***
Живоглот скептично посмотрел на хозяйку, которая до такой степени взлохматила свои волосы, что стала похожа на ту неприятного вида женщину из газеты, которая сбежала с острова, откуда два года назад сбежал Сириус. А еще от хозяйки попахивало паникой и истерикой. Кажется, Старший Рыжий сделал что-то не то, но ведь, вроде, все было так, как обычно у людей и бывает. Нелогично вела себя почему-то только хозяйка. На всякий случай, от беды подальше, Глотик решил перебраться поспать в комнату Очкастого, потому что хозяйка сегодня не была безопасным соседством. А еще, кажется, сегодня надеяться на то, что она его покормит, было глупо, поэтому нужно было искать еду самому. Например, подластиться к Рыжему и выпросить еды. Тот вообще был добрым, пусть они и не очень ладили, и никогда не жадничал кусок колбасы или курицы, особенно после того, как Очкастый доказал ему, что та мерзкая крыса была еще более мерзким человеком.***
Собраться на завтрак было сложно. Проснувшись даже раньше обычного, впервые в жизни девушка боролась с искушением прогулять занятия. К тому же Живоглот куда-то запропастился, поэтому очень хотелось найти его, зарыться лицом в мягкую шерсть и просто просидеть так весь день, спрятавшись от Фреда Уизли и чужих взглядов, которые наверняка будут преследовать ее, ведь наверняка Фред рассказал все Джорджу, а тот и дальше, их друзьям. Быть посмешищем не хотелось. Одеваясь и в сотый раз поправляя галстук, она мысленно настраивала себя, как настраивала перед балом почти год назад: держать подбородок выше, не стесняться, не бояться, идти вперед и только вперед. На усмешки отвечать улыбкой. Будь королевой, Гермиона! Веди себя так, чтобы смущались они, а не ты! Окей, бойся, только не показывай этого, ладно? Гермиона, просто держи спину прямо, побыстрее выйти из гостиной и все. И вы не встретитесь. А остальных — остальных ты переживешь, это точно. Все будет хорошо. — Ух, Герм, подожди, куда ты так бежишь? — Рон еле поспевал за ней, нагнав только у второй лестницы. — Ни от кого я не бегу! — взвизгнула девушка, еще сильнее ускорившись. — Угу, я заметил, — пробормотал Гарри, обменявшись с другом выразительными взглядами. — Кстати, — сказал он громче, — вчера вечером к нам зашел твой кот, проспал всю ночь на моей подушке. — Она на это никак не отреагировала, и друзья обменялись еще более выразительными взглядами. Гриффиндорка плюхнулась на лавку, накладывая себе целую гору еды, и с почти что жадностью принялась уплетать ее, торопливо проглатывая. Она почти уже закончила, когда напротив приземлился Джордж Уизли, на удивление один. — Фух, как я голоден! Слушай, староста, ты вчера забыла свои трофеи, Фредди принес их вечером, — он выложил на стол тканевый сверток, а сам придвинул ближе тарелку с тостами. — Кстати, ты не знаешь, что вчера произошло? Дред пришел какой-то не такой, как всегда. О, а вот, кстати… Эй, Грейнджер, ты куда?! — она уже вылетела из Зала, чудом не столкнувшись с входящим Фредом и уносясь в неизвестном направлении.***
Живоглот зашипел, выгнув спину, когда Розовая Жаба вышла из кабинета директора. Она взвизгнула, практически опрометью бросаясь прочь. Миссис Норрис одобрительно мяукнула, радуясь испугу ненавистной женщины, и благодарно подняла хвост. Она всеми своими девятью жизнями ненавидела ее, эту суку, это стерву, которая, кажется, решила увести от нее Арчи, а поэтому готова была на все, лишь бы та наконец покинула замок. Глотик был рад помочь. Его внимание привлекла вдруг совершенно другая фигура, одинокая и задумчивая, рыжая, как и он сам. Норрис мяукнула, призывая его продолжить изводить Жабу, но он вместо этого мягкой поступью поспешил к молодому человеку, который выглядел сейчас сущим котенком, мокрым и беспомощным. Кошка сзади зашипела, она терпеть не могла этого парня, который раз за разом изводил ее человека, но Живоглот все равно подошел ближе. — Привет, приятель, — Старший Рыжий присел на корточки, почесывая рыжую холку. Он хотел было сказать еще что-то, но горгулья отъехала в сторону, и человек встал, направляясь в комнату, где сидел Борода.***
После второго поцелуя колени Гермионы тряслись так, словно их заколдовали, и она почти три часа просидела на каменном полу, приходя в себя. Фред, похоже, просто издевался над ней, целуя уже второй раз, но даже больше, чем само прикосновение, запомнились ей его глаза, открытые и большие, изучающие. Он, кажется, хотел запечатлеть ее такой в своей памяти, запомнить надолго, и это смущало и вгоняло в ступор еще больше, чем его неожиданные порывы, попытки выцепить ее из общего потока людей, чем его напускная веселость, скрывающая тревожную душу. Эту тревожность, этот страх, она видела в его глазах уже давно. Кажется, близнецы раньше остальных стали осознавать, что Отряд, уроки Амбридж и все остальное — это не просто игра, а что-то большее, более существенное и важное, что рано или поздно выльет в войну. Кто знает, кому суждено пережить ее? И суждено ли им вообще одержать в ней верх? Как ни странно, именно мрачные мысли о гнетущем помогали Гермионе держаться в эти дни. Она стала тише, больше не смеялась над слегка нелепыми шутками Невилла, не гуляла с Гарри и Роном. Друзья списывали ее настроение на общую гнетущую обстановку, только усилившуюся после феерического дебоша Живоглота, вот только никто, кажется, не