хвост на затылке. Смотрит куда-то в сторону, серьезными и упрямыми глазами – их цвет неразличим в монохромной палитре. Америка вспомнил. Он не видел её лично – только в фоторамках дома у Франции, среди тех, кому он лишь недавно перестал быть старшим братом. Тот задерживал на них взгляд и неизменно вздыхал, тяжело и печально. - Видел, - он кивнул. – Это Вьетнам... Фан Тхи Тиен, кажется. Линдон Джонсон глядел на него хмуро, из-под густых бровей, сквозь серый дым сигары во второй руке. - Разведка донесла, что ее не видели уже несколько лет. В Сайгоне так точно. Слова «где же она» застряли в горле. Он уже знал ответ – его выжгло в разуме каленым железом. - Судя по всему – угодила в лапы к дядюшке Хо. И рискует остаться там навсегда, если мы будем сидеть, сложа руки. Америка почувствовал, как внутри вскипает гнев. Нет. Не гнев. Красная ярость. Карандаш жалобно хрустнул. Щепки посыпались на ковер. Ярость на себя. - Твою мать. В глазах уже начинало щипать. Он стянул очки, зажмурился... - Альфред? – президент чуть наклонился в его сторону, удивленный такой бурной реакцией. Но то, что произошло потом... - Твою ж мать! – Америка вскочил, опрокинув стул, едва не вышиб сигару из рук Джонсона – ему было плевать; бешенство слишком сильно стучало в висках – он заметался по кабинету... Он поклялся, что протянут руку помощи каждому – к окну, к окну, холодной раме, охладиться, успокоиться – каждому, кто будет в опасности! Если Брагинский с его азиатскими дружками в Индокитае дошли до такого... Он еще и колебался?! Буквы, слова, предложения из тех проклятых желтых бумажек всплыли на сетчатке, жарили, палили – господи, лучше б он их сжег! Из-за его – черт знает чего – кто-то может закончить жизнь взаперти, а он... Пламя в легких пеплом оседало на оконном стекле, куда он опустил лоб. Образы – темноволосая девушка и еще один – сменяли друг друга. Он почувствовал, как рука по-отечески сжала его плечо. Голова чуть повернулась в сторону президента. - Не все могут постоять за себя, парень. Не всем так повезло, как нам. Не у всех есть силы. Эта бедная, измученная войной девушка, - он кивнул в сторону стола с лежащей на нем фотографией, не сводя со своей страны взгляда. – Может надеяться только на тебя. Пальцы сжали оконную раму – и расслабились через мгновение. Он прибережет свою ярость на потом. Америка вскинул голову. Стальной оттенок сверкнул в синих глазах. - Я готов, сэр. Я вас не подведу. Через месяц на другом конце планеты его гнев отразился раскатами грома. Дананг. 1965-1966. При сборах на войну в голову лезли вcякие возвышенные и до нелепости пафосные мысли о долге и чести, которые – как Америка знал по своему опыту – исчезали, как только сапоги ступали в зону боевых действий. Вот и он, прибыв в Дананг, только и подумал – «Жарко, как у буйвола в жопе». В голубом высоком небе Вьетнама было еще жарче. Ему выдали «птичку» - огромный, даже для истребителя, «Фантом», который выглядел так, будто ему сломали нос и дали под зад, и был нашпигован таким количеством прибамбасов, ракет и радаров, что на управление всем этим добром требовались четыре руки. А вот на пушку обычную места не хватило. С таким бы взмывать с палубы авианосца да разносить заводы Ханоя – он же сбрасывал напалм на гуков со стометровой высоты. Сигнальная ракета с самолета-разведчика летела в непроходимый массив джунглей, от невероятной зелени которого болели глаза – следом он опускался на низкую высоту, а его напарник открывал люк, и... Оранжевые взрывы гремели за хвостом его «Фантома». Ни черта себе, - проносилось у Альфреда в голове поначалу – все же он отвык за четырнадцать лет. Потом как-то свыклось: вызовы, координаты напополам с матерщиной командира попавшего в засаду поискового взвода, оранжевое пламя грязным пятном между голубым и зеленым, в увольнительные – шатания по городу с парнями. Америка быстро стал душой компании среди летчиков своей эскадрильи: без него не обходился ни один забег по кабакам Дананга; Альфред Джонс находил лучшие бары с дешевой, но крепкой выпивкой, Альфред Джонс знал, как договориться, если не успели на базу к отбою. Альфреда Джонса любили. Альфред Джонс ни с кем близко не сходился. Вновь выпасть из реальности ему довелось только через год. - Привет! Я Дейви, - парень с медного оттенка волосами и таким же медным веснусчатым лицом протягивал ему руку. – Дейв Харрис. Америка моргнул. Потом моргнул еще раз. Потом первая волна неверия схлынула, оставив в груди после себя растущий, яркий и искрящийся шар радости. Он слышал, что такое бывает – кажется, от Франсиса – но не думал... не представлял... - Чего замолк? – его новый пилот-оператор стоял перед ним, только прибывший, с дорожной сумкой, на взлетной полосе у ангаров и улыбался во все тридцать два зуба. – Джонс, да? А мне говорили, у тебя рот не закрывается. Америка очнулся – и ответил широкой ухмылкой, ослепительной, как палящее сверху солнце. Встряхнул ладонь Харриса в смачном рукопожатии. - Верно говорили, - синие глаза цвета неба уверенно глядели из-за прозрачных, как небо, стекол. – Смотри, как бы голова не опухла. Дананг. 1966-1967. Сказать, что они с Харрисом сработались – ничего не сказать. В «Фантоме» он и Дейви становились одним целым с машиной. Он прекрасно ориентировался в невероятном количестве показателей на приборной панели, выпускал ракеты точно в цель – Альфред отвечал ему маневрами, выверенными до ярда, крутыми виражами над мишенями – артиллерия вьетконговцев мазала, уходила в молоко, пока они взмывали ввысь – а затем еще один заход, точные попадания... Вне полетов он наверстывал упущенное когда-то, много-много лет назад. Дейви уравновешивал его бесшабашную натуру, и как-то так получилось, что стал ближе всех остальных. Альфред и не заметил, как рассказал о старшем брате Артуре, чье ворчание можно было слышать сквозь страницы писем, который растил их с младшим Мэттью, а что у них у всех фамилии разные – так то спасибо увлекательной истории браков их мамы. Он узнал, что Дейви из Бостона, а его родители держат магазин, а когда спросил, не цветочный ли, в ответ на изумленный взгляд товарища лишь пожал плечами – ну угадал, Харрис, чего таращишься? Самый результативный экипаж эскадрильи – вот как их знали. Да что там эскадрильи, полка. Перед каждым вылетом его переполняло рвение – ведь чем больше будет поражено целей – чем больше поджарено гуков – тем ближе будут они к победе. Тем скорее его люди остановят Хо Ши Мина – и найдут Фан Тхи Тиен. Тем целее будут его ребята – и не только его эскадрилья, а вообще все – летчики, моряки, пехотинцы... ...