Покуда мы будем жить. Сейчас и в вечности

Гермиона проснулась рано. Спину слегка ломило после сна в неудобной позе, вечно пышные волосы растрепались пуще обычного, на щеке отпечатался текст черновика нового законопроекта, на котором она уснула. Через панорамное окно светило яркое утреннее солнце. Она встала, потянулась, хрустнув шеей, и, нашарив теплые тапочки, спустилась по скрипучей лестнице вниз, в ванную. Когда через четверть часа она вошла на кухню, лучи солнца уже добрались и до туда. На столе стояла кружка из-под чая, которую не убрал вчера Джордж, в раковине стыдливо жались друг к другу тарелки с ужина. Проворчав себе под нос пару лестных слов об аккуратности мужчин в целом и Уизли в особенности, Гермиона закатала рукава, включая воду. С улицы доносились пересвисты каких-то цветастых птиц, а вода с веселым звоном разбивалась о керамику тарелок. На кухне витало ленивое утро. Из огромного окна лился ясный чистый свет, расчерчивающий пол на затейливой пропорции прямоугольники, которые медленно ползли вместе с тем, как поднимался огненный диск, и умиротворение раннего часа тоже было столь же светлым. Гермиона закончила с мытьем посуды и зажгла конфорку. — Доброе утро, — она обернулась, заранее зная, кого увидит в дверях. Рон стоял, сложив руки на груди, и его рыжие вихры торчали во все стороны. Придирчивый женский взгляд тут же выхватил также и мятую футболку, явно несвежую, и разноцветные носки, и целый десяток разноцветных фенечек на левом запястье. — И тебе, Рональд, — ответила она, поджимая губы и отворачиваясь к турке, в которой медленно поднимался кофе. — Не делай такое лицо, — рассмеялся юноша, подходя со спины. Он клюнул волшебницу в щеку, приобняв правой рукой, и плюхнулся на высокий стул, стоящий у окна. — Чем ты снова недовольна? — в его голосе прорывался смех. — Тебе уже девятнадцать, а ты до сих пор сущий ребенок! — Гермиона преувеличенно строго посмотрела на парня, впрочем, прекрасно понимая, что злиться на него у нее никогда не получалось, даже когда он вытворял полные глупости. — Фред и Джордж тоже ведут себя как дети, — примирительно усмехнулся Рон, закидывая ногу на ногу. — Ты же их за это не ругаешь. — Уже поздно ругать их, — мрачно констатировала в ответ колдунья, включая плиту и переливая горячий кофе в цветастую чашку. По ее поверхности бегал миниатюрный гиппогриф, взлетая и снова приземляясь. — Скажи-ка мне лучше, чего это ты встал в такую рань? — Гермиона на всякий случай перешла в контратаку, уперев руки в бока. — Да я еще не ложился, — простодушно ответил юноша, тряхнув рыжей челкой. — Все пытался подобрать на гитаре мотив этой мелодии Дэвида Боуи, как ее… — он почесал затылок, вспоминая, — а! Точно. Space Oddity. — И как, получилось? — ругаться на мальчишку за сбитый режим было абсолютно бесполезно, тем более, на дворе стоял июль, и в университете были каникулы. — Не-а, — он скривился, словно откусил лимона. — Всю ночь пытался, безрезультатно. — Ты не думал, что можно просто посмотреть аккорды? — Гермиона уселась на второй высокий стул, поджав левую ногу и уперев правую в ножку стула Рона. Отхлебнула кофе. Он был горячим и крепким, с терпким привкусом лимона и апельсина. Волшебница улыбнулась, передавая чашку собеседнику, который благодарно отхлебнул из нее и передал обратно. — Только не говори Фреду, что я снова пила кофе без молока, ладно? — Слово джентльмена, — пафосно заявил Рон, прикладывая руку к груди, и через мгновение оба тихо рассмеялись, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить еще спавших остальных обитателей дома. — А если серьезно, почему ты не посмотришь аккорды? — Гермиона улыбалась, и солнечный лучик играл в ее волосах, из-за чего они казались гораздо светлее, чем были на самом деле. — Хочу переложить мелодию на магическую гитару, а для нее нот еще не писали, — Уизли пожал плечами, словно извиняясь за это. — Вчера мне показалось, что я нащупал верную ниточку, но вот как-то не пошло, и сейчас я, признаться честно, в тупике. — А что твой отец? — в ответ Рон только нахмурил рыжие брови, покачав головой. — Ты же знаешь, он