Покуда мы будем жить. Сейчас и в вечности

Гермиона вообще была очень эмоциональной девочкой, очень живой, причем была такой сколько Фред ее помнил, даже когда прятала свои переживания, улыбки и слезы за стопками книг, раз за разом скрывая себя за маской всезнайки. То, что она очень чувствительная и нежная, он понял, кажется, раньше всех своих остальных братьев, когда они с Джорджем однажды застали ее плачущей в гостиной из-за слов придурка-Рона. Это был ее первый курс, и, пока Джордж наглядно объяснял младшему брату, что он был не прав, Фред сидел на полу перед креслом девочки, пытаясь рассмешить ее и поднять настроение. Он показывал ей фокусы со взрыв-колодой, и, хотя получалось у него очень и очень плохо, в конце концов Грейнджер все-таки осторожно улыбнулась, а затем и вовсе рассмеялась, и тогда близнецу было совсем неважно, что он весь был в копоти, потому что он смог успокоить эту малышку и вернуть ей веру в людей и во все рыжее. В конце концов, он был братом Ронни и должен был отвечать за него. Когда Гермиона стала другом Гарри и Рона, близнецы стали чаще видеться и общаться с ней. Она хмурилась на их проказы, подпрыгивала, когда они подкрадывались сзади, забавно сводила бровки к переносице, пытаясь различить их, и весело смеялась над их шутками. Конечно, теми, которые считала приемлемыми, потому что Грейнджер была очень придирчива к темам, которые выбирали для острот Фред и Джордж. И тем не менее, они все равно давали друг другу тихое «пять», когда им удавалось вызвать ее улыбку: вечно серьезная и собранная студентка становилась обычной девчонкой, которая прыскала в кулак от фарсовых миниатюр, и это было здорово. Братьям нравилось ощущение всесильности, которое обычно еще долго не покидало их после того, как они преуспевали в том, чтобы рассмешить подругу. Летом перед шестым курсом, когда все Уизли и иже с ними были на Чемпионате, Гермиона была уже не той маленькой лохматой девочкой, что раньше, а почти настоящей девушкой. И именно тогда она совершила невозможное. Поздно вечером, когда вся молодежь сидела на полу в шатре кругом, играя в какую-то карточную игру, она с напускной насмешливостью бросила Рону: — О, кажется, Джордж тебя обыграл! — она сказала это так просто, что обоим близнецам сразу стало ясно: она не гадала, кто из них только что забрал три четверти карт у младшего брата. — Откуда ты знаешь, что это Джордж? Может, это Фред! — вступился уязвленный Рон, вот только замолчал, наткнувшись взглядом на вытянувшиеся лица обоих. — Погоди, как ты угадала? — Я не угадывала, Рональд, я просто отлично знаю, кто из них есть кто, — слегка высокомерно ответила гриффиндорка, подбирая ноги, однако больше на расспросы и слова не ответила, как ни пытались все узнать секрет, как различить между собой парней. Не смогли узнать они этого и позже, но, факт был фактом, Гермиона отлично умела различать братьев. Уже много позже, когда был объявлен Турнир, она раз за разом предостерегала Джорджа и Фреда от безумной идеи нарушить возрастное ограничение, при помощи какого-нибудь трюка обманув Кубок, каждый раз находя новые и новые аргументы. Джорджи участвовал в первых десяти или пятнадцати спорах, а потом бессильно поднял руки, отдавая все в руки брата, надеясь, что хоть он сможет отбить у назойливой девочки желание им помешать реализовать мечту. Баталия развернулась масштабная, и, кажется, даже Виктор Крам оценил ее, потому что однажды, во время одного из споров, он оказался в числе зрителей, наблюдавших за гриффиндорцами. — Говорю тебе, Грейнджер, это безопасно! Мы все всегда тестируем перед использованием, — втолковывал Гермионе Фред, совсем не обращая внимание на окружающую их толпу. — Ага, действительно, это же намного лучше, покалечиться во время испытаний. Да ты гений, Фредерик! — Боже, не