Покуда мы будем жить. Сейчас и в вечности

Если вас приняли в Хогвартс, это, безусловно, отличная новость. Можно сказать, прекрасная! Впрочем, если вы хотите удачно, успешно и в первую очередь безболезненно жить на протяжении нескольких лет в замкнутом пространстве в обществе нескольких десятков других студентов, вам придется усвоить несколько правил. И это не те правила, которые написаны в уставе, и даже не то, что вам по секрету расскажут старосты. Это что-то, что передается невербально, через портреты, через стены, через взгляды, нахмуренные брови, улыбки… Это что-то, о чем не говорят, но что знает каждый. На самом деле, это не так уж и сложно. Просто не стоит поднимать в разговоре несколько тем, если вы хотите построить ровные отношения с другими учениками, если вы не хотите нажить врагов среди педагогов, словом, если хотите спокойную жизнь себе и своим друзьям. Не стоит говорить о чистоте крови. Драко Малфой нарушил это негласное правило в первые же несколько минут пребывания в школе, за что получил суровый взгляд Макгонагалл, затем на следующий день, за что получил эклером с ванилью в спину от Пизва, а затем еще бессчетное количество раз после, каждый раз в той или иной мере получая за это. При этом, стоит сказать, он искренне не понимал, за что другие студенты не любят его и на полном серьезе считал, что это Гарри Поттер из-за зависти настраивает их против него. При этом нельзя сказать, что Драко Малфой был дураком, что был плохо воспитан или что не мог поддержать разговор, однако его привычка упоминать к месту и нет вопросы крови, мягко говоря, перечеркивала все его достоинства. — Идиот, хам и невежда, — категорично говорил Теодор Нотт, аргументируя Северусу Снейпу, почему хочет съехать из спальни, которую он делил с Малфоем. — Вы же знаете, что это против правил, — понимающе хмурился декан, подписывая приказ о переселении. Драко Малфой был милым ребенком, затем симпатичным подростком и красивым юношей, однако его не любили ни портреты, ни призраки, ни, особенно, люди. Это только ожесточало его, и он язвил все больше и больше, и неприязнь к нему выходила на новый уровень, и в свою очередь порождала новый виток недопонимания и взаимной нелюбви. Слизеринец волком смотрел на Гарри Поттера, считая его первоисточником всех своих бед, и особенно резко нападал на него и его друзей, обзывая Гермиону Грейнджер грязнокровкой, а Уизли и Поттера — предателями крови. Стоит сказать, что проще всех к этому относилась как раз Гермиона, которая с какого-то момента даже перестала расстраиваться, делая ставки, какую из своих достаточно неоригинальных издевок выберет Малфой на этот раз. Не стоит думать, что она не любила его меньше, чем остальные, просто он не раздражал ее. Она относилась к нему как к необходимому злу, докучливому, но вполне безвредному, однако этого нельзя было сказать о ее друзьях. — Ну все, — заявил как-то Фред Уизли, доведенный до белого каления. — Джордж, подержи мою мантию, я сейчас пойду и утоплю этого ушлепка в Черном Озере. — Попридержи коней, братец, это я пойду и сброшу его с гребанной Башни Астрономии, — мрачно отозвался его близнец, также доведенный до крайности и также расстегивающий длинную и неудобную мантию. — Я подержу, — вызвался какой-то малютка с Пуффендуя, и, пока он, ужасно гордый, принимал одежду близнецов, Драко Малфой, который, как уж отмечалось выше, дураком не был, со всех ног бежал прочь, забыв и свою сумку, и свою теплую мантию, и даже палочку в кармане мантии. Акция устрашения сработала эффективно, и до конца дня ни одна живая или мертвая душа в замке не слышала со стороны слизеринца ни одного слова о чистоте крови. Впрочем, где он был все это время, тоже никто не знает. Не говорите о политике. Это