сейчас очень занят в Министерстве, так что даже если я сейчас сорвусь к нему в Лондон и попрошу о помощи, вряд ли у него найдется достаточно времени. — Хочешь, можем попробовать вместе, — предложила Гермиона, слезая со стула и подхватывая пустую чашку. Снова зашуршала вода, разбиваясь на капли о металлические стенки турки. — Правда? — Лицо юноши буквально засветилось от радости, его карие глаза засверкали. — Это было бы так классно, спасибо тебе! — Да не за что, — шум воды стих. — Давай пойдем на луг за домом? Думаю, там будет удобнее. — Да, конечно, — парень подорвался, подскакивая. — Я только гитару захвачу. Я сейчас!.. На лестнице раздался его топот, и Гермиона с трудом сдержала улыбку: этот мальчишка был до мозга костей Уизли, даже больше, чем его папа. Бесноватый, неугомонный — родство с близнецами явно давало знать о себе, и Рональд вечно ходил с ссадинами и синяками, полученными во время очередного приключения или экстремального похода куда-нибудь. Рональд был улыбчивым и смешливым, он всегда был центром внимания в любой компании, особенно тогда, когда брал гитару в руки, однако все равно он всегда льнул и тянулся к Гермионе, как цветы тянутся к солнцу. Бывало, когда они все вместе вечерами сидели на пирсе, глядя на умопомрачительный закат над Средиземным морем, он придвигался ближе, кладя рыжую голову на худенькое женское плечо. Фред ревниво провожал этот жест глазами, но молчал, а Джордж тихонько посмеивался под нос. Солнечный свет стал совсем ослепительным, он достиг шкафа, и бокалы заблестели всеми цветами радуги, разбрасывая блики по всей кухне. Наверху Рон копался в своих вещах, вероятно, ища медиатор. Наступал новый день, по-летнему жаркий. На том, чтобы в доме были такие большие окна, настоял Фред. Впрочем, на переезде в Италию тоже: Гермиона никак не хотела покидать Англию, не желала уезжать так далеко от Министерства Магии, где работала, однако Уизли был непреклонен, и ей пришлось уступить. Как бы ей не хотелось этого признавать, в последнее время ее здоровье действительно требовало теплого климата. Неаполь был шумным и ослепительно блестящим, горячие камни мостовых обжигали пятки, когда Гермиона босиком шла с пляжа, однако вокруг царила атмосфера вечного лета, и даже она была вынуждена была признать, что любит Италию не меньше, чем родную Англию с ее суровой природой. Вилла, где они жили, стояла в отдалении от города. Ее белые стены возвышались на холме так, что заметить их можно было даже с океана, и поэтому в городе она была известна не иначе, как «Casa di Scogliera», что дословно означало «дом на утесе». Комнаты были светлыми, а библиотека занимала чуть ли не половину третьего этажа. Она содержала сотни книг совершенно разных жанров и тематик, которые были с педантичностью, которой позавидовал бы даже Снейп, выстроены в бесконечные ряды, пронумерованы соответственно алфавитному порядку и внесены в каталог. Этим лично занимался Рон, и, Гермиона должна была признать это, даже Фред не решился ради нее на такое жертвоприношение. Юноша потратил на составление этой библиотеки почти целое лето перед седьмым курсом, зато, с его слов, когда мадам Дженкинс, новая школьная библиотекарша, в качестве наказания за шалость заставила его перебирать стеллаж литературы о трансфигурации, он справился меньше, чем за три часа. Сверху что-то упало, раздались приглушенные чертыхания: кажется, Уизли уронил себе на ногу что-то тяжелое. Рон вообще часто бывал в этом доме. Он приезжал не реже раза в месяц, а летом так вообще проводил все каникулы здесь, добродушно отшучиваясь от подколок друзей, что он предпочитает общество семьи им. Летом вилла наполнялась голосами: если в остальное время здесь, помимо Гермионы и Фреда, жил только Джордж, да и то, наездами, то начиная с июня дом оживал. Первыми всегда приезжали Джинни и Гарри, которые по старой привычке пользовались порталами, затем прибывали Перси с Пенелопой, потом Чарли, Флер и Тедди. Ближе к середине месяца подтягивались и остальные, и вот тут-то в комнатах и коридорах, на террасе и во дворе начинал витать этот удивительный дух приключений