Покуда мы будем жить. Сейчас и в вечности

Гарри раздвинул кустарник, прокладывая себе дорогу через заросли вперед. В лесу, в который их с Роном перенес портал Гермионы, было сумрачно и прохладно, капли, висящие на ветках, отливали серебром. Вообще весь этот лес был каким-то странным, и Гарри ощутил почти забытое ощущение смутного страха, сам не понимая почему, потому что лес не выглядел опасным или пугающим. — Как думаешь, куда мы попали? — спросил он своего друга, вероятно, просто чтобы завести разговор. Тишина давила. — Не знаю, приятель. Во всяком случае, Гермиона, кажется, часто пользовалась этим порталом, так что… — он не договорил, поджав губы. Оба снова замолчали, думая о своем, но Рон все-таки вскоре нарушил молчание, задав тот вопрос, который, кажется, мучил обоих волшебников. — Как думаешь, Гарри, почему Гермиона покончила с собой? — Поттеру стоило больших усилий сделать следующий шаг, потому что они никогда раньше не говорили об этом вслух. Перед глазами все еще ярко стояли сцены похорон, когда она лежала в гробу, такая молодая и бледная, укутанная со всех сторон пестрыми цветами. На этом настоял Джордж. Он редко что-то говорил, еще реже настаивал на чем-то, и ему уступили, позволяя принести целую гору полевых цветов, собранных неизвестно где. Анджелина стояла за его плечом, молчаливая и осунувшаяся, но ни слова не сказала, когда мужчина прикоснулся губами ко лбу покойницы и что-то тихо прошептал ей, а затем, сгорбившись, отошел. На похоронах было много людей, и в толпе Гарри с удивлением увидел не только друзей и коллег, но и, например, кучку молодых людей, которых когда-то первокурсниками гоняла Гермиона, целую гурьбу домовиков, которые плакали, уткнувшись в вязанные шапочки, и даже с полдюжины их однокурсников со Слизерина, которые стояли чуть в отдалении. Гарри встретился взглядом с Малфоем, и тот ему кивнул. В руках блондина была одинокая роза. Белая. Позже, вечером, оставив полугодовалого Джеймса с Джинни, Гарри сидел на полу маленькой квартирки Гермионы, задыхаясь в тисках такой ожидаемой, но тем не менее неожиданной истерики, разбрасывая по полу бумаги Министерства, заполненные аккуратным каллиграфическим почерком. С самого детства, несмотря на все смерти, которые он пережил, с самого детства ему не было так пугающе пусто в груди, даже тогда, когда Сириус погиб в Отделе Тайн, даже тогда, когда после Битвы за Хогвартс Гарри стоял на коленях перед телами Фреда, Люпина, Тонкс, Лаванды, Колина. В отличие от Рона, который предпочел забыться в алкоголе, Поттер не хотел пить. Ощущая себя почти мазохистом, ему хотелось запомнить это чувство утраты и тоски, которое осталось после смерти Гермионы, хотелось вспомнить ее с той болезненной ясностью, с какой вспоминают только умерших. Гарри помнил, как она была три дня назад на Гриммо. Джеймс лягнул мать в подбородок, пытаясь перебраться на руки к любимой тете, и Грейнджер, которая так и осталась Грейнджер, со смехом обнимала его, позволяя дергать себя за волосы и нос. Тогда ни Гарри, ни Джинни, ни Рон с Падмой — никто