плохая идея в любом обществе, хоть в маггловском, хоть в магическом, но в замкнутом пространстве школы, где слухи разлетаются быстрее, чем можно добраться от башен до подземелий, и где нет никакой возможности вырваться из этого социума… Это вдвойне плохая идея. Захария Смит не был трусом, однако именно такая слава закрепилась за ним на последние годы обучения в школе. Доходило даже до того, что отдельные волшебники обвиняли Захарию в том, что он бежал из школы, стоило запахнуть жареным, и что именно он в свое время во время матча по квиддичу заколдовал метлу Джинни, чтобы та врезалась в трибуны. И то, и другое, конечно, не могло быть правдой, поскольку седьмой год обучения пуффендуец провел на домашнем обучении, а в случае с Уизли она сама пошла на столкновение, разозленная до предела комментированием матча, однако это вполне хорошо показывает, какая репутация была к тому моменту у незадачливого юноши. Интересным будет также и то, как по-разному Эрни Макмиллан, известный своим резким характером и манерой говорить то, что действительно думает, описывает однокурсника в письмах к родителям. Если в начале четвертого курса, описывая прибытие гостей из Дурмстранга и Шармбатона, он говорит о Захарии как о «сообразительном парне, который мог бы иметь хорошие шансы, если бы был старше», то уже через полгода, весной, он пишет, что тот «скользкий и изворотливый слизняк, самый настоящий трус и придурок, который считает, что Фадж мог бы стать директором школы». Такая перемена мнения вполне примечательна. Доподлинно неизвестно, что послужило ее причиной, однако ни для кого не является секретом, что если в сентябре того года и Эрни, и Джастин Финч-Флетчли, и Уэйн Хопкинс, и Ханна Аббот вместе ходили поддержать Седрика, то уже в середине четвертого курса, когда проходил торжественный обед в честь Чемпионов, все четверо демонстративно встали из-за столика, стоило туда сесть Смиту. Известно также, что в ноябре Захария Смит устроил в кафе Розмерты настоящее шоу, где долго и обстоятельно рассказывал, почему считает Министра Магии настоящим гением и почему несказанно предан ему. Стоит сказать, что это, если размолвка пуффендуйцев действительно связана с этим, стоило, ему дорого. Настроенные либерально студенты все как один стали презирать парня. — Вот же идиот, — морщила нос Сьюзен Боунс, отвергая предложение Захарии о совместном походе на Святочный Бал. — И ты, Гермиона, не соглашайся, если он позовет тебя. Он самый настоящий трус и подпевала, поверь мне! Ты бы слышала, что он говорил ребятам в Хогсмиде... Осуждали его и те, кто, напротив, были настоящими консерваторами, вроде Пэнси Паркинстон, хотя, конечно, ее нельзя считать образчиком самостоятельного мнения. — Да он просто придурок, если считает, что все идет как надо. Нам нужны перемены! И уж, конечно, не Фадж, а кто-нибудь более решительный, — говорила она Винсенту Крэббу, который был едва ли не единственным, кто был готов слушать ее разглагольствования. Разумеется, она повторяла эти мысли за кем-то, но это только еще более показательно с точки зрения мнений. Захарию Смита после его высказываний стали избегать все, кто не придерживался строго той же точки зрения, что и он. Кто-то просто старался не пересекаться с ним, кто-то кривил лицо, демонстрируя свои чувства, некоторые вступали в открытые споры. Как-то раз в девяносто пятом в такой оказался втянут и Эрни Макмиллан, и, хоть он и не нуждался в защите, в какой-то момент Гермиона Грейнджер не сдержалась. — Боже мой, да ты действительно еще больший придурок, чем о тебе все говорят! Только поддакивать и умеешь, да? Да ты!.. — Эрни ухватил ее за руку, пытаясь оттащить. — Грейнджер, он того не стоит, пошли! Он просто придурок, — Гермиона кипела от