Число которых росло с каждым месяцем. Счет погибших шел на тысячи. У Вьетконга он перевалит за сотни тысяч, - успокаивал себя Америка. В самом деле, его цели, его средства, его огневая мощь в конце концов – разве могут эти Чарли – пусть даже с подачками Брагинского, или Вана Яо, который менял партии «Калашниковых», идущие в Ханой из Средней Азии, на свои китайские поделки, а сам прикарманивал их, ха, - разве могли они хоть что-то ему противопоставить? Время шло – а глухое раздражение, зернышком запавшее в сердце ещё в Вашингтоне, прорастало и пускало корни, искалывая душу тонкими иглами, как дикие тропические цветы – от них гибли сотни его ребят. Раздражение расползалось по телу, точно муравьи, укус которых сводил в госпиталь – а то и на тот свет. Солдаты гибли от острых, измазанных в грязи кольев, спрятанных в земле под покрывалом листьев. От деревьев, пустые стволы и листва которых скрывали в себе низкорослых гуков, и сколько ни поливай джунгли химикатами из бочек с оранжевой меткой – их не становилось меньше, они вырастали из-под земли, исчезали в одном конце джунглей и возникали в другом, точно призраки, их выкашивали артиллерией – они возвращались обратно, скрываясь в джунглях, в тоннелях, у крестьян... Его люди зверели – и деревни Южного Вьетнама больше не считались тылом. По речным каналам Дананга двигались лодки, катера. На них лежали люди, изувеченные и полуживые – их тела были закрыты циновками. Они гребли в город, в госпитали; что такие повреждения залечат в их глухой деревушке, нечего было и надеяться. Дейви окликнул одного из тех, кто греб веслом – совсем мальчишку ещё – они перекинулись парой слов, на ломаном вьетнамском и с помощью жестов – и Харрис узнал, откуда они плыли: из местечка в паре десятков миль к юго-западу от города. Из зоны их вчерашнего боевого вылета. В тот вечер Альфред провел у толчка – он блевал несколько часов подряд. Его двухлетний срок службы почти завершился: скоро он должен был полететь домой. Но черно-оранжевые взрывы отпечатывались на обратной стороне его век – они глухо гремели даже во сне, покрывая разум пеплом и копотью. Он едва смыкал глаза в такие ночи, потерянный между реальностью их казармы и забытьем с ревущим пламенем. Через окна начинал брезжить рассвет – и только тогда, совсем немного... Страшный грохот, жар – его отшвырнуло с кровати взрывной волной. Альфред распахнул глаза: сплошной огонь, куда ни посмотри, чернота вместо зеленого, как лесной массив, потолка; он бы подумал, что это сон, еще один проклятый сон, если бы не боль во всем теле и если бы не лежащий рядом Дейви, чье лицо исказилось от шока... Все еще живой. Дым заполнял горящую казарму, выход перекрыт пламенем; нечего даже и пытаться проползти к нему. Оставался лишь один путь, на счастье Дейви и остальных – самый короткий. Альфред перекинул руку Дейви через свое плечо, подтащил к стене. Опустил его на пол – туда, где еще можно было как-то дышать. Одной рукой задрал майку и прижал ко рту. Кулак приземлился в бетонную стену, оставив выбоину и бегущую из её центра паутину трещин. Еще удар, снова и снова. Жетоны под майкой раскалились, обжигали грудь, от едкого дыма щипало глаза, но Америка продолжал вколачивать кулак в стену. Костяшки уже содраны в кровь на обеих руках – ждать, пока они залечатся, нет времени – он отогнулся назад, и... Кусок стены обрушился под ударом его головы. В ней зазияла прогалина, достаточно широкая, чтобы в нее пролезли два человека. Альфред вытащил Дейви наружу, на воздух... на свет. Он невольно замер, окидывая взглядом все обозримое пространство: чернота ночи расступилась. Столбы пламени взметнулись от взлетной полосы до неба, горело все – бараки, ангары, все здания... Навстречу ему бежали солдаты. - Джонс, ты как не сдох, у тебя вся голова в кровище! - Да насрать! Что за херня здесь... - Гуки с холмов ракеты пустили, - один из ребят подхватил Дейви с другой стороны. – Самолеты и склад боеприпасов разнесли к чертям... К казарме под оглушительный вой сирены ехала пожарная машина. Альфред оставил товарища на попечение парней, сам ломанулся обратно в огонь. Тогда ему удалось вынести всех. Но часть похищенных из огненной пасти ребят оказались – или вскоре стали – трупами. Базу восстановили очень скоро. Дейви встал в строй уже через пару недель, отделавшись небольшим сотрясением и парой ожогов. Рана на голове – он всю ночь пробегал с залитой кровью рожей, вот это было зрелище – зажила, на удивление всех остальных, быстро. Но ярость, вновь разбуженная тогда, так и не остыла в его груди. Через месяц Америка подал прошение о продлении срока своей службы, сразу к Уэстморленду. Положительный ответ не заставил себя ждать. Дананг. Октябрь, 1967. - Полтора года, блядь. Полтора ебаных годика. Всю неделю Альфред вел себя... агрессивно. Будто бы заставлял себя садиться в самолет, неизменно выполнял свой долг – но по возвращении срывал с себя шлем, выпрыгивал из кабины, делал рапорт – и уходил в казармы, ни с кем не разговаривая. Остальные тоже больше не горели желанием с ним общаться. Он огрызался, чуть что не по нему, едва не нарываясь на драку, - в спину летели удивленно-злобные «какая муха его укусила» и «да пошел он, совсем рехнулся». Его сторонились все. Кроме одного человека. В увольнительный Дейви выволок его с авиабазы на пляж. Солнце почти закатилось. Их с Альфредом длинные тени касались лижущих ступни волн. И сейчас Дейви казалось, что ребята правы. Потому что Джонс смеялся, громко и нервно, с широченной улыбкой и холодными глазами. - Джонсон обещал мне, что все это, – он развел руками. – Закончится через год, максимум два... - Джонсон? - Линдон Джонсон, морда лживая, - Альфред откинулся на спину и развалился на песке, как морская звезда. – «ты вернешься домой – и ничего не узнаешь», ага, я уже нихера не узнаю себя, это великое, мать его, общество... Дейви многое хотел сказать в ответ на этот поток сознания, но выдавил только: - Ты сам передумал ехать домой. - Передумал, - эхом повторил Альфред. Он закрыл лицо руками и продолжил посмеиваться. – А я не могу! Не могу! Я обещал! Я хочу спасти её из лап этих... Дейви молчал. Хохот его друга заглушал лишь шум волн. - Да даже если я свалю домой – я все равно останусь, понимаешь? Потому что я завяз в этом дерьме, просто по уши... Думал – еще чуть-чуть, еще немного, еще пару сотен гектаров этих блядских зарослей опрыскаю, еще пару десятков деревень пожгу – и все, и все закончится! Так какого ж хрена они вводят новые войска?! Чтоб они сдохли?! Сгнили в канаве у Сайгона, запихивая кишки обратно в живот?! Нервную дрожь сменила ярость – Альфред вскочил, зашатался и едва не упал, но удержался на ногах и двинулся прочь, даже не надев ботинки. - Ты куда?! - На Джонсона наору! Или на Макнамару – кто из этих ублюдков поднимет трубку, насрать уже! Америка почувствовал, как Дейви развернул его и зарядил кулаком под дых. Его взяли за шиворот и поволокли обратно, к океану. Альфред пытался вырываться – и может быть, у него бы получилось что-то, кроме выкриков «А ну отпусти!» и жалких трепыханий, если бы не вымотанность последних дней. - Давай-ка, охладись. Дейви швырнул его в океан и сбил с ног, так, что Альфред плюхнулся лицом прямо в накатившую волну. Он нащупал дно, оттолкнулся руками и прокашлялся. Соленая вода ручейками стекала с волос и одежды, с ресниц на стекла очков, лилась из носа. Дейви не отходил, заботливо, но твердо положив руку на лопатки. - Оклемался? - Ага, - Америка стянул оправу, засунул дужку за ворот майки; все равно ничего не видно. Пыла поубавилось – уже не хотелось вопить президенту в трубку, какой он мудак. – Спасибо. - Джонс, кто ты такой? Альфред дернулся; вскинул голову в сторону Дейви, словно олень, заприметивший тигра среди папоротников. - Ты о чем... - Я с тобой полтора года трусь, Альфред. Тебе двадцать два, а с машиной ты управляешься, как будто летаешь на ней уже лет сорок. Бежишь орать на президента и министра обороны – и я бы списал все на едущую крышу, если бы тебя так не колбасило – и каждый раз почему-то во время антивоенных протестов. Как сейчас. Дейви впился в него глазами так пристально, как никогда раньше. - Я поспрашивал ребят о тебе. Уолт говорит, ты из Техаса. Джереми уверен, что ты из Калифорнии... а у меня в ушах твой бостонский акцент стоит. Америка сглотнул. Морская соль на языке стала жечь слишком сильно. - И... я помню, как полгода назад ты проломил стену, чтобы вынести меня. Я был тогда в сознании. Альфред... ты кто такой?