не предполагал, что уже через сутки Гермиону найдут мертвой на полу собственной спальни. В ее руке был маленький пузырек, на котором ее почерком были выведены три страшных, жутких слова: «Зелье безболезненной смерти». Ее нашел Невилл, которого отправили привезти ее на торжество в Нору, куда она опаздывала, вот только вернулся он один, посеревший и покачивающийся, и долго вокруг него суетились Молли и Флер, пытаясь понять, что случилось, прежде чем в комнату вошел Джордж. Он был привычно молчаливый, такой, каким был с самой смерти брата, однако что-то неуловимо поменялось в нем, как только он увидел полубессознательного Невилла у камина. Мужчина протолкался к нему, и, оттеснив маму, крепко схватил Долгопупса за плечи и встряхнул, приводя в чувства. Все остолбенели. Никто не ожидал от него, что он будет столь решителен, столь настойчив, столь эмоционален, однако Джордж сейчас весь подобрался, тихо, но от этого не менее резко спрашивая друга: — Скажи, что с ней все нормально, — в молчании комнаты его голос звенел лопнувшей струной. Несчастный профессор, кажется, пришел в себя, потому что окинул присутствующих уже осознанным взглядом, и его нижняя губа задрожала. После войны Невилл стал бояться смертей. — О, Джордж… — он закрыл лицо руками, и близнец побледнел так, что на худом лице стали видны синеватые ниточки вен, и прежде, чем кто-то успел что-то понять, трансгрессировал. Он вернулся через пять минут, в течение которых Долгопупс молчал, раскачиваясь из стороны в сторону. Уизли держал на руках безжизненное тело девушки, завернутое в темную мужскую мантию. По его щекам катились слезы, которых никто не видел вот уже шесть лет. Из рук Полумны выпал бокал, и красное вино залило белый ковер, лежавший на полу. — Гермиона! — Чарли и Рон бросились к брату, который опустился прямо на пол, бережно прижимая к себе труп, кажется, Молли и Джинни закричали, а маленький Джеймс плакал, но Гарри все стоял на месте, словно парализованный. Он глядел на Джорджа, который плакал и укачивал в руках Гермиону, вернее, то, что было ей раньше, а в его голове почему-то мысли собирались вместе непозволительно долго. Почему-то вспомнилось Рождество шестого курса, когда Гермиона куталась в мантию Фреда, стоя ранним утром на крыльце. Тогда она впервые сказала Гарри про войну, про то, что скоро все изменится. Поттер прислонился к каминной полке, наклонив голову вбок, задумчиво нахмурил брови. Где-то он уже видел такую сцену… Где? Он укусил себя за верхнюю губу, вспоминая, и вдруг мысли ускорились, со страшной скоростью наполняя его голову, убивая апатию и отстраненность, возвращая в реальность. Он видел это в Омуте Памяти, в воспоминаниях Снейпа, когда тот укачивал его мать. Да?.. Нет! Он видел это в Большом зале в школе, когда Гермиона плакала, укачивая Фреда, который безжизненно смотрел в потолок над ее ухом, а она плакала и пела ему какую-то колыбельную, даже не прося очнуться. Она была единственной, кого Джордж тогда подпустил к брату. Гарри почувствовал, как в его груди что-то со звоном трескается.