гнева и рвалась назад. Захария Смит что-то кричал ей вслед, обзывая «чокнутой анархисткой» и призывая выгнать из Парламента всех политиков, поддерживающих радикальные реформы в сфере отношений магглов и магов. Кричать о политике в школьном коридоре было явно не лучшей идеей. — Да ты, парень, я смотрю, с головой, — на плечо пуффендуйца легла тяжелая рука Джорджа Уизли, и, пока его близнец помогал Макмиллану оттащить в сторону Гермиону, он шепнул что-то Смиту на ухо, от чего тот побледнел, посерел и бросился наутек. Толпа встретила это смехом и овациями. Даже не заикайтесь о религии. Проблема всех этих тем не в том, что они делают кого-то плохим или хорошим, а в том, что они затрагивают глубинные убеждения, которые, если выражены неявно, никак не влияют на жизнь и взаимоотношения, но, сказанные вслух, могут разрушить приятельство даже между самыми чудесными людьми. В случае с Драко Малфоем и Захарией Смитом, возможно, это проследить не так и просто, в конце концов, вопросы политики и чистоты крови были лишь одним из факторов, которые породили конфликты вокруг них, однако в отношении религии Хогвартс имеет в своей истории несколько замечательных примеров, демонстрирующих всю разрушительность неверного слова. К примеру, Лаванда Браун как-то раз попала в ужасное положение после того, как ее подруга Падма Патил заявила, что считает, что отношения с человеком другого вероисповедания просто аморальны. Проблема была в том, что ее сестра, Парвати, в тот момент как раз встречалась с одним парнем из Когтеврана, и Лаванда невзначай уронила, что этот парень католик. Она надеялась, что это послужит хорошим контраргументом, однако это стало лишь причиной ссоры между сестрами, и при этом каждая считала, что Браун также виновата, и поэтому обе перестали с ней разговаривать. Гермиона пропустила дополнительное магловедение, успокаивая соседку, и только вмешательство Рона Уизли и Невилла Долгопупса заставило девушек помириться. Или вот, другая история. Оливер Вуд, капитан сборной Гриффиндора, имел привычку креститься перед игрой, без каких-то специальных мыслей, скорее, как ритуал. Обыкновенно он делал это один, но однажды, когда играли товарищеский матч с Пуффендуем и, соответственно, использовали одну раздевалку на всех, это заметил один из запасных команды противника. Он сделал замечание Вуду, что тот неправильно крестится, однако тот, скорее, чтобы отвязаться от соперника, нежели чтобы обидеть, сказал, что для него это совсем неважно, чем спровоцировал огромный конфликт, который вылился в то, что начало игры задержали на четверть часа. Это замечание Оливера оскорбило нескольких студентов обеих команд, и до тех пор, пока все недомолвки не утрясли, игроки отказывались выходить играть, ругаясь и ссорясь. — Господи, это такая ересь все, как меня все это бесит, — пожаловался Фред Уизли Гермионе, когда встретил ее около выхода. Он вышел подышать воздухом, не желая вмешиваться в конфликт, а она шла узнать, почему игроки до сих пор не вышли, и в конечном итоге им обоим пришлось помогать Ли развлекать публику, которая уже начала волноваться и скучать. Вопрос был исчерпан спустя полчаса после неаккуратно брошенной фразы, однако осадок остался у всех. Впрочем, как-то раз и сами Фред с Гермионой стали эпицентром спора. Это случилось в ноябре или декабре — короче говоря, в то самое время года, когда темнеет и холодает слишком рано, чтобы проводить время на улице, а книги и учебники надоедают до той степени, что даже лучшие из учеников спешат прочь из библиотеки, стоит им выполнить урок. В гостиной Гриффиндора было многолюдно и шумно; кто-то дописывал эссе Снейпу, кто-то обсуждал итоги прошедшего матча Хорватия-Швеция, во время которого оба ловца почти час были где-то