***

- Так вот оно что. Дева в беде. Океанский шум прибоя, оставшийся далеко позади, заглушала музыка, льющаяся из баров, разбросанным по сумеречным улицам Дананга. Они подствечивались огнями, завлекали, обещая выпивку, веселье и забытье – хоть на один вечер.

When the truth is found to be lies You know the joy within you dies Don’t you want somebody to love? Don’t you need somebody to love?

Альфред знал, что внутри этих забегаловок его люди – они вернутся на базы и продолжат увеселения, но уже не с выпивкой, а с бьющей в голову дурью из Камбоджи, а если командир махнул рукой на дисциплину – с чем-то и покрепче. Пары травы дурманили как солдат, так и бастующих детей цветов за океаном. - А сколько вас вообще? Таких, как ты? Они с Дейви сели напротив клуба – мерцающие в витрине лампочки отбрасывали разноцветные тени на их лица. К огням прибавилась искра от зажигалки. - Двести-триста, - Америка вытянул ноги на лавке, руки закинуты за голову. Он уже успел обсохнуть. - И на каждое государство... Альфред повертел ладонью в воздухе. - Где-то так, да. Италий вон – двое, Корей... – он запнулся. – тоже... теперь. - Корей... – Дейви почесал веснусчатую щеку оттопыренным большим пальцем; между средним и указательным была зажата тлеющая сигарета. – А Советский Союз?.. - Этих вообще пятнадцать штук, - Америка фыркнул. В груди что-то шевельнулось, острое и стальное. – Но заправляет всем один ублюдок.

Your eyes, I say your eyes may look like his Yeah, but in your head, baby I’m afraid you don’t know Where it is

Музыка вдруг стала слишком громкой, а воздух – слишком душным, хотя, казалось бы, душнее, чем здесь, только в цинковых гробах, что везли тела его ребят домой к матерям. Альфред встряхнул головой, решил сменить тему – тем более что Дейви на это просто напрашивался. - А ты чего такой спокойный? Его товарищ вопросительно поднял брови. - Чувак, да когда кто-то из шишек узнает, кто я, такой вой поднимается! Уэстморленд все время орал «для меня честь служить Соединенным Штатам, сэр!», чуть ли не на выходе из толчка меня для этого караулил. Мы с Австралией гонки на стульях по коридору устроили, а Уэстморленд в зал вошел и увидел, так только после этого реверансы свои прекратил. Англию каждый раз засыпают вопросами, одними и теми же, он буклет напечатал, потому что объяснять все по сотому кругу охренеть как задолбался... Дейви лишь посмеивался от рисуемых в воображении картин. - А как я должен реагировать? Америка взмахнул руками. - Как угодно! В обморок грохнуться. По струнке вытянуться... - На выходе из толчка мне тебя поджидать не греет. - Да нахрен надо! А еще можно зрачки мне проверить, вздохнуть, как бабка старая – ну или как Англия, там без разницы – и проворчать «обдолбался ты, Джонс, вконец»... Дейви затянулся и выдохнул. Дым сделал витрину мутной, а лампочки – тусклыми. - Да мне как-то трудно удивляться после всего, на что я здесь насмотрелся. Так почему бы тебе – и таким, как ты – и не быть? Я, правда, сначала подумал, что ты кто-то вроде Стива Роджерса... Хотя... я ведь почти угадал.

When the dawn is rose they are dead

Yes, and you’re mine, you’re so full of red

Улица тянулась вдаль, уходила от берега и от жужжащей в висках музыки, и если бросить взгляд на две тысячи ярдов, можно разглядеть, как каменные здания перемежаются с лачугами, сколоченными и слепленными из всего, что попалось под руку. Вчерашние крестьяне со всей провинции жались к городу. К безопасности. К земле без бомбежек. Америка невесело усмехнулся – Стив Роджерс, в отличие от него, не терялся в сомнениях и боли, когда бился с Красным Черепом. - А ты почему мне рассказал? Альфред поднял глаза в почти уже черное небо. Незнакомые созвездия мерцали с его недостижимой высоты. - А ты дембельнешься через полгода – да и забудешь все, как страшный сон. Будешь думать, что от контузии крышу сдвинуло. Дейви мягко хохотнул. - До этого еще дожить надо... А все-таки грустно как-то. - Что? – Америка повернулся к Дейви. Он еще не видел его таким мрачным. - Когда я летел сюда, я думал, что буду служить своей стране... И я думал, что поступаю правильно. А теперь получается, - последняя затяжка, и бычок летит на землю, придавленный сапогом. – Что моя страна сама не знает, что она здесь делает.