***

Треснуло. Разлетелось на осколки, оставляя пустоту и сплошное страшное черное ни-че-го. Он не плакал на допросе в Министерстве, не плакал на заседании в Визенгамоте, не плакал на похоронах. Он сжимал руку Джинни, обнимал Падму, сжимал в объятьях Рона. Но он не плакал. Кажется, он окаменел. Но когда Джордж коснулся губами белого лба, когда в последний раз судорожно сжал руку Гермионы, когда отошел, не оборачиваясь, вот тогда в вакуум, оставшийся от того места, которое раньше занимала в его груди Гермиона, в эту зияющую дыру хлынуло горе, заставляющее колени подогнуться и дыхание сбиться. Гарри плакал, рыдал, содрогался и судорожно вдыхал ртом воздух, сидя на полу у рабочего стола Гермионы в ее кабинете, вчитываясь в глупые бумажки, которые составляли ее ежедневную рутину, которые не имели никакого смысла, никакой ценности, кроме того, что были написаны ее пером. Он беспомощно взмахнул рукой, нечаянно переворачивая ящик, стоящий на углу стола. Новые бумаги, лежавшие в нем, рассыпались по полу, и внезапно взгляд Гарри, затуманенный слезами, зацепился за что-то, что было прямо перед ним. Он с трудом сфокусировал взгляд и все равно не сразу понял, что именно привлекло его внимание, а потом увидел. Его собственное имя. «Не плачь, Гарри.» Он подполз ближе, вытаскивая листок из кучи других, и, всхлипывая, стал вчитываться в строки, написанные зелеными чернилами на желтоватом пергаменте. «Я знаю, что ты сейчас плачешь. Я слишком хорошо знаю тебя, мой милый Гарри. Прости меня, если сможешь, ладно? Если есть сейчас что-то такое, чего я еще хочу в этом мире, то только того, чтобы ты простил меня и не злился, не винил себя. Ты тут не при чем. Я боролась восемь лет, я боролась до тех пор, пока могла, но я так устала, Гарри… Я очень устала. Я так и не смогла найти новые причины жить, новый смысл, и я чувствую, как умираю каждый раз, когда оказываюсь в комнате одна. Не стоит говорить, что ты виноват хотя бы потому, что упустил момент, когда я сломалась. Это не так. Ты одно из моих лучших воспоминаний, Гарри. Передай мои письма Рону, Джинни, Джорджу, мистеру и миссис Уизли, Невиллу и остальным, ладно? Мне кажется, что я исписала сотни листов, признаваясь в любви каждому и каждой, вот только даже эти метры свитков никогда не смогут восполнить в моем сердце ту дыру, которая в нем горит. Я не прошу тебя не читать эти письма, я сама знаю, что ты не будешь этого делать. Только ты попроси Рона не называть ребенка, если это будет девочка, в честь меня, хорошо? Есть умершие, которым лучше оставаться умершими, Гарри. Если бы только я могла, я бы с радостью отдала свою жизнь другому, но разве это возможно? Вряд ли. Точно невозможно, уж мне-то не знать. Я изучила все способы, какие нашла. Их нет.» Письмо было длинным, и Гарри кулаком утирал слезы, читая строчки, которые становились все торопливее и торопливее. Гермиона говорила и говорила, рассказывала о том, как она скучает по их приключениям, как хочет снова оказаться в палаточном лагере на Чемпионате мира, как скучает по их тихим вечерам в девяносто седьмом, как гордится двумя мальчиками, которые одолели горного тролля. Гарри улыбался сквозь слезы, и знал, что его лучшая подруга тоже плакала, улыбаясь, когда писала это. «У меня есть к тебе последняя просьба, Гарри. Пожалуйста, возьми фальшивый галеон в верхнем ящике моего стола, возьми Рона, и вытащи галеон из обертки. Это портал. Он отнесет вас в одно место, особенное для меня. Ты сразу поймешь, почему, я обещаю. Просто вы с Роном должны знать, почему я ухожу. Не нужно, чтобы кто-то, кроме вас, видел и знал это, только вы и Джордж. А он и так знает. Когда вы вернетесь, отдай галеон ему. Он принадлежит ему по праву. Всегда твоя, Мальчик-Который-Дарит-Жизнь, и с тобой. Гермиона Джин Грейнджер»