начинай, мы уже уже говорили об этом, — простонал он. — Все нормально. Что тебе так не нравится в идее того, чтобы мы участвовали в Турнире? — А ты не думал, — язвительно ввинтила девушка, уперев руки в бока, — что Кубок все равно выберет только одного из вас, а? — Не-а, — обезоруживающе улыбнулся Фред, — мы же близнецы. Магия такого рода на нас в принципе отдыхает, и, даже если ты права, ну и пусть! Уже не будем же мы с Форджем ругаться из-за этого, право. Выиграет один из нас — это будет наша общая победа. Мы же непобедимы! — В том-то и дело, — в голосе явственно чувствовалась мольба. — Вместе вы всесильны, но когда вы порознь вы уязвимы! Это… это как если бы я пошла в Тайную Комнату с одним только учебником Истории Магии, понимаешь?! — Неужто ты волнуешься за нас? — ехидно спросил Уизли, стараясь обойти ее аргумент, который пока крыть было нечем. — Конечно! — жарко воскликнула она. — Вы мои друзья, я люблю вас и беспокоюсь о вас! Она любила их. Любила Фреда и Джорджа, своих друзей, и открыто, на весь Хогвартс, сказала это. Виктор Крам почему-то резко развернулся, уходя. Позже Гермиона часто говорила, что любит кого-то. Что любит Гарри, но только как друга, что Рита Скитер, конечно, проигнорировала. Что любит Рона, тоже как друга, и поэтому не хочет с ним ссориться, даже если он продолжит ее обзывать за то, что она пошла на бал с другим. Что любит малыша Денниса, ведь он часть факультета, и поэтому ему не стоит плакать в одиночестве в уголке гостиной от того, что старший брат ушел без него с друзьями на квиддичное поле. Что любит Перси несмотря на то, что он говнюк и козел, и что близнецам не нужно держать на него зла, ведь каждый иногда ошибается. Что любит Джинни, просто так. Что любит родителей и мистера с миссис Уизли. Что любит Макгонагалл, Дамблдора и даже изредка Снейпа. Что была влюблена в Крама, и не стыдится этого. Что любит Полумну, хотя она, конечно, очень странная. Что любит Лаванду и Парвати, но исключительно, когда их нет в комнате или когда они спят. Наверное, она и раньше говорила, что любит кого-то, но только с того случая перед Турниром Фред стал замечать это. Она говорила об этом как о чем-то само собой разумеющемся, и это было поразительно. Кажется, ничье сердце не могло вместить в себя столько чувств, вот только Гермиона всегда была исключением из правил. Она часто говорила, что любит его: как гриффиндорца, как часть семьи Уизли, как одного из своих друзей, как члена Отряда Дамблдора, как одного из близнецов, но она никогда не говорила, что любит именно его, Фреда Уизли. Сначала это его ничуть не трогало, ему и не хотелось становиться чем-то больше, чем частью его с братом вечного дуэта, однако с годами внутри него появлялась все большая и большая потребность, чтобы она любила именно его. Сначала как друга, после — как одного из самых близких людей, потом… Объяснение в чувствах вышло неловким и смазанным. Он запинался, краснел, смущался, но Гермиона не торопила его и не мешала, слушая сбивчивую речь о его влюбленности в нее, закончившуюся еще более неловким, чем все сказанное раньше, предложением встречаться. Она просто улыбнулась, кивнув, и твердо ответила ему: — Да, Фред, хорошо. Это случилось в Рождество ее шестого курса. А потом все перемешалось, переменилось, и юноша чуть было не упустил ее в водовороте событий и кошмаров. Он едва успел выцепить ее из толпы, прежде чем она вместе с Гарри и Ронни перенеслась черт знает куда. — Я люблю тебя, — прошептал он ей, сжимая в объятиях, не решаясь отпустить туда, где ей каждую секунду будет грозить опасность. Но он должен был отпустить, он знал это. — Береги себя, ладно? — она выскользнула, мазнув поцелуем по его щеке, и исчезла на долгие месяцы, в течение которых он каждый день засыпал, крепко зажав в