Don't you want somebody to love Don’t you need somebody to love Wouldn't you love somebody to love You better find somebody to love

Альфреду будто второй раз за вечер дали под дых. Что-то в его груди сжалось – а через миг затвердело, стало жестким и негнущимся. Да какого черта. - Я знаю, что я здесь делаю. Я спасу Фан Тхи Тиен. Если бы он мог видеть себя со стороны – глазами замершего Дейви – то понял бы в этот момент: решимости в нем было столько, что Стив Роджерс и рядом не валялся. - И когда я это сделаю, то все это, - он раскинул руки, силясь объять ими все – и улицы, и перекошенные лачуги, и авиабазу, и даже океан, даже джунгли, даже небо. – Всё – слезы, грязь, кровь – всё окупится. Точно. Он прав. Чарли и северные слабели день ото дня. У них становилось все меньше и меньше людей. Они не могли сопротивляться вечно, и когда-нибудь – уже совсем скоро – их воля истощится. Близился 1968 год. Кхешань. Март, 1968. Вьетконговцы напоминали ему тараканов. Трудноубиваемых насекомых, что выползают из мест, куда самому не добраться; на смену раздавленному всегда приходит следующий. Они появлялись ночью – но особо наглые выходили и на дневной свет. И сейчас они перли изо всех щелей. В конце января можно было не ожидать наступлений – разделенный Вьетнам погружался в буйство праздненств и фейерверков. В этот же раз все полетело к чертям. - E-45 Ченслер, близимся к цели. Е-45 Браво, будьте наготове. - Принято. С начала того проклятого наступления прошло много времени – несмотря на усиленный натиск, его люди отбросили их, загнали обратно в норы почти везде, где только можно. Там, где это пока что не получилось, журналисты раздували панику, устраивая истерику из-за самого факта бовых действий; эта паника, мысли, обрывки, фразы, заголовки – они роились у Америки в голове. Они выдавили их почти отовсюду – скоро выдавят и с базы в Кхешани. Морская пехота оборонялась там с конца января, окруженная полчищами врагов – и в этот раз не только партизан; демилитаризованную зону перешли с севера, не гнушаясь уже ничем. Что ж, - думал Альфред, пока их с Дейви «Фантом» с ревом набирал высоту – им же хуже. Их звено летело на север – усыпать джунгли вокруг базы Ниагарским водопадом бомб и ракет. В небе над Кхешанью бомбардировщики и истребители реяли, как осы над разворошенным гнездом. Плотный зенитный огонь – вот дерьмо, они и сквозь джунгли пушки протащить умудрились – преграждал базу радиусом в несколько миль. Командир звена известил их об этом и на инструктаже, и перед вылетом – Америка усмехнулся. - Развелось их здесь, - Харрис присвистнул в эфире. - Так мы их и уполовиним, – Америка поудобнее устроился в кресле, сжав рычаги. – Испугался? - Только что ты еще месяц об этом не заткнешься. Смех по радиосвязи – Альфред рассмеялся и сам, адреналин искрами разносился по крови. Сквозь стекло кабины – яркое пламя над зелеными высотами. Разве для них с Дейви это могло быть проблемой. - Приготовиться! Разворот налево! Юркий белокрылый разведчик О-1 мелькнул в воздухе, пустив в цель дымовую шашку – их звено совершило поворот. Началось. Град снарядов обрушился на холм – и зелень исчезла под оранжевым взрывом, что унес с собой половину отряда армии Северного Вьетнама, не меньше. Гром сотряс уши, артобстрел уже не был таким густым. Альфред потянул за рычаги, «Фантом» взмыл вверх, развернулся ребром, и снова вниз – еще один заход... Белая черта прорезала небо – самолет тряхнуло, их вдвоем подбросило; Америка ощутил, как «Фантом» валится набок, пикирует вниз раньше, чем мозг успел уловить... - Ченслер, Браво, вас подбили! - Да твою мать! Альфред не понял, кто это выкрикнул – он или Дейви. Он со всей силы потянул штурвал, пытаясь выйти из штопора – бесполезно; они и так были на низкой высоте, зелень мчалась навстречу с дикой скоростью. - Катапультируйтесь! – командир заорал. - Дейви, выпрыгивай нахрен! – с этим воплем Америка рванул за спасательный рычаг. Крыша откинулась, он взмыл в воздух, серый, зеленый и оранжевый слились и замелькали перед глазами, невесомость, свободный полет – его встряхнуло еще раз, парашют раскрылся; его несло навстречу холму – он проехался ногами по кронам деревьев... Взрыв за спиной отшвырнул его вперед; Америка врезался в ствол дерева, от боли потемнело в глазах. Он ударился о землю, получив новую порцию искр в черепе – все вокруг стало мокрым, он заорал. Волны жара где-то совсем рядом палили кожу. Он нащупал дно – чего бы то ни было – оттолкнулся и прокашлялся, в полуслепом состоянии выпутался из ремней катапультного кресла, разомкнул глаза. Упал он в речушку, что текла в пологом овраге, но все вокруг было заполнено запахом гари, поднялся – нога будто готова взорваться от боли. Голова гудела, взрывы доносились будто издалека... - ....слер, отзовись! Е-45 Ченслер, ты меня слышишь? - Да! – Америка наконец разобрал слова командира сквозь помехи в шлемофоне. – Кажись, даже шея целая. - Отлично. Даю добро на спасательный вылет. Е-45 Браво? Тишина в эфире. - Е-45 Браво, ответь! Молчание. Альфред похолодел. Он бросился вперед – туда, где из-за крон деревьев валил густой черный дым. Раздвигал заросли, они хлестали ему по лицу и телу, нога пульсировала огнем, но ему было плевать, он гнал от себя одну-единственную мысль, нетнетнет, он не мог, нет, командир продолжал звать, но Дейви не откликался на позывной. Рывок – и Альфред выбежал на свет. Обломки расколотого надвое взрывом «Фантома» горели на склоне холма, разломав под собой стволы деревьев. Нос и глаза защипало от гари, от паленого... - Дейви! Америка сорвал шлем – он выпал из его рук. Он не мог, он должен был успеть катапультироваться, он где-то поблизости, месяц до дембеля, твою мать, может, попал на позиции вьетнамцев, и его схватили, может... Кусок корпуса с громким металлическим звуком обвалился под собственной тяжестью, открыл взору место второго пилота – и Альфред рухнул на колени. Сердце сжали клещами, а слезы брызнули из глаз. Он не успел. Горелые листья, черные от пламени ветки деревьев, искры в воздухе, пепел – все плыло. Душу будто вынули, а то, что осталось, раздробили молотом на тысячу частей – и Америка едва уловил шевеление в зарослях на другом конце поляны... он дернулся –

– Синие глаза встретились с янтарными.

