Гермиона никогда не питала иллюзий и не считала себя красавицей. У нее были слишком большие зубы, слишком непослушные волосы, слишком вздернутый нос, слишком маленькая грудь, недостаточно длинные ноги. Это она открывала и доказывала себе не раз, сначала на выпускном балу в четвертом классе еще в маггловской школе, когда ее никто не пригласил танцевать и она просидела весь вечер одна, потом в Хогвартсе, где ее никто не считал за девушку, потом раз за разом на встречах после войны. Все хорошели, расцветали, и только она оставалась все той же Гермионой, какой-то во всем или слишком, или недостаточно.
— Ты очень тощая, — высокомерно говорила Лаванда на четвертом курсе, примеряя очередное платье, которое смотрелось на ней как всегда потрясающе. — Мальчики это не любят, тебе бы подкачать попку, что ли.
Браун всегда пользовалась успехом у противоположного пола, успешно и регулярно собирая признания в любви, приглашения погулять, подарки и цветы, которые ей приносили из Хогсмида. Гермиона фыркала, раздраженно говоря друзьям, что Лаванда абсолютно безмозгла, но сама провожала ее слегка завистливым взглядом. Гермиона никогда не была популярной.
— Тебе бы стоит начать краситься, если ты теперь встречаешься с Крамом, — серьезно заявляла Джинни, крася губы бледно-розовым блеском, собираясь на свидание с однокурсником. — Он, конечно, любит тебя, но надо пытаться быть красивой, чтобы удержать парня.
Уизли была младше Гермионы на год, не сильно отличалась формами, как, например, Браун, но все равно пользовалась огромным успехом на факультете. Возможно, она действительно права и нужно начать ухаживать за собой, чтобы хотя бы чуть-чуть начать нравиться мальчикам?
— Ну пойми, у нас же в округе действительно нет ни одной симпатичной девчонки, кроме Джинни, а она моя сестра! — жаловался Рон, сидя с ней и Гарри на пригорке около Норы. — Без обид, Гермиона, ты же понимаешь...
Она понимала, и уже совсем не обижалась. В конце концов, лучше ведь такая честность, чем лживые комплименты внешности, да? Рон был ее другом и ценил ее несмотря на то, как она выглядела, но это совсем не значило, что он должен был ее считать хоть сколько-нибудь красивой.
— Вы похорошели, мисс Грейнджер, — язвительно вставлял Снейп, когда после неудачного взрыва котла Симуса мадам Помфри закрыла половину ее лица бинтами. — Новая прическа?
Бинты скрывали слезы обиды, хотя Гарри, кажется, все равно их заметил, потому что сочувствующе посмотрел на нее, поджав губы. Или, возможно, он смотрел так потому, что в душе был согласен со Снейпом, пусть и не хотел признавать это? Гермиона покрепче сжимала губы, не позволяя себе расклеиваться.
— Да ладно тебе, Гермиона, — утешал ее Невилл, когда встретил ночью в гостиной, где она тихонько плакала. — Внешность — это вообще не главное, поверь! Зато ты смелая, добрая, умная. Хочешь, я тебе тоже принесу конфеты из Сладкого Королевства, если тебе это важно?
Невилл был совершенно несчастным, почти физически испытывая боль от того, что его подруга плачет. Он был слегка нелепый, но бесконечно добрый и сочувствующий, и даже он не считал ее красивой. Хотелось одновременно расплакаться еще сильнее и улыбнуться, чтобы его хотя бы чуть-чуть успокоить. Кажется, они были в немного схожей ситуации, потому что Долгопупс тоже не пользовался особенной популярностью у девушек, но только он, видимо, гораздо меньше переживал из-за этого.
— Боже мой, какая страшная, — насмехалась Беллатриса, крутя в руках палочку, когда Гермиона задыхалась на полу после Круциатуса. — Тяжело, наверное, жить такой, да? — с притворным сочувствием интересовалась она.
Девушке хотелось ответить, что и сама Лестрейндж не красавица, что, наверное, это страшно унизительно, ползать перед Лордом на коленях, моля о ласке, но она только распахнула рот, крича от боли, когда нож вонзился в ее руку. Она краем слуха услышала истошный вопль Рона, звавшего ее, и глухие удары. Кажется, Гарри пытался выбить дверь темницы, где они были заперты.
— Ужасный шрам, — хмурилась медсестра в Мунго, где много позже, уже после войны, лежала Гермиона. — Наверное, это можно скрыть заклинанием, но я даже не знаю, что скажет мистер Уизли на это…
С возрастом Гермиона привыкла, что почти все такие разговоры и сетования женщины были пропитаны фальшью и лживым участием. Успехи Грейнджер в учебе, ее дружба с Гарри и несуществующие отношения с Роном, в которые, впрочем, верили все, даже Поттер — все это заставляло других девушек ей завидовать, и тем сильнее они радовались, находя недостатки во внешности героини Второй Магической Войны. Сил плакать от этого уже не было.
— Ты знаешь, что ты очень красивая? — шептал Фред Уизли, стоя на коленях напротив нее.