***

Лес расступился, открывая мракоборцам небольшое блестящее озеро, по воде которого стелился серебристый туман. Гарри обошел его по кромке, стараясь ступать тише, но все равно их шаги эхом раздавались в тишине, которая висела между деревьев. Он никогда не слышал такой тишины в лесу: не было слышно ни шелеста листвы, ни скрипа стволов, ни пения птиц. Скрип замерзших листьев под подошвами ботинок отдавался эхом, гулко перекатываясь и уносясь вдаль. Странное место… Тонкие ветви неизвестного кустарника раздвинулись, пропуская друзей на огромную поляну, которую черной стеной скрывал лес. Они зажмурились, закрывая глаза, потому что после сумрака чащи яркий свет поляны просто ослепил их, дезориентируя. Гарри отнял руку от глаз, и с удивлением увидел, как к нему несется белая сова, радостно кружа вокруг и безмолвно крича. — Что это за место? — услышал он за спиной пораженный голос Рона и резко вздохнул, только сейчас осознав, что почему-то задержал дыхание. Он протянул руку вверх, и сова уселась ему на предплечье, как это не раз делала Букля. Поттер покачнулся, потому что, словно в Омуте, увидел самого себя, пятнадцатилетнего мальчишку, который улыбался одобрительно кивая. — Это патронусы, Рон… — сова ласково потерлась головой о руку мужчины, и он снова увидел себя, стоящего напротив каких-то семикурсников со Слизерина. — Колин мой друг, и я никому не позволю обижать его, понятно? Отвалите от него. Это было на четвертом курсе, когда к Колину Криви пристали какие-то отморозки, дразня за то, что тот слишком предан Поттеру и слишком верит в его победу в Турнире, а Гарри вступился за мальчика. — Сюда уходят патронусы после смерти, Гарри, — услышал он надтреснутый голос Уизли, стоявшего за его спиной. — Чей это? Чья сова? — Колина, — отозвался Поттер, глядя на Джек-рассел-терьера, который весело вилял хвостом, бегая вокруг ног Рона. — А это..? — Лаванды, — коротко бросил Рон, поглаживая по голове собаку. — Ее воспоминание — это наш первый поцелуй, Гарри. Он опустился на землю рядом, поглаживая собаку, которая радостно прыгала, тыкаясь носом в ладони людей. Сова кружила над головой Гарри, не отлетая дальше, чем расстояние вытянутой руки. — Лучшее воспоминание Колина — когда я назвал его своим другом. Боже… — он закрыл лицо руками, только сейчас начиная понимать, как много значил для этого маленького, нелепого, но бесстрашного и верного мальчика, который и в последний бой бросился, вероятно, потому, что хотел помочь своему кумиру. — Все эти огни, все эти животные — это патронусы. Вокруг них, до куда видел глаз, были серебристые животные, стоявшие группами. Некоторые из них уже шли к людям, вероятно, пытаясь оказаться ближе к тем, кто, косвенно или нет, питал их силами. Гарри вытянул руку, касаясь призрачных животных, и перед его глазами мелькали счастливые улыбки и победы, поцелуи и объятия, родные и близкие. Величественные волки подошли ближе, склоняя голову, и мракоборцы, не сговариваясь, прикоснулись к ним ладонями. Тонкс смеялась, обнимая маленькими детскими ручками шею юноши, в котором безошибочно узнавался Сириус, а рядом смеялись Джеймс и Лили, Питер и Ремус. Тонкс впервые летела на метле, раскинув руки в стороны, а снизу ее подбадривали крики Андромеды. Тонкс обнимала Ремуса. Тонкс целовала Ремуса. Ремус сбивчиво объяснялся ей в чувствах. Тонкс прижимала к груди голову мужа, смеясь и плача, радуясь, что он жив. Тонкс держала на руках их сына. Ремус стоял посреди спальни, опустив голову и готовясь уйти, потому что никто и никогда не захочет дружить с монстром, но маленький пухлый мальчик, Питер Петтигрю, сорвался с места, хватая его за плечи и обнимая, а следом за ним к Ремусу бросились и Джеймс с Сириусом. Ремус стоял, глядя на величественного оленя, который красовался перед ним, гарцуя туда-сюда. Ремус с Сириусом ели шоколад и пили виски, сидя на полу в комнате, смеясь над чем-то. Ремус и Питер прятались за углом коридора, глядя, как Джеймс Поттер, смущаясь, что-то говорит Лили Эванс, а та в ответ обнимает его, целуя. Ремус толкал друга в спину, отправляя его к алтарю. Ремус держал на руках малыша-Гарри, поднимая его над головой. Ремус обнимал Сириуса, худого и грязного Сириуса, стоящего в Визжащей Хижине, и с трудом скрывал слезы, выступающие на глазах. Тонкс робко прижималась к его груди, шепча что-то на ухо. Ремус и Сириус сидели на ночной кухне Гриммо, ели шоколад, пили виски и смеялись. Ремус целовал Тонкс, счастливую и улыбающуюся Тонкс. Ремус смотрел на изменившийся патронус Тонкс. Ремус вел ее к алтарю, прижимал к груди их ребенка. Гарри не понял, когда начал плакать, вот только слезы катились по его щекам, стекая за воротник. Олень, лань, пес и крыса стояли тут же, ласково глядя на него, более мудрые, более честные, более прямые, чем люди. Еще одна лань, стоящая поодаль, кивнула Гарри, и он кивнул ей в ответ. Он уже давно не держал зла на Северуса Снейпа, и он улыбнулся, когда увидел, как патронус бывшего учителя подошел к патронусам отца и матери, вставая рядом. Не нужно было смотреть, чтобы узнать, кто был в лучших воспоминаниях Снейпа.