Молодая девушка, невысокая, в зеленой форме Северного Вьетнама взирала на него из тени папоротников. В руках у нее был «Калашников», но она не спешила вскидывать его, застыв. Её лицо. Америка обмер. Он смотрел на неё – не сосчитать, сколько раз за последние годы, этот профиль, взгляд этих серьезных – янтарных, так вот они какие – глаз... Он нашел её. - Это ты, - его голос был хриплым. – Фан Тхи Тиен. Вьетнам не двигалась – лишь неотрывно следила за каждым его движением, напряженная, подобранная, готовая в любой момент... не напасть. Броситься прочь. Мысль прорезала разум – как снаряд зенитной пушки – и угодила прямо в сердце. - Это ты его сбила. Альфред сказал это по-французски – она не могла не понять. Тхи Тиен молчала. - Зачем?! – ком застрял в горле, слезы текли по щекам. В груди росло что-то темное, больное, оно жгло, душило – Америка почти кричал, звонко и жалобно. – Мы же хотели спасти тебя! Тхи Тиен вздрогнула от этого крика; и все, что Альфред до этого пропускал мимо – сошлось в одну картинку: зеленая форма, «Калашников»... - А ты с ними, - голос больше не дрожал. Ярость, ярче тысячи взрывов напалмовых бомб, росла в нем, просачивалась сквозь зрачки. – ТВАРЬ! Он бросился к ней – Вьетнам вскинула автомат, нажала на спуск... Громкий клик – и ничего не произошло. Она нажала еще раз, и еще. Заело. Тхи Тиен метнулась вглубь леса. Альфред бросился за ней со всех ног. Хвост темных волос мелькал среди зелени, блестел в проблесках солнца, не отдалялся – Америка рвался за ним, не упуская из виду, догнать, догнать; плевать, что в глубине джунглей может быть засада, он всех перережет, спалит их к чертовой матери, обгорелый труп на самолете обернется тысячей на земле, они ответят, это-все-не-может-быть-зря... Ближе, еще ближе – он догнал её, схватил за волосы. Вьетнам с криком рухнула на землю, и Америка с размаху отшвырнул ее сапогом – Тхи Тиен впечаталась в корни дерева, словно невесомая кукла; она упала, глухо всхлипнув, схватившись за саднящее ребро. Альфред пнул автомат в сторону. - Три года. Три года в этой дыре – из-за тебя. Он развернул Вьетнам за плечо, схватил за ворот, вздернул вверх и прижал к стволу со всей силы. Тхи Тиен пропускала воздух сквозь стиснутые зубы, черные волосы выбились из хвоста, разметавшимися прядями ложились на лицо. - Вся эта кровь. Мои люди. Все из-за тебя было. Что-то горело позади его глаз. Бешенство гремело ядерными взрывами. - Я не дам тебе спустить все это. Я спасу тебя – даже если придется разбомбить тебя к чертовой матери. Вьетнам вскинула голову. Плескавшийся в глазах янтарный страх исчез, уступив каленому гневу – она сделала выпад ногой, целясь Америке в голову – слишком слабо; он с легкостью его блокировал, схватил ворот второй рукой, встряхнул что было мочи... Ткань порвалась, открывая багровые ожоги. Они шли от шеи Тхи Тиен к плечам и спускались вниз, под форму, сплошная масса красно-коричневого. Они пузырились, багряные рубцы надрывали кожу, в нос ударил запах горелой крови и... Раны Вьетнам пахли напалмом. Альфред замер на какую-то секунду – Тхи Тиен этого хватило. Словно из воздуха выпавший кинжал вспорол Америке руку, он заорал, разжал хватку, кровь брызнула ливнем, ноги Вьетнам коснулись земли. Выпад здоровой рукой, Тхи Тиен нырнула под него, слишком быстро, свист клинка... - Убирайся! Боль. Кровь. Из руки. Изо рта. Из груди. По комбинезону расползалось темное пятно. Кинжал Вьетнам торчал у Америки из сердца. Альфред опустил взгляд вниз. Брови поползли вверх. Синие глаза удивленно и потерянно взирали на перепачканную в алом ладонь. Его ноги подкосились, и Америка рухнул. Меркнувшее сознание поглотила темнота.