руке палочку. Было бы красиво сказать, что не было ни секунды, когда он не думал о ней, вот только это было бы ложью. Конечно, он не забывал о Гермионе. Конечно, он надеялся, что она где-то сейчас слушает их передачу, что она жива и невредима, что скотина-Ронни не заставляет ее плакать, вот только и других забот у Фреда было полно. Они с Джорджем и Ли ежедневно помогали маглорожденным бежать и прятаться, вели эфир, искали пропавших и старались устроить небольшие диверсии группам пожирателей, они ежедневно рисковали собой, прикрывая друг друга, и все равно они были в куда лучших условиях, чем Золотое Трио, занятое борьбой за всех сразу. Фред не успел сказать ей, что любит, когда увидел в Выручай-комнате. Она была чумазая и серьезная, но все равно очень счастливая. Она буквально повисла на шее Джинни, обняла Невилла, обменялась улыбками с Симусом и Дином. А потом вместе с Роном и Гарри снова исчезла, и в этот раз Уизли не успел поймать ее за руку, хоть на секунду насладиться ею. Джордж сочувственно положил ему ладонь на плечо. Много после, в Норе, когда Фред проходил курс интенсивной терапии, Фордж говорил ему, что Гермиона плакала над его телом, что лично чуть не убила Кингсли, когда тот отказался отправлять во время перемирия юношу в Мунго, что она часами сидела у его кровати и шептала, как любит. Фред улыбался, вот только, если она и говорила это у его постели, больше она не планировала этого делать. Она улыбалась ему, обнимала, говорила, что ей нравится его цвет глаз и его веснушки, шутливо била его в плечо в ответ на его признания, крайне смущаясь, вот только сама никогда не говорила, что любит. И если поначалу парню это было и не нужно, со временем он все больше и больше думал об этом. Они жили вместе уже год, когда однажды за ужином у Кингсли во вторую годовщину победы он услышал, как Лаванда уже-почти-Уизли сочувственно прошептала Парвати Патил на ухо: — Она все еще сохнет по Рону, представляешь? Бедная! — Ты жалеешь ее? Он же твой жених! — удивленно округлила глаза ее подруга. — Ну да, посуди сама: Бон-Бон любит меня, а Грейнджер и не говорит ему, что все еще питает чувства! Как это грустно… Если бы только она могла забыть его и двигаться дальше… — Это просто нечестно по отношению к Фреду, что она так использует его, забываясь в нем после того, как у нее ничего не получилось с Роном, — сердито заявила Падма, подключаясь к разговору. — Он же ее правда любит! — Да, — печально вздохнула ее сестра. — Бедненькие… Фред ушел, так и не показав, что слышал этот разговор. Но с того дня червячок сомнений не переставал грызть его: он доверяет Гермионе и знал, что она никогда бы не использовала его, однако кто знает, может она и правда неосознанно заменяла им, Фредом, Рона? Может, она и правда любила его младшего братишку, но, слишком верная своим принципам, не смела признаться в этом даже самой себе? Возможно, именно поэтому она никогда не говорила Фреду, что любит именно его? Он знал, что каждое ее признание было искренним. Прошло около двух месяцев, когда за обычным ужином в их маленькой квартирке он все-таки решился задать вопрос, который мучил его. — Герм, ты любишь меня? — она замерла, отложила приборы, а затем настороженно уставилась на своего молодого человека. — Только не говори, что ты снова что-то взорвал и испортил мои документы, — она вся напряглась, и Фред мысленно хлопнул себя по лбу. — Нет, — замотал он головой. — Я ничего не взорвал, мне хватило того раза. — Значит, ты хочешь снова уехать за какими-то редкими растениями в Чехию? — Гермиона наклонила голову, все еще с подозрением глядя на Уизли. — Да нет! — Тогда где подвох? — она поджала губы, лихорадочно соображая. — Нет никакого подвоха, — он побежденно вздохнул, понимая, что, кажется, был прав в своих опасениях, и