видел, что она украдкой вечерами все время смотрела на Фреда Уизли, тоже, кажется, стихшего. Та паника, та лихорадочность, что обуревала ее в первые дни, ушла, оставляя внутри какую-то пустоту и неопределенность, неясную тревожность, зияющую и неуловимую. И тревожность, и пустота — все отступило, когда Фред поцеловал ее в третий раз. Гермиона не была очень опытна, в конце концов, Виктор тоже был новичком в поцелуях, вот только, наверное, ее интуиция подсказала ей, что этот поцелуй отличался от тех, которыми награждал ее Крам, и даже от первых двух поцелуев с Фредом. Он был лихорадочный, горький, полный чего-то неясного и неопределенного. Девушка задохнулась, когда он отпустил ее, она сама не заметила, как обняла его в ответ, как запустила пальцы в волосы, как вцепилась в его галстук. Фред был теплым, он был настоящим и живым. Широкие плечи, белая, как и у всех рыжих, кожа, рябые ладони, слишком тонкие для парня ключицы — это все был он, родной и близкий. Тот, который вопреки всем ее страхам никому не сказал о том, что случилось, даже Джорджу. Тот, который трепетно проводил пальцами по линии волос, сердце которого, кажется, билось также часто, как и ее. Для него это не была игра. Пощечина, которой она наградила его, была призвана отрезвить скорее ее, нежели его. Она отскочила, тяжело дыша, и не оглядываясь бросилась бежать, потому что перед ее глазами все еще стояло его лицо: с тонкими чертами и зажмуренными глазами, с горящей красным огнем щекой. В тот день она не пошла на занятия, заперевшись в старом классе, много-много думая. И все-таки он уйдет. Рано или поздно, но он уйдет. Фред Уизли был слишком легким для нее, слишком веселым и слишком бесшабашным. Он был куда более глубоким и проницательным, чем его видели окружающие, однако эта жажда приключений и озорства — это не было маской, а поэтому он уйдет, стоит ему только понять, что Гермиона действительно просто тихий омут, где нечего искать чертей. Как только он разочаруется в ней.***
Хозяйка сидела на столе, глядя в противоположную стену и хмурясь. Живоглот сел на пол перед ней, хвостом прикрывая собственные лапы, глядя на ее волосы. Сегодня от них пахло Старшим Рыжим. Он навредил хозяйке? Вряд ли. Он был к ней привязан, безошибочное чутье и нюх охотника подсказывали Глотику, что он был по-настоящему предан хозяйке и был готов в отличие от Очкастого не подвергать ее опасностям, а защищать. В конце концов, тот человек с корабля, он тоже был привязан к хозяйке, но гораздо слабее. Люди странные существа. Самки — все в целом, а человеческие особенно — тем более. Загадочные духи, почти божества, они делали странные вещи, они сами бежали и сами плакали, они искали поддержки и отталкивали ее. Не пришло ли время Живоглоту позаботиться о ней? Она была хорошей девочкой, она заботилась о нем, когда он был котенком, но сама еще осталась нескладным детенышем, и Живоглот, пусть она и не была его котенком, был готов помочь ей в том, чтобы научиться просто радоваться и смеяться, как делали другие самки людей.***
Гермиона вскочила, когда дверь скрипнула, пропуская внутрь Фреда. Его лицо было бледнее, чем обычно, кисти рук спрятаны под мантией, но нетрудно было понять, как крепко он сжимал кулаки, стараясь не напугать ее. — Как ты нашел, где я? — тихо спросила девушка, понимая, что убегать сейчас глупо. Нужно было поговорить, сказать, что он все еще ее друг, что она не сердится, извиниться за ту пощечину и… Боже, о чем ты? Он не за этим пришел, ты же сама это знаешь… — Мне показал дорогу один друг, — и прежде, чем она успела спросить, что это за друг, он задал свой вопрос. — Гермиона, почему ты убегаешь? Только, прошу, не говори мне, что ты убегаешь потому, что я всего лишь твой друг, мы оба знаем, что это не так. Она молчала. Молчала, потупив глаза, потому что сама не знала, и он заговорил снова. Тихо, осторожно, словно ступая по болотистой почве: — Ты боишься, что все не по-настоящему. Что все рассыплется, стоит нам начать. Что я разочаруюсь в тебе или ты во мне, — он стоял на месте, засунув руки в карманы, и, кажется, он уже давно думал, что сказать ей. — Только вот это глупо, Гермиона. Ты боишься даже попробовать, попытаться удержаться друг за друга. — Если мы начнем отношения и расстанемся, все поменяется, — тихо сказала Грейнджер, отворачиваясь. — Уже поменялось, — резко сказал Фред. — Скажи, неужели ты правда думаешь, что я такой подлец, что мог бы поцеловать тебя, перейти эту черту, если бы не хотел хотя бы попытаться? — Нет, — Гермиона покачала головой. — Я знаю, я ведь тоже чувствую… — Тогда, может, мы попробуем? Ты считаешь, что ничего не получится. Что мы не сойдемся характерами, что мы переругаемся, что мы сделаем все не так. Знаешь, я тоже в этом почти убежден: что мы будем долго притираться друг к другу, что наши ссоры будут ужасны, что мы допустим все ошибки, которые можем, но, Герм, даже если это так, я хочу убедиться, что ничего не выйдет. Я не хочу потом жалеть, что ничего и не было. — Ты прав, — аккуратно кивнула она. — Я тоже не хочу потом ловить призраки того, что не случилось. — Тогда… — он нахмурился, словно собираясь с мыслями. — Можно, я сейчас поцелую тебя? Она сама подошла к нему, и этот, четвертый поцелуй, был особенным для них обоих. А еще для пушистого рыжего кота, который притаился за дверью…