***

Он не знал, через какое время он очнулся. Он не знал, как его умудрился найти спасательный отряд – так глубоко в джунглях и так далеко от изначальных координат. Он вообще плохо помнил, что с ним творилось следующие недели. Помнил собственный ступор. Помнил шок и слезы. То, как он вспоминал последние три года жизни, и его тошнило от самого себя. Помнил свежий шрам слева на груди – он и не думал исчезать, прибавившись к тем ранам, что остаются у таких, как он, навсегда. Помнил, как пуля пронзила человека, вещавшего о великой мечте, – и хрупкий мир рассыпался вдребезги. Помнил президента Джонсона, сгорбленного под грузом неисполненных надежд – и решившего, что воплощать их уже не ему. Помнил, как носил букет синих незабудок на могилу в Бостоне. Базу отбили, не могли не отбить. Люди Хо Ши Мина отступили оттуда, как и отовсюду. Газеты ревели, возвещая скорое – уже наступившее – поражение. Свет в конце тоннеля стал недостижим, как звезды. Москва. Май, 1968. Иван склонился над документами и обнаружил, что задремал, только когда вздрогнул от взрыва пьяного хохота на другом конце квартиры. Польша заскочил на пути из Ханоя в Варшаву: около часа назад Феликс, сверкая белозубой улыбкой на бронзовом от загара лице, влетел в квартиру и утащил Литву на кухню прежде, чем тот успел опомниться, и начал возлияния, сначала в себя, потом в Ториса. Судя по громкости и интенсивности ржача – в себя все-таки больше. Вероятность провести ночь тихо и спокойно работая с каждой минутой все больше стремилась к нулю. Россия зевнул, встал из-за стола и направился на кухню. С каждым его шагом голос Феликса становился все отчетливее, а из поддатого гудения уже можно было выудить отдельные слова: - ...И вот стопорит меня пограничник с этим добром, а я ему... Опа, кто пожаловал! Феликс с Торисом, уже изрядно под градусом, сидели за столом в рубашках с расстегнутыми верхними пуговицами, но если Литва при виде России наполовину протрезвел, то Польша расплылся в широкой лыбе и взмахнул рукой с зажатой в ней сигаретой – струйка дыма растеклась по воздуху. - Че, сердечко не вынесло, что где-то без тебя бухают? - А что бухать, если вы, по вашим лицам, все уже вылакали, - Россия сощурился от яркого света лампы и посмотрел на наручные часы. – Вы спать скоро, полуночники? - Ага, щас! Чем раньше я лягу, тем скорее сяду на самолет и увижусь с драгоценным начальством, а два года в Ханое без этих рыл – лучшее, что со мной случалось за посление лет двадцать! Даже бомбы Джонса удовольствие не испортили. А ты, - Феликс ткнул указательным пальцем Ивану в грудь; скорее для дополнительной опоры – Польша шатался на стуле. – Тебе главным быть вредно. Становишься, как дед-пердед, тотально. - Феликс... – подал неуверенный голос Литва. - Чё «Феликс»? – тот размашисто повернулся к Торису. - Он на эту красоту даже глазом не повел! Взмах руки открыл взору початую бутылку с желтоватой настойкой, внутри которой была заспиртована кобра с раскрытым капюшоном. Россия взял ее и стал с интересом разглядывать, склонив голову набок. - Нравится приблуда? – Польша удовлетворенно затянулся, водрузив лодыжку на колено другой ноги. – Тхи Тиен на прощание подарила. Сказала, намажешься, где можешь, и будешь здоровенький, как бык... - То есть как это «намажешься»?! – Торис с ужасом уставился на собственный стакан. – Почему мы тогда... - Да потому что я пил, и нормально все было! Не ломай малину... Ооо, Наташенька! Дверь заскрипела, и на пороге появилась растрепанная и злая Беларусь. - Может, хватит орать?! Я сейчас Ваню позову, и... Она оборвалась на полуслове – взгляд упал на Россию с бутылкой в руках. Наташа тяжело вздохнула, в глазах так и читалось «и ты туда же». - Бухайте потише. У нас все дети уже спят давно, и если вы их разбудите... - Это ты про Райвиса? Да это «дите» нас с твоим братцем в литробол на раз уделает! Наташ, а давай к нам, а? – Польша легко потянул Беларусь за локоть, та чуть ли не с шипением его отдернула. – Глянь, чего есть! – миг – и прыткий Феликс уже выхватил бутылку у России из рук, прижал её к виску так, чтоб глаза кобры блестели прямо в наташины. – Смотри, какая милая! Прям как ты, вы с ней, кстати, похожи... - Феликс! – уже громче и возмущеннее прикрикнул Литва. - Да чё «Феликс»?! Для тебя ж стараюсь! Если... ох, kurwa... Очередное размашистое движение – и Польша локтем сшиб со стола и собственный стакан, и тарелку с нарезанным сервелатом и огурцами. - Черт... Наташ, прости, мы все уронили, ща подниму, погоди... - Не утруждайся, - Беларусь издала звук, очень похожий на шипение, и принялась убирать все с пола. Расторопный – даже подшофе – Литва потянулся за тряпкой. - Давай помогу... На него Беларусь шикать не стала. После того, как сервелат был отправлен в мусорку, а тряпка выжата, Наташа, взмахнув пепельной копной, удалилась, а Литва внезапно последовал за ней. Феликс присвистнул им вслед. - Гляди-ка, я все-таки помог. Иван покачал головой. - Купидон всея соцблока, Лукашевич. - А то! Польша – вдруг задумчивый и серьезный – повернулся к столу и, взяв стакан Ториса, налил себе еще янтарной жидкости. - Вот не возьму в толк – почему с Тхи Тиен я подружиться умудрился, а с ней вот не получается? Они ж похожи. - Потому что Тхи Тиен знает тебя два года, - Россия хмыкнул. Он стоял у столешницы, последние минуты две прикинувшись валенком, и принялся нарезать себе лимон для чая. Феликс лишился собутыльника, и у Ивана затрепыхалась надежда все же поработать. – А Наташа – всю жизнь. - Тоже вариант, - Феликс отхлебнул. – Но они ж похожи, тотально. Особенно когда злые. Натаха бы тоже смогла Джонса в сердце пырнуть. Чашка едва не треснула – так сильно Иван её сжал. Он унял дрожь. Медленно развернулся – Феликс сидел к нему спиной. Он ничего не заметил. - В сердце? – голос, ровный, как только возможно. - Ага. Когда базу около Кхешани пытались окружить, прикинь. Тхи Тиен самолет зениткой сбила, ломанулась на радостях, а там сам Джонс стоит и орет дурным голосом. Подробностей она не рассказывала, но кончилось все тем, что Джонс, - Польша провел большим пальцем по горлу. – «Отключился». Его потом даже комиссовали! Россия молча толок сахар в лимоне. Не заметил, как добавил пятую ложку. - Нехило твои ее натренировали. Если даже Джонса уложить смогла. - Ага, - как-то потерянно ответил Россия. – Это... да, - закончил он по-дурацки. Прошел мимо недоумевающего Феликса и нырнул в темноту коридора – к своему кабинету. Чай остался нетронутым. Документы – тоже. Иван сразу же лег в постель. Хохот из кухни больше его не тревожил, но сон не шел. Неизвестно, сколько еще Джонс проторчал бы во Вьетнаме, но если его комиссовали, они смогут встретиться в июне – снова договор о ядерном разоружении, снова тот же состав – он, Альфред и Артур, даже спустя пять лет. Россия зажмурился, пытаясь унять волнение. Это было... было так... Невовремя. Он чувствовал это с самой отставки Хрущева, а настолько отчетливо – уже год. Знакомое ощущение расставленных вокруг сетей не покидало его, лишь усиливалось со временем, заставляло взвешивать каждый свой шаг и идти наощупь, ступая словно по топкому болоту. Все-таки хорошо, что Феликс заглянул – получить эти сведения другим путем ему было бы трудно. Иван прикоснулся к нагрудному карману рубашки, но не к тому, что снаружи, а вшитому им же внутрь, нащупал твердый прямоугольник фотографии, скрытой от глаз всех и каждого – привычка, за последние пару лет ставшая практически неосознанной. Темные секреты следовало держать у самого сердца. Я обычно так не делаю, но если вам понравилось или вызвало какие-то эмоции – оставьте, пожалуйста, отзыв. Я чуть не сдохла с этой главой. И если вы дрочите на реализм, как не будем показывать пальцем кто, но к армии/авиации/боевым действиям отношение имеете чуть менее, чем никакое, мой вам совет – ДЕСЯТЬ РАЗ ПОДУМАЙТЕ ПРЕЖДЕ ЧЕМ ЧТО-ТО ПИСАТЬ НА ЭТУ ТЕМУ. ДЕСЯТЬ. Подписывайтесь на группу в шапке! Там будут мои хэдканоны, рассуждения и мемы разной степени всратости. 