Покуда мы будем жить. Сейчас и в вечности

— Эй? Эй, ты здесь? — Да, проходи, — шорох бумаг. — Я в задней комнате. Женщина щурится. В помещении полутьма, шторы плотно задернуты, пахнет жжеными перьями и чем-то терпким. Брезгливо морщится, когда ее взгляд находит котел, в котором только-только вскипела какая-то синяя бурда. — Ты хоть что-то ел за последнюю неделю? — пытливо оглядывает комнату, но мужчина даже не поднимает головы. — Эй! Я с тобой вообще-то разговариваю! — А? — он дергается, поднимая взгляд, отрываясь от чего-то, что он писал в тусклом свете пробивающегося сквозь шторы луча дневного света. — Да, да, я ел. Вчера приходил Салливан, тот химик, помнишь. Мы ходили с ним в бар напротив книжной лавки. Женщина хмурится неодобрительно, сжимая и разжимая кулаки. Волшебник снова возвращается к работе, словно и забыв о гостье. — Вчера была годовщина, Джордж. Он замирает на мгновение, а затем продолжает перекладывать ингредиенты по столу, раскладывая их в каком-то чудном, ему одном известном порядке. — Я знаю, — он тянется через стол к черной склянке с маслянистой жидкостью. — Вчера исполнилось двадцать три года как… — упрямо клонит свое она, и он срывается на крик. — Я в курсе, Анджелина! — он тяжело дышит, опираясь обеими руками о стол. На его лбу блестят капельки пота. — Я знаю, — повторяет он тише. Замолкает, пытаясь восстановить дыхание. Пузырек темного стекла еле слышно дребезжит на полу, сметенный со стола рукой Уизли. — Тебя не было вчера в Норе, — Анджелина закусывает губу. — Я был занят, — он резко отворачивается прочь, скрывая свое лицо от старой подруги в тени чересчур отросших волос. — Твоя мать звала тебя, она хотела быть рядом с тобой в этот день. — У меня была встреча с Салливаном. — Ты не пришел даже на могилу! — и сама срывается на крик. — А разве Фреду было бы важно знать, что я потоптался рядом с тем местом, где он похоронен? — едко, язвительно, зло. Словно пощечина. Женщина дергается, как от удара. Натужно скрипит часовая пружина в углу. — Я волнуюсь за тебя, Джордж, — снова находит слова он, но он уже не с ней. — Напрасно. — Джордж! Это не шутки. — Ну конечно, какие теперь шутки. — Послушай меня! С тобой что-то происходит. Ты погряз в работе над новыми товарами для магазина так, словно от этого зависит вся твоя жизнь. Ты сам не свой, и я не знаю, что произошло, и чем я могу помочь, только… — Не беспокойся, Анджи, — старое прозвище звучит как издевка, — я не малютка-Грейнджер. Если ты, конечно, сейчас об этом. — Эй, эй! — она делает два шага вперед, ловя его лицо в свои ладони и заставляя посмотреть на себя. — Джорджи, — ее голос почти ласков. — Что случилось? — Двадцать три года, — хрипит он, и она отшатывается, такое выражение его глаз в этот момент. — Ему было на два года меньше. Ты это понимаешь? — Я… — она пятится. — Я зайду позже! — вылетает прочь за пределы комнаты, затем слышны ее шаги на лестнице, хлопает входная дверь. Джордж тяжело опирается о столешницу, переводя дыхание. Конечно он помнит, что сегодня третье мая. Он отлично помнит все даты. Зелье в котле в углу распространяет по комнате зловонный аромат перегноя. Гермиону он всегда бесил. Конечно, родные и Анджелина волновались. Они не могли не волноваться. Вот только Джордж всегда усмехался, когда понимал, как сильно бы взволновались они, если бы узнали, если бы осознали, что он уже давно не занимается ничем, связанным с лавкой. Если бы хоть кто-то из них знал что-то о темной магии, ритуальных обрядах, зельях смерти и жизни — если бы хоть кто-то не побрезговал узнать об этом хоть что-то, они без труда бы поняли, что за бутыльки стоят по стенам лаборатории близнецов Уизли и для чего они предназначены. Забавно понимать, что начала все это отличница Гермиона. Джордж помнил, как и сам пришел к Грейнджер, как Анджелина теперь приходила к нему. Грива гриффиндорки тогда была в беспорядке, сквозь тонкую кожу просвечивали синеватые венки. Джордж сразу понял, что дело нечисто. В конце концов, его брат так любил эту ведьму, что и его близнецу волей-неволей пришлось узнать ее лучше. Они говорили тогда всю ночь, и он ушел под утро, обозленный, считая, что нельзя делать то, что она задумала. Оказывается, безумие бывает заразным. Салливан, полугном, был найден Уизли в восемнадцатом или, может, семнадцатом году. Он работал тогда в какой-то грязной конторке некоего Шоу, варя зелья для аптеки, и Джорджу не пришлось долго уговаривать рыжего карлика, чтобы переманить его работать на себя. Он теперь был руками магазина, и именно его эксперименты приносили на полки новую продукцию. Сам же Уизли теперь варил совсем другие снадобья. Он отлично помнил тот день, когда ему позвонил по камину обеспокоенный Гарри, сообщив, что Гермиона пропала. Это было третье мая две тысячи пятнадцатого. Ровно шесть лет. Разумеется, Джордж сразу понял, где ее искать: ее лаборатория в западной части города была хорошо знакома ему. Он нашел волшебницу на полу, в центре пентаграммы, в пропахшей благовониями и зельями душной комнатке. Маг отлично знал, что пыталась провернуть эта отчаянная колдунья, и за что в конце концов поплатилась жизнью. Гермиона Грейнджер уже много лет как балансировала на грани. Он стер с пола меловые линии, магией очистил помещение от дыма и запаха, а затем взял с буфета сумочку подруги, в которую могло влезть что угодно, и спрятал в нее все ее зелья и ингредиенты, все, что могло рассказать о том, чем занималась эта гениальная девчонка после того, как приходила из Министерства и сбрасывала с плеч официальную мантию. Ее смерть сочли самоубийством на фоне депрессии. На ее могиле было написано «третье мая», но Джордж знал, что она умерла не третьего. Она умерла второго. Он тяжело вздохнул, откидывая со лба рыжие пряди. Привычным к полумраку взглядом оглядел комнату, рассматривая пробирки, мешочки, баночки и связки растений — все то, что через три месяца после похорон Гермионы Грейнджер он вытряхнул из ее сумочки. Пора было приниматься за работу. В этом году у него ничего не вышло, снова, но впереди до злосчастного второго мая был целый год, и Джордж верил, что он еще сможет обмануть негодяйку-Смерть. Безумец тот, кто считает, что ему это под силу. Джордж давно смирился с тем, что он, кажется, сошел с ума. Только какая к черту разница, если багровая ниточка надежды помогла ему перестать чувствовать жгучую боль там, где раньше было сердце? На его шее на тонкой цепочке висело маленькое золотое кольцо. Мертвец так и не смог отдать его девушке, которую любил. Джордж ненавидел годовщины. Но он считал до них дни.