***

Гарри и Рон не знали, сколько прошло времени, когда вдруг вокруг них закружилась маленькая серебристая выдра, и высохшие было слезы снова потекли по щекам обоих. «Прикоснитесь ко мне, Гарри, Рон, ну же!» Ладони коснулись холки зверька, и внезапно он рассыпался искрами, и на его месте возникла Гермиона: в старом свитере с буквой F на груди, в поношенных джинсах и с небрежным пучком на голове. Такой, какой она была в Рождество шестого курса. Она смущенно улыбнулась, протягивая руки к друзьям. — Привет, мальчики, — в ее голосе сквозила нежность. Из горла Рона непроизвольно вырвались рыдания, и он зажал себе рукой рот, чтобы сдержать их. — Ну же, я ведь просила вас не плакать, — она грустно улыбнулась. — Почему… — Гарри не договорил вопрос, и девушка закусила губу, как всегда делала, когда не знала с чего начать. — Долгая история. Пожалуй, лучше вам самим увидеть, — она протянула руку куда-то вбок, и ее перехватили такие же серебристые пальцы, сжимая. Фред Уизли, такой же молодой, взлохмаченный, как и десять лет назад, он с улыбкой смотрел на брата и друга, прижимая к груди Гермиону. Плечом к плечу с ним стоял Джордж, весело подмигивая. — Фред?.. — Рон не сдержался и снова всхлипнул, глядя на близнецов. — Джордж?.. — Привет, малыш Ронни, — весело ухмыльнулся ему Джордж. — Как ты поживаешь? — Но ты же жив! — вскричал Гарри, делая шаг вперед, вглядываясь в призрачные лица трех молодых людей перед собой. — Что ты тогда делаешь здесь? — Мы не люди и не призраки, Гарри, — мягко сказала Гермиона, крепче прижимаясь к груди Уизли. — Мы — лишь счастливые воспоминания. Все то светлое и доброе, что есть в людях. Помнишь, Полумна рассказывала нам про это место, это то, куда уходят мертвые патронусы. Ты можешь говорить с нами и видеть то, что видим мы, но ты никогда не сможешь прикоснуться к нам, увести отсюда. — Джордж не может вызвать патронуса с того дня, как оказался здесь, — продолжил Фред, — и поэтому он здесь, со мной. С нами. — Почему мы видим вас людьми, но не можем увидеть остальных? — тихо спросил Гарри, переводя взгляд с одного лица на другое. Ему хотелось запомнить их такими: молодыми, счастливыми. Почти-живыми. — Потому что у нас с вами одни и те же счастливые воспоминания, Гарри, — Гермиона снова печально улыбнулась. — Как и у меня с Фредом. — Ты любишь его, — Рон не спрашивал, утверждал. Он засунул руки в карманы, наклонив голову в бок, с видом человека, который наконец-то проник в самую суть большой тайны, и Фред просто кивнул в ответ. — Мы встречались полгода, пока мы с вами не ушли за крестражами, — Гермиона запрокинула голову, глядя на возлюбленного. — Я нашла это место через десять месяцев после того, как Фреда не стало. Я часто бывала здесь. Он просил меня вернуться к реальной жизни, но разве я могла… — Как же ты нашла его? — Меня привел мой патронус. Только через десять месяцев после Битвы я смогла его впервые вызвать. Гарри глядел на Гермиону, на женщину, которую только вчера они похоронили, на Фреда и Джорджа Уизли, один из которых был жив, но обречен на несчастливую жизнь без брата, и думал, что, в сущности, все они были лишь сломленными патронусами, которые цеплялись за прошлое счастье и изо всех сил старались получить новые воспоминания, которые помогли бы им держаться на плаву. Он нахмурился, глядя на серебристые тени друзей, но Фред вдруг улыбнулся солнечно и светло: — Не нужно, Поттер. Теперь, когда мы все вместе, когда со мной и Джорджи, и Герм, теперь мы счастливы. Не нужно сожалеть. Гермиона положила руку на плечо Гарри, и он увидел двух мальчиков, взъерошенных и счастливых, обнимающих девочку, которая вбежала в Большой зал, улыбаясь, увидел их троих, лежащих на траве у Озера, увидел, как они сидят в гостиной факультета, играя в шахматы. Она отняла руку, и Поттер улыбнулся, понимая его без слов. Эти воспоминания для вызова патронуса, его воспоминания были теми же самыми. Гарри и Гермиона обернулись и увидели Рона, которого приобнимали близнецы. Все трое улыбались, видя одни и те же картины, связывающие всех трех братьев. — Гарри, не вини себя, ладно? Я слишком сильно любила Фреда, чтобы жить без него, он лучшее, что было в моей жизни. Ну, и вы, разумеется, — она весело улыбнулась, вызывая тень улыбки и у друга. — Я знаю, что вам будет тяжело пережить мою смерть, но не нужно корить себя Гарри: я люблю тебя, Фред и Джордж любят тебя, здесь столько людей, которые души в тебе не чаят! А там, по ту сторону, ещё больше. Будь сильным, Гарри. Мы всегда за твоей спиной, даже если ты не видишь нас. — О, Гермиона!..