1) Если отступимся сейчас в Индокитае, потом обязательно придется вмешиваться куда-нибудь еще, потому что они не остановятся – к 1965 году Вьетнам был разделен на две части: коммунистический Северный (Демократическая республика Вьетнам) и проамериканский южный (Республика Вьетнам). Коммунисты Северного Вьетнама во главе с Хо Ши Мином, желавшие объединения страны под своей властью, поддерживали Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама, более известный как «Вьетконг» - партизанские группировки, которые боролись против режима правительства Южного Вьетнама. Широкомасштабное вмешательство США в войну во Вьетнаме было вызвано опасениями, связанными с «эффектом домино» - согласно которому, стоило одному госудаству в регионе стать социалистическим, как за ним сразу же следовали другие. 2) Но... я думал, что услышу эти слова скорее от Голдуотера – Барри Голдуотер – кандидат от Республиканской партии на выборах президента США 1964 года. Эти выборы известны как самые однозначные в истории, поскольку на них Линдон Джонсон – кандидат от демократов – получил 61% голосов избирателей. Команде демократов удалось выставить Голдуотера военным подстрекателем, который хочет столкнуть США в ядерный конфликт с СССР (этому очень способствовали заявления самого Голдуотера – например, поддержка использования ядерного оружия во Вьетнаме), на что был дан намек в политическом рекламном ролике «Дейзи» (советую глянуть, очень эффектный). 3) А «Великое общество»? Что станет с ним? – «Great society» - программа преобразований во внутренней политике, с которой Линдон Джонсон вступил на свой президенсткий срок. Главным образом она была направлена на борьбу с бедностью и расовой сегрегацией, что было тесно связано с запросами движения за гражданские права чернокожих в США, развернувшемся в 1960-х годах. Первое время в верхах США бытовало ощущение, что конфликт во Вьетнаме продлится недолго, а денег в бюджете хватит и на войну, и на реформы. Спойлер: денег не хватило . Но некоторые воплощенные программы действуют до сих пор – например, программа медстрахования Медикэйр. 4) Он не видел её лично – только в фоторамках дома у Франции, среди тех, кому он лишь недавно перестал быть старшим братом – до 1954 года Вьетнам де-юре оставался французской колонией, хотя Франция не контролировала Индокитай еще со времен Второй мировой войны. После капитуляции Японии Франция начала войну за возвращение контроля над Индокитаем, которая закончилась крупным пораженим французов в битве при Дьенбьенфу (1954 год). 5) Через месяц на другом конце планеты его гнев отразился раскатами грома – кто нашел здесь отсылку к названию военной операции, тот молодец! 6) ...разве могут эти Чарли - в английском варианте «Вьетконг» сокращенно выглядит как VC. В американском военном фонетическом алфавите за каждой буквой закреплено определенное слово для удобства радиопередачи, соответственно, VC выглядело как «Виктор Чарли» (Victor Charlie). В результате американские и южновьетнамские солдаты повсеместно стали называть партизан «Чарли», помимо обычных определений VC и «вьетконговцы». 7) ...или Вана Яо, который менял партии «Калашниковых», идущие в Ханой из Средней Азии, на свои китайские поделки, а сам прикарманивал их, ха – к концу 1960-х отношения между СССР и КНР уже окончательно испортились (из-за десталинизации и ряда других факторов), прежнее единство социалистического блока осталось в прошлом. Как Советский Союз, так и Китай оказывали помощь Северному Вьетнаму. Железнодорожные перевозки из СССР попадали в Ханой через Китай, так что порой происходили описанные случаи. 8) ...и сколько ни поливай джунгли химикатами из бочек с оранжевой меткой – речь про смесь дефолиантов и гербицидов Agent Orange, который использовался для уничтожения тропических лесов в рамках операции Ranch Hand. Делалось это, чтобы сделать невозможным незаметное передвижение вьетконговцев, которое заросли отлично маскировали. «Люблю джунгли, в них можно спрятать партизан» (с) Хо Ши Мин. Его применение вызвало отравление почвы, исчезновение многих видов животных и птиц в районах его распыления, а также страшные мутации у детей, чьи родители близко с ним взаимодействовали. 9) Его люди зверели – и деревни Южного Вьетнама больше не считались тылом – нередко южновьетнамские крестьяне скрывали у себя вьетконговцев. С подозрениями американскими солдатами в пособничестве связаны одни из самых страшных событий Вьетнамской войны, например, резня в Сонгми. И это только тот случай, который стал известен публике благодаря работе журналиста, и то лишь через год. Подобные эксцессы хорошо показаны в фильме «Взвод». 10) Столбы пламени взметнулись от взлетной полосы до неба, горело все – бараки, ангары, все здания... – нередко вьетконговцы совершали минометные и ракетные атаки на авиабазы с целью уничтожения американских самолетов и инфраструктуры их обслуживания (поэтому при таких атаках солдат погибало сравнительно немного). Только до начала 1968 года на базу в Дананге было совершено штук пять таких атак. 11) Через месяц Америка подал прошение о продлении срока своей службы, сразу к Уэстморленду – генерал Уильям Уэстморленд, главнокомандующий американскими войсками во Вьетнаме. Создатель знаменитой тактики «seek and destroy» («найти и уничтожить»). Её общая идея заключалась в том, что подразделение направлялось в район, контролируемый силами противника, где оно должно было обнаружить вьетконговцев (как правило, это происходило в результате попадания в засаду), после чего в район перебрасывались дополнительные подразделения, блокировавшие возможные пути отхода врага, в то время как авиация и артиллерия уничтожали обнаруженных вьетконговцев. 12) Так какого ж хрена они вводят новые войска?! - с середины 1965 и по конец 1967 года происходила постоянная эскалация боевых действий в Южном Вьетнаме. Увеличивались численность правительственной армии, сил Северного Вьетнама, группировок США и их союзников. Соответственно увеличивался размах операций, проводимых обеими сторонами, и росли потери в живой силе. В 1968 году численность американских войск во Вьетнаме составляла 540 тысяч человек. Американское правительство все вещало о скором окончании войны, о «свете в конце тоннеля», который, по ощущениям солдат и американцев, все больше отдалялся. 13) ...и я бы списал все на едущую крышу, если бы тебя так не колбасило – и каждый раз почему-то во время антивоенных протестов. Как сейчас – общественное мнение в США стало одним из важнейших факторов завершения Вьетнамской войны. В октябре 1967 года состоялся «Поход на Пентагон» - одна из самых массовых акций протеста против участия США в войне, которая стала кульминацией пятидневных общенациональных (sic!) протестов против военного призыва. 