над облаками, короче говоря, жизнь шла своим чередом. Поначалу никто не обращал внимания на Гермиону и близнецов, которые уселись в темном углу у стены, по крайней мере, эти трое были друзьями и выглядели вполне нормально, однако голоса становились все громче и громче, и постепенно студенты стали замолкать, прислушиваясь к яростному спору. — А я тебе говорю, что это совсем не обязательно! Если обратиться к греческому, то Люцифер — это просто эпитет, буквально означающий «ранняя звезда». Об этом пишет Вергилий, между прочим. — Разве мы говорим об истоках языка, Фредерик? Уже у Данте имя Люцифер становится синонимом сатаны, и что уж говорить про наше время, — волосы у Гермионы торопщились, лицо раскраснелось. — Утрата различий не свидетельствует об их отсутствии, — парировал Фред. — И потом, Библию писал уже не Данте. — О, ну знаешь, в Библии короля Якова имя Люцифера уже становится нарицательным и ассоциируется с Евангелием от Луки, где… — Я не идиот, я знаю, о чем он пишет. «Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию». — Какие обширные познания! Тогда ты, вероятно, знаешь… — Боже мой, придурки, я ненавижу вас обоих! — взвыл Джордж, вскакивая на ноги и хватаясь руками за голову. — Просто заткнитесь и поцелуйтесь, хватит доказывать друг другу какую-то хрень, вы оба очень умные, так и знайте! Не обязательно демонстрировать! Не ссорьтесь! — Но мы и не ссоримся, — удивленно протянула слегка покрасневшая Гермиона, глядя на встрепанного Джорджа. Она перевела взгляд на его брата. — Или ссоримся, Фред? Если да, ты прости, я… — Нет-нет, все в норме, я тоже не считаю, что мы ссорились, — поспешил сказать он. — Мы просто дискутировали, вот и все. Фордж, право слово, я… — Вы оба — придурки, — скорбно перебил его тот, тыкая пальцем в обоих. — Идите вы к черту!.. Вчера до хрипа препирались о том, кем должен быть дьявол, сегодня о том, корректно ли его называть Люцифером… Почему бы вам не поговорить о чем-то нормальном? — и, не дожидаясь ответа, он зашагал в сторону спален. Повисла неловкая тишина. — Кажется, мы его достали, — сообщила Гермиона, виновато поджав губы. — Возможно, не стоило сегодня начинать, ты не находишь?.. — Он отойдет, вот увидишь, — отмахнулся Фред, разваливаясь на диване и вытягивая ноги вперед. — Если это так важно для тебя, я поговорю с ним, но на самом деле он просто ревнует, вот и все. Не стоит так зацикливаться на этом. — Он твой брат и мой друг, — покачала головой девушка. — Надо будет извиниться перед ним. — Но мы ни в чем не виноваты. — Даже если так. Извинения приносятся не для того, чтобы признать вину, а чтобы дать кому-то понять, что тебе жаль, что между вами произошла недомолвка. Разве нет? — она пожала плечами, как будто знала, что Фред согласен с ней. Он кивнул. — Да, — а затем, не сдержавшись, шепнул. — И все-таки дьявол — испанец с бешенным темпераментом. — Ну нет, — с готовностью возразила Гермиона, — я убеждена, что это американец с настоящей деловой хваткой! Студенты постепенно теряли интерес к двум спорщикам на диване в углу, возвращаясь к своим делам, а на лестнице, улыбаясь, стояли Рон и Джордж Уизли, наблюдая за друзьями. — Они хоть иногда в чем-то сходятся? — младший из братьев цокнул языком и покачал головой. — Вот же оба твердолобые. Когда же они наконец поймут, что нравятся друг другу? — Это одному дьяволу известно, кем бы он ни был, — хохотнул второй. — Кстати, в чем они вчера сошлись единогласно, так это в том, что Бог — это точно британец, со всей его чопорностью и педантством. — И да поможет он им, — оба юноши тихо рассмеялись, поглядывая в сторону парочки, которая снова о чем-то спорила. Гермиона активно жестикулировала, доказывая что-то Фреду. Исключения только подтверждают правила.