поспешно перевел тему. Он чувствовал себя тряпкой, но, даже зная, что Гермиона просто закрывает им дыру в своем сердце, все равно не мог отказаться от нее. — Очень вкусные помидоры. Нужно будет купить такие в пятницу, можно будет сделать пиццу, что скажешь? — Да, хорошая идея, — она солнечно улыбнулась в ответ. — Можем позвать Гарри, Рона, Джорджа и их плюс три. Эй, я что-то не то сказала? — она подскочила, бросаясь к нему, вероятно, настолько он изменился в лице. — Нет, ничего. Просто… Формулировка странная, «плюс три»… — А, ясно… — она отступила, нахмурившись, словно почувствовала, что он не хочет что-либо говорить. Она молча мыла посуду, он убирал продукты в маггловский холодильник, и все-таки впервые между ними сквозила напряженность. — Ты во сколько завтра уедешь? — спросил Фред Гермиону тогда, когда они уже ложились спать. — Рано, ты еще вряд ли проснешься, соня, — улыбнулась она. — Представляешь, шеф мне сказал, что, если я не поеду, он уволит меня. Вот же козел, скажи? — Да, — согласился Фред, перекатываясь и приобнимая ее. — Я бы хотел, чтобы ты осталась. Завтра у нас с Джорджем презентация тех птичек, с которыми ты так помогла, так что… — Я знаю, — с сожалением отозвалась она. — Я правда не могу не ехать, ты же знаешь, как дорога мне эта работа. Прости… Наутро Фред проснулся от хлопка входной двери. На столе стоял завтрак, прикрытый фольгой, и торопливая записка косым почерком, желающая хорошего дня. Рожица в нижнем углу улыбалась, подмигивала, показывала язык и смеялась. Он тяжело вздохнул, зарываясь пальцами в волосы, и твердо решил, что вечером поговорит с Джорджем. Ему нужен был совет, впервые в жизни он не знал, что ему делать. Но поговорить с Джорджем не удалось: едва они открыли магазин, как в конце улицы прогремел взрыв. Запах дыма, пороха, гари и крови вместе с ветром разносился, донося и до «Вредилок» тошнотворный аромат смерти. — Так, все внутрь! — завопил Фред, загоняя в магазин всех малышей и их родителей, которые столпились на улице. — Быстрее, быстрее! В укрытие! Все, кто может колдовать, помогите наложить на магазин защитные заклинания, скорее! Где-то испуганно плакала девочка, бледные дети жались друг другу, какой-то перепуганный старшекурсник в футболке с изображением Ринго Стара пытался наложить защитные чары на окна. Джордж вместе со взрослыми баррикадировал вход. У Фреда засосало под ложечкой, ему вспомнилась Гермиона, его родная, милая, добрая Гермиона, и где-то внутри отчаянно закричал какой-то тоненький голосок, отказывающийся умирать. Фред подобрался, магией приказывая куклам и манекенам встать, до последнего защищая детей, нашедших убежище здесь. Оставив малышей с тем парнем в футболке, он побежал вниз, собираясь до последнего прикрывать Джорджа, как много раз делал во время войны. В конце концов, Грейнджер как всегда была права: только вдвоем они были неуязвимы, а по отдельности… Бой закончился, так и не успев начаться. Послышались хлопки трансгрессии, чьи-то крики, где-то около кафе в середине улицы засверкали заклинания, а после все стихло. Мракоборцы, прибывшие по сигналу тревоги, обезоружили горстку нападавших, а затем наложили щит против трансгрессии, обязав всех совершеннолетних магов проходить нудную и, в целом, абсолютно бессмысленную процедуру допроса. Он вернулся домой вечером. Усталый, опустошенный — больше всего на свете ему хотелось сейчас лечь на их с Гермионой кровать, обнять ее, сонную, разворачивая к себе, и лежать, не шевелясь. Сегодня погибло семеро человек, трое — маленькие дети. Нападений на Косой переулок не было с самой войны, поэтому мракоборцы оцепили его, не выпуская и не впуская никого, даже Гарри Поттера, который примчался, как только узнал о случившемся. В конце концов он был вынужден уйти, так и не узнав ничего о судьбе