14) When the truth is found to be lies – песня, которую слушают Альфред и Дейви: «Somebody to Love» от группы Jefferson Airplane; выпущенная в 1967, она принадлежит к жанру психоделического рока, который имел тесную связь с субкультурой хиппи: теми самыми, которые придумали лозунг «Make love, not war!». 15) ...они вернутся на базы и продолжат увеселения, но уже не с выпивкой, а с бьющей в голову дурью из Камбоджи, а если командир махнул рукой на дисциплину – с чем-то и покрепче – среди американских военнослужащих во Вьетнаме была довольно-таки распространена наркомания. В первые годы боевых действий во Вьетнаме можно было без проблем купить марихуану, амфетамины, опиум, барбитураты и галлюциногены. Самая дичь наступила с 1969, с началом вывода войск: тогда на первое место выступил недорогой и исключительно быстро способствующий привыканию героин, который был к тому же дешевле марихуаны. 16) Я, правда, сначала подумал, что ты кто-то вроде Стива Роджерса – Стив Роджерс – персонаж вселенной Marvel Comics, больше известный как «капитан Америка». Его организм был усилен экспериментальной сывороткой до максимума физической формы, доступной человеку, чтобы помочь военным силам США в проведении военных операций. Красный Череп – архивраг Капитана Америки. 17) В конце января можно было не ожидать наступлений – разделенный Вьетнам погружался в буйство праздненств и фейерверков – в конце января вьетнамцы празднуют праздник Тет: вьетнамский Новый год, очень почитаемое среди них торжество, на которое Северный и Южный Вьетнам несколько лет подряд заключали перемирие. В 1968 году это перемирие было нарушено: силы Северного Вьетнама и Вьетконга начали Тетское наступление – серию крупномасштабных атак по всему Южному Вьетнаму, на все крупные города и американские военные базы – с целью свергнуть режим Южного Вьетнама и объединить страну. 18) Они выдавили их почти отовсюду – скоро выдавят и с базы в Кхешани. Морская пехота оборонялась там с конца января, окруженная полчищами врагов – речь об осаде американской военной базы в Кхешани войсками ДРВ, которая длилась с 21 января по 9 июля 1968 года. Одно из самых известных и знаковых сражений Вьетнамской войны. Кхешань была самой западной точкой т.н. «линии Макнамары», строительство которой развернулось с целью остановить проникновение северовьетнамских подразделений через демилитаризованную зону. Уэстморленд считал Кхешань стратегически важным пунктом, поэтому организовал для гарнизона базы постоянную авиационную поддержку. Американские СМИ проводили параллели между Кхешанью и Дьенбьенфу, что серьёзно беспокоило президента Линдона Джонсона, настолько, что он распорядился отдавать поддержке осаждённого гарнизона приоритет по сравнению со всеми другими операциями во Вьетнаме. 19) Их звено летело на север – усыпать джунгли вокруг базы Ниагарским водопадом бомб и ракет – кто нашел здесь отсылку к названию военной операции, тот тоже молодец! 20) Я спасу тебя – даже если придется разбомбить тебя к чертовой матери – намек на фразу майора ВВС США Честера Брауна «Мы должны были уничтожить деревню, чтобы спасти её», сказанную по поводу приказа о бомбардировке города Бенче, который в период Тетского наступления оказался оккупирован силами Вьетконга. Фраза произвела настоящую сенсацию в США и многократно цитировалась СМИ, в том числе в контексте абсурдности американской политики во Вьетнаме. 21) Помнил, как пуля пронзила человека, вещавшего о великой мечте, – и хрупкий мир рассыпался вдребезги – речь об убийстве Мартина Лютера Кинга в апреле 1968 года, борца за гражданские права чернокожих, автора великой речи «У меня есть мечта» («I have a dream»). Его убийство вызвало многодневные беспорядки по всей стране. 22) Помнил президента Джонсона, сгорбленного под грузом неисполненных надежд – и решившего, что воплощать их уже не ему - 31 марта 1968 Линдон Джонсон выступил с телеобращением к нации, в котором объявил о прекращении бомбардировок Северного Вьетнама (за исключением южной части страны), намерении начать мирные переговоры с противником и о своём решении не баллотироваться на очередных президентских выборах. 23) Базу отбили, не могли не отбить. Люди Хо Ши Мина отступили оттуда, как и отовсюду – ирония в том, что после провала Тетского наступления силы ДРВ были ослаблены, и американцы с союзниками перешли к активным наступательным действиям. Оборонительная «линия Макнамары» была заброшена. Таким образом, к середине 1968 года военная база Кхешань внезапно лишилась всего, что ранее делало её удержание целесообразным. Американское командование распорядилось оставить базу, в июле ее покинул последний американский солдат, напоследок все повзрывали, после чего база была немедленно занята северовьетнамскими солдатами. 24) Газеты ревели, возвещая скорое – уже наступившее – поражение – если в военном плане Тетское наступление завершилось провалом ДРВ, то в психологическом оно оказалось переломным моментом Вьетнамской войны. Очень широко освещавшееся СМИ, оно разуверило общество в военных победах США во Вьетнаме. Сам факт того, что силы коммунистов сумели провести такую операцию, показывал, что они не истощены и продолжают борьбу. Росло число журналистов и политиков, выступавших против войны — по их мнению, она не могла быть выиграна и носила аморальный характер. С 1969 года США начали уменьшать воинский контингент. 25) Не думаю, что Линдон Джонсон соврал Альфреду о мотивации и местонахождении Вьетнам в начале главы. Он вполне мог говорить искренне. Одной из причин поражения США во Вьетнамской войне была слабая разведка, поэтому он мог опираться на неточные разведданные. Кстати: «Тиен» в имени «Фан Тхи Тиен» в переводе с вьетнамского означает «призрак»/«дух»/«фея». Америка летает на «Фантоме». Его цель – спасти Фан Тхи Тиен – оказалась призрачной. Совпадение? Не думаю. 26) Польша заскочил на пути из Ханоя в Варшаву – во-первых, во время поиска информации для написания главы я заметила, что в 1950-е и 1960-е между Польшей и Северным Вьетнамом установились тесные дипломатические связи (в той же операции «Marygold» важную роль играли поляки), современные вьетнамцы очень тепло относятся к полякам, а поэма «My dear, Poland» поэта Tố Hữu – реально существующая вещь (перевода я, к сожалению, не нашла). Во-вторых, мне хотелось написать эпизод с Феликсом. Он же красавчик, тотально. 27) ...они смогут встретиться в июне – снова договор о ядерном разоружении - договор о нераспространении ядерного оружия, подписан летом 1968 года представителями СССР, Великобритании и США. Его основной целью было установление прочной преграды на пути расширения круга стран, обладающих ядерным оружием. 28) Он чувствовал это с самой отставки Хрущева, а настолько отчетливо – уже год – 1967 – год, когда во главе КГБ встал Юрий Андропов: с его фигурой связывают усиление этой структуры, создание Пятого управления КГБ для борьбы с диссидентами, создание городских и районных отделов КГБ. За 15 лет руководства Андропова органы госбезопасности СССР существенно укрепили и расширили свой контроль над всеми сферами жизни государства и общества. За образ Линдона Джонсона спасибо фильму «Тропы войны». За сцену падения самолета – фильму «Спасительный рассвет». За примерное представление, как происходит взаимодействие поисковых отрядов и авиации, – фильму «Взвод».