и азарта, который был так свойственен Уизли. Дети носились, наслаждаясь солнцем и долгожданным отдыхом, взрослые позволяли себе улыбнуться, глядя на них, но после тоже не сдерживались и неслись следом в лазурную воду моря, а старшее поколение смотрело на них, тихо переговариваясь и переживая пик жары в тени. Рон, на котором, словно на новогодней елке, всегда висли младшие братья и сестры, родные и двоюродные, весело вопил, играя с ними в догонялки и мяч. Гермиона всегда любила его больше, чем остальных, сама не зная, почему. Нет, конечно, она любила всех детей и племянников: и серьезную Розу, и стеснительного Хьюго, и всех их детей, однако Рон всегда был особенным. Возможно, из-за того, что он был первенцем Хьюго, возможно, из-за имени, которое она много лет бережно хранила в своем сердце. Пусть она любила Фреда, любила всегда, сколько себя помнила, но смешной мальчик с вихром рыжих волос и синими глазами навечно забрал часть ее души, наверное, еще тогда, когда впервые улыбнулся ей, в разгромленном туалете Хогвартса в далеком девяносто первом. Гарри знал это, чувствовал. Они оба не решились называть своих сыновей именем ушедшего друга, и оба не смогли сдержать слез, когда Хью впервые принес младенца на кухню Гриммо и аккуратно передал на руки матери: — Это Рон. Рональд Колин Уизли. Мальчонка подслеповато смотрел на склонившиеся над ним лица, а затем с трудом поднял крошечную ручку, цепляясь ею за кудрявые пряди волос бабушки. Возможно, с того самого дня они и стали так близки. Гермиона была той, кто учил Рона читать, той, кто страховал его во время первого полета на метле, той, кто выбирал с ним его первую волшебную палочку. Ради него она училась играть на гитаре, терпеливо начиная заново, когда ошибалась, стояла в длиннющей очереди за билетом на матч любимой футбольной команды, бросала работу посреди учебного дня, стоило ему позвонить ей. На спор с Роном она красила волосы в зеленый, по его просьбе приезжала на квиддичные матчи в школу, носила связанную им фенечку на правом запястье. Она просто любила его, беззаветно и просто, всем сердцем, как любила Фреда, как любила Гарри и того, другого Рона, и юноша отвечал ей той же преданностью и нежностью. И это была часть ее счастья. — Ты стала вставать почти также рано, как и мама, — голос Фреда был чуть скрипучим со сна, однако Гермионе он все равно казался самым мелодичным и красивым. — Я начинаю понимать Молли: когда в доме так много молодежи, хочется утром немного тишины, прежде чем мы все уйдем в водоворот. — Будто тебе это не нравится, — муж бережно обнял ее за плечи, прижимая к своей груди. — И ведь это еще не приехали Тедди с семейством и половина Поттеров. — Нравится, — кивнула Гермиона, разворачиваясь и доверчиво утыкаясь носом в футболку Фреда. — Ты хорошо спал сегодня? — Да, милая, — с некоторого момента они стали относиться к здоровью друг друга трепетнее, чем раньше. — А ты? — Я снова отрубилась за столом, — после некоторого колебания ответила женщина, пряча глаза. — Так и знал! — возмутился Фреда, однако продолжить фразу ему не дало деликатное покашливание у двери. — Эй, голубки, — Джордж сложил руки на груди, выразительно выгибая бровь, точь-в-точь как делал Рон каких-то двадцать минут назад. — Я просто хотел вам сказать, что там кое-кто кое-кого ждет с гитарой. Гермиона ойкнула и проворно, словно школьница, вывернулась из объятий мужа, выскакивая на улицу, где ее действительно уже ждал Рон. — Клянусь, братишка, не будь у них сорока с лишним лет разницы, я бы серьезно посоветовал тебе беспокоиться, что этот мальчишка уведет у тебя жену, — расхохотался Джордж, пихая близнеца в плечо, на что тот тоже рассмеялся, возвращая тычок. — Вот же ты козлина! Гермиона и Рон перебирали струны гитары, пытаясь подобрать мотив, Фред и Джордж шутливо препирались на кухне, а на верхних этажах постепенно просыпались Уизли, Поттеры, Долгопупсы, Малфои — огромная орава детей и взрослых, все те, кто теперь по праву родства мог претендовать на лето в «Casa di Scogliera». Дом оживал в лучах теплого итальянского солнца. И в этом доме жило счастье.