друзей. Поэтому Джордж, добрая душа, согласился один отправиться в Нору успокаивать маму и остальных, посоветовав брату ехать домой к девушке, ведь она, конечно, тоже волнуется и переживает. О, добрый, славный Джордж! Откуда ему было знать, что Гермиона еще утром уехала в Глазго… Квартира встретила его сумраком. Не включая свет Фред снял ботинки, повесил куртку на крючок и проигнорировав ванную отправился прямиком в спальню, надеясь тотчас же забыться сном, однако он замер, потому что из гостиной, которая была уже давно наполовину переоборудована под домашнюю лабораторию, лился мягкий желтоватый свет. Парень осторожно приоткрыл дверь, держа наготове палочку, но замер, увидев вместо незваного гостя Гермиону, которая сидела прямо на полу к нему спиной. Она была в том же дорожном костюме, что и утром, но волосы выбились из прически и водопадом падали ей на плечи. Она прижимала к груди что-то небольшое, темно-зеленого цвета, шепча: — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Фред был настолько ошарашен этой картиной, несвойственной даже для нее, импульсивной эмоциональной девочки, что обмер. Со стуком его палочка упала на пол, закатываясь под диван. Однако даже этот тихий звук удара, даже он не утаился от Грейнджер. Она резко повернулась, бледная и заплаканная, и вскочила, бросаясь на шею к парню, два раза поскальзываясь и чуть не падая. Он рефлекторно поймал ее, обнимая, но она на этот раз даже не думала утихать на его груди, как это делала обычно, и лихорадочно целовала его в шею, линию подбородка, щеки, губы — везде, куда только могла дотянуться. — Фред, боже мой, Фред… — она смотрела на него, снова плача, и в ее взгляде было такое облегчение, что он говорил гораздо лучше слов. — Тише, тише, успокойся. Я здесь. Что случилось? — он нежно гладил ее волосы, прижимаясь губами к пробору, и она обхватила его, сжимая с такой силой, какую было трудно предположить исходя из параметров девушки. — Я приехала, когда узнала, что на Косой Переулок напали, я тут же вернулась, внутрь никого не пускали! Гарри не знал ничего, знал только, что семь погибших, а в Аврорате сказали, что один из них — брат пострадавшего, который сейчас в Мунго… Боже, Фред, я так испугалась… — она потянулась ближе, и только сейчас Уизли понял, что ее действительно трясет. Глянув поверх ее головы, он увидел, что так судорожно она сжимала в руках, сидя на полу: это была его собственная футболка. Гермиона бросила свою поездку, за что ее наверняка уволят, и все это потому, что он, Фред, был в опасности. Его девочка выбрала его. Он замер, погрузившись в собственные мысли, и чуть было не пропустил то самое, самое важное. — … так люблю тебя! — он отстранился, пробуя слова на вкус. — Повтори, — тихо попросил он, и она рассмеялась сквозь слезы. — Люблю тебя. Так люблю, как никого и никогда не любила, так, что в груди жжет и что плакать хочется. Господи, как я испугалась… — Ты никогда не говорила, — рассеянно сообщил Фред, рукой касаясь ее щеки. — Разве это не было очевидно? Разве стала бы я встречаться с тобой, если бы не любила? Разве бы переехала жить к тебе, разве позволяла раз за разом засыпать у меня на плече, зная, что из-за этого рискую утром опоздать на работу? Разве нужно говорить, что наступил день, если он наступил, а за окном светло? Или… — она внезапно округлила глаза, все поняв. — Или ты думал, что я на самом деле не люблю тебя? — Нет, — поспешил ответить он, зная, что не врет. Он всегда знал, чувствовал, что она была только его. — Просто от тебя эти невысказанные слова звучат еще лучше. — Хочешь, я буду говорить это каждый день? — она заглянула ему в глаза, робко улыбаясь, и он подхватил ее за талию, поднимая и кружа по комнате, чудом не поскользнувшись на темно-зеленой футболке. — Больше всего на свете…