***

Рон и Гарри переместились в парк неподалеку от дома подруги и долго молчали, шагая бок о бок по темным аллеям. Они вспоминали поляну в странном лесу, патронусы их друзей и близких, призрачные фигуры Гермионы и близнецов, которые улыбались, глядя им вслед, когда они уходили. Галеон, портал в удивительное место, жег карман Гарри. — Ты знал, что они были вместе? — задумчиво спросил Уизли, доставая из кармана сигареты и закуривая. Он редко курил, но сейчас Поттер даже не стал привычно кривиться, а только протянул руку, прося дать затянуться и ему. — Нет. Но мне стоило догадаться. А ты? — Лишь знал, что у нее кто-то есть, но не более того, — покачал головой Рон, обратно принимая из рук друга сигарету и снова затягиваясь. — Думаю, знал Джордж, мне всегда казалось, что их объединяет что-то большее, чем просто дружба. Я лишь надеюсь, что сейчас они действительно счастливы там, вместе. — Я тоже, — вздохнул Гарри, засовывая руки в карманы брюк. — Пойдешь со мной утром к Джорджу? Надо отдать ему портал, он действительно принадлежит ему.

***

Там, где не светит ни луна, ни солнце, все равно всегда светло, как днем, потому что тысячи и десятки тысяч патронусов ежесекундно освещают поляну, спрятанную в лесу, которого нет. На этой поляне сотни счастливых воспоминаний встречаются, летя навстречу друг другу, находя те минуты счастья, которые уже никогда не испытают живые. Здесь грустный юноша с крючковатым носом улыбается рыжей девушке, а ее муж стоит рядом с тремя такими же молодыми, как и он, парнями, которые еще не знают ни клеветы, ни предательства, ни утраты. Здесь молодой человек со светлыми глазами, еще без бороды и очков, стоит подле своих брата и сестры, светло улыбаясь другу, который еще не стал одним из самых страшных магов двадцатого века. Здесь девушка-метаморф прижимается к человеку, которого любит всем своим огромным сердцем. Здесь кудрявая девочка в мужском свитере улыбается человеку, которого любит больше всего на свете, и он отвечает ей такой же улыбкой, крепко сжимая ее руку, а рядом с ними, плечом к плечу с братом и подругой, стоит еще один парень, который еще жив, но, на самом деле, ни на секунду не расставался со своим близнецом…