Она сидела на диване, укутавшись в плед. Неверный свет от камина в гостиной Норы играл бликами на его лице. Гермиона шумно сглотнула, отворачиваясь, с трудом сдерживая слезы. Это была злая шутка.
***
Фред знал, что с возрастом он не то чтобы хорошел. Его руки стали еще жестче от зелий, с которыми он постоянно работал и которые постоянно оставляли на пальцах ожоги, его тело было испещрено шрамами, которые остались после войны, на его груди навсегда остались следы от швов, наложенных в Мунго. Он видел и в зеркале, и на лице Джорджа, как появлялись первые морщинки на его лице, знал, что годы — это не просто слово, особенно для тех, кто подростком прошел войну. Фред знал от Рона, что Лаванда сделала себе уже пять или шесть косметических операций, пытаясь скрыть шрамы, оставленные Сивым, и все равно она всегда скрывалась в тени, когда они собирались на семейных вечерах Уизли. Он слышал, что Парвати закатывает своему мужу истерики, если он не сделает ей комплимент по поводу платья или прически. Кто-то рассказывал ему, что Анджелина, которая плотно обосновалась в Швеции, потребовала, чтобы ее команда по квиддичу предоставила ей косметолога.
Фред вообще считал, что девушки, как минимум, большинство из них, слишком старались следовать эталонам красоты. В принципе, его это не трогало, он не придавал большого значения тому, как одни женщины оценивали других, но иногда ему приходилось сдерживаться, чтобы не вспылить, когда кто-то отпускал язвительные словечки в адрес одной конкретной девушки.
Когда Фред был на шестом курсе, он довольно грубо оборвал Лаванду, которая на всю гостиную разглагольствовала о том, что фигура у Гермионы просто ужасная. Джордж тогда удивленно посмотрел на брата, однако все равно поддержал его, и больше Браун не делала выпадов в сторону отличницы факультета, хотя и поглядывала с явным презрением. И, надо отметить, Грейнджер, кажется, была согласна с мнением однокурсницы. Фред искренне не понимал, как могла она сама считать себя хоть сколько-нибудь некрасивой, несовершенной? Он любовался ею, даже тогда, когда она, бледная и исхудавшая, лежала на кровати после Битвы за Хогвартс, и уж, естественно, он не сводил с нее глаз на шестом курсе, когда Виктор Крам вел ее на Святочном Балу.
Впервые он сказал ей, что считает красивой, через год после того, как вышел из комы. Она сидела на диване, тихая и печальная, и он сам не знал, откуда набрался сил, чтобы сказать ей это. Он молчал об этом много лет, боясь и не зная, как она отреагирует на это, и был совершенно прав в своих опасениях, потому что она так и не поверила, что он говорит правду. Не поверила и в следующий раз, и в раз после следующего. А Фреду уже было нечего терять, и он говорил и говорил ей это, говорил тихо, сидя наедине, и громко, в кругу компании. Джордж понимающе хмыкал, а Гермиона сначала бледнела и мертвела, думая, что он шутит, но потом стала оттаивать. Пусть и не верила в эту очевидную истину, что она прекрасна, но смирилась, что есть в мире тот безумец, который считает, что это правда. А он и не скрывал.
***
Почти всех женщин возраст портит, с этим не мог спорить даже Фред Уизли. Гермиона каждый день придирчиво осматривала себя в зеркало, оглядывая округлившиеся щеки и бедра, которые впервые в жизни стали касаться друг друга, когда она стояла. Она поворачивалась боком, нахмурившись глядя на изменения в собственном теле.
— Господи, Гермиона, как ты располнела! У меня есть хороший диетолог, могу дать тебе его контакты, — намеренно громко говорила Лаванда на встрече выпускников. Вот только больше уголки рта Гермионы не опускались после этих слов, наоборот, она задорно улыбалась, смеясь.
— Зато грудь появилась, — парировала она, кажется, впервые в жизни отвечая на упрек в сторону ее внешности.
***
Гермиона и сама знает, что набрала за последние месяцы, вот только разве важны кому-то эти глупые стандарты красоты, если дома ее муж смотрит на нее влюбленными глазами, как и много лет назад, который нетерпеливо стирает с ее губ яркую помаду и магией удаляет тональник с лица, ворча, что эта краска ей ни к чему?
— Беременная женщина выглядит просто жутко, — кривится Джинни, находясь на предпоследнем месяце.
— А вот и не правда, — тут же хмурится Фред, вступая в спор, и, пока он доказывает сестре то, что она не права, Джордж бросает на Гермиону вопросительный взгляд. Он прекрасно знает, что есть только один человек, за которого с таким жаром может вступиться его близнец, и Гермиона Уизли незаметно кивает.
— Окажешь мне честь? — спрашивает Джордж так, чтобы никто, кроме нее, не слышал.
— Я никогда не допускала мысли, что кто-то кроме тебя может стать крестным, — также тихо отвечает она, улыбаясь. И в этот момент она правда очень красива.
